Звёздный Предел

      Миднайт предпочла держаться от новообретенных «сородичей» подальше. Видеть их было странно. Слышать их было странно. Осознавать их существование — не гипотетическое, «где-то там», а вполне реальное, вписывающееся в рамки и законы этого мира и имеющее на него обратное влияние. В целом, они её коробили. Как, наверное, Первый Дом нолдор коробили только что перешедшие Льды нолдор Второго и Третьего Домов.       Владыка Финрод загорелся от этой встречи. У неё было смутное чувство, будто бы он знал, или, по меньшей мере, догадывался, или даже предвидел (чем здешний черт не шутит), что это произойдет. И пусть разбитые лагеря нолдор остались на приличном расстоянии от людской стоянки, Финдарато практически поселился среди племени Барры — именно так звали людского вождя.       Миднайт наведывалась туда несколько раз, тщательно заплетая (вернее, прося об этом Линто) волосы так, чтобы они прикрывали её округлые, человеческие уши. На ней была эльфийская одежда, при ней было эльфийское оружие, и в целом её лицо, с правильными чертами и лишенное морщин, придавало ей больше сходства с Перворождёнными.       На этих, темнолицых, темноволосых, темноглазых и жёлтозубых представителей рода людского ей совсем не хотелось походить. И пусть каждая морщинка, каждая родимая отметина на теле, несовершенство волос, кожи, телосложения и черт лица роднило Миднайт с народом Барры, они были не-такими. Чужими. Представителями иной расы. Вышедшими из разных точек времени и пространства. Это, возможно, еще только предки тех людей, от которых потом произойдет она, Рига, Мария, Ирма… сёстры и Джеймс. Не homo universalis, а homo sapiens.       От осознания собственной предвзятости потряхивало.       Противно было и от того, как она порой старалась подчеркнуть отличие себя от них. Смертных, Второрождённых, Последышей, Младших. Словно они какое-то несовершенство, недокрученный горшок на гончарном круге, картина без последнего мазка, сырой текст поэта. Финрод Фелагунд явно вознамерился их учить — земледелию, скотоводству, строительству, письму, языкам квенди и много чему еще. Миднайт только язвительно фыркала. Точно здесь были одни голозадые дети, а не взрослеющие в своем темпе существа со своим языком и взглядом на мир.       Язык не был даже отдаленно похож ни на нилу, ни на язык Анцвига или Карвона, ни даже на устаревший террианский диалект. Эти люди общались отрывистыми, резкими звуками, дополняя свою речь жестами и экспрессивной мимикой. Это выглядело забавно.       Словно она находилась в зоопарке.       Миднайт оставалась в стороне, предпочитая наблюдать. Старалась подавить в себе предвзятость. Да, это были люди. Возможно, через многие сотни и тысячи лет они пройдут по тому же пути, что и её цивилизация, немыслимым образом превратят Арду в Терру. Но об этом ей следовало забыть. Она не должна идти на поводу у какого-то плешивого майа, и пустить всю свою жизнь волколаку под хвост. Нельзя было думать так о тех, кто предлалал разделить с ними свою — пусть нехитрую, грубую пищу и незамысловатые увеселения — но это было всё, что они имели в этом мире. Практически новорождённые, слепыши, желторотики.       И те самые союзники, в которых отчаянно нуждались нолдор. По крайней мере, войны, несчастья, и даже мор никогда не останавливали людей от самого главного, от той цели, на которую были запрограммированы все до единой клетки живых организмов. Даже сейчас, среди костров и шатров, оступаясь и падая, с закладывающим уши визгом, носились дети. Эльфийских детей она вовсе не видела.       Сколько раз она спрашивала об этом Маглора, но всегда получала неизменно этот изумленный, а то и разгневанный взгляд — ни один здравомыслящий эльда не приведет в мир дитя, где множится тьма.       И даже так, с квенди у них всё равно было больше сходства, пусть и неявного, чем таковое имели раньяр и с Перворождёнными, и с Последышами. Раньяр не были детьми этого мира, раньяр не слышали его, всегда отмахивались и постоянно сталкивались с его сопротивлением, даже когда сдавались, даже когда хотели быть… нужными. Дико и грустно было осознавать себя таким элементом, что при смешении нескольких веществ неизменно превращается в мёртвый осадок.       В мозолистых пальцах левой руки перекатывалась костяная бусина Лаэгхена. Возможно, он тоже когда-то прошел через всё это. Этот эльф был таким же осколком — без семьи и родной земли, захваченный, непроизвольный раб, не сознающий и выброшенный куда-то на задворки жизни Белерианда. Что составляло его жизнь? Бесконечная слежка, следование чьему-то замыслу?       Должна ли она прожить свою жизнь так же?.. Кто же она в конце концов, слепой желторотик, подобный этим атани, как успел прозвать их Финдарато, или же гладко обтесанная шестерёнка, поставленная на свое место в этом огромном механизме? Или же естествоиспытатель, с любопытством ньюфага дергающий за все наличествующие рычаги?       Пока что она только день за днём пребывала в тяжелых раздумьях, вязких, как топь Аэлуин Уиал, мыслях, вальсирующих по кругу. Голова раскалывалась от того столпотворения, что скапливалось под черепной коробкой. Миднайт старалась бороться: нолдор же как-то боролись, вопреки нависшим над них Роком. Должна была и она. Но каково это — почувствовать себя откормленным, жирным кроликом, который всю свою жизнь и не догадывался, что его лужайка — искусственный лабораторный полигон?       Если уж выбирать, каким лабораторным животным ей быть, она бы остановилась на крысе. Крысы могут вырастать до гигантских размеров, имеют крепкие зубы, и могут быть переносчиками чумы. Были ли раньяр — чумой нолдор? А люди?       … Что же такое должно было случиться, чтобы эти, источающие улыбки и детское любопытство лица, которых наставляло светлейшее в мире создание — Финрод — опустошили Терру в бессмысленных, жестоких войнах?       В глазах Барры виднелась тень. Пока что она робко таилась в уголках глаз, побитая, тщательно задвинутая и похороненная где-то на дне его взгляда. Такое рождается только с опытом. Горьким опытом потерь и бед, невыносимого груза, с которым человек ложится в могилу. Прошло жалких двадцать пять лет, как встало солнце и люди явились в этот мир. Так утверждал Джеймс. Что они пришли с восходом. Так говорили некоторые письменные источники эльдар, ссылаясь на Валар. Вполне возможно, что люди пробудились раньше. Зачем всё привязывать к солнцу? Словно люди не могут приспособиться жить наощупь, во тьме.       Конечно же могут. Последние столетия уцелевшие жители Терры жили под землей, сформировав огромные термитники. Они не знали ни света солнца, ни свежего воздуха, не видели течения рек и бескрайних морей. У них была бегущая вода по трубам, бесконечный процесс фильтрации воздуха, жидкостей и испражнений. Последние люди Терры жили подобно червям. Даже оркам такое не снилось.       Миднайт подперла подбородок ладонью. Костёр давным-давно догорел, опустилась ночь, и стало холодно.       Загорелись факелы — даже своим человеческим слухом она различила топот десятка конских копыт.       Неожиданных гостей встречал Гвиндор — этой ночью Финрод вновь остался в гостеприимном шатре Барры и радовал круглоухих пришельцев фокусами вроде ясной мысленной речи. Миднайт же этот фокус находила, как минимум, неприятным.       Она различила голоса — высокие, мужские, властные. Следом в круге света проступили знамёна, багряные, с отличительной золотой звездой.       Ей резко поплохело, и недавно съеденный лембас попросился наружу.       Но это были Амбаруссар.       Миднайт сидела поодаль от шатра Финрода и центра лагеря, у своего едва тлеющего костерка, и издали наблюдала, как Гвиндор устраивает у главного очага высоких гостей. Им подали питьё и пищу. Лицо наперсника Фелагунда было прохладно-непроницаемым, но исполненным достоинства: он ответствовал Феанарионам, что владыки здесь нет, а до тех пор он не может ответить на их вопрос.       Миднайт прыснула.       Ну конечно же, здесь были синдар и лаиквенди, а они болтают и стрекочут, что твои сороки. Слухи о фиримар распространились по южному Белерианду быстрее пожара. Странно, что еще иатрим или сама Мелиан не примчалась в ступе.       Острое ухо Амбаруссы, увенчанное замысловатым золотым украшением с цепочками, дёрнулось. Он обернулся и, несомненно, её признал.       Даром что виделись последний раз на Мерет Адертад.       Амбарто — именно он заметил её, властным жестом подозвал её к главному костру. Наверняка он всё еще видел в ней Верную Первого Дома. О да, ведь она наравне с другими раньяр приносила вассальную клятву в престольном зале Химринга, на виду у всех, принимая в дар клинок работы Куруфина. Сюзеренов дар с каждым шагом пребольно шлёпал её по бедру. Сегодня утром она была слишком рассеянной и неправильно закрепила перевязь. Что уж теперь, воительница.       Деревянная спина едва ли не со скрипом склонилась в удобоваримом поклоне.       — Вот и ты, — Амрод словно и не заметил её неудобств, — расскажи, что здесь происходит, и правдивы ли слухи.       — Я не знаю, о каких слухах идет речь, — Миднайт старалась оставаться невозмутимой. Амбаруссар — это еще что! — Маглор нередко позволял себе ругаться на них вполголоса в её присутствии. Это было странно, конечно, но никак не давало ей права смотреть на них свысока и не считаться с их приказами. Амрод и даже Амрас с приказами пока не спешили.       Амрод терял терпение:       — Слухи о новом народе, перевалившем через Синие Горы. Синдар говорят, что они не из рода квенди. Стало быть, это Последыши? Вы… ты, — поправился он, всё-таки не заметив никого из раньяр рядом, — имеешь к этому какое-то отношение?       — Это смертные, вне всякого сомнения, — со вздохом, игнорируя возмущенный взор Гвиндора, жалящий спину, согласилась она. — Но я к этому никакого отношения не имею. Владыка Финрод приехал сюда на охоту… какой-то праздник с синдар и лаиквенди, и согласился взять меня с собой. Это он обнаружил фиримар, не я.       — Как давно ты в Белерианде? — вмешался Амрас. — И почему ты вдруг здесь, в компании Третьего Дома и не сообщила Химрингу о своем возвращении?       Вот он, первый камень в её лоб. Миднайт к нему была готова:       — Долгий переход и множество припятствий в пути утомили меня. Я случайно набрела на земли Нарготронда и нашла там приют.       Амрод хмыкнул, уже прощупав её оценивающим взглядом.       — Однако, ты выглядишь вполне бодрой сейчас.       Миднайт прикрыла глаза.       — Это так. Я не знала, где мои друзья, с которыми я пересекала Синие Горы. Лишь недавно я узнала, что они в Химринге. Они в порядке?       — А это, — фыркнул Амрас, — ты уже узнаешь сама, когда возвратишься туда, где присягнула на верность.       На это Миднайт лишь коротко поклонилась и покинула круг костра. Взгляд Гвиндора, брошенный вслед, был преисполнен сочувствия пополам с сожалением. Вот только жалости Третьего Дома ей не хватало.       Её обуяла не до конца понятная, необъяснимая злость.       — Что тебя так разгневало? — Линто уже лицезрел десятый сон, когда она вернулась в их общую палатку, но тут же дёрнул ухом и открыл один глаз, стоило ей швырнуть перевязь с мечом на спальник.       Миднайт плюхнулась следом и запустила пальцы в корни волос. О, разумеется, её волновали судьбы Ирмы и Риги — если судить по отношению Амбаруссар, славу раньяр заработали себе незавидную. Хоть бы не бросили их в темницы… или еще что похуже. Они предали клятву, вернулись ни с чем, и любое решение Маэдроса по отношению к ним было бы справедливым. Но черт! Огненное лицо майа некстати всплыло в памяти и Миднайт отчаянно затрясла головой.       — Миднайт? — Линто крайне редко звал её «Энтеломэ», и за одно это она была ему благодарна. Но не сейчас. Это было её имя, её имя, нильское, не эльфийское. — Что с тобой? Ты как будто Пророчество Намо услышала.       Точно не слыша, Миднайт принялась потрошить свой рюкзак. Не найдя там ничего, что могло бы её занять, она нагло вытащила седельную сумку Линталайэ и вывернула её содержимое. Нолдо с апостольским спокойствием смотрел, как она мародерствует над его съестными припасами.       Лембас вприкуску с вяленым мясом, предназначавшийся в дорожные припасы, немного успокоил её. Челюсти начали изрядно побаливать, когда её злость, наконец, схлынула, как отступивший от берега отлив.       Всё-таки этот надоедливый нолдо в чем-то прав, когда по три раза на дню называет её глупой. А больше задушевные беседы вести было не с кем. Не с Финродом же? Он так окрылён встречей с её «сородичами», что перестал донимать её в последнее время. И слава Эру. У неё не было ни сил, ни желания на мозголомные игрища с двойным и тройным подтекстом. Да и… неправильно это, грузить чужого короля неподкрепленными сомнениями. Этого вот ни Гвиндор, ни Амбаруссар не оценили.       — Нолдор настолько суровы, что не только не испугались слов Мандоса, а только разгневались?       — Ну, — Линто смутился и почесал нос. — Сам я его не слышал. Я был тяжело ранен и пребывал в беспамятстве после… После Альквалондэ. Я узнал от собратьев когда пришел в себя уже на корабле. По их словам, Аран Феанаро был в ярости и именно после пророчества по его слову Верные поднялись на корабли. Многие были в смятении, но напуганных было мало.       — Разве вас не одолевали сомнения, поступаете ли вы правильно, не нужно ли было повернуть назад? — Миднайт медленно отщипывала куски от хлебца. Линто удивился:       — Как можно сомневаться, если вершишь правое дело?       Вот он, ответ истинного нолдо. Никаких сомнений, только движущая сила ярости. Вот на чем они выезжали столько лет. Скайрайс усмехнулась.       — Тогда ты и не должен избегать упоминаний Альквалондэ. Это ведь было ради правого дела.       Эльф поморщился.       — Я не стыжусь того, что сделал, ведь я сражался, защищая нолдор, которых тэлери сталкивали воду и убивали стрелами.       — Разве вы не пытались отнять их корабли?       — Разве не они отвернулись от нас в час нужды? — в тон ответил Линто. Он начинал сердиться. — Они быстро позабыли о том, как им, бесприютным и почти нагим, нолдор возвели тот самый Альквалондэ. Пусть бы и жили на своих кораблях до скончания Арды! Они отказали нам в час беды и нужды, и это…       — Своя рубашка всегда ближе к телу, — Миднайт рассмеялась. Надо же, как много сходств! Эру знал, какие строки прописывать, когда творил Эрухини. Она достала флягу из сумки Линто и сделала глоток. Там было вино. Жаль, его бы подогреть, но выходить наружу что-то совсем не хочется. — Выходит, тебя никогда не одолевали сомнения в правильности твоих действий? Даже когда Намо предрек, чем окончится ваш поход?       Линталайэ отнял флягу. Он ответил нескоро, тщательно раздумывая над ответом и после того, как приложился к вину сам. Он покатал вино на языке и медленно произнёс:       — Даже если всё окончится так, как предрек Намо, я... не буду сожалеть. Ведь каждый мой поступок, каждое мое слово диктует сердце, долг и честь. Я знаю, что правильно, а что нет. Защищать тебя, привести тебя домой — правильно; убивать орков — правильно; предать лорда, предать свой народ — неправильно, и противно каждому нолдо в сути своей.       — Даже если все благие намерения обернутся злом?       — Как может благое обернуться злом? — Линто улыбнулся, но тоже невесело, и Миднайт впервые увидела в уголках его глаз морщинки. — Ведь сам Эру сказал в начале времен: что всё злое и благое в конечном итоге обернется в угоду его замыслу, а Замысел этот благ для всех. Тогда как я могу страшиться какого-то пророчества? Всё, что я делаю — правильно. Или я должен убивать каждого эльфа на своем пути, чтобы избежать пророчества?       — Никогда еще столь радикальные методы не оправдывали себя. Но, ты можешь поделиться соображениями с лордами Первого Дома — после Альквалондэ они, думаю, оценят.       Линто на такое страшно оскорбился и замолчал.       Фляги хватило до рассвета — они цедили его по глотку, согревая на языке, прежде чем протолкнуть по гортани. Этим утром, еще хранившим ускользающее дыхание лета, выпала легкая пороша снега. Миднайт откинула полог палатки и наблюдала, как искрится ровное полотно. Где-то под высокими деревьями, еще не скинувшими последние гирлянды красных листьев, дремал часовой.       И пусть эта легкая снежная пыль скоро растает, она знаменует начало нового года — или конец старого, это уж как посмотреть. Приход людей в Белерианд знаменовал окончание прежней жизни. Несмотря на то, что она сама — человек.       Ветер задул холодную снежинку прямо в палатку, и она врезалась Миднайт в нос. Скайрайс поморщилась, утирая свежую каплю. Лето, как рассказывал Финрод, было урожайным и тёплым, а значит, и зима обещает быть снежной. Она бы предпочла её провести в теплой кровати за каменными стенами, а не в оссириандском лагере.       Не здесь её место, вовсе не здесь.       Огненное лицо ухмыляющимся призраком вновь восстало перед ней, протянулись бестелесные, железно-чешуйчатые руки.       Миднайт устало отмахнулась, и призрак сорвало порывом свежего, морозного воздуха.       — Знаешь, Линто, я, пожалуй, готова ехать. В Химринг, — уточнила она. — Думаю, пришло время мне объясниться с лордом Маэдросом.       Во рту стоял кислый привкус оссириандского вина и металла из-за прокушенной щеки. Нарушенная вассальная клятва не давала о себе забыть, железными тисками она сжимала её хрупкое смертное сердце. Уж что-что, а Клятвы в Первом Доме были в цене.       Ей нужно быть сильной. Сильнее, чем прежде. Все призраки должны остаться погребенными здесь, под неподъемной толщей Синих Гор.       Химринг встретил её безрадостно, настороженно. Она выуживала из толпы знакомые лица, ведь она прежде бывала здесь, и не раз. Но ни рыжей макушки Риги Штрауса, ни голубой шевелюры Ирмы ван Лейден среди однообразной, безликой толпы она не заметила. Хотя дозорные отряды должны были давно уже доложить…       Миднайт похлопала подаренного ей Уримэ по крутой шее. Вороной тонконогий конь фыркнул и клацнул зубами в сторону подскочившего конюха — тот, кажется, пытался подать ей руку.       — Ранья Миднайт? — пробормотал он. Кажется, он был очень удивлён её виду.       — Это я, — кивнула она. А потом обернулась на Линто: — Верный лорда Канафинвэ может подтвердить мою личность. Могу ли я просить лорда Нельяфинвэ об аудиенции?       — Он сейчас на границах, — всё так же не поднимая глаз, ответствовал эльф.       — Вот как.       Маэдроса тоже здесь не было. Миднайт легко соскользнула со спины Уримэ и подхватила притороченный к седлу рюкзак.       На высоких ступенях у входа в замок уже ожидал Файнолмэ, кастелян. Он поприветствовал её сухим кивком и так же сухо и сдержанно сообщил, что уже отданы распоряжения подготовить гостевые комнаты. Этот нолдо был бледен на вид и необычно тонок. Он то и дело капризно кривил губы, пока вёл её по обдуваемым всеми ветрами галереям и хмурился, взмахивая руками и бормоча себе под нос, словно его чрезвычайно раздражал невидимый собеседник. Одет он был по-военному просто, а из роскошеств, свойственных приближенным Верным, на нем был только тёплый плащ с серебряной застёжкой.       В одном из коридоров, хорошо ей знакомом, Миднайт остановилась. Напротив безликой двери с железной ручкой, над которой была едва различимая надпись на нилу. «Лучший дом». Каракули младшей из сестёр были кривыми, но Миднайт только ностальгически усмехнулась.       — Могу я увидеть комнату моей сестры, Эльзы?       Файнолмэ медленно развернулся. Стихли и шаги безмолвствующего Линто за её спиной.       — Я хотела бы взглянуть на её вещи. И забрать, если это возможно. Они мне дороги.       — Дело в том, ранья Миднайт, что ранья Эльсэ оставила свое место без разрешения на то лорда. Её комната отнюдь не пустует столько времени. Даже если Эльсэ вернется, — Файнолмэ подчеркнул слова жестом, — вряд ли она сможет вернуться на прежнее место.       Миднайт поджала губы. Рука сжалась на нагретой её ладонью ручке.       — Тогда что же стало с личными вещами?       — Они сложены в сундук и отправлены в хозяйственные кладовые. Без разрешения лорда никто не может ими распорядиться.       — Тогда почему…       Линто обхватил её плечо теплой ладонью, мягко отодвигая от двери. Миднайт поджала губы, с видимым усилием проглатывая рвущуюся отповедь. Высокомерный взгляд Файнолмэ обжигал неприязнью и недоверием. Как будто он смотрел на орка или синду из Дориата. Хах, ну что же… Если так подумать, к лордам нолдор у неё тоже много вопросов. Но еще не время выступать.       Миднайт отпустила ручку двери и дёрнула плечом, сбрасывая ладонь Линто.       — Неважно. Мне в любом случае нужно сначала поговорить с лордом Нельяфинвэ.       Подготовленная комната была не очень большой: кровать с четырьмя резными столбиками и багряным балдахином, небольшой стол без письменных принадлежностей, стул, сундук для вещей, прикроватная тумба. Ванной комнаты не предполагалось: обычные служители пользовались общественными мыльнями. Что ж. Это не Нарготронд и даже не замок во Вратах. Но есть кровать, есть подушка с одеялом и не сильно сквозит.       — Мне позволено свободно передвигаться по Химрингу? Я была в дороге больше двух недель и хочу вымыться.       — Только в пределах замка, — коротко ответил кастелян. — Я покажу дорогу.       — Нет нужды, — Миднайт поморщилась и подняла руку, — мне известно, где они находятся. И, — мотнула головой в сторону, где в проеме двери маячил Линто, — за мной и так приглядывают.       Файнолмэ проецировал свой недовольный взгляд на Линто и поджал губы. Кажется, этому несносному эльфу вообще мало кто приходился по душе.       Комната, предназначавшаяся Верному лорда Маглора, была немногим лучше и располагалась прямо через стенку. Миднайт слышала, как он копошится в своих вещах. Наверняка, тоже хочет поскорее вымыться и переплести волосы. Пока обеденный час, купальни должны быть пусты.       В Химринге они были большими, даже с бассейнами для отмокания после долгих разъездов и ежедневных тренировок. Бассейны были отгорожены друг от друга высокими ширмами, чуть дальше располагались своеобразные душевые с тазиками, где Миднайт предпочла быстро вымыться. Слава Эру, никакой эльфийки ей по пути не встретилось. Не хватало еще.       Уже вернувшись в комнату, Миднайт бросила грязную одежду на стул и натянула заботливо оставленную кем-то (уж точно не Файнолмэ) ночную сорочку и скользнула в постель. Уже взошёл Тилион, но не было слышно труб, которыми сопровождалось возвращение дозорных или лорда в крепость. Неизвестно еще, куда и на сколько отчалил сам Маэдрос. За стенкой тоже было тихо. А сон всё не шел.       Признаться, без еженощного ворчания Линто, ставшего таким привычным и родным, как треск наполовину сломанного радио у изголовья, было не по себе. Наставления Линто обладали прекрасной способностью перекрывать шум в её собственной голове.       Единым порывом Миднайт выскочила из кровати, накинула халат и вышла, как была — босиком. Холод каменных плит кусался. Перекатываясь с пальцев на пятки, она остановилась у соседней двери.       И зачем она тут только встала истуканом?       Миднайт застыла с не донесенными до двери костяшками пальцев. Дверь открылась. Линто уже вымылся и стоял в похоже ночной сорочке, с расхристанными по плечам несобранными волосами. В руке был кинжал.       — Ночь на дворе! Ты чего тут… — опустил глаза вниз. — Почему босая?!       — У них нет тапочек и ковров, — пожаловалась она. Линто закатил глаза. Это не Врата Маглора, который ценил комфорт. Там у Миднайт были домашние туфли, в которых она могла передвигаться по своим покоям или ковры, на которые она всегда брюзжала, потому что они собирали много мусора. Здесь таких удобств не было.       Немного замявшись, Линто посторонился, пропуская её внутрь. Ненужный кинжал полетел на стол, а ей было велено забраться на постель и укрыть ноги шкурами.       — Ну? — он встал над ней, в одной своей ночной рубахе. На груди, видневшейся в вырезе камизы, заблестела цепочка с подвешенными на ней кольцами.       — Следует ли мне поздравить тебя? Кто она? Это помолвочные или уже обручальные?       Линто смутился и сжал кольца в кулаке, пряча от её глаз.       — Нет.       — Отказала? — сочувственно.       — Я не успел даже объясниться, — бросил он, отвернувшись от полуночной гостьи. — Она осталась в Амане.       — Она не из нолдор?       — Из нолдор, но предпочла остаться в Тирионе и не поддержала Исход.       Должно быть, это до сих пор мучило его. Миднайт вздохнула, не зная куда деть взгляд.       — Стало быть, ваши пути разошлись.       Лицо Линто ожесточилось.       — Не навсегда. Я еще могу вернуться, когда Клятва, данная араном Феанаро и принцами, исполнится, а Моринготто будет повержен.       ... И снова это огненное, ухмыляющееся лицо перед глазами. Словно наяву она увидела дым, курящийся над Железной Твердыней. Тяжелые хлопья пепла грузно оседали на Ард-Гален, и сквозь марево черной пыли проступала взорвавшаяся, сгоревшая дотла гора — та самая. Такая сила… Миднайт помотала головой, отгоняя навязчивые видения.       — Ты веришь в это? — она не стала делиться с ним своими сомнениями. Достаточно, что они ограничивают её собственный дух. — Я бы на твоем месте жила одним днём. Ничто не обходится дороже, чем ушедшее время.       — Уши не доросли поучать меня, — уже привычным тоном проворчал Линто, сворачивая тему. Вспышка гнева ушла. — Особенно моими же словами.       — Моим ушам никогда уже не дорасти.       Наверное, в Валиноре также осталось и некоторое количество мужчин, особенно из ваниар и печально известных тэлери. Страшно представить, что там творится после бойни в Альквалондэ.       Должно быть, эта неназванная зазноба сейчас и вышивает (или что там еще делают нежные нолдиэр в своем Амане), наблюдая эту же ладью с окон своего белоснежного домика в Тирионе. А ведь она вполне могла найти себе кого-то, а Линто даже объясниться не успел. Она вздохнула и нащупала кольцевидного уробороса, находящегося всегда у тела.       Пока она витала в своих мыслях, Линто бросил перед ней на пол что-то, отдаленно похожее на тапочки.       — Если останешься здесь, поползут слухи, — буркнул эльф.       Миднайт уходить не спешила. Она нервно мяла шкуру, укрывавшую ледяные ноги. Мех был тонкий и весь какой-то куцый, совсем не пушистый. Вопросы, толкающиеся у неё на языке, все как на подбор, были глупыми.       В самом деле, как будто ей уже не всё равно на эти слухи.       — Зачем лорд Маглор послал за мной в Наргонтронд? — тихо спросила она. — Чтобы предать справедливому суду?       Линто опешил.       — С чего ты так решила?       — Клятва, — коротко ответила она. — Вассальная клятва. Мы… я ведь нарушила её и заслужила наказание, разве нет?       — Не думай об этом, — нолдо нахмурился. — Даже я не могу предугадать, что решат Нельяфинвэ и Канафинвэ. Вы ведь не вполне нолдор… Будь это кто из эльдар, за беглецом бы послали погоню и вернули бы назад. Но даже когда обнаружилось, что вы все сбежали, за вами не стали гнаться — разве ты не думала об этом? Только лорд Канафинвэ отправил…       — … Лаэгхена, — закончила Миднайт. — Да, он не похож на палача или жандарма. И всё же… Ни Риги, ни Ирмы здесь нет. Это меня очень тревожит. Файнолмэ отказался говорить со мной на «посторонние» темы, и я не знаю, когда прибудет лорд Маэдрос. Я боюсь, как бы с ними… — она замолчала. Пальцы нервно выкручивали шерсть из шкуры. — А может... их и вовсе здесь не было...?       — Я не лгал тебе, — Линто провел по лицу ладонью, он выглядел измученным. — Я сказал то, что слышал сам. Все знают об этом. Но я не знаю, где они. Я могу расспросить завтра местных эльдар для тебя. Но уверяю, с ними ничего не случилось бы плохого здесь, в Химринге. Они же не слуги Моргота какие-нибудь…       Миднайт подавила нервный вздох. В груди закололо и она стукнула по солнечному сплетению кулаком. Возвращаться к себе хотелось всё меньше. Присутствие Линталайэ успокаивало её. Эльф скосил на неё отчаянно намекающий взгляд и нервно дёрнул ухом.       — Я могу остаться у тебя? — пробормотала она. У эльфа очень смешно вытянулось лицо.       — Т-ты…       — Я имела в виду, что мне совсем не уснуть… До рассвета точно буду маяться. Мне слишком неспокойно — а! Забудь об этом, — но Линто уже махнул рукой.       — Оставайся.       Он уселся на стул.       — Ты что же, там будешь сидеть?       Нолдо дёрнул бровью.       — Предлагаешь лечь рядом с собой? — Миднайт пожала плечами и посторонилась. Кровать была довольно просторной. Рассчитанной на взрослого эльда.       — Ну… мы могли бы лечь валетом. Здесь всё-таки всюду камень, и даже кушетки нет, где я могла бы остаться. Стул всё-таки больше приличествует мне, я-то вряд ли засну.       — Вот и не спи, но на кровати.       Миднайт подтянула колени к груди. Линто угнездился на табуретке и тоже уставился на плывущую за окном ладью Тилиона.       Лорд Маэдрос проваландался где-то с неделю. Линталайэ свое слово сдержал: он опросил каждую кухарку, каждого конюшего и прочих обитателей замка, которые и поведали, что да, двое раньяр были здесь. И уехали незадолго до их прибытия в сопровождении принцев Туркафинвэ и Куруфинвэ. Стало быть, Ирма вернулась в Аглон, а Рига, скорее всего, поехал дальше, в крепость Амбаруссар. Там они и разминулись — близнецы Феанарионы вряд ли знали, какой сюрприз их ждет по возвращении на Амон-Эреб.       На шестой день Миднайт проснулась от громкого стука в дверь. Надменный, звонкий голос Файнолмэ сообщил, что лорд Нельяфинвэ ждёт её у себя и незамедлительно.       Она собралась быстро, на ходу чистя зубы и впрыгивая в разношенные сапоги. Линто пошёл с ней, и его молчаливое присутствие привносило толику спокойствия.       Только преодолев последнюю ступеньку, она снова разнервничалась. Отстегнула тяжелый плащ, уже врезавшийся ей в шею тугим воротом и скомкала его в руках. Подумав, всучила Линталайэ и бросила:       — Дальше я сама. Не охраняй меня.       Он дёрнул губой:       — Как скажешь.       Это она должна была предстать перед ним первой, а не Рига или Ирма. Это она несла за всё ответственность. Миднайт сделала глубокий вдох и толкнула тяжелую дверь.       Лорд Нельяфинвэ стоял к ней спиной, сцепив левую руку и культю за спиной. Всматривался в окно, на котором отчетливо виднелись свежие морозные узоры. А за окном, насколько она верно представляла себе планировку замка, должен был быть внутренний двор и небольшой плац.       Миднайт мысленно приказала себе расправить плечи. Как некстати оставила плащ в комнате! Могла бы вцепиться в него пальцами и унять тремор. Даже перед Валенсиано не тряслись поджилки так, как перед Маэдросом. Он умел внушать трепет, если хотел. Это Эльза приноровилась с ним общаться в неформальной обстановке. Миднайт же… Она мысленно сосчитала до десяти и уняла дыхание.       Нельяфинвэ обернулся. Лицо, испещренное шрамами, заострилось и стало чуть более серым, чем обычно. Ни следа здорового румянца, словно из него откачали кровь. Тем сильнее выделялись кроваво-красный дорожный плащ и рдеющие волосы под медным венцом — они сильно отросли, и сейчас были заплетены в слегка растрепанную косу.       Он окинул её внимательным взглядом. Миднайт поклонилась, чувствуя, что тело напрочь забыло, что такое поклоны.       — Приветствую тебя, лорд Нельяфинвэ.       Лорд долго молчал, рассматривая её. Внимание было не столько пристальным, сколько… острым. Не хватало только детального прощупывания тела и похлопывания по одежде.       Хмыкнув, Маэдрос двинулся вдоль стола и уселся в кресло. Миднайт так и осталась стоять истуканом. Лорд обошелся без длинных предисловий.       — Здравствуй, ранья Миднайт. Мне доложили, что ты последние полгода находилась в компании Финдарато. Это так?       — Так, — Скайрайс не стала отпираться. Нельяфинвэ красноречиво ожидал развёрнутого ответа. — Мне… — нужно было прийти в себя? Нет, нельзя так говорить. — Мне нужно было сначала узнать последние новости, прежде чем двигаться дальше. В Нарготронд я попала волей случая, когда меня поймали дозорные на границе. Я не знала, что там есть тайный город.       Маэдрос кивнул. Пальцы левой руки отбивали неспешный ритм по столешнице.       — Ирма ван Лейден и Рига Штраус поведали мне, что ты пропала в пещерах под Синими Горами. Вместе с тобой был лаиквенди по имени Лаэгхен. Это так?       — Так.       — Где же он?       — Погиб, — Миднайт отвела взгляд и вцепилась в бусину на запястье.       Жилка на запавшей левой щеке лорда дёрнулась.       — Как ты отыскала путь назад? Твои друзья едва дождались помощи гномов. Я видел их, и они вернулись покалеченными. Ты же, как я погляжу, жива и… невредима.       Не милостью Эру, уж явно. Рот Маэдроса искривился в кривой ухмылке. Миднайт заметила один из его сколотых в плену зубов. Кажется, они думали об одном и том же.       Голос изменил ей, больше похожий на хриплое сипение.       — Покалеченными?       — Судя по всему, ты об этом не знала до сих пор. Неужто никто из моего народа не проболтался об этом?       — Нет… — прошептала она. Либо Линто умолчал, либо Верные Химринга очень хорошо хранили тайны. — Но я встретила ваших братьев, лордов Амбаруссар в Оссирианде. Они поведали мне, что Ирма и Рига здесь. Но не сказали ничего больше.       — Так ты поэтому с такой спешностью приехала сюда? — насмешливо (шрам, пересекавший переносицу и надорвавший верхнюю губу, искривил черты) поинтересовался Маэдрос. — Чтобы узнать их судьбу?       — В этом нет ничего забавного, — её голос тоже стал холоднее. Она смотрела ему глаза в глаза. — Разумеется, их судьба беспокоит меня.       — Ты изрядно задержалась, — вкрадчиво.       — И не зря, — в тон ему отозвалась Скайрайс. Она начинала раздражаться. Что, Эру их дери, произошло здесь, пока она позволила себе полгода бездействовать на юге?! — Есть и другая причина, из-за которой я поспешила сюда.       — Люди, — подсказал лорд. — Об этом мне тоже известно. Вести от Финдарато добрались быстрее тебя. Так что твои сведения устарели.       Миднайт выдохнула. Рука, по привычке заведенная за спину, сжалась в кулак. До следов на коже от отросших ногтей.       — Я не об этом хотела говорить.       — Говори же, я теряю терпение.       — Должно быть, Ирма и Рига рассказывали об этом… Мы повстречали странное племя квенди к северо-западу от Синих Гор.       В его глазах промелькнула искра интереса.       — Ничего подобного я не слышал, — тихо, но всё так же вкрадчиво ответил Маэдрос. Голос его таил опасность. — Выходит, они солгали.       — Нас просили не распространяться об этом… — Миднайт вздохнула. — Но не им я присягала на верность.       Не им. Это было довольно просто, словно камень с души упал. Один из. И Миднайт поведала Феанариону всё, что знала — о странном племени абайяри, об их матриархе по имени Татиэ, об еще одном странном племени в лесу, разрисовывающем тела черной и белой глиной. О взорвавшейся лавой горе, о том, как горела целая долина. И о долгом путешествии обратно на запад, и о Лаэгхене, пропавшем после камнепада.       Она умолчала о Туво, о мёртвом теле Лаэгхена и о том, что явилось ей в том подземелье. Маэдрос наверняка заметит недосказанность — ничего из рассказанного не объясняло то, как она выбралась без помощи наугрим. Однако, он всё же заинтересовался.       — Стало быть, Татиэ. Ты уверена в этом?       — Я не могу быть в этом уверена, тому не было никаких доказательств. Мне же было очевидно, что она была очень и очень старой. И была старейшиной и правителем своего племени. Она не выглядела как эльдиэ, но и человеком не являлась. Её народ... казался чем-то средним между эльфами, орками и, может быть, людьми. Я не уверена. Она открылась мне, когда умирала.       — Орками, — вполголоса повторил он.       — Это всё мои домыслы, но… там, под горой, расположена сложная сеть подземных переходов, которые ведут далеко на север, где бесплодная пустошь. Эти... абайяри вполне могли быть бывшими пленниками Утумно. Или потомками тех пленников. Но все они уже мертвы. И как пить дать, неслучайно.       — За Эред Луин оказалось тоже небезопасно, — глухо закончила она. — Наоборот, там земли еще более дикие и опасные, нежели здесь.       Маэдрос улыбнулся:       — Дорогая Миднайт, ты не знала, какими были эти земли до вашего прибытия. Мы много лет воевали в Эндорэ, очищая эти земли от мрази.       И то верно. Миднайт перевела дух. Маэдрос поднялся и в два шага остановился прямо перед ней, подхватив со стола кувшин и галантно наполнив стоящую на столе чашу водой.       — Пей, твое дыхание сбилось.       Холодное серебро потело под горячими пальцами.       — Есть ли что-то еще, о чем ты бы хотела мне поведать?       Миднайт помотала головой и присосалась к чаше. Сердце неистово колотилось. Если бы она и рассказала, то кто поверил бы? А если и поверил, то никто не скажет, где в таком случае она закончит свои дни. Темницы Химринга были бы далеко не худшим вариантом.       Миднайт утерла влажный рот тыльной стороной ладони и отставила чашу. Маэдрос пр-прежнему не сводил с неё пристального взгляда и словно старался что-то высмотреть в ней, чуть сощурив стальные глаза.       — Я не люблю говорить о годах, проведенных в Ангамандо, — медленно чеканя слова, проговорил он. — Равно как и о речах, что вел со мной Моринготто.       Маэдрос сделал паузу, следя за её реакцией. Миднайт мысленно считала до десяти.       — Как думаешь, что есть Искажение?       — Это когда вещи занимают неестественные им места, — выпалила она. — Или когда только кажется, что они занимают свое место, когда на самом деле это не так. Это искаженное видение, искаженное понятие вещей. Мир, где реальность одного не соприкасается с реальностью другого.       Маэдрос кивнул, словно принимал ответ на экзамене.       — Тогда, знаешь ли ты, из чего оно рождается?       — Из сомнений, — улыбка зазмеилась на его губах.       — Всё верно. Так что не дай Искажению пустить в тебе побеги, — он приморозил её к каменному полу одним только потемневшим взглядом. — Сомнения словно вода, подтачивающая фундамент самой крепкой крепости. И когда она развалится, как думаешь, кто подхватит и присвоит летящие камни?       Миднайт задрала голову, не разрывая зрительного контакта.       — Я не под его властью.       — Я знаю это, — Маэдрос отошел, перестав отбрасывать на неё свою гигантскую тень. Миднайт перевела дух. — У меня есть в этом определенный опыт. Что ж… На сегодня я услышал достаточно. Ты можешь идти. Ты по-прежнему вольна перемещаться только в пределах замка. И, — он вновь постучал пальцами по столу, — завтра, как проспишься, я жду тебя у себя. Надеюсь, тебе хватит смелости рассказать остальное.       Миднайт поджала губы и пересекла кабинет, затормозив у самой двери, отделявшей от долгожданной свободы. Ручка двери в руках словно раскалилась от внутреннего пламени.       — Знаешь, Нельяфинвэ… В мире, который мои предки давно оставили позади, было одно учение, которое проповедовало основные принципы недеяния зла, — она обернулась. — Оно иллюстрировалось статуями: по традиции трое животных встречало людей на крыше у входа в храмы. Первое из них закрывало уши, второе — глаза, а третье — рот. «Не слышу зла, не вижу зла, не говорю зла» — вот они, эти древние принципы. Тогда считалось, что этого достаточно для осквернения духа. Было еще и четвертое, которое прикрывало живот и означало «не творю зла». Но последнее животное воплощало собой бесконечную жажду, что свойственна всем живым существам, и которая рождалась из предыдущих трех. То, что видели глаза, то, что слышали уши, и то, что вкушал рот — жажда восприятия мира увеличивалась с каждым вдохом, и люди уподоблялись зверью, следующему лишь своим низменным инстинктам.       Миднайт перевела дыхание, поднимая на высокую фигуру взгляд. Нельяфинвэ безмолвствовал и точно так же не смотрел на неё, но она знала: Феанарион слышит каждое её слово.       — Соблазн ступить на путь зла есть в каждом мгновении и каждом действии, и порой мы сами не замечаем, как идём у него на поводу. Но разве ты, лорд, можешь позволить себе закрыть глаза и не видеть, заткнуть уши и не слышать, закрыть рот и безмолвствовать, когда столь многое зависит от твоего слова? Многие оправдывают себя необходимостью выбора, где есть только большее и меньшее зло, но зло всегда есть зло, а Искажение остается Искажением. Мы... мы все живём в Искаженной Арде, и нам придется играть по искаженным правилам.       Она вцепилась в ручку так, словно от этого зависела её жизнь.       — … так и получается порочный круг, который не разорвать. Малейшее действие только преумножит зло. А валинорские книги учат, что всё во славу Эру. Так в чем тогда смысл разделения на белое и черное, если итог один? Такова ли истина? Речи Валар противоречат сами себе! Так как мне не сомневаться? Скажи мне, Нельяфинвэ, разве ты не задавался теми же вопросами, вернувшись оттуда и вновь оказавшись среди эльдар, которые не знают?       Губы Маэдроса превратились в неразличимую, бледную линию.       — Так ты повстречала Моринготто?       Миднайт покачала головой.       — Нет. Я лишь осталась наедине с собой на некоторое время. У меня было много времени на размышления.       — Иногда, — задумчиво поделился Маэдрос, — лучше не задаваться лишними вопросами. Что до знания… чего бы то ни было — это обоюдоострый меч. Пораниться легко. А что до того, что есть хорошо, а что есть плохо — каждый решает для себя сам, но сам же и понесёт ответственность за это решение. Что касается Искажения... Да, мой отец поднял меч на брата и сжег корабли, он отказался прислушаться к Валар, но даже таким он остался верен себе, — губы Майтимо искривились. Миднайт слышала, что сам старший Феанарион не одобрял сожжения кораблей. Тем страннее было слышать подобное от него. — Там, на Тангородрим, я надеялся, что буду таким же, как мой отец. Что я, так же как и он, никогда не поддамся Искажению, и не увижу однажды в своем отражении Врага.       Казалось, на краткий миг между ними зазвенела тонкая струна осанвэ. Но это ощущение пропало быстро.       Миднайт медленно кивнула. Там, где учёные мужи нолдор вроде Финголфина и Ромайона Искажением назвали любой отступ от Законов и Обычаев Эльдар, будь то мелкая кража, убийство или угроза полубрату, Феанор видел Искажением лишь предательство самого себя. Поистине, Пламенный Дух. Лишь он мог дать начало всему этому...       — Теперь же ступай, — донёсся глухой голос Маэдроса.       Ранья вышла из кабинета на ватных ногах, но, сделав всего пару шагов, устало прислонилась к прохладной стене, обхватив себя за плечи. Слава Эру, коридор был пуст — Линталайэ её не ждал. Дыхание медленно выравнивалось, кровь на губах перестала ощущаться столь явственно. Отчего же так знобит? Её плечи подрагивали. Должно быть, знаменитые сквозняки Химрингских башен.       И всё же, всё же... возвратиться оказалось невозможно. Миднайт усмехнулась самой себе. И как теперь отыскать ту себя, которую она потеряла в этой бесконечной дороге?