красная шапочка

      Чонгук уже давно не чувствовал себя так растерянно.       Закрывший за Юнги дверь Чимин попытался разузнать, что произошло на пороге между ним и Тэхёном, когда он вышел наконец из ледяного, нацеленного на то, чтобы прийти в чувства душа. Только вот Чонгук не смог бы ответить на этот вопрос даже себе, не то что докучающему лучшему другу.       Он сам не понимает, что с ним происходит, и то, что все его мысли перед сном занимает один Тэхён, ни капли не помогает. То, как его дыхание опаляло пересохшие вдруг губы, как дрожали ресницы его полуприкрытых век. Как вовремя их прервал вывалившийся на порог Юнги.       Всю ночь Чонгук ворочался, раз за разом отгоняя эти мысли и тут же к ним возвращаясь, потому что сон и не думал приходить на смену застывшей под веками картины замершего так близко Тэхёна, собиравшегося его поцеловать.       Ближе к рассвету, так и не сумев окончательно уснуть, Чонгук признаёт, что хотел этого. Хотел, чтобы Тэхён его поцеловал.       Хочет до сих пор.       Тогда, на новогодней вечеринке, ему оправдаться позволил алкоголь. Это был его первый поцелуй, который Чонгук сам отдал Тэхёну, застав того в комнате Хосока за оттиранием алкогольного пятна с футболки. С заплетающимся языком и блестящими весельем, едва остекленевшими глазами он предложил помощь и усадил Тэхёна на кровать, отправившись в ванную за полотенцем. Когда Чонгук вернулся, едва не вписавшись в дверной косяк, то не нашёл лучшего варианта избавиться от пятна, кроме как усесться к Тэхёну на колени.       Тот оторопел, замерев и уставившись на него поражённо, пока Чонгук, сосредоточенно нахмурившись и высунув кончик языка, усердно оттирал смесь виски и газировки от пропитавшейся алкоголем ткани. Только когда тёплые ладони нерешительно накрыли его талию, а жаркий выдох мазнул по губам, он поднял взгляд на оказавшегося так близко Тэхёна и замер с подцепившими мокрую ткань футболки пальцами, костяшки которых касались горячей кожи тела под ним.       Опьянённый алкоголем, Чонгук не сразу понял двусмысленность позы, в которую сам их усадил, но фантазия вдруг разогналась с нуля до сотни и его взгляд упал на алые губы, уже не раз посещавшие его мысли. Только если раньше в этих мыслях он проезжался по ним кулаком, то в тот момент Чонгуку не хотелось ничего, кроме как впиться в них поцелуем.       Именно это он и сделал, притянув Тэхёна за всю ту же чёртову футболку и поймав его удивлённый ох, сплетая их губы в слишком резком, слишком грубом поцелуе. У Чонгука совсем не было опыта, но ему хотелось. Энтузиазм и алкоголь искупляли всё.       Как и то, как Тэхён, придя наконец в себя, накрыл ладонью его шею и замедлил их. Перехватил контроль над поцелуем и притянул разомлевшего Чонгука ближе за талию, так, что растёртое пятно охладило скрытую толстовкой чонгукову кожу оттого, как тесно сплелись их тела. У того бабочки в животе распустились и дрожь пробежала по телу, когда Тэхён едва оттянул его нижнюю губу, прежде чем улыбнуться в поцелуй его тихому аху и томно скользнуть языком в его податливый рот. Даже разбавленная соком водка не опьяняла так, как крепко держащие его и не позволяющие ускользнуть руки и терзающие, ловящие постыдные, довольные, мягкие стоны с его языка губы.       Касаясь своих сейчас, в темноте комнаты, и вспоминая их первый поцелуй, Чонгук чувствует всё то же тепло где-то в животе и на щеках и с трепетом понимает, что если бы не Юнги, они бы поцеловались вновь. Совершенно трезвые, укутанные друг в друга на пороге домика, ведомые лишь этим чёртовым притяжением, которое не отпускает уже третий год. С каждым проходящим днём в Чонгуке остаётся всё меньше сил ему сопротивляться.       Он больше не знает, стоит ли.       Даже когда за завтраком они садятся друг напротив друга, Чонгук не включается в завязавшийся за столом разговор, а молча помешивает кашу, чувствуя на себе пробирающий до дрожи в кончиках пальцев взгляд. Стоит ему оторваться от тарелки и наигранно непринуждённо оглянуться вокруг, как Тэхён отворачивается к рассказывающему что-то Чимину, будто не хочет быть пойманным.       Чонгук вновь опускает голову, когда замечает лежащую совсем рядом с его руку, — пару дюймов, и их пальцы соприкоснулись бы, — словно в волнении постукивающую по столу, и прячет маленькую улыбку за растрёпанными со сна локонами.       Это всё так нелепо, что скулы сводит румяным теплом, которое Чонгуку даже не хочется подавлять. Он так устал бороться с собой же и намеренно закрывать глаза на пронизывающие до обжигающих мурашек чувства, что даже когда Хосок спрашивает, всё ли с ним нормально и почему он улыбается каше так, словно та только что призналась ему в любви, Чонгук только качает головой и смущённо прячется за кружкой какао.       Карие глаза встречают его блеском, когда он опускает чашку и украдкой смотрит на Тэхёна, не в силах бороться с желанием взглянуть на него и замечая тронувшую и его лицо краску.       Взгляд парня на мгновение падает на его губы, когда Чонгук слизывает капельку какао и тут же подбирается, ёрзая на неудобном стуле и косясь на болтающих друзей. Те словно и не замечают ничего, продолжая общаться между собой.       Заставляя себя сосредоточиться на разговоре, а не залипать на Тэхёна, — на то, как двигается под натянутой кожей шеи кадык, когда он делает глоток какао, и как длинные пальцы продолжают отбивать бит по поверхности стола, — Чонгук берёт из плошки яблоко и оборачивается на сидящего рядом Чимина.       Тот встречает его взгляд, пробегаясь по его лицу с лёгким прищуром, замечая сверкающие глаза и зардевшиеся щёки, и поднимает бровь в немом вопросе.       Чонгук только поджимает губы, качнув головой. Всё пучком, совершенно ничего не происходит, хочет передать он во взгляде, но заведомо ложные слова вытесняет живой, окрылённый блеск и то, как дёргается под столом его колено.       То, что Тэхён то и дело оглядывается на непривычно молча завтракающего Чонгука даже когда отвечает Хосоку и Юнги, совсем им не помогает. — Прости, что вчера так получилось, — говорит Чимин, когда они возвращаются в домики перед походами. Медсестра разрешила Чонгуку участвовать в сегодняшнем при условии, что его отряд далеко заходить не будет, поэтому сегодня они пойдут на другую сторону озера.       Упаковывая небольшой рюкзак, Чонгук только качает головой. — Я же знаю, что тебе не жаль. — Зато у меня для тебя хорошие новости, — с уж слишком довольной улыбкой меняет тему Чимин, прислоняясь к столу поясницей. Закончивший собираться Чонгук оборачивается на него, подняв бровь в ожидании этих хороших новостей, и друг улыбается ещё шире. — Сосед Юнги уезжает сегодня вечером, у него дома что-то случилось. Больше никаких посиделок на пороге и в беседке.       За завтраком Чонгук краем уха уловил, как сидевшие неподалёку вожатые обсуждали отъезд одного из парней, взявших самый младший отряд. Из-за образовавшегося недостатка вожатых два отряда решили соединить, создав один из тридцати детей. Даже на трёх оставшихся вожатых это много. Чонгук просто рад, что это бремя повесили не на него. — Бросишь меня? — хмыкает он, дразня, и не сдерживает улыбки, когда Чимин тут же возмущается. — Я там буду только ночевать!       Уверенность в его голосе наверняка поубавится под конец смены, когда он задолбается бегать с одного домика в другой и просто перекочует к Юнги, но если ему так легче, то Чонгук готов согласиться. — Как скажешь. — Ты так легко от меня не отделаешься, — Чимин подмигивает ему и подцепляет лямку рюкзака, прежде чем они выходят на веранду. Он косится на закрывающего за ними дверь Чонгука и тычет ему пальцем в бок с ухмылкой. — Тем более, теперь комната по ночам в твоём полном распоряжении.       Убрав ключ в кармашек рюкзака, Чонгук хмурится. — Это для чего мне такое?       Они спускаются по лестнице, и он оглядывается в поисках своего отряда и поэтому не замечает то, как Чимин оборачивается на собирающего своих ребят у гамака Тэхёна и усмехается себе под нос. — Даже не знаю.       Чонгук смеряет его сконфуженным взглядом, но окликнувшая его по имени Миён быстро перетягивает на себя его внимание. Дети сами себя в поход не сводят. — Увидимся на обеде, — бросает он через плечо, прежде чем направиться к своему отряду, и закатывает глаза с неохотной улыбкой, когда слышит в спину: — Под ноги только смотри!       Дискомфорт при каждом шаге ещё напоминает о себе, но Чонгук уже почти не морщится, когда наступает на потянутую ногу. Кажется, восстановление проходит на ура, что не может не радовать. Под конец смены его лодыжка должна быть если не как новая, то уж точно близко к этому.       Их отряд одним из последних покидает лагерь, потому что Донсу, оказывается, потерял свою косынку, ставшую заменой потерянной ещё в начале смены кепке. К счастью, на этот раз пропажа быстро устраняется, когда Миён залетает в домик мальчика и за считанные секунды обнаруживает косынку в ванной под полотенцами. Соседи, оказывается, использовали слишком много порошка при вчерашней стирке и решили перестирать всё, что попалось под руки, так и оставив несчастную косынку под кучей перемытых полотенец тухнуть в темноте, сырости и одиночестве.       Любезно укутанный вожатой в косынку Донсу настолько напоминает бабулю, что весь отряд тихо посмеивается, пока они выстраиваются в поход. Чонгук шикает на особенно палевно угарающих и сам прячет улыбку, когда смотрит на довольную лыбу жмурящейся от солнца девятилетней старушки.       С его ребятами каждый поход — это маленькое приключение, даже если они собираются всего лишь на другой конец озера. Дети прекрасно понимают, в каком положении находится их пострадавший вожатый, и на вопрос, не расстроены ли они недалёким походом, только улыбаются и качают головами.       Чонгук не сдерживает ответной тёплой улыбки, беря пристроившуюся рядом Сонхи за руку, и ведёт отряд за лагерные ворота.

***

— Карте место! — возмущается забравшийся с ногами на диван Чимин, когда Хосок пытается сменить выложенную им случайно козырную королеву на другую карту. Чонгук наблюдает за развитием азартной игры со скучающим видом, и даже сосредоточенные лица пытающихся выиграть охранника Чо в дурака друзей не уговорят его присоединиться. Ему карты всегда были чужды. — Напомни, на что они играют? — спрашивает у него, зевая, Юнги, тоже отказавшийся участвовать в пятой по счёту партии, предложенной проигравшим все предыдущие Намджуном. — На уборку инвентарной.       Намджун за прошлые партии заработал себе исполнение роли Белой Леди сегодняшней ночью, мытьё крайне не любящей воду Хани, которая вечно возвращается из прогулок до деревни измазанная в глине и усыпанная репейниками, вокальное выступление на концерте в конце смены и ночное дежурство вместо охранника.       Главного вожатого, тем не менее, это не останавливает. Бесконечность для него — не предел, судя по тому, как он настаивает на четвёртом по счёту реванше в надежде отыграться за все предыдущие проигрыши. С тем, как идёт эта партия и как Хосок уже в третий раз забирает накиданные ему карты, у него всё же есть шансы.       Однако даже не особо следящего за игрой Чонгука, который предпочитает этому крайне увлекательному занятию черкание в скетчбуке, удивляет исход, когда Намджун первый избавляется от всех своих карт, отбив атаку Тэхёна. Главный вожатый отъезжает на стуле и вскидывает руки вверх, исполняя победный танец и, кажется, совсем забывая про остальные четыре желания, которые ему придётся исполнить. Маленькие победы — тоже победы.       Пятую партию по итогам проигрывает Хосок, когда его заваливают тузами и королями, в то время как все его карты состоят из одних некозырных шестёрок и семёрок. — У меня спина больная, я не могу мыть полы инвентарной! — пробует надавить на жалость он, но явно довольный своей одной единственной победой Намджун на это только закатывает глаза. — Я вообще перед всем лагерем петь буду. Радуйся, что у тебя всего лишь уборка. — У твоего соседа контакты местного массажиста есть, он твою больную спину и помнёт, — любезно успокаивает насупившегося Хосока Чонгук, косясь на собирающего в стопку карты Тэхёна. — Что за местный массажист? — интересуется Намджун, подъезжая обратно к столу на своём кресле на колёсиках, и переглядывается между Чонгуком и Тэхёном. Второй только ухмыляется, пожимая плечами. — Надо было проиграть этот раунд, чтобы узнать. А своими связями я не делюсь.       Намджун на это только фыркает. — Не удивляйся, если завтра вместо похода я запихну тебя на кухню готовить обед, — совсем не стесняясь свидетелей сей угрозы, намекает Тэхёну главный вожатый, прежде чем отдать охраннику колоду карт. Тихий час как раз в самом разгаре, поэтому по лагерю никто не носится, а собрание вожатых закончилось полчаса назад, вот они и решили немного поиграть. — Не надо, мы же все траванёмся, — тут же возражает этой идее Хосок, за что получает подзатыльник от крайне возмущённого оскорблением своих кулинарных навыков Тэхёна. — Я не так уж и плохо готовлю, — настаивает вожатый, прежде чем обернуться на уткнувшегося в свой скетчбук Чонгука за поддержкой. — Красная шапочка, скажи им!       Отрывая взгляд от страниц блокнота, Чонгук оглядывает обернувшихся на него вожатых и охранника и пожимает плечами. — Если не считать то, что оба наших отряда на выезде ели суп с откушенным тобой луком и ты чуть не высыпал туда весь пакет специй, то в принципе да, съедобно. — Наша кухарочка, — воркует Чимин, щипая расплывшегося в улыбке Тэхёна за щёку. Тот даже не пихает друга в ответ, только ловит взгляд Чонгука, прежде чем тот вновь утыкается в свой скетчбук, прячась подальше от этой ослепляющей улыбки. — Ладно, пойду я, — с кряхтением поднимаясь, говорит охранник и убирает карты в грудной карман рубашки. — Спасибо за игру. Давно я не видал таких плохих игроков, Намджун-а. Буду ждать тебя сегодня ночью на посту.       Главный вожатый глубже зарывается в кресло с потупленным взглядом, пока остальные посмеиваются над навлёкшим на себя аж четыре желания Намджуном. Охранник на это только усмехается и отдаёт им салют перед тем, как исчезнуть в дверях холла. — Говорила мне мама, карты — дьявольская игра, — бубнит Намджун, собирая со стола оставленные после собрания бумаги и складывая их в ровную стопку. — Мама фигни не скажет, — поддакивает Юнги, легонько пихая плечом тоже не разделяющего любовь к картам Чонгука с маленькой ухмылкой. — Кто-то не умеет проигрывать, — усмехается Тэхён, не получивший ни одного желания и, очевидно, очень этим довольный. Почти во всех партиях он первый избавлялся от карт и подсказывал Хосоку до тех пор, пока тот не поверил в себя, заявив, что хочет выиграть сам, и тут же с треском проиграл последний раунд.       Намджун уже хочет сострить в ответ, наверняка вновь припугнуть перспективной завтра отрабатывать свой длинный язык на кухне поварёнком, как вернувшийся охранник, запыхавшись, останавливается в дверях. Вожатые оглядываются на него, уже собираясь спросить, что приключилось за те три минуты с их прощания, как мужчине наконец удаётся отдышаться. — Там ребёнок на улицу вышел и маму зовёт, — объясняет он, и как по сигналу из приоткрытой форточки холла доносится детский голос. Чонгук тут же оборачивается и выглядывает в окно, замечая на веранде одного из домиков ходящего во сне Хесона. Охранник Чо только подтверждает его догадки. — Кажется, он всё ещё спит.       Чонгук тут же поднимается с кресла, оставляя скетчбук на диване, и вместе с остальными вожатыми спешит на улицу, где из-за дверей своих домиков начали выглядывать головы других детей, услышавших сонный клич Хесона.       Мальчик продолжает звать маму, с закрытыми глазами оглядываясь по сторонам, и останавливается слишком близко к лестнице, откуда легко может свалиться в состоянии сна. Намджун подоспевает к нему первый, учитывая прихрамывающего на одну ногу Чонгука, и обхватывает плечи Хесона, отводя его от края веранды. — Опять лунатит? — запыхавшись, спрашивает подоспевшая с другого конца лагеря Миён, услышавшая голос ребёнка из своего домика. — Надо вернуть его в кровать, — говорит Чонгук Намджуну, и тот кивает и ведёт всё ещё спящего Хесона обратно в комнату.       Соседи мальчика виновато толпятся у кровати лунатика, когда вожатые заводят Хесона в домик и укладывают в постель. Он больше не зовёт маму и, кажется, вновь погружается в глубокий сон, но они всё равно выглядят провинившимися. — Мы забыли закрыть дверь, — тихо говорит один из соседей, опустив взгляд в пол, когда Чонгук укрывает тихо сопящего Хесона одеялом. — Надо быть бдительнее, — наказывает им нахмурившийся Намджун, проверив, в порядке ли мальчик и не ушибся ли он. — Если вы забываете, то Чонгук будет закрывать её сам.       Вожатый на это только кивает, осматривая уткнувшегося носом в подушку Хесона, и оглядывается на не возражающих словам Намджуна детей. Их наверняка тоже неслабо напугал очередной сонный заход Хесона, на этот раз закончившийся не походом в спортивный зал, а зовом мамы. Тяжело вздыхая, Чонгук встаёт с кровати мальчика и вместе с Миён и Намджуном выходит из домика, тут же запирая его на отданный топчущимся у лестницы веранды охранником ключ. У детей остался запасной, и в случае чего они смогут открыть дверь сами, так что тюремное заключение в наказание никто здесь не устраивает. Безопасность, целость и сохранность детей для вожатых в приоритете. — Никакого покоя даже на тихом часу, — недовольно бурчит Миён, и только сейчас Чонгук замечает на девушке спортивный топ, леггинсы и утяжелители для ног. Кажется, она на перерыве занималась спортом.       Ему бы тоже не помешало, но единственная активность, которую Чонгук может себе позволить в период заживления лодыжки, это её непосредственный массаж.       Дети из других отрядов, проснувшиеся от вновь лунатящего Хесона, уже скрылись в своих домиках, только завидев направлявшихся к ним взрослых. Попасться не спящими не хотелось, но когда большинство вожатых по разруливанию кипиша расходятся по своим делам до окончания тихого часа, Чонгук слышит голоса из соседнего домика.       Когда он подходит и украдкой заглядывает в окно, то ему предстаёт просто отпадная картина — по столу разбросаны чипсы и бутылки газировки, пока живущие в домике дети танцуют под негромко играющую из колонки музыку. То, что сейчас они должны спать или, по крайней мере, вести себя тихо и так не палиться за нарушением правил, этих тусовщиков явно не смущает.       Чонгук вздрагивает всем телом и зажимает рот рукой от испуга, сдерживая вскрик, когда оборачивается и хочет было пойти ловить детей с поличным, но натыкается на согнувшегося рядом заговорщически Тэхёна. — Ты чего так подкрадываешься? Я чуть коньки не откинул! — возмущается он шёпотом, смеряя Тэхёна взглядом. — За кем следим, Ватсон? — хмыкает тот и заглядывает в окно, но Чонгук опускает его за затылок из поля зрения, дабы не спалить контору и не провалить едва успевшую начаться миссию по вылову нарушителей порядка. — А почему это ты сразу Шерлок? — негодует Чонгук.       Тэхён только пожимает плечами и пробегается по нему взглядом. — Ты маленький, милый и даже на одну ногу прихрамываешь. Вылитый Ватсон.       Не успевает Чонгук возмутиться ещё больше, совсем забывая про их миссию и собираясь высказать улыбающемуся Тэхёну всё, что причитается, как тот берёт его за руку, которой Чонгук собирался парня пихнуть, и ведёт в сторону веранды на кару нарушителей покоя, эффективно затыкая оторопевшего юношу.       Вожатые незаметно подкрадываются к двери — точнее, у Тэхёна это выходит бесшумно, а вот Чонгуку с больной ногой забираться по ступенькам без звука тяжело. Однако музыка из колонки перекрывает его топот, и когда Тэхён оборачивается на него и подносит палец к губам, обхватив дверную ручку, ловят они бесстыдников на месте преступления с уликами в придачу.       Застигнутые врасплох дети с такой скоростью запрыгивают под одеяла, что один чуть ли не совершает кульбит в воздухе, прежде чем приземляется головой вниз на матрас с ногами на подушке. Это выглядело бы почти правдоподобно, если бы не подрагивающие, зажмуренные веки, совсем не естественные позы для сна и стоящий во всей комнате запах чипсов.       Всю эту картину дополняет вдруг погасшая колонка, наконец отключаясь с характерным звуком после очевидной задержки реакции. Чонгук едва сдерживает смех и складывает руки на груди, оглядывая этих спящих красавиц и даже не зная, с чего начать их отчитывать.       Его опережает Тэхён, когда останавливается над кроватью спящего головой вниз акробата и вздыхает. — Что это тут у нас? — наигранно непринуждённо спрашивает он, переглядываясь с Чонгуком с интригующей улыбкой, прежде чем резко хлопнуть в ладоши. — Подъём!       Громовой голос обрывает спектакль этих актёров погорелого театра, и пацаны садятся на кроватях, фальшиво зевая и потирая глаза. Вожатые, конечно же, видят их насквозь. — Что-то случилось? — притворно-невинным голосом спрашивает один из детей, разыгрывая непонимание происходящего, но его глаза округляются, когда Чонгук подходит к столу и собирает с него пахнущие чипсами с крабом крошки, которыми обмазаны пальцы всех подозреваемых.       В этот же момент Тэхён выуживает из-под одной из подушек литровую бутылку колы и цокает, оглядывая добычу. — Случилось. Уголовное правонарушение, хранение запрещённых веществ, — он открывает бутылку и делает глоток, пока Чонгук заглядывает под кровати и находит там целых пять полупустых упаковок чипсов. — Это не наше, — пробует оправдаться тот, что лежал на кровати наоборот, но под неверящим взглядом Тэхёна тут же тушуется. — Ну раз не ваше, то мы это, пожалуй, заберём. Отдадим настоящему хозяину. Если он, конечно, обнаружится, — непринуждённо отвечает вожатый и достаёт вторую бутылку, которую ногами пытался очень палевно прикрыть один из нарушителей, уже из-под соседней двухъярусной кровати. — А если не обнаружится, то выпьем сами.       Дети, очевидно, хотят возразить и явно не желают отдавать свои сокровища, но в итоге могут лишь проводить конфискованную Тэхёном газировку жалобным взглядом.       Набрав полные руки чипсов, Чонгук оборачивается к детям и уже хочет было скрыться с добычей с места преступления, как замечает странно надутый живот у одного из парнишек. Тот ловит его сощуренный взгляд и ёжится, из-за чего из-под пижамы доносится характерный шорох.       Чонгук без слов подходит к нему и протягивает руку, в которую спустя долгое мгновение напряжённой тишины кладут две упаковки сухариков. Он молча поднимает бровь, не сводя с ребёнка выжидающего взгляда, и тот с печальным вздохом достаёт из-под кофты последнюю, третью упаковку, переглядываясь с соучастниками и поджимая испачканные в крошках губы. — Приятно иметь с вами дело, — ухмыляется Тэхён, оглядывая расстроенные лица пойманных за контрабандой детей. — Если купите ещё, то не жадничайте. Или хотя бы так дико не палитесь.       Вожатых провожают разочарованными взглядами, когда Чонгук в придачу забирает ещё и колонку. Нечего музыку на тихом часе слушать. На это есть походы и время после ужина, так что с тусовкой придётся повременить.       Чонгук относит хавчик и колонку к ним с Чимином в домик, ещё не решив, что с ними делать. Есть заначки своих детей не очень хочется, но он всегда любил именно сухарики с беконом, которые так аппетитно выглядят на упаковке... От пары пачек ничего не убудет, да и дети свой урок выучат. Чонгук даже не знает, где они умудрились всё это достать, а потом вспоминает тот поход его отряда с Хосоком и пазл моментально складывается в голове.       Хосок, кажется, был слишком сосредоточен на мысленном убийстве Ёнсу, чтобы доглядеть за нелегальной закупкой чипсов и колы.       Сваливая добычу на стол, Чонгук оборачивается и хочет было пойти принять послепоходовый душ, чтобы освежиться, как обычно делает на тихом часу, но замечает остановившегося в дверях Тэхёна. У того подмышкой две литровые бутылки газировки, а в руках чонгуков блокнот, который вожатый ему протягивает с улыбкой. — Ты забыл. — Спасибо, — бормочет Чонгук, забирая скетчбук и едва вздрагивая, когда их пальцы соприкасаются поверх корешка. Тэхён пробует поймать его опущенный в пол взгляд, но Чонгук отворачивается до того, как они успевают переглянуться, почему-то смущаясь взглянуть на парня.       Ему в голову совсем не приходит мысль о том, что Тэхён мог заглянуть в его скетчбук и пролистать страницы до последних зарисовок, которые в последнее время перешли с пейзажей на вполне конкретные портреты. Чонгук, к его же счастью и спокойствию, остаётся в неведении и убирает блокнот на прикроватную тумбочку, прежде чем повернуться к вожатому. — Я бы хотел принять душ, так что не мог бы ты?..       Он многозначительно смотрит на дверь за спиной Тэхёна и сдерживает тихий, полный забавы смешок, когда тот подрывается с места, меняясь в лице, и оставляет одну из бутылок колы на стоящей рядом с дверью тумбочке. — Да, да, конечно, — он пару раз кивает, то ли Чонгуку, то ли самому себе, и опять чуть не спотыкается о порог, когда задним шагом покидает комнату. На этот раз Чонгук ну правда не может остановить себя и усмехается, наконец встречая взгляд Тэхёна с улыбкой. — Ну... Увидимся?.. — Ага, — смеётся мягко Чонгук, улыбаясь так, что в уголках глаз проступают морщинки. — Смотри не навернись, а то быть инвалидом — моя фишка. — Не переживай, титул весь твой, — от всей души заверяет его Тэхён с рукой на сердце, всё-таки перебираясь через явно невзлюбивший его порог, и улыбается. — Тем более, кто тебя тогда будет носить? — Иди уже, носчик, — закатывая глаза, отчитывает Чонгук, но улыбка не исчезает с его губ даже когда он наконец закрывает за Тэхёном дверь и прислоняется к ней спиной. Щёки ноют, а сердце учащённо колотится в потеплевшей груди, но даже это не может стереть счастливую улыбку с его лица.       Чонгук правда ни капли себя не узнаёт, и чёрт. Ему это нравится.

***

      Вечером детям позволяют выбрать между мастер-классами, а не распределяют их по желанию вожатых, и почти половина выбирает рисование, так что Чонгук едва успевает присесть и передохнуть, прежде чем спешит помогать с кривым мазком и нестирающимися следами карандаша.       Несмотря на замотанность и начинающую оседать на плечах усталость, он всё равно очень радуется тому, сколько ребят приняли участие в мастер-классе и получают от этого удовольствие. Учить ему нравилось всегда, даже когда он в школе подтягивал одноклассников по тому или иному предмету, а в университете помогал с индивидуальными проектами за любимые шоколадки. Всё это для Чонгука было практикой ожидавшей его работы, которую он выбрал ещё в детстве.       Он как раз роется в инвентарной в поисках нового тюбика белой краски для смешения с другими цветами, — дети растратили за полтора часа рисования целых три тюбика, — когда в дверях появляется Тэхён.       С начала смены он вместе с несколькими другими вожатыми принимал участие в мастер-классе вокала, однако Чонгуку ещё не удосужилось услышать его пение. Да, он украдкой улавливал голос Тэхёна из других комнат, когда того на вечеринках усаживали за пианино и заставляли петь, но насладиться его голосом полноценно Чонгуку не доводилось. Возможно, это стоит исправить. Сам он любит петь, пусть и стесняется сильно, а низкий, бархатный баритон Тэхёна наверняка прекрасно ложится на любую мелодию. — Ты не видел здесь нигде коробку с микрофонами? — спрашивает у него вожатый, оглядывая стопку картонных упаковок, сваленных вдоль стены. — Вся техника хранится тут, — Чонгук вылезает из коробки с красками, усыпанной всевозможными цветами кроме нужного белого, и подходит к прибитым к стене полкам. Там расставлены и колонки для дискотеки, и кинопроектор для вечеров с фильмами, и диджейский сет. Его взгляд пробегается по арматуре и лишь на верхней полке натыкается на коробку с изображением микрофона, но Чонгук не может до неё дотянуться даже когда встаёт на носочки, из-за чего правую ногу простреливает лёгкая вспышка боли. — Чёрт, слишком высоко... — Давай я сам, — раздаётся вдруг над самым ухом голос Тэхёна, горячим выдохом опаляя загривок и усыпая кожу мурашками. Чонгук вздрагивает всем телом, спиной чувствуя тёплую грудь, когда парень тянется к верхней полке поверх его руки и без проблем достаёт оттуда нужную коробку, придерживая его за талию, когда Чонгук чуть не отшатывается, опускаясь с носочков и неосознанно прижимаясь лопатками к тэхёновой груди.       Чужое дыхание всё ещё опаляет чувствительную кожу шеи, и Чонгук борется с порывом задрать плечо и ускользнуть, однако ладонь на его талии вряд ли бы это позволила. Он опускает руку, когда Тэхён сам берёт с полки коробку, но от него отчего-то не отстраняется, поэтому когда Чонгук наконец оборачивается, то они оказываются лицом к лицу.       Точнее, Чонгук едва не утыкается носом парню в ключицы из-за разницы в росте, и хоть сейчас он за неё благодарен. Однако так его взгляд замирает прямо на оказавшихся на уровне с его глазами губах Тэхёна, едва распахнувшихся с надорванным выдохом, и его рука всё ещё накрывает чонгукову талию.       Спертый воздух инвентарной застревает в судорожно сжавшихся лёгких, и Чонгук сглатывает, борясь с желанием зажмуриться, когда звук постыдно громко рикошетит в тишине инвентарной от стен, и заставляет себя встретить взгляд Тэхёна, поднимая голову и натыкаясь на смотрящие на него так пристально и оттого пугающе глаза.       В полумраке инвентарной они кажутся ещё темнее, и единственное, за что Чонгук может зацепиться взглядом помимо них, это за замершие так близко губы, что их дыхание переплетается и фантомным осадком оседает на лицах. Чонгук бегает взглядом меж не отрывающихся от него глаз и затем вновь опускает его на губы, украдкой облизывая собственные.       Тэхён прослеживает мазок языка, и его пальцы сильнее цепляются, в гармошку собирая футболку, за талию Чонгука. Вновь приподнимаясь на носочки, но уже по совсем иной причине, тот прикрывает подрагивающие веки и фокусируется лишь на тёплом дыхании на губах, не думая ни о чём, кроме желания ощутить их ещё ближе, ведомый влекшей его годами тягой, которой уже не может и не хочет сопротивляться, но прямо за дверью вдруг раздаются шаги. — Грёбаные карты, почему я должен был проиграть именно на отмывание инвентарной, — бубнит недовольно Хосок себе под нос, таща в руках швабру и ведро с водой и тряпками. — Что б ещё раз я согласился играть в дурака, идиота кусок.       Он так и застывает в дверях, обрываясь в возмущениях самому себе, когда замечает в инвентарной Тэхёна и Чонгука. Те смотрят на него с комично одинаковыми выражениями лиц, чем-то средним между оторопением, разочарованием и раздражением, и Хосок оглядывает их, прежде чем с грохотом опустить ведро на пол, едва не вылив половину воды от разлетевшихся во все стороны капель. — Чего вылупились? Берите, чё надо, и пошли вон, если только не хотите помочь с уборкой, — он кивает на дверь, решая проигнорировать крайне подозрительных вожатых, которые наконец сдвигаются с места и почему-то избегают взглядов друг на друга, подпитывая странное чувство незавершённости, в которое Хосок окунулся, когда перешагнул порог. — Если честно, ни капли, — отказывается Тэхён и прокашливается, когда его голос выходит слишком хрипло.       Хосок на это только цокает. — Ну шуруйте тогда, чего встали как выкопанные, — косится он на какого-то слишком дёрганого Чонгука, который выуживает из коробки очень вовремя обнаружившийся тюбик белой краски и поспешно покидает инвентарную, даже не оглянувшись.       Когда Хосок переводит непонимающий, сощуренный взгляд на смотрящего Чонгуку вслед второго вожатого, тот только перехватывает в руках коробку с микрофонами, прежде чем тоже двинуться к выходу. Хосок провожает его взглядом и хмурится, качая головой, перед тем, как согнуться над ведром и окунуть в воду тряпку.       До ужина ему предстоит натереть всю инвентарную до блеска, так что он не может позволить себе терять ни минуты. И даже странное поведение что-то забывших здесь Чонгука и Тэхёна, которых Хосок явно за чем-то прервал, не может встать поперёк уборки.

***

      Всю вечернюю дискотеку Чонгук просиживает у будки диджея, за которой возвышается с надетыми на одно ухо громоздкими наушниками Намджун. То ли из жалости, то ли из доброты душевной главный вожатый позволяет ему выбирать песни через раз, чтобы подбодрить уныло оглядывающего танцующих детей Чонгука. Он бы с радостью сам оторвался на импровизированном танцполе вместе с любящими затащить вожатых в свой круг ребятами, но не хочет перенапрягать только начавшую восстанавливаться ногу.       Чимин ошивается неподалёку, подбадривая лучшего друга и придумывая наитупейшие танцевальные движения, которые подхватывают толпящиеся вокруг своего вожатого подростки, чтобы повеселить его. Чонгук знатно смеётся каждый раз, когда Чимина запихивают в образовавшийся из толпы круг и вынуждают отжигать по полной, пока сам вожатый посылает ему воздушные поцелуйчики и в какой-то момент даже использует Чонгука как шест, крутясь вокруг него под хохот собравшихся вокруг ребят.       Некоторые из его детей тоже подходят к Чонгуку и танцуют рядом, вызывая у подыгрывающего им непринуждёнными движениями рук юноши улыбку. Это мило, как они хотят поддержать его, не забывая про своего вожатого даже на дискотеке.       Уже в самый разгар вечера Чонгук замечает в толпе танцующих медляк Юджин, которую приглашает на танец всё тот же мальчик из отряда сосунков. Чипсов у него на этот раз нет, но это не мешает ему склониться и галантно протянуть девочке руку как на балу. Рядом перешёптываются и хихикают её подруги, подталкивая Юджин встать и принять приглашение, но та только закатывает глаза и равнодушно обходит ухажёра, усаживаясь ближе к Чонгуку на другой конец открытой площадки.       Это чертовски умиляет. Словно персональная лагерная дорама, за которой Чонгук наблюдает с первых рядов. Ему даже интересно, чем всё это закончится под конец смены, добьётся ли паренёк Юджин или та раз и навсегда скажет ему нет. Чонгук больше склоняется к тому, что болеет за первое.       От лагеря нужно брать всё, особенно если кто-то пробирается в твоё сердце и не хочет оттуда съезжать, как бы ты ни старался. От судьбы не убежишь.       Песни продолжают сменяться, с энергичных и зажигательных на более спокойные и меланхоличные и обратно, и даже у Чимина заканчивается батарейка, когда он плюхается на скамейку рядом с Чонгуком и опускает голову ему на плечо. Глубже укутываясь в ветровку Тэхёна, которую ему пока не удалось отдать обратно хозяину, подальше от вечерней прохлады, приобнявший лучшего друга Чонгук оглядывает толпу танцующих во время очередного медляка парочек и замечает там знакомую макушку в белой кепке. Тэхён танцует с девушкой из старшего отряда, приняв её приглашение на белый танец, который проводят каждую дискотеку, одной рукой держа её хрупкую в своей, а другой — приобняв девушку за талию так, как делал это с Чонгуком в инвентарной каких-то два часа назад. Они о чём-то разговаривают, судя по движению губ повёрнутой к Чонгуку лицом девушки, прежде чем та смеётся и опускает голову на подрагивающее в ответном смехе плечо Тэхёна, обнимая его за шею.       Намджуна ещё под первые аккорды утащила на танцпол девочка из отряда чуть постарше чонгуковых детей, и главный вожатый сейчас крайне мило и неуклюже крутит её на месте, пока едва достающая ему до груди девочка смеётся и показывает язык завидующим подругам. Оставшийся за диджея на одну песню Чонгук этому только улыбается, прежде чем вновь невольно возвращает взгляд на Тэхёна.       В льющейся из колонок мелодии белого танца они с девушкой успели поменяться местами так, что теперь вожатый повёрнут лицом к диджейской будке. Она продолжает что-то говорить ему на ухо, пока они покачиваются в танце, и Тэхён улыбается уголками губ, прежде чем его рассеянно блуждающий по парочкам вокруг взгляд цепляется за Чонгука.       Тот буквально может видеть бегущую строку мыслей в устремлённых на него глазах Тэхёна, когда тот замечает надетую на нём свою чёрно-белую ветровку. Чонгук и сам не знает, почему выбрал именно её вместо своей толстовки, которая так же согрела бы его в вечернюю прохладу, однако сейчас он чувствует лёгкую, всё ещё несущую запах Тэхёна ткань каждой клеточкой своего тела, как и зацепившийся за него, пропитанный непонятной эмоцией взгляд.       Возможно, дело в расстоянии, которое их разделяет, но Чонгук готов поклясться, что видит в этих неизменно прикованных к нему глазах сменившую удивление решительность.       Намджун сменяет его, забирая проводные наушники и благодаря за помощь, до того, как Чонгук может смутиться и отвести взгляд. До окончания дискотеки осталось всего-то несколько песен, и дети отжигают последние мгновения, прежде чем их погонят по кроватям. Чонгук оглядывает собравшихся в круг посреди импровизированного танцпола ребят и краем глаза замечает, как Тэхён что-то говорит девушке, с которой танцевал, то и дело оглядываясь на него. Девушка этого будто не замечает, продолжая что-то увлечённо рассказывать вожатому, едва слышащему её поверх играющей из колонок музыки и, кажется, совсем не заинтересованному в разговоре с ней по окончании белого танца.       Чонгук опускает взгляд, стоит их глазам пересечься, и говорит Намджуну о том, что тот может выбрать остаток песен до окончания дискотеки сам, прежде чем выпутаться из-под головы решившего отдохнуть на его плече Чимина и направиться в сторону беседки. Ведущий от неё спуск к озеру через калитку, отделяющую пирс от закрытой территории лагеря, он преодолевает с откровенно старческим кряхтением, стараясь не навернуться на крутых ступеньках.       Все сейчас отрываются на дискотеке, поэтому вдоль пирса нет ни души. Чонгук спускался к берегу всего пару раз, в один из которых искал потерявшегося в ночи Хесона, но сейчас может насладиться умиротворённостью едва колыхающегося с лёгким вечерним ветерком озера несмотря на доносящуюся из-за спины музыку. Сегодня не так прохладно, как вчера, но ветровка всё равно согревает, и Чонгук укутывается в неё, зарываясь в воротник носом и обнимая себя, когда садится на скамью у самого края террасы.       Треск сверчков и плеск ударяющейся о бортик воды убаюкивает, и он чуть не вздрагивает, когда слышит за спиной скрип калитки. Песня, включившаяся, когда Чонгук ушёл с дискотеки, ещё играет, но он готов поклясться, что просидел здесь дольше, чем пару минут. Летними вечерами темнеет так быстро, и единственный источник света стекает от возвышающейся выше по берегу беседки, но Чонгук узнаёт в закрывшим за собой калитку силуэте спускающегося к пирсу Тэхёна.       Он провожает его взглядом, прежде чем вновь уткнуться в ветровку, пряча там нижнюю половину лица и растирая покрывшиеся мурашками ноги. Даже ветровка не поможет с едва достающими до середины бёдер джинсовыми шортами, из которых Чонгук не вылезал с начала смены. Они слишком удобные и подчёркивают всё, что нужно, так что прохладу можно и перетерпеть.       Тем не менее, его гусиная кожа с этим явно не согласна. — Что там русалки рассказывают? — спрашивает Тэхён, когда садится рядом, оставляя между ними расстояние едва ли в пару дюймов. Чонгук борется с желанием пододвинуться ближе, чтобы их бёдра и плечи соприкоснулись. — Русалки не водятся в озёрах.       Обегая взглядом раскинувшийся перед ними водоём, Тэхён пожимает плечами. — Ну, тогда кикиморы. — Да вот, пришла одна и про русалок интересуется, — хмыкает Чонгук и прячет улыбку в воротнике ветровки, когда Тэхён смеётся, закидывая руку на спинку скамейки за плечо Чонгука.       Рядом с водой витает уйма комаров, которых Чонгук совсем не горит желанием кормить и потому то и дело отбивается от жужжания над самым ухом, жалея, что не воспользовался спреем. У него есть дурацкая привычка расчёсывать укусы до крови, но как бы Чонгук не пытался, сдержаться он не может. Приходится обрубать проблему на корню, сразу отгоняя комаров, только вот уходить отсюда ему не хочется, пусть его уединение и нарушили.       Украдкой поглядывая на откинувшегося на спинку скамейки Тэхёна, Чонгук думает, что не очень-то и против.       Его точёный профиль невольно сводит кончики пальцев желанием потянуться за телефоном, чтобы запечатлеть малейшую деталь и перенести позже на бумагу, расписать аккуратными мазками краски, стараясь подобраться как можно ближе к оригиналу, от взгляда на который захватывает дыхание. В голове вдруг всплывает воспоминание, совсем вылетевшее из памяти в ворохе последних дней, и Чонгук отводит взгляд на гладь озера, кусая губы. — Я так и не поблагодарил тебя за холст и краски, — его голос тихий, чтобы не выдать в нём дрожи, но в умиротворении озера его смущённая благодарность уловима даже со дна. — Намджун сказал, что ты попросил их для меня. Это было очень мило с твоей стороны, спасибо.       Тэхён ловит его взгляд, когда поворачивает голову, и вглядывается в едва скрытое ветровкой лицо юноши, подчёркнутое спадающим от веранды тёплым свечением. — Пожалуйста, — также тихо отвечает Тэхён, но его мягкий голос всё равно теплом отдаётся в продрогших, цепляющихся за лёгкую ветровку пальцах. — Ты очень красиво рисуешь. Я знаю, что уже говорил это, но так и есть. Я просто надеюсь увидеть, что у тебя получится под конец смены. — А если у меня ничего не выйдет? — спрашивает Чонгук, опуская взгляд туда, где его пальцы играются с торчащими из шортов нитками, просто чтобы подколоть.       Улыбаясь украдкой, Тэхён качает головой. — Невозможно.       Зарываясь рдеющими щеками в ветровку, Чонгук думает о том, что у него правда не всегда выходит достойно запечатлеть то, что ему приглянулось, на холсте. Заполонившие его блокнот портреты Тэхёна даже близко не передают его красоты, но Чонгук продолжает пытаться, не в силах сосредоточиться ни на чём другом, когда грифель карандаша зависает над скетчбуком. Все его мысли в последние дни заполняет один лишь Тэхён, и единственный способ выплеснуть их — это на бумагу.       Правда, есть ещё один, но Чонгук моментально краснеет, стоит ему подумать об этом. Он не уверен, что сможет сделать этот шаг.       Из-за их спин приглушённо доносится голос Намджуна, объявляющего последнюю песню за вечер, вырывая из затягивающего вглубь водоворота не отпускающих днями и ночами мыслей, изводящих Чонгука уже который день. — Надо возвращаться, — он оглядывается на забор за их спинами, избегая не сводящего с него глаз Тэхёна, когда расправляет запутанные им же нитки шортов. — Нас наверняка заждались.       Их взгляды всё-таки встречаются, когда Чонгук находит в себе смелость поднять голову к сидящему рядом Тэхёну, кусая щёку от вдруг скрутившего изнутри волнения. Возможно, дело в продолжающей снижаться по мере захода солнца температуре, но его пробирает трепетная дрожь, когда Чонгук встречает взгляд парня и едва ёжится от его напряжённости.       Пусть их лица и не разделяют считанные миллиметры, дыхание застревает в горле подобно тому, как тогда, на веранде домика и в полумраке инвентарной. Чонгук не знает, сколько ещё выдержит таких вот столкновений, но Тэхён смотрит на него не отрываясь, этим пробирающим до вызванных совсем не прохладой мурашек взглядом, и Чонгуку надо бы бежать отсюда до того, как они просочатся под кожу и заберут с собой его здравый смысл.       Он совсем не хочет уходить, только последняя песня вот-вот закончится и настанет время разводить детей по домикам перед отбоем. Их с Тэхёном с минуты на минуту спохватятся.       Украдкой оглядываясь на лагерь, Чонгук вновь смотрит на Тэхёна и кусает губы, притягивая к ним взгляд глаз, расширившихся от полумрака зрачки которых почти поглотили карюю радужку. Возможно, дело и в том, как близко они сидят друг к другу. Подвинься Чонгук чуточку ближе, рука Тэхёна приобняла бы его за плечи.       Тело пробирает невольная дрожь, и он делает глубокий вдох, прежде чем наконец подняться на не слушающихся ногах, оттряхивая шорты.       Слова застревают в горле, — пожелание спокойной ночи, оправдание, что ему нужно идти, — но все они кажутся неправильными. Неуместными. Толика неуверенности оседает на языке, когда Чонгук натягивает напряжённую улыбку на словно пылающие от чужого взгляда губы и подавляет порыв прокашляться. — Ну, я, наверное, пойду... — тихо говорит он, смотря на Тэхёна словно в надежде на что-то непременно глупое, о чём Чонгуку не стоит думать, а следует поскорее уносить отсюда ноги. Поджавшиеся губы парня лишь подталкивают его в сторону калитки.       В самом деле, зачем он мнётся?       Однако не успевает Чонгук сделать и шага, в очередной раз закрывая глаза на пропитавшее расстояние между ними электризующее напряжение, от которого становится трудно дышать, как рука обхватывает его запястье. Его тянут назад, и когда он оборачивается, то не успевает промолвить и слова, как в его губы впиваются поцелуем. Тёплая ладонь ложится на его шею, притягивая ближе и не позволяя ускользнуть, но замерший поражённо Чонгук может думать только о том, чтобы подняться на носочки и притянуть Тэхёна ближе, запирая в капкане своих вцепившихся в его футболку рук.       Обвивая его шею, Чонгук раскрывается навстречу поцелую, позволяя Тэхёну мазнуть языком по его губам и едва склоняя голову, ластясь к нежно поглаживающей его скулу ладони. Зарывшиеся в вьющиеся волосы кончики пальцев подрагивают, и он сильнее цепляется за тёмные пряди, млея от мягкого, довольного стона в свои губы и прижимаясь ближе к крепкой, горячей груди.       Всё тело прошивает жаром, когда Тэхён опускает ладонь на его поясницу, поглаживая скрытую ветровкой спину, и от медленного, глубокого поцелуя перехватывает дыхание. Это так напоминает и в то же время совсем не похоже на их первый поцелуй, но Чонгук не может сосредоточиться ни на чём, помимо губ Тэхёна на своих, только лишь хочет, чтобы это никогда не заканчивалось.       Он не знает, сколько они проводят вот так, запутанные друг в друге с влажным, неспешным скольжением едва пульсирующих от безустанного поцелуя губ, но когда наконец отрываются друг от друга, Чонгук едва может отдышаться. Он прислоняется лбом к тэхёнову, поддевая кончик его носа с маленькой улыбкой раскрасневшихся, исцелованных губ, и смотрит на него из-под полуприкрытых, подрагивающих век.       Тэхён обводит подушечкой большого пальца его подбородок, что трепетом отдаётся в грудной клетке, где переливаются пёстрые крылья бабочек. Собирает блеск слюны с припухшей нижней губы и оглаживает крапинку спрятавшейся под ней родинки, улыбаясь в ответ. Не в силах сдержаться, — совсем не видя в этом смысла, — Чонгук подаётся ближе и оставляет ещё один поцелуй на его губах, закрывая глаза и крепче обнимая Тэхёна за шею.       Даже закончившая играть музыка не перекрывает стук очарованного сердца, и он позволяет Тэхёну укутать себя в долгожданных, согревающих лучше любой ветровки объятиях, из которых Чонгуку совсем не хочется выбираться.       Он и не пытается. Лишь ближе жмётся к и не думающему отпускать Тэхёну с мягкой улыбкой и наслаждается тем, как крепче обвиваются вокруг его талии руки.       От ответной улыбки и без того сходящее с ума сердце пропускает удар.       Да. Чонгук окончательно влип.