Звёздный Предел

      Двое лордов, едва въехавшие во врата Карантировой крепости, осадили коней. Крепость приветствовала хозяина и его брата суматохой и взволнованным голосом хранителя ключей — тот, не дожидаясь пока Морифинвэ спешится, доложил о вестях из Белегоста: спасенных из шахт ожидают этим же вечером. Купальни готовы, комнаты готовы. Дозоры оповещены.       Карнистир сухо кивнул в ответ на отработанную речь и коротко взглянул на Маглора: тот вовсе и не выглядел как эльф, едва не загнавший своего коня. Даже волос к волосу ровно лежал в обычной походной прическе. Лишь губы самую малость плотнее сжаты.       Они уже успели омыться после долгой дороги, сменить одежды, поужинать и устроиться на террасе — на той самой, где Карнистир всегда принимал дорогих гостей, то есть, только братьев. Макалаурэ, впрочем, сейчас мыслями пребывал довольно далеко, и цедил вино мелкими глотками.       Но удержаться от комментариев младший из братьев не мог.       — Слишком очевидно, — буркнул он. — Все заметили твоё волнение. Ты едва не загнал своего лучшего коня. Он, вообще-то, еще валинорской породы.       Макалаурэ не отреагировал поначалу. Даже пища, предназначавшаяся ему в ужин, оставалась нетронута. Карнистир довольно долго сверлил его взглядом — еще со времен юности не переносил, когда старшие братья не отвечали на вопросы, подразумевающие ответы. Наконец, тот вернулся к реальности:       — Разве они не должны были быть уже здесь? Ты отправил гонца из моей крепости сразу же, как мы получили весть.       Карнистир пожал плечами.       — Наугрим, очевидно, пожелали их допросить. Никто бы не дал им уехать так сразу. А они — если это и впрямь они — очень многое могут поведать.       Маглор кивнул. Пусть наугрим и возможные союзники, и раньяр еще не давали повода усомниться в своей лояльности (кроме самого последнего, очевидного), он не мог определиться — больше худа или добра в предположении Морьо. Но, тем не менее, они нашлись. Вернулись.       Спустя какое-то время на горизонте, наконец, не появилась точка.       Суматоха во дворе сменилась напряженной тишиной. Хранитель ключей был бледен, словно с самого рассвета назначил себе дозор у главных врат, да и нес свою стражу до самого часа икс. В крепость Карнистира из Белегоста прибыла лишь небольшая крытая повозка, да двое дородных гномов на пони, остальные всадники были из нолдор, посланных навстречу.       Маглор, едва спустившись вниз, встал у стены, в тени, занимая роль наблюдателя. Карнистир, как хозяин, отправился лично встречать долгожданных гостей. Он же и заговорил с наугрим на кхуздуле, с уважением, но в тоне голоса сквозил вопрос. Ответные фразы были отрывистыми и не менее взволнованными, на что Морьо развернулся и отдал хранителю несколько хлёстких приказов.       Маглор подобрался. Гномий язык был ему в некоторой степени известен, но в виду отсутствия должной практики, их речь по-прежнему оставалась для него малоразборчивой: они как будто ворочали круглые камни во рту. Поток слов старшего на вид из гномов прервал только скрип повозки.       Дверца отворилась, под неё споро подставили ступеньки.       Первым спустился еще один гном. Или же гномка — наряд был богато украшенным, в усах и волосах блестели медные заколки и драгоценные камни. Маглор не сдержался и приблизился к брату — но несколько лениво, словно это был праздный интерес.       — Это целитель, — пояснил Морьо, и снова поджал губы. Он выглядел очень озабоченным, но менестрель интересоваться не стал: он скоро всё увидит сам.       Раз гномы прислали королевского целителя… они не рассчитывали на эльфийскую медицину, или полагали, что есть что-то, с чем сможет справиться только гном?       — Много горной пыли в легких, — с акцентом, но четко проговорил целитель, обращаясь сразу к ним двоим. — Я останусь здесь на какое-то время.       Спустя вечность, на ступеньку повозки встала человеческая нога, в очень потрепанном, прохудившемся сапоге.       Ирма двигалась тяжело и выглядела до предела изможденной. Лицо, прежде покрытое загаром, ныне казалось серым, будто припорошенным пеплом. Щеки резко запали, очертив скулы. Примечательные голубые волосы неровно острижены по плечи, лоб перехвачен какой-то тряпкой невнятного цвета. Не увидев феанорингов, она развернулась к повозке и встала одной ногой на ступеньку, позволяя следующему опереться на себя.       Рига. Он узнал его по рыжим волосам — но остриженным, как у беглого раба из Ангамандо. Одна рука у него была на перевязи, на ноге же виднелась странная конструкция, напоминающая клетку для голени. Некоторые прутья впивались прямо в плоть. Зрелище было не из приятных. Он опирался лишь на одну ногу и на Ирму — с другой стороны.       … в повозке были лишь эти двое да гном.       — Где остальные? — голос повелителя Врат разрезал гомон.       Ирма вздрогнула и повернулась. Она смотрела на него широко распахнутыми глазами. Но это были не глаза, а припорошенные пылью стекляшки.       — Им нужно лечь в постель, — вместо неё проскрипел целитель, — поездка сильно утомила их, они истощены. Нужно очистить лёгкие. Нужно заварить травы.       Карнистир дал знак хранителю, и тот провел процессию в подготовленные покои. Сам он с братом остался во дворе.       Он, право, не знал что и думать. Слова были бесполезны.       Гномий лекарь допустил их к раньяр лишь через несколько дней. Ирма и Рига поделили одну комнату — ту, что принадлежала Марии, чтобы целители могли присматривать сразу за обоими, как в военном лазарете.       Ирма полулежала на кровати и морщилась, опустошая очередную чашку под пристальным взором гнома. Отставив чашку, она отрывисто кивнула и откинулась на подушки. Свежий ветер трепал волосы, топорщившиеся густым ёжиком. Она была умыта и переодета в свежую одежду, но прежний цветущий вид за прошедшее время к ней едва ли вернулся.       Карнистир перевел взгляд на соседнюю кровать — согласно докладам, Рига пребывал во сне почти постоянно, просыпаясь лишь от того, что в него надо было влить очередную порцию микстуры, выводящей пыль из лёгких. Что до остальных ран — они были серьёзны.       Не ожидая приглашения, лорд придвинул кресло к ложу Ирмы и опустился напротив. Она посмотрела на него — с усталостью и малой толикой любопытства. Она едва открыла рот, как он спросил:       — Что произошло? Почему только вы двое?       — Нам нужен палантир, — одновременно с ним выпалила Ирма. Феаноринг отпрянул. Моргнул.       — Что?..       — Палантир, — выдохнула она, и мучительно закашлялась. Он не раз слышал этот кашель, проходя мимо этих комнат — мучительный, сухой, изредка с мокротами в виде кровяных сгустков. Видно было, что каждый произнесенный слог давался ей с трудом и болью. Но она торопилась высказать свою просьбу, перемежая её с рваными вдохами и кашлем. — Мы хотели… отправиться сюда сразу же, как нас нашли…. мы и шли сюда… тогда времени прошло слишком мало… А теперь много — Рига… король кхазад не отпускал нас, пока Фрор, целитель… не позволил, — она потянулась к прикроватной тумбочке, где стояла пустая чаша и сплюнула туда отвратительный серый сгусток. Отпила из другой чаши, и продолжила: — Нам нужен палантир, я обещала… взглянуть в него.       — Ты ничего не путаешь? — зло бросил Карнистир. — Разве имеешь ты право им распоряжаться? Палантиры принадлежат нам.       Ирма прикрыла глаза. Облизала губы, и снова подняла веки. Вдохнула.       — Миднайт… была последней, кто пропал, — она опустила взгляд на пальцы. — Там, в пещерах… нас было трое. Но мы спали… а когда проснулись, её уже не было. Но она… может быть… все еще там.       Дверь в их комнаты распахнулась. Ну конечно — его брат не мог пропустить признание. Слушал, остановившись у двери.       Оказавшись у постели быстрее, чем Карнистир что-то смог сказать, Маглор ухватил Ирму за ворот ночной сорочки и немилосердно встряхнул.       — Вы оставили её там?!       Ирма выдохнула. Кашлянула.       — Говорю же, нет. Но там кромешная темень, и верёвка, которой мы были все связаны… — она прикрыла глаза, и лорд Врат отпустил её, — мы искали, мы ждали… Мы даже думали, что она ушла сама. Но какой здравый человек уйдет так, на верную смерть?       Ирма отчаянно кусала губы, а они предательски подрагивали и выдавали её с головой. Они вернулись — о да, но какой ценой.       Ирма ван Лейден была совершенно неузнаваема. За те пару лет, что их не было, так измениться… Ранья резко вдохнула, проглатывая всхлип, и мучительно закашлялась, сплевывая мокроту прямо на вовремя подставленные ладони — пыль нехотя покидала её легкие, но когда покидала, то доставляла мучительную жгущую боль.       Маглор устыдился своего порыва. Натомест, он поправил для больной подушки и позволил ей откинуться обратно. Некоторое время они молчали, мрачно уставившись друг на друга. Вместо них заговорил Карнистир.       — Даже мой брат, хозяин палантира, всё же не смог дотянуться мыслью до Миднайт, что касалась его. Но чтобы установить связь в обход осанвэ, нужно быть по-настоящему близкими. Братом, сестрой, супругами. Иначе связи не выйдет.       Ирма кусала губы. Коротко взглянула на Ригу — от соседней постели доносилось лишь сиплое, прерывистое дыхание.       Маглор хмыкнул.       — Разве же он ей брат? — об иных вариантах думать не хотелось. Хотя в памяти настойчиво проступали письма, которыми обменивались эти двое в последний год жизни Миднайт в его крепости — даром, что прочитать менестрель их не мог, но от этого подозрения в самых разных направлениях лишь крепли.       Ответ его не обнадежил.       — За время нашего путешествия я поняла, что для этих двоих нет никого ближе друг друга — даже понимают друг друга без слов. И как только он не предвидел что она сделает? Он же всё понимал… — бормотание Ирмы сошло на нет. — В любом случае, у него еще есть супруга, Мира, — Маглор заметил, как едва дёрнулся уголок её губ, но она быстро подавила мелькнувшую эмоцию. — Если не о Миднайт, то хоть об остальных узнать бы.       — И всё же, — ровно, с расстановкой, цедил Маглор, — мне нужны веские причины, чтобы рассмотреть твою просьбу.       Ирма кивнула.       — Но не ожидай поэмы. Это будет короткий рассказ.       Собственный голос подводил. Лёгкие, ранее поражавшие своими карвонскими объемами, предали её. Она то и дело срывалась на комариный писк и заходилась сухим кашлем. Фрор являлся строго по часам и неумолимо возвышался над ней, пока она не опустошивала очередное ведро горькой микстуры, а после настоятельно советовал не сотрясать понапрасну воздух. Дышать мелко, неглубоко — занёс ведь Моргот этих несчастных в отработанные шахты… Сбереги Махал их слабые тела.       В том, что Моргот, Ирма уже давно не сомневалась. Последние сомнения рассеялись, когда они, охваченные слепой надеждой, а после — отчаянием, пытались пробиться сквозь каменную стенку, по ту сторону которой Рига обнаружил пустоты.       Её фальката быстро затупилась, а вскоре и вовсе раскололась на две части — а ведь работа Куруфина, которую так запросто не похеришь… Они рубились со стенкой отчаянно и долго, поднимая плотные облака пыли.       Рига сдался первым. Ирма впервые увидела, чтобы он не просто плакал — а навзрыд, тихо и обреченно. Да, ему было страшно, но и ей тоже — здесь не было часов, календаря, таймера, и они не знали, сколько времени они провели там. Возможно, Миднайт тоже боялась и попросту утопилась в озере, или спрыгнула с карниза в пустоту, не пожелав смерти от истощения и забитых пылью лёгких.       В том, что Махал — или кто наверху столь обеспокоен их судьбой — спас их слабые тела и такие же слабые души, она тоже не сомневалась. Слишком непростое, даже подозрительное везение, что гномья мелкая ребятня для своих очередных игрищ выбрала именно эти, дальние заброшенные шахты и услышали их почти сошедшие на нет крики. Подумать только — её, гладиатора, и Ригу, взрослого мужчину, который уж больше всякого иного повидал в жизни — утешали маленькие дети, успокаивающе журча что-то сквозь стенку.       Эльфам не нужно было знать об этом. Также им не нужно было знать об абайяри — непросто стереть целый год из жизни и памяти, но ей удалось его замять. Был пожар в лесу, какое-то полуорочье племя, дикие деревья, но таких полно и в Таур-им-Дуинат; а потом их нашел Лаэгхен, и они странствовали, в надежде найти следы остальных.       Где Лаэгхен? Он пропал незадолго до Миднайт. Они переходили горы вдоль хребта, надеясь спуститься во владениях Карнистира, но в пещере проломился пол. Он исчез, и осталось их трое. А потом пропала и Миднайт.       Ворон Лаэгхена? А, ворон самого лорда Врат… так его орёл задрал. Еще раньше. Подозрительно? Ну, об этом она судить не может, птичий язык ей незнаком.       Вот и весь сказ.       Они ничего не нашли. Ничего не узнали.       Потеряли шестерых. Вернулось даже не двое — одна с половиной.       Ирма чувствовала себя паршиво — ей, так-то, с самого начала было плевать, что там хотели от этого безнадежного похода Миднайт и Джеймс, и какую сказку они планировали сочинить для нолдор в оправдание после. На это тоже было плевать — здесь и сейчас. Этот мир их пережевал, перемолол в своих огромных жерновах, а от них — жаждущих жизни людей — остались лишь пустые оболочки, плевел на бесплодной земле.       Маглор мерил шагами комнату. Из всего выходило, что они теряли своих — по нелепой случайности, из-за страшного обстоятельства, неумолимо — одного за другим. Какой-то Рок шёл по их следу, загоняя как дичь.       Палантир… Зачем он им? С чего бы? Он чувствовал какую-то тайну, недосказанность. Наверняка, Миднайт рассказала друзьям о своем коротком опыте — а ведь даже ему, лорду, она не поведала о том, что видела. А вскоре после этого и вовсе сбежала… Неизвестность терзала. Ирма не желала поведать ему об этом, а у него не было к ней доверия. Ни к ней, ни к этому Штраусу, сбежавшему в забвение.       Когда он пришел говорить с ней наедине спустя еще некоторое время, Ирма, отведя глаза, поведала, что он, возможно, когда-то почти дотянулся до осанвэ Миднайт. Они знали об этом. Но, исходя из скупого рассказала, Миднайт от этой связи испытывала дикую боль, и посланный за ней лакивендо поил её опьяняющими травами, чтобы она легче её сносила. Вместо того, чтобы научить её открывать сознание… Упрятал под каменными сводами далеких северных гор. Из-за тех опьяняющих травы Миднайт и стала еще более рассеянной, ещё более замкнутой — Ирма была уверена, что всё началось именно с этого.       Он с приглушенным рыком смёл со стола всё, что было. Звякнула чернильница, и дорогие чернила фалатрим окрасили не менее роскошный ковёр мастериц Таргелиона. Шелестели, медленно кружа в воздухе, листы бумаги.       На столе из цельного дуба разливалось вино. В полумраке, тускло освещенном треножником со свечами, оно было очень похоже на кровь.       «Дешёвое сравнение», со злостью подумал он, музыкант и поэт.       Какой-то месяц назад она еще была здесь, в Белерианде. Он в это время был на юге, совсем неподалеку, охотился в лесах Оссирианда с близнецами и Финдарато. Она в какой-то паре лиг. Возможно, взберись она на вершину и обладай эльфийским зрением — увидела бы нолдорские шатры и знамёна внизу. Но не увидела. А вскоре пропала.       Это сводило с ума — вода убежала сквозь пальцы, чтобы воссоединиться с рекой. Река, что была, утекла, снова в неё не войдешь.       Канафинвэ не знал, что сводило с ума сильнее — желание этому рыжему поскорее проснуться или пожелание ему вовек не очнуться. Для этих двоих нет никого ближе друг друга.       Для гордого сына Феанаро это было странно и дико — испытывать ревность. И ревновать кого? Человека к человеку. Не-нолдо, не-эльда, не-квенди. Пришельца.       — Они ушли?       Ирма обернулась. Рига лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок.       — Скорее, выбежали в ярости. Ты давно очнулся?       — Слышал обрывки разговоров. Но всё как в тумане.       — Тебя поили маковым молоком, чтобы притупилась боль. Ты не помнишь, но ты орал, когда гномы пытались собрать твои конечности воедино, — у Ирмы на коленях покоился поднос, и она очищала от кожуры небольшие оранжевые плоды.       Рига помолчал, а потом спросил:       — Та же рука?       — Та же.       Вздох.       — Кажется, мне это было суждено, а…. они, они согласились дать нам палантир?       Лейден покачала головой.       — Маглор отказал, а Карнистир… я его и не видела с тех пор. Но я знаю, что против воли брата он не пойдет. Но ты еще можешь попытаться его убедить — ко мне он, кажется, предвзят. А еще Миднайт явно была ему дорога — он так взбесился, когда услышал, что она осталась в пещерах. Вернее, он посчитал что мы её там оставили.       С соседней кровати донесся хрипло-каркающий смех, а после порция надрывного, сухого кашля. Ирма подала ему чашу тёплой еще воды и мандарин.       — Не удивлен, он ведь сюда примчался, бросив очень важные дела… — Рига откашлялся и глотнул воды. Он был как будто рад этому наблюдению, но не без налета мрачного веселья. — Правая рука Маэдроса… Что ж, наша Миднайт сильно его расстроила.       — И всё же я думаю, если попросишь ты, он позволит тебе воспользоваться камнем. Если не к Миднайт, то к Мире. Он сказал, супружеская связь не менее сильна, чем кровная.       Рига поморщился.       — Вот уж что точно маловероятно.       — А что, я не права?       — Не лезь не в своё дело.       Ирма спустила ноги на пол. Босыми ступнями она ощущала камень, и это коробило. Ноги едва гнулись, и были как никогда слабыми — после стольких-то дней в кровати. Себя она утешала тем, что это всего лишь последствия сильного стресса — от этого и поредевшие волосы, и эмоциональная опустошенность, и в целом худой вид. Но что-то подсказывало, что организм просто-напросто выжимал из себя последние крохи в надежде спастись, а теперь наступил болезненный откат.       Ей понадобилось несколько минут, чтобы добрести до двери и схватиться за ручку и дёрнуть. Но дверь оказалась заперта снаружи. Ванная комната здесь предусмотрительно была, как и туалет. Еду и воду им приносили, служители даже помогали следить за очагом, где постоянно грелась вода — а то в их плачевном состоянии даже на туалетного столика дойти было огромным усилием. И всё же она вставала. Боролась неизвестно с чем и неизвестно зачем — скорее уж просто так, по остаточной инерции.       — Мы заперты? — осведомился Штраус.       — Похоже на то.       — Что ж, — с его стороны послышалось движение. Рига пытался встать с кровати, хотя его состояние было еще хуже — он не смог дотянуться даже до своего костыля.       Чудо, что у него вообще остались эти конечности. Когда взрослые гномы по зову молодёжи пришли им на подмогу и попытались пробить стенку кирками, она сама неожиданно обрушилась, вместе с частью свода — или что там было. Сверху посыпались огромные булыжники, с целью основательно пришибить раньяр и размазать тонким слоем то, что останется. Ирма успела отпрыгнуть, но не Рига — он был слишком опустошён чтобы вовремя среагировать. Камни раздробили локтевой сустав и голень. Он уже не побегает. Каждый шаг ныне давался ему с трудом.       Ирма оцепенела, когда в ярком свете нескольких факелов увидела бегущие струйки крови. Они стекались в небольшие озёрца, и в спёртом воздухе витал острый железный запах. Кровь текла из-под камней, взгромоздившихся идеальной пирамидой.       Она кричала, будучи уверенной в том, что вот — она последняя. Это не случайно. Это просто не могло быть случайным, потому что слишком напоминало фильм ужасов с дерьмовым сценарием. Тогда она почти двинулась, и двинулась бы, если бы не неожиданная доброта подгорного народа.       Наугрим смогли его спасти, а Фрор — собрать по частям. Он даже использовал особый, секретный сплав металлов, чтобы сделать протез для замены сустава в локте и стержнями соединить осколки кости внутри голени. От посторонних глаз массивную конструкцию скрывала длинная сорочка и одеяло.       — Помоги добраться до туалета, — смущенное бормотание отвлекло её от ужасных воспоминаний. Усмехнувшись, Ирма медленно двинулась навстречу.       — Ты не стесняйся, и я рядом могу постоять, и подпереть, пока ты писать будешь, — в голосе скользнул былой оптимизм. — Ты мне теперь почти что родной брат.       Рига усмехнулся.       — Не везёт мне с сёстрами, особенно — с названными.       — Это с Найт вы так братались?       Он умолк. Больная тема. Ирма поджала губы, впервые усовестившись за свой длинный язык, пока они медленно — нога в ногу, шагали в ванную комнату.       — Они помогут. Он поможет. Он будет её искать.       Напрасная попытка утешения, но Рига ухватился за неё, а может, просто подыграл.       — Думаешь?       — Я уверена. Ты не видел это его лицо, когда я заговорила о ней. И почему мы раньше этого не замечали?..       — Мы же не жили с ними бок о бок. А ты… ты же шутила об этом, и не раз?       Ирма закусила губу.       — Вот именно что шутила, я и про Эльзу шутила, и Марию… Но сейчас я чувствую себя отвратительно. И жалко. Просто… грустно, и горько, осознавать то, что на твоем месте хотели видеть не тебя. Чтобы выжил не ты, а кто-то другой.       — Думаешь, она мертва?       — Я не знаю. Я ничего не знаю…       Они ведь не спросили больше ни о ком — ни об Эльзе из Химринга, ни о Мире, ни даже о Марии с Джеймсом — о тех, чьи комнаты они сейчас занимали.       А через пару недель приехал гонец из Химринга — Маэдрос ожидал двоих раньяр к празднику, Вратам Лета. Рига убедить Маглора так и не смог.       Марах отнёсся к ним с неожиданным уважением и предупредительностью.       Не так. К ней.       Марах был довольно молод — кажется, даже моложе неё, светловолос и амбициозен, что было немаловажно для «должности» вождя. Он умел держать внимание толпы, он умел убеждать и добиваться своего.       Это Эльза почувствовала на собственной шкуре.       Марах оказался довольно-таки деятелен: он позволил Мире сохранить свою «школу», и более того, при всех нарёк её Наставницей — это был новый термин, ведь до того опыт передавался сначала внутри семьи, а потом между другими членами общины на совместных работах. Эльза прекрасно понимала, что они — с отличным от местного багажом знаний и опыта, являются свежим глотком воздуха для одних, толчком, ступенькой — для других.       Хотя та же Мира уступала Марии. Но Мария была согласна со своим новым прозвищем — «ведьма», и не стремилась идти с новым лидером на контакт. Новость о смерти Эски её не особо потрясла — словно она уже знала это.       А Марах настойчиво требовал устроить с Марией встречу. Вместе с тем, он давал понять, что хочет видеть Эльзу при себе — в виде лекаря и личного наставника, конечно же. Саму Эльзу не покидало смутное ощущение, что это она уже проходила.       Лечила-лечила, а как вылечила — отослали прочь, заниматься другими делами. И даже не лечить. Так ли уж худо она лечила? За время нахождения под крылом Марии и Миры, а после — Эстанно, она изрядно поднаторела в вопросах традиционной медицины, но и прежде Маэдрос не жаловался, и ему ведь и правда становилось лучше!       Марах был прозорлив.       После известных событий репутация троих пришелиц была неоднозначной. Их уважали, некоторые — справедливо остерегались, а Марию многие откровенно ненавидели, а если были недостаточно сильны — боялись.       Из всех троих наиболее незамутненной порочными действиями репутацией обладала Мира, но на ней стояла метка «блаженной», да и она сама ни с кем не стремилась идти на контакт и со стороны казалась инертной.       Эльза же неожиданно для самой себя оказалась деятельной. Марах как бы невзначай сталкивался с ней, когда осматривал новое поселение или случалось так, что нужно было рассудить внутренние споры. Спрашивал совета — Эльза отвечала с позиции «а вот у нас в Химринге…», надеясь тем самым привлечь интерес к далекому Химрингу и, наконец, вернуться домой.       Возможно, к тому времени она сможет убедить и Марию.       Марах так взаимодействовал, на самом деле, с каждым членом племени, будь он или она хоть сколько-нибудь отличившимся. Сам он был охотником, но уважал и собирателей, и ткачей, и тех, кто трудился над котлами. Он оказывал то же внимание и Мире, и Эльзе. Он относился к ним как к равным членам племени, признанным, неотъемлемым.       А еще у Мараха не было жены.       Для вождя это было важно: у него должны быть наследники. Он объявил, что вскоре выберет себе жену, и если она выберет его — небо да благословит их.       С виду, он уважал чужие решения и желания. Даже запретил иметь более чем одного супруга. Примером тому была семья Эски и Эффы. Несогласные с его решениями — ушли в тот же день, когда Марах захватил власть после смерти предыдущего вождя и одного из его сыновей.       Даже племя будто бы очистилось и посветлело — большинство составляли родичи Мараха, в той или иной мере светловолосые. Были и темноволосые, и смуглые — но их лица светлели, словно со смертью старого Вождя ушло и то время, что было пройдено под его рукой.       Но Эске — каким бы он ни был — Эльза была поистине благодарна. Он был вождем, и более всего ценил интересы своего народа, но к чужакам отнесся с редким мягкосердечием. Он вывез их из Кшетры, позволил вывезти Марию, соратницу Бэды. Даже после смерти сына он не наказал их. Эльза только спустя время поняла, как он на самом деле был добр. Или мудр? Или более прозорлив, чем Марах?       Всё же смерть его была ужасной.       А еще она помнила тот день, когда пришла к Мараху поговорить. Он был удивлен и даже обрадован, но удивился еще больше, когда она заговорила. Только вот его странная радость улетучилась сразу.       — Нужно похоронить Эску, — сказала она тогда с порога.       — И мы сделаем это, — он посмотрел на неё, приподняв брови, — я помню ваши уроки: тела нужно обязательно хоронить, и как можно дальше от селения, дабы не отравить почву и воду.       — Да, но я говорю о том, чтобы воздать ему должное, — Марах пригласил её сесть, и Эльза опустилась на прохудившийся ковёр.       — Отужинай со мной, — сказал он вместо ответа. В шатре курился запах мяса, а сам Марах ворочал мясо на длинных плоских гальках, выуженных из озера. Настоящий ужин охотника. — И обсудим это за едой.       — Но тут нечего обсуждать, — возразила она. — Он вождь, он вёл народ… Он вывел нас всех из Кшетры, довёл сюда, показал другую жизнь. Разве он не достоин уважения? Его смерть была ужасна, но по крайней мере, мы можем достойно его проводить.       Марах хмыкнул.       — Толку провожать того, кто уже ушел? Эска умер, и ему ни жарко, ни холодно от того, что мы будем делать с его телом.       Эльза сглотнула. На деле, он оказался неожиданным прагматиком. А ведь к мертвецам в племени относились более чем трепетно — какими бы они ни были.       — Но он останется в историях твоего племени. Важно дать им понять, что его решения были правильными.       — Он пытался выдать тебя насильно замуж и унизил твою сестру, что ныне поселилась в лесу, — резонно заметил Марах. — В чем же причина твоих действий? Какую цель ты преследуешь сейчас?       — На самом деле, никакую. Мне совестно перед ним. Оглядываясь назад, я понимаю, что он делал и почему. Он хотел лучшего — не для себя, но для всех. Он рискнул своими сыновьями, чтобы дать этому племени свободу от прошлого. Он не заслуживает того, чтобы его поносили и, того хуже — забыли, словно его и не было вовсе, — она понизила голос. — Если вы будете помнить ошибки прошлого, то больше не повторите их. На ошибках должны учиться, а не забывать их.       — Я слышу твои слова, — ответил Марах, предлагая ей тонкую лепешку с мясом, поджаренным на гальке. У Эльзы стоял ком в горле, но отказаться она не посмела. Надеялась только, что не видно было, как дрожали её пальцы, перенимающие лепёшку. — И ты говоришь правильные вещи. Однако, этому племени и правда нужно забыть.       — Трудно забыть то, сколько крови впитала в себя эта земля.       — И это тоже верно, — кивнул новый вождь. — И посему, я поступлю как мой предшественник: вскоре мы покинем это место.       — И куда же ты хочешь отправиться?       Он пожал плечами.       — Мир огромен. Где-то да найдется дом, способный нас принять.       Эльза воодушевилась, но он заметил её порыв и остановил её взмахом руки.       — Я знаю, о чем ты хочешь сказать. Но не торопись убеждать меня. Я верю лишь собственным суждениям — и этот урок я запомнил первым.       Эльза понятливо потупилась. Лепёшка в руках выглядела аппетитно, но ей приходилось отламывать по крохотному кусочку, чтобы съесть её всю и не обидеть хозяина дома.       Сам же хозяин запивал свою лепёшку брагой, и не сводил с неё пристального взгляда. О, она не сомневалась, что у этого охотника на неё — на них? — были свои планы.