Сказка о жаровом змее

Плохое предчувствие посетило не только одного Владомира. Кое-что смутило Лесьяра, ещё когда они были в царском дворце – а именно дружинники, которыми царь похвалился перед своими гостями, когда они шли по переходу, – их было подозрительно много, словно Емельян созвал во дворец разом пол своей рати. Поэтому, пока Владомир отвлекал царя, Лесьяр пошёл осматривать масленичный базар. И правда: отовсюду исчезла ещё недавно везде расставленная стража. Даже на смотровых башнях детинца, откуда постовые должны были бдительно наблюдать за порядком в городе, никаких стражников не было видно, точно их всех ветром посдувало. Лесьяру вдруг вспомнилось, что на пиру Емельян что-то нашептал сидящему подле него воеводе, отчего тот покинул пиршество и до самого конца так и не вернулся. Вероятно, это могло быть как-то связано с тем, что стража покинула свои посты. Но зачем же была убрана стража? Что здесь должно произойти? Или, наоборот, что-то должно произойти во дворце? Уже произошло? А может, Лесьяр вовсе понапрасну тревожился? В глубокой задумчивости цельно запрятанный от чужих глаз в женском теле молодой мужчина зажал переносицу двумя пальцами и нахмурил свои русые брови. Владомир сейчас был рядом с царём и, допустим, он был достаточно умел и внимателен, чтобы заметить, ежели что пойдёт не так, и поэтому, скрепя сердце, но можно было оставить дворец на него. Тогда то, что оставалось Лесьяру, – это исследовать масленичный базар на предмет каких загадок, дабы понять, есть ли вообще основание для волнений. Лесьяр остановился и поднял глаза: исследовать тут – непочатый край. Всё ещё сомневаясь в целесообразности своего решения, он пошёл сквозь заставленные базарные улицы в надежде обнаружить какую-нибудь зацепку. Народные гулянья были в самом разгаре. Меж базарными лавками совсем не ощущался вечерний морозный ветер, зато в воздухе жарким облаком кружили запахи горячих блинов и мяса, жареных масленых лепёшек и вареников. Разряженный в свои лучшие одежды народ, целыми семьями стёкшийся на масленичный базар, шумно гулял вдоль лавочных рядов, наслаждаясь последним праздничным днём перед началом трудовых будней. То и дело весёлой гурьбой мимо проносились снующие от лавки к лавке дети, грозя сбить с ног зазевавшихся прохожих. Они останавливались у лавок с леденцами, сладостями или игрушками, дёргая своих родителей за подолы одежды и который раз выпрашивая купить им что-нибудь. Торговцы, с головы до пят обвешенные связками с баранками да бубликами, зазывали гуляющих людей в свои лавки, громким кличем пытаясь перекричать друг друга: – Блины с пылу, с жару! Подходите, люди добрые! С икрой, с мясом да со сметанкой! Чего душа пожелает, то и рот уплетает! – Кому мёрзнуть не охота выпей бражки, выпей мёду! Кто чего желает крепче, есть вино у нас потерпче! Коли дети есть при вас, мы нальём вам пряный квас! – Платки красны́е расписные! Шерстяные! Шелковы́е! Жёнке купишь, чтоб не грызла! Тёще купишь, чтоб не кисла! На любой на вкус на цвет – краше них на свете нет! – Народ честной, заходи покупай травы лечебные, лекарства волшебные! Сегодня последний день! Уложат то, что не лежит! Поставят то, что не стоит! Проходящие мимо Лесьяра люди с любопытством оборачивались на пребогато разодетую Ладушку, которая шла по базару в гордом одиночестве без положенных знатной девице сопровождающих. И ушлым торговцам она бросалась в глаза ничуть не меньше, отчего они не преминули этим воспользоваться: – Красна девица, не проходи мимо! Остановись, купи шелка заморские! Красоты неписанной, покроя невиданного! – Меха соболиные! Песцовые да горностаевые! Не жалей рубля, боярыня, покупай! Но Лесьяр их разве что взглядом удостаивал и, видя, что это самые обычные торговцы, шёл дальше осматривать масленичный базар. Промеж лавок, где ещё оставалось немного места, на радость собравшемуся люду скоморохи устраивали всякого рода балаганы. Развесёлые, разряженные в свои шутовские наряды плясуны, песенники да просто весёлые люди зазывали к себе толпу и развлекали её потехами да игрищами, после выпрашивая у своих зрителей денег за развлечение. И ничто в этом кипящем праздничном переполохе не выдавало Лесьяру никакого злого умысла, ничто не подтверждало его тревожные мысли. Лесьяр шёл дальше и дальше по базару, тщательно ко всему приглядываясь, внимательно ко всему прислушиваясь до тех пор, пока широкие базарные улицы не упёрлись в реку, разделившую город на два берега. Через реку перекинулись несколько мостов, опирающихся своими тяжёлыми телами на поддерживающие их быки* в виде высоких деревянных ряжей**. *бык – промежуточная опора моста, которой мост делится на пролёты; **ряж – сруб, внутри заполненный камнями и прочим грунтом, служащий опорой гидротехнического сооружения [а сруб – это конструкция, собранная из положенных друг на друга обтёсанных брёвен]. Мост перед Лесьяром был наводнён людьми не меньше улиц: люди облепили поручни и внимательно следили за тем, что творилось посреди скованной льдом реки. А там прямо на льду раздетые по пояс мужики да парни шли стенка на стенку, пока вокруг подбадривающе свистела и хлопала любопытная до зрелищ толпа: «Давай! Давай! Вали его на землю! Вот так! Под грудки его бери!» По мосту навстречу Лесьяру сквозь людской поток протиснулся масленичный поезд – это сборище ряженых устраивало незамысловатое праздничное представление. Двое крепких мужчин обрядились в «лошадь»: идущий впереди на вилах нёс соломенную голову, едва ли похожую на лошадиную, а от головы «лошади» крепилась попона, накрывшая двух ряженых так, что видны были лишь их ноги. На плечах у первого поверх попоны сидел мальчик и, крича под звонкое хлопание и хохот толпы громкое «Но!», гнал свою «лошадь» по мосту на другой берег, в то время как по сторонам «лошади» сопровождающие под звуки гармошки и бубнов плясали и пели частушки. Кто-то из толпы выкрикнул мальчику: – Везёшь ли Масленицу? – Везу, везу! – громко отвечал он своим детским, но уже успевшим охрипнуть от крика голосом. Сразу за лошадью шли следующие ряженые: вперёд вышел поводырь, который вёл за собой бурого медведя, держа за крепкую цепь, продетую через кольцо в носу зверя, а вокруг них отплясывал парень в козьем наряде с приделанными рогами и бородой из пучков льна. – Расступись, честной народ! Медведь-батюшка идёт! Коли хочет кто потехи – плати рубль на орехи! Один мимо проходящий мужик крикнул: – Держи свой рубль! Поводырь поймал монету, достал из-за пазухи уже видавшее виды уже скукожившееся завалявшееся яблоко и, держа его в поле зрения медведя, стал приказывать: – Покланяйся нашему кормильцу, медведь-батюшка! И медведь, косолапо переваливаясь, подошёл к мужику и поклонился ему в ноги. Не успело животное поднять свой нос от земли, как с другой стороны толпы крикнули: – А пусть покажет, как жена мужа приголубивает! По указке своего поводыря медведь неспешно подошёл к крикнувшему, встал на задние лапы и удивительно бережливо для своего устрашающего вида погладил того своей медвежьей лапой прямо по голове, наклоняя морду из стороны в сторону, словно любуясь стоящим перед ним человеком. – А пусть покажет, как царь вино пьёт! – А пусть покажет, как девки пляшут!.. Люди выкрикивали всё новые и новые задачки для медведя, и, пока медведь потешал толпу, «коза» скакала вокруг и подбирала с земли брошенные медведю монеты. Когда толпа была удовлетворена, а монеты собраны, поводырь вновь спрятал яблоко за пазуху и потащил обманутого медведя дальше по мосту. Наблюдая за всей этой картиной, Лесьяру подумалось, что не одного медведя тут за нос водят, вот только по сравнению с медведем Лесьяр понятия не имел, кто его поводырь и на кой ляд он понадобился этому поводырю. Лесьяр пропустил масленичный поезд и жужжащую вокруг него толпу и сошёл с моста на другом берегу. По другую сторону реки посреди торгового подворья было ничуть не тише, ведь помимо перетёкшего и на эту сторону праздничного базара с его шумными лавками тут расположились традиционные масленичные забавы, собравшие вокруг себя толпу взрослых и детей. Посреди подворья стояли высокие ледяные горки, по которым и стар и млад с визгом дружно скатывались вниз. Окинув взглядом развлекающийся народ, Лесьяр ненадолго замер: в его голове вдруг всплыло воспоминание о том, как четыре года назад они с Владомиром ходили на таких кататься – это как раз была последняя Масленица, которую он праздновал. В ту пору Лесьяр был очень занят делами общины, однако Владомир после долгих уговоров потащил его кататься на горках. Вот только вместо того, чтобы просто пойти кататься на ближайшую горку, зачем-то взял из конюшни двух лошадей: одну вручил Лесьяру, а на вторую взобрался сам и поскакал куда-то вперёд. И Лесьяру ничего не оставалось делать кроме как последовать за ним. – Куда мы едем? – Увидишь! – Владомир во всю прыть скакал впереди Лесьяра, не позволяя тому на проезжей дороге обогнать себя. В тот день они проехали верхом несколько деревень до какого-то небольшого городка, где также был устроен масленичный базар. Конечно, тот базар был не таким пышным, как в Житецке, но там тоже была залита ледяная горка… Именно: Владомир оторвал Лесьяра от работы и вывез в эту даль только ради того, чтоб покататься с ним на горке, словно этого нельзя было сделать в соседней деревне! – В деревне мы хоть каждый день кататься можем, там скучно! А тут базар: блины, пироги и всякая всячина! Уж точно веселее, чем сидеть в одной деревне! Да, что-то такое он тогда ответил и, сверкая своей широкой белозубой улыбкой, потащил Лесьяра кататься. Но одним покататься им тогда не удалось: двое молодых людей не могли не привлечь внимание местных, и к их катанию быстро присоединилась чуть ли не вся местная молодёжь. Лесьяру было так забавно наблюдать, как Владомир расхаживал селезнем мимо горок, а за ним как утята за мамой-уткой тянулась вереница облюбовавших его праздных девиц. Что поделать – Влад легко подкупал людей если не своим обаянием, то незаурядным обликом, который не мог не вызывать любопытства. Как и откуда он такой неподражаемый появился – Лесьяр не особо ведал, поскольку Владомир с детства не любил говорить о семье, а Лесьяр не был из тех, кто пожелал бы лишний раз сыпать соль на его раны. Но во Владомире с самого детства была видна смесь кровей, одна из которых принадлежала кочевникам: черноволосый, черноокий, с чудной вытянутой формой глаз и густыми смотрящими вниз ресницами, с пухлыми алыми губами бантиком и высокими скулами, с гладкой ровной кожей, загар на которую ложился как сливочное масло на тёплый хлеб, и высоко посаженными подвижными бровями, тонкими чернильными полумесяцами взлетающими на его высоком лбу, – вроде бы по отдельности эти черты не представляли собой ничего необычного, но собранные все вместе они дарили Владомиру такую неповторимую внешность, что он всегда казался людям диковинкой. В детстве Влад был гораздо сильнее похож на кочевника, отчего прочие ребята из общины обзывали его «черномазым», что тут же провоцировало Владомира влезть в драку, которую разнимали старшие, а Лесьяр потом сидел и унимал его слезы. С возрастом его черты стали постепенно менялись и сглаживались, обретая более привычные всем черты, но эта смесь кровей дала такую вычурную внешность, что на фоне по большей части русоволосых и светлоглазых Владомир не мог остаться незамеченным. А если прибавить к этому его обаяние… неудивительно, что людей к нему тянуло. Людям свойственно хотеть обладать чем-то необычным. Лесьяра всегда смешило видеть такое ничем не прикрытое любопытство к Владомиру в поведении других людей, пока тот искренне не понимал, над чем он смеётся. Накатавшись, они оба проголодались. Едва отвязавшись от своих новых знакомых, поисках какой-нибудь харчевни они прошли мимо деревянного столба, где зазывала громким кличем объявлял: – Кто осмелится взобраться до самого верху, тому пиво и свиной окорок бесплатно! Владомир, услышав в кличе словосочетание «свиной окорок», сглотнул и без лишних слов с горящими глазами потащил Лесьяра в сторону столба. – Меня туда не пустят, я ж заклинатель. Но на это Владомир, не сбавляя шагу, ответил: – А я-то нет. Несмотря на то, что столб был более десяти саженей* в высоту и хорошенько смазан маслом, Владомир сумел ловко влезть на самый его верх и, усевшись на плоском деревянном срезе, довольно помахал оттуда Лесьяру рукой. Затем он сложил руки кольцом вокруг рта и закричал что было мочи, хотя кричать и надобности не было, ведь Лесьяр был заклинателем и без особых усилий сумел бы разобрать слова: – Иди займи нам стол, я сегодня угощаю! *10 саженей около 20 м. Казалось, с тех пор прошло уже сто лет. А теперь снова была Масленица, но Лесьяр слонялся здесь один. Его желудок был полон, но по сравнению с той Масленицей, что он праздновал четыре года назад, сегодняшняя еда не принесла ему никакого удовольствия. Лесьяр вздохнул и стал покусывать свою губу: зря он это вспомнил. Влад был его тёплым и светлым воспоминанием, которое он хотел спрятать глубоко в закромах своего сердца и никогда больше не доставать. Он и не думал, что когда-либо волею судьбы или уж скорее волею чьего-то коварного замысла вновь сумеет встретить Владомира. Казалось бы, встреча с близким другом после долгих лет разлуки должна быть в радость, но для Лесьяра это было не то чтобы так. Чем дольше он находился подле Владомира, тем сильнее желал скорее разойтись с ним – каждый своею дорогою – ибо в голове мужчины были свои цели и намерения, в которых он и не подумал оставить место для своего дорогого друга. И теперь, видя даже сильнее чем прежнюю привязанность Влада, Лесьяр волей-неволей испытывал острое чувство вины за то, что собирался сделать. Ему и в воду глядеть не надо было, чтобы понять, что Владомир его по доброй воле никуда не отпустит: рано или поздно Лесьяру придется выкручиваться, чтобы вновь вернуть себе свободу. Но лучше уж рано. И на самом деле прямо сейчас, пока он один гулял по базару, была хорошая возможность по-тихому сбежать, и эта соблазнительная мысль уже некоторое время сидела у него в подкорке. Однако пока что были вещи, которые его останавливали: ведь он ещё не сообщил царице о книге, да и нужно было разобраться с тем, кто и зачем подослал к нему Владомира, чтобы больше ничего подобного никогда не повторилось. Глубоко погрузившись в свои тягучие как дёготь мысли, Лесьяр бы и дальше неспешно брёл по масленичному базару, но вдруг его отвлекла ревущая девочка, которая, едва ли не врезавшись в него, пробежала мимо. В последний миг Лесьяр успел увернуться, но тут девочка, потеряв равновесие, плюхнулась на живот. Лесьяр поднял ребёнка и стал отряхивать её тулупчик: – Ты в порядке? Однако девочка, выглядящая лет на шесть, лишь ревела белугой, ничего не отвечая на вопрос Лесьяра. Лесьяр оглянулся по сторонам в поисках кого из взрослых, кому мог бы принадлежать этот ребёнок, но люди вокруг лишь проходили мимо, косо пялясь на ревущую девочку. В его голову пришла догадка: – Ты, верно, потерялась? А девочка вновь ничего не ответила и лишь пуще заревела – хотя, казалось бы, куда уж пуще. Лесьяр поджал губы и вновь оглянулся по сторонам, и это заметили в соседней лавке: – Да потерялась она, потерялась. Мы уж её было хотели постовым отдать, да не видать что-то их. Хотели в лавку завести, чтоб не мёрзла – так не идёт. Уж леший её знает, что с ней делать, этакая упрямица! Всё бегает тут да ревёт! Лесьяр выслушал это и присел на колени перед девочкой, стараясь изобразить мягкость на своём лице: – Слушай, я, кажется, видела твою маму по пути сюда. Девочка тут же перестала реветь, убрала руки с зарёванного личика и полными надежды и недоверия глазами посмотрела на Лесьяра. А тот старательно продолжал врать: – Честное слово видела! Только мне нужно, чтобы ты мне описала свою маму, чтобы я точно знала, что это была она. – Маму?.. – Да-да. Какая твоя мама? – Мама большая… – хлюпнув носом, ответила девочка. – Да, она была большой. А одета мама во что была? – В тулупчик… тулупчик папа купил! Мама его просила-просила, и он купил. – Ты с папой тут тоже? Девочка кивнула: – Я, мама, папа и братец. Мы гуляли по базару вместе, и я увидела леденец. А потом… а потом мама сказала, что мне нельзя шестой леденец… и я обиделась и убежала… но я… но я не… ы-хы… не хотела… ы-а-а-а… – девочка снова разревелась, и Лесьяр сразу погладил её по голове. Не удивительно: в такой толкучке легко потерять ребёнка, а уж если ребенок сам решил сбежать, то ищи свищи его потом. – Ну-ну, твоя семья уже ходит ищет тебя, а ты тут слёз столько льёшь, что скоро корабли можно будет запускать. Нам надо тоже искать твоих родных! Давай поиграем с ними? Кто первый кого отыщет: они нас, или мы их? Пойдёшь со мной? Девочка задумалась, но всё же неуверенно кивнула. – Как тебя зовут? – Усладушка… а ой, Ляпа… ы-а-а-а… – мокрое от слёз личико вновь скривилось и девочка, поняв, что случайно проболтала своё домашнее* имя, снова начала реветь. *напоминаю, что есть прямое (домашнее) имя, данное при рождении, а есть защитное; до совершеннолетия прямое имя знали лишь члены семьи и использовали его только внутри дома; на людях использовалось защитное, которое должно было сберечь ребёнка от несчастий, сглаза и злых сил. Поэтому девочка испугалась, что разболтала Лесьяру своё настоящее имя. В душе Лесьяр тяжело вздохнул – давненько ему не приходилось возиться с детьми, а сейчас у него и вовсе не было для этого времени. Однако развернуться и уйти, оставив девочку вновь одну, совесть ему не позволяла, и потому он терпеливо продолжал подбирать слова. – А меня зовут Ладушка. Видишь, как у нас с тобой имена похожи! Обещаю, что ничего плохого с тобой не случится, только, пожалуйста, не плачь, – Лесьяр погладил девочку по голове. – Я буду звать тебя Ляпой, хорошо? А теперь, Ляпа, слушай меня внимательно! Мне тут очень нужна твоя помощь – ты же у нас в этой игре главная. У мамы или папы или брата есть какие-то особенности? Узоры какие на одежде, борода у папы, мамины украшения, платки… Хлюпая носом, Ляпа на некоторое время призадумалась так крепко, что её тоненькие брови сошлись над переносицей. Но то, что она выдала, к разочарованию Лесьяра было явно несоизмеримо мало по сравнению с затраченными ею умственными усилиями: – У папы борода, а у мамы платок! Но было рано сдаваться! – А какой платок? – Красный! Ох, да тут же каждая вторая в красном платке – праздник же… – Красный – это алый или красный – красивый? Девочка задумалась вновь, а потом ещё сильнее разревелась: – Я не помню-у-у-у… ы-а-а-а… – Ладно, ладно, я понял, – Лесьяр успокаивающе погладил девочку по голове, а сам вздохнул. – Пошли искать твою маму. Он протянул девочке руку, и она всё ещё неуверенно обхватила своей детской ладошкой его пальцы, рукавом второй руки вытирая сопли со своего лица. – Сестрица, а почему ты говоришь как мальчик? – Правда? Тебе наверняка послышалось. – Нет, я точно слышала. – Раз у тебя такие хорошие ушки, то давай ты будешь слушать: может, мы где твоих родителей услышим? Лесьяр кончиками губ как можно ласковее улыбнулся девочке, чтобы она не переживала. – Полезай ко мне на спину: оттуда тебя будет лучше видно, и мама с папой быстрее тебя разыщут. Пока Ляпа залезала, из её карманов посыпались куколки-масленички. – Ого, сколько у тебя кукол. – А их бесплатно раздают кукольники. Вон, вот те! – всё ещё хлюпая носом, девочка указала на ряженого, усевшегося промеж лавок за маленьким деревянным столом, который показывал окружившим его детям пляшущих по столу соломенных кукол в виде маленьких распушённых веничков, наряженных сарафаны из пёстрых лоскутов ткани. – Бесплатно? – Ага! После представления можно забрать себе любую куклу. Это куколки-обереги, поэтому я взяла их побольше, чтобы всем раздать! Вроде бы ничего особенного, вот только оказывается мало того, что кукольники не брали ни гроша, так ещё и бесплатно раздавали своё добро всем, кто пожелает. – Представления? Эти куколки же просто начинают двигаться от постукивания по столу. Из этого можно сделать какое-то представление? – Нет! Они сами пляшут! – Да-да, пляшут. Ну конечно, для ребенка это представление выглядело волшебным, хотя на самом деле волшебства в этом никакого не было: куклы ставились своими соломенными основаниями на деревянный стол, кукольник начинал стучать кулаками по краю стола и от трения и тряски лёгкие соломенные куклы начинали беспорядочно двигаться, и их движения вполне можно было счесть за пляску. Это была самая обычная детская забава, вот только теперь эта забава показалась Лесьяру несколько… подозрительной. Удобно усевшись на спине Лесьяра и успокоившись, вместо того чтобы искать родителей, Ляпа сосредоточила своё внимание на лавках. Лесьяр спиной почувствовал, как у девочки заурчал живот. – Сестрица, я есть хочу. – У сестрицы с собой ни гроша. – Но сестрица выглядит так богато. – Мы найдём твоих родителей и попросишь у них. – А если не найдем?.. – в голосе девочки вновь заскользили слезливые нотки. – Значит, я отведу тебя к своему… другу. За последнее время он заделался самым умным и вот как раз связи сюда приехал налаживать, так что ему раз плюнуть разыскать твоих родителей. – Другу? Сердечному*? *сердечный друг – в контексте мж отношений значит «возлюбленный». – Ну… не совсем. – Ты его невеста? – М-м… Жена. Я его жена. – Ого! Сестрица замужем! Так он же и получается твой друг сердечный! А сколько тебе лет? – Уже двадцать шесть. – Ого, ты такая старая! От такого «лестного» величания Лесьяр опешил: старым его ещё точно ни разу никто не называл. Но девочка на спине Лесьяра не могла видеть его перекосившегося лица. Её непостоянное детское любопытство уже успело переключиться с поиска родителей на глазение на лавки, а с глазения на лавки на личность человека, на чьей спине она имела честь сейчас кататься. – А твой муж богат? – Вроде того. – А красив? – Вполне. – А высок? – Мг-м. – А силён? – Он заклинатель. – Ничего себе! Я тоже себе такого хочу! – Ну вот вырастешь и найдёшь себе заклинателя. – Сильного, богатого и красивого? – Сильного, богатого и красивого. – Самого-самого? – Самого-самого. – А твой самый-самый? – В каком смысле? – Ну если он самый-самый, то я могу его забрать у тебя, когда вырасту? Да уж, Ляпина детская простота и наивность границ не знали. – Боюсь, он к тебе не пойдёт. – Почему? Неужели он так сильно тебя любит? Лесьяр на мгновение замер, и, пока он зазевался и придумывал ответ, кто-то в толпе лихо врезался в его плечо, заставив пошатнуться, но тем не менее Лесьяр сумел устоять на ногах. А девочка, совсем не обратив внимание на молчание своей собеседницы, тут же задала свой следующий вопрос: – А ты его сильно любишь? Вот тут Лесьяр уже начал раздражаться: – Всё, хватит вопросов. – Но я хочу посмотреть на твоего мужа! Одним глазком! Можно? Можно? Может, он меня увидит и полюбит! – Так, маленькая ненасытная утроба! Кажется, мы с тобой отвлеклись и совсем позабыли, зачем тут гуляем. Давай по сторонам смотреть, а не языками чесать! Лесьяр слегка подкинул девочку на спине, чтобы поудобнее перехватить, и больше не отвечал на её вопросы. Но из-за этих самых вопросов мысли о Владомире бурными весенними ручьями вновь ломали лёд в холодной и рассудительной голове Лесьяра. Ведь как странно: вроде бы сейчас ему ничего не стоило притвориться «любящей супругой», однако соврать язык так и не повернулся. От мыслей о Владомире в сердце неприятно кольнуло и Лесьяра в который раз захлестнули сомнения, тревога и вина от ощущения, что его замыслы грозили вот-вот рассыпаться прахом. Да какого хрена его мысли вновь и вновь возвращались к Владомиру? Чтобы отвлечься, Лесьяр сосредоточил всё своё внимание на людях вокруг него. Он зорко вглядывался во всех прохожих, кто мог бы быть похож на семью, потерявшую ребёнка. Пока что успехов не было, зато Лесьяр приметил другую вещь: эти куколки-масленички были в руках у всех проходивших мимо детей, даже были привязаны к поясам некоторых взрослых в качестве оберегов, что заставило в итоге Лесьяра крепко призадуматься. Теперь его глаз везде волей-неволей натыкался на этих ряженых, которые раздавали всем подряд кукол, и, если бы не сидящая на спине Ляпа, Лесьяр бы решил проследить за ними. Но увы – пока что на его попечении оказался потерянный ребенок. Надо будет вернуться к этим кукольникам, как только удастся разыскать родителей девочки. А люди вокруг начали потихоньку стекаться в сторону площади перед царским дворцом, и Лесьяр с Ляпой, подхваченные потоком, пошли туда же. Они перешли мост, и Лесьяр оглянулся в сторону реки, где ещё недавно разворачивалась битва стенка на стенку: ледовое побоище подошло к концу и уже покалеченные, но отчего-то довольные участники обнимались друг с другом. Наконец Лесьяр с Ляпой на спине добрёл обратно до площади с чучелом. Они подоспели как раз вовремя: люди с горящими лучинами обходили чучело вокруг и поджигали со всех сторон его основание. Медленно снизу вверх пламя подбиралось выше и выше, окутывая Масленицу – олицетворение богини зимы Марены – своими жаркими лапами, провожая зиму и возвещая о скором приходе в эти земли нового тепла, нового года и новой жизни. – Гори, гори ярче – Лето будет жарче, А зима теплее, А весна милее. Девочка в руках у Лесьяра снова позабыла, что ей надо искать родителей, с детским восторгом уставилась на загорающееся чучело и захлопала в ладоши, напевая вместе с толпой: – Гори, гори ясно, Чтобы не погасло! Гори, гори с треском! Пусть по перелескам, Где сугробы лягут, Будет больше ягод. Пусть несут в колоду Пчелы больше меду. Пусть в полях пшеница Густо колосится. Гори, гори ясно, Чтобы не погасло! От чучела и до самого чёрного неба поднялся столб дыма, во все стороны посыпались искры. Вдруг Ляпа прервалась и закричала, едва не порвав Лесьяру ушные перепонки: – Мама! Мама! Ляпа, как пойманный мотылёк, начала трепыхаться на спине Лесьяра, вырвалась и побежала. – Ляпушка! Ляпушка! – одна женщина из толпы, на голове которой красовался красный платок, бросилась в слезах к Ляпе. – Вот ты где! А мы тебя тут ищем! – женщина начала причитать и плакать, протягивая руки к девочке, и крепко её обняла. – Мы уж и не знали, где тебя искать! Ты же сама сказала, что хочешь поскорее посмотреть на сожжение чучела, а тебя тут нигде не видать!.. – А я с Ладушкой тебя искала! Мы выиграли! Мы первые вас нашли! – Ах ты горе луковое! Маленькая негодница! Будет дома тебе на орехи! – женщина вытерла платком слёзы и обратилась к Лесьяру. – Спасибо тебе, добрая девица! – она поклонилась Лесьяру в пояс. – Как тебя можем отблагодарить за помощь? – Не стоит благодарности. – Долгих лет тебе! Счастья дому твоему! Мира сердцу твоему! Благополучия душе твоей!.. – после каждого предложения мать Ляпы кланялась. – Мама, мама, а у Ладушки есть муж! – Много детей вашему дому!.. – Мама, теперь пойдём скорее на чучело смотреть! – Цыц, ты! Ух я тебе! – Ну матушка, пойдём же, всё пропустим! – Ох ты… – Ляпина мама вновь обратилась к Лесьяру. – Прости нас, девица, что тебе пришлось потратить столько времени на эту проказницу. От всей души благодарю тебя и помолюсь за твоё доброе сердце! Женщина взяла девочку за руку и, шикнув на неугомонную Ляпу, повела её к горящему чучелу. Но, вдруг что-то вспомнив, девочка обернулась к Лесьяру: – Сестрёнка, пойдём с нами! – Не могу, у меня ещё есть дела. – Ну пожалуйста! Но Лесьяр лишь помахал ей рукой, пока мать тащила её в сторону поджидавшего их мужчины с мальчиком на руках. Задумавшись, Лесьяр проводил взглядом их спины. Сейчас, наконец-то передав Ляпу в надёжные руки, он отчего-то вдруг почувствовал себя уставшим. Он не хотел никуда идти, а просто встал и как вкопанный стоял и наблюдал за Ляпиной семьёй: наблюдал, как отец держал на руках мальчика, пока мать с суровым заплаканным лицом отчитывала дочь, очевидно, за непослушание. Лесьяр тихонько усмехнулся и нехотя отвёл взгляд дальше, на горящее жарким алым пламенем чучело – настолько жарким, что даже стоя поодаль Лесьяр чувствовал приятное тепло на своих покусанных морозом щеках. Люди на площади стали запевать очередную масленичную песню: – Ты прощай, прощай, широкая, Ты прощай, прощай, раздольная Масленица-обманщица, Масленица-балаганщица. Лесьяр подумал, что так ничего и не обнаружил за время своего скитания по базару. Единственной зацепкой, требующей проверки, остались кукольники, и теперь он собирался вернуться и проследить за кем-нибудь из них. – Ты уйди, уйди холодная, Ты уйди, уйди покойная, Со двора, зима, нашего, Из лесов да пашен. Лесьяр неохотно вздохнул и последний раз глянул на Ляпу: девочка как раз держала в руке соломенную куклу-масленичку. Вдруг кукла выскользнула из её рук и упала недалеко от чучела. Она было хотела потянуться за своей игрушкой, но мать не позволила: уж слишком близко к огню упала кукла. – Ты будись, будися, тёплая, Ты будись, будися, родная Мать-земля кормилица, Мать-земля любимица. Языки пламени медленно подбирались к маленькому соломенному телу, и кукла-масленичка вспыхнула, превратившись в пепел. Лесьяру больше нечего было здесь делать – была пора идти обратно. – Пусть вода на лугу разливается, На дворе весна разгорается! Уходи, зима, ко сну, Разбуди в обмен весну! Ляпа, расстроившись от потери своей куклы, о чём-то снова ругалась со своей мамой, и от недовольства затопала ногами. И не прошло и мгновения, как земля под ногами задрожала! С перепугу все люди на площади прервали свою песню и закричали. Лесьяр застыл на месте, оборачиваясь по сторонам. Что же это такое? Землетрясение?.. Но в Лихолесье отродясь не бывало землетрясений!.. Горящая Масленица затрещала и накренилась, медленно опустив вниз свою тяжёлую голову, продолжая согревать теплом своего тела близстоящих людей. Вот только теперь Лесьяр почувствовал совсем другое тепло – от чучела вдруг повеяло колдовством. И тут в голову Лесьяра пришла догадка: соломенная кукла, кукольники, деревянный стол для кукол, топающая ногами Ляпа… Лесьяр хотел уж было броситься вперёд, крича в сторону Ляпы: – Скорее! Отойдите от чучела!.. Но было поздно: по «столу» уже постучали. И какая кукла начала свою «пляску»? Лесьяр только успел поднять глаза на горящую голову чучела, всё ещё не желая верить в такую нелепую догадку: правильно, Марена. Масленица снова затрещала, но после такого внезапного землетрясения никто и не обратил на это внимания, а ведь затрещала она далеко не потому, что горела. Раскинув в стороны свои деревянные руки, объятое огнём чучело молниеносно двинулось в сторону Ляпы, и в тот же миг девочка рассыпалась в пепел, который тлеющим облаком плавно опустился на мёрзлую землю.