Звёздный Предел

      Рассказ о её путешествии получился очень долгим. Самой Марии он показался лишь лоскутом огромного полотна, на котором умудрились поместиться и нолдор, и их сражения, и рассказ о богах-Валар на далеком западе (в которых она сама то ли верила, то ли нет), рассказ о солнце, которого прежде не было (чему она сама была свидетелем). Когда она закончила, высоко в небе уже маячила яркая лодка луны.       Барра смотрел на луну так же, как и она — с задумчивостью и с зарождающейся решимостью. Он не стал возвращаться домой среди ночи — сам сказал, что накопилось великое множество вопросов, которые он непременно захочет обсудить с ней до утра. Он торопился, поджимало время. Торопился жить. Это понимание от неё уже ускользало.       А что подумают в его племени? Остался на ночь у ведьмы — так-то, незамужней женщины, даже вдовы. А казалось, репутация просто не может быть испорчена больше. Что же, к рассвету ей ждать толпу рассвирепевших односельчан Барры с зажжёнными факелами? Они-то будут уверены, что она скормила его Джеймсу, то есть, Бэде.       Мария покачала головой и тронула подвеску-змеёныша Миднайт на груди. Сон и сам не шел. Оставив гостя в задумчивости за столом, она вышла на улицу.       Ноги сами привели к ручью — тому самому, где она набирала воду.       Он был полноводным и быстрым — нёс свои воды дальше, подпитывая Куивиэнен. Когда-то здесь ходили первые квенди, авари… Предки нолдор, синдар Дориата, ваньяр из Валинора. Поистине, историческое место. Захватывающе. Сколько столетий здесь эльфийские ладони черпали воду?       Мария опустила взгляд на собственные руки, опущенные под воду. Только на ладонях не было шрамов — все они начинались выше, от запястий.       У Барры была удивительно тихая поступь — как для человека. Мария все еще гипнотизировала водный поток, когда над ней раздался голос.       — Мое племя покинет Куивиэнен.       Это был первый раз, когда она слышала эльфийское названия озера не из уст Эльзы или Миры. Мария отвлеклась и поднялась во весь рост. Барра был безмятежен — как Джеймс в свою последнюю ночь. Казалось, он вот-вот встанет и пойдет прямо по ручью в свое селение.       И она задала, наверное, самый глупый вопрос в своей жизни.       — Это из-за меня?       Человек расхохотался, всполошив птиц.       — Нет, это время пришло. Это правда, что я пришел говорить с тобой не просто так. О тебе многое говорят, также и то, что твои речи ведут к гибели.       Мария хмыкнула.       — И как, проверил?       — Лишь время покажет. Однако нынешней ночью я видел перед собой не ведунью и не жену жреца, за личиной которых ты скрываешься. Я вижу человека, такого же как и я.       Отражение в ручье ухмыльнулось ей.       — Вряд ли ты потратил столько времени, чтобы судить о том, какой я человек.       Барра присел рядом, зачерпывая воду пригоршнями и брызжа себе на лицо. Мария покосилась — интересно, думал ли он о том же.       — Если бы только твои речи вели к гибели, — промедлив, ответил вождь с другого берега, — достаточно было бы тебя не слушать. Однако гибель есть и без них. Животные не понимают нашу речь, а у рыбы и вовсе нет ушей — тем не менее, им известна смерть. Так есть ли толк, с какой стороны она придет?       — Есть, — возразила она, — всегда можно уйти от неё в другую сторону. Ошибка вождя Эски в том, что он взял меня с собой. Я и сама начала в это верить.       Барра задумался. Он задумчиво поглаживал недлинную бороду и смотрел на небо, прямо на лодку луны.       — Ты рассказывала, что светила были созданы богами, что с закатной стороны солнца. Что их можно не только услышать, но и увидеть, и держать за руку, потому что у них есть кровь и плоть. Ты видела их сама?       Мария помотала головой.       — Нет, мне рассказывали об этом нолдор. Они… такие же, как народ Нуина. Только другие. Они видели их.       — И они ушли, — закончил Барра.       — Так.       — Почему? Зачем им было идти туда, где боль, тень и смерть?       — Они её никогда не знали, — ответила Мария. Действительно, почему? Ей и самой поступок целого народа казался безумством. — Они только рождались и рожали сами, но никогда не умирали. А когда умер… вернее, был убит, один из них — они поклялись отомстить. Их предводитель сказал, что боги слабы и не в силах их защитить. Боги эти отговаривали их от пути, но не предложили помощи в отмщении и возвращении утраченного.       — И что же они утратили?       — Мир, я полагаю, — Мария закусила травинку. — Они, как и народ Нуина, прежде жили здесь, у озера Куивиэнен. Потом сюда пришло зло, их убивали и похищали. Боги предложили забрать их с собой — в край света, и многие ушли.       — Но зло и там нашло их, — проницательно.       — Да.       — Так есть ли смысл бежать? — пробормотал Барра. — Я думал об этом несколько лун, и мне неспокойно. Твои истории… развеяли мои сомнения.       — Мм?       — Я принял решение, однако я не знаю, одобрит ли это моё племя.       — И что это за решение?       — Я не хочу бежать, а хочу бороться. Мгновения мира прекрасны, лишь когда они не омрачены страхом, постоянным ожиданием беды.       — А если мир без беды никогда не наступит? — Мария развернулась к нему. Кому, как не ей знать об этом. — Ты стал мне другом, Барра. Я не хотела бы, чтобы ты погиб.       — И ты мне тоже, лесная ведьма, — человек улыбался одними глазами. — Твое появление стало добрым знаком.       Мария рассмеялась. Громко и заливисто. Добрым!       — Да где уж мне! Куда бы я ни пошла, они несчастья приношу, так уж с детства повелось, — она пожала плечами.       Барра по-доброму усмехнулся.       — Всё зависит от того, как посмотреть на дело. Ты пришла, ты рассказала нам о тех, кого я не чаял повстречать в этой жизни.       — О Перворожденных?       — Да… — Барра задумался, дёрнув себя за ус. — Ты говорила о них, а я всё вспоминал народ Нуина: ибо его сородичи были теми, кто научил нас видеть и слышать, что шепчет мир. Когда мы расставались, отец мой принес им новорожденного сына и просил дать ему имя на их языке — ведь они были первыми, кто бросил вызов Тени, — Барра поднял на неё взгляд, столь открытый, что Мария смутилась, — в знак того, что наши народы однажды встретятся — и это будут лучшие времена. Балан, так зовут меня на их языке. Это имя я храню, как самое ценное свое сокровище.       — Это хорошее имя, — она улыбнулась. Она была тронута.       — Ты можешь мне поведать, что оно значит?       — Что-то вроде «властитель», я не столь сильна в наречиях. Однако похожее слово есть в там, за горами, откуда я пришла.       — Возможно, возможно ли нам встретиться снова, при моей жизни?       Мария пожала плечами. Светало — как быстро летит время! Меж стволов гулял свежий ветерок. Промозгло, она обхватила себя руками.       — Только если ты захочешь этого. Я не знаю, куда они могли бы уйти — мир большой. Там, где я жила прежде, я никогда не слышала имени Нуин.       — Я хочу отправиться именно туда.       — Но почему? Там тебя и твоих детей, и детей твоих детей, твоих братьев и сестер не ждет ничего, кроме ранней смерти. Поверь, ты не видел лица зла — ты видел лишь отбрасываемую тень. А там… там орки, гоблины, тролли, балроги с огненными бичами. Там, где прежде были поля и степи, теперь только пепел. Да, там полно остроухих, и они сражаются — но они бессмертны. Умирая, они уходят на Запад, чтобы потом возвратиться к жизни. Человек же не возвратится никогда.       Барра, не мигая, смотрел в одну точку — на ту самую лодку-Луну, которая из-за интенсивного свечения всё больше напоминала диск.       — И всё же, твои речи отличаются от тех, что помнит Эска.       — Там, — Мария сглотнула. — Всё по-другому было. Я толком не понимала, что происходит, и решилась довериться своему другу, и убедила остальных. Он выглядел уверенным в себе и в своих планах — прямо как и ты сейчас — в которые нас никогда не посвящал. Я зря послушала его, ведь он намеренно…       Она осеклась. Даже Барре не стоит об этом знать. Тем более — Барре.       — Не хочешь говорить — не говори, — понимающе кивнул он. — Но позволь и мне поделиться тем, что думаю. Я могу положить всю свою жизнь на то, чтобы достигнуть того Запада, о котором ты столько говоришь. Я могу достичь его, а могу и не достичь, и весь путь будет зря. Но даже тогда мне не придется винить кого-то, кроме самого себя. Однако я буду знать, что это мое решение, а не чьё-то: предсказания, чужой воли или чужого голоса… Какой толк в том, чтобы полагаться на других? Ежели мы хотим спастись от зла и тени, мы должны сделать это сами, по собственной воле. Кто решил не спасаться — не спасется, и у них будет другой путь, о котором я не хочу знать.       Спасение утопающих — дело рук самих утопающих, вспомнилось ей. Барра между тем развивал мысль:       — Я бы хотел на своем веку увидеть лучшие времена, которые сулили Нуин и мой отец. Я бы хотел своими глазами увидеть лицо зла, лица твоих друзей за далекими горами, увидеть их войну. Мой путь будет долгим, но на то, чтобы познать мир, нельзя жалеть времени.       — А как же счастье, мир и покой, на них ты времени пожалеешь?       Барра покачал головой и внезапно протянул руку, похлопав её по плечу, как брата.       — Грош цена счастью, если его мгновения куплены за часы страха и побега. Куда бы мы ни бежали, где бы ни скрывались и не пережидали ненастье, оно всё равно настигнет. Так есть ли смысл бежать об беды?       — …и умереть уставшим, — закончила, пробормотав, Мария. Вероятно, именно так мыслил Джеймс. Как жаль, что она уже притомилась от бесконечной беготни.       — Ежели я найду там добрых друзей, — Барра подвел итог. — Война будет наполовину выиграна. Я верю в это. Тебе бы тоже это не помешало — верить.       — Эстель, — Мария умыла лицо, когда глаза начало предательски щипать. — Истинно, ты найдешь с ними общий язык, даже не зная квенья или синдарина. Давай же вернемся: я нарисую тебе карту.       Когда она рисовала карту, он спросил её напоследок: не хочет ли она отправиться с ними, прихватив сестер. Барра не обещал прямой путь до Эред Луин, он все же не стремился туда, как к конкретной цели. В нем было рвение постигать окружающий мир, от которого он видел пока что только крохи; он делился размышлениями о том, что может быть, найдет кого-то на севере, или же на юге. Мария усмехалась. На юге они нашли смерть. На севере она утратила тех, кто был её дорог.       Она чертила по памяти угольком на внутренней стороне рубахи Барры, перед глазами тек тот самый ручей. Некстати вспомнилось… Они тогда посадили корабль, вытащили раненого Джеймса… Сожгли остатки и двинулись в путь. Путь им преградил ручей с водой вязкой, словно нефть. Перейдя его, они повстречали эльфа, лаиквендо. Как же его звали?..       Вода под ногами весело журчала и предлагала сделать шаг навстречу предложению Барры. Но что-то её удержало.       Вождь накануне дал ясно понять, что желает видеть всех, от мала до велика. Мира думала, что малышей по обыкновению соберут в просторном доме вождя, приставив пару-тройку юных ребят или же её саму — она была наставницей как минимум для доброй половины. Но в этот раз почему-то было иначе. Нет, детей конечно же собрали в другом месте под присмотром — но вождь ожидал также и её присутствия, и присутствия Эльзы. Хоть бы ей хватило ума не заявиться в том чудовищном красном платье! Вот она и появилась — взъерошенная, и встала рядом. Мира скосила на неё взгляд. Нездоровая бледность Эльзы настораживала.       — Тебе точно лучше? Ты провалялась в постели без малого два дня, порядком меня напугала.       Эльза покраснела.       — Да, я в порядке. Меня мучили головные боли, понятия не имею, что послужило причиной…       Мира покачала головой. Сейчас назревало что-то понасущнее мигреней, хотя и ими следовало позже заняться.       — Ты ела сегодня?       — Да, яблоки.       — Ты должна есть хорошо, — сердито высказалась сестра, — а твои излишние нервы только забирают у тебя последние силы. А потом валяешься без сил!       — Если ты не заметила, в последнее время с продовольствием у нас и без того не очень, а я — вообще-то! — Скайрайс, меня таким не пронять. Но я хорошо отдохнула, и намереваюсь хорошенько подкрепиться после этого собрания, когда буду собираться к Марии, заодно передам последние новости.       В том, что новости будут, обе сестры нисколько не сомневались. Племя Барры покидало тот берег — новость распространялась быстрее огня, кусала больнее холода, жгла нутро. Беды не оставляли беглый народ Кшетры.       Пламя неровно плясало в гнездах факелов, трепыхалось, словно на лютом ветру. Ветер создавала суматоха: люди вопили вразнобой, перекрикивая друг друга и отстаивая свое мнение. Они запоздали к началу действа, а потому настороженно прислушивались к одиноким выкрикам.       Предводительствовали трое: Эльза знала их имена. Энох, ныне старший сын Эски из оставшихся. Аох, другой брат, и последний, Марах. Светловолосый и светлоглазый Марах не был из рода Эски, он стоял с другой стороны помоста, медленно подкрадываясь туда, откуда Энох держал свою речь.       — … гибель поселилась в этих краях, и ничто из этого не было случайно! Гибель наших братьев и сестёр, мор скота, болезнь деревьев, бегство чужого племени! Всё это наказание за то что мы оставили нашу землю, за нашу трусость…!       Мира обхватила её запястье и потянула в тень шатров — подальше от беснующейся толпы, но откуда было бы хорошо всё видно. Эльза же вытягивала шею и вертела головой, пока Мира не прихлопнула её ладонью по макушке и не натянула ей капюшон до носа.       — Но где же Эска?       — Не беспокойся, вон он — стоит, будто бы ничего не происходит.       Пока сын вел воодушевляющие речи, его отец стоял позади, в тени. То ли то была причудливая игра света, то ли общая атмосфера безумства, уже привычного для племени, но вождь стоял непривычно молчаливый и хмурый, а его кустистая, нечёсаная борода топорщилась, пряча складки гнева на лице.       — … куда бы мы ни пошли, Его гнев будет нас преследовать! — надрывался Аох, вторя брату.       — Кажется, мы это уже проходили, — Эльза покусала губы. — Их настолько впечатлил Джей? Что на этот раз?       — Как бы нам не пришлось опять бежать… — прошептала Мира.       — Мы можем уйти на другой берег, где ранее жило племя Барры, — слово взял Марах, вёртко вклинившись в словесный потом, — мы можем начать заново! Барра предупреждал нас, что земля эта омыта кровью, и в ней лежит много мертвецов, оттого они никогда не посещают этот берег — это поле большой битвы. Любой ребенок знает, что нельзя кормиться с земли, что вскормлена телами.       — Это я говорила, — пробормотала Эльза. — Я ему говорила, что мертвецов, тем более умерших от хвори, нужно хоронить как можно дальше, чтобы вода не загрязнилась, — к его чести, Марах опустил такие подробности.       Эска продолжал хранить подозрительное молчание. Мнения разделились: большинство поддерживали Мараха, но нашлись и те, кто поверил словам Эноха и Аоха — и это было не менее удивительно. С момента печальных событий прошло чуть более полугода, и раны были свежи. И всё же…       Диспуты тем временем набирали обороты.       — Мы должны понимать, — Энох прекрасно владел своим голосом, и на сей раз он сделался низким, уверенным и чуточку вкрадчивым, — что мы отвечаем за каждое действие, что было совершено.       Он сделал паузу: взгляд его многозначительно шарил по толпе. Мира нашарила руку сестры, не по-человечески горячую, и сжала её что есть силы. Риторика была знакомой. Она уставилась на Эску: с его молчаливого попустительства его же сын повторял то, что делал ранее один печально известный жрец. Если бы Мира верила во всё это, она бы подумала что сам Джеймс решил добрать свои непрожитые годы в чужом теле.       — Он посылает нам испытания, — продолжал человек, — и мы с гордостью вынесли уроки алчности, трусости и лжи. Он избавил нас от тех, кто мешал нам видеть наш единственно верный путь.       Это он о Джеймсе, Эльза испуганно посмотрела на Миру. Сестра тоже хмурилась, кусая бледные губы, и думала явно о том же.       — Как бы он не решил устроить охоту на ведьм…       — Мы всегда можем потеснить Марию.       Мира шутки не оценила, но Эльза ободряюще ей улыбнулась, сжимая руку в ответ. Нельзя ведь всё время бояться, верно?       Аох вторил брату, но призывал больше к действиям: вернуться, искупить, как искупить? Марах пытался увещевать их, последовать пути Барры, да просто хотя бы перебраться на другой берег.       — Мы можем разослать юных охотников на юг, север и запад, — настаивал он, — пусть лучшие из лучших найдут земли, в которых мог бы поселиться наш народ, в тени гор, у берега озер, на просторах полей, где нет тени!       — … они такого не найдут, — прошептала Эльза. — Мы вот искали, и не нашли.       — Может быть, плохо искали, — безразлично отозвалась Мира. — Но, признаться, кочевая жизнь меня утомляет.       Эльза вдруг вспомнила времена у Митрим: они тогда едва-едва познакомились с этим миром и народом Маглора, когда вскорости им пришлось перебираться сначала на другой берег, дабы дать другому роду место для отдыха после долгого перехода, а потом вовсе уходить в неизвестность.       Энох и Аох вполне могли бы сойти за Келегорма и Куруфина, или Карантира, а Марах выступал голосом разума, отчего-то представляясь золотоволосым князем-нолдо, правившим ныне на острове Тол-Сирион.       Но Энох и Аох являлись ныне старшими братьями, потеряв перед этим троих. Интересно, что было бы с Первым домом нолдор, потеряй они Маэдроса, затем Маглора и, может быть, Куруфина? Эльза плохо себе представляла развитие событий, если бы у Митрим правил уже не Маглор, а Куруфин или Карантир, потерявшие старших братьев. Это значило бы определенное отчаяние, и даже раздел власти с Нолофинвэ мог бы и не состояться.       Первый дом был бы обречен, стань они у руля.       Энох схватил оппонента за грудки и выхватил меч: он был не из железа, а из меди, слишком мягкий, чтобы встретиться с настоящим мечом в бою, но достаточный, чтобы убить кого-то. Эльза заметила отблеск и напряглась: Энох держал меч у горла Мараха.       — Если ты так хочешь пуститься вслед Барре, как преданная собачонка, беги! И пусть за тобой уходят все, кто хочет, я не стану их неволить! Да только тебе их не спасти, ибо оставлять труса и предателя за спиной хуже, чем встретить врага лицом к лицу!       Марах побагровел от злости. Его рука метнулась к поясу.       Аох тоже выхватывал свой короткий клинок, притороченный к поясу. И кто только разрешил им принести оружие на всенародное собрание? Эска подобрался — Эльза заметила движение его мощного медвежьего тела в тени.       — Думай, что говоришь, — прошипел светловолосый охотник. Но вокруг было до того тихо, что шепот звучал громче набата в ушах. — Разве не твой брат был сожжён на костре во славу Неназываемого? Разве ты не чувствовал на своей шкуре голод и холод? Такой ты участи желаешь своему народу: быть овцами, согнанными в стадо, только и ждущих, когда с них сдерут шкуру и обглодают мясо до костей? На что убиенной овце золото и ткани, и обильная пища, если она в любой день пойдет под нож?       Энох разжал пальцы, отпуская рубаху Мараха. Тот отступил на пару шагов, тяжело дыша и заговорил, уже громче, обращаясь к собранию:       — Тем, кто захочет пойти со мной: я не стану обещать, что мы обретем лучшую долю на берегу Барры. Однако я ручаюсь своей головой, что я буду искать, и найду место, которое мы назовем своим домом. И даже если тень будет преследовать нас до конца наших дней, мы не сдадимся, покуда светила будут отмечать день и ночь, освещая наш путь. Мы можем жить и умереть, согнувшись перед ликом Неназываемого, стерпеть всё, что он отведет в наш удел, и никогда не узнать иного, а можем побороться ради надежды на лучшую жизнь. Мы можем искать… и ища, мы можем обрести то, что у нас украли.       — Маэдрос говорит лучше, — пробормотала Мира. — Но даже так его слова достойны уважения.       Эльза улыбалась. Да, Нельяфинвэ сказал бы лучше — но и Нельяфинвэ не был человеком, обычным человеком, на долю которого выпало уже так много невзгод. Посреди тишины Аох вскричал, занося меч, и Марах обернулся.       Между ними внезапно вклинился Эска: он ударил сына, и Аох упал, схватившись за голову, а багряно сверкающий клинок с дребезжащим звоном отлетел на землю.       Марах подхватил меч Аоха и подскочил к Эске — тот качался на ногах, прижимая рану на боку. Его старший сын взревел, и сверкнул второй клинок: голова вождя, брызжа поразительно тонкой струйкой крови, описала дугу и покатилась, перескакивая ступеньку, вниз с помоста.       Мира с трудом отвела взгляд от головы. Энох тяжелыми шагами прошествовал по деревянному настилу и поднял голову своего отца. А после повернулся сам, сразу найдя тех, кого искал. Белое, обескровленное лицо Миры покрылось винными пятнами, а зрачки превратились в бездушные розовые стёклышки — он смотрел прямо на них.       Какое-то безумие, не имеющее ни начала, ни конца.       Эта сказка в его роду была известна — когда-то она была самой что ни на есть былью. Жил-был темный жрец — дела его были тёмными и лихими. Думал вождь, что с его смертью завершатся все беды, но смерть жреца была лишь началом. Он словно бы держал клубок спутанных ниток и, едва начав их распутывать, выронил его и тем запутал еще больше.       … У жреца оставались еще две жены — та самая младшая, невеста несчастного Эоаха, да средняя, чья кожа и волосы были белее молока, с глазами красными как кровь. Вторая была лекаршей, и учила детей врачеванию, знаться на травах, ягодах и кореньях. Какие применять к той или иной хвори. Про неё тоже говорили — «ведьма», «каргой станет, как старшая сестрица», обходили стороной. Да только она не была столь искусна, как старшая. Не могла вылечить недуг, выкосивший нескольких сыновей вождя и, наконец, протянувший руки к самому Эске.       У него не оставалось выбора, как пойти в лес, проторенной тропой.       В дверь осторожно, робко постучали. Мария нахмурилась — Барра озвучил свое решение, и услышал её, и они простились. Но кого еще могло принести глухой ночью? Она поднялась с кровати и зажгла последний огарок свечи. Она просила у Эльзы принести ей запас новых, но та всё не появлялась.       — Входите.       Это был Эска. Мария замерла на пороге. Вот так неожиданность.       — Я пришел просить совета.       Она закуталась плотнее в шаль, отданную всё той же Эльзой. Танец тени от оплывшей свечи рисовал на её уставшем лице страшные, поистине ведьмовские гримасы. Мария искоса смотрела на посетителя — при всей своей могучей стати и схожести с медведем, он вдруг сделался маленьким и сухим.       — И вправду хочешь?       — Ты не зря зовешься ведьмой. Ты многое знаешь, много видела, этого я отрицать не стану. А я в нужде.       — Кажется, ты тоже набрался мудрости. Смирению поучиться тоже бы не помешало.       Мария посторонилась и Эска, опасливо озираясь, протиснулся внутрь. Он поискал глазами кружку, но Мария только пожала плечами.       — Не боишься угощений из моего дома? Слухи дошли и до меня, — вопреки собственным словам, она наполнила собственную кружку и придвинула к гостю, но Эска пить не стал.       — Ну, и что за нужда?       — Я стар, Мария, жена Бэды. Стар, и потомство мое велико. Да только… поселился среди детей моих разлад, — он глянул на неё хмуро, из-под кустистых бровей и нависших век, — беда пришла в мой дом, горе и вражда.       — И в том углядел ты мою вину? — Мария хохотнула и потянулась к лежащему осторонь свежему свертку: там было сырое мясо. Голод щекотал нутро, и, чуть замешкавшись, она отрезала себе ломоть сырого мяса. Тонкий ломоть. Под жадным взглядом Эски она вываляла его в масле и смеси трав и сунула в рот. Вкус был до странного свежий, незабываемый. И что на неё нашло? Смятение в глазах вождя того стоило. — Или вину Бэды? Нет, вождь Эска. Вражда не поселилась в твоем доме, не пришла туда извне — она всегда жила там, спала, в ожидании своего часа. Бэда разбудил её, это верно. Но лучше рано, нежели поздно.       Она отрезала следующий ломоть. Неожиданно вкусно. Может, её когда кусали полгода назад, она заразилась чем-то? Она медленно жевала. Нужная, старая мысль вертелась поблизости, но не давала себя ухватить. Эска отвращал её.       Эска посмотрел на свои руки. Его ладони были поистине огромными, да к тому же поросшими жестким черным волосом. Мария смотрела на них с оттенком брезгливости.       — Я не вижу пути.       — Ты его не видишь, потому что его нет, или ты не видишь его, потому что не хочешь идти по тому, что есть? — звучало так, как если бы она сама спрашивала совета у препротивной Кампилоссэ, эльфийки-завхоза из крепости Карнистира.       Вождь молчал.       — Ты же понимаешь, что мои советы тебе могут совсем не понравиться. Конечно, у тебя будет выбор — принимать их или нет. Однако же если ты выберешь последовать им, тебе придется отвечать самому, — Мария сделала паузу, чтобы тщательно пережевать. Металлический привкус свежего мяса внезапно приносил странное успокоение. — Ты можешь оставить всё как есть — то, что должно случиться, случится, и это неизбежно. Ты не сможешь вечность опекать свой народ, и хотя бы сотую долю этого времени оставаться неизменным самым. Вспомни, каким ты был до того несчастья? Каким ты был до того, как послушать жреца? Ты не жил своей головой никогда, и сейчас не живешь. А твои сыновья — да, живут.       — У них моя дурная кровь.       Мария безразлично пожала плечами. Это как говорить о чем-то бытовом.       — Если кровь дурная, она должна покинуть тело.       — Я не могу убить своих сыновей, — Эска взъярился. — Не могу!       — То что может произойти — непременно произойдет, — пробормотала Мария. — Когда-то я боялась потерять всех, кто мне дорог, и чем больше я страшилась этого, тем быстрее это происходило. Сначала один, потом другой, и вот я здесь — страшилка для детских сказок, в одиночестве в лесу. Страх не возникает сам по себе, на него всегда найдется причина. Страх похож на гнойник, что долго зреет. Когда всё достигнет пика, он прорвется, и гной и кровь все равно пойдут наружу. Но гнойники не возникают сами по себе — они появляются, когда в теле накопилась зараза, и прорываются, когда настает время ей покинуть тело. Не будь в теле заразы, не было бы и гнойников.       Это как раз то, что делал Джеймс, подумалось ей. Но с чего бы ему это было делать? Какая в том польза ему, им, этому странному человеческому племени? Разве он не хотел мирной, долгой жизни? Но он так сорвался из Белерианда прочь… Она поначалу думала, что это из-за Миднайт, ведь она известила их, а потом поняла — нет, Джеймс уже был готов. Готовился все эти годы неизвестно к чему, не посвящая её. Сколько тайн он унес с собой в могилу? Из-за чего так стремительно старел? Он торопился, так торопился…       И всё из-за них, этих жалких людей?       На губах расцвел привкус гнили. Мария вытерла рот и обнаружила кровавые разводы на тыльной стороне. Нет, это не её кровь… Животная. Желудок скрутился в спазме, и Мария ощутила приступ тошноты. Палео диеты точно не про неё.       Эска смотрел на неё неотрывно, но Мария лишь вяло отмахнулась. Взгляд вождя остановился на её покрытом старыми шрамами запястье. Но не стал спрашивать. Кажется, он понял.       — А ведь жрец лишь показал нам наши истинные лица, — сказал он. — И как я раньше не понял. Я тоже боялся… всегда боялся, что мой младший брат, мои сыновья не разделяют мои стремления. Что они послушны мне, что они соглашаются со мной лишь до поры до времени, покуда их что-то сдерживает. А он… Бэда разбудил в нас зло, он столкнул нас лицом к лицу. Я словно бы впервые увидел брата, своих сыновей, себя самого. Однако… как его усыпить? Как усмирить?       — Дай им утолить свой голод, — вяло ответила Мария, морщась от кислоты во рту. — Дай им то, что они хотят, дай в полной мере и сверх того — в избытке. И тогда все разрешится.       — В Кшетре мы однажды имели всё в избытке. И чем всё закончилось? — он кивнул на её собственные шрамы. Мария хихикнула.       — Вот видишь, даже мне — и то пришлось чему-то выучиться.       — Прости меня.       — Прости и ты нас, вождь. Мы и вправду… не хотели всего того зла, — Мария вдруг почувствовала себя разбитой. — Мы срашились его — возможно, даже больше чем вы. Мы бежали от него сломя голову и не щадя ног, мы бежали от сражений с ним, от самого его упоминания. И в итоге оказались лицом к лицу, безоружные и застигнутые врасплох. Но теперь… теперь страха нет. Моя душа превратилась в поле сражения, и этот бой не утихнет, покуда я жива. Ступай, и… — она замерла, глядя в угол своей избы. Джеймс улыбался, стоя почти как живой перед её глазами, в униформе, с оружием в руках, — И… если страха не будет, то смерти — тоже.       — Не будет?       — Нет, — подтвердила Мария, и протянула ему кружку, полную колодезной воды, дабы он напился перед дальней дорогой.       Эска усмехнулся. Он выглядел умиротворённым.       Он закрыл дверь, а улыбка Джеймса по-прежнему притягивала его взгляд. Мария опустила веки, дабы не видеть его. Смерти нет, это правда, есть только сумасшествие — которое разделяешь только с самим собой.       Мира тащила её прочь с силой доброго мула. Толпа волновалась и кричала: Марах напрасно пытался усмирить бушующую стихию. Род Эски явил свое лицо: сыновья подняли оружие на отца, а отец и сам убил сына. Дурная кровь, дурная земля, дурная вода, дурные семена — шепоток разносился по землянкам и шатрам, по стойбищам и по воде.       — Зачем он это сделал? — задыхаясь, спросила Эльза, едва они достигли собственного дома. — Я не понимаю, что произошло. С чего они, с чего бы?..       Мира покачала головой.       — Не знаю, правда. Но и мы вправду ни при чем на этот раз. Надеюсь, Марах примет это во внимание.       — Он станет следующим?       Мира пожала плечами, но всё прояснилось уже на следующий день.       Марах приказал похоронить тела как можно дальше от селения — нашелся и какой-то живописный небольшой холм, поросший цветами, и земля там была мягкая, легко поддавалась лопатам.       Племя Барры к тому времени уже покинуло Куивиэнен — их сборы ускорились, стоило разлететься вести об очередной бойне в соседнем племени. Эльза еще подумала, что вечно они выбирают каких-то «не таких» — неблагополучных, проклятых. Возможно, это уже была их — раньяр — собственная злая судьба.       Племя Эски — теперь уже племя Мараха, было немногочисленным. После недавних событий оно сократилось едва ли не втрое — многие еще в ту злосчастную просто беспорядочно бежали в леса, прихватив с собой всё что плохо лежало.       За Марахом стоял его род: не столь обширный, как род Эски и Эффы, даже прореженный вдвое. Были те, кто колебался и в конце-концов повернул на юго-восток под клинком обезумевшего Эноха: от тяжелого удара отца Аох разбил голову и скончался к следующему утру. Марах просто отпустил их.       И снова сборы. Эльза привычно заталкивала вещи в мешок, в раздумьях, что же делать дальше. Марах однозначно дал понять, что вначале они переберутся на «берег Барры» и займет оставленные дома.       — Но я не стану вновь полагаться на случай и на волю небес, и на чью бы то ни было, кроме воли своего рода, своего племени — тех, с кем я преломляю хлеб и с кем пью из одной чаши, — сказал тогда Марах. — Посему мне нужны воины — они отправятся на север, на юг и на запад, дабы искать нам новое пристанище. Место, не оскверненное кровью или тенью…       Это утомляло. Слава богу — или кто там есть наверху — род Эски не был обширен, и с деторождением в племени не торопились. Раны были свежи. Но даже так, это было довольно необычно, ведь именно способность переживать катастрофы благодаря вовремя «включающимся» инстинктам выгодно отличала человеческий род от тех же эльфов.       Эльза проверила узлы на своих вещах — её рюкзак поистрепался и прохудился, но всё так же был с ней, чиненный-перечиненный. Вдобавок у неё прибавилось пожитков, и она научилась заворачивать их в удобные свертки, которые можно было носить за спиной или в руке, или приторочить к боку лошади — Марах, неожиданно, выделил им с Мирой лошадь, и им предстояло преодолеть неблизкий путь, греясь телами.       Им предстоит переселиться на другой берег озера, и занять чужие, уже оставленные дома. Так странно, что их собственная история вроде бы делает новый виток, но всё повторяется. В Куивиэнен отражались те же звезды, что отражались в озере Митрим. Тоже были разделившиеся вожди — и, возможно, им предстоит преодолеть всё тот же путь.       Эльза прижала руки к щекам. В прошлый раз это заняло двадцать лет — и пусть для них самих это было дикостью, для нестарящихся эльдар это было в порядке вещей. Но им уже оказывают здесь пристальное внимание, и жест Мараха только подтверждает её опасения.       А когда они поймут, что ты не старишься, ты превратишься в инкубатор. Ты этого хочешь? — в голове набатом звучал голос Марии. Мария далеко сейчас, где-то в лесу, и ей всё равно, с какого берега будут приходить вести, пока она сама не захочет выползти из-под сени леса.       Конечно, история с неудавшейся свадьбой получила новый всплеск популярности, когда род Эски укоротился и его отстранили от власти. Никто не хотел «дурную кровь» у руля. Но с «дурным» были и другие ассоциации — и Марах снова, неожиданно, оградил их с сестрой от кривотолков и нежелательного внимания.       Ничто не бывает просто так. Эльза гипнотизировала рыжую гриву лошади. Планы Мараха были созвучны её собственным: нельзя ждать, нужно идти. Бежать, и как можно дальше, прочь отсюда.       Она оглянулась на Миру: та спала на ходу, крепко вцепившись в её поясницу. Интересно, одолеют ли они этот дальний путь только втроем? Без Марии уходить никак нельзя.       Попроситься у Мараха пополнить ряды охотников-разведчиков? Эльза закусила губу. Или уйти тайно, под покровом ночи? С его охотниками она далеко не уйдет.       Оставалось только одно: убедить нового вождя последовать за Баррой.