Звёздный Предел

      Снаружи раздался скрежет замковых ворот, почти одновременно с ним — звук рога. Всхрапнула остановленная лошадь, гомон встревоженных эльдар. Среди них один, высокий и звонкий: «Донесение с границы!»       Маэдрос уже некоторое время не спал, но поднявшийся шум стряхнул с него остаточную паутину сна. Он поднялся с постели, принявшись неторопливо одеваться. Макалаурэ должен был прибыть сегодня. Что же его так задержало? Он догадывался, что посланец явился от него. Кано упоминал что-то о том, что хотел бы сделать крюк по пути в Химринг.       Через некоторое время, достаточное для того чтобы натянуть штаны, исподнюю рубаху и тунику, Нолонмар уже стучался в двери.       — Входи, — коротко отозвался он. — Что там?       — Посланник от принца Канафинвэ, мой лорд, — Нолонмар посторонился, и за ним показался тот воин-посланник, в предрассветных сумерках всполошивший Химринг. Он слегка запыхался, взлетая на одну из самых высоких башен и теперь стоял перед самим лордом, даже не успевшего переплести косу после сна.       — Мое имя Наланто. Лорд Канафинвэ велел доставить послание, поскольку сам он и весь отряд встали лагерем у северных границ Осады, неподалеку от поселения Возвращенных. Все пребывавшие там мертвы. И Возвращенные, и посланные лекари, а также посаженный хранитель из народа Врат.       Нолонмар округлил глаза и молча уставился сначала на него, а потом на самого Маэдроса.       — Убиты? — коротко осведомился лорд. На его земле! Не хотелось думать о том, что кто-то мог прорвать Осаду: ни дозоры, ни разведчики не сообщали ни о чем подозрительном. Наоборот, подозрительным было полное затишье. Маэдрос поморщился. Посланник коротко ответил:       — Нет следов сражения, мой лорд. Однако, лорд Канафинвэ считает именно так и просит вас приехать и взглянуть лично.       — Я приеду. Нолонмар! — громыхнул он. Советник вытянулся в струнку тут же. — Вели собирать отряд. Я хочу видеть в нем всех разведчиков последней луны, пятерых из моего личного отряда и… — он стукнул по подоконнику, — ранью Миднайт Скайрайс. На сборы даю три часа.       Он обратил взгляд за окно — на темнеющую гряду Железных Гор. Подозрительное затишье скребло душу когтистой лапой, но наконец он вдруг почувствовал, как втянулись её когти. Колесо неведомого Рока вновь пришло в движение.       За стенами крепости поднимался холодный ветер. Поначалу он был совсем невелик — только шевелил пыль вдоль ухабистой дороги, петлявшей между химрингских малых холмов, но чем дальше, тем больше приходилось терпеть удары ветра в грудь. Пальцы на поводьях коченели до красноты. Вскоре только приметная рыжина да красный плащ с золотой звездой пробивались сквозь вихрь метели.       К поселению они приблизились лишь в поздних сумерках. Взгляд сразу выцепил одинокие точки костров и темнеющие на фоне летящего снега фигуры дозорных. Немного в стороне от костров раскинулся шатёр — видно, Кано решил основательно взяться за дело. Дав знак оруженосцу, Нельяфинвэ спешился и перекинул тому поводья. Ветер подгонял в спину.       Макалаурэ находился внутри один. Маэдрос с раздражением оценил основательное убранство: металлическая переносная печка, топчан и даже стол и стулья. Неужели тащил в Химринг из Врат? Потом прогляделся: за исключением печки и топчана, вся остальная мебель выглядела слишком просто для младшего брата. Очевидно, тот не пренебрег вещами из близлежащих домов.       И только потом он сосредоточился на самом брате и понял, почему он до сих пор не проронил ни слова. Канафинвэ менял повязки. На высоком лбу блестела испарина.       В воздухе приторный запах вина и притираний смешивался со сладковатым запахом свернувшейся крови.       Тревога укусила сердце.       — Что с тобой?       — Не мешай, я сейчас закончу.       — Ради Эру, Кано! — не-ответ лишь разгневал. Маэдрос обогнул его и откинул в сторону надорванную полу туники. Рана выглядела не очень хорошо — свежая кровь проступала под слоями мази, а края подозрительно чернели, будто бы спеклись. Такого он прежде не видел. — Отчего не позвал одного из верных?       — С этой царапиной я могу справиться и сам.       — Насколько я могу судить, лезвием под рёбра — это вовсе не царапина. Я удивлён, почему ты всё еще позволяешь себе стоять на ногах.       Макалаурэ рассеянно кивнул, разрывая какой-то кусок ткани на тонкие полосы. Полурасплетенные волосы упали ему на грудь, и Маэдрос перехватил их здоровой рукой.       — Мне повезло, что органы не задеты.       — Тебе повезло, — сквозь зубы прошипел старший. — Что, балроги б его драли, с тобой произошло?       Маглор, наконец, отвлекся. Но ненадолго. Демонстрируя семейное упрямство, он зажал один конец самодельного бинта в зубах и принялся накладывать повязку. Маэдрос только и мог, что придержать ему волосы и шипеть на ухо.       — На рассвете сам увидишь, — пробормотал Маглор, отстраняя брата и перехватывая волосы лентой. Вид в целом выходил всклокоченный, да и сам он витал где-то далеко отсюда. Затем он неспешно продолжил мысль, будто вырванную из длинного внутреннего монолога: — …Я приказал не трогать тела: они оставлены ровно там же, где мы их обнаружили. Что до этого, — он отвел руку от свежей перевязи, уже начинавшей темнеть, — я имел неосторожность попытаться помочь единственному выжившему. Это его благодарность. Оружие лежит там, — он кивнул на топчан, заваленный разным мусором поверх шкур и разбросанных вещей из сундука.       Короткий неказистый клинок, короче обыкновенного кинжала. Ручка костяная, а металл… не металл вовсе.       — Это что, камень? — такой странный… весь в зазубринах, да и крошится в руках, если сжать острый край.       — Поразительное заключение, — в голосе Маглора сквозила морозная ирония. Затем он смягчил тон: — Весьма похоже, но, думаю, всё же не камень. Один из моих воинов-лаиквенди назвал это aglarmorni… — медленно, будто смакуя, выговорил на синдарине. — Меняют у наугрим.       — Камень тёмного блеска, значит. Интересно, что же это может быть, — Маэдрос бы с отвращением отбросил бы это неказистое орудие, мало не доставшее до сердца брата, но любопытство, щедро посеянное еще отцом, пересилило. Ручка действительно вырезана из кости — весьма искусно, надо отметить; чередующаяся рябь из лунок перемежалась с инкрустированными кусочками слюды, формируя чешуйчатый узор. На вершине рукояти — казалось бы, бессмысленные начертания, чем-то похожие на руны Румиля, но уж очень отдаленно — черточки и дырочки не складывались ни в единую сарат. Странный хрупкий камень был отполирован, в нем смутно колыхалось его собственное отражение.       Строгий голос предостерег:       — Не вздумай портить. Я хочу показать его Курво. Никогда подобного не видел.       — Как и я. Но кому только в голову придет делать оружие из подобной дряни?       — Уже утром ты его увидишь, — успокоил Маглор. Он ногой спихнул часть вещей на пол, установив массивный подсвечник у изголовья, и сел. Морщился, но помочь себе так и не позволил. — Всюду снег, и тела еще долго пролежат нетленными, если их не похоронить. Ты ел?       — У тебя еще есть аппетит?       — Я потерял прилично крови, мне не помешало бы восстановить силы. Как и тебе.       — Я отдам распоряжения, — Маэдрос устало отмахнулся. — Тебе нужен отдых, и не спорь.       — Как и тебе, — Маглор ткнул подсвечником в сторону, где оказалась еще одна постель из шкур. И без всякого мусора поверх.       Старший хмыкнул. Давно ему не приходилось делить покои с младшими братьями. Да и «покои» весьма условные…       Коротко кивнув, вышел наружу. Мысли толпились в голове, не найдя выхода — Макалаурэ внезапно держал крепкое аванирэ, не позволяя читать свои орэ и фэа. Эта замкнутость, не обусловленная творческим порывом или очевидной раздосадованностью, настораживала. Что ж… Делать нечего.       Нолдор двоих отрядов теснились у костров, подобно бездомным щенкам. Холод безжалостно кусал щеки и губы, снег запутался в волосах и осел на ресницах и капюшонах. Маэдрос вобрал полную грудь воздуха. За минувший час стало еще холоднее, чем раньше. Не к добру это.       В отсвете пламени он выхватил знакомое лицо.       — Йамель?       Нолдо тотчас соскочил с насиженного места и вытянулся перед ним. Маэдрос помнил его: именно он когда-то обнаружил Азояра и встречал Маэдроса на заставах неподалеку.       — Вы верно запомнили, мой лорд.       — Расскажи, что произошло, — воин явно удивился, ведь Маэдрос только что провел целый час в разговорах с братом, но постарался сохранить лицо.       — Докладываю. В минувшую седмицу лорд Канафинвэ получил донесение из поселения, где Ойлорэ, хранитель, должен был отчитаться о событиях минувшей луны. Возвратившиеся эльдар все как один были молчаливы и замкнуты, они не хотели говорить ни с кем, кроме своей небольшой общины. Ойлорэ долго боролся с этим, но бестолку, и целители разводили руками: они говорили, что нельзя исцелить тех, кто сам того не желает. Но в тот день они пришли сами: одного из них — имени я не знаю — свалила неведомая хворь. Тогда Ойлорэ немедленно отправился осмотреть несчастного и в своем письме был очень обеспокоен, ведь подобнго квенди доселе не знали. Лорд Канафинвэ отправил в поселение целителя в сопровождении пары воинов, и велел доложиться через два дня. Но с тех пор всё было тихо. И третьего дня лорд решил посмотреть всё сам. Мы прибыли вчера на рассвете и увидели поселение таким же, каким оно есть сейчас. Мы обыскали все дома: Ойлорэ убит, а целитель и двое посланных воинов пропали. Однако, все Возвращенные здесь.       — Были ли выжившие?       — Был один. Тьельмо обнаружил его, доложил немедля лорду Канафинвэ, и лорд пожелал взглянуть сам. Он едва открыл глаза, и тут же нашел силы ударить, — Йамель поджал губы. — Мы и сказать ничего не успели. Тьельмо убил его.       Маэдрос уставился на притихших нолдор: кто их них Тьельмо? Он и сам поступил бы так же, но перед этим вытряс бы из предателя всё, что тот только мог знать.       — Говорил ли он?       — Лишь бессвязные вещи, мой лорд. Что-то про Анар, настоящий и ложный, что-то про Тьму, что «истинна вовек». Если мне дозволено высказать предположение, — Маэдрос кивнул, и Йамель продолжил: — Я кое-что слышал от синдар о тех, кого именуют «темными эльдар», тех, кто подчинился воле Моргота на заре времен.       — Таких и «эльдар» называть не стоит, — Маэдрос кивнул сам себе. То-то Кано и рассказывать ничего не захотел. Нечего было. Шутка ли — найти выжившего и получить от него рану, едва ли не ставшую смертельной. — Ступай.       Тёмные эльдар… Макалаурэ непременно озаботится правильным их названием, ведь так легко можно спутать с мориквенди. Но это позже. Уже возвращаясь в шатёр, с котелком полным взвара и свертком съестного под мышкой, он натолкнулся на острый, обеспокоенный взгляд Миднайт Скайрайс.       Она смотрела искоса в сторону шатра, с явной тревогой и страхом. Но ни подать голос, ни подняться не смела.       Маэдрос хмыкнул на это и вернулся к брату.       … А ведь кажется, каких-то странных эльдар повстречали и раньяр в своем путешествии на восток.       Она всю ночь провертелась без сна. Когда встала по нужде, метель уже поутихла, и солнце медленно вылизывало пасмурное небо. Уримэ приветствовал её тихим ржанием, когда Миднайт сунула ему казённый кусок сахара.       Бездумно скользящий по расстилавшейся вдаль истоптанной долине взгляд наткнулся на очередной зубец горного хребта на севере — за ним как раз скрывался последний луч солнца, вычерчивая огненный контур по силуэту горы.       Странное чувство дежавю.       Миднайт отмахнулась от мыслей, больше походивших на назойливых трупных мух. Судя по тому, что она слышала вчера у костра, не здесь им кружится, не здесь.       Подумать только… Столько убитых! Трое квенди пропали без следа. Один нолдо из Врат, смутно знакомый, рассказывал о том, что Макалаурэ сразу отдал приказ искать пропавших. Но их не было ни в едином доме — ни живых, ни мёртвых. Маэдрос, услышав то же самое, отправил нескольких из Врат на разведку — по горячим следам, так сказать. Если они вообще были, эти следы.       Опасались худшего — что Ангамандо вновь проснулось. Миднайт хотела добавить: «оно никогда и не засыпало». Стоило вспомнить взорвавшуюся подземным огнем исполинскую гору, залитые пламенем далёкие северные пустоши, не иначе как чудом не догнавшие беглецов; землетрясения в Эред Луин, огромные подземные пещеры; гибель Лаэгхена и вообще всех, с кем они сталкивались по ту сторону Белерианда.       Весь этот ужас вытеснял здравое суждение, толкая в пропасть первобытного ужаса. Но Миднайт сосредоточилась на Уримэ: дать ему сахара, растереть шкуру, проверить поклажу, засунуть припасённый для себя леденец за щеку. Засунуть кинжал в голенище, кинжал поменьше — в рукав, повесить меч на пояс, запахнуть потуже плащ. Даже в нолдорских сапогах мёрзли ступни, и она методично протаптывала тропинки, пока в следах не зачернела земля.       Дозорный из отряда Майтимо видел её метания, но понимающе молчал. Здесь каждому было не по себе.       Да еще и Макалаурэ носу не казал весь вчерашний день… Вернувшийся с ними к своему лорду Наланто упоминал, что его ранили. Миднайт знала, что тела эльдар выносливы, и, бывало смертельная для человека рана, будет всего лишь серьезной и вполне оперируемой для эльда. Но вспомнить того же Маэдроса после Ангамандо… Тогда даже Мария чувствовала беспомощность.       Миднайт запрокинула голову к небу и зажмурилась: Анар был хоть и бледный, как начищенная тарелка, но светил достаточно ярко. Тучи разошлись, это хорошо. Больше будет видно.       Скормив Уримэ последний кусочек сахара, Миднайт двинулась обратно, вдоль палаток. На часах — теперь она могла разглядеть — стоял Никвэмбаро, нолдо из химрингских разведчиков. Миднайт слышала краем уха, что Маэдрос приказал включить в отряд всех разведчиков последнего месяца, и этот молчаливый эльда был как раз из них. Его лицо было рассечено не-давнишним шрамом, еще не успевшим обрасти розовой рубцовой тканью.       Нолдо заметил её изучающий взгляд. Надрубленное ухо дёрнулось, но он ничем более не выдал своего раздражения.       — Слышала я про подозрительное затишье на равнине в последние годы, — словно ни к кому не обращаясь, начала Миднайт, — но со стороны Врага это было бы глупо: совсем ничего не делать столько времени.       — Это не нашего ума дело, — сухо заметил дозорный. — Здесь высокие лорды, они рассудят верно.       — Наверное как-то так говорили и в Валиноре, только в отношении Валар, — Нинквэмбаро бросил на неё уничижительный взгляд, как бывало, стоило ей начать рассуждать о жизни в Валиноре — никакой нолдо не терпел подобного. Но теперь как-то было всё равно. — Но и ты прав. Всё таки… Нельяфинвэ уж точно знает больше нашего.       Нинквэмбаро ответить на такую дерзость не успел: позади хлопнул полог красного шатра, и наружу показался сам Маэдрос. Уже одетый, но вместо привычных доспехов его защищала только плотная варёная кожа.       Он заговорил с оруженосцем — с такого расстояния Миднайт мало что могла расслышать, но вскоре остальной лагерь начал просыпаться, готовясь к основному действу.       Посланные накануне разведчики из отряда Маглора доложили: никаких следов по меньшей мере на пять миль к северу, и на три — к востоку и западу соответственно. Южнее — заставы и сами Врата, если пропавшие — или выжившие — отправились туда, вести давно должны были их настигнуть. Разумеется, они могли бы уйти еще дальше, но тогда трагедия случилась много, много раньше. А Маглор всегда был бдителен и не стал бы мешкать.       Маэдрос всю ночь не сомкнул глаз, вполуха слушая неровное дыхание брата, в оба глаза уставившись на карту, которую он знал наизусть, и всем разумом обратившись в сторону Железной Твердыни, за которой скрывались помыслы Врага. В чем резон отпускать рабов, а после обрекать всех на смерть, когда те даже не достигли крепостей?       Но рассвет наступил в положенный срок, а стоящая мысль в голову так и не пришла. Зато можно было увидеть мёртвое поселение воочию.       Он оглянулся по сторонам: часть верных сменила разведчиков, часть занялась подготовкой к погребению. Ему нужен был свежий взгляд.       — Ты, — он кивнул подбородком стоявшей невдалеке ранье. — Идёшь со мной. Вы четверо, — своим из Химринга, — обыщите каждый дом. О любом подозрении сообщите незамедлительно.       Ни стона коровы, ни лая собаки. Поселение было мертво и безмолвно. Условную границу отмечали загоны для скота: но его не было. Не было даже бродячих животных, коими неизбежно становятся осиротевшие псы и кошки.       А затем он увидел тела. С десяток замерзших трупов, валявшихся то там, то здесь, просто в снегу. Незахороненных, не отпетых.       Маэдрос остановился, одновременно стараясь и запомнить как можно чётче, и навсегда забыть эту картину. Когда-то жившие, танцевавшие и певшие у костров, а ныне убитые — все лежали в странных, скрюченных позах, как будто падали на землю и, группируясь, пытались защититься от ударов, сыпавшихся сверху. Отвратительное зрелище. Маэдрос поджал губы: он подобное уже видел. Когда эльдар, закованные в цепи по рукам и ногам, дрались друг с другом, как дикие звери, за кусок червивого мяса. Чары Моргота никому и никогда не позволяли сбежать в Мандос.       За его спиной кто-то пошевелился, и Маэдрос возвратился в настоящее: Миднайт, осторожно обогнув его, двинулась вперёд. Шаги её были лёгкими, а лицо, хоть и хмурое, не отражало приличествующей скорби.       Натянув перчатки, она присела у мёртвого эльда и перевернула его на спину. Его глаза были открыты. Затем Миднайт начала осторожно отряхивать налипший снег с его одежды, как будто расправляла новое платье. Но лицо её было по-прежнему сосредоточенным.       — Странно, — сказала она, — я не вижу крови. Его надо раздеть, чтобы посмотреть, нет ли гематом.       — Раздеть? — хрипло переспросил Маэдрос. Для него, аманэльда, это всё выглядело бы не иначе, чем унижением покойного. Насмешкой, надругательством.       Миднайт кивнула.       — Нужно осмотреть остальных. Если не будет гематом, то тогда это не смерть от побоев. Хотя ваши тела и сильнее… людских, кто знает, что здесь произошло.       Она двинулась дальше. Маэдрос задержался лишь для того, чтобы опустить погибшему веки: ранья сделать этого не догадалась.       Девять, десять, пятнадцать… Есть ли в домах? Некоторые двери гостеприимно распахнуты, да только внутри обитает один лишь холод, а факела или лучины она с собой не взяла. Даже если там есть еще мертвецы, или нет, кто это мог сделать, зачем? Орки не оставляют тел. Живых угнали бы в Ангамандо, а мертвых съели.       Но Миднайт не отпускало странное ощущение сырости: погода стояла хоть и холодная, но сухая, и снег не успевал таять. Под протоптанным кое-где снегом проступала чёрная, промёрзшая земля. Но сырость, как из затхлого погреба, где уже даже проросли грибы, призраком витала в воздухе.       Кровь?       Один из убитых полусидел-полулежал у самого порога дома, в самом исподнем, словив нож прямо в грудь. Кровь пропитала ночную сорочку и скопилась лужицей в снегу.       Маэдрос опередил её, в два шага подлетев к телу.       — Этот из нолдор.       — А те, что до этого…? — но ответ был не нужен. Миднайт вздохнула, остановившись поодаль. — Стало быть, это тот самый хранитель, либо один из тех, кто приехал с ним.       Пальцы левой руки осторожно коснулись рукояти с клеймом форменосских кузниц. Весь клинок погрузился в плоть до основания. Нолдо даже не успел защититься или даже осознать, что происходит — его убили прямо на собственном пороге.       Маэдрос выпрямился во весь рост. Обогнул труп, толкнул дверь и вошёл внутрь.       Миднайт медлила, оставаясь снаружи. Ни один из интуитивно объяснимых для человека сценариев не укладывался в рамки законов и обычаев эльдар. Но если их опустить… Маэдрос выглядел не встревоженным, он выглядел очень разгневанным — так бывает, если знаешь причины. Или догадываешься о них.       Видать, не всё так тихо и гладко было в Белерианде, покуда они путешествовали.       Миднайт оставила его и пошла дальше по улице. Алгоритм действий был уже отработан: присесть, перевернуть, проверить на наличие повреждений. Ни-че-го. Если и впрямь была драка, то даже лица не остались бы чистенькими, без единого синяка или сломанного носа. Украдкой оглядываясь по сторонам, Миднайт закатала рукава рубашки очередной жертвы до локтя и задрала подол: тело было чистым, без единых пятен. В том числе трупных.       Она совсем мало разбиралась в медицине и биологии, но кое-что понять мог даже тот, кто только отсидел обязательных три курса по анатомии, оказанию неотложной помощи и уходу за больными/ранеными. Был еще четвертый, для любителей, курс примитивной фармакологии, но ни сама Миднайт, и никто более из её знакомых не-медиков и около того, их не проходил.       Но даже так, зная самые азы, отсутствие трупных пятен, и вообще без каких-либо следов гниения и разложения, настораживало. Холодок забрался по спине вверх и пощекотал загривок. Миднайт торопливо заправила тунику обратно и поднялась. Какой только бред в голову не лезет.       Но в глаза бросилось еще кое-что. Глина.       В запотевшем окне дома, возле которого она остановилась, на подоконнике по ту сторону, стояли кривобокие глиняные горшки со знакомыми узорами красной краской. Миднайт толкнула дверь.       Внутри был слабый полумрак — все окна, кроме одного с горшками, были закрыты ставнями. Пол был начисто заметён, убран стол, зола из печи убрана в толстый куль, который лежал тут же. Вдоль стен — простые деревянные полки, и сплошь горшки, горшки… Ничего, кроме горшков. А в горшках — Миднайт поднимала крышки одну за другой — ничего, кроме краски. Словно здешним жителям совсем не нужна была еда.       Даже личных вещей нет. Ни домотканных простых одежд, ни подушек, ни матрацев и одеял для постелей. Не похоже на нолдорский быт. Не похоже на синдарский — о нём она была наслышана. Скорее чей-то… где-то между. Словно закостенелого бродяжку (привет, самоирония) запихнули в цивилизованные условия, но не объяснили исходные данные.       А ведь одежда на нём была нолдорская. Миднайт покинула дом, с горшочком краски в руках.       Снаружи стоял один из тех нолдор, пущенных Маэдросом обыскивать поселение. Миднайт не помнила его имени.       — Что это? — спросил про её ношу.       — Краска. В том доме нет ничего, кроме горшков с ней. Даже одежды. Даже еды. Только это, — она потрясла горшком. — Взгляни на лицо: он же не из нолдор?       — Не можешь отличить нолдор от мориквенди? — хмыкнул воин. Миднайт пожала плечами. Были у всех эльдар схожие черты: тонкие линии красивых лиц, шелковистые волосы всех цветов, тонкие кости, приятная глазу стать. Среди одного народа больше тёмненьких, среди других — светленьких. Рыжие везде редки. Но нолдор чаще выдавал горящий взгляд, сжатая челюсть и ярко выраженная мимика — они совсем не скрывали своих чувств. В динамике их различить было еще возможно, но вот так… Миднайт отмахнулась. — Нет, он не из нолдор. Но и не из здешних синдар.       В голосе нолдо вдруг засквозила странная нота:       — Ты только посмотри… на эти черты, — Миднайт вздрогнула, едва не выронив горшок из рук.       Нолдо склонился над телом, придерживая то за голову — теперь ранья чётко видела немного выступающую челюсть, и неправильный прикус, когда её собеседник раздвинул убитому губы. Зубы были кривыми и заостренными, как колья.       — Орк, — выдохнул верный Маэдроса. Следующее он почти прокричал. — Орк в обличье эльда!       Миднайт покачала головой. Если Маэдросу когда-либо было интересно знать, как выглядели абайяри и его престарелая пра-пра-пра-в-периоде-бабка, то теперь он вполне мог удовлетворить своё любопытство.       Нолдо, зарезанный собственным кинжалом, и впрямь был Ойлорэ — тем самым хранителем. Обыск его дома ничего не дал — обычная утварь, которую берут в длительные поездки; сундук с одеждой, который он то ли не разобрал, то ли наоборот — складывал впопыхах; недоеденный промёрзший ужин из полбы и солений, запечатанное домашнее вино, которое любили делать в северных землях из лесных плодов; и ни-че-го существенного. Самым существенным оказалась неспособность нолдо, пережившего исход, плавание и все битвы в Белерианде, защититься.       Его, замершего над столом, где писчие принадлежности, заляпанное чернилами письмо (до такой степени, что невозможно прочесть содержание), окликнул Мельпарма, оруженосец. Не дождавшись, пока лорд обернется, он зачастил:       — Мой лорд, там, кажется, нашли орка. Точнее, не то эльда, не то орка. Лицом эльда, а внутри как орк…       — Веди.       Сбежавшиеся воины расступились полукругом, пропуская его. Только двое так и стояли двумя истуканами, нависнув над телом: Сарниль из его отряда, и ранья Миднайт с каким-то горшком в руках. Она заметила его прибытие первой, и нервно кивнула на тело, не дожидаясь его вопросов:       — Он из абайяри.       Сарниль посторонился, чтобы ему было лучше видно запрокинутую голову с принудительно раскрытым ртом: почерневшее нёбо, скученные гнилые зубы, которые он видел не раз в непосредственной близости, и, внезапно — обрубок языка.       — Если бы я не решил проверить рот, он и далее казался бы обычным эльда.       — И что же тебя насторожило?       — Неправильные черты лица, — ответила за Сарниля Миднайт. Неудивительно, что она, осмотрев тело достаточно хорошо, не обратила внимания на этот элемент не-шаблонности: всё-таки она родилась среди людей, где отклонения от нормы нормой же и являются. Потому и пропустила подобное буквально у себя под носом. Она протянула Маэдросу горшок, демонстрируя содержимое:       — Этот дом уже обыскали. Там ничего кроме краски, подобной этой. Квенди, которых мы встречали за Эред Луин, раскрашивали лица. Запах мне кажется таким же. Странно только, что на его лице краски нет.       — Мог и смыть, — буркнул кто-то из толпы, явно не до конца улавливая суть. Маэдрос, очевидно, не делился её рассказами.       — Что-то еще? — осведомился Маэдрос, уставившись на неё.       — Совсем нет следов разложения. Я не знаю, нормально ли это для квенди, или последствия сильных заморозков… Но если они здесь лежат с прошлой недели, это всё равно ненормально.       Он кивнул, и махнул рукой.       — Подговьте помосты для сожжения тел. Здесь больше нечего делать. Ты, — Маэдрос снова повернулся к Миднайт, — следуй за мной.       Его брат уже очнулся и даже успел выйти наружу. Маэдрос застал его, когда Маглор выслушивал отчеты разведчиков, которые уже доложились ему самому пару часов назад. Завидев Нельяфинвэ, он махнул рукой, отпуская уставших воинов отдыхать.       Губы сжались в тонкую полоску, заметив спутницу, следовавшую в пяти шагах за братом.       — Что там? — спросил отрывисто.       — Чертовщина какая-то, — буркнул Маэдрос. — Все мертвы, нет видимых следов убийства, лишь один Ойлорэ получил нож под рёбра. Но не был настолько везуч, как ты, — ранья за его спиной встрепенулась. Её потрясенный золотой взгляд жадно вперился в фигуру младшего феаноринга, но Маглор предпочел не заметить. — Но, полагаю, это ты и сам видел.       Макалаурэ покачал головой. Раздумывал кое-что с мгновение, а после со вздохом поправил:       — На самом деле, ножом он получил от Тьельмо. Это он тот выживший, кто отблагодарил меня кинжалом.       — Что? Но зачем тогда Йамель солгал?! — воскликнула Миднайт, встряв в разговор. Маглор видимо поморщился, но, увидев поднятые брови брата, сухо ответил:       — Потому что это был мой приказ. Он не говорил, что выживший не был Ойлорэ. И не говорил, что Ойлорэ был убит раньше, чем мы приехали.       — Тогда зачем ты приказал ему это?       — Хотел, чтобы ты взглянул на общую картину непредвзято, — с прежней прохладцей ответствовал брат, — иначе трезвый взор был бы омрачен знанием о предательстве. Достаточно, что это знал я; я позвал тебя только за этим. И ты нашел этого…полуорка. Мои подданные не подумали бы раздеть мертвеца. Догадываюсь, чья это была идея.       Он бросил острый взгляд на ранью. Маэдрос глухо вздохнул, сжимая переносицу. Что ж, вчерашняя отчужденность брата, по крайней мере, теперь имела внятное объяснение.       — Но это не объясняет поступка Ойлорэ, — продолжил Маглор. — Он был предан мне, из моего сравнительно ближнего круга, потому я и отправил его приглядывать за поселенцами. Его письмо встревожило меня: хотя послание было четким и внятным, встревожен показался и он сам, отчего я и поспешил сюда.       — Тому я знаю лишь одно объяснение: Воля Моргота, пленившая его орэ и фэа.       Его слова грянули как гром среди ясного неба. Маэдрос круто повернулся, но сзади была лишь ранья Миднайт, внезапно выронившая свой драгоценный горшок из вздрогнувших рук.       Краска, не застывшая даже в такие морозы, заляпала красными пятнами её сапоги, штаны и край плаща Маэдроса. Миднайт, не дыша, смотрела вниз, на осколки горшка.       Неприятное подозрение зашевелилось в нём.       — Ранья. Ты...       — Так, — прервал Маглор его нарастающий тон. Он сказал это тем своим особенным голосом, из-за которого отец и назвал его «Канафинвэ». И пусть младший брат оставался младшим, когда он подобным образом брал инициативу, Маэдрос позволял ему это. Макалаурэ указывал на свой шатёр и смотрел Миднайт глаза в глаза — впервые за весь разговор, — ты идёшь со мной. Расскажешь мне всё, что знаешь.       Не то, чтобы Маэдрос не был уверен в том, что она поведала в Химринге обо всех своих злоключениях. Но очевидно — с его братом её связывали особые отношения, и, как знать, может ему она расскажет то, чего так страшится.       Воли Врага? Что ж, он и без того давно подозревал это. Иначе бы и не позвал с собой на встречу с братом в этой пустоши.       Миднайт старалась держать голову прямо, и побороть дрожь — нет, тремор — в руках. Но проклятый горшок с краской был таким скользким от натёкшего на него инея… А Маглору, как всегда, понадобилось просто рекордно минимальное количество времени, чтобы распознать причину её испуга.       Видит Бог, или кто сочиняет её жизнь там наверху (хотелось бы, чтобы это исходило из-под пера где-то «наверху», а не где-то через долину к северу), она старалась удержать себя в руках, когда увидела того мёртвого абайяро. Что он делал здесь, так далеко от остатков своего народа? Или был он из тех, несчастных, кто до сих пор не имел шанса выбраться из подземелий Утумно, а после Ангамандо?       Маглор откинул порог, пропуская её внутрь и отпустив нарисовавшуюся стражу восвояси. Что ж, по крайней мере, разговор и правда будет приватным. Только за это можно быть ему благодарной.       Нолдо на ходу скинул плащ и перчатки — внутри было слишком натоплено, и к тому же примешивался сладковатый травянистый запах лекарств. У Миднайт даже на мгновение закружилась голова, а руки потянулись к застёжке тяжелого мехового плаща, как Маглор взял со столка кувшин и плеснул на жаровню, разом туша огонь.       Поднял взгляд. Всё такой же — ясный и стальной. Сейчас немного темнеющий, как зимнее небо в сухую грозу. Губы по-прежнему сжаты в бледную линию, а под глазами залегли тени. Он, кажется, долгое время не спал. Или спал очень плохо. Он ведь ранен.       Канафинвэ Макалаурэ был любителем разожжённых каминов, натопленых комнат, когда как Миднайт Скайрайс промораживала свои комнаты даже зимой.       — Итак, ты здесь.       — Здесь, — отрицать такое глупое утверждение? Даже если в случае с Канафинвэ оно имело двойное, а то и тройное дно.       Нолдо только кивнул, налил себе что-то в серебряный кубок и удобно устроился на простом стуле, наверное, взятом из деревни. Даже ногу на ногу закинул, уперевшись щиколоткой в колено. И голову наклонил в таком узнаваемом, издевательском жесте, мол, ври, но постарайся быть убедительней.       — Рассказывай. Что ты делаешь здесь?       — Я прибыла с лордом Нельяфинвэ из Химринга. Он приказал отправиться вместе с ним.       Его губы на миг сжались в тонкую линию, прежде чем разомкнуться вновь:       — Ты прекрасно знаешь, что я жду от тебя не этого ответа. Но, чтобы впредь не было недопониманий, буду говорить прямо: зачем ты вернулась в Белерианд, во владения нолдор?       Заполнивший пределы шатра голос был холоден, как сами льды Хэлкараксэ, наверное. Миднайт медленно выдохнула, с трудом отведя взгляд от собственных испачканных одежд и сапог. Почему-то в шатре алая краска приобретала багряный оттенок, и складывалось впечатление, что она вброд шла в чьей-то крови.       — Потому что всюду, где бы мы ни остановились, за нами следовала чья-та воля. Нам не хотелось думать, что кто-то направляет нас мягкой, но неумолимой рукой, что кто-то определил наши жизни до того, как мы ступили в ваши пределы, — Миднайт сделала паузу, подняв на него взгляд. Макалаурэ так и смотрел — неумолимо. — Но почему-то каждый раз с нами что-то случалось. Или мы становились свидетелями чьего-то конца. В огромном лесу далеко к востоку от Эред Луин, обитало племя квенди, покрывавших свои тела краской, но не отличавшихся многословностью. Они напали на нас, ранили и захватили в плен, а затем сбросили в яму с мертвецами, бросив там умирать. Но вскоре их уничтожил лесной пожар. Никто не выжил, — Маглор молчал, прерывая зрительный контакт лишь для того, чтобы сделать глоток, а Миднайт продолжала монотонный рассказ, уставившись на погасшие угли, — затем были абайяри. Они приняли нас почти милостиво, но колдовство их не позволяло различать течение времени, и отличить лето от зимы: там мы провели больше года. Они жили внутри огромной горы. Но когда мы решили уйти, гора разверзлась, и из недр её хлынула лава и пепел. Нам удалось уйти и на этот раз. А потом, как ты, должно быть, уже знаешь — была попытка преодолеть Эред Луин по поверхности гор. Но продолжительные камнепады не позволили нам это сделать.       — И тогда вы решили идти через пещеры, — заключил Маглор, отставив свою чашу.       Миднайт усмехнулась.       — «Решили», как же. Под нами проломился пол пещеры, в которой мы укрывались от летящих сверху камней, и мы, лишь чудом оставшись в живых, попали в те проходы. Тогда погиб Лаэгхен.       Миднайт коснулась рукой бусины, нить с которой все еще опоясывала её запястье.       — Хотя, это вряд ли можно посчитать «чудом», — пробормотала она, зная, что уж эльф услышит её в любом случае. — Такое же чудо, как побег этих несчастных из Ангамандо.       Маглор поднялся, приблизившись к ней за один удар сердца.       — Что ты хочешь этим сказать? — прошептал, близко-близко склоняясь к лицу. Миднайт подняла взгляд. Ну как, как такое облечь в слова, чтобы после остаться живой?       Канафинвэ видел её мучения. Она силилась что-то сказать, но вела себя будто рыба, выброшенная на берег. Миднайт закрыла лицо руками — треклятая бусина лаиквендо оказалась перед глазами — и замотала головой.       Тогда он, почти полностью уверенный в неудаче, попытался коснуться её осанвэ. Когда-то он пытался её учить мысленной речи, и хотя свои мысли вкладывать он мог, в ответ лишь получал полуоформленный в речь поток орэ, смутные образы и всегда, неизменно оказывался вытолкнут. Потом же её орэ отгородилось плотным, чужеродным аванирэ, сквозь который не то что не пробиться — он чувствовал, что лишь вязнет в незнакомой топи, в которую превратилась дверь по ту сторону туго натянутой нити.       Но, Эру, в этот раз она поддалась.       Он лишь потянулся, и тут же отпрянул, ошпаренный. Это был всё тот же ворох мыслей, чувств и эмоций — но он бурлил и пенился, как запруженная река, но то, что он увидел, позволив ей хлынуть… «…Всё твое существование… вся твоя жизнь — ты обязана этим именно Ему…» «Вещами снабдила, вот. И лошадьми», голубоволосая ранья держит пегую кобылу за поводья. Пожимает плечами, стоя посреди равнины в зените солнца. «Странная она, эта королева…» «Я виноват перед тобой, Энтеломэ. Если бы я не был так слаб духом, то не пустил бы тьму в свое сердце» «Народ братоубийц, преступивший все мыслимые законы Всеотца, осквернивший землю от Святилища Вод до Великого Леса. Мы Безмолвные судьи Молчащей Матери-Земли. Ежели сама Арда не в силах выносить непослушных своих детей, наш долг — избавить её от этого бремени», полуобнаженный воин с черно-белым лицом заносит зазубренный клинок над рыжеволосой головой. «Плоть твоя да вернется в её, нерождённый сын, и когда придет срок — ты возвратишься, Исцелённый», а в ушах звенит надрывный женский вопль. «…Нет никакого мирка, и не было» «…Я подарю тебе Благословение», огненное лицо близко-близко, а лоб горит от невидимого клейма. «…Потому твоя песнь — нема. Ты говоришь, но с уст не слетает ни звука. Ты говоришь, но Земля не отзывается тебе. Что бы ты ни сказал, что бы ты ни сделал — Земля будет молчать. Ибо тебя нет. Так какое тебе дело, ходить тебе в зримом мире незримым или же быть зримым для Его глаз?» «… избежать пророчества — то, которое про семерых. Рассказанное еще на Празднике Объединения». Смуглый ранья усмехается, уголками губ вниз. «Тогда кому остаться последним?» «Мы как листья, гонимые ветром: оторвавшись от родного дерева, к другому нам не пристать» «…Я живой, я живой…» повторяет рыжеволосый, мечась в бреду в грязной постели. «Не живой», твердит квендо по ту сторону решетки. «Там ты вспомнишь, кто ты есть. Ты забыла. Возьми в руки своё оружие и вспомни» «А вы…долго же вы шли. Бессмертные души в смертных телах», старуха с щербатой орочьей улыбкой и сиянием предвечных звёзд в глазах, протягивает сухие, сморщенные ладони. «Огромная, страшная сила призвала вас из темнейших глубин Эа, и пусть она есть Искажение, всё во благо Его. Всё в угоду Замыслу.» «…Пробуждайтесь, дети Творца, пробуждайтесь! Настало время жизни! Время жизни, Дети Эру, время сеять…» «Все-таки смерть и бессмертие… Как временность и постоянство — очень плохое сочетание», фыркает блондинка. «Истинно говорю тебе: Дар квенди — жить в Арде её срок и умереть вместе с ней. Дар людей — смерть, что освобождает их от оков.» «Оставь меня, Энтеломэ, иди на свет»       Едва он отпустил её орэ, прервав почти насильственное осанвэ, Миднайт будто бы стала ещё меньше, ссутулившись и сгорбившись, как замученный пленник. Она спрятала лицо в ладонях, а её плечи — О, Эру — вздрагивали от беззвучных рыданий.       Маглор отступил на шаг, всё еще потрясенный и оглушенный, обессиленно прислонился к столу. Жалобно звякнула чаша, покатившись и упав на пол.       — Никому об этом ни слова, — слов хватило только на это. — Никому. Нельо я скажу сам.       «Если скажу»       «Я не хочу умирать», её мысль острой иглой вонзилась в сердце. «Я не хочу...»       — Ты думаешь, я убью тебя?       Её осанвэ смолкло. Миднайт медленно отняла руки от лица. Её глаза покраснели, а щеки блестели от слёз. Сердце пропустило удар. Он прежде никогда её такой не видел.       — Да, — прошептала она. — Плевать, предавала я или нет… если даже я сама не знаю, принадлежит ли моя воля мне самой, или нет. И мои ли мысли в голове.       — Вряд ли Моргот знает о разговаривающих палантирах, кораблях, имеющих собственный разум, и уж тем более об эрухини, живущих не под властью Стихий, — он позволил себе блеклую улыбку. — Так что многие мысли определенно твои.       Миднайт хмыкнула. Она всё еще смотрела куда угодно в сторону, слегка раскачиваясь на пятках, будто ребёнок, укачивающий сам себя.       — Встань, — нолдо прошелся до топчана, взял остатки своей рубахи, пущенной на перевязки, и протянул ей, — утри слёзы. Не хочу, чтобы мои верные думали, что я доводил тебя здесь до слёз.       — Разве тебе не всё равно, что они подумают?       — Если бы было всё равно, в Исход пошли бы только мой отец и братья, и немногие из наших друзей, разделявшие наши взгляды с самого начала, — он вздохнул, опустившись рядом на корточки. Миднайт покосилась на него.       — Как дальновидно. Неужели ты всегда таким был?       — Всегда, Миднайт, всегда.       Маглор мимолётным движением коснулся её щеки, стирая дорожки слёз. Его голос зазвучал куда мягче, чем прежде, но смотрел он на неё с бесконечной усталостью — как на проблемного ребёнка.       — Дело ведь в тех записях, что тогда вынудили тебя сорваться с места и в спешке покидать мои владения? Я подозревал это... еще тогда, когда ты соприкоснулась с палантиром. И всё же надеялся, что ошибаюсь. Разве я не говорил тебе, как опасно доверять чужим суждениям? Разве не говорил тебе уничтожить их или отдать мне и навеки забыть? Но смотри: ты не послушала меня. И вот, к чему мы пришли.       — «Мы»? — безжизненно отозвалась Миднайт. Усмехнулась, покачала головой. — Только я.       — И ты потеряла своих сестёр.       — Может, и потеряла. Но они живы, я знаю это. Среди фиримар ходят слухи о них.       Маглор вздохнул — долго, протяжно, сжав переносицу. И по-прежнему сидел на корточках нос к носу.       — Ты ведешь себя неразумно. Разве они предоставили тебе доказательства, разве передавали убедительное послание? Нет.       Миднайт зашипела, вскочив на ноги:       — А ты ведешь себя так же, как будто ты снова регент короны и определяешь судьбу брата по собственным домыслам! Ты хочешь, чтобы я следовала твоему примеру? Нет! Не смей считать меня ребёнком, которому нужно подражать взрослым, чтобы научиться ходить.       Маглор оставался поразительно хладнокровен. Но Миднайт уже успела пожалеть о своих неосторожных сравнениях: эльф поднялся, вновь сделавшись намного выше неё и ухватив запястье, украшенное той самой злосчастной бусиной. Бусина жалобно заскрипела под железными пальцами.       — Лишь дети игнорируют доводы разума и поступают по-своему, лишь бы самим испытать все грабли. Разве тебе не приходила в голову мысль, что всё это могло быть замыслом Врага? Ты догадываешься об этом, ты знаешь это. Но ты сейчас сама себе противоречишь и отказываешь себе в здравом рассудке.       Миднайт пыталась высвободиться, но бесполезно. Её восклицания, должно быть, давно переполошили остроухий лагерь за пределами шатра.       — Да как он бы он смог дотянуться до нас сквозь целую Вселенную?!       — И всё же дотянулся, — Маглор встряхнул её. — Ты по-прежнему недооцениваешь, по-прежнему не понимаешь кто такие Валар, а он именно что Вала. Никто не должен забывать об этом. Ни ты… ни я. Те, кто забывал об этом, уже мертвы. В тех записях были использованы и кирт, и тенгвар.       — …и подробные описания железной твердыни, — прошептала Миднайт. Тогда она почему-то решила, что это — записи из далёкого прошлого. А если нет? А если записи, но из очень долгоиграющей оперы?!       Она застонала от бессилия, зарываясь пальцами в волосы. Нолдо уже отпустил её, припечатав:       — Он добился своего. Он посеял сомнения, он выбил краеугольный камень из-под твоих ног, и ты поддалась.       — Я не поддалась!!! — ей понадобилась на эта вся мощь лёгких. Снаружи послышался шорох, и внутрь осторожно заглянула незнакомая физиономия. Маглор дёрнул головой, вынуждая того скрыться без всяких слов. Перевёл строгий, почти что отцовский, взгляд обратно на неё.       — Поддалась, — спокойно продолжил он, — я видел это в том переулке, когда принял решение отпустить тебя. Тебя ведь ничто не остановило бы, не так ли? Это я посоветовал своим братьям не отправлять за тобой… за всеми вами погоню.       — Ты… О, боги.       — Так что не проси палантира. Ни у моих братьев, ни у меня... Ни у кого-либо ещё. У тебя нет на него права. Ты его лишилась, когда позволила сомнениям увлечь тебя.       Маглор развернулся к столу и подобрал упавшую чашу. Наполнил её из графина и сунул в руки. Оказалось, простая вода.       — А разве не сомнения заставили вас покинуть Аман?       Маглор не ответил. Миднайт сглотнула, касаясь горячими пальцами запотевшей поверхности. Она и не заметила, как разом стало сухо во рту.       — Ты проверял меня, — прошептала она, глядя в никуда остекленевшими глазами. Оглушённая, как будто весь строй мыслей в голове кто-то разом прихлопнул здоровенной дланью, и взметнулась только пыль. — Вы проверяли… всех нас. Чего же вы ждали?       — Вашего решения, очевидно.       — А что, — она облизнула пересохшие губы, — а что если бы ваши опасения подтвердились?       — Я рад, что этого не произошло.       — Ты убил бы меня, — Миднайт не спрашивала. Она отставила чашу, не сделав ни глотка.       Маглор промолчал.       — Это правильно… Правильно, — в глазах предательски собиралась влага. — Я сама чуть было не предала себя. Я стояла у края пропасти.       — И что же спасло тебя?       Перед ней возникло…нет, не огненное лицо. Рука в белой перчатке. Она тянулась к ней своими сухими паучьими пальцами, сквозь кружащийся танец метели, тянулась из самой тьмы переулков Бабилума.       … Однажды, очень давно, я заключила сделку в обмен на свою душу. Я никогда не хотела быть воином. Я не хотела убивать. Я боялась вновь когда-либо увидеть трупы, огонь восстаний, кровь, услышать крики и почуять смерть. Единственное верное мое решение обернулось разбившимся о твердь Арды кораблем.       … Единственное верное мое решение — это вернуться и посмотреть наконец себе в глаза. Кто я. Что я. Зачем я.       Не нужно было стараться. Осанвэ возникло внезапно, прозрачной хрустальной нитью, от одного сердца — другому.       Макалаурэ вновь ухватил её запястье. Назавтра от его хватки там будут синяки. Миднайт обхватила его руку своей второй рукой. Пальцы эльфа были горячими, а её —мертвецки ледяными.       Кровь набатом билась в висках, в голове отчаянно шумело. Что же она делала?       Прикрыв глаза, она коснулась губами переплетенных пальцев.