Звёздный Предел

      Мария всегда была такой.       Эльза склонилась над реагентами. Настольные весы были точны до миллиграмма, формула нового вещества доведена почти до совершенства. Дело оставалось за малым — за экспериментом.       Дверь лаборатории бесшумно скользнула в сторону, с писком датчика впуская человека с жёлтым уровнем доступа. Человека, которого в этой лаборатории быть не должно.       — Какая жалость, — Мария взмахнула полупрозрачным гаджетом, с которым разве что не спала, и положила его же на стол, перед Эльзой. — Такой талант, но этой лаборатории придется с ним распрощаться.       — Что? — вес одного из компонентов отклонился от нормы, и под запись внезапно удачно попался планшет де Гранц.       — Тебя переводят, — Мария улыбнулась и оперлась на стол. — В медштаб. Там катастрофически не хватает рабочих рук.       Скайрайс наконец оторвалась от записей и повернулась к ней.       — Я ведь пиротехник. И мне поручили разработку… — Мария подняла ладонь. — …и ты не состоишь в комиссии.       — Я тоже не уверена в успехе этой инициативы, всё-таки человек — материя хрупкая, — Мария с интересом рассматривала реактивы на штативах, и подцепляла пальцам и этикетки. — Однако… Но источник информации надёжный, — Мария наклонилась к её лицу и доверительно шепнула. — Твоя старшая сестра.       — У меня нет сестры.       — Но ты сразу поняла, о какой из них идёт речь, — лицо Марии де Гранц прямо-таки излучало умиление. Словно она смотрела на годовалого ребёнка, едва осилившего убедительное отрицание. — Значит, всё-таки есть.       Эльза не ответила.       — Игнорирование проблемы никогда не приведет к её решению. Советую тебе свернуть этот бесполезный эксперимент.       Эльза взвилась. Белоснежная комната стала на пару тонов темнее, как в дешёвом фильме ужасов, хотя этому поспособствовала всего лишь размашистость движений, задевших пульт управления.       — С чего вдруг «бесполезный»?! Как будто ты что-то в этом понимаешь!       Мария улыбнулась еще шире.       — Милая моя, здесь, как и везде, особенно, в медицине: нужно иметь чуть больше храбрости. Ты уже месяц не можешь собраться с духом и отдать продукт на испытания. О чем тут говорить?       — Если дозировка будет неверна…       — …то «бабахнет», верно? — Мария щелкнула пальцами. — Старая сказка. Но если бабахнет, то, что с того? Ты будешь знать, что это соотношение не подойдет. А может — подойдет лучше всего. Откуда тебе знать? Может, откроется и еще что поинтересней. Осторожность в этой сфере не бывает лишней, но она же и вредит. Совсем как в медицине. Не будь экспериментов — не было бы и достижений, не так ли?       — Неудивительно, что даже при переполненных больничных палатах твоему отделу не доверяют.       — Господи помилуй, хоть я в него и не верю. Я не медик, и не приносила никаких клятв во имя спасения рода человеческого, Боже упаси! — Мария внезапно засмеялась, будучи убежденной атеисткой, — Овчинка выделки не стоит.       Именно этим ты и занимаешься в своих подвалах, с отвращением подумала Эльза, разделываешь и выделываешь пленников, словно загнанных баранов.       — Но, — Мария подняла указательный палец, — самое важное для медработника — храбрость. У пиротехников его валом, как доносят некоторые источники.       — И выбрали меня, — скривилась очередная Скай.       Мария пожала плечами.       — Твоя сестра заботится о тебе. Если эксперимент тебе этот не под силу, его закроют, а тебя всё равно пристроят куда-нибудь… Главное ведь, в местечко потеплей, не так ли? Медштаб — как раз такое, это тебе не поля и не разведка. Всего-то: зазубрить несколько страниц препаратов и их назначений, а также инструкции по проведению операций. Для начала тебя пристроим к кому-то опытному, но ничего. Так что… как там говорится? Ах да, не плюй в колодец! Семейные связи всегда были важны. Особенно для носителей такой редкой фамилии.       Де Гранц улыбнулась еще раз, медоточивой, обнажающей ядовитый оскал улыбкой, и прижала пропуск к тачпаду. Дверь с писком скользнула вправо.       Эльза на самом деле совершенно не хотела калечить людей на испытаниях нового взрывчатого вещества, которое бы разрушало органические предметы на молекулярном уровне. На испытаниях оказалось, что найденное на закоулках Вселенной новое вещество, ключевой её компонент, скорее вызывало безостановочный рост и развитие раковых клеток по всему организму — человек попросту сгорал, как если бы получил дозу излучения, в двести раз превышающей смертельную.       Она не хотела лечить людей, ведь убить в процессе лечения так же легко. Достаточно перепутать порядок компонентов или дозировку — хотя наверняка получится что-то интересненькое — любимая присказка де Гранц.       Тёплое местечко? Ха! Даже там пришлось отыскать в себе храбрость смотреть в лицо своим решениям, обретавшим голос и плоть.       — Не говори со мной, не говори. — Эльза чувствовала, как мечется её собственное тело на горячем, влажном топчане, как плещется где-то рядом вода — холодная мокрая ткань снова опустилась на лоб, но она всё не могла проснуться. Что-то вновь и вновь подсовывало ей слайды из прошлой жизни, будто бы подготавливая к появлению на сцене. И всё это время она чувствовала чье-то не-присутствие. Словно кто-то следил за ней из-за плеча, стоял там, в темноте подсознания, и всё-таки никого там не было.       Был только белый шум.       Голос Марии из воспоминаний искажался, расслаивался на десятки и сотни чужих голосов, словно мелодию симфонии разложили на соло отдельных, разных инструментов. Где-то были визгливые, словно скрип колёс за секунду до катастрофы, октавы; где-то был глубокий гул из-под воды. И что-то звенело, звенело в ушах пожарной тревогой.       Эвакуация. Эвакуация. Красный уровень тревоги. На Элизиум совершено нападение…       Зачем это, к чему это?       Эльза из прошлого, вытаскивающая осколки кости из чьей-то раны, оглянулась и посмотрела на неё поверх плеча.       Она открыла глаза. Над ней стояла смуглая, обеспокоенная женщина с грязной, мокрой тряпкой. Эльза перевела мутный взгляд на круглое отверстие в центре шатра, куда уходил дым. Всё верно. Она черт знает где, в черт знает каком году. Это не дурной сон, а всего лишь еще одна реальность, к которой ей приходится адаптироваться. Променять шило на мыло, но на сей раз это было её (почти) решение.       Эльза смахнула со лба пародию на компресс и села. Поверхность еще слегка плыла, чему способствовал еще рябые узоры прохудившихся пологов.       «Она мне не сестра», «у меня нет сестры». Они снова вернулись к началу, когда были только они с Мирой — среди и против устоявшегося порядка.       — Вставай. Не будешь работать — не будет еды, — сказала женщина и отошла от её тюфяка, подобрав свою мокрую тряпицу.       Эльзу всё еще мутило со сна, но всё-таки встав и размяв суставы, она направилась на выход. Уже холодало, а потому народ Хильдориэна спешно вязал узлы и тюфяки, и мигрировал куда-то южнее. Это была для них обычная практика, но перед длительным переходом им необходимо было собраться у Дома — и просить благословения у своего черного бога.       У Дома уже высились горы подношений, от лучших тканей до узлов вяленого мяса, мешков с орехами и уродливыми драгоценностями, которыми, впрочем, посланцы из Ангбанда не гнушались — кто знает, может они шли на переплавку на ошейники для будущих рабов Моргота.       Эльза отряхнула полог от пыли, чтобы в шатер попадало больше света — старая ведьма Варайга усадила её всё-таки за ткацкий станок, с которыми она прежде никогда не имела дел. Её руки покрылись свежими мозолями и порезами от грубых нитей и заноз, выходящие из-под её рук полотна вряд ли можно было назвать красивыми. Тем не менее…умение было полезным. Особенно когда придется бежать. В том, что этот час наступит, она не сомневалась.       Проблема была совсем в другом.       Мария.       Мария, которая ходила под ручку с Джеймсом, как ни в чем не бывало. По поселению пошёл уже шепоток, будто она является любимой женой советника Бэды, а остальных своих «жён» он оставил. Своим вниманием — так точно, чему Эльза была несказанно рада. Не хватало еще и впрямь исполнять супружеские обязанности с чересчур вошедшим в роль Джеймсом-Бэдой.       Паренёк всегда был чудаковат, однако ранее предсказать зарождающуюся в нем манию величия было сложно. Но довольно о нем думать!       Эльза потянулась и замоталась в привычные тряпки. Мира опять куда-то запропастилась: но она вела себя в высшей степени странно и отчужденно ото всех, что её признали блаженной и не трогали. Дескать, Голос одарил её своей милостью.       За ткацким станком, который приходилось осваивать в кратчайшие сроки, чтобы ткать полотна и ковры, она чувствовала себя самой Вайрэ. Но валиэ только изображает то, что уже свершилось — Эльза же скручивала нити, как струны, что составляют полотно Арда. Узор на ткани тем сложнее ткать, что его свиваешь сразу по всей площади: ты не начинаешь с угла или с центра, когда приступаешь к живописи; нет плана кроме того, что в голове. Три нити направо, четыре внахлёст. Вот и вся система — не сложнее, чем зазубрить порядок введения препаратов при должных симптомах.       … Может быть, ей просто следует всё взорвать к чертовой матери. Эльза спохватилась и вновь сосредоточилась на рисунке.       Нельзя думать об этом так громко — особенно когда курится дым над Домом. Нельзя думать о жертвах, что участились с приходом зимы. Люди боятся зимы — они еще не столь опытны, чтобы знать, что всё циклично, и сколько жертв не принеси, зима всё равно придёт за увяданием, и в зимнюю пору попрячется вся дичь. Единственное, что они могли придумать — кочевничество. Однако, с тех пор как был построен Дом, кто-то должен был его стеречь.       Это почиталось наивысшей честью и благом — преклонять колени перед Великими и созерцать их лики, но в то же время люди, даже вожди Эска и Эффа, как и всякие сознающие себя твари, боялись. Их природа диктовала им побег из этого извращенного Эдема, куда пришли первые люди и куда не преминул заползти змей.       Жаль, что здесь нет архангела с пылающим мечом, дабы изгнать людей из этого «Сада». Пальцы Эльзы замерли, запутавшись в нитях. Над спиной вновь встала Варайга, злобно причитая на совершенную ошибку. Огонь. Пожар, какого еще не было. Может быть, и впрямь взорвать всё к чертям?       Нет, Эльза поежилась. Это привлечет Его внимание. От Него ничего не скроется — пусть Эльза и видела этот силуэт всего лишь краем глаза, прячась за спинами женщин племени, как Одиссей среди баранов, чтобы покинуть пещеру ослепленного циклопа.       Эльза понятливо улыбнулась сварливой женщине и распустила последний ряд. Всё заново.       Варайга села рядом и неожиданно мягко отстранила Эльзу от станка и взяла нити в свои потемневшие, мозолистые пальцы. Ранья покосилась на свои: в мелких царапинах и ссадинах, мозолистые, но не такие тёмные. Её кожа всегда заживала хорошо, рубцовая ткань рассасывалась, следы от ожогов проходили быстро.       Старая женщина быстро-быстро перебирала пальцами, словно опытный музыкант — по фортепиано. Она выводила совсем другой узор — он проистекал из задумки Эльзы, плавно и ненавязчиво, как горная бурная река становится степенной и величественной в равнине. Эльза изначально взяла за основу темно-красные нити, окрашенные с помощью каких-то жуков, и выводила на карминовом фоне силуэты клыкастых холмов — этот вид она не раз наблюдала, любуясь Химрингом издали, на рассвете или на закате.       Варайга переплетала алое зарево в языки пламени, как то, что они видели в самый первый день. Силуэты гор превратились в безмолвную толпу, их корни — в тёмные воды, с крошечными вкраплениями далеких звёзд, воды перетекали в другой берег, на котором было светло.       Когда они оторвались от станка, за окном уже снова занимался алый рассвет. Кровавый луч оттенил смуглое лицо Варайги, изломы на её старой, обветренной коже которые походили на иссохшие русла рек. Глаза её были красными, и совсем немного — блестели. Эльза протянула руку и сжала её — чужую, и такую горячую.       Попыталась улыбнуться — здесь, в темноте, быстро отвыкаешь рисовать улыбку, зная, что её никто не заметит. Белые зубы во тьме примут за оскал.       Варайга порывисто встала и скрыла лицо платком, бросив отрывистое: «Собирайся!» и покинула шатёр.       На полу у станка лежало еще несколько мотков неиспользованной шерсти. Эльза смотрела на полотно. Не лучше ли его вывесить у Дома, как показательный дар? Задуманный когда-то Химрингом, сюжет больше напоминал Тангородрим, разверзшим свою пасть над новорождёнными, что едва вышли из воды.       Мария и Джеймс вряд ли обратят на что-либо свое внимание, забывшись в пылу настольных игр, где пешками были живые существа.       А Мира… Мира могла помочь.       Белый шум, жужжащий в её голове, на миг возвысился, выйдя на новый уровень громкости, и стих. Эльза за долю секунды очутилась в лопнувшем мыльном шаре — до того её окружали отголоски звуков, раздающихся как бы из-за стены: стоны, мольбы, плач, смех, возгласы, песни.       В шатре была абсолютная тишина, но вся эта какофония вдруг переселилась из её головы наружу — перед Домом что-то происходило. Эльза схватила свежее полотно и запахнулась в него, как в плащ, лицевой стороной вовнутрь.       Когда-то очень давно, лет двадцать-двадцать пять (а казалось, жизнь) назад, Мира уверенно называла эту реальность сном, бредом, иллюзией. Но не нашла поддержки не то чтобы у сестёр, но даже у Марии — той, кто в мозголомстве разбирался побольше них. Мира отказывалась верить в то, что Мария могла бы провернуть такой многоуровневый, тонко выверенный и безумный финт — всё ради того чтобы… Ради чего, собственно?       Но всё равно что-то противно скребло внутри, какой-то осколок, проглоченная гость, царапающая гортань — и Мира и вновь и вновь перепрятывала записи Миднайт под очередным идолом, сложенный как алтарь непонятно кому.       Мира оглянулась — целый пятачок в низине, удобно притаившийся под нависающим холмом, что отделял Кшетру от Великого озера, был усыпан пирамидами из камней — некоторые были все ей по колени, другие доставали груди. Её не трогали, посчитав сумасшедшей — так что ж, оно и к лучшему. Скорбные разумом всегда были отщепенцами общества, бродящими где и когда угодно. Таких боятся, как чумных. Очень жаль, а ведь в тех банках-склянках, что Мария дотащила до этого Богом забытого места, мог оказаться какой-нибудь рассадник заразы. Если над этими людьми не разразится гром, они не поймут, что делают что-то не так. И не поймут, даже когда это стадо покорных баранов поплетется за своим новым господином на Север, где их согреет только собственная кровь, брызжущая из разрываемых тел. Кто-то пойдет на съедение оркам, кто-то — в рабы, а кто-то не погнушается пополнить воинство Бауглира.       Мира сглотнула. Зачем Миднайт вела их сюда? Она тоже не была заодно с Джеймсом. Ответы определенно как-то связаны с теми записями, но чем больше она читала, тем меньше понимала связь. Где причина, а где следствие? Впрочем, там с самого начала что-то говорилось о погасшем солнце, в назидание сбившимся с пути Эрухини, что и навело Миру на ту мысль. В наступившей темноте эрухини перестали узнавать врага и друга, кровь долгое время лилась рекой, и на отчаянные молитвы не отозвались боги — отозвались только тёмные твари.       Взошло Чёрное Солнце, что бы это ни значило. А может быть, это была тонко завуалированная метафора — вряд ли такие летописи попали бы в их руки без шифровки. Да, скорее всего, так оно и было. Ушел свет, настала ночь, что породила новый свет — фальшивый и губительный. Мира закусила палец. Кто должен умереть, чтобы изменить судьбу мира? Кто должен родиться, чтобы поднять факел губительного солнца над миром?       Описывался ли какой-то новый бог? Или неожиданная третья сила, появившаяся на доске? Вопреки разумению некоторых любителей логических игр, мир не делился на белую и черную стороны. Всегда были сомневающиеся, предающие, нейтральные, трусы, наблюдатели. Покорившиеся, рабы без права выбора.       На полях страниц, переписанных рукой Миднайт, красными чернилами была пометка: «Валенсиано».       Валенсиано была опытным управленцем. Если так подумать, Лейно, который передал Миднайт все эти документы, был её непосредственным подчиненным. Что если, его акт «протеста» на самом деле — хорошо продуманный ход?       Мира подавила боль в шее, дабы не запрокинуть её к небу. Она боялась смотреть на эти звёзды, столь отличные от неба над Белериандом, столь похожие на то, что видели их предки над Террой. Где же там Серп Валар, занесенный над головой Моргота? Где его жнецы и судьи?       Валенсиано. Намекала ли Миднайт на что-то, или пришла к каким-то умовыводам? Что за глупая мысль, очевидно же, что пришла. Только Мира подумала совсем о другом.       О том, как однажды она стала сиротой и обрела свободу — на жалкие крохи мгновений, а после никогда не забыла её вкус.       Когда на Нарвале подняли гражданское восстание — с одной и другой стороны погибли многие, и в этой стычке не было победы. Корабль поколений потерпел крушение. Последний привет с Терры — революция, война. Свобода на баррикадах. Искусственные дети, запертые в стеклянных комнатах, увидели мир выше и ниже второй палубы. Мира запомнила только то, как они все разбегались в разные стороны, как тараканы, а Миднайт, единственную похожую на неё лицом, кто-то уводил в другую сторону от неё. Её саму, Эльзу и парочку других ребятишек вели к другой шлюпке.       — Что ты здесь делаешь? — позади вдруг раздался знакомый голос. Мария.       «Блаженная» медленно поднялась с колен, отряхнув пыль с колен, и повернулась к ней. Мария была бледна, с четко очерченными впадинами под глазами. Волосы, когда-то роскошней знаменитой золотой гномьей пряжи, напоминали солому, не убранную с полей по осени. Волосы держала только шпилька из чьей-то обугленной косточки.       Мира пожала плечами.       — Это хорошее место, чтобы поразмыслить в тишине, вдали от людей.       — Вот как. Ты много думаешь в последнее время?       — Не больше, чем ты, Мари.       Мария куталась в шаль, очень красивую и цветастую, но выглядела в ней скорее, как потрепанная жизнью бродяжка. В какой-то мере, оно так и было. Мира устыдилась своей мысли.       Мария прошла вперед и преклонила колени там же, где минуту назад сидела Мира, предаваясь бессвязным раздумьям. Она положила руки на верхний камень и оставила там небольшую гальку.       — Я заметила, что ты часто так делаешь. Сначала удивлялась, зачем это. Потом поняла. Любой, даже бессмысленный труд освобождает от груза излишних мыслей, а если вдобавок положишь камень — на одну станет меньше.       — Не станет. Во всяком случае, о крове и пище я и до этого думала редко.       Мария усмехнулась. Её губы были почти белыми, от них клочьями отставала старая кожа.       — Я знаю, — она встала и плотнее запахнула полы покрывала, — но некоторых страх перед голодом и холодом не оставляет никогда. Как бы они не храбрились. Вспомни народ Нолофинвэ.       Мира кивнула, но вряд ли Мария имела в виду именно их.       — Голод и холод превращает любое живое существо зверя, слушающего лишь свои инстинкты — простейшие химические реакции, диктуемые цепочкой генов, запрограммированных лишь на репликацию, — продолжила та в своей манере. Мира рассеянно кивала, думая о другой сестре: где она сейчас? Злится ли? Конечно злится: в Эльзе всегда таился взрыв. — Если встретятся несколько голодных зверей, они будут драться друг с другом, чтобы съесть чужую плоть. Если их не организовать, разумеется, — Мария покачала головой. — А там, по накатанной: взять под контроль, пообещать им тепло, то, чем можно набить желудок, условия чуть лучше прежних, чтобы человек подумал: это хорошо! Но что, если вместо каши и хлеба предложить мясо?       Мире припомнилась Ирма, которая с богато накрытого стола прежде всего выбирала одно мясо, а потом поедала его с животным удовольствием. Процесс поглощения пищи у неё выходил каким-то гипнотическим, бесплатным шоу, где человеческое переплеталось как раз таки с животным. Жир и кровь с непрожаренного стейка стекали по пальцам, мелькали крепкие белые зубы, похожие на клыки. Мира сглотнула слюну, и движение её горла не ускользнуло от глаз Марии. Она хмыкнула.       — Разумеется, он выберет мясо. Здесь, где пища становится чертой между жизнью и смертью, не найдется дураков выбирать и капризничать. Вряд ли он поинтересуется, чьё это мясо.       — Каннибализм, — Мира уловила мысль. — Ты думаешь, что до этого дойдет?       — Не здесь и не сейчас. По крайней мере, не при таких условиях. Но это возможно, — Мария вновь потянулась пальцами к груде камней. — Запасы пищи редеют, люди начинают чувствовать голод — как впрочем, всегда зимой. Но они впервые будут мигрировать так далеко, на Север. Особенно низшие касты — их потребления урезали прежде всего.       — Пока в шатрах знати изобилует пища.       — Погоди немного, — с неба начинал накрапывать дождь, и Мария укутала голову, став совсем похожей на одну из них. — Скоро им снова пообещают изобилие.       — Жертвоприношение.       — Да.       — Когда?       Мария неопределенно повела плечом.       — Джеймс рассчитывает нужную дату. Он, если помнишь, теперь сведущ в движениях светил, — Мира фыркнула. — Не беспокойся. К нему прислушиваются. Прислушаются и на сей раз, особенно, когда соглядатаи ушли.       — Ты ему доверяешь?       Холодные капли стекали по волосам, под тяжестью воды ставшим чуть темнее обычного — комком преждевременной седины, по изгибу носа затекающие в рот. Земля наполнилась запахом неба.       Мария попыталась улыбнуться снова, но вышло у неё из рук вон плохо.       — Он знает, что делает.       — А я не знаю.       — А где Эльза? Она не должна отдаляться от нас.       — Убеди для начала её в своей искренности.       Мария всё-таки улыбнулась. Сухие губы растянулись, наполняясь дождевой влагой и мелкими трещинками: вкус дождя был солёным, словно на землю опрокинулась сама Вайя. Жаль, что Улмо не прятался там, за тучами. Мария его никогда не видела, но желала бы хоть в раз в жизни повидать Валар. Бросить ворох вопросов в лицо тем, кто сотворил этот мир таким.       Эльза…что за глупый, упрямый ребёнок. Миднайт, отправляя её в Химринг, надеялась, что близость Ангамандо научит её более трезво смотреть на вещи. Миднайт-Миднайт… во всём, что касалось её родных, она позорно просчитывалась.       Мария облизнула губы и подставила ладонь чашечкой под льющуюся воду. Мира ушла, оставив её одну в своем саду камней. Маленькие пирамидки вызывающими пиками таращились в небо, а может, по некоей задумке, аккумулировали космическую энергию. Вряд ли. Мира может и хочет показаться нелепой дурочкой, но таковой она вовсе не является. Вот Эльза… с этим упрямым, не выросшим подростком необходимо что-то делать, пока она сама не вляпалась в беду. Миднайт, когда они снова встретятся, не простит ей такой халатности.       Мария поднесла руку к губам и глотнула. Вода была на вкус как кровь, сочащаяся из её губ.       Интересно, считала ли когда-либо Миднайт её родным человеком?       Эльза выскочила на улицу. Гобелен на плечах, сотканный Варайгой, пришелся ко времени: после непродолжительных слепых дождей вдруг ударил мороз, и снаружи было сыро и зябко. Люди стекались со всей округи, медленно продвигаясь к Дому: там было какое-то движение, и Эльза на миг забеспокоилась. Но не было видно ни белых полотен, ни складываемых кострищ. Нет, было что-то другое.       В толпе она заприметила старых знакомцев: Нахира с его небольшой семьей. Нахир придерживал мать за локоть, другой же рукой она опиралась на неотесанную палку. Они выглядели бледными и осунувшимися. Впрочем, они не были одни.       Дом открыл свои закрома и предводители племен раздавали запасы зерна. По черпаку на каждую семью — кто заворачивал зерно и бобы в обрывки ткани, кто подставлял полы юбок. Этого было ничтожно мало, едва ли хватит на половину месяца.       Кто-то толкнул её в спину, прорываясь вперед. Эльза отступила с дороги, ибо народ волновался, понимал, что пищи в амбарах Дома более чем достаточно, однако им выделили сущий мизер.       — Наш Владыка велик! — скандировал низкий, зычный голос. — Он щедр, и возвращает вам ваши дары в час нужды!       Но рядом с Домом стояло всего несколько мешков — с бобами, с диким зерном, засушенными кореньями и даже корой.       Это была первая её зима здесь, в Хильдориэне, как называли этот край квенди.       Голод подступал вплотную.