Я - Торин II Дубощит

Когда она закончила петь и свечение угасло, я готов был броситься перед ней на колени и умолять о прощении. За то, что был жесток, за то, что поверил клевете, не удосужившись расспросить ее лично, за все грубые слова, что бросал ей так щедро в лицо, за то, что отобрал у неё феху и тем более за то, что оставил на ее нежной шее синяки тогда, в подземелье Лихолесья. О, Махал, а ведь перечисленное это ещё далеко не все… Неужели я успел натворить столько за какую-то несчастную неделю… Я видел, как она обессиленная присела на край постели Кили, и боялся спросить, удалось ли? Он вроде бы начал дышать спокойнее и выглядел лучше, но так было и в тот первый раз, когда его лечила Тауриэль. И по тому, как племянник вцепился в руку эльфийки, стоило только ей отстраниться, я понял: это ещё не конец! Неужели ничего нельзя сделать? Насколько велика должна быть скрывающаяся в яде тьма, если даже такой яркий свет не в состоянии изгнать ее? — Тауриэль! Вернись! — позвал измученным голосом Кили. Неужели она так быстро пробралась в его сердце? — Тшшшшш, тише. Она скоро придёт… — Сириэн погладила парня по взмокшим волнистым волосам, укладывая обратно на подушку, и сделала это так нежно и бережно, словно он был ей братом или другом, а никак не посторонним смертным. — Кто ты? Прошу, останься! — Кили хватался за ее руку так, словно от этого зависела его жизнь, хотя, впрочем, ведь именно так оно, к сожалению, и было — Я ничего не вижу, одна тьма вокруг. Я видел только что свет, а теперь ничего! Не бросай меня… — Я перепугался не на шутку, неужели он ослеп? — Тише, тише… Ничего не бойся, я здесь, я с тобой. Я не брошу. Племянник что-то невнятно пробурчал, крепче хватаясь за девушку в очередной панической атаке. — Кили, послушай, тебе нужно успокоиться… Это очень важно! Постарайся перестать бояться… — она уговаривала его, словно малое дитя. — Нет! Не уходи! Оно все ещё здесь, эта тьма, я слышу ее шёпот! — мое сердце разрывалось от горя, невозможно смотреть как мучается гном, которого я растил как собственного сына. — Я не брошу тебе! Я изгоню ее, ты только верь мне и ничего не бойся… — пообещала она. Значит я не ошибся, это и правда ещё не все? Она снова запела: Тихо-тихо в сердце утро запоет
 Раненное сердце плачет, но живет
 Руки твои стали для меня тюрьмой Сотворенный нами мрак и голос твой Из венков увядших проложу наш путь Может нам удастся навсегда уснуть Может тише станет, обретет покой Сотворенный нами мрак и голос твой Сотни мирозданий, сотни миражей Сотворенных нами украдет Манвэ
 Станут нам врагами, разорвав наш путь Стихнут даже травы, чтобы нам уснуть Тихо-тихо в сердце утро запоет
 Раненное сердце плачет, но живет 
Руки твои стали для меня тюрьмой Сотворенный нами мрак и голос твой* На этот раз свечение было не таким ярким и словно бы имело четкие границы, будто было заключено вокруг эллет в некую сферу, подернутую по краям темной дымкой. Никогда не видел ничего подобного, но это сияние, как и темный туман, очень настораживали меня. И сама песня, она была какая-то не такая: темная, тяжелая, беспросветная. О ком в ней поёт эльфийка? Что за существо заставляет ее так бояться? Вдруг и эта песня тоже вовсе не ее, а часть таинства…? Опять лишь куча вопросов. Как ни странно, именно от этого наполненного мраком напева в комнате словно бы просветлело. Какая удивительная и непредсказуемая магия… И на Кили, кажется, действовало: он перестал так судорожно сжимать ее руку, серость начала покидать его лицо, а на лбу проступила испарина. Пусть лучше жар, чем тот мертвецкий холод прошлого дня. А тем временем девушка снова запела: Баю, баю, бай. Ветер, ветер, улетай. И до самого утра Я останусь ждать тебя. Баю, баю, бай. Ничего не бойся там. Где густые облака, Голос мой ведёт тебя. Баю, баю, бай. Ты плывёшь в далёкий край. В том краю, что в долгом сне Кто-то помнит о тебе. Баю, баю, бай. Убаюкаю сама. Укачаю на руках, Точно в белых облаках. Баю, баю, бай.** Интересно, сколько у эльфов волшебных песен? Как много лет им требуется, чтобы овладеть такой магией? Она дана каждому от рождения, или это особенный дар? А главное, сколько ей лет, раз обладает таким могуществом? Стоило эльфийке закончить песню, как она осторожно высвободила свою руку, отодвигаясь от племянника подальше. Почему? Неужели ей была неприятна его близость? Но по тому, как она чуть не упала, стоило только встать, я понял: похоже даже у такой сильной ведьмы запас сил ограничен. Благо Бильбо был достаточно близко, чтобы подхватить ее и она не упала. Я же поторопился поскорее принести стул, очень хотелось хоть чем-то помочь ей, ведь сейчас она казалась такой беззащитной, словно нежнейший цветок, в одиночку противостоящий огромной буре и вышедший из этой неравной битвы победителем. Как бы хотелось обнять ее… Но нет, нельзя, благодаря моим же стараниям она, похоже, боится меня поболее самого Балрога, явись он перед ней. Я видел каким осторожным взглядом она следила за каждым моим движениям, пока я нёс стул, словно боялась удара в спину. Нет, сейчас нельзя, ей и так слишком сильно досталось. Потом. Все потом. Когда все отдохнут, завтра утром, я принесу ей свои извинения и объяснюсь во всем, расскажу, почему так ужасно вёл себя с ней. А может, даже больше: поведаю, как давно мое сердце тоскует по ней, как рвётся из груди, стоит только подумать о ней. Поэтому, дабы дать ей возможность вздохнуть спокойно, я сложил руки на груди, чтобы удержаться от желания прикоснуться к ней, и отошёл к дальней стене. Она присела на стул и осторожно спросила: — Я останусь здесь до утра? Я боялся, что охрипший голос выдаст меня с потрохами, поэтому просто кивнул, указав на стоящую рядом кровать Фили: не собирается же она провести ночь на стуле? — Нет, я лучше здесь, рядом с ним… Я ужаснулся: неужели еще не все?! А она тем временем оперлась руками и легла грудью и головой на матрас. Видимо, испугался не только я: Бильбо осторожно подошёл к Кили и начал внимательно всматриваться в его лицо. Похоже, беспокойства хоббита хватило с лихвой, чтобы именно в это время обычно тактичный мастер Бэггинс устроил допрос. — Сириэн, с ним все будет хорошо? — прошептал хоббит. — Непременно. — я заметил, как она старательно подавила зевок, видимо не хочет обижать Бильбо. — Хвала Эру! А то ты же говорила, что магия твоя сейчас не работает, я уж боялся, что… — Однако, полурослик оказался смелее меня, сумев выразить вслух свои чувства. — Я говорила, что она нестабильна… И говорила про другой вид магии. Этим же даром я благословлена с самого детства, он неразрывен со мной и, пока я дышу, будет являться на каждый мой зов… Значит, целить могут не все эльфы… А другой вид магии, это, вероятно, управление стихиями: водой и землей. Интересно, а огонь и воздух ей тоже подвластны? Невероятная… Но если даром целителя Сириэн обладает с самого рождения, что же тогда про тот, другой? Неужели возможно получить такую силу при жизни? Интересно, за какой великий подвиг Валар так одарили ее? Бильбо, похоже, тоже размышлял над услышанным, так как следующий вопрос задал лишь спустя пару минут: — Что ты пела ему? Эти песни, они какие-то специальные? Такие грустные… Я думал ваши целебные песни все на синдарине… Снова в точку, мастер Бэггинс, надо, что ли, поблагодарить его после? — Нет. Сила песни вовсе не в словах или языке, она в чувствах, что откликаются на мелодию в душе целителя. Чем более глубокие чувства вызывает песня, тем сильнее раскроется дар. Это мои песни, а я сочиняю только на всеобщем… — спокойно ответила девушка. Значит, я был прав… Это действительно ее песни, и теперь я винил себя в том, что запомнил лишь некоторые фразы, а не всю мелодию целиком. Из того, что мог вспомнить, я понял несколько вещей: во-первых, она потеряла кого-то из близких, скорее всего, сестру, ведь о матери поют иначе, уж я то знал, каково это, лишиться ее. Интересно, какой была ее сестра? Такой же прекрасной? Обладала ли она тоже силой? Во-вторых, кто-то или что-то причинило эллет огромную боль. В той второй песне отчетливо сквозил страх, почти животный ужас. Она боялась того, о ком пела. Возможно, он и отнял жизнь ее сестры. А может, сделал нечто похуже. Знать бы, жив ли он ещё, я бы сделал все, чтобы стереть его с лика Арды и развеять все ее страхи. А в-третьих, она, похоже, рано лишилась семьи, или была разлучена с ними — это я помнил из слов колыбельной. Я всегда думал, что эльфы очень привязаны к своим родным, как и гномы. Они не уходят из отчего дома, стоит выйти замуж или просто вырасти, в отличие от людей, а просто расширяют семью, как и мы. Так хотелось задать все эти вопросы Сириэн! Я обязательно сделаю это, но потом, когда она будет доверять мне и перестанет бояться, когда я извинюсь и исправлю все то, что успел натворить. А сейчас оставалось только слушать ответы на вопросы хоббита, и, надо отдать должное, задавал их Бильбо очень даже разумно. — Почему? — Прости, Бильбо, я слишком устала. Мне надо отдохнуть… Не знаю почему, но сложилось такое впечатление, что она не столько устала, сколько просто не хочет отвечать. Не доверяет даже хоббиту… — Ой — пискнул хоббит — Конечно-конечно! Извини! Я сейчас! Я видел, как он осторожно накрывает ее хрупкие плечи пледом, так хотелось быть на месте мастера Бэггинса, вот так в открытую ухаживать за ней, не рискуя при этом напугать. Она уснула, казалось, мгновенно. Хоббит, увидев, что все, кажется, спокойно, немного посидел и тоже ушёл. Я воспользовался тем, что в комнате мы остались одни, и подошёл ближе. Она была так прекрасна во сне: мне не часто доводилось видеть ее расслабленной, при мне ее лицо всегда излучало холодную сосредоточенность, иногда грусть или боль, и никогда радость и спокойствие. Очень хотелось коснуться ее щеки и погладить. Интересно, ее кожа такая же нежная на ощупь? Но нет, надо держать себя в рамках приличий, и я отдернул протянувшуюся было руку. Девушка вздрогнула во сне и задрожала. Замёрзла. Я поплотнее закутал ее в плед и поднял на руки. Залюбовался. Она была такой легкой! Даже мой боевой топор в Синих горах, и тот, весил больше! Именно в этом положении нас и застал Фили. Я поспешил поскорее положить девушку на кровать, а она завозилась, ещё плотнее закутываясь в одеяле. — А я то думал, мне показалось. — шепнул племянник. — О чем ты? — Дядя… Мне уже не тридцать… Ещё сидя в темнице я заметил, как ты постоянно бросал взгляды туда, где должна была находиться она. Отпираться не было смысла и я просто кивнул. Я ожидал увидеть презрение в его глазах или недовольства, но ничего подобного не последовало, он лишь спросил: — Как давно? — Почти сто семьдесят лет… Ужас и сочувствие промелькнули в его взгляде. — О, Махал! Но почему тогда ты был с ней так груб и жесток? Нет! Подожди! Ты что, был знаком с ней раньше? Но как? Отвечать на все эти вопросы не хотелось совершенно. Да и, признаться, я не знал, что сказать после всего увиденного мной накануне. — Это все очень сложно. Но я обязательно все исправлю. Фили сел на стул рядом с братом. Я видел, как он нахмурился, собираясь поспорить, но потом, видимо, передумал. — Хорошо. Тебе надо отдохнуть. — И тебе… — Я останусь с ним! — И я! Фили лишь фыркнул, но ничего не сказал. А я прихватил одеяло, постелил его в свободном углу и улёгся. Сон не шёл. В голове роились тучи мыслей: я размышлял о Кили, надо предупредить его, пока увлечение рыжей не зашло слишком далеко. Не хочу, чтобы он прошёл то, через что прошёл я. Даже если она ответит на его чувства, народ все равно не примет ее. Он один из моих наследников, а значит, у них нет будущего, если, конечно, она не согласится на участь людской любовницы, а она не согласится. А Сириэн? Она согласилась бы? Нет, я не стал бы просить ее о подобном, это слишком подло, а ее свет слишком чист для такого. Я найду способ жениться, наверняка бы нашёл. Вот, опять начинаю делить шкуру не убитого медведя. Фили вскоре заснул. Эльфийка спала беспокойно, постоянно вздрагивая и поворачивала голову то в одну сторону, то в другую, словно уворачиваясь от чьих-то прикосновений. Интересно, что ей снилось? Я так и лежал, наблюдая за ней, пока сам не заметил, как провалился в сон. Завтра, все завтра, я обязательно поговорю с ней утром. Не знаю, что подействовало: слишком долгое отсутствие нормального отдыха или ее волшебные песни, но проснулся я лишь к обеду, да так хорошо отдохнув! Давно уже так не высыпался. У кровати Кили сидела Тауриэль, Фили не было, как и ее… Она ушла. Никто не знал куда, снова словно испарилась. Я начал нервничать: что если она совсем ушла? Вдруг не придёт ни на бал, ни к общему сбору? Что если передумает идти в Эребор, а я потерял ее навсегда, так и не извинившись? С этими тягостными мыслями я спускался в столовую. Где во всю уплетал обедал Двалин. — Здравствуй, дружище! Ты сходил в кузницу? Несмотря на все свои страхи, так легко было мне на душе от того, что я наконец-то в гармонии с собственным сердцем. — Сходил. Все в порядке. — буркнул гном — Как Кили? — Он ещё спит, но выглядит лучше. Похоже, ей удалось вытащить его практически из самих чертогов ожидания. Если бы ты только видел! Я даже не знаю как можно описать такое чудо! Такой чистый свет… Она была невероятна! — Угу… Я всмотрелся в лицо гнома. Он подозрительно избегал смотреть мне в глаза и, похоже, пребывал в отвратном расположении духа. Двалин никогда ничего от меня не скрывал, все говорил в лоб, без утайки, а тут… — Что случилось? — Поверь, сейчас ты точно не захочешь знать ответ на этот вопрос. Я напрягся. — Значит мне тем более нужно знать. — Встретил я тут твой невероятный чистый свет. Я встрепенулся, схватил друга за плечи и встряхнул, чтобы он посмотрел на меня. Я понимаю, он не видел своими глазами, конечно, он плохо к ней относится, но все изменится, стоит ему узнать ее лучше. Улыбка сама собой расплылась на моем лице. — Где? — За кузницей, в компании местной шлюхи. Я оторопел. Улыбка с лица сразу сползла. Двалин, же, видимо, принял мое молчание за требование продолжить разговор. — Она допрашивала блудницу о предпочтениях бургомистра. Думаю нет необходимости уточнять, какого рода предпочтениях? Хорошее настроение вмиг испарилось. — Я следил за ней. Дом Барда, вот где она прячется. Да ещё и, как пришла, ее все так обнимали, словно члена семьи, даже лодочник. Я уж думал, после речи на площади он и за милю никого из нас на порог не подпустит, но эта дрянь и их всех околдовала. Я даже не знал, что ответить. А друг, похоже, понял все по моему лицу. Хлопнул меня по плечу и сказал лишь два слова: — Мне жаль… Аппетит пропал. Я встал из-за стола так и не притронувшись к пище. Глупое сердце снова твердило: вдруг он ошибся, вдруг все на самом деле совсем не так, как выглядит! Но разум твердил: «Это правда!». Поднимаясь вверх к покоям Кили, я ещё не успел дойти до конца лестницы, когда услышал эльфийскую речь. Это заставило меня остановиться и прислушаться. Один голос узнал сразу — Тауриэль. А второго эллет сама назвала в разговоре: Лихолесский принц. Увы, язык эльфов я хоть и учил в Эреборе, но за все эти годы порядком забыл, поэтому понимал лишь отрывочно. Вот только и моих знаний хватило, чтобы понять, что они говорят о ней. Имя «Бард», тоже было одинаковым на всех языках, значит Двалин не ошибся, она действительно там, и Тауриэль знала об этом, а теперь знал ещё Леголас. А вот что показалось странным: в разговоре начальница стражи обращалась к нему двумя способами «Mellonamin», что я знал, переводится, как «друг мой», только было ещё какое-то незнакомое «Aranen», а вот принц, когда говорил о Ведьме, называл ее либо по имени, либо словом «Aranel». Я не знал, что именно это значит, но у гномов, например, к владыке обращаются «Uzbad», а к его супруге — «Azbad», так же и король «Thane», а королева — «Athane». Неужто он считает эту лживую дрянь ещё и своей невестой! Сколько же мужиков собрала в своей коллекции эта шлюха? Неужто ей мало, решила ещё и бургомистра добавить в свой список?! Зачем?! Понятное дело, извиняться перед девкой за свои поступки я передумал! И твёрдо решил: хорошо, если она скроется с моих глаз. В противном случае в Эреборе ее ждёт смерть. Сразу как узнаю, что на самом деле она прятала в своём тайнике, так своею рукой и убью. Вдруг, это она приманила дракона в Одинокую гору каким артефактом? И теперь решила его забрать, нашла новую цель для мести. А что, с этой суки станется! В ближайшие пару дней ко мне никто не подходил лишний раз. Все давно уяснили, что в таком расположении духа меня лучше обходить стороной. Рядом старался быть Двалин. Он ничего не говорил, но его присутствие меня сдерживало: хотелось отправиться в дом лодочника, чтобы придушить и его и ее. Фили бросал на меня встревоженные взгляды, а я старался не отходить от постели Кили. Младший племянник пришёл в себя, с каждым днём его состояние улучшалось, но ещё не позволяло покинуть постель. Успел бы восстановиться к отправке. В груди у меня болело так, словно туда раскалённые щипцы засунули и провернули, казалось, даже вздохнуть нормально не могу. А все она! Снова она! Я ждал бала одновременно и с ужасом и с каким-то извращенным нетерпением: он все расставит на свои места… Как на зло, время тянулось невероятно медленно. Я пожирал сам себя мыслью «За что?». Чем я так прогневал Ауле? Почему мне досталась такая полная лишений судьба, в то время как эту тварь одарили великими силами? Если бы можно было вырезать все мысли о ней вместе с проклятым сердцем, что с такой болью сейчас трепетало в груди, я бы сделал это не раздумывая. Лишь бы больше не вспоминать ее, лишь бы больше не болело и не мучило. Как бы время ни замедляло свой бег, а вечер званого ужина все же наконец наступил. Я собирался особенно тщательно и как раз одевал новый камзол, когда дверь моей комнаты распахнулась. На пороге стоял Двалин: — Как думаешь, стоит взять оружие с собой? Вопрос слегка выбил меня из колеи: — А кого там бояться? С людьми проблем вроде нет, а эльфы так и не появлялись больше. — Не нравится мне все это. Слишком просто. — Двалин сложил на груди руки и оперся спиной о дверь. — Тебе всегда все не нравится. — ухмыльнулся я. — А ведьма? — А что с ней? — Я же вижу, что ты весь извёлся… — Это ничего не меняет. — я ещё раз посмотрелся в зеркало — Не придет — ей же лучше. Придёт — напомню, что сбор завтра к полудню. — А если попрется с нами? — До Одинокой горы два дня пути, день Дурина должен быть через три, если мы не ошиблись. Уж три дня как-нибудь выдержу. — А потом? — А потом, как узнаем, что она там прятала, я убью ее. — Уверен, что сможешь? Мое терпение лопнуло: — Не стоит сомневаться во мне! Пошли, пора! До ратуши добрались быстро, и даже полным составом: пусть весь бледный, но Кили все же поднялся и заявил, что идёт с нами. Он был так твёрд в своём намерении, горжусь! Мы пришли одни из первых, поздоровались и заняли предложенные места за столом. Давненько я не видел настолько безвкусно обставленных помещений. Все кричало богатством и роскошью, вот тебе и «народ голодает»… Однако, настораживало обилие стражи, расставленной у каждого входа и выхода, даже у лестницы, и той стояли несколько вооруженных людей. Я уж хотел было напрячься, подумав, что это ловушка, но в зал стали подтягиваться остальные вельможи, человек двадцать, не больше. Все хотели представиться и рассматривали нас как заморский товар на рынке. Подозрения сразу улетучились. Не было только ее. И в тот момент, когда я уже готов был выдохнуть от облегчения, а ужин должен был вот вот начаться, широкие парадные двери открылись, пропуская ведьму внутрь. Все разговоры мгновенно стихли, а глаза устремились на эту дрянь. Я старался не смотреть, зато следил за реакцией остальных. Видел как мужчины чуть рты не роняли в собственные блюда, а женщины кривили губы от злости. — Добро пожаловать, прекрасная госпожа! — прогремел на всю залу голос бургомистра — Как здорово, что вы достаточно оправились, чтобы почтить своим присутствием наш небольшой званый ужин. Прошу вас, занимайте место по правую руку от меня и чувствуйте себя как дома. — Благодарю, господин бургомистр! — мне бы удалось это, вообще не взглянуть на неё, но девка словно решила поиздеваться — Ваше величество. Множество взглядов, обращённые на нас, и правила приличия требовали от меня ответить. Как же она была красива! Это насыщенное красное платье с белыми узорами очень шло ей, хоть и было закрыто донельзя. На руках красовались высокие белые перчатки и уже до боли знакомый браслет. Длинные волосы были убраны с висков назад, открывая острые ушки, демонстрирующие, что она отнюдь не гномка. И все же, какие шикарные локоны, такие длинные, что казалось ещё немного, и начнут тянуться послушным шлейфом за каждым ее шагом. Они, наверное, нежнее чем самый дорогой Харадский шёлк. Как жестоко провидение, наделившее ее такой невероятной красотой. Я медленно кивнул в ответ на ее идеальный реверанс, пытаясь взять себя в руки и отвернулся, краем глаза замечая, как она заняла своё место по левую руку от бургомистра. Ну естественно! Однако, вопреки всем моим ожиданиям, почти весь ужин Алвис разговаривал со мной, перекинувшись с ведьмой лишь парой ничего не значащих диалогов. Так длилось до тех пор, пока бургомистр не встал, объявив первый танец, и не развернулся к ней: — Вы позволите? — он протянул к ней свою мерзкую руку, а мне захотелось отсечь ее по самое плечо, жаль Оркрист остался в Лихолесье. — С удовольствием, милорд! — лживая тварь! Он повёл ее в центр зала, а до меня донёсся обрывок фразы: — О, прошу вас, зовите меня просто Алвис, прекрасная госпожа… Прекрасно! Я был ужасно зол, но все равно провожал ее взглядом не в силах скрыть своё восхищение, благо, она на меня не смотрела. Зато смотрел Двалин. Друг громко хмыкнул, а я поспешил отвернуться от девки. Бургомистр не пропускал ни одного танца, казалось пригласив всех до последней женщин. Мы же всем отрядом не танцевали, по ряду причин. Во-первых, здешние танцы были почти всем участникам компании незнакомы, во-вторых, Кили вряд ли бы смог танцевать, а привлекать внимание к его состоянию не хотелось. А, в-третьих, из дам здесь присутствовали только жены здешней элиты, а по законам кхазад, приглашать чужую супругу на танец — все равно что нанести родовое оскорбление. Ведьма, кстати, тоже не пропустила ни одного танца, и как только силы нашлись, ведь помнится, недавно хворала, притворщица! Время приближалось к полуночи, когда Алвис, рассщедрившись на очередную слащавую речь, объявил последний танец и, снова пригласил себе в пару ведьму. Я следил за ней взглядом, ничего не мог поделать, а она танцевала и улыбалась ему. Не уверен, что это была искренняя улыбка, но если вспомнить про ее коварные планы, глупо ждать от такой хоть каплю честности. Танец кончился, вот оно, сейчас все встанет на свои места, все решится и я или навсегда пропаду в своих чувствах к ней, если она уйдёт вместе с нами, или убью ее при первой удобной возможности, останься она сейчас с ним. Пожалуйста, пусть она уйдёт. Пусть окажется именно тем чистым светом, что я видел накануне ночью в покоях Фили и Кили. Но по тому, как бургомистр держал ее под локоть и они вместе стояли и прощались со всеми гостями я понял: «Вся та грязь, что о ней говорили и Двалин, и Гуда — все правда!». Не думал, что это будет так больно… Вот уже и гномы все распрощались, остался лишь я. А она так смотрела, словно с мольбой, будто ее заставляют и удерживают силой. На мгновение я даже поверил этой лгунье, а потом вспомнил рассказ Двалина, запер собственное сердце на уже ставший таким привычным замок и ушёл, бросив напоследок: — Сбор завтра в полдень на главной пристани. Ни придёшь — уплывем без тебя!