***
За окном светит палящее солнце, вынуждая детей пониже натягивать кепки и панамки и обмахиваться от жары. Один Чонгук поправляет солнечные очки и жмурится, потому что шапка от ослепляющих лучей не помогает совсем. Их отряд сегодня вновь отправился в сторону гор и даже поднялся по одной, что крутыми скалами спрятала в себе небольшое озеро. Чистейшая пресная вода бирюзовым переливается на солнце, пока дети кидают по поверхности камушки и мочат ноги. Чонгук даже зачерпнул и выпил немного, наслышанный о пользе горных родников, из которых стекается озерце, прежде чем ретироваться в тенёк. Хесон с радостными криками носится по самому берегу, играя в салочки с остальными ребятами. Вожатые рассказали мальчику о его ночном приключении после зарядки, на что тот только отмахнулся и сказал, что дома один раз вышел в подъезд прямо во сне и стучался к соседям в пять часов утра. Непринуждённая реакция ребёнка окончательно помогает отпустить пережитую тревогу, да Чонгук и сам не хочет выделять кого-то из отряда и обращать на них особенное внимание, делая белой вороной за простую особенность лунатить. Хесон хороший, послушный ребёнок, и ни ругать, ни контролировать его излишне не хочется. Другие ребята, кажется, такого же мнения, потому что несмотря на устроенный утром переполох не сторонятся и не подкалывают Хесона, что приятно удивляет. Чонгук знает, какими дети могут быть жестокими, но в его отряде задир, к счастью, не наблюдается. — Дай, пожалуйста, салфетку. У меня весь лоб в соке этих клеверов, — просит сидящая на пледе рядом Миён, снимая с головы венок, сплетённый для них нарвавшими в походе клевер детьми. Залезая в рюкзак и нащупывая влажные салфетки, он протягивает их девушке, а сам касается надетого на его голову венка с маленькой улыбкой. Это всего лишь сорняки, а кажется, словно на него корону надели. Дети просекли, как Чонгуку приятно получать от них какие-то незамысловатые подарки, вроде фенечек, браслетов и венков, так что теперь его увидеть без пёстрых украшений просто невозможно. — Только не говори, что тебе не нравится, — жмурясь, улыбается он Миён. Та закатывает глаза, но не сдерживает ответной маленькой улыбки, смотря на венок в своих руках. — Нравится, только заляпаться не хочется. Знаешь, как тяжело выстирывать пятна от цветов и травы? — Живи моментом. Вечно ты о стирке да об уборке, — Чонгук фыркает и наигранно возмущается, когда девушка отпихивает его на другой конец пледа. То, что это вообще его плед, видимо, не важно. — Вот сам и будешь за меня стирать, значит, — бубнит Миён и расставляет между ними вещи, делая импровизированную границу. Чонгук, чувствуя себя особенно пакостно, распихивает сумки и головные уборы и смеётся под недовольный стон девушки. — Как маленький ребёнок, ей Богу. Я на двадцать первое дитя не подписывалась. Чонгук на это только усмехается, подставляя лицо солнцу, и берётся за взятый с собой блокнот. Ему всегда горы нравились больше моря, а пейзаж здесь просто восхитительный. Не нарисовать его было бы кощунством. Он бы соврал, если бы сказал, что выбрал именно этот лагерь не из-за близко расположенных гор и природы вокруг. Чимин просто поддержал его идею и поехал следом, а Миён этот лагерь и нашла, предложив Чонгуку как вариант, когда услышала, что он не хочет всю практику проторчать в их университете в приёмной комиссии. Не сказать, чтобы они близко общались за три года учёбы вместе, но Чонгук всегда относился к девушке, как и к большинству своих одногруппников, хорошо, а эта поездка лишь укрепила их знакомство. Несмотря на его врождённую робость, с Миён общаться легко и приятно, пусть они и совсем разные. Может, именно поэтому они и подружились столь быстро — противоположности притягиваются. Пусть дети иногда о чём-то и шепчут, глядя на них и загадочно улыбаясь, Чонгук не видит в девушке никого, кроме подруги и одногруппницы. К тому же, у Миён уже есть молодой человек, с которым он даже виделся пару раз у входа в универ. Детские фантазии на то и фантазии, что с реальностью не имеют ничего общего, а рассказывать ребятам о своей заинтересованности совсем не Миён, а предпочтительно высокими парнями постарше с кудряшками и хорошим чувством юмора Чонгуку как-то не хочется. Не хватало ещё потом от родителей наслушаться о порче детской психики. Чонгуку вон, портит тут один, и ничего. Живёт же как-то. — Будете? — вырывая из мыслей, предлагает им кусочки нарезанного арбуза девочка, подбежавшая к пледу. Вожатые, разумеется, радостно соглашаются. Детский взгляд невольно падает на блокнот на чонгуковых коленях, когда она протягивает Миён арбуз, и её глаза округляются. — Я не знала, что Вы так хорошо рисуете! Улыбаясь немного смущённо, Чонгук перелистывает страницы, пока к ним подходит ещё несколько детей, чтобы взглянуть на его наброски. — Думали, я просто так вас рисовать на мастер-классах учу? — лукавит вожатый, отправляя в рот ещё один кусочек сочного арбуза. По пальцам стекает сладкий сок, который он вытирает оставленной Миён салфеткой. Девушка ушла к остальным детям играть с мячом, параллельно следя, чтобы те его не забросили слишком далеко в воду, откуда мячик будет не достать. — Когда закончу университет, буду преподавать живопись. — А меня возьмёте в ученики? — интересуется один из мальчишек, разглядывая набросанный за последние десять минут рисунок раскинувшегося за их спинами водоёма. Чонгук на это тепло посмеивается и тычет тихо взвизгнувшему от щекотки ребёнку в бок. — Ты подрасти немного сначала, карапуз, а там уже посмотрим, — он знает, что дразнит, на что мальчик едва куксится, пробуждая моментальную жалость. У Чонгука всегда была слабость к невинным просящим глазкам, и потому он сдаётся позорно быстро. — Но я бы с радостью тебя учил. — И меня! — тут же разражаются остальные стоящие рядом дети, налетая на обезоруженного вожатого и едва не придавливая к земле. Тому приходится начать щекотать всех подряд и жмуриться от громкого смеха и визгов, чтобы как-то выбраться из этой кучи-малы. Кто же знал, что девятилетние дети могут быть настолько тяжёлыми? Вот и Чонгук не подозревал, вплоть до момента, когда обессилено разваливается на пледе и пытается отдышаться, высвободившись из этих уз. Однако не успевает он прийти в себя и погнаться за этими бесстыдниками, как раздаётся дрожащий, расстроенный голосок. — Ой, венок, — девочка, первая подошедшая к нему, собирает с пледа ворох раздавленных цветов, оставшихся от разорванного венка, и поднимает на него опасливый взгляд. Словно Чонгук сейчас накричит на них и отругает за неосторожность. У вожатого и правда поджимаются едва дрогнувшие губы, когда он забирает у девочки остатки своего красивого венка. На пледе остались зеленоватые следы от раздавленных стебельков клевера, но Чонгука расстраивают не пятна, а порванный подарок. Только дети всё ещё смотрят на него обеспокоенно, ожидая реакции, поэтому Чонгук сжимает цветы в ладони и улыбается им. — Ничего страшного, — он откладывает поломанный венок в сторону и кивает в сторону занятых игрой в футбол ногами остальных детей, переключая внимание на более приятное. — Давайте, кто первый до берега, тот набирает себе команду? Моментально воодушевившиеся, ребята с криками несутся к конкретно прифигевшим остальным детям, чтобы присоединиться к игре, но на радостях не могут поделить мячик, и тот всё-таки улетает в воду. На добрых несколько метров, даже, пока летний ветерок поддувает его ещё дальше от берега. Дети разочарованно стонут, уже прощаясь с продолжающим уплывать мячом, пока Миён, закатывая шорты повыше, не заходит в воду и ловко не вылавливает его под подбадривающие крики отряда. Радостные вопли эхом разносятся по всему водоёму, рикошетя от скал, когда вожатая наконец дотягивается до мячика и бросает на берег. Малышня ликует и тут же несётся играть дальше, в то время как девушка выходит из воды и отряхивается, недовольно смотря на свои всё же промокшие шорты. Чонгук отдаёт ей своё полотенце, припасённое в рюкзаке на случай, если бы ему захотелось искупаться, но печальным взглядом вновь цепляется за венок, раздавленный в устроенной ими с детьми каше-малаше. Даже оттёршаяся Миён замечает его разочарование, протягивая обратно полотенце и подбадривающе сжимая чонгуково предплечье. — Хочешь, я тебе свой отдам? — предлагает девушка, уже снимая было свой венок, но Чонгук поспешно качает головой. — Нет, нет, не надо, — он улыбается уголками губ, откладывая помятый клевер в сторону, и натягивает шапку, чтобы присоединиться к играющим в футбол ногами детям. Цветы в любом случае можно засушить, а портить всем настроение одной неприятной случайностью не хочется. Чонгук вообще не любит, когда оно у кого-то портится, утягивая вниз и всех окружающих, и всегда стремится осветлить атмосферу, лишь бы вместо унылых лиц видеть непочатый край улыбок. Бог с ним, с этим венком. Главное, чтобы дети были счастливы и здоровы, а такой пустяк он переживёт.***
— Ким, почему у тебя дети белые? Чонгук оглядывает тэхёнов отряд, как всегда галдящий на всю столовую, и не может не заметить странно белоснежные оттенки их лиц, шей, рук и ног. Словно сметаной все разом обмазались, окунувшись заодно и головой. Белые пятна виднеются даже на одежде. — Колонизация, — невозмутимо отвечает Тэхён, старательно пытаясь ухватить ускользающее от него по тарелке рагу. Закатывая глаза, Чонгук возвращает взгляд за вожатский стол и делает глоток сока, пока Тэхёна пихает сидящий рядом Хосок, прежде чем объяснить: — Наш юморист услышал, что сегодня в походе один из пиздюков Юнги обгорел, и тут же обмазал своих солнцезащитным кремом. — У него кожа пузырями пошла! — негодует Тэхён, за что ему прилетает уже от Мина, сидящего напротив. Только Чонгук и Чимин молча переглядываются, не желая попасть под раздачу, и продолжают есть свой обед. — Не ушла же. Кто знал, что он отрубится прямо под солнцем на мысе, пока все купались? — отстаивает своё Юнги в ответ, ковыряя плавающее в подливке мясо палочками. — Сегодня день с утра не задался, — Тэхён хмыкает, набивая щёки и рисом, и мясом, и подливкой. Благо, жуёт с закрытым ртом, и на том спасибо. — Одного ребёнка потеряли, другой обуглился. Вечером такими темпами нас ждёт жертвоприношение Сатане. — Ага, и жертва у нас уже имеется, — согласно кивает Юнги, наконец ухватывая кусок свинины, и с самодовольной ухмылкой отправляет его в рот, указывая на Тэхёна палочками. — Ты. — А если Сатане не нравится баранина? — вставляет Чонгук свои пять копеек и даёт пять сразу трём ладоням, пока баран под вопросом только усмехается. — Я нравлюсь всем, кроме тебя, красная шапочка, но это пока, — и подмигивает даже, как ни в чём ни бывало возвращаясь к еде. Чонгук смотрит на него, оторопев с поднесёнными ко рту палочками, пока Хосок с ухмылкой не затягивает довольное «у-у-у», переглядываясь между ними. Ему тут же прилетает под столом и от Чимина, и от Чонгука, и от Тэхёна, и парень быстро затыкается и опускает пристыженный взгляд в тарелку. То же делает и Чонгук, пряча горящие щёки за выбившимися из маленького хвостика волосами, и усердно принимается перемешивать рис с рагу, словно это занятие первой важности и других дел у него нет. Нет, забудьте. Тэхён не баран. Он определённо бесстыжая козлина. Уверенность Чонгука в этом только подпитывается, когда на тихом часу, разобравшись со своими детьми, он идёт к домику Хосока и Тэхёна, чтобы отдать постиранные и высохшие вещи первого. Чонгук так и замирает на пороге, постучавшись в дверь и услышав приглушённое разрешение войти, когда в домике его встречает картина развалившегося на животе Тэхёна с сидящим у него на лопатках пацаном, который, кажется, делает ему... — Массаж? — Чонгук вскидывает бровь, оставляя сложенную одежду на кровати поблагодарившего его Хосока, и переводит взгляд на горе-вожатого. И ведь тот не стесняется даже ни капли, прося раба надавить чуть повыше с довольным вздохом. — А то. Тэхён подкладывает руки под голову и закрывает глаза, когда его шею начинают мять так усиленно, что это скорее похоже на пытку, нежели на массаж. Чонгук морщится, переглядываясь с, кажется, совсем не разделяющим его возмущение ситуацией и беспечно валяющимся на своей кровати Хосоком, и старательно игнорирует собственные ноющие плечи и поясницу. Он в эксплуататоры детей не записывался и не собирается. — Ты вообще что тут забыл? — пробует Чонгук подступиться к кажущемуся ему более адекватным собеседнику, то есть к ребёнку. — Тихий час объявили пятнадцать минут назад. Паренёк только улыбается и пожимает плечами, не прекращая разминать шею своего вожатого. — Тэхён-хён разрешил купить завтра чипсы, если я сделаю ему массаж и отдам свою булочку сегодня на соннике, — отвечает парень так довольно, словно это самое выгодное предложение, которое он когда-либо получал, а не сделка с самим Дьяволом. Правильно говорят, у Дьявола красивое лицо. С квадратной улыбкой полных губ, раскосыми глазами и точёными чертами, заманивающими невинные души, такие, как паренёк-массажист, в свои путы. Только выбираться почему-то не хочется, как бы глубоко не затягивало, и это пугает больше всего. Трэш, думает Чонгук. Надо было передать одежду в другое время. — Хочешь, наш массажист и тебя помнёт? — предлагает невозмутимый Тэхён тянущимся, низким голосом, от которого мысли идут совсем не туда, куда надо. Неужели этот недомассаж настолько расслабляет? — Булочку поделим, так уж и быть. — А мне чё не предложил? — хмурится Хосок, убирая отданную ему обратно одежду в чемодан под кроватью. — Я, может, тоже хочу массаж и булочку. — Ты мне не нравишься, — отмахивается от него Тэхён, за что определённо получил бы чапалах, если бы не всё ещё склонившийся над ним ребёнок. На мгновение закрывая глаза ладонью и делая глубокий вдох, Чонгук только качает головой и натянуто улыбается этому дуэту. Они явно нашли друг друга: одному лишь бы чипсами затариться любой ценой, а другой готов дать своё всемогущее согласие в обмен на эксплуатацию детского труда. Ну точно дипломат. Нашёл, чем подкупить. — Спасибо, но нет. Радуйся, что сюда зашёл я, а не кто-то другой, а то тебе бы прилетело, — Чонгук никогда не был стукачом, но пригрозить хочется. А то чё это некоторым тут массажи забесплатно и даже с доплатой делают в свободное время, пока он должен носиться по лагерю и следить, чтобы не дай Бог с его детьми ничего не случилось, да и сам он никак не накосячил. Тэхёну за оценку по практике париться не надо, вот и позволяет себе не пойми что. Даже Намджун, наверное, на чонгуковом месте бы возмущался. Хотя, возможно, главный вожатый согласился бы на предложение и сейчас наслаждался массажем, забив на все предрассудки. А Чонгук вот не может. Не такой он. — Ты бы меня не сдал, — словно читая его мысли, улыбается блаженно Тэхён, когда парень, по-видимому, доходит до особенно зажатого места и разминает напряжённые мышцы. Чонгук бы ногой топнул, только засмеют его за это. Всё, что он может, это фыркнуть и, пригрозив ребёнку пальцем с наказанием сразу же вернуться в домик после сих массажных процедур и лечь спать, как подобает на тихом часе утаскивает насупившегося Хосока подальше от этого пятизвездочного салона. На баскетбольном поле у бассейна Чимин и Юнги гоняют мяч, не отрываясь от игры, даже когда Хосок и Чонгук проходят мимо к шезлонгам под большим раскрытым зонтом. Чонгук бы присоединился к ним в любой другой день, но сейчас только плюхается на лежанку и устало выдыхает. Со спины доносятся крики и удары мяча о поле, и остаётся только надеяться, что до детских домиков звуки не доходят, будоража чуткий сон. Хотя, никто там наверняка и не спит, раз уж на то пошло. — Чё такой кислый? — интересуется устроившийся на соседнем шезлонге Хосок, уже забив на своё напускное недовольство произошедшим в домике. Не хочется отвечать, что дело в Тэхёне, опять. В том, какой он до с трудом подавляемого смеха бесячий и наглый, что раньше всегда выбешивало и отталкивало, а теперь, кажется, лишь притягивает сильней. Чонгук готов на забор лагеря лезть, лишь бы оказаться подальше и проветриться от наваждения, накрывающего с головой каждый раз, когда Тэхён оказывается рядом. — Эта практика поставила под сомнение мою способность управляться с детьми, — бормочет Чонгук, подгибая ноги и ложась набок лицом к Хосоку. — Ты про Хесона, или что-то ещё успело случиться? — уточняет тот, делая глоток оставленной у шезлонгов их друзьями воды. — Да в целом, — закрывая лицо ладонями, Чонгук глубоко вздыхает. — Не отдых, а сумасшествие какое-то. Он опускает взгляд на висящую на руке красную фенечку, касаясь туго сплетённых ниток. Конечно, его завышенные ожидания оправдались не полностью, но помимо уже кажущихся регулярными конфузов есть ещё много чего приятного. Признательность и послушание детей, например. Чонгуку вообще очень повезло с отрядом, по сравнению с остальными. Его мелкие хотя бы за чипсы себя не продают. Юнги и Чимин всё ещё бесятся где-то на заднем фоне, пытаясь выбить друг у друга из рук мяч явно непрофессиональными способами, но кому какая разница. Главное, что им по кайфу. — Тебе настолько тут не нравится? — спрашивает Хосок, совсем не осуждающе, но Чонгук всё равно подбирается, ближе подтягивая колени к груди и наматывая завязки фенечки на палец. — Нравится, просто... Я не ожидал такого. Три курса педагогического меня к этому не готовили. Хосок смеряет его взглядом, смотря на поджатые чонгуковы губы и его опущенный взгляд, и цокает. — Если тебе станет легче, мы с Юнги и Тэхёном позапрошлой весной проходили практику в посольствах. Тэ во французском, потому что это его второй язык в универе, а я и Юнги в китайском, — говорит он, побуждая Чонгука наконец поднять взгляд с интересом. Тот слышал об этом, но лишь поверхностно. — Так вот, это была катастрофа. Юнги заставили переписывать всю конституцию Китая от руки, я весь месяц бегал за кофе и ксерил документы, а Тэхёну вручили четыре коробки открыток на французском, которые пришли в посольство за несколько лет, и сказали переводить и заносить на корпоративный портал каждого отправителя и его контакты. Чонгук на это может только выпучить глаза, невольно задумываясь о том, чем сейчас занимаются его одногруппники, застрявшие в их вузе в приёмной комиссии. Ему не остаётся ничего, кроме как посочувствовать. Лучше вылавливать по лагерю лунатиков и препираться с кухаркой, чем штамповать абитуриентов и следить за сдачей вступительных. Заметив его поражённое выражение лица, Хосок усмехается и откидывается на шезлонге, вытягивая ноги туда, где солнце пробивается мимо зонта. — Этот лагерь — рай по сравнению с тем, что мы делали на третьем курсе в, казалось бы, таких значимых и интересных организациях. Я очень рад, что Тэхён предложил сюда поехать. Сзади вдруг раздаётся громкий вскрик, и оба парня оборачиваются, смотря на то, как Юнги подхватывает брыкающегося и заливающегося смехом Чимина и уверенно направляется прямо к бассейну. Видимо, кто-то сегодня искупается. — Гук-а, Хоби-хён, спасите! — зовёт упорно дёргающийся и пытающийся вырваться Чимин, колотя ладонями по спине своего парня. Поднимаясь с шезлонга, Хосок идёт разруливать ситуацию, только мольбы о помощи он не исполняет. Скорее наоборот: подхватывает парня за брыкающиеся ноги и помогает Юнги швырнуть завопившего Чимина прямо в бассейн. Мгновение спустя за ним летит и зачинивший всё это Мин, когда Хосок с ноги отправляет его в полёт следом под поражённый, но крайне радостный смех Чонгука. Только смеётся он недолго. Оставшийся у бортика парень оборачиваются к нему с решительностью во взгляде, и Чонгук тут же замолкает и приподнимается с шезлонга, пятясь. — Хуёвый из тебя спасатель, — негодует всплывший на поверхность и оттряхнувший волосы Чимин, тут же начиная оттаскивать пытающегося зацепиться за бортик и вылезти из воды Юнги с громким «куда собрался, дезертир?» — Даже не думай, хён, — предупреждает Чонгук надвигающегося на него Хосока, выставляя перед собой руки в защитном жесте. Искупаться в только постиранных вещах как-то не хочется. Такими темпами к концу смены у него не останется стирального порошка. Хосок ухмыляется, продолжая наступать, когда они оба выходят из-за шезлонгов, но его взгляд вдруг перемещается за чонгукову спину. Тот не ведётся на отвлекающий приём, уверенный, что так старший хочет заставить его отвернуться и застать врасплох, но до слуха внезапно доносятся шаги. Чонгук как раз хочет обернуться, как в Хосока что-то врезается и толкает вперёд, отправляя пулей прямо в бассейн. Поражённый крик поглощает накрывшая со всех сторон прохладная вода, под которой скрывается тёмная макушка. Чонгук на мгновение так и замирает у самого бортика, смотря на расплывчатые очертания тела сквозь воду перед тем, как переводит взгляд на остановившегося рядом Тэхёна, столкнувшего Хосока в бассейн. Они принимают боевую позу одновременно, чем вызывают смех предвкушения у держащихся на поверхности промокших парней. — Не хочешь искупаться? На улице такая жара, — улыбается Тэхён, кивая в сторону ждущего одного из них в свои объятия бассейна. Холопа своего массажного, наверное, отпустил и решил присоединиться к водяной битве. — Да мне и так нормально, — не уступает Чонгук, следя за каждым движением парня, чтобы не пропустить внезапной атаки. К счастью, телефон он оставил в домике, словно предчувствовал, что может окунуться на тихом часу, но так просто сдаваться Чонгук не намерен. Однако даже его готовность утащить Тэхёна в воду за собой в случае внезапной атаки не предотвращает того, что происходит в следующее мгновение. Эта секунда пролетает как в тумане. Вот Чонгук и Тэхён стоят друг на против друга, готовясь к нападению, а затем раздаётся испуганный вопль и Тэхён сам запрыгивает в бассейн, чуть не утаскивая только подплывшего к бортику Юнги с собой на дно. Один Чонгук остаётся на суше, пятясь подальше от бассейна, чтобы его не схватили за щиколотки и не утащили под воду, когда вдруг чувствует, как что-то пушистое трётся об его ногу — Хани, шипящая на вынырнувшего из воды Тэхёна. Барахтающийся рядом Хосок угарает над окунувшим себя же парнем, пока тот вытряхивает воду из ушей и косится на кошку, от которой в бассейн и сиганул. — Этот дебил меня поцарапал, — жалуется Тэхён, тыча в Хани пальцем, на что она шипит ещё громче, не переставая потираться о ногу Чонгука. — Это девочка, — исправляет тот, присаживаясь на колени и поглаживая взбудораженную кошку, довольно заурчавшую от ласки. Остальные с кряхтением вылезают из бассейна, выжимая футболки и тормоша волосы, пока один Тэхён не остаётся в воде, побаиваясь вылезать на сушу туда, где явно настроенное к нему недружелюбно животное может атаковать вновь. — Меньшим дебилом её это не делает, — фыркает он, но отплывает подальше к другой стороне бассейна. Когти у Хани оказались острые, нога болезненно ноет даже под водой. Чонгук смотрит на всё это и едва сдерживает смех. Кажется, кошка напала на Тэхёна, когда увидела, как он собирался столкнуть Чонгука в воду. Неужели нашёлся ещё кто-то, кому Тэхён не нравится. Только Чонгук в себе уже не так уверен, как ещё даже неделю назад, что должно напрягать. Должно, но почему-то не напрягает ни капли. — Моя ты защитница, — с улыбкой шепчет он, уже двумя ладонями гладя ластящуюся Хани. Обтёршиеся одним единственным полотенцем парни тоже пробуют приласкать кошку, но та на их всё ещё мокрые ладони только фыркает пренебрежительно и прячется за Чонгуком. Мол, я тебя от заплыва спасла, а ты меня от своих водяных спрячь. Чонгук обязательно купит ей каких-нибудь кошачьих лакомств в магазине завтра. Всё-таки выбравшийся из воды по ту сторону бассейна Тэхён оглядывает свою ногу, где на икре красуются алые борозды от когтей. Кожа по краям царапин болезненно припухла и ноет, когда он едва надавливает рядом и тут же морщится. Надо было в домике остаться и прикорнуть, а не высовываться на галдёж друзей, поднявший, кажется, весь лагерь. — Тебя отвести в медпункт, пострадавший? — зовёт с той стороны бассейна Чимин, завернувший давно пропитавшееся водой полотенце на голове как кокон. Хосок и Юнги уже пошли в свои домики переодеваться, пока Чонгук продолжает гладить потирающуюся об него Хани и косится на Тэхёна с улыбкой. Тот и сам перестаёт хмуриться, поднимаясь на ноги и выжимая футболку. Результата это особого не приносит, поэтому он и вовсе стягивает её за воротник без капли стеснения и, добегая до Чимина, срывает полотенце с его головы. — Сам дойду, — кидает Тэхён, обматываясь холодной мокрой тканью, на ощупь оказавшейся не шибко лучше его промокшей футболки, и бросает убийственный взгляд на довольно урчащую в ногах Чонгука кошку. Он готов поклясться, что видит в её глазах самодовольство и вызов, и это выводит ещё сильней. — А с тобой мы ещё не закончили, дебил. — Её зовут Хани, — заступается за кошку Чонгук, прижимая к своей груди, когда та угрожающе шипит и вытягивает хвост трубой. Тэхён на это закутывается глубже в полотенце и опасливо поджимает губы, прежде чем всё-таки направиться в сторону медпункта. От кошачьих царапин не умирают, это уж точно, но обработать ранки надо. Сидящего на корточках Чонгука веселит то, как парень полностью не поворачивается к Хани спиной, постоянно оглядываясь, словно боится, что она погонится за ним. Только когда он чувствует на себе взгляд Чимина, то отрывается от удаляющегося Тэхёна с улыбкой, которая сама непонятно когда расцвела на лице, и опускает глаза в пол как пойманный с рукой в коробке печенья ребёнок. — Чего? — бормочет он, поглаживая наконец расслабившуюся Хани по спине и почёсывая под головой. Ему не нравятся все эти молчаливые, выискивающие взгляды. — Ничего, — хмыкает Чимин спустя долгое мгновение и протягивает ему руку. — Пошли в домик. У нас собрание в три, а мне ещё высушиться надо. Чонгук кое-как поднимается на затёкшие от кортанов ноги и отряхивается от успевшей прилипнуть к одежде кошачьей шерсти. Старший хочет приобнять его за плечи, но Чонгук отскакивает как ошпаренный, не желая промокнуть об чужую липнущую к телу одежду. — Ты весь мокрый, не трогай меня, — возмущается он, обходя шезлонг с другой стороны и косясь на Хани. Её лимит атак во имя Чонгука сегодня, кажется, исчерпан, судя по абсолютному безразличию ко всему, кроме собственной шерсти, которую кошка принимается вылизывать, запрыгнув на один из шезлонгов. — Ну не буду же я как Тэхён раздеваться посреди лагеря, — смеётся Чимин в ответ, но попыток притянуть его к себе больше не предпринимает, когда они ступают на проложенную из камней тропинку к их домику. — Мне перед тобой кичиться незачем. И вот оно снова, чувство пойманного с поличным нашкодившего ребёнка. Чонгук пихает старшего с тропинки в траву и перепрыгивает через ступеньки, пряча своё порозовевшее лицо от всевидящих глаз друга. В голове ещё стоят слова Тэхёна Хосоку: ты мне не нравишься. А Чонгук, что тогда?.. Не успевает он даже смутиться этой мысли, как взгляд падает на лежащие на его кровати вещи, которые Чонгук там точно не оставлял. Чимин сразу же подхватывает сухую одежду и уходит в ванную сушить волосы, поэтому он, хмурясь, подходит к кровати и берёт в руки белое полотно в тонкой плёнке, оказавшееся небольшим холстом, и лежащие на нём краски. Они той же фирмы, что и реквизит для мастер-классов по рисованию, предоставляемый лагерем, но Чонгук ещё не успел обратиться к Намджуну с просьбой позаимствовать краски и холст лично для себя. Этот внезапный сюрприз настолько сбивает с толку, что он невольно вздрагивает, замерев с красками в руках, когда переодевшийся и обсохший Чимин выходит из ванной и заглядывает через плечо на то, куда Чонгук так ошарашенно уставился. — О, ты же как раз хотел озеро до конца смены нарисовать, — он улыбается, разглядывая набор из двадцати восьми цветов с упакованными в комплекте кистями. — Это Намджун тебе отдал? — Наверное, — бормочет Чонгук, наконец опуская холст и краски на столик между двумя кроватями. Надо обязательно поблагодарить главного вожатого за разрешение позаимствовать лагерный инвентарь. Может, он тогда перед собранием услышал желание Чонгука запечатлеть здешнее озеро на бумаге. Ему уже не терпится выделить свободную минутку во время одного из тихих часов и приняться за рисование. Даже руки фантомно начинают чесаться при взгляде в окно на раскинувшийся за домиками водоём, обрамлённый зеленью цветущих деревьев. Можно будет потом и детей подключить и в конце смены провести конкурс на лучший пейзаж. Намджуну эта мысль точно приглянется. Улыбаясь своей идее, Чонгук надевает шапку и вместе с Чимином выходит из домика, чтобы направиться на собрание. Там уже и конец тихого часа не за горами, а сегодня ещё нужно обсудить с детьми номер, с которым отряд выступит в предпоследний день на общем мероприятии лагеря. Дел выше крыши, короче говоря, но тут по-другому и не бывает. Чонгук уж лучше будет танцы малышне ставить и потеряшек выискивать, чем переписывать конституции стран от руки и гонять за кофе. Если этот лагерь всё-таки не рай, то уж точно что-то, к нему приближенное. Даже с часовыми планёрками, злобными кухарками и надоедливыми вожатыми, от одного слова которых лицо саднит неохотной улыбкой. Особенно с ними.