***
— Опять будильник не сработал? — хмыкает Юнги, когда они всё-таки присоединяются к завтраку с десятиминутным опозданием. Губы вожатого подёрнуты ухмылкой, но даже не испытывающий ни капельки стыда за пропущенную зарядку Чонгук не обращает на это внимания, не когда на его бедро под столом ложится тёплая ладонь, уже ставшая привычкой за любым приёмом пищи. Делающий вид, что он вообще не при делах и не доложил своему парню всё им увиденное в их с Чонгуком домике, Чимин разрезает оставшуюся половину омлета и искоса смотрит на сладкую парочку, переглянувшуюся после слов Юнги. Тэхён и Чонгук улыбаются друг другу до того, как возвращаются к выставленным перед ними тарелкам и приступают к успевшему подостыть завтраку, даже не удосужив ехидный вопрос ответом. Если бы друзья заглянули под стол, то увидели бы их переплетённые ноги, но они не заглядывают, решая не докучать двум опоздавшим несмотря на лезущие на кончик языка подколы, и тоже возвращаются к своим тарелкам. Опоздавшим на это как-то всё равно. Выпросивший добавки по фирменному тэхёновому методу Хосок плюхается на стул напротив, потирая сонные глаза, и даже не заикается про то, что в который раз за последние несколько дней ночевал в домике один. Сегодняшней ночью он был слишком занят обходом лагеря в драной простыни и крайне правдоподобной актёрской игрой в виде топота по верандам домиков и подвыванием под окнами, чтобы думать о чём-то другом, помимо упущенного сна. Однако с недавних пор впечатлительные сознания детей будоражит даже не Белая Леди, а классика лагерных баек, за вызовом которой Чонгук вчера после отбоя поймал своих девочек. Он всего-то хотел заглянуть в домик и проверить, все ли лежат по кроватям, но вместо пяти укутанных в одеяло детей нашёл пустые кровати и подозрительный шорох из ванной. Когда он подкрался к двери и прислонился к ней ухом, то чуть не оказался впечатанным в противоположную стену, стоило из ванной вдруг раздаться визгам и девочкам одна за другой вывалиться в комнату, пихаясь и крича в искреннем испуге. Как оказалось, они не нашли занятия интереснее после объявления отбоя, чем вызвать пиковую даму, а подкравшийся к ванной Чонгук скрипнул половыми досками, из-за чего девочки решили, что лагерный призрак правда пришёл по их души после того, как они погасили везде свет и произнесли её имя перед зеркалом в ванной. Мало того, что у вожатого чуть сердце не остановилось и в ушах зазвенело от испуганных криков, так эти проказницы умудрились ещё и зеркало разбить в порыве как можно скорее выбраться из окутанной мраком тесной ванной комнаты, едва вместившей в себя пять девочек. К счастью, никто не поранился о разлетевшиеся по кафелю осколки зеркала, а просьбу повесить новое Чонгук главному вожатому уже передал, когда они с Тэхёном сердечно каялись за опоздание на завтрак. Оправдываться пришлось не прозвеневшим будильником, во что Намджун, кажется, совсем не поверил, отмахнувшись от их натянуто виноватых мордашек и пообещав разобраться с разбитым зеркалом после завтрака. Утренний выговор за вызов пиковой дамы и порчу лагерного имущества Миён устроила не только тому домику девочек, среди которых была и Сонхи, — оказывается, предложившая эту идею, — но и всему отряду заодно, чтобы те тоже дурью по ночам не маялись. Конечно же, в завершение прилетело и пропустившему зарядку Чонгуку, но тот стойко вытерпел упрёки в безответственности, вместо возмущений Миён возвращаясь мыслями в домик, туда, где они с Тэхёном просыпались считанные минуты назад, забив на любые обязанности. Чонгук всегда гордился своей пунктуальностью, но сейчас не чувствует ничего даже близкого к уколу совести, когда обвивает лодыжку Тэхёна, пока тот выуживает кусочки грибов из его омлета и перекладывает в свою тарелку в обмен на помидорки, которые Чонгук очень любит. Юноша набивает щёки овощным омлетом и нарезанным сыром и улыбается морщащему нос от этой картины Тэхёну. О лучшем утре можно и не мечтать.***
— Донсу, ну зачем ты так трясёшь своей культяпкой? Комаров гоняешь? Взглядом ястреба следившая за формацией танца Миён останавливается перед налажавшим мальчиком, смеряя его выжидающим взглядом. Девушка ещё десять минут назад взяла на себя руководство репетицией, когда Чонгук выдохся и плюхнулся на скамейку с бутылкой воды, нуждаясь в передышке. От бесконечных прогонов всё ещё восстанавливающаяся лодыжка дала о себе знать тянущей болью, которую он и разгоняет, сидя на скамейке и позволяя напарнице распоряжаться репетицией. Та находится в самом разгаре, пока чонгуковы дети в который раз прогоняют хореографию, чтобы отточить каждое движение до идеала. Изначально Чонгук вообще не собирался так нагружать свой отряд, но его внутренний перфекционист синхронизировался с внутренними перфекционистами детей и теперь они уже в восьмой раз за последние полчаса прогоняют танец, потому что кто-то вечно да налажает. — Она сама! — негодует Донсу в ответ и под хохот ребят обхватывает свою не слушающуюся руку и начинает ругаться на неё, сжимая у запястья в имитации удушья. — Плохая рука, не гоняй комаров! Они тебе ничего не сделали! Чонгук аж водой давится, прокашливаясь и хлопая по груди, пока Донсу продолжает отчитывать свою руку и притворяется, что пинает её, с крайне возмущённым выражением лица. Эта клоунада даёт остальным детям минутку передохнуть, и они тоже утоляют жажду и стирают испарину с лиц, разваливаясь на скамейках рядом с Чонгуком. Концерт состоится уже завтра, а до окончания смены остались считанные дни. Две с половиной недели пролетели так быстро, что если бы не ворох чудесных воспоминаний, которые Чонгук заберёт с собой из этого лагеря, то он бы подумал, что всё это — сон. Миён кажется уставшей не меньше него самого, но всё равно показывает движения и поправляет несколько особенно лажающих детей, оставшихся на импровизированном танцполе, пока все остальные изображают трупики и урывают минутки передышки. Даже Донсу, кажется, освоивший движение рукой, что прежде не хотела к нему прислушиваться и правильно исполнять танец, плюхается у подножья скамейки с тяжёлым выдохом. — Как же я задолбалась. Поскорее бы это всё закончилось, — измученно тянет объявившая перерыв Миён и садится рядом, специально говоря тихо, чтобы отдыхающие неподалёку дети не услышали. Бросая на подругу весёлый взгляд, Чонгук усмехается. — Осталось всего ничего. Это ты сейчас домой хочешь, а как учёба начнётся, будешь скучать. — Было бы, по чему. Одни стирки, планёрки да уборки, — вздыхая, Миён распускает собранные для удобства во время танцев волосы и протягивает ему резинку, когда замечает, как Чонгук убирает лезущие в глаза растрёпанные локоны. На тихое спасибо девушка только лукаво улыбается, смотря на Чонгука с блеском в глазах, ещё мгновение назад казавшихся уставшими. — Это у тебя движ париж по полной программе. Как у вас там вообще? Миён смеётся, когда вожатый отводит взгляд и едва пихает её локтем, робко улыбаясь и теребя красную фенечку, которую не снимал с того самого дождливого дня, когда её для него сплели их дети. Спалила девушка их с Тэхёном, когда пошла по вожатским домикам искать своего напарника для вечерних сборов и случайно наткнулась на них с взъерошенными волосами, перекошенной одеждой и расстёгнутыми ширинками. Чонгук тогда ей весь вечер в глаза смотреть не мог, пока Миён на его отговорку опоздания на ужин отшутилась, что сосаться по углам надо меньше, и ущипнула за красную щёку. — Хорошо, — уклончиво шепчет Чонгук, смущаясь расспросов про них с Тэхёном. Никогда бы он не подумал, что будет сплетничать о подобном, но Миён кажется очень заинтересованной, судя по заинтригованному блеску в её глазах. — Встречаетесь? — не унимается, подначивая, подруга и с ухмылкой смотрит на то, как Чонгук робеет на глазах, пожимая плечами. — Мы как-то не говорили об этом. Улыбка спадает с его губ вместе со словами. Он рассматривает обвившую запястье фенечку, уклоняясь от взгляда внимательно слушающей Миён. — Ну, курортные романы никто не отменял, — спустя долгое мгновение заключает та и сжимает его предплечье, ободряюще улыбаясь. — Главное, чтобы вас обоих это устраивало. Чонгук не знает, устраивает ли это его, но возразить подруге не решается, лишь натягивая согласную улыбку на уголки губ. Отдохнувшие дети, развалившиеся неподалёку, всё оглядываются на своих вожатых, не зная, окончена ли репетиция, но очень надеются на это, и потому Миён, напоследок похлопав его по плечу, поднимается со скамейки и выключает колонку. С другой стороны вожатских домиков доносятся голоса Чимина и Хосока, тоже выделивших послеобеденное время на то, чтобы репетировать номера к концерту, чем занимаются и остальные отряды по всей территории лагеря. Чонгук предусмотрительно увёл своих ребят подальше от чужих глаз, чтобы раньше времени никто их замечательный, по его сугубому мнению, танец не увидел. Однако это не мешает ему по завершении репетиции собрать манатки, рассылая ребят смывать с себя следы изнуряющей физической активности по домикам, и направиться на разведку на голоса друзей. О словах Миён сейчас думать как-то не хочется. — Пришёл движения у нас пиздить? — хмыкает Чимин, когда замечает его, следя за тем, как одна из девочек из его отряда прогоняет хореографию. Чонгук на это только фыркает и показательно прячется за рукой, чтобы не лицезреть чужие очень нужные ему танцульки. — Больно надо. Он закатывает глаза, пусть любопытство до чужих номеров и копошится под кожей. Тем не менее, юноша руку от глаз не убирает, упорно смотря на Чимина, пока откуда-то сбоку Хосок в который раз за последнюю минуту начинает отсчёт, потому что его дети раз за разом сбиваются с темпа, вынуждая танцевать всё с начала. Судя по тому, с какой одышкой запыхалась его малышня, Хосок их до вечера замучает бесконечными прогонами. Чонгук просто радуется, что его внутренний перфекционист всё-таки не склонен к тирании. — Вот тебе сколько лет? — раздаётся усталый голос Хосока после тяжёлого вздоха, когда он в очередной раз обрывает счёт на ошибке одного из детей. Мальчик поджимает губы и смотрит на свои пальцы, загибая семь, прежде чем взглянуть на упёршего руки в боки вожатого. — Семь с половиной. — С половиной! — Хосок вскидывает руки вверх и закрывает глаза, поднимая голову и вдыхая так, словно в голове считает до десяти, лишь бы успокоиться. — Как думаешь, дети в семь с половиной лет должны уметь считать? И без того зашуганный мальчик растерянно оглядывает сострадальцев-танцоров и часто-часто кивает, вызывая у Хосока какую-то уж слишком нервозно-кривоватую улыбку. — Тогда почему ты не можешь пальцами показать четыре, три, два, один? Вожатый даже демонстрирует для полноты картины, несколько раз один за другим загибая пальцы до побеления костяшек и в упор смотря на тушующегося под лихорадочно горящим взглядом мальчика. Убравшему от лица руку, чтобы понаблюдать за поучениями Чонгуку и самому становится жутковато представить себя учеником Хосока, не жалеющего даже семилетнего ребёнка. Движение и правда элементарное, но мальчик такими темпами скорее заикаться начнёт, чем сможет показать простой отсчёт пальцами. — Давайте мы все успокоимся, — осторожно предлагает Чимин с обеспокоенной улыбкой, отозвав своих ребят отдыхать, и подходит к вибрирующему от раздражения Хосоку, готовому вот-вот взорваться на месте. — Ребята, идите-ка лучше помойтесь. Скоро будем ужинать, — обращается он к хосоковым детям и закрывает их от вожатого, раз за разом показывающего, как правильно исполнять движение, и считающего себе под нос. Тем и не нужно повторять дважды, разбегаются они как тараканы по тёмным углам при вспышке света подальше от праведного гнева своего хореографа. — Я сдаюсь, — бормочет Хосок, опускаясь на скамейку и позволяя обмахнуть себя полотенцем, лишь бы выветрить пар из ушей. — Ещё один проваленный прогон, и наш отряд завтра будет не танцевать, а петь гимн Кореи. Его-то все исполнят. — Патриотизм — это, конечно, хорошо, но давай без столь радикальных мер, — успокаивает его Чимин, вырубая колонку, с которой его отряд только что репетировал. Подростки воспользовались отвлекающим маневром в виде бомбанувшего Хосока и под шумок тихонько ретировались в домики, знатно подустав от двухчасовых репетиций. Чимин и сам слишком задолбался, чтобы выискивать их по всему лагерю и заставлять в который раз отрабатывать танец. Сдался ему этот концерт, а уж его подросткам — тем более. Главное, что номер готов, а возможные ошибки будут исключительно на совести их совершивших. Чимин на это лишние нервы тратить не намерен, в отличие от Хосока. Молча наблюдавший за всем этим Чонгук только усмехается, решая, что излишне вертящаяся культяпка Донсу и близко не стоит с пиздецом, который творится на репетициях его друзей. Завтрашняя награда за лучший номер, считай, уже у его отряда в кармане. — У тебя-то хоть как с репетициями? — спрашивает у него угомонившийся Хосок, переборов раздражение. Всё-таки его отряд ещё слишком маленький, чтобы быть к ним столь требовательным, да и в танцоры никто из них не рвётся. Хосок обязательно извинится перед бедным семи с половиной летним ребёнком позже и спокойно покажет, как делать это треклятое движение пальцами, когда окончательно успокоится. Нечего на детей срываться. — Всё пучком, только ногу вот, кажется, слишком перенапряг, — жалуется Чонгук, кивая на лодыжку, которую предусмотрительно закрепил фиксирующей повязкой перед репетицией. Не то чтобы это сильно помогло, но он всё равно лучше перестрахуется. — Ты вообще у нас герой. Я бы на твоём месте в кровати отлёживался, а не танцы детям ставил, — мечтательно тянет Хосок, не желая ни о чём большем, кроме как ретироваться в тишину и спокойствие своего домика и уснуть, а не по пятьсот раз прогонять элементарную хореографию со своим отрядом. — Не все герои носят плащи, — соглашается Чимин и треплет Чонгука по волосам. — Некоторые герои носят фиксаторы лодыжки и красные шапки. Чимин злорадно смеётся, когда Чонгук кривится и уворачивается от настырной ладони, распуская взъерошенный лучшим другом хвостик. Несчастная красная шапка сейчас лежит в корзине для стирки, а в сегодняшний поход Чонгук пошёл в отжатой белой кепке в отместку за погоняло, которым себе же наперекор успел проникнуться за прошедшую смену. Тэхён, увидев на нём после завтрака свою кепку, только улыбнулся и опустил воришке козырёк, за что получил прямо под дых. Грабитель из Чонгука вышел отличный, даже ветровка тэхёнова всё ещё у него в плену, и укутанный в неё сейчас юноша отдавать свою добычу не намерен. — А вы Тэ не видели? — ненароком интересуется он, оглядываясь по сторонам, но не находит среди разбросанных по всему лагерю отрядов тэхёнов. Хосок и Чимин переглядываются, обмениваясь бутылкой воды, прежде чем первый подаёт голос. — Тэ сейчас занимается с Намджуном, готовит его к вокальному выступлению. Находя взглядом домик главного вожатого, из приоткрытого окна которого на самом деле отдалённо доносятся очень знакомым голосом завывания, Чонгук послабее перевязывает шнурки на больной ноге и похлопывает Хосока по плечу. — Не загоняйся так из-за этого номера. Лучше детей поддержи, чтобы они отсюда счастливыми, а не расстроенными с отвращением к танцам уехали. Хосок на это только фыркает, закатывая глаза, но всё же накрывает одобряюще сжавшую его плечо чонгукову руку. — Тебе-то легко говорить. Ёнсу себе оттяпал с балетно-хип-хопным бэкграундом и кичишься, а мы должны с нуля всё отстругивать, — негодует вожатый, кажется, совсем забывая про свой срач с девятилетним мальчуганом из отряда Чонгука в пользу зависти его танцевальным навыкам. — Слюнки вытри, горе-хореограф, — злорадствует Чонгук и не забывает показать язык, в последний момент подлетая со скамейки, когда в его сторону летят остатки полуопустошённой бутылки воды. Зато попадает на Чимина, который молча осматривает свою промокшую футболку и без слов поднимается со скамейки, направляясь в сторону домиков. Хосок и отошедший на безопасное расстояние Чонгук сконфуженно переглядываются, пока Чимин не выходит обратно на порог с опасным блеском в глазах, держа в руках заполненный водой тазик. Чонгук чует неладное и пользуется лазерным чиминовым взглядом на округлившем глаза Хосоке, чтобы ретироваться подальше от наступающего водопада как раз когда из-за спины раздаются нечленораздельные визги — кажется, в опрокинувшийся на Хосока тазик Чимин набрал ледяной воды. Казалось бы, что эти двое выучили свой урок с той перепалки из-за карт, но всё-таки нет. — Пидорас! Пидора-си-на! — орёт Хосок чуть ли не на весь лагерь, отряхиваясь от попавшей в уши воды, пока Чимин злобно хохочет и уворачивается от летящих в него брызг. — И горжусь этим! Оглядывая не сложившихся русалок, промокших до нитки и всё ещё пытающихся облить друг друга остатками воды, Чонгук вздыхает и всё-таки направляется на не прекратившиеся завывания из домика Намджуна. Главное, что на него не попало. Он только душ на тихом часу принял. — Я просто хочу спеть эту песню с уважением! — встречает Чонгука голос главного вожатого, когда он заглядывает в домик и сразу находит взглядом уткнувшегося в ладони и сгорбившегося на кровати в позе мученика Тэхёна и наворачивающего по комнате круги Намджуна. — Наибольшее уважение к Селин Дион проявляют те, кто не пытается исполнить её песни, — бормочет Тэхён в свои ладони с тяжёлым вздохом. — Песни были созданы для того, чтобы их пели! Иначе зачем вообще их писать? — настаивает Намджун, бегая взглядом по тексту саундтрека к Титанику, который безоговорочно выбрал, когда проиграл в карты на желание спеть на финальном концерте. — Чтобы люди их слушали и наслаждались, — мямлит Тэхён и наконец убирает руки от лица, моментально загоревшегося, когда он замечает в дверях Чонгука. — А не коверкали культурное достояние просто потому, что любят реветь над разбивающимся об айсберг кораблём и доской, на которой было место для двоих. — Ничего я не коверкаю, и на той доске не было места для двоих! Она бы не выдержала вес и Джека, и Розы, и вообще, это очень трагичный и трогательный фильм про... Тэхён бросает на улыбающегося Чонгука взгляд, так и читающий «отец, сын и святой дух Леонардо Ди Каприо, помогите мне», прежде чем включить минусовку выбранной главным вожатым песни и перебить его тираду защиты любимого фильма. Намджун моментально подхватывает первые аккорды, удивительно неплохо начиная петь первый куплет, что зажмурившийся было Чонгук даже смотрит на него с прищуром, не ожидав столь хорошо поставленного за считанные дни голоса. Тэхён явно здесь поднапрягся. Замечая упаковку чипсов на кровати рядом с вожатым, временно сменившим роль на вокального тренера, Чонгук запускает руку в пакет и жмурится от громкого шороха. Сосредоточенный на песне Намджун на мгновение открывает глаза и бросает на него сердитый взгляд, прежде чем вновь с головой уйти в пение с такими эмоциями на лице, что сама Селин Дион бы позавидовала, пока Тэхён и Чонгук переглядываются и посмеиваются себе под нос. Решая не мешать репетиции и не смущать, кажется, абсолютно наплевавшего на его присутствие Намджуна, юноша набирает себе горсть чипсов и ретируется из этой без пяти минут звукозаписывающей студии. До ужина ещё осталось свободное время, в которое не нужно следить за детьми, поэтому он решает забрать из домика холст и краски и пойти в свою любимую беседку. Хани уже оказывается там и встречает его, подобравшись к усевшемуся на скамейку Чонгуку и свернувшись рядом с ним калачиком, чтобы положить мордочку ему на бедро. Чонгук умиляется с урчащей кошки и даже фото делает, прежде чем наконец разложить с другой стороны краски и выставить на мольберт уже пестрящий цветами холст. Ему осталось лишь детализировать такие моменты, как листья деревьев, блики на поверхности озера и каменистый берег, чем Чонгук и занимается, воткнув наушники и врубив первый попавшийся плейлист. Несмотря на то, что начинает вечереть и сумерки сгущаются ближе к ужину, рисованию это особо не мешает, так как детали он прорисовывает уже на свой вкус и цвет, лишь изредка сверяясь с фотографией в своём телефоне. Ребята на днях закончили дополнять свои рисунки, и завтра после концерта будет разыграна путёвка на смену следующим летом. Чонгук уже присмотрел парочку номинантов, которых выдвинет в финальное голосование как художественный судья в борьбе за главный приз вечера. За детализацией озера время пролетает так незаметно, — как и всегда, когда Чонгук берёт в руки кисть, — что о прошедшем часе свидетельствует лишь подошедший к концу плейлист. Он как раз листает телефон, выбирая новую подборку песен подольше, когда всё это время мирно урчавшая на его коленях Хани поднимается и вытягивает хвост, низко шипя. Сбитый с толку Чонгук пробует приласкать кошку в попытке успокоить внезапный приступ агрессии, однако Хани лишь шипит громче. Юноша догадывается, что что-то разбудило её и явно вывело из себя, как раз когда на лестнице беседки слышатся шаги. Не успевший зайти под навес Тэхён замирает с поднятыми вверх руками, когда Хани, завидев врага, которого успела учуять секундами ранее и оповестила слишком увлечённого рисованием Чонгука, скалится и ершится, из-за чего её пушистый хвост ещё сильнее напоминает взъерошенную трубу. — Я пришёл с благими намерениями, — заверяет кошку Тэхён, делая шаг к Чонгуку, но та шипит ещё громче и перебирается к юноше на колени, закрывая его собой. Чонгук даже не пытается успокоить встревоженную Хани, а лишь улыбается явно недовольному шерстяным препятствием Тэхёну с забавой в сверкающем взгляде. На ещё один пробный шаг вожатого кошка и вовсе замахивается лапой, когда тот протягивает руку к посмеивающемуся Чонгуку и тут же отпрыгивает как ошпаренный, выругиваясь себе под нос. — Обломщица вшивая, — возмущается Тэхён крайне недовольной кошкой, отделяющей его от Чонгука, с чьих губ ему так хочется сейчас сцеловать улыбку. Ужасаясь необоснованной, по его мнению, грубости, тот возмущённо закрывает шипящей Хани ушки и бросает на Тэхёна сердитый взгляд. Выглядит это так мило, что сердце сжимается в груди, но вожатый держит лицо перед заклятым и готовым вот-вот накинуться на него пушистым врагом. Гладя взбудораженную кошку, Чонгук смотрит на Тэхёна исподлобья, прежде чем нагнуться к ней и прошептать: — Давай проучим этого грубияна, Хани. Фас! На удивление, Хани понимает команду и в миг спрыгивает с чонгуковых колен. Глаза Тэхёна комично округляются в то же мгновение, когда он срывается с места и перепрыгивает ступеньки беседки, уносясь в сторону главного корпуса так быстро, что только пятки сверкают. Прямо за ним несётся бело-рыжее взъерошенное пятнышко, и Чонгук прослеживает их взглядом с улыбкой перед тем, как приняться собирать краски и складывать мольберт. К тому моменту, когда он относит весь инвентарь на место, Тэхён наворачивает уже второй круг по лагерю. Завидев его, он бежит прямо к юноше и залетает в инвентарную, захлопывая за собой дверь с такой силой, что со стен сыпется штукатурка. — Скажи своему телохранителю, что мне жаль и я так больше не буду, — с отдышкой просит запыхавшийся Тэхён, прислоняясь спиной к двери, из-за которой слышится настырное мяуканье и царапающие дерево когти. Насколько они острые, вожатый уже по себе знает и повторять этот опыт не спешит. Усмехнувшийся Чонгук только обхватывает разрумянившиеся от погони щёки и накрывает его губы поцелуем, сквозящим рвущейся из тёплой груди улыбкой. — Будешь знать, как руки распускать. Отдышавшись, Тэхён ловит его отстранившиеся губы ещё в нескольких юрких поцелуях и ухмыляется, касаясь кончика носа юноши своим. — А я уже думал, что от отца твоего буду если что через окно бегать. Если честно, этот вариант мне больше нравился, чем твоя блохастая охрана. — Ничего она не блохастая, — отстаивает свою любимицу Чонгук и пихает смеющегося Тэхёна в плечо, улыбаясь в ответ. Мяуканье за дверью уже успело оборваться, так что Хани наверняка ретировалась восвояси или пошла поджидать кухарок у задней двери столовой с долгожданным ужином, на который нужно отправляться и вожатым. Чонгук урывает ещё парочку поцелуев перед тем, как приоткрыть дверь и выглянуть за порог, чтобы убедиться, что его телохранитель решила оставить свою жертву в покое и угрозу жизни Тэхёна больше не представляет. Не увидев на горизонте потенциальной опасности, они всё-таки расходятся, чтобы отвести свои отряды на ужин, а после него — на запланированный киновечер. Это будет заключительный раз перед окончанием смены, учитывая завтрашний концерт и прощальную дискотеку в последний вечер, поэтому Чонгук старается насладиться каждым мгновением, даже когда Юнги отрубается посредине фильма на соседнем пуфике и принимается храпеть так, что Чимин запихивает попкорн прямо ему в приоткрытый во сне рот, лишь бы вожатый не мешал остальным смотреть кино. Если Чонгук и делает фотку и ставит её на контакт Юнги, себе под нос смеясь с лезущего изо рта парня попкорна, то это его личное дело. Главное, чтобы Юнги не спалил, иначе с телефоном можно будет попрощаться. Он как раз заканчивает укладывать своих детей и напоминает не вызывать никаких лагерных призраков и уж точно не портить лагерное имущество, когда замечает заходящего в домик в следующем ряду Тэхёна. Запирая дверь на замок, чтобы Хесон опять ночью не стал лунатить по всему лагерю, Чонгук направляется к тому домику и прислоняется плечом к дверному косяку, наблюдая за тем, как Тэхён раскладывает своих ребят по кроватям. Отряд у него крайне неугомонный, поэтому в ход идут взятки, когда вожатый достаёт из кармана леденцы, из-за чего у никак не желающих успокаиваться пацанов, носившихся от него по комнате, моментально загораются глаза. — Не волнуйтесь, птенчики, мама вас накормит, — приговаривает Тэхён, раздавая протянутым ладошкам конфеты, которые явно не стоит давать детям на ночь, но кому какое дело. Те уж точно стучать на своего радушного вожатого не будут, а Чонгук — тем более. — Всё, лежать плюс сосать. Чтобы ни звуку из вашей комнаты не было, — наказывает вожатый и грозит наконец разлёгшимся по двухярусным кроватям ребятам пальцем. Сладкое срабатывает, и домик заполняет шуршание обёрток, прежде чем подростки всё-таки опускают головы на подушки с набитыми леденцами щеками и довольными лыбами. Чонгук на это только поднимает бровь, поражаясь эффективности сладких взяток, но сам к таким мерам, пожалуй, прибегать не будет. Да и конфет про запас у него нет — в лагерь он заначки не протаскивал, полагаясь исключительно на послушность готовых самостоятельно укладываться после отбоя детей. Повезло ему с отрядом, но и похлопавший по одеялам напоследок Тэхён, кажется, не жалуется, собирая обёртки от леденцов и предусмотрительно убирая в карман, а не мусорку, чтобы его такого негодяя не спалили за коррупцией сладким. В домик они возвращаются вместе, и Чонгук даже не спрашивает, останется ли Тэхён на ночь, потому что это вошло в привычку. Тот возвращается к себе лишь за вещами и заначкой еды, а спит здесь уже которую ночь подряд. Чонгук ни капли не возражает. Плюхаясь на кровать после чистки зубов и умывания, юноша стягивает фиксирующую повязку и оглядывает щиколотку, проверяя, не появился ли отёк из-за изнуряющей репетиции. В моменте он забывался и слишком много веса переносил на правую ногу, перегружая восстанавливающиеся мышцы, поэтому весь вечер переживал, не откатил ли заживление на ещё пару недель вперёд затянувшимися танцами. Отёка, к счастью, не наблюдается, но профилактику никто не отменял, поэтому Чонгук откладывает повязку и поудобнее устраивается на кровати, делая незамысловатые упражнения для разминки мышц, пока Тэхён чистит зубы. Движения больше не сопровождаются болью, однако Чонгук всё равно старается быть осторожным и следит за тем, чтобы слишком резко не дёргать стопой и не перенапрягать щиколотку даже во время профилактики. Тэхён выходит из ванной и выключает за собой свет как раз когда он заканчивает с упражнениями. Оглядываясь, Чонгук пододвигается ближе к подушке и оставляет Тэхёну место, чтобы тот сел рядом, но вместо того, чтобы развалиться на кровати, вожатый садится напротив и похлопывает по своему бедру, кивая на его ногу. Прошлым вечером он предложил Чонгуку сделать массаж, но тот отказался, слишком смущённый инициативой помощи. Однако массаж сейчас бы точно не помешал, чтобы размять уставшие от танцев мышцы, поэтому на этот раз юноша соглашается и поднимает свою ногу на колени Тэхёна, поудобнее устраиваясь у изголовья кровати. От надавливающих в нужных местах пальцев, растирающих кожу и разгоняющих напряжение, сами собой опускаются веки, а из груди рвётся расслабленных вздох. Прикрывая глаза, Чонгук отдаёт себя в полное распоряжение умело массирующих рук и лишь местами морщится, когда Тэхён надавливает в особо зажатой точке, другой рукой успокаивающе поглаживая удобно устроившуюся у него на коленях ногу. От расслабляющего массажа невольно клонит в сон, и Чонгук уже чувствует, как начинает клевать носом, оседая на мягких подушках, пока Тэхён рассказывает ему что-то, на чём юноша даже не может сосредоточиться, слыша лишь убаюкивающий голос и не думая ни о чём, кроме сонливости и заботливых касаний. Он непременно провалился бы в сон, даже не переодевшись из уличных вещей, если бы не внезапно открывшаяся входная дверь и объявившийся на пороге дезертир, бросивший Чонгука одного в домике в пользу своего парня. — А меня помнёшь? Чимин усмехается, вбирая открывшуюся ему в комнате картину, и проходит к своей кровати, спихивая тапочки и сдёргивая покрывало так, словно на самом деле решил вернуться и лечь спать там, где положено. — Это эксклюзивное предложение, — отпирается Тэхён, ещё пару мгновений особо сильно надавливая на изгиб ступни и прямо под щиколоткой, прежде чем отпустить ногу разнеженного массажем Чонгука и смерить взглядом блудного сына, вдруг решившего вернуться домой. — С Юнги поругались что ли? — Не дождётесь, — фыркает Чимин и бросает на вожатого возмущённый взгляд, будто даже одно предположение об этом нелепо. — Намджун сказал, чтобы все по своим домикам спали, а не кочевали туда-сюда. Вам, между прочим, спасибо сказать надо за то, что утром спалили всю контору. Чонгук с Тэхёном переглядываются, понимая, что главный вожатый не только на их пропущенный будильник не купился, но и понял, что просыпались они вместе, чего, по идее, быть не должно. Кто же знал, что их утреннее развлечение обернётся таким фиаско — в моменте они не думали ни о чём, кроме сжигавшего изнутри желания, тёплой постели и охоты друг до друга. Доставший из чемодана сменную одежду Чимин смеряет их провинившиеся мордашки взглядом и вздыхает, кивая на дверь. — Я пойду душ приму, а ты шуруй давай, пока Намджун не пошёл домики проверять, — говорит он Тэхёну и улыбается им уголками губ перед тем, как запереться в ванной комнате. Сжимая всё ещё покоящуюся у него на бёдрах ногу чуть выше щиколотки, Тэхён вздыхает и встречает разочарованный взгляд Чонгука, уже настроившегося на ночные обнимашки, к которым успел привыкнуть за последние дни. Спать с Тэхёном намного приятнее, чем в одиночку ворочаться на не самом мягком матрасе, пусть тот иногда и храпит так, что уши закладывает. Юноша не жалуется, слишком привыкнув к теплу его тела рядом даже во сне, чтобы возмущаться из-за храпа, от которого иногда страдает и сам. — То от дебила твоего пушистого бегать, то от главного вожатого... Никакой романтики в этом лагере, — мученически вздыхает Тэхён, вызывая у Чонгука улыбку. — А ты прям весь такой романтик, что тебя все обламывают. Он смеётся над негодующим выражением лица Тэхёна и вскрикивает, когда тот рывком тянет его на себя за ногу, предусмотрительно избегая восстанавливающуюся лодыжку, и в ворохе конечностей и приглушённом смехе усаживает Чонгука к себе на колени. Ловя улыбку со смеющихся губ, Тэхён обнимает его за талию и подцепляет яблочко подбородка, хмыкая, когда юноша инстинктивно обвивает его шею в ответных объятиях. — На слабо меня берёшь? — Может, и беру, — не перестаёт улыбаться Чонгук, смотря на парня с блеском в глазах. Тэхён на это только цокает, сжимая его талию и ловя пропитанный смехом вскрик с распахнувшихся навстречу губ поцелуем. — Я тебе такой романтик устрою, красная шапочка, что все просмотренные тобой дорамы и рядом не стояли. К саднящим от широкой, не желающей проходить улыбки щекам приливает тепло, уже давно поселившееся в груди и воспламеняющееся каждый раз, когда их взгляды встречаются. Чонгук купается в этом тепле, пропуская его сквозь пальцы каждый раз, когда касается Тэхёна, обнимает его как сейчас, позволяя целовать себя и охотно ластясь в ответ. — Жду не дождусь, — шепчет он в поцелуй и совсем теряет себя в плавном, неспешном движении их губ, пока вода в душе не перестаёт литься, намекая на то, что Чимин вот-вот выйдет из ванной. Вспоминая про нововведённое правило спать по своим кроватям, Тэхён неохотно отпускает Чонгука, но не перед тем, как поцеловать напоследок так, что сквозящая счастьем улыбка сменяется приглушённым, тягучим стоном, оборвавшемся в недовольный всхлип, когда Тэхён всё-таки спускает юношу со своих колен. — Пойду я, — по одному голосу вожатого несложно понять, что он и сам ни капли не хочет уходить к себе в домик, но получить от главного вожатого не хочется. В первую очередь из-за того, что непослушание может сказаться на оценке за практику, которую здесь проходит Чонгук, чего Тэхён своей неспособностью провести отдельно от него ночь совсем не хочет допустить и потому переступает через себя даже несмотря на просящие, провожающие его глаза, в которых просто хочет утонуть, забывая про любые обязанности. — Сладких снов, Гук-и. — И тебе, — тоскливо шепчет Чонгук и ловит его запястье, сжимая на прощанье, словно расстаются они не до утра, а на целую вечность. Переплетая их пальцы, Тэхён всё-таки наклоняется и целует его в уж точно последний раз как раз когда в ванной раздаются шаги. За наспех нашарившим свои тапочки Тэхёном закрывается дверь в то же мгновение, когда Чимин выходит из ванной, обтираясь полотенцем и сканируя комнату, прежде чем остановиться на очевидно зацелованном Чонгуке, всё ещё тоскливо смотрящим на входную дверь. Замечая лукавый блеск в чужих глазах, юноша всё-таки приходит в себя и плюхается обратно на кровать. — Ни слова, — грозит он лучшему другу, предчувствуя надвигающийся шквал дразнящих комментариев, которые точно не выдержит прямо сейчас. Сложивший полотенце сушиться на спинку стула Чимин только фыркает, бросая на него улыбчивый взгляд. — Да я вообще молчал. — Ну вот и молчи, умнее покажешься, — бурчит Чонгук, доставая из чемодана пижаму и переодеваясь в приглушённом свете ночника, прежде чем залезть под одеяло и предусмотрительно скрыться под ним от греха подальше. — И тебе спокойной ночи, Гук, — следуя его примеру и забираясь на кровать, смеётся Чимин и выключает ночник под ответное пожелание спокойной ночи из-под пухового одеяла Чонгука. Намджун так и не приходит проверять добросовестность вожатых, в кои-то веки разбежавшихся по своим домикам, но вымотанный репетициями и походом Чонгук проваливается в сон быстрее, чем может пожалеть о том, что засыпает один.***
Концерт проходит замечательно. Чонгуков отряд стирает всех остальных в щепки, исполнив танцевальный номер так безупречно, что зал взрывается оглушительными овациями и даже сам Чонгук жалеет о том, что не вышел с ними на сцену танцевать, со счастливой улыбкой и самую капельку блестящими глазами смотря на то, как Миён с Ёнсу отжигают в центре хореографии. Ни для кого не становится неожиданностью, что их отряд забирает награду за лучший номер, пусть приз симпатии зала и уходит исполненному Намджуном каверу Селин Дион. Всё выступление Чонгук с улыбкой смотрел на то, как переживающий за своего ученика Тэхён морально поддерживал главного вожатого за кулисами, но от прекрасного исполнения захотелось даже Титаник пересмотреть. Чонгук вскользь упоминает это Тэхёну после окончания всех выступлений, за которыми следует церемония награждения и конкурсы, и усыпает комплиментами за прекрасное организованное им выступление. Вожатый на это зажимает юношу за ближайшей шторкой и целует так, что вываливается Чонгук выдавать награду за лучший рисунок с видом потерянного оленёнка, но безусловно довольным лицом. Даже когда принимаются раздавать такие награды, как лучшая кричалка и самый чистоплотный отряд, он залипает на вызвавшегося объявлять победителей Тэхёна, сияющего со сцены, и возвращается в момент только когда объявляют лучшего, по мнению детей, вожатого. Потому что выигрывает Юнги. Даже сам парень не ожидал такого поворота, обойдя остальных вожатых в голосовании всех приехавших на смену детей с учётом его абсолютно похуистичного подхода к исполнению своих обязанностей и общения как со своими подростками, так и с остальными ребятами на равных. Однако это, возможно, и сыграло решающую роль в его оглушительной победе — просмотревший результаты голосования Тэхён заявляет, что отрыв составил более дюжины голосов, так что голосовали за него даже чужие отряды, очарованные полным наплевательством Юнги на свою работу и вечными розыгрышами да подколами вместо жёсткого контроля и ограничений. Забирая награду в виде ленты с надписью «самый лучший вожатый» и пластиковой короны, Юнги на уговоры всего зала дать победную речь только благодарит коротким: — От души, — прежде чем поскорее скрыться со сцены под неистовый гул его отряда, что повставали на кресла в желании поздравить своего замечательного вожатого, который таковым быть особо и не пытался. Среди радостных воплей даже гавканье проскальзывает, и Чонгук бы точно подумал, что в лагере завелась собака, если бы уже не познакомился с ручным пёселем Юнги лично. — Не могу поверить, что выиграл не я, — как бы невзначай бормочет Тэхён в микрофон, убирая коробку с результатами и переходя к следующей, уже с итогами голосования на лучшую вожатую. Зал и особенно отряд сосунков знатно смеётся с его напыщенно недовольного вида, но даже улыбнувшийся победе друга Тэхён понимает, что тут у него не было шансов. Сидящий рядом с Чонгуком Чимин достаёт телефон как раз когда Тэхён открывает конверт с подсчитанными голосами в пользу лучшей вожатой смены, но юноша не обращает на это никакого внимания, смотря лишь на вдруг округлившиеся глаза Тэхёна. В зале повисает тишина, пока все с затаившимся дыханием ждут оглашения результатов, полагаясь на победу своей вожатой, а Чимин включает видеозапись и тихонько посмеивается, чем сбивает Чонгука с толку сильнее, чем внезапно окоченевший Тэхён. Только когда кто-то из первых рядов выкрикивает просьбу зачитать уже результаты, вожатый приходит в себя. Перечитывая написанное на листке и оглядывая его со всех сторон, он подозрительно щурится и переводит взгляд на стоящего рядом Намджуна, которому молча отдаёт бумажку. Главный вожатый, всё это время едва сдерживавший смех, берёт у Тэхёна микрофон и, оглядев пропитанный предвкушением зал, наконец объявляет результат. — Поздравьте Ким Тэхёна, лучшую вожатую смены! Снимающий лицо друга крупным планом Чимин смеётся в голос, пока на Тэхёна надевают ленту победителя и пластмассовую диадему. Выглядит это настолько очаровательно, в купе с его шокированным лицом, на которое медленно, но верно просачивается ухмылка, что и Чонгук уже не сдерживает смеха, утопая в шумных аплодисментах всего зала и поздравлениях вожатой с победой. — Хотел выиграть? Получи, распишись, — смеётся сидящий через место от него Хосок и просит Чимина перекинуть видео, пока зал хором уламывает Тэхёна прокомментировать свою победу. Забирая микрофон у посмеивающегося главного вожатого, тот поправляет свою заслуженную диадему и с усмешкой оглядывает гудящий зал. — За честь присвоить звание лучшей вожатой мне бы хотелось поблагодарить маму и папу, ведь именно они вырастили такую прекрасную дочь, достойную этого титула. Благодарствую всем, кто голосовал за меня, я выслежу каждого по почерку и мало вам не покажется. Тэхён злобно ухмыляется, и радостные аплодисменты становятся ещё громче, но вожатый на это только отмахивается. Его взгляд опускается к первым рядам и находит уже смотрящего на него Чонгука, и он улыбается ему, кладя руку на сердце. — На самом деле, я хочу выразить благодарность даже не за награду, а за эти прекрасные три недели, проведённые в этом лагере. Надеюсь, эта смена запомнится всем вам так же, как запомнится мне, потому что уеду я отсюда не только с этой реликвией, — он кивает на диадему и ленту, — но и с горой замечательных воспоминаний. Давайте проведём оставшиеся дни так, чтобы запомнить эту смену навсегда, и заберём отсюда самые счастливые моменты этих трёх недель, будь то дружба, радость, смех или любовь. Глубже оседая в кресле, Чонгук робеет от теплоты чужой улыбки, но не сдерживает ответной, просящейся на зардевшие щёки. Слух заполняют громкие аплодисменты, свист и радостные вопли поддержки, и Тэхён кланяется радушной аудитории, придерживая диадему, прежде чем вытаскивает на сцену спрятавшегося за кулисами Юнги, чтобы исполнить парный поклон словно самые настоящие король и королева бала, с абсолютно заслуженными короной и диадемой. Чонгук и Чимин переглядываются с сияющими улыбками. Концерт продолжается за привычное время отбоя, пока отряды отжигают на сцене и отмечают заслуженные награды. Выигравшая путёвку за лучший рисунок девочка из отряда Хосока даже приглашает выбравшего её работу Чонгука на белый танец, на который Тэхён подталкивает юношу с улыбкой, оставаясь у подножья сцены. Их глаза не покидают друг друга весь вечер, даже в круговороте танцев, отжигающих детей и льющихся из колонок песен. Диадема Тэхёна в какой-то момент кочует на голову главного вожатого, пока тот по многочисленным просьбам на бис исполняет свой кавер. Чонгук и Тэхён только злорадно хихикают, снимая погружённого в песню Намджуна со сверкающей на голове диадемой, прежде чем под шумок сбегают с разошедшейся вечеринки. — Не уйдёшь, подлый трус, — ухмыляясь, посмеивается Чонгук, когда тянет Тэхёна в сторону своего домика, наплевав на запрет главного вожатого устраивать несанкционированные ночёвки. Тот слишком занят покорением вокальных вершин, чтобы вспомнить про них, эдаких ненасытных бесстыдников. Переплетая их пальцы, Тэхён следует за ним с улыбкой и позволяет затащить себя в домик и опрокинуть на кровать, прежде чем Чонгук с довольным хмыком плюхается сверху и не оставляет ни малейшего шанса выбраться из его объятий. По окончании продлённой вечерней тусовки вожатым ещё придётся разводить и укладывать своих ребят, а пока они нежатся в объятиях и урывают друг у друга юркие поцелуи, улыбаясь каждый раз, когда их взгляды встречаются в уютном полумраке комнаты. В тишине, нарушаемой лишь их размеренным дыханием и приглушёнными, доносящимися с улицы песнями, где-то на подсознании просачиваются слова Миён, о которых Чонгук старался не думать последние сутки. Однако до конца смены остались считанные дни, и проведённый вечером концерт лишь приблизил отъезд и возвращение домой, поэтому, несмотря на все чонгуковы усилия жить моментом, подкравшиеся мысли о том, что всё это может оборваться дни спустя, всё же комом застревают в горле. Чонгук сглатывает, думая о том, что ждёт их после окончания смены, но спросить не решается. Всё, на что его хватает, это прижаться губами к шее Тэхёна и зарыться в его волосы нежным касанием пальцев, пряча в них свой шёпот. — Не хочу, чтобы это заканчивалось. Рука Тэхёна крепче сжимает его талию, когда он согласно мычит и касается губами чонгукова виска, убаюкивая всколыхнувшуюся тоску в его непривычно тихом голосе. — У нас есть ещё два дня. Мысль о том, что это и правда может быть всего лишь летней интрижкой, неприятной дрожью пробирает замершие в волосах Тэхёна пальцы, прежде чем Чонгук зажмуривается, подальше от давящих на грудь догадок. У них впереди ещё два дня, и он сделает всё, чтобы сделать их самыми счастливыми за всю эту смену, даже если они могут стать для них последними. Ему слишком страшно, чтобы спросить, так ли это. Он не хочет потерять шанс провести с Тэхёном оставшееся в этом лагере время, если тот скажет, что так оно и есть, потому что тогда Чонгук вряд ли сможет вынести его губы на своих и его руки на своём теле, уже зная наверняка, что всё это — просто так. Поднимая голову, Чонгук находит взгляд карих глаз, словно хочет выследить в них ответ на вопрос, который не может задать. Накрывший его скулу тёплой ладонью Тэхён смотрит в ответ так рьяно, что юноша не может не сплести их губы в поцелуе, отгоняя зародившуюся под кожей тревогу и уже в который раз выбирая жить здесь и сейчас. — Два дня, — эхом шёпота возвращает Чонгук слова вожатого и улыбается уголками губ, закрывая глаза и зарываясь обратно в шею Тэхёна до того, как может заметить дрожь в чужой улыбке. Два дня. Будь он проклят, если позволит себе их упустить.