***
Он продолжает молиться Всевышнему, прося у него прощения за грешников, крестит, отпевает и иногда проводит венчания. Ухаживает за своим садом, полет грядки и картошку, поливает в самые жаркие дни и пытается избавиться от вездесущих комаров, мух и водней. Почти забывает о загадочном отправителе с вероятно зелёными глазами. Пока в один из таких дней он не заявляется к нему. Тима заливается лаем, и Арсений выходит к калитке. Мужчина стоит у забора в чёрной футболке и неприлично коротких шортах, оголяющих тонкие молочные бёдра. Арс не смотрит, нет, негоже таким заниматься священнослужителям, просто констатирует сам факт. — Здравствуйте, я Антон Шастун, сейчас живу тут неподалёку в шестом доме, — и улыбается широко, как-то даже обезоруживающе. Арсений тушуется. — Извините, что беспокою, но не могли бы Вы, пожалуйста, дать немного сливок, в магазине у нас не продаются, оказывается, а я очень хотел сделать курицу с грибами в сливочном соусе. Сливок? Курицу с грибами в сливочном соусе? Арс оху...удивляется, хлопает глазами и молчит. Обычно к нему приходят за помощью с молитвой или покаянием, но никогда — одолжить что-нибудь. Этот Антон странный. — Вы меня слышите? — Антон неожиданно вежливый, не смотрит на него с чертями в глазах, на нём нет ни одного украшения. Лишь чёрная одежда напоминает ему о том, что это всё тот же человек с дьявольской ухмылкой и греховными цепями. — Слышу, — а сам пытается вспомнить, кто живёт в шестом доме. Вроде бы, никто. Участок стоит нетронутым, после того как тётя Саша, живущая там, не уехала в город. Может, это её внук? Сын? — Вы родственник тёти Саши? — А? — зависает теперь уже сам Антон, — да, я её, ээ…, — он что, не знает, кем ей приходится? — Троюродный внук. Арс кивает. — Добро пожаловать в Малеевку, — дружелюбно произносит он, — Сливки есть, я ездил в город вчера, купил, потому что люблю иногда пить кофе с ними, так вкуснее получается. Вам сколько надо? — Да, я тоже, понимаю, — всё также приветливо улыбается Антон, — Чуть-чуть совсем, граммов сто. Можно? Я вам их верну буквально завтра, как раз в город поеду и отдам Вам. — Конечно, подождите здесь, пожалуйста, — он идёт в дом, не приглашая гостя, хоть это и неприлично. Просто он Антону этому не доверяет. Отдаёт кружку со сливками в руки, их пальцы соприкасаются, и кожа его слишком горячая. Арсений одёргивает руку, будто обжегшись. На улице очень жарко, так что это неудивительно. — Спасибо, А..., — опять эта странная пауза, — А как Вас зовут? Он прикидывается? Или действительно не знает? Что-то Арсу подсказывает, что знает. И прикидывается. — Арсений. Но прихожане зовут меня Батюшкой или Арсением Сергеевичем. А я буду звать тебя Папочкой. Что это сейчас было? Такое ощущение, что кто-то произнёс фразу у него в голове. Это сказал Антон? — Спасибо, Арсений, — говорит Антон и уходит, обещая завтра вернуть сливки. Вечером после церкви на лавке у дома Арсений обнаруживает дымящуюся тарелку с курицей и грибами в соусе.***
Недалеко от дома есть речка, и Арсений рано утром решает искупаться. Прогуливается до места пешком, наслаждаясь звуками лета: заливающимися птицами, стрекотом кузнечиков и лаем собак. Глубоко вдыхает запах свежести, молодых листьев, цветущих деревьев и травы. Не зря он переехал в деревню. В городе такого нет. В городе пахнет выхлопами и углекислым газом, там нет таких потрясающих закатов и рассветов. Здесь ты предоставлен сам себе — делай, что хочешь, выходи на улицу, когда хочешь. Сам себе хозяин. Лишь иногда становится грустно одному. Комаров мало, оводы появляются ближе к жаре, поэтому Арсений раздевается до трусов, что неподобает мужчине его сана, заходя в воду, думая, что в шесть часов утра на речку никто не придёт. Пока, выныривая, не видит на берегу Антона, снимающего брюки. Он окидывает взглядом его длинные худые ноги, оголённый торс и точёный профиль. У него есть небольшое родимое пятно на груди или это обман зрения? Арсений отворачивается почти сразу же. Нельзя. «В искушении никто не говори: Бог меня искушает; потому что Бог не искушается злом и Сам не искушает никого, но каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственною похотью; похоть же, зачав, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть» (Послание Иакова, 1:13-15). Как он теперь выйдет из воды, когда Антон здесь? Как он его нашёл? Неужели с утра захотелось покупаться? — Арсений! — кричит он с берега, завидев его, — Какая встреча! Как неожиданно Вас здесь встретить! — Арсу кажется, или сарказм действительно присутствует в его голосе? — Доброе утро, Антон. Тоже решили искупаться с утра? — Да, пока не кусает никто, — мужчина (Арсений всё ещё не знает, сколько ему лет и не собирается узнавать) быстро заходит в воду и одним слитным движением разводит руки в стороны на ширине плеч, сгибает в локтях и совершает гребок под водой, быстро плывя на середину реки. Движения отточенные и резкие, еле заметные мышцы виднеются на плечах и ногах, но Арс видит их под водой со своего места. Он не завидует, ведь «кроткое сердце - жизнь для тела, а зависть — гниль для костей» (Притч. 14:30), но плавать брассом не умеет. Лишь смотрит, замечая, как легко это получается у его нового знакомого. Тот останавливается спустя несколько метров и разворачивается к Арсению. Улыбается и отфыркивается от воды. — Мне бы выйти. — Выходите, — у Антона брови взлетают вверх, — Я Вам как-то мешаю? — Нет, просто нам не следует купаться обнажёнными при посторонних. — А Вы обнажены? — Шастун почти что ухмыляется. — Нет, то есть да, ну, не до конца, — он что, начинает заикаться? — Я могу отвернуться, пока Вы выйдете и оденетесь. — Правда? — Конечно. Всё, что Батюшка скажет. В мозгу у Арсения кто-то чётко произносит Папочка вместо Батюшки. — Хорошо, тогда я ухожу. — А я отворачиваюсь. И он действительно не смотрит, плывя ещё дальше от берега. Арс быстро одевается, не решаясь при Антоне переодевать трусы под полотенцем, и когда он натягивает подрясник, поворачиваясь лицом к реке, успевает заметить быстро отворачивающуюся голову с улыбкой, уходящую под воду. Отвернулся он, как же. Арсений уходит, бросив «до свидания» вынырнувшему Антону.***
Арсений долго молится Богу, стоя на коленях и вымаливая прощения за то, что смотрел на Антона. За то, что тот видел его без церковной одежды. За то, что он до сих пор не удалил сообщения. За то, что не потребовал объяснений и не заставил покаяться. Потому что он не уверен, что пишет Антон. Потому что Антон, с которым он общается, совершенно другой — вежливый, мягкий и непорочный. Он верит, что тот бы не стал посылать ему такое. Однако Антон в церкви — совершенно другой человек. Он постоянно смотрит, сверкает глазами, улыбается и ходит во всём черном и кожаном, с цепями везде, где только можно представить. Его волосы часто зализаны назад, залиты лаком, в отличие от того, что в деревне он приходит к нему с пышными кудрями, обрамляющими его лицо и падающими на глаза. А сообщения продолжают приходить, пестрят звенящей пошлостью. Как кто-то смеет думать о том, что священнослужитель способен на содомию, смертный грех? Как кто-то даёт себе вольность обращаться к нему на ты? Он отучился в семинарии четыре года, принял целибат и священный сан и посвятил жизнь служению Господу. Какой-то мальчишка (мальчишка ли?) не может помешать ему разрушить то, к чему он так долго и упорно шёл. Арсений решает поговорить с Антоном на эту тему. Тот опять приходит несколько раз за чем-нибудь. Это кажется всего лишь предлогом для их встреч, потому что проще купить в магазине или спросить у ближайшего соседа. Коим Арсений не является. Антон исправно возвращает Арсу то, что берёт, и каждый раз кормит его блюдом, которое приготовил из взятого ингредиента. Они разговаривают, Шастун немного рассказывает о себе, и однажды Арсений приглашает его к себе в дом. Пьют кофе с чизкейком Антона, делятся историями и смеются. Клюква, кошка Попова, не подходит к гостю и на расстоянии вытянутой руки, переодически шипя на него из коридора. Арсений пожимает плечами и говорит, что обычно она ластится со всеми и никогда себя так не ведёт. Антон лишь искусственно улыбается.***
На следующий день Арс готовит яблочный пирог и решает, что нужно поделиться с Антоном, ведь тот и так кормит его своими вкусными блюдами. Дом номер шесть закрыт на замок. На калитке висит перевязанная много раз обветшалая верёвка, как будто её долгое время не трогали. По спине ползут мурашки. Что-то не так. Он спрашивает у соседей из дома напротив, видел ли кто-нибудь Антона, но в ответ получает лишь удивлённое лицо и фразу о том, что на участок никто не приезжал уже несколько лет. Господи, какой же Арсений наивный. Антон не появляется до воскресенья и неожиданно ждёт его после вечерней службы у входа, привалившись к двери и сцепив руки у себя на груди. Как всегда нагло ухмыляясь. Он опять в чёрной кожанке, узких джинсах и сапогах. — Нежарко? — на улице где-то +30°C. — Нет, — он отрывается от стены и делает несколько шагов вперёд. — Ты пришёл покаяться? — А мы вдруг на «ты»? — ещё три шага вперёд. — Не подходи ко мне, — шаг назад. — А то что? — Антон подходит почти вплотную, останавливаясь на расстоянии вытянутой руки. — Бог накажет тебя. Антон громко смеётся. — Напугал козла капустой, — он снимает кожанку и бросает на пол. — Что ты делаешь? — в шоке таращится Арсений. — Раздеваюсь, жарковато стало, — и шагает ближе. Смотрит свысока, оказывается, он на чуть-чуть выше, и озорно улыбается. — Хочешь меня? — и это определённо он писал сообщения. Арсений не ошибся. — Ну же, я видел, как ты на меня смотрел, тогда, на озере, и когда я в первый раз пришёл к твоему дому в коротких шортиках. Как ты облизывал взглядом мои ноги и голый торс. Не противься своему желанию, вот он я, стою перед тобой. Делай, что хочешь, — и в противовес своим развратным словам осторожно касается большим пальцем правой руки щеки и ведёт по скуле нежно-нежно, поднимая голову за подбородок. Попов отворачивается. — Арс, посмотри на меня, — вопреки своему сану и всем остальным «но», Арсений поднимает взгляд. В глазах Антона — похоть, вожделение и такое дикое желание, что Попов нервно сглатывает. Отклоняется от руки и отходит на безопасное расстояние. — Уходи и больше никогда не возвращайся сюда, — отворачивается Арсений и идёт в ризницу. — О, ну я ещё вернусь. Когда хлопает входная дверь, Арсений слышит «а я тебя хочу» у себя в голове. Тогда ему не показалось. Что за чертовщина?***
«Ведь это был бы блуд, подсудное преступление, это – испепеляющий огонь, что низводит в Аваддон и урожай на корню губит» (Иова, 31:11-12). Арсений молится. За себя. И за грешную душу Антона. Несколько часов молится. Коленки начинают ныть ещё больше от постоянного стояния на них. Но даже ежедневные молитвы не помогают избавиться от мыслей. Антон прав — перед сном Арсений вспоминает молочную кожу Антона, его тонкие плечи и щиколотки, впалый живот, родинку на кончике носа и подпрыгивающие при движении кудряшки. Во сне он видит Антона, копающегося на его огороде и готовящего шашлык у него в саду. Просыпается Арс каждый раз потерянный и грустный. И молится-молится-молится, как не молился ещё ни разу в жизни. «То и предал их Бог в похотях сердец их нечистоте, так что они сквернили сами свои тела» (Римлянам, 1:24).***
В следующее воскресенье они опять остаются в церкви одни. Шастун снова подходит к нему. — Зовут-то тебя хоть Антон Шастун? — поднимает бровь Арсений. — Да. — А дом, в котором ты якобы остановился? А то, что ты про себя рассказывал? — Про дом наврал. Что про себя говорил — правда. Я реально люблю готовить, кошек и собак, гулять в дождь, ненавижу перловку, печёнку и плов. — Три «п», — они смеются вместе, — А где тогда ты живёшь? — Неважно, не спрашивай меня про это. — Почему? — Потому, — глаза в глаза. — Это не ответ. — Ответ, — и он снова слишком близко. Он наклоняется вниз, будто пытаясь поцеловать, и Арсений отшатывается и опять уходит в ризницу. Только на этот раз почти бегом. И молится. Очень – очень долго. «Они заменили истину Божию ложью, и поклонялись, и служили твари вместо Творца, Который благословен вовеки, аминь. Потому предал их Бог постыдным страстям: женщины их заменили естественное употребление противоестественным; подобно и мужчины, оставив естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга, мужчины на мужчинах делая срам и получая в самих себе должное возмездие за свое заблуждение» (Римлянам, 1:25-27). Ты не устоишь передо мной.***
В третий раз без всяких разговоров Антон его целует. Арсений мычит, пытаясь отодвинуть Шастуна от себя, но сдаётся под натиском, потому что сам хочет. Тот вылизывает его рот, снимая камилавку и зарываясь пальцами в густые волосы, скидывает фелонь и лихорадочно шарит руками по телу. Он будет гореть в аду. Зато вместе с Антоном. Антон раскладывает его прямо у алтаря на полу. Снимает оставшуюся одежду, трусы и футболку, оставляя Арса с нагрудным крестом на голое тело. Выуживает из кармана смазку и долго разрабатывает его. От того, что в храм может зайти кто-то из служителей, становится ещё жарче. Попов шире расставляет согнутые в коленях ноги и выгибается, подмахивая в такт движениям. Скулит, закрывая себе рот рукой, когда Антон вместо пальцев засовывает в дырку свой широкий язык. Арсений поворачивает голову вправо и смотрит на икону Божьей матери, которая смотрит на него как будто с осуждением и ужасается тому, насколько он грешен. Его подбрасывает, когда Антон поднимает трясущегося Арсения вверх и кладёт на алтарь, крепко держа за бёдра и постепенно входя. — Клише, но ничего не могу с собой поделать, — говорит он Бог знает кому хриплым и низким голосом. Спина больно ударяется о стол при толчках, слишком большой крест неприятно бьёт по груди, но Арсу так хорошо от члена внутри, что он может только тихонько стонать и сжимать его, выбивая из Антона рыки. — Святой отец, я согрешил, — Арсений открывает глаза, когда Антон кончает ему на живот и попадает на крест, и Арс на секунду успевает заметить чернющие глаза без зрачков и изогнутые рога. — Бля-я-я-ять, — стонет он, тоже изливаясь себе на живот. Антон целует его в уголок губ и кладёт обратно на пол, ложась на спину рядом. Прямо на пол церкви из задницы течёт смазка. Арсений просыпается с каменным стояком.***
Он продолжает молиться, отпевать умерших, проводить литургии и крестить младенцев. И думает-думает-думает. Это из-за Антона ему снятся такие сны или это плоды его собственных желаний? Он сам не знает, чего хочет и не ведает, что нужно в таких ситуациях делать. Обратиться с таким ни к кому не может. Вдруг узнает вся деревня? Вдруг донесут и до города? Ему теперь нужно снять сан и уйти из храма? Или же его самого извергнут и лишат степени священства. Или вообще отлучат от церкви. Потому что Арсений грешен, так грешен своими содомисткими взглядами и отсутствием раскаяния. Только он очень раскаивается, но Архиерейскому собору будет это не важно. Его трясёт, когда Антон третий раз подходит к нему в пустом помещении. — Что ты сделал со мной? — Ещё ничего, — ухмыляется Шастун и подмигивает, — А что такое? — Мне приснилось, что… — Что? — он тянет руку к нему. Арс не даёт себя потрогать. — Эротический сон, мне приснился эротический сон. — Ого! Неужто церковнослужителям может присниться такое? Кто был сверху, зайчик? — он немного приседает, и их лица оказываются напротив друг друга. — Ну же, скажи мне. Арсений закрывает глаза и качает головой. — Поня-ятно, — в голосе столько самодовольства, что Арс хмурится, не желая уступать наглому мальчишке. — Ну так вот, Арс, я ничего не делал, тебе это приснилось, потому что этого захотел ты. — Я не хочу этого. И не называй меня Арсом, я не разрешал. — А мне нужно твоё разрешение? — Антон улыбается во все тридцать два. Подлец. — Ты присылал мне сообщения? — Сообщения? Какие сообщения? — он пытается выглядеть наивно, но Арсений знает. — Не прикидывайся дураком. Ты несколько месяцев морочил мне голову, строя из себя же невинного и приходя ко мне домой, здесь стреляя глазами и появляясь в блядской одежде. Кто ты вообще такой? — Не сквернословьте, Батюшка, Вам это не идёт. И не положено, — елейно протягивает Антон и хмыкает, — Хотите на самом деле узнать, кто я? Попов кивает. Антон склоняется к уху и тихо, торжественно шепчет: — Я кровосися. Арсений прыскает помимо своей воли. Антон невозможный. Смотрит на него блестящими глазами и улыбается в ответ. — А если серьёзно, то ты не хочешь знать. — Хочу. — Точно? — Я уверен. — Тогда поцелуй меня. — А без этого обойтись никак нельзя? — Абсолютно никак. И Арсений целует. Мягко, обхватывая нижнюю губу и зарываясь одной рукой в мягкие кудряшки, другой притягивая ближе к себе за шею. Антон отвечает на поцелуй, впиваясь с наслаждением, подхватывает Арса на руки. Тот обвивает его ногами за талию и сжимает крепко ладонями за спиной, потому что они куда-то… летят? Открывает глаза Арсений уже в Преисподней.***
Невыносимо жарко. Глаза слезятся. Но Ад выглядит… нормально, если можно так сказать. Котлов, вроде бы, нет, и в целом место выглядит как обычный мегаполис, только всё в оранжевых тонах. Цвета огня, ну вы поняли. Антон смотрит только на него. — Я умер? — Нет, Арс..ений, ты не умер, я просто спустил тебя сюда, — его голос почему-то какой-то нежный, не такой, каким он с ним обычно нагло разговаривает. — А так можно? — Технически — нет, но ты же захотел узнать. — Ты чёрт? — Я демон, заяц, — Антон глядит на него почти умоляюще. — А это не одно и то же? — Арсений — язва, — И как это связано со мной? Что я тут делаю? — Мне поручили соблазнить священника и сделать его своим помощником. — О, и как успехи, Шаст? Можно же тебя так называть, да? Я же с каких-то хуёв Арсом вдруг стал, — в голосе Арсения чистый лёд, — Соблазнил Батюшку? Папочку? А? Как ощущения? Выполнил поручение? Проходящие мимо черти смотрят с удивлением. Не каждый день встретишь такую парочку: высоченного юношу в чёрной коже и служителя церкви, одетого в богослужебное облачение и кричащего на демона благим матом. — Арс. Не кричи, пожалуйста, — Арсений может дать зуб на то, что Антон способен сделать такие глаза, как у Кота в сапогах из Шрека, поэтому он отворачивается от него и уходит в противоположную сторону. Может быть, он дойдёт до их Верховного, или кто там у них правит балом, попросит себе работу и до конца жизни или нежизни, ему уже абсолютно все равно, и в отместку будет кошмарить одного Антона Шастуна. — Заяц! Арс, — мимокрокодилы уже в ахуе. Никто здесь не слышал, чтобы чёрт так ласково кого-то называл. Или они про Макса Зайца? Но никакого Макса они не находят. Лишь одного злого священника. Крутят пальцем у виска и идут дальше по своим делам. Спать уже пора, а всякие голосят под окнами. — И не называй. Меня. Зайцем. — шипит змеёй Арсений ему в спину. Антон догоняет его, хватает за плечо и тараторит. — Арс, ну Арс, я же не до конца соблазнил, ну, ничего не было, а считался только полноценный секс. И я не убил тебя. Чтобы быть моим помощником, надо быть мёртвым. Ну, мы все здесь мёртвые. Это же Ад всё-таки. — А зачем ты тогда заставил меня поцеловать тебя? — Попов останавливается, не оборачиваясь. — Мне очень этого хотелось. — А мне нет, — он демонстративно вытирает губы рукой. Подходит вплотную, как Антон все разы до этого и зло выдыхает в губы. — Послушай меня, заяц, я сейчас уйду, а ты отстанешь от меня и не будешь нигде искать. Никогда. Не. Подходи. Ко мне. Больше. Понятно? — Но-о… Куда ты уйдёшь отсю…, — Антон охуевше открывает рот, когда за спиной Арсения вырастают крылья и с хлопком он исчезает с поля зрения Шастуна, перед этим красноречиво показав ему фак. Заслуженно. Антон хотел соблазнить ангела. Он почти что это сделал. Пиздец. Как он не заметил? Он стонет, страдальчески закрывая лицо ладонями. И что теперь делать? Шастун слышал всё, что он ему сказал, но сам Антон не сказал самого главного. Что Арсений ему нравится. Очень.***
— Игорь, это пиздец, — орёт Антон, залетая в квартиру с ноги. — Что случилось? — Джабраилов выходит в коридор. — Я хотел соблазнить ангела. — Ты…что? — кажется, что на лице у него промелькнул весь спектр эмоций. — Помнишь того священника, про которого я тебе рассказывал? Он ангел, прикинь? Я в такой жопе. — Но, как? — Игорь жуёт нижнюю губу, задумываясь, — Ты бы почувствовал его задолго до этой ебучей церкви. — Я знаю, поэтому я и охуел. Я привёл его к нам, решил сказать наконец, кто я тако… — Подожди, Антох, стой, ты привёл его к нам? — Ну да, спустил сюда. — Шаст, ангелы не могут заходить на территорию Ада, — он ловит его за плечи и смотрит в глаза. — И правда, — Антон чешет голову в недоумении, — А как тогда? — Я не знаю. — Но я видел крылья за спиной. А потом он исчез. — И небось сказал, чтобы ты оставил его в покое и не искал? — Ага. Игорь? — А? — Антон рисует только ему понятные рисунки носком по ламинату. — Он мне нравится. — Я знаю. — Откуда? — Ты когда про него говоришь, аж светишься весь, если так вообще можно про демона сказать. — Ой, пиздец. И что мне делать? — Тебе ничего. Давай я завтра по своим каналам узнаю, чё да как, и тебе расскажу? — А ты можешь? — Игорь кивает, — Уверен? — Джабра скептически поднимает бровь, — Ладно. — Да всё ок будет, Тох, наверное, не парься ты. Наверное.***
— Игорь, это пиздец, — с порога заявляет Арсений, не успевает Бобков и дверь открыть. Он охуевше хлопает глазами, смотря на своего взлохмаченного друга, которого не видел несколько месяцев. — И тебе привет, Арс, — он пропускает гостя в квартиру, закатывая глаза, — И я тоже очень рад тебя видеть. Арсений налетает на него с объятиями, чуть ли не поднимая в воздух. «Игорь, Игорёшенька, как же я скучал» — причитает он ему в шею и смачно целует в щёку. — Фу, Попов, ну я понял, прекрати издеваться, — он отлепляет его руки от себя, морщится и идёт на кухню. — Будешь чай, кофе? Что-нибудь покрепче? Он же приветливый хозяин, правда? — Что-нибудь покрепче. — Виски, джин, водка? — Белый русский имеется? — Имеется, ликёр есть, но сливок не имеется. — И у него не имелось, — бубнит себе под нос Арс. — У кого не имелось? Ты о чём? — хмурит брови Бобков. — Сейчас расскажу. Давай джин-тоник тогда. — Ща. Арсений рассказывает всё, начиная от сообщений и заканчивая визитом в Подземное царство. Не упоминая только про свой сон. Они пьют уже второй стакан. Бобков подозрительно молчит. — Что скажешь? — Он тебе нравится. — Я.., — Попов всплёскивает руками в негодовании, — Он мне не нравится. Это всё, что ты понял за мой монолог? — Нет, но он тебе пиздец, как нравится, не отрицай, зайчик, — придурок, ещё и дёргает заискивающе бровями. От Антона, кстати, это прозвище звучит намного приятнее. — Ты бредишь, — Арсений отворачивается к окну. — Ты поцеловал его. — Потому что мне было интересно узнать, кто он. — Не пизди, Арс, ты бы никого не поцеловал просто так. Великий Арсений Попов не целуется, если человек, ну, или демон, в нашем случае, ему мало-мальски не интересен, — Арсений хихикает. — Ну ладно, мало-мальски интересен. На этом всё. — Хуяло-хуяльски, — они синхронно хмыкают. И молчат несколько минут, каждый думает о своём. Ангел первым нарушает тишину. — Игорь. — А? — Он мне нравится. — То-то же. — Он, знаешь, красивый такой, особенно в этой своей блядушной чёрной одежде с ногами тонкими и кудряхами мягкими. Даже с этой причёской в стиле Егора Крида мне нравится, — Бобков издаёт смешок. — Я говорил. — Я не хотел в этом даже самому себе признаваться, — он страдальчески падает на сложенные на столе руки, — И что мне теперь делать? — Ждать. Он в тот раз тебя не послушал и появился опять. В этот раз тоже, я думаю, объявится скоро. — Считаешь? — Уверен. Я так понимаю, что ты ему тоже нравишься, — Арс качает головой. — Нет. Он хотел меня соблазнить, убить и сделать своим помощником. — Но не сделал же. Не убил. — Но соблазнил. Я так злюсь на него. — Как будто бы ты сам этого не хотел. Из вас вышла бы потрясающая парочка. — Меня бы изгнали из Рая, — еле слышно замечает Арсений. — Дважды изгнан не будешь. И правда.***
— Он падший ангел, Шаст, — без обиняков заявляет Джабраилов, заходя к ним в квартиру после тяжелого рабочего дня. Узнавать про ангелов инфу это вам не хухры-мухры. — Нихуя себе, — Антон меряет шагами комнату, — Тогда это всё объясняет. Но крылья.. — Вот сам и узнаешь. Действуй. — Он сказал, чтобы я больше к нему не приближался. — И ты так просто отпустишь его? — Он не захочет меня видеть, — демон нервно закуривает прямо в комнате. — И ты сдаёшься? Серьёзно? Ты все уши мне про него прожужжал. — Но.. — Расскажи ему, а потом, если он всё же тебя отвергнет, то будешь страдать, сколько угодно. — Ладно, хорошо, — Шастун собирается с мыслями, — Ну, я погнал? — Передавай ему привет от меня, — улыбается Игорь, — И не просри его. Я тебя настолько счастливым ещё не видел ни разу.***
Он стоит посреди прохода, лицом к алтарю, солнце светит сквозь окна, посылая блики лучей на иконы, своды церквушки и каменный пол. За спиной слышны шаги — мягкие, крадущиеся, почти что кошачьи, но уловимые из-за тяжёлых ботинок. Арсений оборачивается. Перед ним стоит Антон. В своей вечной коже. Как ему не жарко? А, ну да, он же приспешник Сатаны. Он будто бы спокоен и расслаблен, но Арс видит, что тот напряжён и как по струнке вытянут, что непривычно для его обычно сутулящейся спины. Он не ухмыляется, как всегда, смотрит внимательно и серьёзно, глаза холодные, без единой эмоции. Солнечный свет играет с его кудряшками и точёным носом, делая его ещё красивее, чем он есть. — Что привело Вас сюда? — разрушает Арсений тишину, стоящую в церкви. Кажется, что даже птицы на улице замолкли, стоило им двоим снова очутиться вместе. Они снова на «Вы»? Ну что же, Арсений, будь по-твоему. — Хотел сказать, что мне нравятся Ваши службы. — Благодарю. Только важнее всего, конечно, та польза, которую Вы из них извлекаете. А извлекаете Вы из них, уважаемый, совершенно нихуя. Арсений не говорит это, но Антон слышит между строк. — Я извлёк достаточно, поверьте. — Я не склонен доверять первым встречным. Ну, далеко не первым, Арс. — Вы только за этим сюда пришли? — Нет. — А зачем? Антон медленно встаёт на колени, опуская голову вниз, будто кается. — Исповедуйте меня, Святой Отец, ибо я согрешил, — у Арсения сердце оказывается где-то в желудке. Заполошно стучит о рёбра. Он глубоко вздыхает. Антон стоит перед ним на коленях, как перед Богом. Словно он для него — Бог. Арсений еле сдерживает скулящий звук, вырывающийся из груди. — У Вас было столько возможностей это сделать, — своих истинных эмоций он не показывает, — Почему сейчас? — Я кое-что понял. — И что же Вы поняли, Антон? Шаст стреляет глазами из-под челки, поднимая голову. — Вы такой красивый. Очень красивый даже в этом обличии. А без одежды Вы вообще произведение искусства — округлые бёдра, крепкая спина и родинки повсюду, — Антон воистину демон, — У Вас такие очаровательные ключицы, трепещущие ресницы и розовые губы. Мягкие и тонкие, словно созданные для моих. У Вас приятный голос, который слушать и слушать. Вы бы так прекрасно стонали подо мной. Но сейчас не об этом — мне нравится, как Вы смеётесь; как рассказываете о чём-то, что Вам нравится; я люблю Ваши шутки. — Перестаньте, я не поведусь на Ваши сладкие речи, — Арсений непреклонен, — Вы лишь хотите завершить начатое. Осталось лишь убить и трахнуть. В любом порядке. — Нет-нет-нет, — Антон на коленях подползает к Арсу вплотную, обвивая руками за талию, устраивая голову на бедре. — Я влюблён в тебя, Арсений. И хочу тебя не для выполнения своей работы, а для себя. Я никогда бы не смог убить тебя. Ну, если ты сам этого не попросишь. С сексом то же самое. Прости меня. Но я не мог сказать об этом с самого начала. Не каждый день в человека влюбляется чёрт. Хорошо, что ты оказался ангелом. Хоть и падшим. Мне, кстати, всё равно. Если ты сейчас скажешь, чтобы я больше никогда не приходил — я уйду. Теперь уж точно навсегда. Больше не ослушаюсь. Шастун тёплый, горячий даже, и так отчаянно цепляется за него, что Арсений тает. С бешено стучащим сердцем он склоняется и целует Антона во вкусно пахнущие кудри. Садится на корточки и обнимает за шею. Пока убедительно выстелил, дальше он будет следить за его поведением. — Я помолюсь за тебя и твои грехи, — и переносит их, цепляющихся друг за друга, в свой дом.***
Антон почти что живёт у Арсения. Приходит вечером, иногда днём. Помогает полоть и поливать грядки, ухаживает за собакой и кошкой, готовит завтраки и ужины, собирает только начавшую краснеть клубнику и кормит его с руки. Они вместе жарят шашлык и грибы с фаршем на мангале, сидят в импровизированной беседке, попивая пиво и разговаривая. Топят баню, парясь по отдельности. Ходят на речку либо поздно вечером, либо рано утром, пока никого нет поблизости, брызгаются, шуточно топят друг друга и на щелбан спорят, кто кого переплывёт. Гуляют затемно, когда воздух за день пропитывается цветами, растениями и песком. Молча курят у дома, смотря на звёзды на небе и ища созвездия, делятся находками и целуются, когда кто-то из них притягивает другого за куртку к себе. Арсению с ним спокойно, хорошо и счастливо. Антон вписывается в его деревенскую жизнь. В его жизнь. Он смешной и понимающий. Слушает Арса и кивает. Спрашивает. Пытается разобраться. Даёт советы. Арсу такого не хватало. А ещё Антон очень тёплый, когда притягивает его в свои объятия. Целомудренно целует в висок и держит за затылок. Спят они не вместе: Попов на кровати, Шаст на диване. Клюква привыкает к демону, свыкается, потому что он её кормит, гладит и берёт на руки, и она даже иногда ложится спать в ноги. Предательница. Иногда он хочет лечь вместе с ними и прижаться к Антону грудью к спине. Одёргивать себя становится всё сложнее. Арсений рассказывает Антону, что его изгнали с Рая за любовь к мужчине. Он думал, что на Небесах все равны в своей любви, но нет, и в раю бывают проблемы. Арс лишился всех своих способностей, кроме возможности перемещаться. Крылья остались, но летать он не может. Антон долго держит его в своих руках и успокаивающе гладит по голове, приговаривая, что никакой это не грех. Ведь он сам любит мужчину. Или, помимо убийств, разврата и много-много-много чего другого, на его счету записан ещё и содомской грех? Арсений не отмолит его и за тысячу лет. Не полюбить его было бы самой тупой ошибкой во Вселенной. Не влюбиться в глаза цвета неба, каждый раз разного в зависимости от погоды — радости (голубого), злости (почти что черного), тревоги (синего с облаками); в нос, который Антон так любит тыкать, а потом коротко тереться своим; в длинные пальцы, так правильно переплетающиеся с Антоновыми; во всего его — до грехопадения красивого, утонченного и статного. Он не позволяет себе вольностей кроме поцелуев в области шеи и объятий, но почти что не может больше терпеть, готовый в любой момент наброситься на Арса. Только когда тот попросит. Антон отказывается от своего задания, говорит Кроули, чтобы ему дали что-нибудь другое или изгнали, и тот подозрительно улыбается, как будто знает, в чём дело. Даёт отпуск на месяц, говоря возвращаться с новыми силами и быть готовым на новые пакости и свершения. Советует, цитата, «какому-то бывшему святому вернуться наверх и попытать счастья снова». Пересказывает Арсу, и он удивлённо таращится на него. Арсений спустя восемь лет возвращается к воротам Поднебесной и его пускают. Мужчина с белыми кудрявыми волосами, назвавшись Азирафаилом, тепло приветствует его и возвращает былые способности и силы. Подмигивает и говорит, что «благими намерениями вымощена дорога в ад». — Шаст, прикинь, главы Рая и Ада встречаются. — Чего? — Ага, я только с Верху. Я снова могу почти что всё, представляешь? Похоже, за эти годы ценности были пересмотрены, и власть поменялась. — Поздравляю. Ты заслужил это, ангел мой. Иди сюда, — он крепко обнимает его и целует в лоб. Демон и ангел вместе, кто бы мог подумать? Ни Кроули и Азирафаил, ни Антон и Арсений.***
Арсений больше не хочет служить в церкви, ведь теперь он может помогать людям и так, но прежде чем он отречётся от сана, он закроет гештальт, мешающий ему спать по ночам. Он переносит их в церковь ночью. Почти ничего не видно, стоит кромешная тьма, и только свет от уличных фонарей проникает в священную обитель. Шаст озирается по сторонам, пытаясь понять, что они делают здесь в три часа ночи. Натыкается взглядом на Арса, который стоит в чёрной рубашке и чёрных брюках. Его глаза светятся белым. — Что ты.., — Арсений его перебивает. — Я хочу тебя, — он начинает медленно расстёгивать рубашку, смотря прямо на Антона, — Отмоли свои грехи, мальчик мой. Кто из них двоих из Ада? Как хорошо, что демоны отлично видят в темноте. Получается, как и ангелы. С рыком Шаст подлетает к Арсу и рвёт пуговицы, судорожно снимая предмет одежды. Тянется к ремню, буквально вытряхивая его из джинс и трусов. — Прямо на полу? — Да. Или алтаре. — Какое клише, Арсений, — мурлычет Антон. — Ты мне тоже самое и во сне сказал. Шастун замирает и перестаёт снимать свою футболку. — Во сн.. А-а, так вон оно что, — и ухмыляется, — Я занялся с тобой сексом здесь? — Да, — Попову так нравится, что он не использует словосочетание «трахнул тебя». — Что ещё там было? — Давай ты сам разберёшься, а? — Давай. Подойди ко мне, ангел мой, — Арсений уже полностью голый, а Антон раздет до пояса. Он присаживается на колени у ног Арса, по-блядски смотря снизу-вверх и облизываясь. — Лучше у стены. А то ноги не выдержат. — Выдержат, мой хороший, я удержу тебя, — его голос сладкий-сладкий, он настоящий змей-искуситель. Наконец-то Антон добрался до самого охуенного мужика в мире. Он улыбается, фиксируя руки на боках, и ртом опускается на член, облизывая головку языком по кругу и пуская слюну, насаживается больше и больше, раскрывая губы шире. Ноги Арсения трясутся, и он вплетает руку в волосы, чтобы хоть как-то держаться. Шаст насаживается до конца, утыкаясь носом в лобок, останавливается на секунду, втягивая мускусный запах смазки. Чтобы Арс не упал, он кладёт его на пол, подкладывая под голову и поясницу невесть откуда взявшиеся подушки, чтобы было не так жёстко лежать. Арсений трогает свой член через его щёку и обводит пальцами. Стонет надрывно его имя. Антон пережимает основание, вытаскивая орган с громким чмоком. — Не сейчас, хороший, — он достаёт смазку из кармана. Поудобнее садится между разведённых ног Арса. Всё гладко, всё выбрито. — Ты подготовился, — утробно рычит он. Смазывает пальцы и на пробу осторожно толкается одним. Тот легко входит. Он вставляет остальные два, разводит ножницами и разрабатывает до своего члена. Забрасывает ноги себе на плечи и заменяет пальцы, ввинчиваясь языком. Когда вместо широкого человеческого языка Арсений чувствует тонкий и раздвоенный змеиный, он взвизгивает. Его подбрасывает на месте. — Шаст-Шаст-Шаст, пожалуйста-пожалуйста, я больше не могу, — молит он. Антон сплёвывает собранную в анусе смазку на свой член, добавляет из тюбика ещё, и поднимает Арсения на алтарь, кладя подушки под те же места. — Антон, — Арс открывает глаза и смотрит затуманенным взглядом. — А? — Сделай это в своём обличии. — Бля-я-ять, ты пиздец, Арсений, какой же ты пиздец, — Шастун рычит. Представляет свои рога и хвост. Открывает глаза уже дьяволом. У него они чёрные. Тело полностью красное. Рога бараньи, толстые, похожие чем-то на выгнутые брови. Длинные ногти. Хвост со стрелой на кончике. — Какой ты красивый, — Арсений смотрит на него во все глаза. — Правда? — Да, очень, и человек, и так, — он сглатывает и ногой проводит по торсу. Горячо. — Спасибо, а то мне не нравится эта моя сущность. — Мне нравится, — Арс переносит стопу на поясницу и притягивает к себе. Целует глубоко, вылизывая рот. Ногами обвивает за спину. Мокрый стояк Антона упирается ему в живот, — Ты мне нравишься, Антон, — при признании Арсений смотрит в глаза, разрывая поцелуй. Кивает вниз, шире разводя бёдра. — Пожалуйста. — И ты мне. Очень, — Шаст входит постепенно, давая Арсению привыкнуть, начинает медленно толкаться, когда ангел сам начинает подмахивать. Он держит его одной рукой за спину, не давая биться о стол, другой сжимает бедро, удерживая в одном положении. Больно впивается острыми ногтями в кожу. В церкви слышны шлепки тел друг от друга и громкие стоны. Антон вбивается быстро, то не до конца выходя, то просто усиливая толчки, и Арсу так хорошо от фрикций, что он может только сжимать член внутри, выбивая из Антона рыки. — Смотри на меня, — вдруг говорит Шастун, и Арсений распахивает мутные глаза. — Святой отец, я согрешил, — Антон кончает, и его глаза чернеют. Арсений выстанывает Антоново имя, кончая себе на живот. За спиной у него раскрываются белые крылья. Шастун охуевает. Как же красиво. Он хотел бы видеть это каждый раз при Арсовом оргазме. Антон кончиками пальцев трогает крыло. Оно мягкое и пушистое, и Шаст чешет его, следя за реакцией Арсения. Тот мурчит, и демон целует его в уголок губ и кладёт обратно на пол, ложась сверху и придавливая всем своим весом. Арс ойкает и смеётся. — Что смешного? — интересуется Шастун, завороженно рассматривая контраст его демонической красной кожи с белыми крыльями. — Ничего. Тяжело просто, — и целует в основание рога. — Трахнешь меня в обличии ангела? — вдруг выдаёт Антон. — Конечно. Что захочешь. — Я больше тебя никуда не отпущу, — говорит Антон в бархатистую кожу шеи. — Я никуда от тебя и не собираюсь. — Мой ангел. — Мой демон, — кто из них кого переносит в кровать в доме Арсения, неизвестно, потому что засыпают оба уже через несколько минут. В ногах у них лежит мурлычащая Клюква.