Звёздный Предел

      Ирма любила горькое и не любила солёное. Солёное вызывало сильнейшую жажду и пробуждало память её генов — о море. Бескрайнем океаническом крае, где правили могущественные кланы. Клан Лейденов выделялся голубым волосяным покровом — от темно-синего до льдисто-серого, что делало их крайне похожими на немногих морских млекопитающих, практически бесцветных под толщами воды из-за тонкой и полой структуры волос. Первые поселенцы тогда еще «океанического», а не «марсианского», Карвона построили целые подводные города из стекла и коралловых стен, их потомки научились принимать от океана всё, что он мог им дать. Одного океан дать не смог — вечности. Вечности, проведенной на океаническом дне, под давлением в сотни атмосфер, с технологиями, унаследованными от Земли — всё это не защитило их от Анцвига — крошечной колонии, у которой не было ничего, кроме мозговитых Гранцев.       Потому её слезы горькие, а не солёные. По сравнению со своими морскими предками — она куда слабее, в сравнении с современниками — отчужденнее и выносливее. Как придонное чудище, у которого нет ничего, кроме собственного светильника и холодной, тупой безжалостности.       Её уровень эмпатии всегда был равен нулю. Это могло быть наследие Лейденов, могло быть подарком от Колизея — где все чувства выжигались огнем, а без того холодная кожа костенела и покрывалась роговым покровом шрамов — прообразом настоящей чешуи.       И вдруг… слёзы все лились и лились щедрым потоком, словно всё это время внутри Ирмы был резервуар с частью родного океана, которого она не застала даже ребенком. Отчего лились-то? От осознания того, что тот непроглядный черный мир был роднее и ближе этой зелёной, многоголосо-певучей реальности? Понятно, что такого нашел в ней майа из свиты Ульмо, что не отстаёт… Он такая же хладнокровная придонная рыба, которая незнамо зачем пытается выползти на берег и сделать вид, что ласты — это ноги.       Это была побочная реакция, вернее, искусственный инстинкт, который все опыты Марии (которая, вроде как и не стремилась к этому) были бессильны искоренить: возвращение в океан. Раствориться, как соль, в холодной мгле, и плыть в поисках пищи, чтобы утолить вечный голод.       Ирма обхватила себя руками. Рига идущий впереди с перевязанной рукой, покосился на неё: ему одному было несподручно прорубать ветви, застилающие путь. А ведь кому-то, с заживо гниющей и источающей болезненный жар конечностью, было стократ хуже.       Источающей жар… Рот наполнился вязкой слюной. Голод. Будет пища — будет энергия. Будет едва ощутимое тепло, которое будет выделяться по мере расщепления белков и углеводов в её желудке. Совсем немного тепла — и она согреется, пока не проголодается вновь.       Но там, куда они направляются — бесконечный холод, возможно, даже лёд. Хотя Миднайт говорит, что Утумно — это настоящий Ад. Он завален глыбами — так говорил Лаэгхен. Но Ирма хочет к воде — странное предчувствие выворачивает кости, плющит тело под давлением в сотни атмосфер — а может быть, это память рода, или просто самовнушение.       — Нам нужно найти кого-то, кто мог бы нам помочь, — говорит она вслух.       — Для начала неплохо бы выйти из леса, — прошипел Рига. Ему было трудно говорить: пусть из-за заваренных лаиквендо трав боль в руке притупилась, но из горла всё равно рвались болезненные стоны вместо слов.       Лаэгхен был спокоен.       — Осталось не так много. Я проведу вас кратчайшей дорогой, ведущей из леса, но чем дальше, тем темнее путь… — он осторожно ухватил руку Миднайт, занесшей кинжал над очередной веткой. — Я знаю, вы все воспротивитесь моему совету, но скажу: намного безопаснее не покидать пределов Фангорна как можно дольше.       — Фангорн?       — Да, я узнал его: помню эту листву и эти деревья по рассказам матери. Пусть он уже не так безопасен и чист, как во времена Пробуждения, но он всё еще хранит отголоски Песни Кементари, и духи, пришедшие с ней в мир, не покинули его.       — Энты, — выдохнула Ирма, возвращаясь в реальность.       — Да… Это они.       Лейден поежилась, выглядывая заскорузлые, будто бы вырезанные лица на коре. Но их не было. Этот лес был мертвенно-тих и спокоен. Казалось, он прислушивался к их разговорам, в особенности — к голосу Лаэгхена, потомку авари — служивших лесу дини.       — Было бы неплохо развести этих духов на мое чудесное исцеление, — Рига до боли сцепил зубы, когда очередной сук хлестнул перевязь. — Но что-то мне подсказывает…       Лаэгхен согласно качнул головой.       Миднайт разжала скованный спазмом кулак. Кинжал полетел вниз, но она подхватила его у самой земли, за миг до того, как закаленное нолдорское лезвие вонзилось в землю. Ей, напротив, этот лес не внушал никакого доверия — она помнила рассказы синдар и мориквенди об авари, и рассказы Макалаурэ о Таур-им-Дуинат, услышанные им от фалатрим Кирдана на празднестве у Ивринь. Если лес смог сожрать целую орду орков и гоблинов, что ему стоило перемолоть Последышей или даже Перворожденных? Она своими глазами видела тех странных эльфов: жизнь утекала из их жил, но они продолжали цепляться за жизнь — это было с одной стороны иррационально, с другой — квенди ведь бессмертны, и страх их перед неизвестностью понятен. Но отчего-то же Лаэгхен не успокоился, даже когда Ирма «пообещала» ему втречу с родственниками в Мандосе. От этого «обещания» мурашки бегут по коже…       Свет забрезжил между влажно-серыми, покрытыми льдисто-голубым мхом деревьями. Это был сумрачный, неуверенный отблеск заката — Анар со всех сторон заслоняли горы. Далеко впереди, зубчатой громадиной высилась цепь Эред Ветрин, последнее пристанище эльфов, откуда выходили уже орки.       Лаэгхен легкими прыжками спустился с кроны на землю.       — Чисто. Если можно еще так сказать об этом проклятом месте.       …Миднайт помнила тот день, как день своего второго рождения. Она едва-едва прочла те странные тексты, отданные ей Лейно, а потом Маглор призвал её в темницы, где пытали орка — он нес куда-то послание на синдарине, написанное киртом Дориата. Возможно, он его перехватил, а возможно — это была самая настоящая переписка с Темным Станом. Они этого так и не узнали. Тот орк был свиреп и смеялся над собственной болью. Ромайон, заставший безобразную сцену, сказал: безумен, безумен до того, что окончательно потерял душу.       Тогда всё сдвинулось по земной оси, куски карты-материки заскользили по пергаменту навстречу друг другу. Генетическая память одной из Скаев подбрасывала смутные образы, малознакомые факты, а оголенные, как провода, инстинкты, отключили рассудок и голосили: Беги! Но…нет. Макалаурэ, отметив различие-схожесть чернил Ланбенголмор, наличие как минимум двух авторов — по разные стороны баррикад, повелел эти записи спрятать. Хотя лучше бы было сжечь или уничтожить.       С другой стороны… она всё равно ведь здесь? Когда приказ Лейно толкал её в другую сторону — к Сильмариллам, в которых она вовсе не была заинтересована больше Первого Дома, записи были чем-то иным… Чем-то божественным, проявлением высшей, неизвестной и могущественной Воли. Куда более могущественной, чем Вала Моргот — об этом говорили испуганные до смерти инстинкты, и Миднайт им верила.       Один шаг из леса — и они покинут его защиту. Так сказал Лаэгхен? Они должны выйти в открытую, не таясь, как герои. Но — нет. Сначала — Рига.       — Как твоя рука?       — Не так болит, но и почти не гнется. Мне кажется, мои порванные связки зажили неправильно. Одному рад — мою кисть не придется отрезать, — Рига стянул свежие повязки и продемонстрировал темно-серую, от примочек и отваров кожу. Пальцы Скайрас легко пробежались по линии зарубцевавшейся раны. Рига едва заметно поморщился.       — Лжешь, — констатировала она на удивление спокойно.       Рига пожал плечами. А что поделать? Медикаментов нет. Целителей поблизости — тоже. И волшебство в этом волшебном, населенным эльфами и духами мире, так просто не снисходит до пришлых смертных.       — Даже так — уже хорошо. Мужайся, Рига, а я буду тебя прикрывать, — Миднайт подтянулась на носках и поцеловала его в щеку. — Ты умница, и мы справимся.        Рига ответил нервной усмешкой.       — Эй, голубки, посмотрели бы лучше сюда, — Ирма указывала на гряду гор, по правую руку от Фангорна, сплошь затянутую зыбкой пеленой туманов — были видны только крутые подступы и предгорья. Силуэты вершин смазывались за низкими облаками.       — Что мы там должны увидеть? — Рига сощурился и приблизился. Но тут по земле прокатился низкий гул, и в горах привиделось шевеление. Штраус моргнул. Либо туманы эти были ядовитыми, либо опять шутки лесных испарений… Что настолько огромное могло шевелиться в горах? — Лаэгхен, что находится в тех туманных горах?       — Насколько я знаю, там находится древнейшее государство гномов. Я никогда там не бывал, но слышал предания.       — Кажется, я слышала что-то подобное, — пробормотала Миднайт за его спиной. — Когда приезжала в Таргелион. Я не была на празднестве Белегоста, но кое-что знаю. У наугрим — семь родов, и главный из них, род Дурина, находится как раз за Синими Горами. Может, мы недалеко как раз от тех мест?       — Всё возможно, — вполголоса выдохнул Рига. — В этом чертовом мире всё возможно. Об этом в твоих дурацких текстах ничего нет?       Миднайт кисло пожала плечами.       — У меня их нет с собой. Остались в сумке, у Эльзы.       Ирма хмыкнула.       — Нашла, кому их доверить.       — Я потратила на расшифровку много лет, думаешь, она справится за пару месяцев? — огрызнулась Скайрайс. — Все адаптированные переводы находятся во Вратах, у Макалаурэ.       Рига раздраженно возвел глаза к небу, самоизолируясь от бестолковой ссоры. Лаэгхен по-прежнему восседал, как белка, на древесном суке и вглядывался за пояс туманов, окружавших соседские горы. По отвесным скалам, выглядящим как клыки разинутой рыбьей пасти, скользили лунные блики. Наверное, оттого и причудилось движение.       — Дорога будет долгой, поэтому мы подождем, как Рига окончательно окрепнет, — общее решение озвучила Миднайт. До некоторых пор они останутся под защитой Фангорна, в то же время очерченная цель оставалась в зоне видимости.       — Может понадобиться и месяц. Он все-таки на Скай и не Лейден, — вполголоса заметила Ирма. Миднайт замерла с охапкой валежника в руках.       — Мы его здесь не оставим.       — Разумеется, нет. Но не лучше бы вместо тех проклятущих гор пойти по следу твоих сестер и Марии с Джеймсом?       — Найдем ли мы их там? — Миднайт пожала плечами, сама отвечая на вопрос. — Как тебя тянуло в те болота на поговорить с подозрительными майар, также и меня тянет туда… Если уж мы разделились, значит так нужно было.       Ирма скептически хмыкнула, присев рядом и помогая очистить намеченное для ночлега место от камней, чтобы расстелить найденные еловые ветки.       — Не ты ли сама велела им уходить? Значит, так нужно было тебе?       Миднайт ничего не ответила.       Месяц пролетел быстро — Ирма от скуки пыталась высчитать, сколько полных лун она видела с тех пор, как она покинула Белерианд, при условии, что она не так часто смотрела на небо. Семимильными шагами приближалась осень. Под покровом огромных деревьев и за их толстыми стволами не ощущался сквозящий по равнине холод, которыми дышали горы. Лунные отблески на кривых скалах казались невовремя сошедшей лавиной.       Сегодня было новолуние — и ночь была, как уголь, черна. Лаэгхен пел вполголоса, отгоняя кошмары Миднайт — и пусть его искусство исцеления подействовало на гниющих ранах Штрауса, вычистить гной из агонизирующего призраками сознания не так-то просто.       Ирма порой вспоминала навеянный лесным колдовством сон, где ей привиделся Вали. Она могла бы задать себе тысячу и один вопрос, почему кошмары не преследовали её, и почему Миднайт и даже Рига оказались куда более восприимчивой, чем она. Ответ был неочевиден и прятался где-то в её крови, которая рокотала в висках прибоем, заглушая посторонний шум.       Рига неподалеку разминал руку. Она выглядела все еще неважно, но уже не висела безвольным куском мяса и костей вдоль тела. Миднайт нигде не было видно — она всё чаще проявляла несвойственную себе решимость и инициативу, и пропадала на разведке.       — Пойдем вдоль реки — она течет прямо с севера, насколько я могу видеть.       — У воды будет много прохладней, — заметил Лаэгхен. Но вместо этого вернувшаяся Миднайт посмотрела на Ирму — тут даже гадать не стоило, чего она ожидала.       Ирма ухмыльнулась и покачала головой. Как знать… Но черепашья лира, как ни странно, все еще была при ней.       Еще неделя пути, а может быть две. Так пройдет еще одна луна, а с покрытыми десятками лиг и гудящими от усталости ногами звёздное небо сменит свой рисунок.       «Великая река» истончалась день за днем — сперва едва увидишь другой берег, а после до него и вовсе достать рукой, сделай только пару десятков широких гребков руками. Но, как бы то ни было — ей начинало нравиться. Всё лучше, чем сидеть у окна башни в Аглоне, подобно заточенной принцессе, окруженной прекрасными принцами.       Белерианд всё больше заволакивал туман. Скорее всего, они подспудно продолжали спасаться — если не от одной войны, так от другой. Метались между двух огней, между молотом и наковальней, сигая из пламени в полымя. Ирма усмехнулась себе под нос. Прямо как и говорили в Элизиуме, когда её решили «реставрировать» — превратить из неведомой «гуманоидной глубоководной твари» в порядочного хомо сапиенса. Или homo universalis'а — как себя называли люди четвертого тысячелетия.       Горы выглядели как горы. Неприветливые уступы, скудные предгорья. В воздухе витал давний запах гари — то ли занесло из Фангорна, то ли следствие летнего пожара в сухом климате — всякое могло быть.       Рига ковырял носком сапога землю, привычно проверяя на наличие змеиных гнёзд или чьих-то нор, прежде чем устроиться на привал. Если пожар был недавний — можно было бы побродить по лесу и поискать чью-то обугленную тушку. Иначе живности здесь совсем не видать — особенно в живом виде.       Лаэгхен отыскал небольшую пещеру, в которой они могли бы укрыться ненадолго и уснуть. Привычное дело последних недель. Однако Ирму не отпускало чувство — что вот-вот, и что-то, наконец, случится. Миднайт тоже колотил мандраж — она спала беспокойно, устроившись отдыхать первой после того, как отстояла от середины ночи до рассвета на часах. Мышцы её рук и ног были скованы спазмом, и даже во сне она их не могла разогнуть — они только мелко подрагивали, словно во сне она силилась от чего-то убежать на скорости марафонца.       Ирма ткнула её в бедро кончиком сапога — спать рядом с таким раздражителем было невозможно. Миднайт прерывисто вздохнула во сне и затихла, расслабившись. Лейден же лежала без сна еще некоторое время, рассматривая узоры небесных созвездий — Серп Валар был почти не виден, но прямо над головой кружились Звёздные сети, на севере мерцал Пламенный Венец. Реммират и Анаррима, как принято называть их у эльдар. Анаррима же означала «Солнечный предел», но никак не Пламенный венец, как принято у синдар. Возможно дело в том, что калаквенди знали об Экайе, что служила границей между Сотворенным Миром и прочим Эа. Кто знает, кто знает…       Вода окутывала этот мир. Ирма соскользнула в царство сна, как в тёплые прибрежные воды, но чем глубже заплываешь, тем темней и холодней. Каждый раз после встречи с Салмаром она боялась (надеялась), что не проснется.       — Я никогда не был в тех местах, — сразу предупредил Лаэгхен. — Всё что я слышал — обрывки легенд о народе, который остался по ту сторону Синих Гор. И о тех, кто повернул назад под предводительством Ленвэ.       Рига шел впереди, рассекая сухие обугленные ветви едва окрепшей рукой. Он некоторое время молчал, словно реплика была адресована ему, и в конце-концов ответил:       — Вряд ли мы встречали народ Ленвэ когда-либо. Они ведь были участниками Великого Похода, верно? Если они видели одного из Валар, то вряд ли бы поклонялись идолам.       — Если бы всё было так логично, — хмыкнула Ирма. Она шла сразу за Лаэгхеном, широкими летящими шагами преодолевая сухие кочки и небольшие уступы — они выглядели словно земляная лестница, чье строительство то возобновлялось, то прерывалось в течение пути. — Людские мысли и не такими путями ходят. Эльфы недалеко от этого ушли.       Навострившееся ухо лаиквендо дернулось, но ничем больше он не показал, что хоть как-то уязвлён.       Миднайт тащилась позади всех молча. Она беспробудно провалялась от заката до рассвета — без малого десяток с лишним часов, и с тех пор пребывала в некоем пограничном состоянии. Очевидно, фразу о легендах Лаэгхен адресовывал ей, но она никак не отреагировала.       — И что нам делать в таком случае? — спросил Рига, ломая в пальцах очередную ветвь. Вернее, она просто крошилась в его руках, будучи всего лишь углём. Он задумчиво потер оставшийся порошок пальцами и уставился на древнее замшелое дерево, чей ствол остался практически невредимым. Более чем наполовину оно заросло мхом — с немного гниловатым запахом.       — Огонь не трогает гниющие деревья, — заметил его остановку эльф. — Мох выделяет слишком много влаги.       — Вряд ли это дерево было таким единственным, — пробормотал Штраус, принюхиваясь. Сладковатый запах прелых листьев и перегноя шел снизу — из-под самых дыбящихся толстых корней. Подобные уже пытались задушить Миднайт, чтобы потом хорошо вырасти на человечине. Он с опаской попинал корни ногой. Они были твердыми и недвижными. Кажется, просто обычное дерево. — Тогда почему возник пожар?       — Было слишком сухо? — выгнула бровь Ирма.       — Или зайцы пытались развести огонь, ага. Нет, я думаю, что лес подожгли.       — Почему ты так думаешь?       — Подойди и посмотри, — Рига обошел дерево с другой стороны. — Посмотри — эти ветки срублены, а не обломаны. Вот здесь, — он указал чуть ниже, на уровне своих колен, — следы топора. Дерево пытались срубить, но топор был слишком плох.       — Раскололся и разлетелся?       — Застрял, думаю. Засечки здесь выглядят немного глубже, к тому же, чем-то острым били по бокам, чтобы освободить что-то внутри. И в конце-концов, вытащили.       — Мне кажется, ты сочиняешь, — Ирма фыркнула. — Не все лаиквенди — прости Лаэгхен — знают такую штуку как «топор» в виду особых отношений с деревьями. Сталь — тем более.       — Я не говорю о стали, а об орудии. Его применяли, и не факт, что это были лаиквенди и вообще эльфы, если оставшиеся по эту сторону гор были подобны им.       — Пень.       — Что — «пень»? — Ирма и Рига повернулись к Миднайт, которая встала за их спинами и смотрела куда-то в сторону. Она вытянула руку.       — Похоже на пень.       Неподалеку как раз от дерева, у которого спорили Ирма с Ригой, стояла небольшая кочка. Она была присыпана комьями земли, пеплом и чем-то еще. Кочка стояла в тени трех сросшихся у корней тонких лиственниц, и в общем серо-черном удручающем пейзаже вряд ли была заметна, пока в ту сторону не двинулся Лаэгхен.       Это и впрямь оказался ровный пенек — со сравнительно ровным срезом, каких не бывает от поваленных деревьев.       — Зачем жечь лес, если ходишь сюда за древесиной? — Ирма озвучила общий вопрос, пока в головах зрел другой: как далеко они от тех, кто занимается здесь хозяйством? Примитивные орудия труда, металл и древесина как материалы — признак более-менее оседлой жизни, но никак не кочевой.       Лаэгхен стоял на часах — его узкий, эфемерный профиль четко выделялся на фоне плывущей Луны. Остальные трое шептались: мысли зудели внутри черепных коробок, находя друг друга через сомнительный канал расширенных в темноте зрачков, едва уловимых движений надбровных дуг и легких поворотов головы. Каждый из троих примерно догадывался о чем думал другой и третий — так им казалось. Казалось, что это путешествие — то самое, которое последнее.       Зуд, переходящий в странный гул — как будто доносимый ветром далекий, за много лиг донесенный тихий плач — и адресант был жутко настойчив, не желая признавать, что по эту сторону никто не снимет трубку. Ирма ехидно обронила, что это наконец проснувшаяся у Миднайт совесть — они продолжали спорить до хрипоты, бросаться обвинениями друг в друга и проглатывать, зная, что повторенный по кругу старый спор не найдет выхода — не здесь и не сейчас. Рига выглядел угрюмо, но вместе с тем собранно, настояв на том, чтобы задержаться в обугленном лесу на несколько дней. Он изучал следы, которые мог найти — следы чьей-то неторопливой, размеренной и распланированной жизни, которую перечеркнул внезапный (или опять же, запланированный?) пожар.       Лаэгхен же думал о скрытном народе авари, и повернувшем назад Лэнвэ, и отделившихся нандор, что время от времени пересекали границу гор. Но разве эльфы станут так упорно прятаться от мира? Пример нолдор показывал — что да, могли. Не так, отнюдь не так было у вод Куивиэнен — по коротким, немногословным рассказам матери. Но мать ушла в неизвестность, прихватив с собой его младшую сестру — и Лаэгхен долгое время называл это «недосказанностью», пока от раньяр и нолдор не узнал понятие «ложь». Каким гадким стало ощущение, что его детство и юность могли быть отравлены ложью — во спасение ли, в опасении ли. И раз уж все народы, которые повстречались ему на жизненном пути, знали это чувство и понятие, значит, оно зародилось много ранее. У Нетленных (ли?), Священных Вод.       Их разделяли только эти горы. Безмолвная, холодная Железная Гряда — эльф внезапно всей душой почувствовал их груз, словно они в одночасье обрушились на него. Камнепад лился с оглушающей скоростью, рокот в ушах был почти реален. Его ноги было дрогнули, чтобы сорваться и побежать — найти! — только что?..       По перекатывающимся мелким камням с крутого уступа слетал Рига — до странного воодушевлённый, и только таинственная тишина ночи, и весь волшебный мир не позволяли ему закричать во всю мощь лёгких что-то вроде «Нашёл! Нашёл!», и Лаэгхен почти успел повернуть голову в его сторону, как под деревом кто-то резко дернулся и глухо вскрикнул. Лаэгхен повернул голову и встретился взглядом со стеклянными, помутневшими золотыми глазами. Миднайт схватилась за голову и села, раскачиваясь из стороны в сторону. Он почти осязал сам, как о её сознание бьются невидимые волны, силой удара напоминающие молот — что-то, или кто-то, настойчиво пытался пробиться к ней — в стену, где не было ни двери, ни окна.       — Миднайт! Миднайт, что с тобой? — Лаэгхен подлетел к ней первым, соскочив со своего насеста, как ястреб, обхватив продолговатыми прохладными ладонями её горячую, скрытую под жесткими волосами голову.       — Как больно, Эру, как больно… Голова, раскалывается изнутри. Эру, что, кто это делает?!       — Тише, тише, не кричи… Кто-то пытается поговорить с тобой, отчаянно пытается… — Миднайт ощутимо потряхивало, из глаз катились непривычные взгляду слёзы. Они крупными каплями оседали на стертом рисунке наручей эльфа. Лаэгхен успокаивающе забормотал, переходя на материнское, полузабытое наречие, и подул на горячий лоб Миднайт — она затихла.       — Быстро, — оценила разбуженная Ирма.       Лаэгхен не отвечал. Он устроил голову Миднайт у себя на коленях и сложил на ней ладони, словно пытаясь оградить от зловредного воздействия. Рига молча переводил взгляд с одной на другого, позабыв, что так хотел рассказать.       — Надолго моих чар не хватит, — эльф, наконец, прервал тишину. — Я погрузил Энтеломэ в долгий сон, но для вас, людей, пребывание в таком состоянии небезопасно. Ваши души…могут ускользнуть.       — О, — Ирма скептически выгнула бровь. — Что ж, это многое объясняет. Что будем делать? Из-за чего этот сыр-бор?       — Кто-то пытался установить с ней связь. И вероятно, попытается сделать это снова. Это невозможно, пока душа и разум блуждают в мире Грёз — это сложный и витиеватый путь, и кто бы это ни был, никто за ней туда не пойдет.       — Но и вечно спать она не может, — догадался Рига. — А есть что-то вроде…ну… шлема? Чар, которые бы её защитили.       — Нет, да и зачем они, когда лучшая мера — это расстояние. И материя, — Лаэгхен поднял палец и указал на Эред Энгрин позади себя, — сквозь толщу этих гор не пробиться ни единой мысли.       — Мне этот вариант заранее не нравится. Мы уже как-то пытались укрыться в лесу и вот что вышло, — Ирма указала подбородком на Ригу, — без пяти минут калека и покойник, разбитый отряд, мы в непроглядной яме. Предлагаешь еще и добровольно засыпаться землёй?       — Горы дадут Миднайт надежную защиту. Я знаю немногое, но…наугрим умеют защищать свои королевства. Но во многом благодаря Стихиям, которые и создали эти места.       — У эльфов побывали, у полуэльфов тоже… Стало быть, теперь очередь гномов?       Лаэгхен не обратил внимание на ворчание Ирмы и повернулся к Риге.       — Ты ведь что-то нашел?       — Да. Что-то вроде черного входа. Может быть, ты прав, и здесь кто-то живет. Надеюсь, ты окажешься прав и это будут наугрим. Иначе у нас действительно нет шансов.       — У тебя взгляд побитой собаки, Штраус.       — Саботируешь поход в гору?       — Я свое мнение высказала, — Ирма наконец поднялась с плаща и скрестила ноги. — Мы пошли в лес — чуть не помер ты, чуть не померла Миднайт вместе с тобой, и чуть не померла я. Минус Джеймс и сёстры Миднайт — они неизвестно где. Мы идём в гору сильно умалившимся отрядом с уверенностью пятьдесят на пятьдесят, что она обитаема на данный момент, и практически с нулевой — что она обитаема разумными и не злонамеренными существами. Поправь меня пожалуйста, если я не права. А я уверена, что это самоубийство. Я бы предпочла умереть менее глупым способом.       — Я бы предпочел вообще не умирать, — огрызнулся Рига. — Но неужели мы можем оставить всё, как есть? И продержать Миднайт во сне, пока это не прекратится?       Ирма пожала плечами.       — Она могла бы и потерпеть. Во всяком случае, вряд ли это больнее, чем когда тебе отрезают руку или ногу заживо.       Рига поперхнулся, но тут же сжал губы, потемнев лицом.       — Я не берусь судить о чужой боли, и тебе советую то же. Я не знаю, что вынесла ты, но и ты не знаешь, что вынесли мы с ней. И я на данный момент хочу, чтобы она выжила. И ты выжила. И я, и Лаэгхен.       Ирма перевела взгляд на эльфа — он поднял голову при звуке своего имени. До неё вдруг запоздало дошло, что всё это время они говорили на родном языке, на нилу. Родной язык… Язык Нила, не Карвона. Ирма почувствовала болезненный укол в сердце. Нил-Карвон, Карвон-Нил, Колизей-Элизиум… Она отмахнулась.       — Черт с тобой, Рига, — она вздохнула. — И Вселенские силы тоже.       — Ты пойдешь с нами? — с надеждой спросил он.       — Дай мне время подумать до рассвета, — Ирма с такой же надеждой воззрилась на черный небосвод. Как если бы затянутая тучами Анаррима могла бы дать ответ. Звёзды в далеком детстве (когда на Карвоне еще верили, что звёзды определяют не только земные пути-направления, но и пути жизненных судеб) не предупредили о грядущем, где пали остатки пост-океанических кланов, когда её брата-близнеца, Гринджо, застрелили на пути в Колизей. Что эти бесполезные, огромные газовые горелки могут подсказать сейчас? Так просто свалить на них всю вину и ответственность, сказать, что это они привели их сюда, выплюнув с другого конца червоточины, а не кто-то другой напортачил в расчетах на борту корабля… Что это было её импульсивное решение полететь по приглашению Миднайт в неизвестность, в чужой и неприглядный мир, опять же, по тому же случайному импульсу сорваться с насиженного места и обнаружить себя здесь.       «Солнечный предел» скрылся по ту сторону гор. Они выделялись даже на фоне черного неба без звёзд — как гнилые зубы гигантской твари. Ирма почти наяву ощущала исходящее от них зловоние — как тухнущие на солнце водоросли и выброшенные на берег рыбы с лопнувшими брюхами.       Как если бы знать, что будет завтра... И наступит ли когда-нибудь день, когда она снова увидит небо родных мест.