Звёздный Предел

      — Смотри сюда, — Рига раздобыл короткую палочку, и, притащив её к фосфоресцирующему с наступлением темноты Источнику, старательно выводил рисунок на белом жемчужном песке. Миднайт не дружила с хитросплетениями и уравнениями не-эвклидовых пространств и вырисовывающейся углём кривизны, нарочно выламывающих мозг, но честно попыталась сфокусировать внимание. То, о чем говорил её лучший друг, было глотком свежего воздуха в той кунсткамере мыслей и догадок, в которой она проводила почти всё свободное время.       — Я недавно вспоминал одну большую пьянку…названную Объединением нолдор, — Рига криво усмехнулся, и Миднайт отзеркалила его усмешку. Нолдор стали почти такими же далёкими, как Элизиум и Томас Лейно с его тайнами. — Тогда Джеймс сказал: «может, это вы ненормальны, а не я». Помнишь, мы тогда впервые увидели его седым.       — Да. Ты еще тогда впервые упомянул о том странном пророчестве, — Миднайт опустила подбородок на подставленные ладони и смотрела, как Рига вымалевывает свои каракули на песке. — Которое в конце концов и пригнало нас, как стадо упертых ослов, сюда. А Мира ведь предупреждала, что самовнушение — то плохо.       Рига только отмахнулся, словно речь шла не о его жене вовсе. Это было первое упоминание о ком-то из «второго» отряда, ушедшего в неизвестность. В последнее время, оставшись всего лишь втроём, они предпочитали по большей части молчать, и уж тем более не поднимать эту тему.       — Я не буду вдаваться в уравнения, которые ты так не любишь. Но ты тогда предположила, что это всё из-за червоточины — признаться, я тоже думал об этом, и думал довольно долго. И только недавно мне в голову пришла еще более интересная мысль.       — Ну.       Рига пожевал губу и щелкнул пальцами.       — Мы… словно в вакууме находимся. В таком….небольшом «пузыре», созданном нами самими, — Миднайт воззрилась на него с выражением бесконечного скепсиса, но он выставил ладонь, не позволив себя оборвать, — погоди-погоди, дай мне закончить, ты же знаешь, я не мастак доходчиво изъясняться! …Я пытаюсь сказать, что… замедлилось лично наше время, тогда как окружающий наш мир продолжает жить по привычным законам. Мы как…сверхмассивные космические объекты, вроде нейтронных звёзд или черных дыр, — глаза Миднайт округлились, и она уставилась на воду, словно там был ответ. — Их масса искажает самое пространство вокруг них, продавливает… в никуда. Вот.       — В балк, — припечатала она. — «Ничего» не существует. Об этом говорили в Академии. Есть балк, многомерное пространство, которое выглядит примерно как многослойная губка или, ну не знаю, как пузырящиеся волокна какой-нибудь слизи, если её пытаться отлепить от чего-нибудь.       Рига прыснул. Представить их мир и сравнить их с таким…со жвачкой, прилепленной к внутренней поверхности стола и забытой ровно настолько, чтобы там образовался собственный микробиом — он расхохотался, и закусил ладонь, поймав раздраженный взгляд одного из воинов-стражников, стерегущих священные воды.       — Да, да…       Миднайт снова подвисла. Она отобрала у него палочку, и нарисовала ту самую кривизну из не-эвклидовой геометрии — абстрактный шарик звезды или дыры продавливал начерченную сетку, как кусок ткани её плаща, вдавливаемый собственной пяткой в зыбкий песок.       — Помнишь, что нам рассказывали о происхождении черных дыр? — осторожно спросил Рига.       — Хвались уже, студент номер первый. У меня не было таких высоких отметок по предмету.       — Постарайся воспринять серьезно то, что я пытаюсь сейчас сказать… Черные дыры возникают из-за искажения пространства. Когда пространство искажается, это порождает колоссальное количество энергии, которое никуда не девается, это такая точка, сжатая в пространстве….       — Сингулярность, — подсказала Скайрайс. — Да?       — Можно сказать и так. Но я к другому клоню. Вдумайся: искажение пространства порождает черную дыру, и она же искажает пространство. Замкнутый круг.       — Искажает, — бездумно повторила Миднайт, рисуя стрелочки-векторы вокруг шарика, — искажает… Искажение порождает искажение пространства. Похоже на червоточину. Пространство вокруг неё тоже искажается, сжимается по спирали в кольцо, и время там ощущается совсем иначе…       — Вот-вот, — закивал рыжей головой. Такие неестественно яркие волосы… как лучи родного Солнца, тянущиеся к Терре.       — То, что происходит с нами… Искажение. — Миднайт уставилась на свою палку-копалку, словно она из обычной превратилась в волшебную. Выдохнула. — Что ж, то что это ненормально, было ясно и так. Однако, чего уж скрывать, — дёрнула уголком рта вниз, — мне польстило сравнение со звездой, пусть и нейтронной. У эльфов такое бы прозвучало разве что в признании в любви, — она вздохнула.       Риге в этом почудилась какая-то невысказанная горечь. Впрочем, почему какая-то? Источник этой горечи был ему прекрасно знаком, и он сейчас малодушно радовался тому, что проклятый во всех смыслах эльф находится очень и очень далеко.       — С другой стороны, — как ни в чем не бывало, продолжила Миднайт, — все эти звёзды обладают огромной, триллионной массой, что в комплименте не подразумевается.       От рыжего донесся подавленный звук — вот уж он никак не ожидал, что и в таком простом (чего уж, не простом) научном излиянии женщина найдёт нелицеприятный намёк.       — Но если, опять же, как в уравнении, для замедления времени нужна огромная масса и пространство, в которое она выдавливается, закручивая вокруг себя это самое пространство-время, то… значит ли это, что у стареющего Джеймса этой мистической массы нет?       Рига замер. А вот об этом он не думал.       — Тогда что в таком случае является нашей массой? — пробормотал он. Миднайт пожала плечами.       — Да что угодно. Хотя бы коэффициент полезного действия в здешних реалиях. Проще говоря — насколько мы важные фигуры в контексте пророчества, если таковое есть и это всё не плод нашей слепой веры и самовнушения, — что возвращает нас к Мире, мысленно закончила она.       — Хм, — наконец, пришел к выводу Штраус. — Зараза.       Миднайт вынула из кармана полоску вяленого мяса и меланхолично пережевывала его, как корова свою жвачку, вместо зелёного луга созерцая перед собой огромное поле не проделанной умственной работы, от которой успела отвыкнуть.       — А если убрать из уравнения пророчество? Вообще, совсем.       — Убери, — кивнула Миднайт. — Я еще вот о чем подумала: если этот мир плоский и круглый, как блюдо с крышкой, я бы хотела увидеть его край и заглянуть за него.       — Наверное, это было бы последнее, что ты бы сделала в этой жизни.       — Может быть. По-твоему, проще пить отвары из плесени и ядовитых грибов и медленно сходить с ума?       — Ядовитых?       — Брось, мы же с тобой знаем Марию сколько лет, ты до сих пор не научился отличать ядовитое от неядовитого? Эта старуха нас не молоком с мёдом поит. И окуривает далеко на паром с аромамаслами.       — И зная это, ты всё равно на это соглашаешься?       Миднайт оторвала волокно от полоски мяса и снова засунула в рот, безразлично пожав плечами.       — В последнее время мне трудно собираться с мыслями и сосредотачиваться на чем-то. Возвращается мигрень. Не такая сильная, чтобы срубить меня, как в тот раз, но довольно ощутимая и мириться с ней непросто. Старуха говорит, что только расфокусированное сознание облегчит мне жизнь — то, что рассеяно в туман, нелегко уловить.       — Так ты и в дурочку превратиться можешь, — серьезно заметил Рига. — Сама не заметишь, как начнешь пускать слюни и сверлить стену бездумным взглядом.       — Я и раньше так делала, разве нет? Разве что слюни пускала только во сне.       — Я не шучу, меня это беспокоит.       — Рано или поздно они прекратят пытаться меня достать, — Миднайт махнула рукой. — Здешние…абайяри предложили научить меня ставить аванирэ. Но мне это плохо дается, это как по живому резать. Только и остается, что искусственно поддерживать себя в состоянии легкого опьянения. Как твоя рука?       — Здешняя медицина сотворила чудеса, — Рига закатал рукав и повертел чудом неотрубленной кистью. Как браслет, её обхватывал грубый шрам. — Правда, использовать жвала насекомых в качестве скоб… Да и эластичность тканей пострадала. В общем, лассо теперь мне не покрутить.       Миднайт фыркнула. Как будто он когда-либо этим занимался, лихой ковбой с Терры.       — Извини, биосовместимого с живой плотью титана здесь нет. Ты не превратился в пародию на Маэдроса — уже хорошо. Ты не амбидекстр, живо бы левой рукой не помахал.       — Увы.       Рига тяжело поднялся на ноги — всё время сидеть и медитировать на Источник это, конечно, круто и неплохо способствует развитию философского течения в столь плодотворном информационном пространстве — у здешнего населения в частности, но не для него. Миднайт была права, когда сравнивала это священное место с кунсткамерой: здесь было тепло, влажно и даже немного душно — как в парилке, и стелился жемчужный песок, по стенам влажного грота расцветали пятна плесени и лишая. В таких благоприятных условиях только и оставалось, что спать и грезить наяву, разлагать собственный мозг и тело, отвыкая от бесконечной борьбы за жизнь.       Рига потоптался у собственного спального места в палатке, высившейся здесь же, вопиющим особняком от жилищных мест самих аборигенов, и выудил свой добротный отороченный мехом плащ. Так-то и не верилось, что за пределами этих теплых пещер настоящая зима.       Он поспешил нагнать Ирму: не далее как пару часов назад она вышла наружу, вооружившись здешним луком и самодельными стрелами — их наконечники были костяными и с зазубринами, что немало доставляло боли жертве. Воины абайяри поясняли это тем, что стрелы были как раз для обороны от врагов, а не охоты. Ирма на сию оправдательную отповедь только похмыкала и ушла.       Ван Лейден обнаружилась только на памятной опушке когда-то наполовину выжженного, наполовину выгоревшего леса — сбросив тяжелый плащ и лук со стрелами на откопанный пенек, она привычно упражнялась. Раскрасневшееся от внутреннего жара лицо резко контрастировало с отросшими голубыми волосами, вот уже более года не скрытыми под краской. Ирма повторяла известную цепочку движений, безошибочно делая выпады и подсечки, кружа и танцуя вокруг невидимого врага.       Они повзрослели. Рига почесал подбородок со слегка отросшей щетиной. А брился ведь не так давно, кинжалом в негнущейся руке и вглядываясь в гладко отполированное лезвие меча. Заработал всего три царапины, да и те быстро прихватились. Однако… Значило ли это, что они не такие уж статичные, застывшие в смоле мелового периода букашки? У него время от времени отрастала борода, он нуждался в воде и пище, у Ирмы вон — волосы… Да и женские организмы его спутниц, насколько ему было известно, не изменяли отлаженным циклам.       Ирма заметила его и завершила цикл.       — Вылез, червячок?       — Бывают червяки, живущие в неплодородных скалах? — Ирма пожала плечами.       — Знаю только о тех, что живут вблизи гидротермальных источников на самой глубине океанов. Мы, конечно, не на дне океана, но и источник у нас в наличии. Как Миднайт?       — Сидит, рефлексирует. Вроде бы даже соображает, учитывая то количество адского пойла, что льется ей в глотку.       — Это было очевидно, что нам придется здесь зазимовать.       — Думаешь с приходом весны мы сможем уйти?       — А почему нет?       Рига задумался.       — Мне казалось… это и есть конечный пункт нашего путешествия. Не зря ты отдала тому…тому парню свою таинственную лиру.       — Она ему понравилась, а я всё равно не умею играть, — Ирма вздохнула и потянулась к плащу. Снегопад продолжался, но снежинки буквально обращались в пар от соприкосновения с её кожей. Так странно. Вокруг снег и лёд, и огромные разломы черных скал с настоящим райским садом внутри, а она чувствует себя, как на Карвоне с его огромными бесплодными красными дюнами. Вода, сосредоточие жизни и её смысла, утекла сквозь пальцы и пропала из природного круговорота, скрывшись под мантией планеты. Странно. — Если это конечный пункт, то это тупик, Рига.       — Ммм? — казалось, Рига, как и она, на некоторое время отрешился от реального мира и вперился остекленевшим взглядом куда-то поверх её плеча.       Ирма встряхнулась, осыпая снежную шапку с волос и нахлобучила капюшон. Обернулась. Рига смотрел в сторону, туда, куда они шли многим ранее — изгибаясь горным мысом на востоке, далее горная гряда будто бы обламывалась, зарастая огромным пятном непроходимого леса, наползшего на склоны гор как лишайник, под которым маскировалось ущелье. Оно вело еще дальше — на север. Отсюда, с опушки, этого не было видно, но то место хорошо рассматривалось с площадки, куда они обычно выходили «подышать», устав от влажного тропического воздуха со сладковато-гнилостным запахом водорослей и плесени.       — Хочу предложить тебе поучаствовать в одной вылазке.       Рига ожидаемо нахмурился.       — А Миднайт? — Ирма смешливо отмахнулась.       — Оставим на попечение того прилипчивого эльфа. Он вас с ней отыскал в том пылающем аду, с ним она точно не пропадет и не заплутает. Но мы и ненадолго. Послушай-ка, что я разузнала.       — И что же?       — Тот абайяро, которому я оказала столь щедрый жест — подарила лиру, то бишь, поведал мне кое-что интересное. Помнишь, что рассказывала нам старуха в первый день? Есть возможность подтвердить хотя бы часть её слов, — Ирма выдержала паузу, подперев большим пальцем нижнюю губу. Она поразмыслила о чем-то, и полезла за пазуху, выуживая оттуда потрепанную карту.       — Это… — Лейден заговорщически приставила палец к губам и расстелила полотно на пеньке, с удобством устроившись на пятках.       — Не волнуйся, она моя личная. Был шанс, и я скопировала карты Карнистира, которые привозил Куруфин. Они тогда работали над историей квенди и эльдар, и многие приблизительные карты земель за Белериандом были зарисованы с мемуаров их… как бы это сказать? летописцев? историков? В общем, неважно. Здесь я начеркала, правда…       Рига вгляделся. Карта была нарисована уверенной рукой, чернилами. Но аккуратные цепочки гор и штрихи лесов, линии водных артерий были перепачканы в золе — прямо поверх, угольком Ирма набросала тот вариант, которому сама была свидетелем. Несколько черточек она добавила и цепи Железных Гор на Севере, которые чуть западней соединялись непосредственно с Ангбандом, разорванные одним лишь безымянным ущельем северней горы Рерир, где стыкались политические и военные интересы Маглора и Карантира с одной стороны, и гномов Синих Гор — с другой.       Они находились восточней, много восточней… Он не сдержал потрясенного вздоха, осознав, как много, как много лиг пути было за плечами. Они зашли так далеко на Север… Они были на самой границе, что отделяла мир живых от края Безграничного Хлада, что находился, бесспорно, в Морготовой власти.       Ирма что-то говорила, но он толком не расслышал.       — Ты что же, не знал об этом? — с усмешкой переспросила она.       — О чем?       — Об Утумно, — повторила она с заканчивающимся терпением. — Тот абайяро рассказал мне, что его руины прямо по соседству — за перевалом.       — И? Ты хочешь туда устроить вылазку? Ирма, это тебе не на пикник сходить, там же… если тут стоит собачий холод, что мы и носу не кажем за пределы убежища чаще пары раз в неделю, так ты хочешь выйти в промозглую пустошь?       Ирма тряхнула волосами.       — Вовсе нет. По крайней мере, в первый раз. И ты не дослушал. Он мне поведал, что именно оттуда они и пришли.       — Кто — они? — Рига оборвал себя на полуслове, чувствуя как шевелятся на затылке волосы. Ну, нет! Удача определенно «любит» их. Как много всего и сразу для обычного человека из далекой галактики! Даже если это и впрямь Терра — по словам матриарха, конечно же — но очень уж альтернативная. Быть может, они пересекут Железные Горы, а там — натуральный ледниковый период. Он помотал головой.       — Да-да, ты всё правильно понял. Но не пугайся ты так. Были бы они орки, сто раз бы уже съели. На крайний случай, Миднайт даст нам фору, так как далеко не убежит, — и тут же отмахнулась от настороженно застывшего взгляда: — Шутка. Они беглецы. Кто-то из них и впрямь был когда-то эльфом, а кто-то — потомок уже эльфов-пленников, подвергшиеся искажению уже там, в первом царстве Моргота. Подумать жутко, что там творилось. И что могло там остаться.       — Мария, это ты, убиенный мертвый дух в теле живой ван Лейден? — Ирма хохотнула.       — Боюсь, окажись её дух в моем теле, она бы либо повесилась, либо вскрыла мне живот, чтобы посмотреть на аномалии и модификации моих внутренностей.       — Так что же, ты хочешь пробраться в Утумно, как в какой-то музей имени мрачного гения и посмотреть на оставшиеся экспонаты?       Ирма поскребла ногтем по снегу. Вид её приобрел рассеянность. Она словно бы прислушивалась — но не к шороху белки или таящегося зайца, а к самой себе. Где-то внутри (а может, показалось) кто-то ударил по струнам. Она сглотнула.       — Если страшно, то лучше не стоит, — предугадал Рига. — Мне не нравится эта твоя затея.       — Я не такая дурочка, соваться в Утумно в расцвете лет. Если бы я была одной ногой в могиле от какой-то жутко медленной и жутко пакостной болезни, тогда… ну я бы подумала. А так… я вот о чем подумала: раз они от чего-то бежали столь давно — а это времена если не Похода трех племен эльфов, то раньше — как же в таком случае они не вымерли до сих пор? Ты сам слышал, что они не хотят размножаться. Но, Рига, я же это видела не одна — среди них есть как минимум один ребенок! И есть относительно молодые, по виду. И… внешность у всех разная, некоторые так и вовсе походят на тщательно отмытых орков.       — И стрелы с зазубринами… — Рига уловил мысль. — Для врагов. Обороняются.       — Значит, там что-то все еще есть. Пленники, или чудовища какие…       — Ладно если так. Мы-то что сделаем, Ирма? Нас всего двое. Ты ринешься зачищать подвалы Утумно?       Ирма фыркнула.       — Посмотреть хочу. Хотя бы издали, на Пустошь. Тот воин мне рассказал, что они часто выставляют дозоры, чтобы следить за той местностью. В знании местности им здесь равных нет. Они не воинственный народ — не то количество, но убегать и хорониться в пещерах — это они умеют.       — А дальше что?       — А дальше… Дальше можно попытаться достучаться до Валар, хоть бы кого из них, — Ирма разогнулась и встала на ноги, разминая затекшие ноги. Уголок свесившейся карты сиротливо трепетал на легком ветру. Внутри, признаться, Рига трепетал не меньше. Если бы это было еще оправданно… — Не зря же мне вручили эту лиру. Тот парнишка играл на ней у источника — и мне снились очень странные вещи.       Рига аккуратно складывал карту, слушая такую странную, такую откровенную исповедь.       — Мне снился дом, Карвон. Но во времена, когда он еще не был пустыней, и наши кланы бороздили бездонные просторы, — голос Ирмы неожиданно ломался, восходя к альту и срываясь на полузадушенный хрип. Наверное, простудилась. — Потом мне вновь привиделось место, которое…. Там, в лесу, я не смогла прийти вам на помощь, потому что попала в какие-то дьявольские силки — лианы попросту опутали меня и душили, а напротив висел уже истлевший труп. Право, я тогда испугалась до смерти, наверное, во второй раз в жизни… И когда я потеряла сознание, я была словно… где-то. И там, во сне, ощущение было то же. И всё это началось… с болот Аэлуин Уиал. Там мне явился майа. Он назвался Салмаром и подарил мне ту лиру.       — Вот как. Ты не рассказывала.       — Не хотела показаться сумасшедшей.       — Если бы ты и впрямь не хотела, то проводила бы все эти дни под кроватью в лучших традициях шизофреников, отрицая существование эльфов, орков и…майар вот. И что же? Тебе показался этот… Салмар и нарек тебя Избранной?       Ирма перебросила на спину длинную гриву волос и оскалилась, встав в позу.       — Нет. Но он порядочно поиграл с моей психикой и она начала трещать по швам. Меня вновь и вновь кроет воспоминаниями из далекой юности, а их должны были давным-давно вытравить в Колизее и после — в Элизиуме. Я не вспоминала своего расстрелянного близнеца и младшего, Вали, вот уже много лет. Но почему именно сейчас? Не когда мы оказались на этой Эру забытой земле, а двадцать с гаком лет спустя! Почему, скажи мне?!       Рига закусил губу.       — У меня на лбу не написано «Энциклопедия», и даже не «Оракул», у меня нет ответов на твои вопросы, — и, сам продолжая выводить логическую нить, — в Утумно, полагаю, их тоже нет.       — У любого пути есть всего лишь один конечный пункт, и он зовется смертью, Рига. До той поры у нас есть лишь долгосрочные привалы, краткие передышки и бег на месте. То, что ты сказал ранее — нет, мы не достигли конечной точки пути. Просто путеводная нить обрывается здесь, в самом сердце пещер, откуда предстоит идти наощупь. Старуха сказала достаточно; но это она для себя посчитала информацию исчерпывающей, но ты — как, смиришься с тем, что этот мир может запросто пережевать тебя или прихлопнуть? Что твоя судьба уже кем-то написана и сценарий отдан в работу? Я — нет.       — Быть может, ты сейчас именно что идешь на поводу у Валар. Давай-ка поступим вот как, — Ирма насторожилась. — Для начала лучше бы проследить за вылазкой этих абайяри, когда они пойдут сменять стражу. Если засекут нас — ничего страшного, притворимся, что хотели быть полезными. Или посчитали то ущелье богатым для охоты. Мы не должны, и не можем туда идти одни, Ирма, пойми. Мы не хозяева здесь, а гости. И говоря «здесь», я подразумеваю весь этот больной мир. Не нам его менять и вертеть как вздумается.       Ирма вздохнула.       — Что ж, наверное ты и прав. А теперь давай возвращаться. Мне нужно еще основательно подумать над этой идеей. Не знаю, что со мной творится. Но порой мне кажется, что я схожу с ума.       — Не ты одна. Весь наш мир сошел с привычной орбиты.       Лаэгхен разминулся с Рыжим в дверях. Они были почти одного роста, только Рига был и шире, и как-то основательней, что ли. В своем плаще с когда-то пышным, ныне чуть свалявшимся серым мехом он казался дикарем, горцем, сошедшим со страниц детской книжки с картинками про героев древних дней. Впрочем, сейчас он и горец, и дни тоже древние… Чем не герой сказки? Миднайт сардонически усмехнулась своим мыслям, пока эльф приближался к ней.       Умные мысли тут же разбежались, слабоватый уже эффект зелья давал о себе знать. А может, не зелья, а нашептывания старухи, чтобы она не думала о том, о чем не положено? Не хотелось думать о том, что она попала в очередную ловушку — право слово, как новобранец какой-то, у которого лактоза на губах не обсохла и задница стерлась от протирания удобных домашних диванов.       Как говорилось когда-то, у силы нет оттенка. Она не может быть белой или черной. Та же гравитация — она не дает людям и прочему улететь в космос, и она же разрывает зазевавшихся звёздных странников у каемки черной дыры.       Лаэгхен обхватил её за плечи, мягко, но настойчиво — и, заставив подняться на обмякшие ноги, медленно повел прочь. Пусть Миднайт и ценила более всего прохладу и свежий ветер, но она привыкала сиживать здесь, у сосредоточия тепла — у Источника, где всегда было тепло.       Это было священное, благословенное место, кусочек самой Куивиэнен, которые предки абайяри, по их преданиям, несли в огромных кувшинах за многие лиги к своему новому пристанищу. Вероятно, где-то в недрах горы рождались и били горячие источники, один из которых находил выход здесь. А что до кувшинов… Так, говорят, и нолдор использовали для создания своих самоцветов синь воды, цвет роз и сияние жемчугов. Ничего общего с кропотливым, филигранным трудом, который имеет полное право на отмщение.       Здесь было очень зелено. Как голубоволосая ранья окрестила его однажды — «Почти Эдемский сад». Лаэгхен не знал, что такое Эдем, но зрелище и впрямь было примечательным. У берега круглый год росли редкие травы и цветы, коих не найти было во всем Белерианде: одни источали призрачный легкий свет, от аромата других шла кругом голова. Здесь были растения с листьями тоньше и прозрачнее вуали, и травы столь мягкие, что ходишь будто по воде. Были и такие, из которых матриарх варила свои драгоценные зелья, притуплявшие связь Миднайт с палантиром. Она соскребала липкую субстанцию со стен и смешивала с углем, и добавляла сок с перемолотых в ступе растений — Миднайт всегда кривилась, но приступы случались, и чем дальше, тем болезненней — и приходилось пить. Облегчение приходило, ненадолго.       Предводительница обмельчавшего племени бранилась, вновь и вновь пытаясь разрушить возводимую кем-то связь, и даже Лаэгхен понимал, чьих это рук дело.       Что же он такого хотел ей сказать? Было ли это настолько важным, чтобы оно стоило Энтеломэ рассудка?       После очередного приема лекарства Миднайт едва переставляла ноги, пока эльф упорно волок её петляющими туннелями пещер. Тёплый, чуть влажный воздух сменялся холодным и колким — навстречу летели снежинки. Снаружи стояла глубокая зима. Роскошными, как куски меха на зимнем плаще лорда, хлопьями снег опускался на деревья, камни и тайные тропы, заметая все следы. Матриарх строго-настрого их предупредила не соваться наружу с приходом зимы: дескать, в длинные зимние ночи все твари выползают наружу. Из той самой Утумны , что лежала дальше, заваленная, на крайнем-бескрайнем севере.       Они застыли на небольшой площадке, своеобразном природном «балконе». Лаэгхен придерживал её сзади, если вдруг Миднайт окончательно ослабеет. Ей и впрямь было немного дурно: но глотки свежего, холодного воздуха возвращали рассудку ясность. Все симптомы кислородного голодания были налицо. Как долго ей еще пить ту гадость? Как долго… она поглядела на горизонт — туда, где за пеленой зимнего тумана и огромного расстояния, неподвластного человеческому глазу, скрывалась гряда Синих Гор. За ними расстилался зимний Таргелион, с огромным озером, затянувшимся кромкой льда. Еще дальше — припорошенные снегом и истоптанные стадами и копытами дозорной конницы вересковые пустоши долины Гелион, где одиноко, в излучине Малого Гелиона за широкой стеной пряталась крепость Врат.       Так далеко… Посыпал снег. Снежинки падали на лицо, и Миднайт, как ребёнок, ловила их губами. Снег всегда напоминал о Сити — о самой первой и о самой последней зиме, проведенной на улице среди бродяжек, когда они грели друг друга, как могли. Тогда не было никаких орков, пророчеств, Искажения, полётов в космос… Как легко иной раз забыть, что для счастья нужно совсем немного — горячая еда и тёплое укрытие, мягкая постель. И никаких остроухих нолдор с серыми глазами, палантиров, тайн, зелий, ущелий полных гигантских пауков…       Лаэгхен стоял точно сзади — его тело, закрывающее ей спину от ветра, излучало тепло. Он тоже смотрел вверх, но — на звёзды, только-только проклевывавшиеся в сумерках. На Севере зимний день был очень коротким, не в последнюю очередь — из-за раскинувшейся и растущей на приволье Тени. Он чуял это, она — нет. Она с восторгом смотрела на темно-синее полотно неба, затканное сияющими кристаллами Элентари.       — Анаррима, — указал он на созвездие прямо над ними. — Солнечный предел, ибо у этого созвездия Анар оканчивает свой путь.       — В таком случае, должен быть и Лунный предел, — Миднайт завертела головой, словно он и в самом деле где-то был, да к тому же мог помахать рукой в стиле «я здесь, я здесь!»       Лаэгхен не сдержал улыбки, переступая с ноги на ногу и вынуждая Миднайт повернуться правее, к отвесной стене над балконом.       — Не знаю насчет Лунного, но знаешь, как абайяри называют это место?       — Свои пещеры? Нет, откуда?       Лаиквендо тихо засмеялся и покачал головой. Одна из его русых косичек скользнула Миднайт по носу и та чихнула.       — Не пещеры, а весь этот северный, негостеприимный край, — он обвел рукой, касаясь пальцами горизонта, где лежали границы той самой мифической Утумны, и проводя рукой по всей гряде гор, тянувшихся стройной вереницей на восток. — Ardh adh Gil-Rain.       — Место у предела, — Миднайт перевела на квенья. — Звёздного Предела.       Она запрокинула голову вслед за Лаэгхеном — звёзды Анарримы мерцали то ярко, то тускло, но их свет был всё так же несоизмеримо далек — так, что едва долетал до её глаз. Снег многократно отражал свет и, летящий откуда-то с гор, тоже казался счастью этого полотна.       — Красиво.       — Что? — не понял эльф.       — Название этой местности. Подходит как нельзя лучше, — Миднайт раскрыла рот и проглотила разом несколько комьев снега. В груди закололо от холода, она закашлялась. — Я слышала еще у Митрим, что Арда плоская, как тарелка, которая плавает в тазу с водой, а небо нависает над ней как крышка.       Лаэгхен хмыкнул.       — Не особо поэтично, да. Но ведь мы сейчас и впрямь почти у самого края?       Он прислонился подбородком к её макушке — так, как раньше себе позволял только Рига. Миднайт замялась.       — Не советую тебе проверять. Там очень опасно, и ни один эльда сроду туда не пойдёт. К тому же, — он отстранился и подошел к краю выступа — его ноги не оставляли следов на снегу. — Край Нескончаемого Хлада не ради красного словца так назван — там слишком холодно, чтобы кто-то из эрухини смог там выжить. Это обиталище древних духов, что вошли в Арду со времен её сотворения, но не все из них служат Валинору.       Миднайт промычала что-то утвердительное, слегка заглядывая вниз: подумать только, уже зима! Прошел почти год с тех пор, как она покинула Врата. Она вновь почувствовала легкий дискомфорт, как было всегда, стоило ей устремиться мыслью туда, в Белерианд, но всё-таки…перед глазами встала картина прощания с крепостью, и, в особенности некрасивая — с Маглором.       «Иди», просто сказал он. И она просто ушла. Интересно, кому отдали её покои? Если ей всё-таки надлежит вернуться в те края, что она там найдет? Приветствие друга или колкий, отчужденный взгляд, адресованный предателю?       Миднайт почти ничего не чувствовала на этот счет. Это было так странно — и одновременно так легко — находиться по разные стороны гор, словно в параллельных мирах. Черт с ним, с Эру и его замыслами, предсказаниями и искажениями — вредная старуха мутит воду, то обещая дорогу домой, то заявляя, что их дома отныне — здесь.       Она провела языком по зубам, собирая остатки горького настоя, которым её поила эта сердитая бабка каждую седмицу. Помнится, в первый раз Миднайт было слишком плохо и слишком индифферентно, чтобы расспрашивать, что оно такое. А на второй раз она уже засомневалась, к тому же, пила она теперь не одна. Ирма сильно плевалась и утверждала что это не что иное, как отрава — она видела своими глазами, как старуха собирала плесень и жуткого вида грибы со стен, о ядовитых растениях и упоминать не стоило. Та только противно рассмеялась, в своей манере.       — А как же. Всё есть яд. Если ты не выпьешь из горькой чаши, как она научится противиться? Всё, что ядовито, может стать лекарством. Нужно лишь знать меру. Я уже стара и дряхла, и голова моя не та, что раньше — но кое-что еще эта старуха подсказать может. Всем нужно выпить из двух чаш — отведать сладкого яда и горького лекарства. Выпить чаши из рук Темного и из рук Светлого — как иначе ты познаешь добро и зло? Как научишься их различать? Не различив одно от другого, не только другого не спасешь — сам пропадешь.       Что-то похожее говорила Мария, напившись однажды в Таргелионе в тот вечер, когда Миднайт приехала их навестить. Они играли в го — излюбленную игру де Гранц: она проводила нехитрые параллели между белыми и черными, сравнивая нолдор то с первыми, то со вторыми — в зависимости от перспективы.       И всё больше приходилось — и всё меньше хотелось — думать о том авторе записок, пребывавших ныне неизвестно где, вместе с Эльзой и Мирой. Миднайт посмотрела на свои белые, с покрасневшими костяшками, руки. Сёстры… это слово только незадолго до их рокового побега из Элизиума перестало быть просто словом, пунктом в словаре.       У неё погибло так много братьев и сестёр. Возможно, поэтому у них нет крепкой сердечной связи, которая есть у всех потомков Феанора — Миднайт где-то в глубине души боялась, что когда настанет момент, она даже не почувствует их смерти. Словно в мире ничего не изменится. Так…гадко было осознавать это о самой себе.       Настроение резко изменилось. Лаэгхен заметил мрачный взгляд Энтеломэ, устремленный на сжимающуюся в кулак ладонь. Она словно пыталась пробить кожу в тех местах, где отпечатывали лунки отросшие ногти. Миднайт резко провела ладонями по плечам, обтянутым затасканным плащом, выдохнув облако горячего пара.       — Зимой засыпает всё живое, и чувства внутри кажутся припорошенными, — произнес Лаэгхен словно бы в пустоту. — Навевает воспоминания о том, как мать с сестрой перевалили за горы, и мы с отцом остались одни. С тех пор в наших душах поселилась зима.       Миднайт молчала.       — Но снег укрывает землю толстым одеялом и, вопреки всему, согревает её. Зароненные ранее семена лишь ждут своего часа, чтобы прорасти и расцвести. Зима не вечна, Энтеломэ, и всякому снегу придется превратиться в ручей.