Сказка о жаровом змее

С колотящимся сердцем он влетел внутрь и… везение очутилось на его стороне: заслон его пропустил! Лесьяр с облегчением вздохнул. Ему ой как повезло, что заклятье, удерживающее заслон, оказалось не рассчитано на то, чтобы преградить посторонним путь. Однако это было несколько любопытным решением: стал бы кто ставить пропускающий чужаков заслон в пуще прочих охраняемую комнату? И сразу за этим вопросом в голове Лесьяра промелькнул следующий: если этот заслон не удерживал непрошенных гостей, то что же он вообще делал? Оповещал о прибытии незнакомца? Так пока ближайший заклинатель прибыл бы сюда на разборки, можно было успеть хоть десять человек без спеха выкрасть… Рассуждать о работе заслона можно было бы ещё долго, но сделанного уже не воротишь. Лесьяру оставалось предположить, что, скорее всего, из-за его вторжения времени у него было в обрез, поэтому он не решился даром растрачивать его на бесплодные рассуждения – ведь не в одном лишь заслоне сейчас была забота. Войдя внутрь и закрыв за собой дверь, он оглянулся по сторонам. Для горницы эта комната была слишком светлой: она освещалась рядом больших красных окон с такими же, как и в других комнатах, слюдяными оконницами, но, на удивление, несмотря на большие окна тут сохранялось тепло. Немалое внимание на себя обратило и богатое, но уютное убранство этой горницы, за которое волей-неволей зацепился глаз Лесьяра. На стенах висели пёстрые ковры, на полу лежали мягкие шкуры, тут и там стояли дорогие сундуки, прялки, веретенца, пяльца, но всё было не такое, как у обычных мастериц, а резное, расписное – убранное так, что трудно было сказать, что красивее: сама ли вышивка али принадлежности, которыми эта вышивка сотворялась. У окна в углу горницы в застеленном тёплыми мехами кресле за пяльцами сидела очень красивая женщина. Она была одета в простой сарафан, который своей скромностью никак не вписывался в богатство этой комнаты, а её голова и вовсе не была ничем покрыта, и две светлые косы толстыми змеями лежали по сторонам её опущенных плеч и ниспадали до самого пояса. Лесьяр сразу понял, кто это. По сравнению с тем образом в его голове, который однажды показал ему златокрылый сокол, наяву сразу было видно её сходство с Владомиром. В чём именно заключалось это сходство – тяжело было сказать. Наверное, дело было в таких же выразительных губах, несмотря на общую бледность ярко алеющих на её лице. А её круглые щёки напомнили Лесьяру те щёки, которые были у Владомира в детстве и которые с возрастом совсем пропали, сделав его лицо из детского взрослым, угловатым. Но, возможно, именно благодаря круглым щекам и алым губам эта женщина, несмотря на свою незавидную долю, выглядела достаточно молодо и приятно глазу. Внутренне Лесьяр был уже готов успокаивать её от испуга – ведь было бы естественно, если бы она перепугалась такому нежданному и негаданному появлению незнакомца в своих покоях. Но непостижимым образом женщина не только не испугалась Лесьяра, а, сияя своими ясными голубыми глазами, улыбнулась ему, и в этой улыбке Лесьяру почудилось столько общего с Владомиром… Увидев такую до боли знакомую улыбку вместо испуга, он растерялся и замер. Но отрезвило его то, что шаги с той стороны двери остановились прямо перед входом в эту горницу. В дверь постучали, и женский голос молвил: – Милорада Гордеевна, я могу войти? Милорада Гордеевна быстро оглянулась по сторонам и, что-то сообразив, указала Лесьяру на стоящие друг на друге сундуки. Без лишних слов поняв, что она имела ввиду, Лесьяр мигом спрятался за ними, а затем, уже сидя за сундуками, услышал, как женщина мягким слабым голосом повелела: – Да, войди. – Я принесла лекарства, – промолвил голос девушки, открывающей дверь в горницу. – Благодарю тебя, милая. Из своего укрытия до Лесьяра долетел звук стучащей посуды; затем шаги вновь направились к двери, и дверь закрылась с той стороны. В комнате стало тихо. Лесьяр выглянул из-за сундуков и вновь встретился взглядом с сидящей в кресле женщиной. Он по-прежнему не знал, какими словами к ней обратиться, но тут она отложила свои пяльца в сторону и сама поманила Лесьяра к себе: – Прошу, не стесняйся, подойди ко мне. Хочу на тебя посмотреть. Лесьяр ещё сильнее изумился её непоколебимому спокойствию, но всё же сделал, как она велела, и опустился перед её креслом на колени. Кланяясь, он начал было объясняться: – Матушка, я пришёл к тебе, чтобы… Но он не успел договорить, как вдруг женщина протянула к нему свои руки и за подбородок подняла его голову вверх, отчего Лесьяр так и завис на полуслове: улыбаясь, Милорада Гордеевна склонила свою голову на бок, с удовольствием рассматривая стоящего перед ней на коленях мужчину. – Как тебя звать, солнце моё? – спросила она Лесьяра, нежно погладив его лицо своими тёплыми мягкими пальцами. – Лесьяр… От звука его имени женщина улыбнулась ещё шире: – Какое красивое имя, оно тебе очень подходит. Я так рада, что ты сумел ко мне прийти – давно хотела на тебя поглядеть. – Матушка, ты меня знаешь? – Нетрудно догадаться. Ты знаешь, что прошёл сюда через защиту, позволяющую проникнуть внутрь только некоторым слугам и членам семьи? Слугам и членам семьи… Членам семьи… Членам семьи? Погодите, что? – А дальше я спросила имя, чтобы развеять остальные сомнения. Никто тут тебя не знает, кроме меня и Владомирушки, который однажды успел мне о тебе рассказать, поэтому ты волен входить сюда. Заслон уже пару лет как не обновляли, вот он и не стал тебя трогать. Лесьяр было открыл рот, чтобы что-то ответить, но тут до него дошло, что она имела ввиду. Оказывается, чтобы пройти через заслон, было два пути: стать приближённым слугой или быть любым членом семьи, кроме Владомира. Казалось бы, Лесьяру путь внутрь должен был быть заказан, ведь ни к тем, ни к другим он отношения не имел, но в этом правиле нашлась одна лазейка: можно было попасть в эту горницу, стоило лишь… породниться с семьёй Владомира, с которым они не так давно сыграли, будь она неладна, свадьбу… Лесьяру бы стоило обрадоваться этому удачному стечению обстоятельств, но его сердце, вдруг потревоженное таким поворотом событий, заколотилось в груди. Нет-нет-нет, постойте, погодите! Это какая-то ошибка! Так быть не должно! Свадьба же была самой обычной, без всяких обрядов, да и тем паче по расчёту… Только если староста не наложила на них действительно какое-то колдовство, но Лесьяр бы такое сразу просёк… Так в чём же было дело? – Должно быть, произошло недопонимание… – начал он оправдываться, но опять не успел договорить. Уже второй раз за дверью послышались шаги и в неё постучали, отчего ему пришлось прикусить язык и замолкнуть. – Милорада Гордеевна, ужин готов. Сейчас подать али попозже? Лесьяр уж хотел было пойти снова прятаться, но женщина его остановила, положив руки на плечи, и ответила вопрошающему за дверью голосу: – Голова у меня тяжёлая после лекарства. Я немного вздремну, а после того и поем. – Хорошо, зайду позже. – Благодарю. Шаги за дверью вновь удалились и затихли, и женщина обратилась к Лесьяру: – Я знаю, зачем ты ко мне пришёл. Вот, – сказала она, стукнув по его лбу пальцем. Лесьяр почувствовал, как что-то холодное едва оцарапало его кожу, но дело было далеко не в этом: его лба коснулась могучая сила – такая могучая, что от неожиданности брови Лесьяра взлетели вверх. – Что это? Милорада Гордеевна показала свою руку Лесьяру, и тот обнаружил на её указательном пальце дивный перстень, сияющий своими золотыми узорами под пыльными лучами проходящего сквозь слюдяные окна света. Просто находясь надетым на женский палец, перстень не подавал и виду, что в нём затаилась такая дюжая богатырская сила – Лесьяр ничего от него не чувствовал. Однако сам узор был хитроумным, древним: такого было не найти в ближайших царствах, а лишь в степях, где обитали кочевники, теша свои вольные головы охотой на равнинных просторах. Но не успел Лесьяр рассмотреть узор, чтобы разобрать, что же именно на нём изображено, как женщина сняла перстень и вложила Лесьяру в руку, обхватив его кулак своими ладонями. – Слушай меня внимательно и запоминай. Передай его Владомирушке. Его родной отец оставил мне этот перстень перед тем, как отпустил на волю… – Отпустил? – перебил её Лесьяр. – Разве за тебя не просили выкуп? – Нет, не успели. Повозку, где я была, по пути перехватили другие кочевники. И я приглянулась одному, вот он меня и забрал к себе жить. Он хоть и был нравом крут да упрям, но видя, как я по родной земле тосковала, через некоторое время сжалился и позволил уйти. Если б он знал, что я тогда носила под сердцем его ребенка – не отпустил бы. Да и я, надо сказать, того не знала: срок был слишком маленьким. Но напоследок он отдал мне перстень со своего пальца, чтобы его сила оберегала меня по пути домой. Однако стоило мне надеть перстень этот, как он намертво к пальцу прилип, и только пять лет назад вдруг стал сниматься… Лесьяр не знал, понимала ли сидящая перед ним женщина, о чём говорит, или нет, но ему было ясно как белый день: пять лет назад закончилась война с кочевниками, участие в которой ему случилось принимать. В то время кочевников прогоняли прочь как раз для того, чтобы не смели лезть на мирные земли, грабить и воровать людей. Битв было не счесть, и в этих сражениях полегли очень многие с обеих сторон… А раз кольцо больше её не защищало, то получалось, что отца Владомира в живых уже пять лет как не было. – Когда я вернулась сюда, Тихомир Вячеславович уверовал, что раз перстень на мне, то тот, кто мне его дал, обязательно вернётся. Я не смогла его убедить в обратном, а снять этот перстень с моего пальца никакие заклинатели так и не сумели, и потому меня решили запереть тут и упрятать от чужих глаз. Одна отрада тогда у меня была – появился мой Владомирушка. Но позже моё здоровье стало ухудшаться, и я… я не смогла уже быть ему матерью... Не смогла защитить его… А ведь в своё время никто даже не дал ему защитного имени… Она затеребила подол своего сарафана, но попыталась улыбнуться, говоря о том, что ей, очевидно, причиняло немалую боль. Однако несмотря на улыбку непослушные слёзы всё-таки потекли из её глаз, и их можно было понять. Защитное имя давалось ребёнку в день его рождения, чтобы защитить от сглаза. Но, видимо, в семье Владомира в тот день не нашлось ни одного мужчины, кто бы это для него сделал. Понятное дело, защитные имена были пережитком прошлого и не смогли бы защитить ребёнка от настоящего колдовства – по крайней мере, Лесьяру ни разу не доводилось о таком слышать. Но, зная, что ребёнок находится под охраной защитного имени, сердцу любой матери становилось чуть спокойнее за своё чадо. Лесьяру стало её жаль. – С ним всё хорошо. – Я так благодарна тебе за то, что ты у него есть... Всё, чем я могу нынче ему помочь, это передать этот перстень. Я знаю, он не простой. В день, когда он первый раз слетел с моего пальца пять лет тому назад, кое-что произошло. Прямо перед моим окном ударила молния, а когда я выглянула посмотреть, то в ночи перед окнами откуда ни возьмись очутился вороной конь. Да необычный. Чёрный как ночь, крылатый. Во лбу месяц горел, шерстинка к шерстинке, ворсинка к ворсинке лежали, и всё огнём дышал, а от крыльев его искры летели во все стороны. Этот конь – это конь отца Владушки. Я сразу признала его, но никому ни про слетевшее кольцо, ни про то, что конь мне уже знаком был, ни словом не обмолвилась. В ту ночь муж мой вызвал местных заклинателей, которые насилу сумели поймать его и забрали восвояси. Не знаю, что с ним сейчас, но надеюсь, что Владомирушка его разыщет. Не успела я ему в тот раз, что он ко мне сюда пришёл, этого рассказать… Растерялась вдруг его увидеть совсем взрослого… Он такой красивый вырос, а я его столько лет даже ближе, чем из этого окна, не видела… По её щекам снова потекли слезы, но Милорада Гордеевна продолжала улыбаться, глядя на Лесьяра. – Скажи мне, как сейчас у него жизнь? Всё ли у него ладно? А Лесьяр и не знал, что сказать. Он сам так давно не виделся с Владомиром, что сейчас ответить на вопрос ему попросту было нечем, поэтому оставалось лишь придумывать на ходу утешительные слова, которые она как мать хотела бы сейчас от него услышать. – Он жив, здоров и очень скучает по своей матушке. Её губы задрожали. Поджав их, женщина кивнула. – Я так рада это слышать, потому как последнее время моему сердцу так за него тревожно… Поэтому беги скорее к нему. Передай, что его матушка очень сильно любит его… Напоследок она крепко сжала руки Лесьяра в своих и отпустила, и Лесьяр кивнул, встал и вышел, спиной чувствуя провожающий его взгляд. Быстро следуя по переходам от горницы прямиком к выходу, Лесьяр чувствовал, как сердце в его груди всё никак не успокаивалось после разговора с матерью Владомира, будто бы эта женщина, сама того не ведая, каким-то образом копнула до самых закромов его души. И теперь молодой человек судорожно пытался понять, что же из того, о чём она ему поведала, заставляло его так нервничать. Низко опустив свою голову, он проскользнул из палат обратно к крыльцу, где его дожидалась Дарьяна. – Ну что, удалось? Лесьяр даже не приостановился около неё, а задумчиво прошёл мимо, лишь кивнув головой в подтверждение её слов. Дарьяна поспешила его нагнать. – А что ж ты тогда голову повесил? – Не повесил, – ответил Лесьяр, после этих слов подняв голову выше. – Просто задумался. – О чём? – О своём. Они молча подошли к резному крыльцу, под сенью которого прятался Дарён. – Ну наконец-то, я уж думал буду тут вечность торчать! – Не ной. Прошло времени всего ничего, – отчитала его Дарьяна. – А пробраться-то удалось? Лесьяр ничего не ответил, по-прежнему погрузившись в свои мысли, поэтому за него ответила Дарьяна: – Лесьяр сказал, что да. – И что там было?.. Эй, Лесьяр, я с тобой тоже вообще-то разговариваю! Лесьяр вынырнул из своих мыслей и поднял на него глаза, однако ответить ничего не успел: откуда-то издалека вдруг раздался женский недовольный голос, заставивший незаконно проникшую в имение троицу остановиться: – Эй, вы там чего кричите? От дел лытаете, когда у нас работы по горло? – вопрошала она, вдруг двинувшись в их сторону, но, углядев незнакомые лица, лишь сильнее нахмурилась. – Это вы-то новые служки, которых старик взял, а сам, прохиндей, опять свистнул квасить? Ох уж я ему задам, как придёт! А вы давайте живо за работу! Ты, – указала она на Дарёна, – иди к конюху. Ты, – её палец переметнулся на Дарьяну, – беги к прачкам на дальний двор и попроси бельё свежее, чтобы кровати постелить, ежели Владомир Милорадович тут ночевать останется. А ты, – она указала на Лесьяра, – иди дров натаскай из дровника на кухню: дровник за кладовой пристроен, ты его по пути сразу увидишь – и попроси дать тебе работу, а то сейчас там лишние руки не помешают! Ни на миг не замешкавшись, все трое сразу приняли правила игры и разошлись, куда велено. Лишь напоследок Лесьяр тихонько шепнул: – Как закончите, встретимся в том сарае, откуда выходили. Благодаря тому, что за сегодняшний день они успели снять добрую часть преграждавших им до того путь заслонов, сейчас незваные гости могли почти спокойно перемещаться по двору, а потому и подозрений не вызывали. Лесьяр оглянулся вокруг и на чистом синем небе на его глаза попались поднимающиеся кверху столбы белёсого дыма, парными облаками струящиеся из печных труб. Это заставило заклинателя предположить, что в том направлении и находилась кухня, и под хруст снега и бдительный взгляд застукавшей их женщины Лесьяр отправился туда. Он уж готов был улизнуть, но эту женщину оказалось не просто обвести вокруг пальца, и почему-то она решила не спускать глаз именно с Лесьяра, следуя за ним по пятам. – Иди, иди вперёд. Я уже поняла, что старик вас нанял, а двор показать забыл, дырявая его башка. Ну я уж прослежу, чтоб вы без дела не сидели. Давай тут направо, а там вон видишь кладовая: обойди её и по левую руку дровник найдёшь. А вот в палаты зайдёшь, где пристройка – там и кухня будет. Обернувшись куда ему было указано, Лесьяр посмотрел на пристройку, которую женщина назвала кухней: это оказалось небольшое здание, дым от труб которой он и сумел разглядеть издалека, и эта пристройка примыкала сенями к высоким белокаменным палатам. Лесьяр стал в голове прикидывать, как бы ему было лучше отсюда убраться, ежели эта женщина так и решит держать его под надзором. – Чего застыл? – подгоняла она его. – Давай за дровами шуруй! Лесьяр послушно сделал, как она велела. Он действительно нашёл за кладовой дровник, набрал там побольше дров и вместе с этой прилипшей к нему женщиной, которая за это время набрала в кладовой корзину каких-то продуктов, отнёс их на кухню. – Вот вам помощника привела, пусть какую тяжёлую работу подспорит, – сказала она орудующим на кухне кухаркам и служкам. – Да пусть идёт в трапезную спросит, когда горячее подавать. Только ты это, не сам туда заходи, – обратилась к нему кухарка, – попроси стольника, а то ты местных порядков не знаешь, ещё под горячую руку попадёшь ненароком. А потом ещё за дровами сходи, а то одной охапки мало будет. Кивнув, Лесьяр прошмыгнул через сени внутрь палат. Это поручение было ему на руку: раз выйти через кухню незамеченным он не мог, то вот через палаты – очень даже, ведь у них были свои входы и выходы. Он как раз рыскал по палатам в поисках другого выхода, как вдруг чей-то яростный громкоголосый ор заставил его резко остановиться. Нет, ор явно раздавался не здесь, а прямо за стеной, заставив спину Лесьяра покрыться неприятными мурашками. Сперва он было забил на это и пошёл дальше искать выход, но тут передумал, развернулся и пошёл совсем в другую сторону, чтобы найти нужную ему дверь. И быстро её нашёл. Чуя недоброе, Лесьяр подкрался к открытым дверям – но то были вовсе не входные двери, которые до того он силился отыскать, а двери трапезной – и одним глазком заглянул внутрь. Там внутри расположился большой пышно накрытый стол, и во главе этого стола стоял мужчина средних лет в боярских одеждах, яростно стуча кулаками по крытой расшитыми скатертями столешнице и задрав свой бородатый подбородок кверху. – Я значится забочусь об этом щенке! – орал он голосом, уже срывающимся на хрип. – А вот она благодарность! Ты хоть знаешь, как было трудно найти того, кто отдал бы за тебя свою дочь! Ты, грязная кровь своего отца! Сразу видно чья порода! Мерзавец! Недоносок! Ладно на меня ты плевать хотел, но о матери подумай своей! На какой шлюхе ты женился? Что ж в родной дом-то постеснялся привести?! Владомир молча сидел за столом сбоку от этого мужчины, откинувшись назад на спинку резной лавки, и его желваки ходили из стороны в сторону. Вытянув руку вперед, он кончиками пальцев крутил лежащую рядом с его пустой тарелкой ложку, ни на миг не отводя взгляда от посеребренного столового прибора, и за опущенными вниз ресницами невозможно было рассмотреть его глаз. С другой стороны стола, теребя краешек скатерти, на Владомира смотрел одетый в боярские одежды подросток, а затем нерешительно обратился к орущему мужчине: – Но он же не сделал никакого зла… – Молчать! Молоко на губах не обсохло, а он прекословить отцу вздумал! Зла не сделал? Он?! Да ты, видать, позабыл уже, что за убийцу своего заступаешься! Подросток побледнел и сглотнул от вылившегося на него крика, но всё же осмелился продолжить перечить: – Но я же жив! – он даже приподнялся со своей лавки, пытаясь заступиться за Владомира, однако не успел он встать, как мужчина рявкнул на него во всё горло: – Молчать! Прислуга с подносами стояла по углам тише мышек, боясь издать хоть единый лишний шорох. Зато высокие потолочные своды без стеснения эхом вторили крикам мужчины, заставляя их раздольными волнами разливаться далеко за пределы трапезной. В конце концов став в лице белее полотна, мальчик упал обратно на лавку и поджал губы, скосив взгляд на Владомира, но тот никак не откликнулся на то, что этот подросток попытался его защитить, и продолжал крутить ложку в руке. Внимательно наблюдая за развернувшейся перед ним зрелищем, Лесьяр не мог не ужаснуться. До боли прикусив губу, он прошептал себе под нос: – Дело плохо… И дело действительно было плохо – не позавидуешь; но эти слова вырвались изо рта Лесьяра далеко не только потому, что он увидел, с каким положением был вынужден мириться Владомир, а ещё и потому, что обнаружил вокруг Владомира потоки его силы, начавшей вдруг медленно выливаться из него наружу… Лесьяр же не просто так был приставлен к Владомиру с тех самых пор, как тот первый раз перешагнул порог Зеленоборской общины. В тот давний летний день главы общины поведали ему, что приедет новый ученик, и за ним нужен будет глаз да глаз. Однако не о буйном нраве мальчика тогда шла речь – как раз об этом Лесьяра и не предупредили – а о его необычной силе, которая временами самовольно вырывалась наружу и могла начать рвать и крушить всё вокруг, и не важно был тому повод али нет. Да-да, у Лесьяра была работа такая: в первую очередь следить за тем, чтобы маленький Влад ничего не испортил в Зеленоборской общине, а второстепенно уже было пытаться его как-то приручить к общинной жизни. В тот год у Лесьяра на попечении было и так много новоприбывших детей, которых на него повесили как на старшего, поэтому он не обязан был заниматься одним лишь Владомиром – только присматривать за ним и платить головой, если тот что учудит. И Лесьяр присматривал. Ему действительно временами приходилось наблюдать, как Владомир злился, плакал, смеялся или и вовсе ничего не делал, а в этот миг его сила сама собой вдруг начинала разбрызгиваться во все стороны. Но Владомир же ко всему прочему был ребенком своенравным и просто так не давал кому к себе притронуться, чтобы позволить укротить его разбушевавшуюся силу. И это попросту было опасно: долго ли до беды, когда из шебутного ребёнка плещет непомерная силушка? Вот и пришлось Лесьяру в своё время попотеть, чтобы научиться держать этого бесёныша в узде. С тех пор, как Лесьяру удалось приручить маленького Влада, ему всегда приходилось бросать свои дела и возиться с мальчиком каждый раз, когда сила того вырывалась наружу. И никто не мог его в этом подменить: Лесьяр был единственным, кто каким-то чудом умел сладить с Владомиром. К счастью Лесьяра и всех в общине, чем старше становился Владомир, тем реже давала о себе знать его рвущаяся наружу сила, но всё же такое случалось. На памяти Лесьяра в последний раз это случилось в тот день, когда Лесьяр вернулся с войны с кочевниками. Владомиру тогда уже минуло шестнадцать – по меркам общины он мог бы считаться взрослым заклинателем, если бы, конечно, обучался хоть чему-нибудь и прошел обряд становления – но Владомир оставался верен своей нелюбви к обучению. Благо хоть грамоту знал. И вот этот вот лоб в тот день с горящими глазами встречал Лесьяра. Лесьяр хорошо запомнил тот день, хотя и был смертельно уставшим: запомнил, потому что в миг, когда их взгляды впервые за долгое время пересеклись, он не сразу узнал Владомира. Вернее, не то чтобы не узнал… Он удивился тому, как за почти два года изменился Владомир, словно перед Лесьяром и вовсе стоял совсем другой человек. А ведь он всю дорогу домой раздумывал, как по его возвращению Влад обязательно кинется его обнимать, и как он привычно обнимет его в ответ, потрепав по макушке, и, возможно даже, будет им покусан, а затем ему ещё сто лет придётся отлеплять мальчика от своей шеи... Однако сейчас этот образ маленького непоседливого мальчика в его голове, которого он так ожидал увидеть, разбился вдребезги. Лесьяр вдруг понял, что ему придётся обнять кого-то уже не похожего на привычного его глазу ребёнка. В уме не укладывалось, куда делись детские щёки? Как за два года можно умудриться так вырасти? Почему из детского наивного открытого взгляда получился какой-то томный? Когда он успел так поменяться? Разве два года – такой уж и большой срок? И все эти мысли, вдруг захватившие голову Лесьяра, заставили его затормозить и на миг позабыть о том, что им бы стоило хотя бы поздороваться. Все заклинатели вокруг них так рады были видеть друг друга, так ликовали от возвращения домой своих названных братьев и сестёр; вокруг мелькали радостные лица и царило всеобщее веселье… а Лесьяр просто встал как вкопанный и пытался понять, что вот оно перед ним – это его Владомир. И, на удивление, Владомир вовсе не бросился к нему, а стоял растерянно – что было крайне на него не похоже – в стороне, словно тоже не зная, как ему себя повести. И Лесьяр не знал. В итоге он уж было хотел прервать это неловкое положение и таки подойти к Владомиру первым, но тут вдруг его отвлекли по срочному делу и вызвали к главам общины. Лесьяру пришлось срочно уйти. Они с Владомиром не виделись почти два года, а в итоге даже не поздоровались… Но делу время, потехе час, и были правила, которые он как заклинатель обязан был соблюдать. Однако вдруг прямо во время отчетов перед главами и старейшинами Лесьяра попросили срочно прерваться: сила Владомира ни с того ни с сего разбушевалась... И вот так вот, несмотря на то что Владомиру было целых шестнадцать лет, Лесьяр снова успокаивал его силу, словно тому было по-прежнему девять. Это был последний раз, как Лесьяр помнил, чтобы Владомир вот так вот взрывался. А сейчас кроме него в трапезной, видимо, не нашлось других заклинателей, которые могли бы почувствовать силу, потихоньку вылезающую из Владомира. Низким хриплым голосом Владомир начал тихо цедить сквозь зубы: – Ты, блять, рот свой поганый закрой, – он поднял глаза вверх, и Лесьяр увидел, что они уже налились кровью. – На ком я женюсь – не твоего ума дело. Заботливый, блять, сыскался. Папашей мне решил заделаться? И тут звук звонкой пощёчины покатыми переливами разлетелся под сводами потолка трапезной, а затем вокруг воцарилась мёртвая тишина. – Какая же ты неблагодарная мразь! В этот миг сдержанность Лесьяра едва не дала трещину: ноги сами понесли его вперёд с единственной мыслью: врезать уёбку, который посмел поднять руку на его Владомира. Но тут Лесьяр увидел, как глаза Влада сверкнули нехорошим блеском, а сила бушующим потоком рванула из него наружу, заставив каменный пол под ногами слабо задрожать. И это подействовало на Лесьяра отрезвляюще. Похер на этого уёбка, ведь с ним можно было разобраться и позже. Сейчас надо было как можно скорее вытаскивать отсюда Владомира и срочно что-то предпринять, чтобы успокоить его силу, пока не случилась какая беда.