***
— Быстро по кроватям, — грозит вожатый, недовольно смотря на носящихся по комнате ребят, у которых сна ни в одном глазу. После вечерней водяной битвы весь лагерь стоял на ушах, и даже вечерние посиделки после дискотеки не успокоили неугомонную малышню, которую Чонгук сейчас пытается уложить баиньки, чтобы поскорее вернуться к себе домик. Там его дожидается Тэхён, на дискотеке сказавший ему не заходить в свою комнату до отбоя под предлогом сюрприза. Чонгук весь вечер сгорал от нетерпения и потому хочет в кратчайшие сроки выловить и разложить по кроватям своих карапузов, чтобы поскорее получить обещанный ему романтик. — Не хочу спать, хочу гулять! — возражает Ёнсу, прыгая с одной кровати на другую, когда Чонгук пробует закутать его в кокон одеяла, парализуя любые попытки побега. — Какой гулять? Время видели? Мальчики даже не оглядываются на настенные часы, а продолжают ускользать от совсем не впечатлённого всем этим вожатого со звонким смехом, уворачиваясь от капкана одеяла. — Хочу гулять до рассвета! — радостно заявляет Донсу и визжит, когда Чонгук всё-таки вылавливает его и валит на кровать, сквозь послужившее клеткой одеяло щекоча свою добычу. Остальные жители домика поддерживают идею и перебегают на другой конец комнаты, пока вожатый запихивает попавшегося Донсу в кровать. Удержать его там долго не удаётся, потому что стоит Чонгуку отстраниться и попытаться нагнать остальных, как мальчик выпутывается и продолжает скакать по кроватям. Останавливаясь по середине комнаты, юноша тяжело вздыхает, пока вокруг него наворачивает круги хихикающая бессовестная ребятня. — Если вы сейчас ляжете спать, то мы можем утром встать пораньше и встретить рассвет, — предлагает он, понимая, что без уступок ему тут не справиться. Миён сейчас занята комнатами девочек, а восемь пацанов он в одиночку точно не одолеет. Метод взяток Тэхёна всё-таки выиграл над пройденной за три года педагогического теорией. Смотря на загоревшиеся глаза ребят, Чонгук об этом даже не сожалеет. Мальчики как один запрыгивают в свои кровати и натягивают одеяла до подбородков, хлопая глазками подобно ангелочкам, а не демонятам, только что носившимся по домику как угорелые. Вожатый лишь вновь вздыхает и оглядывается на время, прикидывая, во сколько нужно будет встать, чтобы застать восход солнца. — Поставьте будильники на полпятого и ждите меня, — говорит он послушно кивнувшим детям и даже не удивляется, как резко уступки сделали их покладистыми. Чонгук и сам не против встретить здесь рассвет до отъезда. Осталось Миён и остальные домики об этом известить, и план будет утверждён. — Спокойной ночи, бесстыдники. Увидимся утром. — Спокойной ночи! — хором отвечают ему до жути довольные ребята и кутаются в одеяла, закрывая глаза как раз когда Чонгук с улыбкой вздыхает и выключает в комнате свет. Когда он спускается по лестнице и оглядывает близстоящие домики, то замечает приоткрытую дверь в соседнем, выделенном для девочек его отряда. Миён маячит на пороге, что-то говоря уже улёгшимся в кровать детям, и пугается от неожиданности, когда Чонгук подходит со спины и заглядывает в домик через её плечо. Смеясь с реакции подруги, он стойко выдерживает удар под дых и оглядывает подготовившихся к отбою девочек с улыбкой. — Как вам идея встретить утром рассвет? — предлагает Чонгук и смеётся с того, как загораются у всех лица. Кроме Миён, явно не находящейся в восторге от такой перспективы. К счастью, девушка не возражает, но сразу говорит, что принимать участие во всём этом не будет и лучше поспит лишние пару часов, а если что — посмотрит их фото восходящего солнца. Чонгука это более чем устраивает, но вести весь свой отряд в полном составе он и сам не хочет и потому решает предложить Тэхёну взять парочку детей и из его отряда, чтобы встретить рассвет вместе. К тому же, если их поймают, то влетит не ему одному. Получать выговоры на пару намного веселее, нежели каяться одному. Поддерживают идею лишь половина детей, пока остальные соглашаются с Миён и выбирают драгоценный сон. Чонгук уверен, что и тех, кто согласился, будет нелегко вытащить из кроватей под пять утра, как бы они не горели сейчас желанием встретить рассвет, но об этом он запарится ближе к утру. Однако не успевает он выключить свет и пожелать всем сладких снов, как довольные улыбки обрадованных идеей вожатого детей сменяются полными ужаса лицами. Чонгук и Миён непонимающе хмурятся, пока сзади не раздаётся топот шагов и чонгукова плеча не касается чья-то рука. Он едва сдерживает крик, когда оборачивается и видит мертвенно-бледное искажённое лицо, укутанное в белое. — Это Белая Леди! — кричит Юджин и забирается под одеяло с головой, пока остальные девочки визжат и пытаются укрыться от лагерного призрака, кажется, прослышавшего про ночные побеги из домика и пришедшего покарать их. Чонгук и сам пятится, прикрывая собой Миён, подальше от остановившегося на пороге призрака, пока тот не поднимает руку из-под покрывала. Испуганные визги детей становятся ещё громче, когда призрак подцепляет свою белоснежную кожу и сдирает под возросший в децибелах крик. — Чего орёте как резаные? — возмущается Джису, комкая тканевую маску для лица и точным полётом отправляя в мусорку. — Я, конечно, не накрашенная, но всё же не настолько плохо! У Чонгука аж от сердца отлегает, когда он видит лицо вожатой, прежде скрытое тканевой маской, которую он и сам на ночь глядя в оглушительных криках детей принял за облик лагерного призрака. Поправляя слезшее с головы одеяло, в которое Джису обернулась, чтобы не продрогнуть в одной пижаме, когда решила найти свою соседку и заглянула в ещё не улёгшийся спать домик, девушка смеётся с бледных лиц детей и уклоняется от пиха Миён. Кажется, та на скримеры реагирует ответной атакой, судя по всё ещё саднящему боку Чонгука. — Ну и прикид у тебя, — бормочет Миён, оглядывая подругу, на самом деле походящую на Белую Леди в обвившем её с ног до головы одеяле и белой тканевой маске, уже валяющейся в мусорке. — Слышала, вы рассвет встречать собрались, — как ни в чём не бывало говорит Джису, делясь с Миён одеялом и укутывая их обоих, прежде чем взглянуть на Чонгука. — Захватите и наших заодно? Тэхён наверняка поддержит эту идею. — Хорошо. Мы зайдём за всеми где-то в полпятого, — соглашается юноша и оглядывает вновь улёгшихся по кроватям девочек, успокоившихся, когда они увидели лицо Джису под тканевой маской и поняли, что смертная кара им сегодня не грозит. — Всем спокойной ночи! — желает Миён, высовывая руку из-под одеяла, чтобы выключить в комнате свет и наконец уйти баиньки самой. Чонгук не может эту идею не поддержать. В домике его ждёт сюрприз, который он больше не хочет оттягивать и потому напоминает завести будильники, прежде чем закрыть дверь и разойтись с девушками, в коконе одеяла на двоих отправившимися в сторону женских вожатских домиков. Добираясь до ведущей в его комнату лестницы, он украдкой заглядывает в окно, но не может разглядеть ничего из-за штор. Любопытство сжигало его изнутри с самого ужина, и Чонгук решает больше не дразнить себя и стучит в дверь, пусть это и его домик — не хочет ненароком испортить сюрприз. За дверью тут же раздаются поспешные шаги и что-то даже падает с гулким звуком. Жмурясь, Чонгук улыбается приглушённым ругательствам, прежде чем дверь наконец распахивается и на пороге появляется запыхавшийся Тэхён. — Вас приветствует капитан корабля, в путешествие на котором Вы отправитесь сегодня. Представьтесь, чтобы пройти на борт, — деловитый голос вожатого вызывает улыбку. Он упрямо закрывает собой комнату, когда Чонгук пробует заглянуть внутрь и понять, что это за ролевые игры такие. — Чонгук, — называет тот, казалось бы, единственный правильный ответ. Однако Тэхён качает головой, пряча маленькую улыбку, но уголки его губ всё равно выдают его забаву оттого, как юноша вздыхает. Долгое мгновение пиля его взглядом, Чонгук всё-таки сдаётся: — Красная шапочка. — Добро пожаловать на борт! — до жути довольным голосом говорит ему Тэхён и наконец отступает в сторону, приглашая зайти на импровизированный паром. Переступая порог, Чонгук не может скрыть удивление со своего лица, когда оглядывает то, во что за какие-то несколько часов превратилась комната. Его кровать отодвинута к противоположной стене, чтобы открылся вид на проектор, который Тэхён взял из инвентарной для создания атмосферы домашнего кинотеатра. Из стоящей на прикроватной тумбочке колонки играет саундтрек к Титанику, пока на стене напротив кровати открыта вступительная заставка к одноимённому фильму. Завершает атмосферу разваленные по одеялу конфеты и попкорн, и Чонгук даже замечает среди пёстрых упаковок свою любимую газировку. Всё, что у него выходит спустя десять секунд поражённого молчания, это перевести на смотрящего на него во взволнованном ожидании Тэхёна ошеломлённый взгляд. — Как?.. Когда ты?.. Закрывая за ними дверь, вожатый берёт Чонгука за руку и подводит к кровати. — Я же обещал заромансить тебя, — улыбаясь, Тэхён целует его в приоткрытые от шока губы и берёт с тумбочки два столовских стакана, куда разливает газировку так, словно это выдержанное вино. Чонгук слишком ошеломлён, чтобы подколоть его за это. Мало того, что Тэхён на самом деле сдержал данное в ответ на шуточный намёк юноши обещание, но ещё и достал его любимые снэки и включил фильм, о желании пересмотреть который Чонгук едва ли заикнулся. Он даже думать не хочет о том, какой ценой Тэхён выпросил у главного вожатого кинопроектор. Приглушая свет для полноты картины, они залезают на кровать и открывают упаковки мармелада. Чонгук, недолго думая, залезает под руку опёршегося на подушку вожатого и поджимает ноги, опуская голову ему на плечо. Маленькая довольная улыбка трогает губы, когда его предплечье обнимают и поглаживают, пока Тэхён нащупывает телефон, чтобы включить фильм. Привычный опенинг освещает противоположную стену, и только шорох одеял и упаковок мармелада перекрывает заставку со знакомой мелодией. Поудобнее устраиваясь в объятиях, вожатые разрывают пакет с попкорном и обращают взгляды на вступительную сцену кино. Пусть Чонгук и видел этот фильм уже не один раз, смотреть его с Тэхёном в такой обстановке всё равно кажется чем-то особенным. Сильно отличается от тех раз, когда Чонгук закутывался в одеяло с мороженым и, кликая на плэй, заведомо шёл на то, чтобы выпустить эмоции и хорошенько пореветь над трагичным концом, который с каждым просмотром доставляет столько же боли, сколько и в самый первый. Сейчас же он даже не может полностью погрузиться в происходящее в кино, поскольку мысли уходят к лежащему рядом и поглаживающему его предплечье Тэхёну, такому тёплому и обнимательному, что его хочется зацеловать. От части за то, как чертовски хорошо он пахнет, — серьёзно, Чонгуку нужно залезть к нему в косметичку и узнать, что за афродизиак он использует в качестве одеколона, — но в основном потому, что юноша растроган очередным проявлением внимания, в которых Тэхён с каждым разом превосходит себя и застаёт его врасплох в самом приятном из смыслов. Чонгук никогда бы не подумал, что закончит свой вечер или даже всю смену вот так, с транслированном на противоположной стене Титаником, его любимыми вкусностями и Тэхёном, несмотря ни на что не перестающим его удивлять. Губы трогает счастливая робкая улыбка, которую Чонгук прячет в плече вожатого, почему-то слишком увлечённого фильмом и не замечающего ёрзающего под его боком юношу. Лишь краем уха прислушиваясь к происходящему на экране, Чонгук проводит носом по вкусно пахнущей коже, жадно глотая запах до тех пор, пока его лёгкие не переполняются Тэхёном. Обвившая его рука сжимает предплечье, и Тэхён утыкается губами в его висок и прячет поцелуй в линии роста волос, не отрывая взгляда от фильма. Не удовлетворённый слишком целомудренным поцелуем Чонгук поворачивается ближе к Тэхёну и закидывает ногу ему на бёдра, с довольным мычанием зарываясь в смуглую шею и прогибаясь навстречу опустившейся на его поясницу ладони. Однако та не соскальзывает ниже и не пробирается под толстовку несмотря на очевидную чонгукову незаинтересованность фильмом, и тот на этом останавливаться не намерен. Он слишком себя распалил, чтобы возвращать своё внимание на экран сейчас. Тэхён под ним слишком мягкий, горячий и лакомый, чтобы выбирать вместо него какое-то там кино. Даже если Чонгук его и очень любит. Сейчас ему больше всего хочется почувствовать губы Тэхёна на своих. — Тэ? — шепчет Чонгук, украдкой целуя загорелый изгиб плеча и лаская слух грудным вопросительным хмыком, когда его обнимают и прижимают ближе. — Хочу целоваться. Ладонь скользит по его предплечью к шее, когда Чонгук принимается осыпать поцелуями тёплую кожу, явно забивая на всё ещё идущий фильм. Тэхён не возражает, вплетая пальцы в его волосы, пока Чонгук заигрывается и чередует поцелуи с лёгкими укусами. Он зализывает каждый с нарастающим желанием просто завалиться на Тэхёна и утянуть всё его внимание с кино на себя, пока Чонгук не станет всем, о чём он сможет думать — его теле, губах и стонах, которые застревают у юноши в горле, когда он обвивает шею Тэхёна и ближе жмётся к нему в надежде на взаимность в накапливающемся внизу живота припекающем возбуждении. То, как вожатый поддаётся, раскрывается навстречу, лишь подтверждает это, но когда Чонгук уже хочет запустить руки под футболку Тэхёна, тот сжимает пальцы в его волосах и хмыкает. — На глазах у Кэти Бейтс? Не глядя ставя фильм на паузу, Чонгук поворачивается к уже раскрывшему к нему руки Тэхёну и устраивается на его груди, ловя сверкающий в приглушённом свечении прожектора взгляд перед тем, как их губы наконец сплетаются в поцелуе. Млея от тягучего, неспешного скольжения их языков, он притягивает Тэхёна ближе за шею и задушено ахает, когда тот меняет их местами и подминает под себя, собирая вскрик неожиданности с пухлых, блестящих от слюны нежных губ. Кожу усыпают толпы сладостных мурашек, когда горячие ладони проскальзывают под одежду и задирают, чтобы кожа к коже, без каких-либо препятствий. Чонгук выгибается, подаётся ближе, сгибает колени и обвивает талию навалившегося сверху Тэхёна, мелодично выстанывая в поцелуй. Попкорн сваливается с края кровати, рассыпаясь по полу, и остаётся забытым жадно целующимися вожатыми, забившими на всё, кроме обоюдных стонов, влажного скольжения языков и скапливающегося в пахе горячего концентрата нарастающего с каждым развязным поцелуем желания. Джинсы давят, мешают сжигающему своей необходимостью телесному контакту. Чонгук тянет ласкающие его руки к ширинке, стонет мягко, когда те кончиками пальцев пробегаются по твердеющему члену, топорщащему джинсовую ткань. Отрываясь от его припухших губ, Тэхён смазано целует юношу в ямочки, вдоль челюсти и за ухом, пока не глядя разбирается с мешающими оковами одежды. Чонгук приподнимает бёдра, помогая стянуть с себя тесные джинсы, и разваливается на кровати, смотря на осторожно стягивающего с его повреждённой щиколотки скомканную одежду Тэхёна. Тот отбрасывает джинсы и упирается по обе стороны от растрёпанных по подушке волос юноши, встречая его искристый взгляд и утягивая в очередной поцелуй. — У тебя есть?.. — шепчет Чонгук, задирая голову и ластясь к скользнувшим вниз по натянутой шее губам, посылающим рой дрожи до припекающего низа живота и бёдер, вновь сжавшихся вокруг нависшего сверху Тэхёна. Оставляя влажную вспышку поцелуя поверх ключиц, тот неохотно отрывается от него и запускает руку под соседнюю подушку, нашаривая спрятанную там смазку. Прослеживая блеск упаковки взглядом из-под подрагивающих век, Чонгук с оттяжкой выдыхает и подаётся навстречу накрывшим изгиб талии ладоням. — Всё ещё не могу поверить, что ты взял смазку в детский лагерь. Поглаживающий раскрытые бёдра Тэхён выдыхает через нос, усмехаясь, и чмокает его в уголок улыбающихся губ. — Дрочить с мылом — занятие так себе, — смешливый голос теряется в поцелуе у самого воротника толстовки, которую Тэхён подцепляет и тянет вверх, оголяя нежную кожу живота и рёбер, алые бусины сосков. Задирая руки, Чонгук позволяет избавить себя от верха и мягко смеётся, щурясь до паутинок в уголках сверкающих забавой глаз. — Зачем тебе вообще дрочить в детском лагере, мистер педофил? — шепчет он с улыбкой, впутывая пальцы в завитки волос осыпающего поцелуями его грудь и ключицы Тэхёна. — Скажи спасибо, что мистер педофил её взял, иначе растягивал бы я тебя сейчас солнцезащитным кремом, — фыркает мягко Тэхён и подцепляет круглый подбородок, ловя его смеющиеся губы в поцелуе, прежде чем обвить талию юноши и перевернуть его на живот. Сорвавшегося на мягкий стон от проявления силы Чонгука пробирает пленительной дрожью, стоит ему опустить голову на подушку и обнять, послушно приподнимаясь на коленях, когда его нижнее бельё поддевают и стаскивают вниз по бёдрам. Коленки разъезжаются по простыне, пока Тэхён не подкладывает вторую подушку ему под бёдра и оглаживает приподнявшиеся ягодицы, лаская слух сладким стоном и вбирая взглядом почерневших от желания глаз усыпавшие кожу бусинками мурашки. Изгиб шеи обжигают жадные поцелуи, когда Тэхён прижимается грудью к изогнутой спине, накрывая талию и ведя горячими ладонями по мягкой, сгорающей изнутри коже. Чонгук послушно поворачивает голову, подставляясь под разгорячённые, охочие до него губы, и всхлипывает несдержанно, чувствуя крепкую грудь Тэхёна лопатками и его скрытый одеждой член, толкнувшийся между ягодиц. Сильные пальцы впиваются в округлую половинку, отодвигая в сторону, и дыхание срывается в никуда вместе с плавной, растущей в палящем отчаянии имитацией толчков и посылающими дрожь по извивающемуся телу поцелуями шеи и плеч, растекающихся от каждого касания пламенных губ. Чонгук выгибается в пояснице, пробует податься навстречу толчкам Тэхёна, но тот удерживает его, вжимая в подушку непослушные бёдра и кусая шею нетерпеливого, надорвано заскулившего провокатора. — Не наглей, — жаркий шёпот в покрасневшее ушко вытесняет гулкий учащённый стук сердца, пульсирующий у взмокших висков. Несогласно всхлипывая, Чонгук поворачивает голову и утыкается в скулу Тэхёна, притягивая его к себе дрожащей рукой за шею. — Пожалуйста, не дразни, — лихорадочно бормочет он в уголок губ, цепляясь съезжающими пальцами за крепкое плечо, вдавливающее в кровать. — Хочу, Тэ... Тот замирает, всё так же изумительно прижимая извивающееся тело Чонгука к кровати, и спустя долгое мгновение со свистом выдыхает, прежде чем оставить последний поцелуй на взмокшем загривке поверх проступающих позвонков и скользнуть вниз вдоль стонущего под ним тела. Зажмуриваясь, Чонгук утыкается лбом в подушку и стискивает наволочку до побеления костяшек, неосознанно выгибаясь с каждым касанием губ вниз по молочной спине и кусая заалевшие свои. Каждый поцелуй обжигает усыпанную мурашками тесную кожу, дразня ямочки на изогнутой пояснице до искр в кончиках цепляющихся за подушку пальцев. Чонгук чувствует, как инстинктивно сжимается, когда большие ладони накрывают ягодицы, чтобы раскрыть для скользящих всё ниже поцелуев. Подушка ловит его сбитое жаркое дыхание, когда он прикрывает веки и борется с желанием прогнуться навстречу, встретить выцеловывающего жаждущую ласки кожу Тэхёна. Сквозь шум крови в ушах Чонгук пробует различить щелчок смазки и готовит себя к касанию пальцев, однако срывается на поражённый всхлип, когда заместо этого чувствует влажное касание разгорячённых губ. — Тэ, что ты?.. — сдавленный голос теряется в подушке, когда лёгкий поцелуй сменяет мазок языка, посылая дрожь по растёкшемуся телу. Пряча алеющие скулы за тёмными локонами, спадающими на лицо, Чонгук скулит от давления пальцев, подцепивших инстинктивно напрягшиеся ягодицы, на одной из которых Тэхён оставляет предупреждающий укус, прежде чем вернуться к напряжённому, блестящему от слюны колечку мышц. Жадные мазки вылизывающего его языка жгучей судорогой простреливают дрожащие бёдра, пока Чонгук сильнее цепляется за влажную от его слюны и жаркого дыхания наволочку до проступивших на спине крыльев лопаток и подаётся назад, насаживаясь на лицо Тэхёна и потираясь текущим членом о лежащую под ним подушку. Под прикрытыми веками мелькают пятна, но он заставляет себя открыть глаза и обернуться, тут же жалея об этом, когда видит, как сосредоточенно и жадно Тэхён его вылизывает, зарываясь лицом между ягодиц так, словно не знает лучшего места на свете. Чонгук роняет голову на подушку и протяжно скулит, отчаянно толкаясь бёдрами в измазанную в его предэякуляте наволочку и цепляясь за перила кровати, нуждаясь в опоре против пробирающего до кончиков подрагивающих пальцев наслаждения. В саднящих голосовых связках застревает сладостный стон, когда к языку наконец добавляются пальцы. Тэхён выдавливает холодную смазку прямо на судорожно сжимающиеся, уже измазанные в слюне мышцы, собирая мурашки с не ожидавшей контраста температур кожи, прежде чем скользнуть внутрь. Всё чонгуково тело напрягается в ответ на проникновение перед тем, как поддаться и расслабиться, раскрываясь навстречу растягивающим тугие стенки фалангам и вновь накрывшим края дырочки губам. Оглушённый Чонгук не замечает, когда один палец сменяется двумя, жалобно всхлипывая и подавляя желание насадиться на растягивающие его пальцы, однако Тэхён удерживает его непослушные бёдра и раскрывает мучительно медленно, дразнит простату, отвечая на просящие всхлипы лёгкими укусами, после которых наверняка останутся маленькие метки. Мышцы паха сводит от одной мысли о следах Тэхёна на его теле, однако стоит оргазму подступить пульсацией в болезненно напряжённом члене, потирающимся и размазывающим по подушке выделяющуюся из раскрасневшейся головки естественную смазку, как пальцы выскальзывают из плена разработанных мышц, оставляя за собой неприятное чувство пустоты. Надломано выдыхая, Чонгук зарывается щекой в подушку и искоса смотрит на то, как Тэхён отстраняется и проводит тыльной стороной ладони по нижней половине лица, собирая с блестящих, распухших губ смазку и слюну. Тело отзывается сладкой дрожью на звук расстёгивающейся ширинки, и юноша облизывает пересохшие губы и прикрывает веки, безуспешно пытаясь выровнять сбитое дыхание, пока Тэхён наконец избавляется от одежды, не сводя томного взгляда с раскрытого под ним тела, подрагивающего в предвкушении. — Какой же ты красивый, — грудной шёпот обжигает раскрасневшуюся кожу шеи, когда Тэхён вновь нависает над ним, горячей грудью накрывая спину. — Весь сводишь меня с ума, Гук-а. Я не могу оторвать от тебя взгляда. Всхлипывая, Чонгук подставляется под выцеловывающие его скулу губы и стонет, когда чувствует, как смазанная головка члена упирается в растянутые мышцы. Ласкающие спину руки помогают расслабиться, и он блаженно жмурится, когда Тэхён убирает сбившиеся на лицо волосы за ушко и скользит губами по раковине, прикусывая и оттягивая мочку в то же мгновение, когда обхватывает свой член и направляет внутрь. Вес придавливающего сверху тела не даёт изогнуться, не даёт даже пошевельнуться, и всё, что Чонгук может, это лежать и принимать, растекаясь по простыни от чувства распирающего изнутри горячего члена. Тэхён накрывает его руку, судорожно цепляющуюся за подушку, и зарывается в исписанное испариной плечо, срываясь на стон от сдавливающих бархатных стенок. Дрожащая ладонь цепляется за его шею, притягивает ближе, когда Чонгук намеренно сжимается на его члене и высоко стонет от впившихся в ягодицу пальцев. Смазка вытесняется с плавным скольжением наружу, пока внутри не остаётся одна крупная головка, прежде чем Тэхён в один толчок вбивается в раскрытое тело и ловит дрожь всхлипа с распахнутых нежных губ. Давление на простату сводит низ живота, искрясь прямо под натянутой кожей, проступая предэякулятом на головке истекающего члена, пульсирующего от трения с каждым плавным движением их бёдер. Убеждаясь по сладким стонам и жадно принимающему его телу, что Чонгук не испытывает дискомфорта, Тэхён тягуче набирает амплитуду толчков, вжимаясь пахом в округлые ягодицы до грязных шлепков их тел, от которых у юноши шея идёт рваными красными пятнами. Тот может только уткнуться раскалённым лицом в подушку, кусая наволочку на особенно глубоком толчке вдоль изнывающей простаты, в то время как жадные укусы обжигают напряжённую линию челюсти, распахнутую на бессвязном стоне. Большая ладонь полностью накрывает его, едва не до треска ткани сжимающую подушку, пока Тэхён с упоением выцеловывает его шею, с трудом сдерживаясь, чтобы не оставить метки там, где их можно будет заметить. Внутренняя и обратная сторона бёдер Чонгука уже усыпана маленькими засосами, которые тому не терпится увидеть, потому что одна мысль о них вынуждает сбито заскулить и цепляться за плечо Тэхёна, сменяющего плавные, глубокие толчки на быстрые и рваные, забирающие ошмётки дыхания из сбившихся лёгких. Каждое движение члена вдоль мягких податливых стенок пробирает изнывающее тело, трепетным жаром бурля под кожей. Выгибаясь, Чонгук подставляется под вбивающийся в него член, чтобы принять глубже, почувствовать пульсацию плоти так глубоко внутри, чтобы навсегда отпечатать Тэхёна под кожей, не выпускать из плена тесных стенок до оглушительного оргазма, уже скапливающегося в окутанном негой теле. Капкан пальцев отпускает его запястье, спускаясь вниз по изгибу талии и подцепляя бедро, чтобы приподнять и насадить отчаянно заскулившего Чонгука на член до искр под прикрытыми веками. Откидывая голову на нависшее над ним плечо, юноша ловит ртом душный, пропитанный их обоюдной страстью воздух и дрожит весь, когда головка в который раз бьёт по простате на особенно сильном толчке. — Тэ, пожалуйста, я сейчас... — спутанный лепет теряется в поцелуе, когда Тэхён накрывает его изогнутую шею и поворачивает к себе раскрасневшееся, исписанное удовольствием лицо, жадно впиваясь в раскрытые алые губы и собирая с них пропитанный нуждой стон. Сверкающее испариной тело съезжает вниз по простыни, когда Тэхён отстраняется и насаживает Чонгука на себя, поглаживая края так хорошо принимающей его дырочки и совершенно мутным взглядом смотря на юношу, способного только заходиться мелодичными стонами в подступающем оргазме и содрогаться на так изумительно растягивающим его члене. Теряя цепочку связных мыслей от почти болезненного трения отчаянно пульсирующего в нужде излиться члена о пропитанную его предэякулятом подушку, Чонгук недовольно всхлипывает на потерю жара прижатого к нему тела и слепо тянется к Тэхёну, цепляясь за обхватившую его бедро руку в нужде вновь ощутить его тяжело вздымающуюся грудь своей спиной на самой грани оргазма. Понимая его без слов, лишь по просящему жалобному всхлипу, Тэхён опускается на локти по обе стороны от довольно застонавшего юноши и вбивается в него особенно грубо, проскальзывая рукой под изнывающее под ним тело и обхватывая член Чонгука. Не сдерживая громкого стона, тот мечется, не зная, куда податься — на вытрахивающий из него остатки сознания член или накрывшую, ласкающую текущую головку ладонь. Тэхён не даёт ему времени определиться, надавливая на уздечку и ловя губы распахнувшего в немом стоне рот Чонгука в жадном поцелуе, когда тот напрягается под ним и кончает, пачкая спермой не прекращающую ласкать заалевшую головку изливающегося члена руку. Чонгук не контролирует своё тело, пытаясь уйти от граничащей с болезненной стимуляции и тем самым глубже насаживаясь на член Тэхёна, чувствуя, как горячая влага от чрезмерного удовольствия обжигает уголки зажмуренных глаз. Тэхён скользит языком в его призывно раскрытый рот и собирает с губ слезливые всхлипы, рыча в поцелуй, когда Чонгук особенно сильно содрогается на его члене в послеоргазменной судороге, прежде чем он наконец вбивается до шлепка яиц о блестящую от смазки промежность и изливается глубоко внутрь, пробирая размякшее тело Чонгука очередной вспышкой сковавшего оргазма. Всё ещё судорожно сокращающиеся стенки пропитывает сперма, пока они оба тяжело дышат и цепляются друг за друга, пропуская сквозь себя эхо уходящих оргазмов. Чонгук не просит навалившегося на него Тэхёна отстраниться, нуждаясь в якоре в океане накрывшей его с головой неги, пока горячие ладони оглаживают его бока, собирают дрожь с распластанных по постели бёдер. Подушки и простынь под ними противно мокрые, но даже это перекрывают нежные поцелуи расслабленных плеч и едва различимый сквозь гул сердца в ушах шёпот. Зарываясь в сбившиеся, влажные от пота волосы у загривка, Чонгук притягивает Тэхёна для поцелуя, игнорируя дискомфорт в натянутых мышцах шеи. Всё тело приятно пульсирует, жгучим концентратом собираясь там, где Тэхён всё ещё внутри него, сжимаясь так, словно не желает отпускать. Чонгук заставляет себя расслабиться и кусает губы, когда член выскальзывает из него с сочным чавканьем перемешанной со спермой смазки, пряча алые щёки в подушке от чужих тёмных блестящих глаз. Тэхён уходит в ванную, чтобы смыть с себя следы секса и затем помочь Чонгуку, слишком разнеженному, чтобы подняться на ослабших ногах и вытереться самому. Он прикрывает глаза, слушая гул открытого крана, и довольно мычит, когда вернувшийся Тэхён ловит дорожки спермы и смазки с его бёдер и целует распаренную кожу, подмигивая краем глаза следящему за ним мягким взглядом юноше. Всё ещё чуточку мутные глаза цепляются за противоположную стену, которую до сих пор освещает включённый на проекторе фильм. Чонгук привлекает внимание уже хотевшего было плюхнуться рядом с ним Тэхёна, когда раздосадованно стонет и прячет горящее от осознания лицо. — Она всё это время наблюдала за нами, — смущённо бормочет он в ладони, когда Тэхён обеспокоенно спрашивает, в чём дело, и кивает за спину, туда, где пол стены занимает лицо Кэти Бейтс. Тэхён только посмеивается и чмокает юношу в румяную щёку. — Вот это я понимаю тройничок, — смеётся он и наконец выключает забытый проектор, чтобы не стеснять зарывшегося под одеяло и пихнувшего его испачканной в сперме подушкой Чонгука. — Сейчас дошутишься, и тройничок у тебя будет со своими лапами, волчара, — грозит тот, но не сдерживает улыбки в ответ на смех Тэхёна, забравшегося к нему под одеяло и притянувшего ближе для поцелуя. Они лениво целуются в полумраке комнаты, больше не освещённой проектором, но Чонгуку так нравится даже больше — всё, на чём он может сосредоточиться, это на влажном развязном скольжении их губ и руках, обвивших его талию, пока сам он обнимает плечи Тэхёна. Однако чем дольше затягивается поцелуй, тем острее на него реагирует, казалось бы, исчерпанное тело Чонгука, и тот заставляет себя оторваться от терзающих его губ и нашарить нижнее бельё до того, как его с головой накроет новая волна вечно бурлящего где-то на подсознании в близости Тэхёна возбуждения. Вслепую нащупывая телефон в скомканных на полу джинсах, он щурится от яркости экрана и открывает приложение с будильниками, чтобы не проспать завтра зарядку. В уведомлениях мелькает сообщение от Миён, просящее не спалиться за вылазкой встречать рассвет, и совсем позабывший про это Чонгук ставит будильник на полпятого и убирает телефон на зарядку, прежде чем повернуться к удобно устроившемуся на кровати Тэхёну и забраться к нему в объятия. — Что думаешь насчёт того, чтобы сводить наши отряды к озеру встретить рассвет? — шепчет он в шею вожатого, укладываясь в обвивших его талию и плечо руках. Убирая волосы из его лица и оставляя на лбу мягкий поцелуй, Тэхён согласно хмыкает. — Я только за. Чонгук прячет счастливую улыбку в его плече и глубоко вдыхает, поудобнее устраиваясь на груди Тэхёна.***
Детей оказывается далеко не так легко разбудить в полпятого утра, несмотря на весь их вечером изъявленный энтузиазм пойти встречать рассвет. Даже самого Чонгука Тэхёну пришлось силой вытаскивать из кровати, прибегая к таким запрещённым приёмам, как щекотка, которую юноша не переносит. Однако поцелуи и врученная ему толстовка Тэхёна вместо своей унимают его сонное недовольство, и вожатые тихонько выскальзывают из домиков и крадутся к комнатам своих ребят, чтобы повести их к причалу. Лишь дюжина детей из двух отрядов всё-таки вылезает из кроватей, пока остальные закутываются глубже в одеяла и ноют про то, как сильно хотят спать и что не нужны им никакие восходы. Чонгуку так даже больше нравится, вести не толпу, а маленькую компанию, потому что шанс спалиться и поднять побегом весь лагерь значительно уменьшается вместе с количеством присоединившихся к ним ребят. — Передвигаемся тихо и быстро, и чтобы ни звука, мелочь пузатая, — грозит Тэхён, когда собирает всех беглецов за дальним домиком, подальше от комнаты наверняка храпящего сейчас в глубоком сне Намджуна. Не дай Бог разбудить главного вожатого и попасться ему на глаза ещё до того, как солнце окончательно покажется на горизонте. Пока весь лагерь посапывает по кроватям, Тэхён и Чонгук со своими семенящими словно утята за мамами-утками ребятами перебегают от домиков до главного корпуса, особенно осторожно проходя мимо будки храпящего охранника. Калитка, ведущая к причалу, тягуче скрипит, и все они опасливо ёжатся и кучкуются, словно кражу века проворачивают, а не всего лишь-то идут встречать восход. За забором уровень опасности значительно снижается, так что и вожатые, и дети перестают горбиться и красться вниз по спускающейся к озеру лестнице. Солнце уже мелькает из-за гор, раскинувшихся поодаль на другом берегу озера, и первые лучи солнца ласкают кожу, бликами переливаясь на колыхающейся вместе с утренним ветерком воде. — Как красиво! — восклицает Хесон и тут же тушуется, когда ему шикают все остальные, пусть радостный голос мальчика вряд ли бы донёсся до лагеря. Хесона поднять оказалось легче всего, потому что когда Чонгук пошёл открывать их дверь ключом, то мальчик уже лунатил по комнате. Даже из кровати и оков одеяла его не пришлось за ноги вытаскивать, как остальных его соседей. Ребята садятся на край пирса, снимая кроссовки и свешивая ноги в прохладную по утру воду. Кто-то делает фото восходящего по нежно-розовому небу солнца, кто-то забирается в привязанные к причалу лодки и просто наслаждается видом, переговариваясь шёпотом и стараясь не раскачивать судна. Глубже укутываясь в толстовку Тэхёна, Чонгук и сам делает парочку фотографий на память и даже украдкой запечатляет второго вожатого, остановившегося у края пирса и смотрящего на изумительных оттенков летний рассвет. Он с улыбкой рассматривает вышедшую такой атмосферной фотографию и потому не замечает, как её главный герой подходит со спины и опускает голову ему на плечо. — Я многое запомню об этом лагере, но эту ночь и утро — особенно, — шепчет Тэхён, зарываясь носом в нежную кожу за ухом с умиротворённым вздохом. Чонгук подаётся назад, к теплу чужого тела, и блокирует телефон, убирая в карман толстовки перед тем, как поднять взгляд на почти полностью показавшееся из-за макушек гор солнце. — Красиво, правда? — М-м, — согласно мычит Тэхён, смотря на него с тёплым блеском в глазах с уютного места на плече юноши, завороженно наблюдающего за летним восходом, который тоже запомнит надолго. Они не уходят с пирса до тех пор, пока неспешно восходящее солнце не поднимается над усыпанными хвойной зеленью горами, возвышающимися на горизонте. Воздух ранним утром пропитан свежестью, и гладь тумана мелькает вдоль озера, блестящего солнечными зайчиками, танцующими по воде. Неподалёку от конца территории лагеря к берегу выходит раскинувшаяся поблизости деревня, и если прислушаться в умиротворении утра, то можно уловить клич проснувшихся вместе с ними петухов. Стоя на краю пирса, встречая летний, отдающий самыми нежными оттенками розового и оранжевого рассвет с обнявшим его со спины Тэхёном, Чонгук знает точно, что не забудет эту смену никогда. Однако одно осознание того, что всё это останется лишь в воспоминаниях и оборвётся уже так скоро, своей горечью стирает умиротворённую, подёрнутую счастьем улыбку с его губ. Ребята так же тихо расходятся по своим комнатам и укладываются в кровати, чтобы доспать оставшиеся до подъёма три часа, когда наступившее утро освещает всё ещё укутанный сном лагерь. Тэхён и Чонгук не держатся за руки на глазах детей, избегая лишний раз будоражить впечатлительные юные умы, но даже когда вожатые разводят свои отряды по домикам, Чонгук идёт чуть поодаль, не позволяя сплести их пальцы, пусть те и подрагивают в желании ощутить руку Тэхёна в его. Он говорил себе, что не будет закрываться до отъезда, что возьмёт всё до последней капли от остатка смены. Однако всё, о чём Чонгук может думать, когда укладывается в кровать, выпутываясь из джинсов и оставаясь лишь в боксерах и тэхёновой толстовке, это то, что им осталась всего одна ночь. Тэхён сказал, что у них есть ещё два дня. Один из них уже ускользнул сквозь пальцы, но как бы Чонгук ни старался, как бы сильно ни сжимал кулаки в отчаянном желании отсрочить эти мимолётные мгновения, не позволяя испариться с пролистанными страницами календаря, удержать последний день у него тоже не выйдет. Он не зажимается, когда Тэхён, раздевшись следом, залезает под одеяло и притягивает юношу ближе, опуская его голову на своё плечо и зарываясь носом в мягкие волосы на макушке. Не замечает и капли напряжения в его плечах, что так долго придавливал фантомный вес неизбежной разлуки, на который Чонгук упрямо закрывал глаза. Однако розовые очки соскальзывают с переносицы, разбиваясь стёклами внутрь, и он не может скрыть дрожи в поджатых, уткнувшихся в тёплую шею губах, ближе прижимаясь к Тэхёну, словно не смирился уже с тем, что придётся всё это отпустить. — Что такое? Ты кажешься грустным. Мягкий шёпот в волосы отдаёт обеспокоенностью, когда всё-таки заметивший его напряжение вожатый обнимает Чонгука за плечи и опускает голову, пытаясь поймать его взгляд. Тот пробует отстраниться, уклониться от чужих внимательных, наверняка смотрящих так обеспокоенно глаз, но Тэхён не отпускает, удерживая в объятиях. Чонгук сдаётся, выдыхая, и дёргано качает головой. — Я тоже многое запомню об этом лагере, — говорит он совсем тихо, прикрывая веки, чтобы сдержать подступающее к уголкам глаз жжение, потому что не хочет отравлять эту уже почти ускользнувшую вместе с поднимающимся солнцем ночь. От неё почти ничего не осталось, но как бы Чонгук не хотел, сдержать скопившиеся, давящие на грудь слова дрожащим голосом уже не выходит. — Мне просто очень грустно, что все походы, отряды, детей и пранки придётся оставить здесь вместе с воспоминаниями. Как и нас. Когда он пробует отстраниться на этот раз, Тэхён отпускает его, позволяя державшей за плечи руке упасть на матрас. На оставшееся между ними пространство, когда Чонгук ложится ближе к стенке и поджимает ноги, кутаясь в одеяло и зарываясь лицом в пропахшую их переплетёнными запахами подушку. Его оборвавшийся голос, дрогнувший на последнем слове, сменяет тишина, давящая на грудь сильнее переливавшегося совсем на поверхности волнения, мешавшего отдаться и жить настоящим последние дни. Чонгук зажмуривается до бликов под напряжёнными веками, болезненно кусая губы, когда долгое мгновение спустя из-за спины всё же доносится шорох простыни. Он не оборачивается, но чувствует, как Тэхён ложится на спину и лежавшей совсем близко к его спине рукой накрывается одеялом, едва умещающим их обоих с разделяющим их тела расстоянием. Они ни разу не спали в одной кровати, не переплетённые друг с другом, и холод вдруг оказавшегося слишком маленьким одеяла и говорящей намного больше, чем слова тишины пробирает так оглушительно, что Чонгук борется с желанием просто пододвинуться ближе и обернуть руку Тэхёна вокруг своей талии, туда, где ей самое место, стирая из памяти свои последние слова. Он почти находит в себе смелость на это, когда из-за спины наконец раздаётся тихий голос, сводящий в груди беспокойное сердце. — Спокойной ночи, Чонгук. Утыкаясь носом в горло толстовки, Чонгук цепляется за край подушки и подавляет подобравшийся к сжавшемуся горлу всхлип. Ответное пожелание дрожью оседает на стене, и стоит ему всё-таки провалиться в беспокойный сон несмотря на терзающие его мысли, как он просыпается со звоном будильника и задушенным вдохом. Когда Чонгук протирает припухшие глаза и оглядывается, не чувствуя ставшего привычным веса на второй половине кровати, то находит лишь пустоту скомканных холодных простыней.