***
— Мы так опоздаем на собрание, — шепчет Тэхён, отрываясь от чонгуковых губ и замирая мутным взглядом на том, как распухли и покраснели они от поцелуев. Недовольный внезапной остановкой Чонгук только ближе притягивает его за шею, обвивая талию Тэхёна бёдрами. Пыльный стол в каморке спортивного зала совсем не удобный, но юноша не жалуется. Не когда любой дискомфорт перекрывают вновь накрывшие его губы Тэхёна и цепляющиеся за его талию и бедро руки. Тот мычит в поцелуй, когда Чонгук запускает пальцы в растрёпанные им же локоны и тянет до изумительного, сводящего живот судорогой стона, который проглатывает с ответным хмыком. Тэхён позволяет ему жадно сплести их губы, притягивая ёрзающего под его ладонями юношу вплотную к себе и пробираясь под кромку натянутых на напряжённых бёдрах шортов, оглаживая горячую, нежную кожу. Чонгук от этого только стонет мягко и притирается ближе, прогибаясь в пояснице и прикусывая нижнюю губу парня, прежде чем вобрать её в рот и едва оттянуть под глухой гортанный стон Тэхёна. Под кожей пылает, и спёртый воздух тёмной каморки позволяет лишь задыхаться от нескончаемых, забирающих последний кислород из лёгких поцелуев. Возможно, Тэхён просто хороший учитель, но Чонгук быстро приноровился и понял, что к чему. Знает, что если склонить голову и мазнуть языком по губам Тэхёна, прежде чем скользнуть в его рот, то руки парня сильнее вцепятся в его талию. Если вплести пальцы в тёмные кудри и сжать, то с губ Тэхёна сорвётся изумительный стон, от которого у Чонгука всё тело пробирает неумолимой дрожью, а кожа покрывается предательскими мурашками. — Чонгук... — пробуя вновь, бормочет Тэхён в его губы, но отстраниться не может. Не столько потому, как крепко Чонгук обнимает его, не оставляя шанса ускользнуть, сколько из-за собственного нежелания прекращать всё это. Губы пульсируют вместе с колотящимся в груди сердцем, но им всё равно мало. Только когда большая ладонь прокрадывается к его подбородку, подцепляя и удерживая несмотря на недовольный стон пытающегося вновь поймать губы отстранившегося Тэхёна Чонгука, тот сдаётся и встречает взгляд, жадно вбирающий его румяное лицо, подрагивающие пушистые ресницы и поплывшие, стеклянные глаза. Собирая слюну с уголка губ, Чонгук с трепетом где-то под кожей смакует то, как прослеживает это не менее мутный взгляд, пока они оба приводят в порядок своё сбившееся, тяжёлое дыхание. — Давай прогуляем, — выходит так хрипло, и в горле першит желанием просто вновь сплести их губы в поцелуе, а не тратить вырванные с боем, свободные от забот минуты на разговоры. Несмотря на шумящую в ушах кровь Чонгук всё-таки заставляет себя прислушаться и едва встряхивает головой, чтобы сосредоточиться на голосе мягко рассмеявшегося Тэхёна. — Это тебе не пара по философии, — оглаживая яблочко подбородка, тот обегает жадным взглядом замершее так близко лицо, вбирая каждую деталь словно жаждущий — долгожданную воду. Чонгуку знакомо это чувство. Оно пробирает его каждый раз, стоит Тэхёну коснуться его или даже просто поймать его взгляд. — Ну и что? Мне можно, у меня уважительная причина, — аргументирует он, кивая на свою больную ногу, и смотрит на Тэхёна своими лучшими щенячьими глазками, уламывая согласиться просто остаться тут до конца тихого часа. Всё, чего Чонгуку хочется, это снова прикрыть веки и с головой потеряться в Тэхёне, словно у него нет ни капли самоконтроля. Три года он держался, а тут и пары часов не может протянуть без губ Тэхёна и его рук на своём теле. — Нет, Гук-а, — с улыбкой возражает вожатый, мягко бодая его нос своим и смеясь, когда Чонгук морщится милому жесту. — Я бы с радостью прогулял с тобой хоть финальный концерт, но это может сказаться на твоей оценке за практику. Опуская взгляд, юноша кусает щёку и зажмуривается от прилившего к лицу от сжавшегося в груди сердца тепла. Все эти проявления заботы, будь то одолженная ветровка, набор красок или элементарное беспокойство за его практику, обескураживают, и Чонгук совсем не знает, как на них реагировать. Всё, что у него выходит, это оставить мимолётный поцелуй в уголке уже исцелованных им губ, потому что Чонгук правда не может себя сдержать. Не останавливаясь на этом, Тэхён прижимается губами к ямочке на его щеке, невесомо проводя по точёной скуле, выше к виску. Юноша подставляется под выцеловывающие его лицо губы, обнимая Тэхёна за плечи и вновь зарываясь в мягкие локоны у его загривка, прежде чем тот поворачивает голову и утягивает Чонгука в медленный, тягучий поцелуй. Любые мысли о собрании вылетают из чонгуковой головы, пока Тэхён поглаживает его бёдра, сжимая до побеления кожи, и остаётся только удивляться, как хлипкий стол выдерживает напор двух жадно цепляющихся друг за друга, не прекращающих целоваться вожатых. Вываливаются они из маленькой каморки только когда до собрания остаются считанные минуты. Чонгук честно пытается привести себя в божеский вид, расправляя помявшуюся футболку и облизывая безошибочно расцелованные губы, которые не заметить нужно постараться. Тэхён выглядит не лучше — безрезультатно пытается уложить растрёпанные увлёкшимся юношей волосы и поправляет перед джинсов, чем смущает и без того поражённого своей внезапной раскованностью Чонгука. Ему самому требуется мгновение отдышаться, потому что сердце всё ещё колотится в груди, а под кожей так жарко, что ещё недавно сжимавшие талию Тэхёна бёдра сводит дрожь, пробираясь к низу живота гулким теплом. В моменте Чонгуку даже хотелось притянуть Тэхёна за шлевки джинсов и скользнуть под ремень, но он смог сдержаться несмотря на кружившее голову возбуждение. Он чувствует себя подростком в пубертате без какого-либо контроля над собой и своим телом, стоит Тэхёну только взглянуть на него этим его тёмным взглядом, не сулящим ничего хорошего, прежде чем утянуть его подальше от людей и прижать к ближайшей стенке, заключая в клетку своих рук. Чонгук бы правда смутился, если бы так искренне не наслаждался каждым мгновением. С поцелуя на берегу озера прошло несколько дней, за которые можно было свыкнуться с новой реальностью, только он всё ещё не может поверить в то, что с ним происходит. Что он вообще творит. Ему давно не было так тепло, неумолимая дрожь сводит грудную клетку каждый раз, когда он смотрит на Тэхёна и ловит его ответный взгляд, смущённо улыбаясь и чувствуя, как теплеет кожа щёк. Когда их пальцы незаметно переплетаются под обеденным столом на завтраках и ужинах, пока они притворяются, что увлечённо слушают друзей, но на самом деле слишком заняты любованием друг друга украдкой, чтобы уловить хоть слово. Когда Тэхён вылавливает его на тихом часе или после отбоя, и они приходят на вожатское собрание взъерошенные и так позорно исцелованные, что только дурак может не понять, чем они занимались. Друзья не говорят ни слова, не спрашивают, что вдруг изменилось и завязалось между ними после не одного года затянувшейся игры в кошки мышки. Чонгука это устраивает. Он и сам не знает, что именно между ними, и потому хочет как можно дольше оставить это, пусть и неопределённое, но такое сладостное, между ним и Тэхёном. Их маленький секрет, что-то, о чём знают только они вдвоём. Даже красноречивые взгляды вожатых, когда они присоединяются к собранию с минутным опозданием, Чонгук с Тэхёном не замечают, предусмотрительно рассаживаясь в разные концы холла подальше от и без того возникших подозрений. Это не мешает им переглядываться и корчить друг другу рожицы, едва слушая главного вожатого, до самого завершения собрания, на подытоживающие тезисы которого оба вожатых только отстранённо кивают, будто правда слушали Намджуна всё это время. Если тот и замечает, то не говорит им ни слова. У них свой маленький мир, хрупкий, но такой тёплый и уютный, что покидать его не хочется ни на мгновение. Чонгук и не пытается, отпуская всю свою тревогу и наконец позволяя себе с головой окунуться в так долго преследовавшие его чувства, из-за которых едва может дышать.***
Пора было бы уже привыкнуть, что тихие часы в этом лагере не проходят без происшествий, — то ребёнок во сне маму начнёт звать, то дискотека в домиках начинается, то обряд поклонения языческим богам, — однако Чонгук всё равно удивляется, когда при обходе замечает свернувшегося калачиком на придверном коврике ребёнка из отряда Юнги. — Ты чего тут разлёгся? — недоумевает он, садясь на колени рядом с пареньком и тряся его за плечо. Тот сонно жмурится и встряхивает головой, чмокая губами и наконец разлепляя сонные веки, прежде чем взглянуть на сконфуженного вожатого. — Я на желание проиграл, — объясняет парень, потирая припухшие глаза тыльной стороной ладони. — Сегодня весь день изображаю собаку, вот и сплю на коврике. Добивает он Чонгука, когда высовывает язык на собачий манер и делает ушки за головой, невинно хлопая ещё сонными глазами. Ну вылитый щеночек, только виляющего хвоста не хватает. Чонгук на пару долгих мгновений выпадает в осадок, глупо хлопая глазами и открывая и закрывая рот в попытке выдавить хоть что-то, похожее на членораздельное предложение. Таких желаний он ещё не слышал. — Собаки могут спать на кроватях, — пробует разъяснить он, лишь бы спихнуть пацана с придверного коврика обратно в домик к жестоким соседям, явно не страдающим недоразвитостью фантазии. — Да, но меня наказали и выставили на улицу за то, что я попросил покормить меня словами, а не гавкнул, — любезно поясняет парень, пожимая плечами, словно ни капли не смущён всем с ним приключившимся. Почёсывая затылок, Чонгук оглядывает эту человеко-собаку и тяжело вздыхает. — Давай я поговорю с твоим хозяином, и он разрешит тебе лечь в кровать. Тут спать никак нельзя. — Нет, только не говорите Юнги-хёну! — тут же молит парень и садится на коврике, цепляясь за его руки, словно хочет остановить вожатого. — Юнги-хён твой хозяин? Чонгук теряет дар речи от слова совсем, так как ожидал торгов с соседями мальчика, которых подозревал в загадывании столь нелепого желания. Всё оказалось намного интереснее и, по правде говоря, очевиднее. — Да, это я ему проиграл, — мнётся парень, потирая шею и опуская взгляд, словно стыдится, что спалил контору. Если честно, этого стоило ожидать. Чонгук не знает, почему его это так удивило. — Иди в домик и ложись в постель, — наказывает он, помогая парню подняться с коврика, пока тот растирает свои затёкшие конечности. — Вы же Юнги-хёну не скажете? — тихо уточняет парень, смотря на него самыми настоящими щенячьими глазками. Вжился в роль, полное попадание. Не скажу, а выскажу, думает Чонгук, но только натянуто улыбается и подпихивает парня к двери в комнату. — Не переживай об этом и иди лучше спать. Паренёк наконец проскальзывает в домик, оставляя позади свою будку в виде террасы с колючим, протёртым ковриком. Накрывая свой лоб ладонью и делая глубокий вдох, Чонгук закрывает глаза и качает головой. Под конец смены такими темпами его будет уже ничем не удивить. До конца тихого часа осталось от силы минут пятнадцать, поэтому он обходит последний ряд домиков и чапает обратно к вожатским, чтобы захватить оттуда Чимина, а заодно и выловить Юнги. То, что он со своими подростками как с одногодками общается — это, конечно, круто, но должны же быть какие-то границы. Повезло тем, кто приехал сюда не на практику. Денег загребут, да над детьми лишний раз могут поугарать. Всё-таки эти дипломаты — те ещё оболтусы. Чонгук бы загнулся без них от скуки. — В следующий раз придумывай задания поадекватнее своим ребятам, чтобы они на порогах домиков в тихий час не спали, — корит он, когда обнаруживает Юнги в домике Тэхёна и Хосока. Из живущих там сейчас только второй, а первый, по словам остальных, благополучно уснул после собрания в гамаке. — Бобика моего видел? — хмыкает Юнги как ни в чём не бывало, закинув ноги на стул, в котором расселся рубящийся в телефон Чимин. — И как он, лапу подал? Он немного глуповатый, не все команды пока знает. Чонгук на это закатывает глаза, но улыбки сдержать не может. — Команду «спать на коврике» он явно выучил. Юнги только пожимает плечами. — Наверное, надо было загадать ему что-нибудь другое. Да и гавкать у него не получается, — сознаётся он. — Ты поосторожнее вообще с детьми будь. Директор может не оценить всю эту движуху, — хмыкает Хосок со своей кровати, на которой играет во что-то на телефоне. Судя по тому, как он агрессивно тычет в экран и бросает на Чимина гневные взгляды, они играют друг против друга. — Сокджин-то? Я тебя умоляю. Он бы загадал тому пареньку в озеро окунуться, не то что собаку изображать, — фыркает Юнги, знавший директора лагеря ещё до поездки сюда. Как узнал Чонгук в начале смены, они вместе в одной школе учились, прежде чем разбежались по разным концам страны. Даже тут связи нашлись. Это объясняет полную вседозволенность, коей Юнги руководствуется в своём вожатстве. Чонгук может только позавидовать, пусть и к нему директор лагеря вполне тепло отнёсся в ту поездку после потянутой ноги. Для него это всё равно авторитет и непосредственный начальник, которого он не хочет лишний раз провоцировать на занижение оценки за практику. Правда, вся эта ответственность и предосторожность вылетает из головы, когда Чонгук хочет прогулять собрания с Тэхёном, но кому нужна логика. Главное, что его всё устраивает. — Я просил научить меня, а не разносить в щепки десятый раунд подряд, — громко негодует Хосок, когда откидывает телефон на другой конец постели и переводит на ликующего Чимина злобный взгляд. Ведомый любопытством, Чонгук берёт хосоков телефон и видит там открытое приложение дурака. Кажется, Хосок всё ещё не может смириться с тем своим проигрышем и решил потренироваться, чтобы вновь не упасть в грязь лицом перед охранником, главным картёжным авторитетом. — Ну что поделать, если ты чепушила необучаемая, — смеётся Чимин, явно довольный своей десятой победой подряд, и едва успевает увернуться от прилетевшей в него подушки, прежде чем Хосок переходит в полноценную атаку. Крайне раздражённый нарушением спокойства Юнги убирает ноги со спинки стула за секунду до того, как тот опрокидывается на пол под весом налетевшего на Чимина Хосока, пока они совсем по-детски пихаются и орут. Оглядев всё это невпечатлённым взглядом и ещё раз убедившись в том, что карты — зло и яблоко раздора, Чонгук решает не зарабатывать себе мигрень и укрыться подальше от этих петушиных боёв и нечленораздельных визгов. Взгляд на телефон подсказывает, что тихий час только закончился, поэтому он направляется к домикам своего отряда, чтобы вытаскивать всех на мастер-классы. Сегодня ещё нужно будет успеть сделать массаж ноги, в котором Чонгук уже приноровился, но это не значит, что он этим наслаждается. Приятного в обычно ассоциирующимся с расслаблением массаже потянутой лодыжки, к сожалению, мало. — О Боже, кто с ним это сделал? — доносится со стороны спортивной площадки приглушённый смех, когда Чонгук вывешивает дополненные сегодня рисунки сушиться. Закрепляя последнюю картину, он оглядывается и тут же замечает на другом конце открытой площади посреди лагеря сияющего Тэхёна. Сияет он, кстати, в прямом смысле — всё его лицо усыпано серебряными блёстками, переливающимися на стоящем высоко в небе солнце подобно диско-шару. Чонгук ну правда не может сдержать смех, когда видит эту блестящую картину и понимает, что Тэхён не имеет ни малейшего представления о злой шутке, которую с ним кто-то сыграл. Судя по тому, как отряд сосунков перед мастер-классом попросил у него пакет блёсток, это были его же ребята. Смех детей и их горящие взгляды не укрываются от Тэхёна, когда он хмурится и недоумевает, почему все так на него вылупились. Вожатый отрубился в гамаке после собрания, намеревавшись немного почитать, но в итоге не сдержавшись от скучнейшего сюжета и поддавшись желанию прикорнуть. Чтобы он хоть ещё раз взял книжку из отцовской библиотеки. Оглядывающиеся и тычущие в него пальцем смеющиеся ребята наводят всё ещё сонного Тэхёна на мысли, что что-то явно не так, и когда он замечает вдалеке Чонгука, то спешит к нему уточнить, что он пропустил за полчаса отруба. Только улыбка на чонгуковом лице становится всё шире по мере его приближения, и когда сконфуженный Тэхён останавливается рядом с ним, то он и вовсе начинает смеяться в голос. — Что?.. — недоумевает Тэхён, но ответной улыбки не сдерживает, смотря на то, как звонко хохочет Чонгук. Вдоволь насмеявшись, юноша всё-таки откашливается и без лишних слов достаёт телефон, где открывает фронтальную камеру и поворачивает экран к Тэхёну. Тот так и замирает с разинутым ртом, смотря на рассыпанные по всему его лицу мелкие блёстки, липнущие к коже. Долгую минуту Тэхён просто переводит взгляд с камеры на продолжающего улыбаться Чонгука и обратно и касается своего лица, смотря на то, как несколько блёсток остаются на подушечках пальцев. — Это ещё что такое? — Это кожа убийцы, Белла, — крайне довольный происходящим Чонгук вновь заливается смехом, глядя на то, как каменеет лицо совсем не впечатлённого шуткой Тэхёна, прежде чем тот щурится и поджимает губы. — Ах ты... Чонгук громко вскрикивает, срываясь с места и совсем забывая про свою больную ногу, потому что явно настроенные защекотать его руки Тэхёна не оставляют иного выбора, кроме как попытаться скрыться с места преступления. По лагерю носятся они недолго, потому что оглянувшийся через плечо Чонгук чуть не врезается в возникший из ниоткуда фонарный столб. Тэхён успевает перехватить его до непоправимой аварии и рывком тянет на себя, крепко обвивая талию хохочущего Чонгука и заключая в тиски своих рук. Сквозь одышку и истеричный смех юноша пытается оттолкнуть Тэхёна, упираясь ладонями ему в грудь, но тот и бровью не ведёт, вместо этого потираясь лицом об его щёку и плечо и любезно делясь своими блёстками. — Не надо! — задушено молит Чонгук о пощаде, тщетно пытаясь увернуться и сотрясаясь не прекращающимся смехом, но Тэхён не останавливается до тех пор, пока весь он не оказывается измазан в блёстках. В завершение своей расплаты он кусает трясущееся в хохоте плечо Чонгука в отместку за подкол. — Теперь мы оба вампиры, — улыбается он, когда поднимает взгляд на сияющего чуть ли не ярче него самого Чонгука, усыпанного блёстками. — Ты такая заноза в заднице, — пытаясь отдышаться от побега и смеха, шепчет тот, но выпутываться из всё ещё держащих его рук не спешит. Они умудрились добежать до уединённой части лагеря у вожатских домиков, и потому смущаться не перед кем. — Я мог бы стать занозой в твоей заднице, красная шапочка, но для этого ты должен меня туда пригласить. Ухмыляясь, Тэхён натягивает ему шапку на лицо и смеётся, когда Чонгук тут же запинается от шока и возобновляет возмущённые попытки отпихнуть его, упираясь ладонями в трясущуюся от смеха грудь. Юноша всё же вырывается на свободу и поправляет шапку, тоже оказавшуюся измазанной в блёстках, и это ещё не говоря про воротник его футболки. Со стиркой придётся заморочиться, но Чонгук уже придумал, на кого это повесит в отместку за атаку. — Бесишь меня, — бурчит он с улыбкой, от которой уже болят блестящие на солнце щёки. Им бы умыться поскорее, чтобы избавиться от следов устроенного тэхёновыми детьми пранка. Тэхён подцепляет его подбородок, улыбаясь. — Знаю. Отпихивая его руку, Чонгук только фыркает и тащит их обоих в сторону уличного крана отмываться от блёсток. Диско-шар для дискотеки в лагере уже есть, два дополнительных никто не запрашивал. — Биба и боба, ей Богу, — хмыкает наблюдавший со ступенек домика за развернувшейся погоней с поимкой Хосок, потирая ушибленное в перепалке колено. Взъерошенный Чимин протягивает ему прохладную бутылку воды и сам плюхается на лестницу между Хосоком и Юнги, смотря на прошедших мимо и не заметивших зрителей своего мелодраматического концерта Тэхёна и Чонгука. — Нет, эти двое скорее бука и бяка, — поправляет Чимин, приложив вторую бутылку к своему локтю. То падение со стула стало для них с Хосоком фееричным и крайне болезненным. Он уж лучше этому картёжнику недоделанному будет специально проигрывать, чем вот так вот петушиться. Юнги и Хосок только согласно хмыкают. И без слов понятно, кто — кто. — Они ведь думают, что совсем не палятся. — Ты о чём? Я великий слепой, — непринуждённо отмахивается Юнги, с маленькой улыбкой смотря на то, как Чонгук и Тэхён наконец разлепляются и направляются обратно к центру лагеря. — И вам советую. — Да они оба так светятся, что тут нельзя не ослепнуть, — фыркает Чимин, но всё равно улыбается, глядя на то, как Тэхён с Чонгуком шутливо пихают друг друга с дорожки на газон и не перестают препираться, но в совсем иной манере, чем раньше. Чего только стоят их лучезарные улыбки и блестящие совсем не от солнца глаза, сменившие нахмуренные брови и поджатые в недовольстве губы. И вправду, можно ослепнуть. Эти двое их всех когда-нибудь доведут.***
Чонгук глубже закутывается в толстовку, оглядываясь по сторонам погружённого в сумерки лагеря и обнимая себя за плечи. По хорошему ему уже давно пора видеть десятый сон, чтобы завтра снова не проспать зарядку, — вина Тэхёна, слишком долго не желавшего отпускать его после вчерашнего отбоя, из-за чего они разошлись уже за полночь, румяные, зацелованные и распалённые до предела. Ему самому с большим трудом удалось оторвать от себя чужие ладони и поцеловать Тэхёна на прощанье, прежде чем убежать к себе в домик и уснуть со спрятанной в подушке улыбкой на губах. Однако и сегодня Тэхён решил посягнуть на его драгоценный сон, во время киновечера предложив встретиться после отбоя, но не сказав, чем они займутся. Только попросил дождаться его у забора за вожатскими домиками в пятнадцать минут одиннадцатого. Ёжащийся от затянувшегося ожидания Чонгук не слышит шагов, пока его бегающие по окутанному поздним вечером лагерю глаза не накрывают большие ладони. Он вздрагивает всем телом от неожиданности, но быстро расслабляется, когда чувствует знакомый одеколон. — Угадай, кто? Голос Тэхёна даже шёпотом пробуждает в нём такие эмоции, что Чонгук борется с желанием зажмуриться и утонуть в его бархатном тембре. — Эдвард Каллен? Юноша смеётся, когда оборачивается и видит надутые в недовольстве губы парня, подрагивающие в проступающей на лице улыбке. Он эти блёстки ещё долго не отпустит, шуток у него в запасе навалом. Тэхён безустанно подкалывал его три года. Настала его очередь. — Он мне всегда больше Джейкоба нравился, — подыгрывает парень с улыбкой. Чонгук не может с ним в этом не согласиться. — Ну и зачем ты меня сюда позвал? Иссушишь меня до дна? Он поднимает бровь, всё ещё чувствуя едва прикусившие его плечо в порыве мести зубы, но Тэхён лишь качает головой. — Пока нет. Хочу показать тебе кое-что, — загадочно говорит он и подходит к забору с колючей проволокой сверху. На вид тот кажется непреодолимым, но вожатый отодвигает сваленные у забора коробки и доски и под удивлённый взгляд Чонгука отводит одну в сторону, открывая проход за территорию. Когда Тэхён оборачивается на него, его глаза игриво блестят. Оглядываясь и проверяя, не видит ли их никто, Чонгук долгое мгновение мнётся на месте и всё-таки следует за уже пролезшим через дырку вожатым. Тэхён протягивает ему руку, помогая перебраться через фундамент забора и раскинувшиеся по ту сторону кусты, прежде чем они оказываются за территорией лагеря. Доска с тихим скрипом возвращается на место, и забор вновь кажется нерушимой крепостью, освещённой одиноким фонарём по ту сторону ограды. С этой стороны лагеря раскинулся скалистый лес, макушками высоких деревьев закрывая ночное небо полумраком, и Чонгук опасливо оглядывается по сторонам и крепче сжимает ладонь Тэхёна в своей, когда тот тянет его вглубь деревьев. — Я чувствую себя сбегающим от вожатых ребёнком, — бормочет Чонгук, в полумраке позднего вечера пытаясь разглядеть дорогу под ногами и не оступиться. Тэхён держит его за руку, и их пальцы переплетаются, когда он помогает юноше перебраться через упавшее дерево. — Куда ты меня ведёшь, злой серый волк? Тэхён только ухмыляется ему через плечо и продолжает вести меж раскинувшихся вдоль скалистого холма деревьев так, словно знает эту местность наизусть. Чонгук бы испугался почти кромешной темноты и прошивающего дрожью шороха листьев, если бы всё, на чём он мог сосредоточиться, не было тепло переплетённых с его пальцев. Они не отходят далеко от лагеря, пусть Чонгуку этот путь и кажется вечностью. Буквально пару поворотов спустя начинается резкий спуск, и слуха касается шум течения. Хмурясь, он позволяет подстраховать себя за талию и оглядывается по сторонам только когда спускается вдоль крутого каменистого склона. У него на мгновение захватывает дыхание. Течение оказывается водопадом, уходящим в устье прилегающего к лагерю озера, что переливается вдали свечением уже сияющей в небе луны. У самого основания водопада в неглубоком ущелье журчит водоём, тонким потоком дальше уходящий вниз к озеру, и Чонгук так и замирает у самой стены ущелья, пока Тэхён подходит к воде и опускает в неё ладонь. — Как ты нашёл это место? — выходит лишь зачарованно прошептать, когда юноша находит свой голос. Его едва слышно поверх шума водопада, но Тэхён всё равно оборачивается, вновь поднимаясь на ноги. — Птичка напела, — красноречиво отвечает он и подзывает Чонгука к воде, протягивая ему руку. Слишком сильно желая вновь сплести их пальцы, тот идёт навстречу и заглядывает в водоём, завороженно смотря на своё колышущееся отражение в кристально-чистой воде. Та оказывается удивительно тёплой на ощупь несмотря на вечернюю прохладу, и Чонгук подцепляет воротник своей толстовки до того, как может передумать. Его вещи в стопку ложатся на один из валунов подальше от водопада, чтобы не намочить ткань, и он спешит зайти в воду до того, как оголившаяся кожа успеет покрыться мурашками. Дно оказывается неглубоким, и Чонгук отходит подальше от берега, туда, где вода колышется у его ключиц. Когда он оборачивается, то замечает всё ещё стоящего на берегу одетого Тэхёна, смотрящего прямо на него. Уголки его губ трогает улыбка, ямочками проступая на щеках, прежде чем Чонгук набирает воздуха и с головой окунается под воду. Тихий всплеск, мгновение абсолютной тишины замирает вместе с учащённо бьющимся сердцем, и Чонгук выныривает на поверхность. Мокрые пряди липнут к лицу, и он жмурится и потирает веки, прежде чем откинуть волосы назад и наконец открыть глаза. Берег пустует. Под кожей проскальзывает мгновенная вспышка тревоги, но Чонгук замечает расходящиеся по воде у побережья круги и зажмуривается от брызг, когда Тэхён выныривает прямо перед ним, встряхивая головой и окуная закрывшего лицо юношу в летящие во все стороны капли воды. Чонгуку пальцы сводит до самых запястий от желания убрать с замершего перед ним лица мокрые пряди, и он не отказывает себе, избегая взгляда Тэхёна, когда тот подставляется под заботливые касания зачёсывающих назад его волосы пальцев. Убирая завившуюся от влаги прядь за ухо, Чонгук пробегается едва уловимым касанием вдоль шеи и опускает ладонь на усыпанное бисером капель плечо, наконец встречая чужой взгляд. Их ноги касаются под водой, когда Тэхён подплывает чуть ближе, навстречу цепляющейся за него руке, и обегает внимательным взглядом чонгуково лицо. Словно пытается считать его, понять, чего юноша хочет, потому что тот всё ещё остаётся для него загадкой, к разгадыванию которой Тэхён не приблизился даже за почти что три года. Беглые струйки стекают по вискам, и Чонгук смаргивает собравшиеся на слипшихся ресницах капли, замирая взглядом на губах, которые уже до дрожи в коленках успел изучить. В последние дни одно лишь воспоминание того, как они целуют, вынуждало скулы рдеть, а тело сходить с ума от желания выловить Тэхёна и затащить куда-то, где они смогут остаться наедине, лишь бы в который раз почувствовать его губы на своих. Ему всё ещё страшно. Он всё ещё боится оступиться в порыве сделать шаг навстречу, когда так долго лишь пятился назад, но с Тэхёном волнение сменяется трепетом. С Тэхёном спокойно, уютно, тепло. С Тэхёном ему хорошо. Чонгук не может вспомнить, почему он так долго от этого сбегал. Не когда губы Тэхёна замирают так близко к его, и их взгляды пересекаются, словно проверяя на прочность. Инициатором любой их близости почти всегда выступает Тэхён, прежде чем Чонгук поддаётся без боя и сам притягивает его так близко, что парень бы не смог отстраниться, даже если бы захотел. Чонгуку всё ещё страшно, но он больше не хочет бояться и потому подаётся навстречу первый, опуская веки и накрывая губы Тэхёна своими в робком поцелуе. Ладони ложатся на его шею, когда Тэхён подаётся навстречу и позволяет юноше вести, однако тот отстраняется спустя какое-то мгновение. Хмурясь, Тэхён хочет вновь поцеловать его, уже настойчивее и глубже, а не простым касанием губ, но Чонгук лишь игриво улыбается ему и вновь с головой исчезает под водой. Обескураженный поцелуем и внезапным побегом Тэхён замирает, смотря на воду перед собой, по которой расходятся круги, прежде чем сделать глубокий вдох и окунуться вслед за Чонгуком. Шум спадающего с верха ущелья водопада пробивается сквозь водную гладь, и юноша выныривает на поверхность, когда доплывает до отвеса, об который разбивается белой пеной вода. Ночь так темна, что лишь пробивающаяся сквозь кромки деревьев луна переливается на поверхности, по которой совсем рядом с Чонгуком идут пузырьки. Спохватившись, тот отталкивается от каменистого дна и окунается под водопад, за которым может спрятаться от последовавшего за ним Тэхёна. Ему слишком полюбилась их игра в тяни-толкай, чтобы удержаться от оживляющего, теплом разливающегося в груди чувства, когда Тэхён клюёт на его приманку. Однако не успевает Чонгук обернуться к оставшемуся за спиной водопаду, когда выныривает из-под воды и протирает глаза, как его разворачивают и вжимают в каменную, скрытую белой пеленой стену ущелья, впиваясь в его поражённо распахнутый рот поцелуем. Тихий ах удивления застревает в горле, когда юноша обвивает загнавшие его в ловушку плечи, цепляясь за влажные пряди как за якорь в сбившем на мгновение с ног вожделении. Тэхён держит его крепко, собой заключая между холодным камнем и горячей, плавящей кожей, но Чонгук не думает ни о чём, кроме жадно цепляющихся за него рук и губ, в которых задыхается. — Тэ, — мягко бормочет он в поцелуй, и всё его тело лихорадит от ответного низкого стона, когда Тэхён вплотную сплетает их тела и целует напористей. Будто хочет собрать с чонгуковых податливых губ своё имя и запечатать под кожей, в которой им обоим так тесно. Мокрая ткань боксеров липнет к телу, и Чонгук задыхается, когда чувствует упирающееся ему в бедро очертание чужого возбуждения. Осознание искрами пробегается вниз по спине, собираясь пульсацией в пояснице, когда он подаётся навстречу и сам потирается об Тэхёна сквозь тонкий материал промокшего насквозь нижнего белья с тихим всхлипом. Чувствуя это, Тэхён подхватывает его бедро и заводит выше, когда Чонгук одобрительно мычит и откидывает голову, вжимаясь затылком в холодный камень и подставляя обнажённое горло под жадные губы. Мазаные касания обжигают кожу, стоит Тэхёну разорвать поцелуй и переключиться на нежную, ещё непомеченную шею, с упоением и влажными чмоками вылизывая натянутую кожу. У Чонгука кровь в ушах шумит, перекрывая гул клокочущего белыми гребнями за спиной Тэхёна водопада. Тэхёна так много — его руки, ненасытно цепляющиеся за напряжённые, подрагивающие бёдра и поясницу, жгучие губы, выцеловывающие шею, — что перед глазами рябит, и Чонгук прикрывает веки с блаженным стоном, окунаясь в переизбыток ощущений. Заигрываясь, Тэхён впускает зубы в изгиб плеча и тут же зализывает болезненную вспышку, удерживая голову Чонгука за липнущие к шее волосы и не позволяя ускользнуть. Юношу лихорадит с каждым падким поцелуем, впивающимися в его кожу до искр под веками, и всё, что он может, это притянуть Тэхёна ближе к своей шее с обрывистым стоном. Лунки ногтей остаются на коже смуглых плеч, когда Тэхён наконец спускает ладонь с его поясницы на ягодицу, подхватывая дрожащее под ним тело и с оттяжкой толкаясь к нему бёдрами. Чонгук ловит ртом воздух, весь покрывается мурашками от прикусивших его челюсть зубов, прежде чем жаркие губы пробегаются по раковине уха с гортанным стоном от скольжения их бёдер. Ткань боксеров уже позорно топорщится, выдавая с потрохами, но Чонгук ничего не может с собой поделать, отстраняя Тэхёна от своей шеи и находя его припухшие губы в отчаянном поцелуе. Места, где соприкасаются их тела, плавят кожу, и Чонгук не сдерживает громкого всхлипа, когда впускает язык Тэхёна в свой рот и раскрывается навстречу плавным толчкам. Если они сейчас же не остановятся, он непременно кончит. Эта мысль искрами пугающего восторга простреливает низ живота, где у Чонгука уже всё натягивается и пульсирует с каждым несдержанным движением горячего, скрытого нижним бельём члена вдоль его. От одной мысли о нём вяжет во рту. Его бёдра сами подстраиваются под темп, направляемые обхватившими его ягодицы большими ладонями, и юноша постыдно скулит в губы не прекращающего целовать его Тэхёна. Кажется, тот не может насытиться им, его тихими, нежными стонами, мягкостью его исцелованных губ, извивающимся в его ладонях телом. То, как крепко у Тэхёна стоит и как он не может оторваться от Чонгука ни на мгновение, лишь закапывает их обоих в желании оказаться как можно ближе, хотя они и так переплетены так тесно, что между ними не осталось и вдоха. Исполосанная дорожками бегущих по спине капель поясница прогибается навстречу жару тела Тэхёна, когда тот до глухого стона впивается жадными пальцами в мягкие ягодицы, не позволяя отстраниться от настойчивых, плавных толчков. Чонгук теряется в шуме водопада, их тяжёлом дыхании на двоих и кружащем голову желании просто позволить Тэхёну сплести из тела и делать с ним всё, что ему вздумается, потому что никогда ещё он не чувствовал столь оглушающее желание. Ему так хорошо, что плохо, и когда Тэхён всё-таки отрывается от его пульсирующих вместе со стучащим меж ушей сердцем губ и упирается лбом в изгиб его плеча, Чонгук наконец может отдышаться. Голову кружит до бликов под веками, и дыхание сбивается в мокрые пряди, когда он утыкается носом в висок Тэхёна и с надрывом выдыхает. Возбуждение всё ещё переливается под искрящейся кожей, и Чонгук чувствует, что это взаимно, сквозь тонкую мокрую ткань их боксеров. Но стоит робкой просьбе Тэхёну вновь сплести их губы собраться на кончике языка, как тот оставляет нежный, трепетный поцелуй на его плече и отстраняется, заглядывая в мутные, горящие даже в полумраке глаза. Одышка оседает на румяных лицах, когда Чонгук прислоняется к лбу Тэхёна своим и смотрит из-под подрагивающих ресниц. Ему всё ещё хочется продолжить, а не прерываться на самом интересном, как во все предыдущие разы, в которые с каждым новым поцелуем становилось всё сложнее сдержаться, но они под чёртовым водопадом совершенно одни, сбежали из лагеря после отбоя словно скрывающиеся от вожатых подростки, и Чонгук должен мыслить здраво. Ему хочется, но не здесь. Тэхён, кажется, согласен с ним в этом, когда украдкой сплетает их губы в поцелуе, накрывая ладонью пылающую от смущённого желания скулу с такой нежностью, что на контрасте их ненасытных, жадных касаний минутами ранее она кажется мучительно невыносимой. Цепляясь едва подрагивающими пальцами за широкие плечи, Чонгук подаётся навстречу ласке, в которой так хочет потеряться с головой. Поцелуй разрывается с тихим, влажным звуком, но не успевает он открыть глаза, как его вдруг тянут вперёд, прямо под водопад. Тэхён переплетает их пальцы, не позволяя Чонгуку высвободиться, и смеётся, когда тот как потерянный щеночек встряхивает головой и ловит воздух ртом, пытаясь отойти от внезапно окатившей его воды. Стоит Чонгуку отдышаться и вытрясти воду из ушей, как он срывается вслед за всё ещё посмеивающимся Тэхёном, чтобы окунуть его в качестве мести.***
Они не вылезают из воды до тех пор, пока подушечки пальцев не морщатся, а всё тело приятно не ноет от игривых заплывов друг за другом и бесконечных поцелуев каждый раз, когда один из них ловит другого. Чонгук учтиво отворачивается, когда Тэхён вылезает из воды и пытается выжать свои боксеры, прежде чем натянуть поверх джинсы. Полотенца они, конечно же, не взяли, но Чонгуку даже не хочется бурчать по этому поводу, когда он натягивает толстовку на всё ещё мокрое тело и оборачивается, только чтобы Тэхён встретил его поцелуем. Ему тепло несмотря на прохладу позднего вечера, когда они возвращаются в лагерь, всё так же держась за руки. Чонгук не отпускает чужую ладонь даже когда они пролезают через забор и Тэхён задвигает коробки и доски на место, маскируя лазейку. Расставаться не хочется совсем, но оба понимают, что сейчас это будет разумным решением. Тем не менее, это не мешает юноше до последнего не отпускать переплетённые с его пальцы, когда они подходят к его двери. Он оборачивается, дважды прокрутив ключ в замке, и не может подобрать слов, которые показались бы правильными. Хочется просто распахнуть дверь и затянуть Тэхёна внутрь, не позволяя им разойтись и проветриться от наваждения, что не отпустило с самого погружения под водопад. Если зажмуриться, Чонгук всё ещё может почувствовать очертание чужого возбуждения и его собственное, пульсирующее желанием просто обмякнуть в руках Тэхёна и не думать ни о чём, что не касается их падких друг до друга тел. Тэхён смотрит на него, всё ещё держа его руку в своей, и Чонгук теряет себя в этих чутких, завораживающих глазах. Всё, чего ему хочется, это окунуться в них с головой, но он подавляет в себе эту пугающую тягу и торопливо целует Тэхёна на ночь в уголок губ, прежде чем повернуть дверную ручку и перешагнуть порог, краем глаза замечая, как те трогает улыбка. Выдыхая с тихим щелчком закрывшейся двери, Чонгук прислоняется пылающим лбом к холодной древесине в попытке остудиться и стряхнуть неутолимое наваждение, что мерцает под кожей от одной близости Тэхёна, и прислушивается к скрипу половиц веранды, удаляющимся шагам. Подушечки пальцев касаются губ, словно собирая с них оставленный мгновения назад поцелуй, и Чонгук прикусывает нижнюю, лишь бы подавить улыбку. Тёплое полотенце помогает высушить лезущие в лицо влажные пряди, и Чонгук оглядывает свои пропитавшиеся местами водой вещи. Сбрасывая их в тазик с одеждой на стирку, он переодевается в пижаму, — домашние шорты и широкую, растянутую футболку, — и откидывает одеяло, оглядываясь на пустующую у стены напротив кровать. Чимин не ночевал в домике последние три дня, и сейчас Чонгук впервые за это благодарен. Он не хотел бы отвечать на взволнованные вопросы по поводу своей пропажи, а уж тем более объяснять зардевшие щёки, до алого исцелованные губы и сверкающий непонятной ему же эмоцией взгляд. Всё, чего ему хочется, это вновь ощутить тепло Тэхёна рядом и не останавливаться до тех пор, пока от него не останется ничего, кроме сходящего с ума сердца и трепета бабочек в животе, но разойтись на ночь было лучше. И неважно, что ни сердце, ни тело Чонгука с этим не согласны, потому что он хочет, — старается, — думать головой. Время на телефоне едва перевалило за полночь, однако он не может улечься, ворочаясь не в силе найти себе место в нежелающих отпускать его мыслях о Тэхёне. Тот окончательно поселился в его голове, и если Чонгук не рядом с ним, то обязательно думает о нём, словно не может сосредоточиться ни на чём другом помимо этой искрящей забавой улыбки и блестящих тёплых глаз. Как бы он не менял позу, уснуть не выходит, и Чонгук не знает, сколько времени он проводит, пялясь в потолок, — возможно, секунды, возможно, часы, — в мыслях о том, как сильно ему хочется пойти к домику по соседству, постучаться в дверь и вернуть Тэхёна в свои объятия. Сплестись с ним так крепко, что не распутаются они до тех пор, пока в них обоих не останется сил. Лишь сбитое дыхание, исцелованные губы и саднящие скулы улыбки, что вечно не отпускают чонгуково лицо под взглядом этих внимательных искрящихся глаз. Эти мысли берут над ним верх, когда он сдирает с себя одеяло и включает ночник, чтобы найти тапочки. Его тянет, как бы он не сопротивлялся в попытке выкинуть водопад и самого Тэхёна из головы и уснуть, и Чонгук сдаётся, поднимаясь с кровати и решительно направляясь к двери. Только замирает он с ладонью на дверной ручке, когда с порога раздаётся стук. Сглатывая, юноша зажмуривается и делает глубокий вдох, прежде чем щёлкнуть замком и дёрнуть ручку на себя, уже зная, что ждёт его по ту сторону двери. Он хочет сказать что-то, предложить войти, хоть что-нибудь, однако его распахнувшиеся на полуслове губы сминают с порога, что в один решительный шаг пересекает Тэхён. Чонгук замирает, цепляясь окоченевшими поражённо пальцами за обвившие его запястья, и чувствует, как поддаётся напору неутолимо целующего его вожатого. Им нужно поговорить, висевшее всё это время над головами обоюдное молчание лишь собьёт их обоих с бурлящего, петляющего течения, по которому они плыли с поцелуя у озера, а то и раньше. Чонгук знает, что надо бы определить, что они, что всё это значит и, главное, что будет после окончания смены, когда больше не выйдет прикрываться общими походами и размеренной жизнью по соседству. Однако ему не хочется спугнуть, вынудив лопнуть пелену их запутанных, неопределённых, но таких чудесных отношений, мысль о неясности которых должна вразумить, но лишь глубже утягивает в свою пучину с каждым сладостным поцелуем и ласковым касанием рук. Чонгук устал жить в волнении и страхе за будущее. Он хочет хоть раз пожить настоящим и потому захлопывает за Тэхёном дверь, прежде чем обвить его шею и сплести их губы в отчаянном поцелуе. Кровать прогибается под их весом, когда юноша вслепую спихивает одеяло и опускается на простынь, утягивая за собой Тэхёна. Тот нависает на ним, целует в скулу, висок, яблочко подбородка, срываясь на лёгкий укус, когда юркие чонгуковы пальцы цепляются за петли джинсов и тянут ближе, вынуждая навалиться всем весом, вжать в кровать и раскрыть бёдра горячей ладонью. С губ слетает дрожащий стон, когда Чонгук впускает Тэхёна, раскрывается под ним и подаётся выше, обнимая широкие плечи и притираясь грудью о надрывно дышащую тэхёнову. Влажные поцелуи обжигают лицо, маленькими, яркими фейерверками распускаясь где-то под рёбрами, прежде чем Тэхён вновь сплетает их губы чувственно медленно, с каждым дразнящим мазком языка вырывая из юноши мягкие всхлипы. Гонясь за теплом чужого тела, Чонгук забирается ладонью под кофту, цепляясь за поясницу до красных следов, когда Тэхён отрывается от его губ и толкается бёдрами меж раскрытых его, посылая сладкую дрожь до кончиков подрагивающих пальцев. Прикрытые веки подрагивают вместе с колотящимся под кожей пульсом, который Тэхён осыпает поцелуями, спускаясь губами к изогнутой шее. Чонгук откидывает голову, вжимаясь затылком в подушку, и подставляет нежную кожу под поцелуи с тихим вздохом, зарываясь пальцами в тёмные мягкие кудри. По бёдрам бежит сладкая дрожь, а в паху уже во второй раз за вечер начинает неумолимо припекать с каждым рваным движением их тел. Ладони скользят под мягкий материал футболки и оглаживают впалый живот, проступающие из-под резинки шортов тазовые косточки, посылая палящий жар по всему телу. Чонгук прогибается навстречу касаниям, стискивая коленками тэхёнову талию и кусая заалевшие губы, лишь бы сдержать просящий лепет, что вязко скапливается на кончике языка. Тэхён осыпает его поцелуями везде, до куда только может добраться. Широкая футболка спадает с плеча, оголяя кожу, которую тут же целуют нежные, но такие настойчивые губы, вбирают в рот до мягких, застревающих в саднящем горле стонов. Проворные пальцы выше задирают ткань, комкая у рёбер, и тело пробирает разрядом тока там, где соприкасается их кожа. Сжимая пряди у корней, Чонгук притягивает Тэхёна ближе и находит его губы вместе с очередным плавным движением их бёдер. Одежда давит, словно стискивает судорожно сжимающиеся лёгкие, и юноша проскальзывает рукой между их тел и цепляется за язычок ширинки, поднимая на нависшего над ним Тэхёна мутный взгляд. Внимательные глаза, ещё на пороге казавшиеся такими решительными, бегают меж его, и Чонгук дрожит весь оттого, как сильно и много ему хочется сейчас. Только бы Тэхён позволил. Глубокий, иступляющий поцелуй заменяет ответ, утягивает за обвитый вместе с просящими руками вокруг шеи поводок, и Чонгук унимает дрожь и тянет язычок ширинки вниз, кончиками пальцев чувствуя топорщащий джинсы член. У него и самого стоит до сводящей низ живота томной судороги, и когда Тэхён поддевает его шорты и стаскивает вниз по стройным ногам, юноша подцепляет скомканную у груди футболку и избавляется от неё, приподнимаясь на кровати, прежде чем вновь опуститься на подушку. Едва высохшие волосы рассыпаются, обрамляя горящие щёки, завиваясь на концах, и Чонгук торопко ёрзает под тёмным неотрывным взглядом Тэхёна. Тот выбирается из теснящих джинсов и оглаживает внутреннюю сторону бёдер, закидывая их себе через колени и жадным взглядом поглощая покрывшуюся румяными пятнами вздымающуюся грудь, цепляющиеся за подушку пальцы и алое пятно истерзанных им же губ смотрящего на него с нетерпеливым трепетом Чонгука. Дыша тяжело, загнанно и не в силах удержать пробирающий до томных мурашек взгляд, тот приподнимается на локтях и цепляется за шею Тэхёна, вновь утягивая его вниз и сминая его губы в поцелуе. Ему тесно в собственной коже, всё тело изнывает, просясь ближе, теснее, и тяжесть вновь опустившегося между его бёдрами Тэхёна скручивает низ живота мучительным жаром. Чонгук срывается на громкий, сладкий стон, когда чувствует упирающийся в его тяжёлый член, запрокидывая гудящую голову и прикрывая веки, теряясь в плавящих поцелуях натянутой чувствительной шеи. Губы скользят по раковине уха, оставляют за ней поцелуй, и узловатые пальцы оглаживают раскалённую изнутри кожу бёдер и изгиба талии, впиваясь до белых пятен на каждый судорожный, граничащий со всхлипом вдох. Зарываясь носом в тёмные локоны у виска, Чонгук вдыхает до свиста в загнанных лёгких и прогибается в спине, когда большая ладонь проскальзывает под поясницу. Запах Тэхёна, жар его тела и жадные, изводящие касания его рук и губ сводят с ума, и он не знает, сколько ещё может вытерпеть эту муку. Даже когда одна из ладоней пробирается под резинку белья и обхватывает округлую ягодицу, Чонгук может лишь податься навстречу с высоким стоном, притираясь о пах Тэхёна и инстинктивно сжав пальцы в чужих волосах до приглушённого шипения в свою разгорячённую кожу. Возбуждение лихорадкой окутывает тело, оседая на стенках гулко колотящегося сердца. Чонгук уверен, что Тэхён может почувствовать его бешеный стук своей грудью, но тот отстраняется, упираясь на локти по обе стороны от головы юноши и заглядывая в его мутные, подёрнутые поволокой глаза. Их губы расцелованы до блеска, во всём теле пылает истома, а во взглядах мелькает вперемешку с волнением это чувство, заполняющее грудную клетку изнутри. Чонгук не совсем понимает, что это, но оно кажется тёплым, большим, пугающим и оттого завораживающим. Подушечки пальцев пробегаются по скуле, оглаживая кожу, и Тэхён, тяжело дышащий, такой распалённый и горячий, но всё ещё сдерживающий себя, оглядывает лицо под ним, замирая тёмным взглядом на губах. — Ты уверен? — мягким шёпотом проскальзывает во влажный рот подобно забирающему дыхание поцелую, когда Тэхён сглатывает и вновь находит его глаза. Чонгук на мгновение прикрывает тяжёлые веки, подаваясь ближе к накрывшей его скулу ладони. Прижимается губами к внутренней стороне запястья и собирает бьющийся под кожей пульс, прежде чем вновь взглянуть на нависшего над ним Тэхёна с уверенностью во взгляде. — Да, — кивая, Чонгук подаётся вперёд, чтобы оставить лёгкий поцелуй на тэхёновых губах, и выпускает тихим, надломанным выдохом: — Я уверен. Я хочу этого, хочу тебя. Дрожащий, но оттого не менее уверенный голос обрывается впившимися в его губами, когда Тэхён подтягивает его под себя и собирает слова с языка, сплетая со своим. Их члены с оттяжкой притираются друг о друга, и Чонгук задушено скулит в лишающий рассудка поцелуй вместе с сжавшими его бёдра пальцами. Тэхён через силу заставляет себя оторваться и наклоняется к сброшенным на пол джинсам, вслепую нащупывая карман. Разлепляя веки, Чонгук прослеживает блеск упаковки смазки и только жмётся ближе, стискивая рёбра поджарыми бёдрами, когда Тэхён вновь накрывает его собой и целует, прежде чем пробежаться пальцами по резинке боксеров. Чувствуя чужое ещё не отпустившее сомнение, юноша оттягивает полную нижнюю губу Тэхёна, едва прикусывает, играя на выдержке, и жмурится от ответного гортанного стона и на мгновение впившихся в его бедро пальцев. Те подцепляют нижнее бельё и помогают Чонгуку выпутать из него ноги, и когда тот вновь опускается на кровать, то чувствует, как смущение впервые краской проступает на щеках, вынуждая попытаться сжать бёдра и закрыться. Освободившийся из плена одежды член ударяется о низ живота, оставляя на коже блестящие следы предэякулята, и он борется с желанием зажаться несмотря на то, как сильно хочет Тэхёна. Смущение и возбуждение переплетаются в сбивающий с толку коктейль, но накрывшие сжавшиеся колени ладони вырывают Чонгука из собственной неуверенности. — Не закрывайся, — тихая просьба теряется в пылающей щеке, и напряжённые бёдра послушно раскрываются под нежными, ласкающими ладонями. Тэхён оставляет короткий успокаивающий поцелуй на его губах и улыбается самыми уголками, оглаживая вдруг зажавшееся тело. Их взгляды пересекаются, когда Тэхён поддевает его нос своим и смотрит прямо в глаза. — Я не сделаю тебе больно, хорошо? Только доверься мне. Чонгук, глядя в эти уверенные, спокойные, пробирающие до самой души глаза, кивает и целует Тэхёна, прежде чем позволить ему опуститься ниже. Дорожка мокрых поцелуев ожогами ведёт вниз по изнывающему телу, и юноша подавляет дрожь и прослеживает взглядом из-под полуприкрытых ресниц, как Тэхён осыпает поцелуями его рвано вздымающуюся грудь. Горячие губы накрывают бусину соска, затвердевшего от опаляющего дыхания, и Чонгук стискивает зубы, зарываясь в уже растрёпанные им волосы Тэхёна и извиваясь лишь сильней от ответного рыка на сжавшие слишком сильно дрожащие пальцы. Тэхён выцеловывает его грудь, играясь с сосками, и он зарывается щекой в подушку, кусая губы в попытке сдержать рвущиеся из натянутого горла стоны. Однако Тэхён, не отрываясь от своего пути вниз по его телу, подцепляет побелевшую нижнюю губу большим пальцем и высвобождает из плена зубов, позволяя звонким стонам слетать с языка, лаская слух. Тяжело дыша, Чонгук сквозь стучащее в ушах сердце слышит щелчок и опускает взгляд, замечая бутылёк смазки в отпустившей его талию руке. Волнение вновь неприятным зудом подбирается к горлу, но Тэхён проводит губами вдоль едва проступающих рёбер и оставляет поцелуй на тазовой косточке, прежде чем завести его бедро выше, обернув вокруг своего плеча, и из-под ресниц найти его взгляд. Юноша с трудом сдерживает позорный всхлип и желание зажмуриться до белых пятен под веками, когда влажные губы касаются его члена вместе со скользнувшими меж ягодиц пальцами. Переизбыток ощущений в клочья сдирает дыхание, стоит Тэхёну поцеловать покрасневшую головку и собрать собравшиеся на ней подтёки естественной смазки. Подушечки пальцев мягко проводят там, где бёдра встречаются с ягодицами, прежде чем скользнуть выше и невесомо пробежаться по сжатому колечку мышц. От дразнящего касания и вобравшего головку изнывающего члена мокрого, горячего рта Чонгук извивается, разрываясь между желанием толкнуться навстречу ласкающим его губам или пальцам, коснувшимся его там, где его никто кроме него самого прежде так не касался. Однако не успевает он определиться, как вторая рука обвивает его бедро и удерживает на месте одновременно с опустившейся на его члене глоткой Тэхёна. Цепляясь за смуглое плечо, Чонгук заходится сладким стоном и вздрагивает, когда нежные поглаживания сменяются подушечкой смазанного пальца, надавливающей на слишком напряжённые стенки. — Расслабься, Чонгук-а, — бормочет Тэхён, выпуская его член изо рта и касаясь распухшими губами пульсирующей вдоль крепко стоящей длины вены, поглаживая невольно сжавшиеся под напором мыщцы. От этого низкого, хриплого голоса Чонгука кроет, и когда Тэхён вновь насаживается ртом на его член, то его тело наконец поддаётся и позволяет первой фаланге скользнуть внутрь. Знакомая стимуляция вскидывает на постели с каждым размеренным, медленным движением, растягивающим напряжённые стенки. Ласкающие его губы забирают любой возможный дискомфорт, и Чонгук намеренно сжимает местами влажные локоны у самых корней, лишь бы пропустить чужие гортанные стоны сквозь своё мечущееся тело. В горле саднит от звонких, высоких звуков, которые юноша не может остановить, раскрываясь навстречу знакомым касаниям и позволяя Тэхёну с упоением терзать его тело. Мышцы паха сводит истомой с каждым плавным движением внутри, и Чонгук даже не всхлипывает, когда в него проникает второй палец, жадно подставляясь под крепкую хватку удерживающих его на месте рук. Его блестящий от слюны и предэякулята член шлёпается о низ живота, когда Тэхён переключается на обвившие его бёдра и выцеловывает нежную кожу до плавящих мурашек, позволяя себе оставлять лёгкие укусы поверх трепетных поцелуев. Чонгук до побеления костяшек цепляется за подушку и вскидывает бёдра, когда пальцы внутри него надавливают на раскрывающиеся послушно стенки и терзают простату. — Тэхён, — юноша ловит ртом воздух, пока Тэхён продолжает растягивать его, безжалостно лаская чувствительный комок нервов, завороженными, тёмными глазами ловя каждое изменение в искажённом удовольствием чонгуковом лице. Тот до борозд цепляется за крепкое плечо и просяще скулит, когда терпеть забирающее рассудок наслаждение и желание ощутить внутри горячий член, а не пальцы, становится невозможно. — Пожалуйста, Тэ, я хочу... Жаркие губы ловят слезливый всхлип с его языка, когда Тэхён бесцеремонно избавляется от пропитавшегося предэякулятом нижнего белья и вновь накрывает его своим телом. Устраивается меж подрагивающих в предвкушении бёдер, вжимая одно из них в кровать той рукой, что только что ласкала Чонгука. Цепляясь за проступающие на широкой спине лопатки, тот обвивает талию Тэхёна и сам подаётся ближе, чувствуя чужой крепкий член и срываясь на жалобный стон. Тэхён смотрит на него, не отрываясь, когда подтягивает под себя и смакует то, как он опускает взгляд между их тел и неосознанно пробегается языком по губам, когда замечает, настолько он возбуждён. Чонгук сам тянется к баночке смазки и выдавливает немного на ладонь, предусмотрительно растирая и согревая, прежде чем накрыть член Тэхёна. Тот стискивает челюсти, со свистом выдыхая и тоже опуская взгляд туда, где юноша оглаживает головку и проводит по длине, распределяя смазку. Тэхён переплетает их пальцы, когда Чонгук отпускает его член и ловит его взгляд из-под дрожащих ресниц. Вторая его рука направляет головку, пока та не проскальзывает между округлых ягодиц, упираясь в растянутые, блестящие от смазки мышцы. С трудом подавляя желание сомкнуть веки, Чонгук крепче обнимает Тэхёна, сжимая его пальцы в своих, и всё-таки разрывает зрительный контакт, когда крупная головка проникает внутрь. Чуткие губы оставляют мучительно нежный поцелуй на его скуле, подбородке, за ухом, пока Тэхён удерживает его бёдра раскрытыми и плавно толкается внутрь натянутого подобно струне чонгукова тела. Несмотря на едва ощутимый даже с растяжкой дискомфорт, Чонгук кусает губы и подаётся навстречу, насаживаясь на медленно распирающий поддающееся тело член и зарываясь носом в покрытый испариной висок. Спина съезжает по простыни, когда Тэхён наконец оказывается внутри до позорно возбуждающего шлепка их тел и они оба замирают, привыкая к проникновению. Юноша не может сдержать своё тело, отчаянно стискивающее член Тэхёна горячими стенками, и тот шумно дышит в его шею, цепляясь съезжающими пальцами за бедро Чонгука. В ушах звенит, и дрожащие коленки сильнее стискивают талию Тэхёна, когда он обхватывает зарывшееся в его шею лицо и находит забирающие рассудок губы в поцелуе. — Ты можешь... — он надрывно выдыхает, цепляясь за широкие плечи, и целует вновь, одним касанием губ прося Тэхёна наконец двинуться. — Пожалуйста, Тэ. Пальцы ловят его подбородок, когда Тэхён сминает чонгуковы губы и с влажным звуком отстраняется, обхватывая раскрытые под ним бёдра и в один плавный толчок выскальзывая из тела юноши. Судорожно всхлипывая, тот прогибается в спине и заводит согнутые колени выше, позволяя Тэхёну загнать свой член до предела со сдавленным стоном. Это совсем не похоже на пальцы, каждый плавный, глубокий толчок забирает дыхание из судорожно сокращающихся лёгких, оставляя за собой лишь сладкие стоны и сочное хлюпанье смазки. Утыкаясь в крепкую шею, Чонгук сильнее цепляется за держащую его руку и запрокидывает голову, свободной ладонью упираясь в изголовье кровати. Головка заполняющего до блаженной дрожи члена попадает по простате на каждый второй толчок, пока Тэхён не подхватывает сладко выстанывающего юношу под талию и не насаживает на себя с пошлым хлюпаньем смазки. Закатывая глаза, Чонгук подаётся навстречу обвившим его сильным рукам, слёзно скулит на ухо держащего его так близко Тэхёна и теряет себя в точных, глубоких толчках, забирающих с собой здравый смысл. Бёдра и низ живота предательски сводит с каждым плавным движением их тел, между которыми не осталось и вздоха. Тэхён выцеловывает его шею, проступающие крылья ключиц и ловит каждый жалобный всхлип с распахнутых навстречу губ, когда набирает темп. Тело липнет к простыням, ластится ближе к удерживающим его рукам, и Чонгук сквозь собственные высокие стоны слышит надрывный шёпот в свою горящую кожу. — Боже, в тебе так хорошо, — грудной голос лихорадочной дрожью простреливает низ живота, жаром оседая на бёдрах, пропускающих набирающие ритм толчки. Спина съезжает, липнет к постели, и Чонгук теряет опору в изголовье, вместо этого до алых борозд впиваясь под крыльями лопаток и покрываясь мурашками от болезненного рыка в свою кожу. — Так хорошо принимаешь меня, милый. Такой послушный и красивый. В паху начинает стремительно припекать с каждым разом, когда головка задевает изнывающую простату, заполняя до слезливых стонов судорожно сжимающиеся вокруг горячей плоти стенки. Пальцы съезжают по блестящей от испарины спине, перекатывающимся с каждым толчком мышцам, и Чонгук чувствует Тэхёна каждой клеточкой своего существа. От ласковой похвалы низ живота сплетает подступающим жаром, сжигающим изнутри, комом просящей мольбы застревая в саднящем горле. Тэхён едва выскальзывает из него, прежде чем вбиться обратно внутрь, пока он проводит губами по раскрасневшейся шее и собирает бешеный пульс, вылизывая натянутую, плавящуюся под каждым мазком языка кожу. Чонгуков член зажат между их тел, потирается о животы с каждым отчаянным толчком, от которых у юноши судорога стекает по бёдрам туда, где в нём движется пульсирующая, раскалённая плоть. Искусанные губы ловят дорожку пота с виска и надломано выстанывают, когда Тэхён вбивается особенно грубо, безжалостно набирая амплитуду толчков. Тот явно не может больше терпеть стискивающие его бархатные стенки, со спины обхватывая основание шеи мечущегося под ним Чонгука и впиваясь в его губы кусачим поцелуем. Головка пульсирующего в непреодолимом желании излиться члена упирается в простату, и юноша подбирается, сжимая Тэхёна внутри и кончая между их тел, пачкая их обоих белёсыми полосками. Выгнувшийся на пике Чонгук распахивает рот в сладком стоне-вскрике, отчаянно просится ближе, когда Тэхён продолжает вбиваться в его напряжённое тело, прежде чем он обмякает, растекаясь в держащих его так близко руках. Натиск содрогающихся в не отпускающем оргазме стенок пеленой застилает глаза жадно смотрящего на кончающего на его члене юношу Тэхёна неадекватным, мутным взглядом, прежде чем те закатываются спустя один, два рваных толчка и он изливается во влажный, стискивающий его жар с гортанным, хриплым стоном. Поволока не желающей отпускать неги окутывает с головой, когда Тэхён опускается на размякшего под ним и мягко постанывающего от чувства заполняющей изнутри горячей спермы Чонгука и утыкается губами под линию челюсти, выдыхая. Сердца колотятся в унисон, а руки и не думают отпускать, поглаживая охваченные дрожью переплетённые тела. Тэхён первый находит его губы, сплетая в тягучем поцелуе, от которого у и без того дышащего с оттяжкой юноши перекрывает кислород. Большая ладонь ласкает обёрнутое вокруг точёной талии бедро, собирает с него едва уловимую судорогу удовольствия, и Чонгук накрывает острую скулу и прячет в ней улыбку, когда они разрывают поцелуй. Кажется, словно они лежат так целую вечность, купаясь в постепенно выравнивающемся дыхании друг друга и обоюдном тепле их тел, прежде чем Тэхён оставляет поцелуй поверх родинки под чонгуковой губой и с пошлым хлюпом выскальзывает из его тела. Чонгук жмурится, когда чувствует, как стекает по бёдрам больше не удерживаемая внутри членом сперма, и его собственная всё ещё размазана по их животам. Только ему даже не приходится ничего говорить Тэхёну, потому что тот сам с тихим «сейчас вернусь» поднимается с кровати и идёт в ванную, совсем не смущаясь своей наготы. Шум открытого крана выталкивает остатки послеоргазменной неги из чонгуковой головы, и тот зарывается пылающим лицом в ладони, кусая щёку от лезущей на губы улыбки. Всё тело гудит, особенно там, где по коже всё ещё размазаны дорожки спермы и смазки, но не успевает Чонгук взглянуть, как вернувшийся из ванной Тэхён опускается рядом с ним и проводит по исписанной следами удовольствия коже влажным полотенцем. Их взгляды пересекаются, когда Чонгук подсматривает на парня из-за разведённых, всё ещё скрывающих его лицо пальцев. Тот только улыбается ему, собирая остатки телесных жидкостей с раскрытых, кажущихся бескостными бёдер, прежде чем отбросить полотенце и подцепить сваленное на пол нижнее бельё, помогая и Чонгуку одеться перед тем, как сам натягивает боксеры и забирается на кровать, беря скомкавшееся в углу постели одеяло и накрывая их обоих. Одной проскользнувшей под талию и притянувшей ближе в объятия руки достаточно, чтобы бабочки с ума посходили в животе, крыльями задевая рёбра и вновь забившееся учащённо в близости Тэхёна сердце. Из приоткрытой форточки доносится треск сверчков, и юноша утыкается носом в шею улёгшегося рядом Тэхёна, когда понимает, что его просящие стоны и всхлипы не остались, впитавшись, в стенах домика. — Как ты себя чувствуешь? — шепчет Тэхён спустя долгое мгновение тишины, убирая сбивающиеся на лицо волосы и почёсывая скальп едва ли не до урчания Чонгука. Закидывая ногу на тэхёнову талию, тот ластится ближе в обёрнутые вокруг него руки с мягким хмыком. — Прекрасно, — оставляя поцелуй в ямочке между острых ключиц, Чонгук отстраняется и находит взгляд смотрящего на него с таким трепетом Тэхёна, что борется с желанием смущённо опустить глаза. — Мне было очень хорошо. Тэхён довольно мычит и ловит его губы в невесомом поцелуе. — Мне тоже, Гук-и, — от ласкового прозвища чонгуковы пальцы сводит до локтей, и он только ближе жмётся к осыпающему его лицо поцелуями Тэхёну с такой лёгкой, словно окрыляющей улыбкой. Когда они отстраняются друг от друга, Тэхён напоследок целует юношу в кончик носа, прежде чем прошептать: — Спокойной ночи. И вновь это чувство просачивается под пылающую румянцем кожу, оседая в трепещущем, пропустившим удар сердце. Находя запястье Тэхёна, Чонгук опускает его руку себе на талию и зарывается лицом в изгиб шеи, утыкаясь губами в бьющийся под кожей пульс. Тот тоже сбит с привычного размеренного ритма, и он выдыхает и глубже укутывается в тёплые объятия, накрывающее их обоих одеяло, шепча, прежде чем погрузиться в столь нужный им обоим сон: — Спокойной, Тэ.