Звёздный Предел

      Новый день и вправду был тяжелым. Король Маглор настоял на том, чтобы народ Нолофинвэ как можно скорее перебрался в их лагерь, и начали с больных и раненых — тех, кто сильно ослаб и не оправился после перехода через Льды, и те, кому посчастливилось выйти живыми из первой для них битвы с морготовыми тварями.       Нолофинвэ враз потерял и сына, и брата, и племянника. Вероятно, брат и племянник были мертвы уже давным-давно, и вместе с невесткой Эленвэ приветствовали Аракано в Чертогах, но… В одночасье лишиться сына и вместо брата увидеть племянника… второго сына.       Финдарато вызвался сопровождать первый отряд переселенцев, и Нолофинвэ не стал возражать. С ним так же отправлялись Айканаро и Ангарато, Артаресто же и Артанис, равно как и его дети, оставались с ним. И Финьо куда-то запропастился… следовало его найти и на переговоры с местными эльдар — им нужны были лошади, карты, припасы.       Финдекано следовало учиться, ведь теперь он наследовал своему отцу-правителю. И пусть Макалаурэ носил венец Финвэ, как в свете Смешения Древ, было ясно: единым народом им впредь не стать.       — Феанарионы зря времени не теряли, — презрительно фыркнул Ангарато. — Разве что дворец не отстроили.       — Не было у них на это времени, — Финдарато окоротил его.       Границу отмерял добротный частокол и ров, через который опрокидывалась перекладина, удерживаемая двумя цепями. Достаточно широкая, чтобы в ряд проехали четыре всадника. Стражи было немного: Финдарато уже знал, что значительная часть народа Феанаро отбыла на другой берег, но внутри ему показалась какая-то суматоха.       И впрямь: в стороне от лазарета, с конца небольшой улицы шли, переругиваясь, двое: его кузен Тьелкормо и незнакомая ему дева с лазурными, как перья сойки, волосами. Роста и стати дева была такого, что могла даже посрамить Нэрвен.       — … как будто я вас спрашивать стану — можно мне ехать или нельзя. Я от сопляка отличаюсь по крайней мере тем, что знаю, какой стороной колоть мечом и куда направлять дуло пистолета — точно не в собственный висок!..       Дальнейшая полуразборчивая брань смутили чуткий слух, и Финдарато отвлекся, а вскоре и вовсе потерял интерес к тому, что слышал.       Их встретила Кампилоссэ: известная ученица Эстэ — многие помнили её еще по Аману, как незамужнюю девицу с вечно суровым лицом — так, что даже самые отважные нолдор боялись к ней подойти, но дети с рассеченными коленками так и висели на ней смешливыми пухлыми виноградинами.       Но это были светлые воспоминания тирионского детства, и нынешняя Кампилоссэ отличалась от прежней себя так же, как любой другой из нолдор.       Комнаты внутри строения, отведенного под лазарет, были почти пустыми: был занят лишь самый дальний угол, откуда доносился странный ритмический стук, шум, напоминающий сиплое дыхание, но разглядеть что-либо не представлялось возможным из-за широкой плотной ширмы.       Кампилоссэ уловила его любопытство и обратилась к кому-то, кого он не видел:       — Мария, они пришли.       Из-за ширмы вышла девушка с золотистыми волосами, собранными в небрежный низкий хвост. Голубые глаза еще больше придавали сходства с ваниар, однако Финдарато не помнил, чтобы кто-либо из ваниар кроме Эленвэ и Лаурэфиндэлэ ушли в Исход. Лицо её было незнакомым, уставшим, посеревшим, а под глазами залегли тени.       — Мария, — повторила Кампилоссэ, — это принц Финдарато. Это он спас вашего друга.       Её взгляд оживился. Имя у неё было тоже непривычным. Девушка приблизилась быстро, остановившись лишь в паре шагов.       — Рад знакомству, госпожа, — осторожно приветствовал незнакомку. Её оживившийся взгляд не выдавал дружелюбия, но вдруг она резко склонилась в странном, неуклюжем поклоне, сжав руки перед собой:       — Благодарю вас, вы спасли нашего Джеймса.       «Они не из нолдор», вдруг понял он. Расхристанные волосы Марии свободно падали на плечи, не сплетенные ни в одну косу, открывая взгляд на странные круглые уши. Мария бросила ему еще пару скомканных благодарностей и вернулась назад, за ширму.       Финдарато указал пальцем и спросил Кампилоссэ:       — Я могу туда пройти?       — Думаю, Мария вам не откажет, — нолдиэ ответила обтекаемо и отвернулась, сосредоточив свое внимание на своих новых пациентах. Как бы то ни было, не доверять ей смысла не было — и даже целители Второго и Третьего дома не выражали недоверия, ведь сами когда-то учились у неё.       За ширмой скрывалось такое же простое походное ложе, на котором раскинулся тот самый юноша, которого он повстречал на болотах. Теперь он был умыт и расчесан, и чем больше Финдарато смотрел, тем больше уверялся — они не нолдор.       — И даже не эльдар, — отозвалась та самая Мария. — Не как вы.       — Кто же вы тогда? — вежливо поинтересовался гость.       — Здесь называют раньяр, или рандир, как вам больше нравится. Мы зовем себя людьми.       Финдарато кивнул и, наконец, распознал то, что производило привлекший его шум — и, видимо, причина того, почему Мария сбежала от него так быстро, не дав сказать и пары слов. Дева склонялась над телом юноши, к чьим рукам и шее были прикреплены странные штуковины, и металлические нити от них уходили в сторону. Сама же дева склонялась над телом, отнюдь не бережно тыкая его странным продолговатым предметом из металла. Каждый тычок оставлял за собой едва различимый след и короткую дрожь пальцев спящего.       — Что вы делаете?       — Не мешайте мне.       — Разве вы не делаете ему больно?       — Иногда боль отрезвляет, — коротко бросила дева. — Электростимуляция — лучший вариант стимулировать нервную систему и разбудить мозговую активность. Если не так, то он вообще не проснется.       — Тело спит, потому что его душа блуждает, — возмутился Финрод. Такое варварство! Дева не прекращала своего занятия, тыкая металлической штуковиной в разные места на теле — руки, ноги, шея, грудь. Вполоборота головы она смотрела на открытый ящик — только сейчас нолдо заметил, что верхняя часть имеет плоскую блестящую поверхность, и на ней бесшумно и быстро сменяются разные узоры. Дева следила за ними очень пристально.       — Не знаю, где она там блуждает, но лучше бы ей поскорее вернуться, пока я не решила провести ему трепанацию черепа, — с неожиданной злобой огрызнулась Мария, обращаясь даже не к нему, а к спящему. Финрод снова ничего не понял, но звучало угрожающе.       — Если Темное Око смотрело на него, и боюсь, если он отверз перед ним свою душу… Ему будет сложно очнуться. Тьма губит всякий свет.       — Наоборот, — бросила Мария. — Это свет выжигает тьму, и он более губителен, чем тень. Свет сам по себе не только жизнь, но и яд, что сокращает её. На редкость загадочная штука. Термоядерные процессы внутри Солнца зародили жизнь на Терре, а термоядерный взрыв на Терре её прекратил.       — Боюсь, я вас не понимаю.       — Демагогия всё равно здесь не поможет, так есть ли смысл развивать её? Поведайте лучше, это ведь вы его нашли? В каком он был состоянии?       Принц, представившийся Финдарато, рассказал. Точнее, подтвердил всё то, что и так было известно: Джеймс был найден в глубоком беспамятстве в самом сердце болот. Он мог отравиться газом, ядовитыми испарениями разлагающихся растений. Кампилоссэ как-то сказала, что многие из них можно было бы применить в качестве лекарств — но до того, как тени болот коснулись их.       — Я не целитель, и в моих руках нет дара. Да и не ядами он отравлен, но Темной Мыслью, — Марию коробило от этих туманных формулировок. Целитель, дар — всё едино. Она знала, как бороться с ядами, вирусами, бактериями. «Тёмная Мысль» ни о чем ей не говорило. Что она собой представляет? Какие её составляющие? Как с ней бороться, на что она влияет?       Мария остановилась на мгновение, чтобы дотянуться до руки Джея и прощупать пульс. Датчики автомедика, работающего на резервном питании, показывали то же, что чувствовали её пальцы — пульс был, едва различимый и нестабильный. Для них, людей — он был в длительном анабиозе, априори невозможном для человека без вспомогательных средств и необходимой среды для тела. Но что-то же стало таковой средой, только вот что именно?       — И как… побороть эту Темную Мысль?       — Если его дух силен, он справится.       Джей, Джей… Это ведь то самое, что ты когда-то выцарапал на своем автомате — «человеку дано по силам его». Только Мария и могла разобрать твою писанину.       Эльдар одновременно и отличались от людей, и в то же время были поразительно похожи. Неудивительно, учитывая, что местная цивилизация почти след в след повторяла человеческий путь.       На их глазах разворачивались свитки чьей-то чужой истории. Короли и принцы, предательства и переходящая, как проклятое знамя, корона. Пропавший наследник, осиянный несмертной славой герой.       Еще совсем недавно, три или пять дней тому назад, в их лагерь примчался еще один гонец — всё выспрашивал, нет ли в их лагере какого-то заблудшего принца. Миднайт подавила рвущийся наружу стон и запустила ладони в волосы, оттягивая их к затылку. Наступил новый день, новый месяц — об этом ей утром возвестил Алассион, попутно передав последние новости. Какой-то очередной принц, пропавший в неизвестность… Не один из многочисленных братьев короля Маглора — и хорошо. У неё и так отваливались ноги после того как она четыре часа качала здоровенную деревянную дуру авторства Ирмы, пусть и начиненную усилителями и транзисторами, чтобы выжать из него слабенький ток для Джеймса. Ни встать, ни пойти. А Ирма — ничего, как скакала на ристалище с вечера, так, должно быть, и скачет до сих пор.       Только бы не светило это гадкое солнце прямо в глаза…       Это случилось тогда, когда в состоянии Джеймса наметились подвижки, и одной глубокой ночью он всё-таки пришел в себя — ненадолго, хлопая осоловелыми глазами и издавая какое-то невнятное, бессвязное бульканье. Тогда у его постели дежурила Мира — и это было лучше, чем если это были Рига, Ирма или сама Миднайт, которые вряд ли смогли адекватно оценить его состояние.       Среди ночи примчалась даже остроухая Кампилоссэ — та самая, на которую Мария ей жаловалась долгими ночами — чтобы проверить состояние Джея какими-то своими методами. Приходил и новый гость — светловолосый принц из народа Нолофинвэ, что нашел Джея на болотах. Он едва коснулся лба Халпаста, вновь впавшего в беспамятство, и с посветлевшим лицом констатировал, что его душа возвратилась. Что бы это ни значило.       Значило это и кое-что другое: раньяр могли быстро собираться и отчаливать на другой берег, ведь и так уже порядком засиделись, пока Джеймс не был в транспортабельном состоянии. Он и сейчас не то что был в состоянии самостоятельно передвигаться, но Мария заверила их, что раз уж проснулся, то пойдет на поправку.       С ними в лагере оставались лишь король Маглор, принц Амбарусса, старший из близнецов и принц Тьелкормо, который по указке старшего брата оставлял половину имевшегося скота и лошадей новым поселенцам.       И сегодня, наконец, они должны были отправиться в новый дом, погрузив Джеймса на недавно пригнанную с того берега телегу.       Но было еще слишком рано. В уголках выбеленных стен еще прятались предрассветные тени, в распахнутых окнах гулял свежий утренний воздух. Такой упоительный…такой… на Ниле никогда таких не было. Миднайт вдохнула его полной грудью. И только потом запоздало включился мозг: шум! Вот что её разбудило в такую рань.       Странные звуки, напоминающие стремительное вращение лопастей гигантских конвертопланов, взволнованные крики, вой, плач… Как будто кошмарный сон наложился на реальность, и теперь уже не люди, а эльдар сражались с пришельцами с вражеской планеты.       Миднайт слетела с кровати единым движением. Она по-прежнему спала в военной униформе Нила, потому просто выхватила оружие из-под кровати и поспешила наружу.       У самой двери её дёрнул Штраус.       — Стоять!       — Стою, — выдохнула. Перед глазами всё еще плясали черти и плазменные вспышки. — Что там снаружи?!       Рига пригладил пятерней волосы. Его вид полностью отражал её состояние: шальной блеск в глазах, румянец, не сошедший со сна, и весь такой же расхристанный, словно пьянствовал неделю.       — Я такого в жизни не видел! Орёл, гигантский, размером с вертолёт! Миднайт, Богом клянусь, он разговаривал!       — Ты, кажется, еще не проснулся.       — Сама посмотри! — и подтолкнул двери. Миднайт сделала неуверенный шаг вперед, положив ладонь на ручку. Рига тяжело дышал позади, словно этот самый орёл воскрес из пайкового сублимата и гнался за ним до самого порога.       Что бы там ни было… распыленный в воздухе наркотик, бьющие фонтаны пива или вертолёты размером с орлов — старший лейтенант Скайрайс покрепче перехватила пистолет и вышла наружу.       Снаружи действительно был орёл. Нет, не так — Орёл. Даже из-за нахлынувшей со всех сторон темноволосой остроухой толпы его не так-то просто было пропустить — кипенно-белая голова с гигантским желтым клювом, которым только гусеничные цепи раскусывать — возвышалась над всеми и высматривала кого-то крупным круглым глазом. По прикидкам, этот… птерозавр был почти вдвое выше среднего эльда, а то и втрое.       Птица клюва не разевала, чтобы заговорить, как уверял Рига, но и такого видения было достаточно, чтобы усомниться в трезвом рассудке.       Миднайт спустилась по стенке на ослабших ногах и нырнула в переулок, срезая путь к лазарету, где по-прежнему находился Джеймс, и ночевали Мария с Эльзой впридачу.       Снаружи доносился многоголосый шум, но ни Кампилоссэ, ни Алассион не врывались, чтобы их поторопить, пусть только они с Джеймсом и задерживали отправление в южный лагерь. Мария проснулась чётко через четыре часа, чтобы сменить дежурство у кровати Халпаста и проверить его состояние.       Температура тела понемногу стабилизировалась, и уверенно держалась на отметке тридцать пять и пять — минимальной для здорового человека, но уже не гипотермия. Эльза тихо копошилась рядом, сматывая гениальное изобретение Ирмы, ради которого пришлось пожертвовать половиной их электроники. Ничего, соберет заново, уж медная проволока не должна быть в дефиците у тех, кому знакома сталь.       Мария смутно помнила, как кто-то подходил, интересовался что это за штука такая интересная, которая должна держать мышцы в тонусе и симулировать сокращения микротоком. Ей было лень объяснять, всё, до чего сузился её мир в последний месяц — ритмичное нажатие кнопки четыре часа в день без перерыва и проверка жизненных данных.       Когда Джеймс очнулся, она уже не чувствовала своих пальцев и предплечий. В ближайшие два месяца она так и сказала — «не собираюсь поднимать ничего тяжелее ручки». Но, кажется, даже тренировка письма этого… как его… квенья станет для её сведенных спазмом рук сущей пыткой.       Шум приблизился и стал отчетливее.       Снаружи кто-то то ли кричал, то ли плакал, то ли всё разом. Эльза повернула голову в сторону двери, выглянув из-за ширмы: и в то же мгновение она распахнулась.       Первой влетела Кампилоссэ — наполовину одетая, растрепанная и даже заплаканная. Следом быстрым шагом шел незнакомый юноша — его одежда была заляпана грязью и кровью, черные волосы, поблескивающие золотыми шнурками, стояли дыбом, будто он на пути повстречал целый ураган.       Но примечательнее всего была его ноша — необыкновенно длинное, поистине огромное обнаженное тело, завернутое в плащ.       В этом-то и тело признать было сложно — сплошная рана, струпья, ссадины и кровоподтёки, восковая, как у мумии, кожа, виднелся клок волос непонятного болотного цвета и… рука, оканчивающаяся обрубком, обмотанным в тряпицу. Эльза как стояла, так и замерла. Мария не потрудилась даже отвлечься, колдуя над новым раствором для портативной капельницы.       Тем временем, это…изрядно отбитое (живое?!) тело уложили на соседнюю койку, и следом в полупустую палату влетел еще один, с короной на голове. Не Маглор.       — Финьо! — воскликнул тот. — Финьо!       Тот, с золотыми шнурками, обернулся и шикнул.       — Тише, отец. Взгляни… взгляни — это Руссандол.       Эльза, по-прежнему никем не замеченная, вытянула шею. «Русса» кажется означало «рыжий». Но в том грязном клоке волос, больше похожем на клубок выброшенной на берег спутанной бурой водоросли, трудно было признать рыжину. Лицо… его не было видно. Названный «Финьо» опустился у постели на колени, заслонив собой лицо «Руссандола» и что-то сбивчиво зашептал на грани слышимости.       Послышались рыдания.       — Где Канафинвэ? — осведомился тот другой, что в короне, у Кампилоссэ. — Почему его нет в лагере?       — Утром отбыл на южный берег.       — Пошлите за ним, немедленно. И созови всех целителей.       Кампилоссэ замешкалась, неуверенно поклонилась — но не тому, что в короне, а рыдающему «Финьо» — и стремительно вынеслась вон.       Мужчина в короне поднял голову и, наконец, заметил посторонних.       Технически, посторонним как раз являлся-таки он, ведь прежде Эльза не видела ни его, ни этого Финьо. Но судя по реакции и отношению Кампилоссэ, этой высокомерной лекарши, чье слово в целительских палатах было весомее слова короля Канафинвэ, это был кто-то очень высокопоставленный.       — Кто ты? — спросил он спокойно. — Что ты делаешь здесь?       — Я… — она растерялась, болезненно наморщив лоб. Где-то сзади раздался кашель — а она и не заметила, как прежде стерильно пахнущие палаты наполнились смрадом и запахом заживо гниющего тела. — Я…       — Мы целители, — рядом встала Мария, вновь вернув себе холодный безразличный вид, — сегодня должны покинуть это место и отправиться с народом короля Канафинвэ на южный берег.       Финдарато что-то упоминал о примечательной деве, походящей на ваниэ, но с ледяным взглядом, достойным суровости свиты Вала Намо. Должно быть, это та, что ждала недавно найденного юношу с болот и ныне лечила его.       Только теперь Нолофинвэ заметил ширму. За ней явно кто-то был.       Но теперь это было не важно. Важен был Нельяфинвэ — и вернувшийся (О, Валар, из Ангамандо!) Финьо.       Скрепя сердце, Нолофинвэ вынужден был признать, что на долю его несчастного племянника выпало куда больше, чем любому, кто пережил переход через Льды. А может быть, даже больше, чем тем, кто утонул или замёрз.       В этом изувеченном, лишенном огня пленнике Майтимо было трудно узнать. Зеленовато-жёлтое тело, точно отлитое из воска, кожа, натянутая на костях, кривые, неправильные углы когда-то прекрасного тела, за чей референс любой скульптор был готов отдать свой передний зуб.       Первым делом целители обрезали волосы. Мягчайшей губкой обтёрли тело, счищая поверхностную грязь, заскорузлую накипь свернувшейся крови, под которой проступало всё больше ран, больше шрамов, перекрывающих один другой, торчащие осколки кости, проглядывающие сквозь кожу.       Ноло с ужасом осознавал: с таким эльдар не живут. Попросту невозможно выжить.       Едва занялся полдень, когда явились феанарионы. Вшестером.       Первым, разумеется, влетел Канафинвэ — простоволосый, без венца, в каком-то простом походном плаще.       Нолофинвэ последние три седмицы слушал проклятия и стенания Финдекано в адрес второго сына Феанаро. Как можно — оставить брата, Руссандола, на смерть?! Врагу, в оковах. Там, где нет ни шанса ни на жизнь, ни на смерть.       Раздался треск. Нельяфинвэ всё равно без сознания — не узнает как Макалаурэ сломал нос, а Финдекано рыдал навзрыд вперемешку с проклятиями. Как надменные Куруфинвэ и Тьелкормо стояли истуканами в дверях, не смея приблизиться к постели брата. Как покорно стерпел венценосный Канафинвэ все ругательства и мученический, смертельный стыд.       Прежде ему казалось, что в Хэлкараксэ все его чувства замёрзли, навеки уснули. Прежде им казалось, что всех их чувства сгорели, остыли, и затмивший солнце пепел забил лёгкие, застил глаза, забил уши.       — Нельо, — Макалаурэ и не обратил внимания, как кровь из разбитого носа перестала капать, пачкая поношенный плащ.       Нельо лежал, практически утопая в подушках и одеялах, бессознательный. Запали щеки, веки, рот превратился в сплошную рваную рану. На бритой голове не осталось ни клочка волос — Кампилоссэ, глотая слёзы, тихо поведала ему, как пришлось накладывать швы прямо на череп. Будто бы там, на скале — о Валар, подвешенным на скале — Нельо раскачивался на своей цепи и бился о камень, силясь размозжить себе голову и умереть.       Ладонь была невесомой, хрупкой, бумажной. Макалаурэ отчетливо видел рисунок сине-зелёных вен, красные всполохи плоти под восковой кожей, пересчитывал недостающие ногти на левой руке. Правой руки не было. Не было нескольких зубов. Некоторые кости рук и ног, неоднократно сломанные, срослись неправильно. Целители сказали — придется ломать снова. Не сейчас, если они хотят выцарапать Майтимо из морготовых лап, чтобы успеть спросить его, успеть сказать… как он сожалеет. Как любит, как скучает.       Слёзы, мешаясь с кровью, сочащейся из разбитого носа, падали на свежие простыни.       — Он не умрёт, — безэмоционально сказал Авартур, тот, из народа Нолофинвэ, что заботился о его брате всё это время. Целитель ткнул пальцем в тонкое черное кольцо, впившееся в кожу истончившейся, как у цыплёнка, шеи. — Вот причина.