Сказка о жаровом змее

Как бывает в дни, когда весна сходится в своей долгой ли, короткой ли, однако всегда победоносной битве с зимой, последняя, прежде чем отступить, в отчаянии собирает в кулак и выпускает на волю остатки всех своих сил. И зима – когда-то лютая и свирепая, а теперь даже не способная заставить нос заплутавшего прохожего щипать от мороза – тратит эти остатки на то, чтобы напоследок замести погуще снегом всё, до чего способны дотянуться её загребущие лапы. Но нет худа без добра. Благодаря свежевыпавшему снегу лес, полнящийся могучим потусторонним духом, сколько бы ни старался, более не мог напугать путников своей чернотой, а наоборот, будто бы белой краской прочерчивал дорогу промеж густо растущих стволов вековых деревьев. Протаптывая себе тропинку сквозь сугробы, трое мужчин шли вперёд, ведомые лившимся из черепа светом, пока наконец не вышли к небольшому пролеску. Свет, до того ровно выходивший из глазниц, теперь заморгал и немногим позже вовсе потух, оставив путников стоять в кромешной тьме. Когда глаза же их немного пообвыкли к черноте ночного леса, молодые люди оглянулись. – Смотрите туда, – сказал вдруг Соловей, показывая пальцем куда-то в самую темень. Там, между высоких елей, одиноко чернело небольшое деревянное строеньице, которое, тщательно укрытое снегом и лесными тенями, будто бы всем своим видом нашёптывало не обращать на него внимание и поскорее пройти мимо. Но не затем же они проделали весь этот путь, чтобы оставить без внимания искомое: внутри их должно было ждать нечто, что поможет им попасть обратно в явь, и это могло быть что угодно. Верить яге на слово было делом, конечно, неблагодарным: кто ж знает, что там у неё на уме – однако выбора она им не предоставила. Более того, не в одной яге было дело. Златокрылый сокол по-прежнему не собирался от них отставать, и его уже порядком надоевший клёкот продолжал время от времени раздаваться над головами, являясь явным свидетельством того, что без выполненной работы их отсюда в явь никто иным образом не выпустит. Поджав губы, Лесьяр подошёл поближе к строению, чтобы его внимательнее рассмотреть. Однако здесь, под сенью свесивших свои тяжёлые чёрные колючие лапы елей, было так темно – хоть глаз выколи – что Лесьяру пришлось полагаться не на своё зрение, а на свои руки, которые он протянул к иссиня-чёрным стенам сарая. Разукрашенная тысячами трещин древесина была обмёрзлой и неприятной на ощупь; ото стен тянуло наложенным колдовством, заставлявшим волоски на теле вставать дыбом от неприятного зуда, которое колдовство вызывало на коже. Однако если обычного человека странное ощущение заставило бы одёрнуть руку, то заклинателям к такому было не привыкать, и потому рука Лесьяра не только не дрогнула, но и продолжила изучение этой чёрной стены. Стоило его ладоням пересечь полстены, как под ними что-то бряцнуло. Ладони тут же остановились, как и сам заклинатель, которому эти самые ладони принадлежали, а затем, убрав руку от стены и щелкнув пальцами, он высек пару искр, которые на миг осветили железные цепи, надёжно сковывающие дверь. Соловей подошёл к Лесьяру и тоже потрогал цепи, оценивая наложенное на них колдовство. – Да, надёжно тут всё запечатано, – сказал он, пробежавшись пальцами по всем двенадцати железным замкам. – И что это за ключ, который у вас есть? – Если бы я знал, – ответил ему Лесьяр, – было бы неплохо. Однако это же загадка, поэтому скорее всего речь не о ключе в его привычном нам виде, а о чём-то другом, что должно открыть дверь. Чтобы не терять время попусту, Лесьяр подобрал в снегу сухую еловую ветку, поджёг её заклинанием и, пока трескучее пламя от быстро превращающейся в пепел ветки давало свет, обошёл здание вокруг, попутно разглядывая остальные три стены сарая. – Ни окон, ни других дверей тут нет, – заключил он, сделав полный круг и вернувшись обратно к Соловью, всё ещё рассматривающему цепь, а затем кинул почти полностью прогоревшую ветку в снег, отчего всё вокруг снова погрузилось в темноту. – Если яга сказала, что открыть дверь нужно ключом, то не думаю, что есть иной способ пробраться внутрь, – поделился своими размышлениями Соловей. – Знаю, – стоя перед запертой на двенадцать замков дверью, молодой человек прикусил костяшку указательного пальца и нахмурил брови. – Но у меня до сих пор нет мыслей, что могло бы послужить ключом. Однако пока голова Лесьяра была занята разгадыванием загадки про ключ, на самом деле совсем другая загадка уже вовсю тревожила его сердце и оттого мешала сосредоточиться на разгадывании первой. Мало того, что он не имел ни малейшего понятия, где взять ключ от этих замков, так ещё и не мог никак уложить в своей голове, каким образом яга смогла увидеть Владомира – и он с горестью отмечал, что вторая загадка волновала его гораздо сильнее. Лесьяр всю дорогу до сюда разве что взглядом не сделал дырки в спине Владомира, надеясь каким-то чудом понять, что ж такого в нём было особенного, что он до сих пор упускал из виду. Но, естественно, в дороге ничего не выяснилось: Лесьяр был уверен, что кто-кто, а вот Владомир-то явно был живее всех живых, а значит никоим образом увидеть его яга не могла… Молодой человек тяжело вздохнул. Он бы ничуть не удивился, если б выяснилось, что родные глаза его попросту обманули. И, как это часто бывает, стоит лишь начать сомневаться, как сомнения поглощают тебя с головой – вот так и Лесьяр стоял, покусывая свою несчастную костяшку, не в силах дать ответ ни на единый свой вопрос. Возможно ли это вообще? Всё ли он увидел верно? Разве он один это заметил? Однако двое его спутников, включая даже вечно неугомонного Владомира, за всю дорогу на удивление не проронили ни слова, будто бы странности в поведении яги действительно привиделись лишь глазам Лесьяра. Пока он размышлял, его взгляд неосознанно пополз в сторону в поисках предмета своей тревоги, будто бы желая убедиться, что в том до сих пор ничего не изменилось. Однако не успел Лесьяр рассмотреть Владомира, как в этот миг будто бы опомнился: зубы перестали кусать костяшку, на которой уже красными пятнами отпечатались следы его зубов, а брови в удивлении взлетели вверх в немом возгласе: «Погодите-ка! Тут что-то не так!» Оглянувшись по сторонам и отыскав сухую еловую ветку, Лесьяр поджёг её и снова взглянул на Владомира. Тот стоял поодаль от сарая и тупо уставился на Лесьяра, не сводя с него чёрных глаз, в которых теперь резво заплясали огоньки от горящей ветки. Стоял он ровно, расправив плечи и спрятав руки за спину, и его высокая стройная фигура бросала длинную тень на снег. Ничего непривычного глазу не было, вроде бы всё выглядело ожидаемо, однако… почему же Владомир не проявлял даже и сотой доли своего обычного любопытства?.. Значит курьи ножки он без раздумий полез смотреть, а тут вдруг столбом встал и шагу вперёд не намеревался делать?.. Приоткрыв рот в раздумьях, Лесьяр некоторое время поглядел в глаза Владомиру, отчего на лице у того начала расцветать довольная улыбка, а затем, слегка сощурив глаза, полюбопытствовал: – Всё в порядке? На что Владомир кивнул: – Мг-м, в порядке, отчего же не быть? – Тогда почему ты там стоишь? И тут вдруг Владомир на мгновение замялся, но всё-таки ответил: – А может, я не пойду? – с наиглупейшей улыбкой спросил он. – Сам же говорил, что тут может быть опасно, да и не ради меня мы тут очутились. Лесьяр в откровенном недоумении уставился на Владомира и некоторое время молчал, не имея ни малейшего понятия, отчего тот вдруг дал заднюю. – Если мы как-то избавимся от птицы, то наверняка сможем отыскать и другой выход отсюда, – добавил Влад, продолжая растягивать на лице улыбку. Что... что он блять несёт?.. Последний раз, как Лесьяр помнил, чтобы Владомир настолько откровенно косил под дурачка, был тучу лет назад, когда ещё маленький Влад шкодил, за чем его палили с поличным, и, всего растрёпанного, потерявшего выдаваемые детям в общине обереги и кусающегося в попытке вырваться на свободу, приводили в общину на ковёр к старейшинам. Чтобы не дать мальчика наказать розгами или ещё чем, Лесьяру приходилось заступаться за него: что уж поделать, ведь дети шкодят в основном по двум причинам: из любопытства, ведомые желанием испытать на прочность этот новый и неизведанный для них мир, и из желания привлечь к себе внимание. Но на самом деле не так было важно, какая причина побуждала Владомира вечно создавать всем вокруг неприятности. Лесьяр подмечал за ним и то, что телесные наказания, принятые как мера пресечения в Зеленоборской общине, действовали на мальчика ровно наоборот, подталкивая того шкодить лишь больше. Однако никого кроме Лесьяра это не волновало, ведь Владомир был лишь одним из многих детей в общине, и потому у старейшин не было повода с ним церемониться. Чтобы не усугублять положение и не побуждать Влада к новым пакостям, Лесьяру, которому, собственно, и был поручен Владомир на попечение, приходилось выгораживать его перед старейшинами и получать наказание вместо него, после чего он забирал мальчика к себе в комнату и уже там, находясь с ним один на один, без чужих глаз и ушей, отчитывал. Но ценил ли его заботу маленький Владомир? Если бы! Тот всё равно всеми правдами и неправдами пытался убедить Лесьяра, что пакость была не его рук делом. Выглядело это, естественно, крайне неубедительно. Маленького Владомира всегда в таких случаях злило, что Лесьяр ему никак не хотел верить – даже если на самом деле Лесьяр самолично был свидетелем его пакостей – и тот, понимая, что убедить «старшего брата» в своём у него уже не выйдет, сразу начинал косить под дурачка, который вдруг переставал понимать, за что вообще его ругают, хотя ещё мгновение назад своим звонким голосом с глупой улыбкой на лице оправдывался как мог. Однако то было в прошлом – по ощущениям таком далёком, будто бы это случилось в другой жизни. Сейчас перед Лесьяром стоял взрослый Владомир: его волосы были убраны уже в тугую косу, а не торчали во все стороны, перепачканные землёй и ещё невесть чем, его голос давно уже был низким и бархатным, а не звонким детским лепетом, когда язык не успевал за мыслью, а у него на поясе висел уже настоящий богатырский меч, а не детские обереги, которые он вечно терял... Но это знакомое выражение на лице калёной стрелой пронзило грудь и выдернуло из Лесьяра полузабытые воспоминания. Он молча уставился на Владомира в ожидании, что ж ещё тот выкинет, прежде чем соизволит сказать правду. Владомир же и сам понимал, как нелепо и неправдоподобно звучат его слова, но будто бы не был хозяином своему языку, который заставлял его говорить такие глупые вещи. В конце концов правда из его уст прозвучала бы ещё глупее, и потому от правды решил сказать пока что лишь половину: – У меня плохое предчувствие. Казалось, Лесьяра это ничуть не удивило: – И это единственная причина? – Да, – кивнул ему Владомир. – Предчувствие ещё ни разу меня не обманывало. И каждый раз, когда я его не слушал, в моей жизни случалась большая хуйня, – прискорбно покривив подбородок, он многозначительно посмотрел на Лесьяра, давая тому понять, о какой именно хуйне идёт речь. Не отводя взгляда от Владомира, Лесьяр облизнул губы и замолчал, а Соловей, до того не подавая голоса стоявший в стороне, решил прервать их крайне туманную беседу: – Владомир, ты знаешь, как открыть дверь? Владомир же даже не подумал отвести взгляда от Лесьяра, но ответил Соловью: – Да. – Так почему не откроешь? – Тут что-то не так. – Что? – За дверью тихо. – Тихо? А должно быть громко? Непослушная капля пота пробежала по виску Владомира. Молодой человек прикусил язык. Он вновь покривил подбородок, но потом всё-таки вздохнул и поведал вторую половину правды: – Там… конь. Конь, ради которого мы и приняли участие в этих соревнованиях. На очевидный немой вопрос, возникший в глазах его спутников: «С чего он взял, что там конь?», Владомир также молча ответил тем, что достал из-за пазухи перстень, который когда-то ему передала через Лесьяра его матушка. Теперь в черноте ночи чудные узоры на перстне залились золотом, а камень, вставленный в самый его центр и до того имевший невзрачный серый цвет, засиял алыми переливами не хуже подожжённой еловой ветви в руках Лесьяра. Всю дорогу до сюда Владомир чувствовал, как перстень у него за пазухой нагревался сильнее и сильнее, пока в конце концов, стоило им подойти почти вплотную к сараю, не начал жечь ему грудь, отчего заклинателю стало невыносимо жарко. Лесьяр некоторое время в задумчивости смотрел то на перстень, то на Владомира, а затем спросил: – С чего ты взял, что там конь? Твоя матушка говорила, что коня забрала Стрелицкая община. Однако сейчас благодаря златокрылому соколу мы находимся в нави, – на миг задумавшись, он прервал свою речь, а затем продолжил. – Вероятно, здесь запрятано что-то другое, что тоже связано с твоим перстнем. Но даже если ты прав и конь тут действительно заперт, то мы всё равно не узнаем этого, пока не откроем дверь. Владомир мгновение помедлил. – Да, ты прав, – ответил он, но продолжил будто упрямый маленький ребёнок стоять на месте, спрятав руки за спину, – вот только плохое предчувствие у меня не насчёт того, что находится внутри сарая… а насчёт тебя. На некоторое время в воздухе воцарилась звенящая тишина. – Меня?.. – брови Лесьяра взлетели вверх; он замер, не сводя с Владомира глаз в ожидании ответа. Однако ответа не последовало: Владомир был нем, как рыба, и лишь его чёрные глаза с пляшущими в них искорками на удивление серьёзно, даже не моргая, уставились на Лесьяра. Лесьяр сглотнул. Вот что ещё изменилось во Владомире, что никак не писалось с его воспоминаниями. Если раньше он видел этого ребёнка насквозь: прочитать все его потайные мысли, предсказать все его совершённые или только намечающиеся пакости было делом плёвым – то теперь же Лесьяр понятия не имел, что у того творилось в голове. Чем дольше они находились вместе, тем больше Лесьяр подмечал за Владомиром вещей, объяснения которым так и не находил, и эта непредсказуемость, эта неопределённость вызывали в его душе тревогу. Ведь очевидно, что не в ключе на самом деле было дело… не в коне и не в победе на соревнованиях… Владомир от него что-то скрывал. И не просто скрывал, как сердечную тайну, которую боишься случайно излить наружу и которая долгими ночами согревает твою душу. Нет, это не про Владомира: у того-то как раз мысль всегда шла рука об руку с действием, тут-то Лесьяру всё было ясно как белый день и разве что на лбу Владомира не написано. Однако определённо точно было что-то ещё; нечто, что сейчас Владомир скрывал именно от него, от Лесьяра. – Владомир?.. Едва заметно ухмыльнувшись себе под нос, Владомир нехотя пошёл к дверям сарая. Проходя мимо Лесьяра, он слегка тронул плечо того своим плечом и на мгновение приостановился: их взгляды молчаливо задержались ещё немного друг на друге, на самом деле будто бы говоря: «Ты от меня что-то скрываешь». «Ты тоже». «И мы продолжим молчать?» «Если ты мне ничего не рассказываешь, то почему я должен что-то тебе говорить?» «Ты хочешь, чтобы я о тебе волновался?» «А я о тебе, по-твоему, не волнуюсь? Теперь почувствуй себя в моей шкуре…» Кто знает, сколько времени они бы ещё вот так вот стояли бы плечом к плечу, если бы не недовольный клёкот сокола, который вдруг раздался над их головами, подгоняя обоих уже хоть что-нибудь предпринять. В конце концов Владомир отвёл свой взгляд первым и прошёл мимо Лесьяра прямо к двери сарая. Плохое предчувствие его никак не хотело покидать. Это неприятное, тягостное ощущение расползалось в груди, как в своё время расползлись трещины на стенах этого почти убитого временем сарая, не оставляя живого места на когда-то целой и невредимой древесине. Владомиру казалось, если вскрыть прямо сейчас его грудную клетку, то изнутри она так и будет выглядеть. Однако сколько бы раз ему ни приходилось испытывать это чувство, от судьбы убежать ни разу не получалось. Будто бы и правда ему когда-то наколдовали несчастливую долю! Безобразие! Тяжело вздохнув, он надел кольцо на палец и прислонил руку к чёрной деревянной обшивке двери сарая. Стоило ему это сделать, как все двенадцать замков с противным лязгом упали в снег, и молодой человек отпихнул их ногой в сторону и протянул руку, чтобы открыть дверь. Но дверь не поддалась. И сколько бы Владомир ни дёргал ручку, створка упорно оставалась на своём месте. – Что?.. Но я же… Свободной рукой в задумчивости почёсывая сошедшиеся от недоумения к переносице брови, Владомир проверил колдовство, наложенное на сарай: оно как было, так и осталось на месте. Странно! Соловей, который всё это время стоял прямо рядом с дверью, поднял упавшие замки из снега и стал их осматривать. Колдовство с замков действительно исчезло, однако с самой двери… – Разве на замки и стены не было наложено одно и то же колдовство? – он обернулся к Лесьяру, который тоже только что вместе с ним осматривал сарай. Тот некоторое время молча постоял, уставившись в спину Владомиру: разве стала бы яга отправлять их сюда на гиблое дело? Или это очередная загадка?.. Поразмыслив, он сказал: – Владомир, позови его. – Кого? – обернулся тот на голос Лесьяра. – Коня. Если там и правда он, то призвать его можно либо по заклинанию, либо по имени. Даже при том, что про существование коня ты не знал, твоя матушка о нём знала и могла тебе однажды рассказать. Возможно, она когда-то упоминала при тебе незнакомое имя или заклинание? По долгой заминке Владомира, вновь погрузившегося в раздумья, было очевидно, что ни того, ни другого он не знал. В конце концов он отрицательно помотал головой. – Не могу такого припомнить. – Возможно, остались у неё какие-то вещи с того времени, когда она была у кочевников? – снова предположил Лесьяр. Владомир вновь помотал головой: – Отчим не позволил остаться ничему, кроме перстня, который не смогли снять с пальца. Я вообще не уверен, что она что-то знает, иначе бы вместе с перстнем передала тебе и нужные слова. Матушка что-то такое передавала? Тут уже очередь Лесьяра была помотать головой: – Нет. Немного помолчав, Лесьяр спросил в третий раз: – Возможно, она упоминала что-то в сказках, которые тебе рассказывала в детстве. Хоть какие-то помнишь? Брови Владомира ещё ниже сошлись к переносице, будто бы это были неприятные для него воспоминания. Когда матушка ещё имела возможность рассказывать ему сказки, Владомир был слишком маленьким, чтобы что-то из рассказанного успело крепко осесть в его голове: Владу и четырёх лет не было, когда его разлучили с матерью, и с тех далёких времён на задворках его памяти едва ли что-то осталось… Весь погруженный в воспоминания о далёком детстве, молодой человек покрутил надетый на палец перстень. Единственное с того времени, что ярким пятном действительно осталось в его памяти, была матушкина колыбельная. Та самая его колыбельная, из-за которой однажды он едва не задушил до смерти своего сводного брата. Но он помнил лишь мотив, не слова: матушка привезла эту колыбельную с собой от кочевников, и потому Владомир не понимал языка, на котором колыбельная пелась… Однако глядя на кроваво-красный камень, прожилки которого отливали золотыми переливами, он вспомнил, что было одно-единственное слово, которое в этой колыбельной было знакомо – ему маленькому, игравшему на кровати с мамиными украшениями, подаренными ей отчимом, которые она так и не носила, а давала детским шаловливым ручкам Владомира на растерзание, когда тот отказывался укладываться спать. Эти яркие красивые побрякушки всегда так нравились маленькому Владу – сильно больше, чем обычные даже самые искусно сделанные детские игрушки – что, добившись того, что матушка разрешала ему взять с собой в колыбель кучу блестящих разноцветных камушков и украшений, он, довольный, засыпал под матушкино тихое пение. – Яшма*, – вылетело с губ Владомира, как только тот снова приложил ладонь к двери сарая. И тут же – кто бы мог подумать – с той стороны двери послышалось, будто бы какой-то внутренний засов, до того державший дверь запертой изнутри, с глухим стуком упал на пол, а сразу после послышалось истошное лошадиное ржание. И всё-таки это был конь! Владомир широко распахнул дверь и уверенной походкой вошёл внутрь. Если уж его чутьё упорно нашёптывало ему о грядущих неприятностях, то надо ж хотя бы встретить их с гордо поднятой головой! Однако стоило ему войти… он не то, чтобы голову гордо поднять не смог… да даже глаза открыть! Внутри сарая вдруг всё засияло так ярко, будто сарай был весь в огне. Глаза жутко заслезились, и пришлось прикрыть их сгибом локтя, чтобы ненароком не ослепнуть! Но затем не прошло и пары мгновений, как свет вдруг резко пропал. Владомир утёр слёзы и приоткрыл всё ещё болящие глаза. И тут как тут посреди сарая предстало перед ним зрелище – конь вороной: в холке высок, ногами строен; шерсть – ворсинка к ворсинке – отливала золотом, а во лбу пятно горело в виде месяца. Однако же несмотря на то, что матушка Владомира описывала его как крылатого, никаких крыльев было не видать. Сбоку же от коня на стене сарая висело оголовье, седло и прочее снаряжение, и это было единственным, чем ограничивалось убранство сарая. Так как смотреть тут особо больше было не на что, трое мужчин уставились на коня, а конь, навострив уши и высоко задрав голову, уставился на мужчин в ответ, сверкая на них своими красными как яшма глазами. Первым тишину нарушил Владомир: – Странное имя Яшма, – вслух подумал он. – Какое-то девчачье для коня, вам не кажется? Стоило словам слететь с его губ, как красные глаза коня недовольно сверкнули. Яшма вдруг как заржал! как фыркнул, забив копытами по полу так, что от каждого удара сотни искр полетели во все стороны, едва не опалив одежды заклинателей!.. М-да, ну и норов был у этого животного! Владомир тут же попробовал дотронуться до коня, чтобы тот немного подуспокоился: раз это его конь, то разве Яшма не должен был даться в руки своему хозяину?.. Но тот был не пальцам делан: конь поворотил от него голову и вновь забил копытом, отчего Владомир был вынужден отойти обратно. От этого зрелища Соловей рассмеялся. – Кажется, ты умудрился обидеть собственного коня, ещё даже толком с ним не познакомившись. – Да ладно, – рассмеялся Владомир в ответ, – ещё успеем подружиться! Заклинатель снова протянул руки к коню, однако тот, в который раз навострив уши, вновь попытался всем своим видом показать задетую лошадиную – извините, конскую – гордость, не став удостаивать Владомира и единым взглядом, и гневно фыркал, однако всё-таки дотронуться до себя позволил. – Хороший, хороший мальчик! – стал разговаривать с ним Владомир. – Хватит тебе тут в четырёх стенах отсиживаться безвылазно. Пора дать тебе порезвиться на воле! От таких слов конь опять показал своё фи: на этот раз Яшма недовольно сверкнул своими красными глазами на Владомира и даже попытался его куснуть, да так всё сделал резко и неожиданно, что заклинатель едва успел увернуться от его челюстей! – Какой ты вредный! – с ухмылкой воскликнул Владомир. – А ты уверен, что стоит называть коня всех своих предков «мальчиком»? – А как? О превеликий государь конь мой, эких свет вовеки не видывал? Это была лишь шутка, однако когда Влад поднял глаза на коня, тот стоял с довольно поднятой головой и косил на него свои красные глаза, на этот раз всем своим видом подтверждая верность его предположения. Владомир не сумел сдержать смеха: – Э-э нет, друг мой, не дождёшься, это слишком длинно! Давай остановимся на Яшме! Явно разочарованный услышанным, Яшма опять недовольно фыркнул; он повернул голову к Лесьяру, который до того молча стоял в стороне и взглядом осматривал всё вокруг, и вдруг без предупреждения уткнулся носом тому в грудь. Густая длинная грива залезла заклинателю в глаза и рот; от неожиданности Лесьяр сперва замер, раздумывая, что делать с бодающим его грудь животным, а затем, углядев расслабленные уши, выглядящие так, будто бы конь доверял ему, приободрительно похлопал Яшму по морде. Молодой человек поднял глаза на Владомира: казалось странным, что животное будто бы пыталось подружиться с ним, а не с тем, к кому было привязано кровью десятков – если не сотен – поколений предков. Однако на лице Владомира читалась не просто озадаченность: там была целая буря чувств, начиная от удивления и заканчивая… завистью? Его чёрные глаза перебегали от морды коня к поглаживающим животное пальцам Лесьяра и обратно будто бы не в силах выбрать, что предпринять. Владомир поднял брови и взглянул Лесьяру в глаза. Но что мог поделать Лесьяр? Не отпихивать же от себя ни в чём не повинное животное? Поэтому лишь пожал плечами, продолжая поглаживать морду коня, довольнее прежнего расставившего уши. В конце концов Владомир решил прекратить это безобразие. Какого хрена даже коню доставалось больше ласки, чем ему! – Эй, Яшма, а ну не тронь Лесьяра! – сказал он, подходя всё ближе и ближе к коню. Яшма же, пятясь, не давал Владомиру к себе притронуться, однако и морду от Лесьяра не убирал. Он зашёл Лесьяру за спину и положил голову на плечо, то и дело недовольно фыркая на Владомира. Из-за того, что, прижавшись к Лесьяру, Яшма сдвинулся в сторону, Владомир краем глаза в дальнем углу сарая заметил небольшую, едва бросающуюся в глаза дверь. Дверь?.. Ах, да, точно, он уже успел о ней позабыть! – Влад? – позвал его Лесьяр, заметив, куда тот смотрит. – А? – переспросил его Владомир. – Это же тот чулан, о котором говорила яга? – Думаю, да. Пойдём наружу, – сказал ему Лесьяр, направляясь к выходу, но тот, не сделав и пары шагов, снова с любопытством уставился на дверь, и Лесьяру пришлось его второй раз окликнуть. – Владомир? – Ага, иду-иду, – ответил он, вновь обратив внимание на Лесьяра, рядом с которым довольно вышагивал его, мать его, конь! Вместе с конём трое мужчин вышли наружу. Мрачное небо едва-едва начало светлеть, однако чернота ночи всё ещё не хотела уступать своё место ясному утреннему свету. Если бы не светящийся перстень Владомира, то вряд ли что-то удалось бы разглядеть в этой непроглядной, всё ещё окутывающей чёрным туманом землю тьме. Яшма по-прежнему не отставал от Лесьяра, вечно пихая тому под нос свою морду. – Кажется, Яшма сам выбрал себе хозяина, – с улыбкой отметил Соловей. – Кстати, Владомир, почему ты не забрал седло? Владомир, чьи мысли были заняты недовольством от поведения коня, совсем позабыл об этом. Ну и пусть бы он этому Яшме все бока без седла промял, делов-то! Однако, вздохнув, он нехотя оставил довольного коня, облюбовавшего его Лесьяра, а сам пошёл обратно в сарай. Лесьяр почесал Яшму за ухом. – Не обижай его, – тихо обратился к коню Лесьяр. – Он хоть и бывает дураком, но обидеть никого не хочет. В ответ на это Яшма, довольно фыркнув, вдруг отпрянул от Лесьяра и уставился на дверь сарая, откуда полилась странная сила, а затем вопросительно уставился обратно на Лесьяра, как бы уточняя у того, это ли имелось ввиду под «дураком»?.. Неприятные мурашки пробежали по спине заклинателя. – Нет… – пробубнил Лесьяр себе под нос. – М-м? – вопросительно поднял на него глаза Соловей, но вместо ответа тот бросился внутрь сарая. – Влад! – крикнул он, влетев внутрь. Но было поздно. Дверь в чулан была отперта. – Твою мать! – выдавил Лесьяр из себя, быстрым шагом идя прямиком к Владомиру. – Твоё плохое предчувствие было направленно вовсе не на меня, а на тебя самого! Но Владомир, стоявший в дверном проёме крохотного чулана, не обратил никакого внимания на лившееся на него ворчание. Наоборот, он, полный воодушевления, поднял голову на Лесьяра и сунул тому что-то под нос. – Лесьяр, смотри. Но Лесьяр не посмотрел в его руки, а, пуще прежнего хмурясь, уставился в глаза и попытался отчитать: – Ума не приложу, что ты творишь! Тебе же было сказано, не открывать! Соловей тоже заглянул внутрь. – Что это? – Карта, – ответил Владомир, глядя на недовольного Лесьяра. – Только она крайне странная: тут всё напихано вперемешку. Будто курица лапой рисовала. Лесьяр вздохнул и прикусил губу. Бесполезно! Кто б его тут стал сейчас слушать! Если в эту черноволосую головушку что-то взбрело, то пиши пропало! – И зачем она тебе? Ты ради этого открыл дверь? Ты хоть понимаешь, что здесь могло с тобой произойти что угодно? – Это не обычная карта, – прервал их Соловей и взял карту в руки. – Она покажет одну любую вещь, что ей загадать. – Хм-м.. похоже на ту заклинательскую книгу, что у тебя когда-то была, – сказал Владомир Лесьяру, слегка пихнув того локтем в бок. Что ж оставалось поделать Лесьяру? Он тяжело вздохнул и всё-таки обратил свой взор на карту. – Да, – ответил Соловей, – заклинательские книги действительно похожи на эту карту. Только книги вечны, а эта карта сгорит после первого же вопроса. Владомир снова взял карту в свои руки из рук Соловья. – Ты собираешься её использовать? – подняв брови, спросил его Лесьяр. – А ты разве не хотел найти живую и мёртвую воду? – в ответ задал вопрос Владомир. Лесьяр опешил. – С чего ты взял? – но затем, не получив ответа, сам сознался. – Когда-то давно было дело. – Тогда мы можем разыскать её сейчас. Найдём то яйцо, о котором говорила яга. – Может и найдём, а что толку? Во-первых, мы сами его не откроем. Открыть его может только царевна, владевшая этим яйцом. А во-вторых, тебе-то зачем эта вода? На это Владомир снова ничего не ответил, и лишь странно уставился на Лесьяра своими чёрными глазами. А тот продолжил: – Ты же понимаешь, что живая и мёртвая вода – это тебе не шутки. Это яга может о ней говорить как о ерунде: побрызгал ею и всё. Однако на самом деле живому человеку лучше вообще к ней не прикасаться. Тебе запросто могут подсунуть живую воду вместо мёртвой и мёртвую вместо живой, ибо внешне они никак не отличаются, а проверить никаким другим образом, кроме как применив её в деле, невозможно. Мало того: если хоть кто-то узнает о наличии у тебя этой воды, то ты привлечёшь внимание всех заклинателей и не только. На тебя буквально могут открыть охоту, чтобы отнять несчастный бутылёк. Так для чего тебе эта вода? – Я хочу иметь возможность воскрешать людей. – И всё? – Всё. Лесьяр тяжело вздохнул. – Твоё любопытство до добра тебя не доведёт, – пробубнил он напоследок, опуская глаза на карту. Владомир внимательно поглядел на задумчивое выражение лица Лесьяра. Серые глаза, внимательно изучавшие эту странную бумагу с выцветшими чернилами, являвшую собой со слов Соловья далеко не самой обычной картой, почти спрятались за завесой длинных ресниц. О чём он думал? А сам он разве не хотел найти эту воду?.. Не дождавшись каких-либо ещё слов от Лесьяра, Владомир положил одну свою ладонь на карту и пустил сквозь неё силу. – Жив… – но не успел он договорить, как его ладонь накрыла чужая, а в воздухе спокойным голосом раздались два слова: – Мёртвая вода. Теперь настал черёд Владомира опешить. Приоткрыв от удивления рот, он уставился на Лесьяра. Только что тот ругал его за то, что он залез в чулан, а в итоге сам решил воспользоваться картой! Тем не менее чернила на карте вдруг стали яркими и потекли в разные стороны, превращаясь из непонятного месива в очень даже ясную карту, на которой в самый последний миг нарисовалась красная точка. Все трое дружно уставились на бумажное полотно, и даже Яшма не остался в стороне и, зайдя в сарай сразу за Соловьём, просунул свою лошадиную морду над головами мужчин, чтобы собственными глазами рассмотреть происходящее на бумаге. Однако изучение карты длилось недолго. – Порошняя горка? Это где? – спросил Владомир, прочитав название на карте. – К востоку отсюда, небольшая деревня ближе к границам Дивноморья, – ответил ему Лесьяр. – Ты знаешь это место? – Это то самое место, где по слухам был похоронен тот купец, у которого в дороге разбилась живая вода, но осталась мёртвая. Однако ни могилы, ни тем более воды там нет. К тому же эта карта врёт: дома в том месте стоят в другом порядке. И этого кладбища, – он ткнул пальцем в схематично изображённые голбцы* сбоку от красной точки, – там нет. *го́лбец – имеет несколько значений: чулан, подвал и пр., но также голбцем называют надгробный памятник в виде деревянного столба, верхняя часть которого делается в виде избушки с двускатной кровлей. – Откуда знаешь? – Я там был. Пока они разговаривали, карта в руках Владомира вдруг вспыхнула и в мгновение ока сгорела дотла, не оставив на руках даже пепла. Влад поднял вопросительный взгляд от своих рук на Лесьяра. Но тот лишь ответил: – Бестолковая карта. Пойдём уже отсюда. Развернувшись, он первым последовал вон из сарая, а за ним и все остальные. Они снова вышли на мороз. Сойдёт ли им нарушение наказа яги с рук или никак повлияет на их судьбу? – кто ж знает! Оставалось только гадать. Но больше у них не было причины задерживаться в этом месте. – Что ж, моё дело сделано, – Соловей поднял с земли потухший череп и встал лицом к двоим своим спутникам. – Благодарю за оказанную честь! Было приятно с вами иметь дело! – он поклонился Владомиру с Лесьяром, а после того, как поднял голову, златокрылый сокол, до того паривший в небе, устало опустился на череп в его руках. Наблюдавший за этим Лесьяр вдруг спросил его: – Ты прислужник яги? – Да, – ответил тот. – Кем ты ей служишь? – Южным ветром. – Так Соловей не твоё имя? – Верно. – А какое настоящее не поведаешь? Соловей, который на самом деле не Соловей, помолчал немного. Судя по звуку из-под маски, он усмехнулся: – Не могу. Лесьяр облизнул губы и слегка покивал головой, будто бы давая понять, что он понимает, отчего тот не может – или не хочет – говорить своё настоящее имя. – И давно ты яге прислуживаешь? – Уже больше шести лет. Губы Лесьяра с сожалением поджались. – Ясно. В ответ на это сухое «ясно» за маской снова послышалась добродушная ухмылка: – Мы ещё увидимся! Соловей развернулся и пошёл прочь, и Лесьяр молча смотрел ему вслед, отчего сердце Владомира недовольно начало зудеть. – Лесь, ты его знаешь? – спросил он, взяв в руки уздечку и пытаясь надеть её на Яшму, который сразу недовольно зафыркал и пошёл прятаться за Лесьяра. Лесьяр погладил морду коня и похлопал его по крепкой шее, призывая того стоять смирно, благодаря чему Владомир – не без возмущений недовольного Яшмы – сумел с горем пополам надеть на этого гордого коня уздечку, а затем стал его седлать. – Да. Думаю, знаю, – ответил на вопрос Владомира Лесьяр. – И кто он такой на самом деле? – не скрывая ноток недовольства, снова задал вопрос тот. На это Лесьяр промолчал, а затем, дождавшись, пока Владомир закончил крепить седло, просто бросил: – Поехали. – Лесьяр! Но Лесьяр уже забрался на Яшму, который послушно позволил тому на себя влезть. Тогда Владомир нагло схватил заклинателя за пояс и стянул обратно на землю. У Лесьяра от неожиданности аж глаза округлились. – Что ты делаешь? – Это не дело! – вдруг поднял на него голос Владомир. – Объясни! Хотя бы скажи что-нибудь! Я же с тобой разговариваю! – его голос сперва прозвучал грубо, но молодой человек быстро взял себя в руки: сменил тон на более мягкий и свёл брови домиком над переносицей, отчего стал выглядеть скорее обиженно. – Я же столько раз пытался с тобой поговорить, а ты каждый от меня нос воротишь! В чём я перед тобой провинился, что ты так со мной обращаешься? Сколько мне ещё ждать хотя бы одного доброго взгляда в свою сторону? Не ожидавший такого всплеска чувств в свою сторону Лесьяр стал переводить взгляд с одного глаза Владомира на другой, а затем, поджав губы, похлопал того по плечу. – Прости, – он кивнул головой и даже попытался приулыбнуться, стараясь смягчить недовольство Владомира, что привело последнего в крайнее смятение. Прочистив горло, Лесьяр продолжил. – Я не хотел тебя обидеть. Соловей просто показался мне похож на одного моего старого знакомого. Ничего особенного, я сам до конца не уверен, потому и не говорю. – Врёшь, – сказал как отрезал Владомир. На это Лесьяр улыбнулся ещё шире, зажав ладонью плечо Владомира и отрицательно замотав головой. – Поехали. Владомир сурово нахмурился, но его губы надулись как у маленького упрямого ребёнка. Он выплюнул на Лесьяра: – Нет. Как только мы окажемся обратно в яви… ты же уйдёшь. А Лесьяра будто бы это ещё больше повеселило. Он отчего-то и правда заулыбался так, что даже обнажились его белые зубы. Выражение лица Владомира поменялось. С открытым ртом молодой человек стоял в полной растерянности, не понимая, с чего вдруг Лесьяр улыбается при том, как необычно грубо сейчас обращается к нему Владомир. Чёрные глаза забегали от этой непонятной улыбки к серым холодным глазам и обратно. Последний раз он видел улыбку Лесьяра в день, когда они разлучились на долгие три с половиной года, и сейчас эта улыбка попросту пугала. Но и в то же время… Были вещи, которым противиться он не мог, и Лесьяр был в числе этих вещей. Он постарался взять себя в руки и попробовать вытащить из Лесьяра хоть какие-то объяснения прежде, чем его чувства возьмут над ним верх. – Зачем ты всё это делаешь? Книга велела искать тебе сокола, сокол – мою матушку, матушка – коня. А дальше что? Куда ты держишь путь? – Не знаю, – пожал плечами Лесьяр. – Я думал, эти соревнования дадут мне какую подсказку, но… увы. Возможно, я что-то неверно понял или где-то налажал. – Врёшь. Всё ты знаешь. Ты слишком умный, чтобы налажать. Лесьяр улыбнулся ещё шире – хотя, казалось бы, куда уж шире – и эта улыбка уже начинала сводить Владомира с ума. – А умные что, не могут совершать ошибок? – поучительно начал рассуждать он вслух, будто бы перед ним стоял маленький Владомир, а не взрослый. – Глупый человек делает по глупости столько же ошибок, сколько умный – от своего ума. А выигрывает всегда тот, кто быстрее перевесит свои ошибки на другого. Владомир никак не мог его понять. Что Лесьяр вообще несёт? Если он утверждал, что где-то мог ошибиться, то уйдёт он сейчас или нет? Почему же он так широко улыбался? Что его так порадовало? – Лесьяр, я тебя не понимаю. И меня… меня это злит, – его голос становился всё тише и тише, пока не скатился в полушёпот, застрявший в узком пространстве между их лицами. Если Лесьяр не желал с ним говорить, если Лесьяр так и планировал дальше убегать от разговоров… Тяжело вздохнув, Владомир опустил свои брови и наклонился вперёд, к Лесьяру, уже коснувшись кончиком носа его щеки… Однако в этот миг Яшма, спиной к которому прислонился Лесьяр, недовольно дёрнулся и заржал, начав бить снег копытом. Не ясно по какой причине из его боков вдруг полезли крылья так резко, что разом сбили с ног обоих мужчин, не позволив Владомиру закончить начатое. – Да твою мать! – выругался он. Но животное устало ждать. Потеряв терпение, Яшма встал на дыбы, разбрызгивая золотые искры во все стороны, а затем поскакал куда-то вперёд, оставив заклинателей позади, после чего развернулся и глянул на всё ещё лежавших в снегу мужчин. Владомир быстро поднялся и во весь дух побежал за конём. Руки чесались устроить этой скотине взбучку! Конь же, завидев своего хозяина, ломанулся ещё дальше, заставив того немало попотеть, прежде чем оседлать себя. Прошло немало времени, прежде чем Яшма успокоился и позволил Владомиру ровно усесться на своей спине. За время их перепалки круглощёкое солнце успело взойти над горизонтом. Его ласковые весенние лучи после столь длинной холодной ночи окрасили тёплым светом косматые чёрные лапы елей, отчего те показали свою ярко-зелёную хвою. Лесьяр наблюдал за тем, как Владомир пытался усмирить животное: что конь, что хозяин – одного поля ягоды. Своенравны и не выносят, когда их присутствием пренебрегают. Наконец-то усмиривший Яшму Владомир подогнал коня к Лесьяру. Его блестящие в свете утреннего солнца глаза, обрамлённые угольно-чёрными ресницами, с какой-то непоколебимой, незыблемой самоуверенностью смотрели прямо на стоящего на снегу заклинателя. Он не позволит Лесьяру уйти. Ещё не всё потеряно. Упрямства ему было не занимать, и своего он был готов добиться любой ценой. Пока Лесьяр здесь, рядом с ним, пока у него есть возможность в любой миг схватиться за этого человека и почувствовать тепло ли его кожи или холод его взгляда – не важно – Владомир собирался хвататься за всё и больше никогда не отпускать. Ему злости не хватало от мысли, что Лесьяра снова может не оказаться рядом, и эта злость бурными реками выливалась наружу, поглощая весь его разум. У Лесьяра наверняка была причина быть таким холодным. Наверняка была причина желать держать Владомира на расстоянии вытянутой руки… Владомир тяжело вздохнул, продолжая молча глядеть в эти серые глаза, а затем широко улыбнулся, полный уже давно укоренившейся в нём решимости: он убьёт всех, кто отнял у него Лесьяра; всех, кто виноват в том, что Лесьяр стал таким. Увидев на лице Влада странную улыбку, Лесьяр опустил глаза и подошёл сбоку к Яшме, чтобы усесться позади Владомира, но тот сказал: – Давай садись вперёд. На миг замерев, Лесьяр лишь пожал плечами – какая разница? – но всё-таки уселся на седло спереди. А Владомир прикусил язык: оказавшись спереди, Лесьяр своими волосами задел его нос, заставив невольно принюхаться. Плохая мысль была предложить Лесьяру сесть перед ним. Ой какая плохая… Они сидели слишком близко. Да кто такие сёдла узкие делает! Руки надо поотрывать! Но Яшме было плевать на переживания своего хозяина. Встав на дыбы, он взмахнул крыльями, разогнался и полетел вверх над заснеженными лесами, полями да озёрами, отталкиваясь своими копытами от самых макушек деревьев, с лёгкостью перепрыгивая за прыжок сотни верст, неся своих путников прочь из нави, обратно, в мир живых – в явь. ОТ АВТОРА: Не обессудьте, добрая половина главы написана под винишко ахах Офигела, когда увидела, что общее количество слов в уже опубликованных главах перевалило за 100к. Я, которая никогда ничего длиннее школьных сочинений не писала, единственное, что подумала: «Матерь божья, хуя себе как могу!» Так что да, лишний раз убеждаюсь: если ты думаешь, что у тебя что-то точно никогда не получится в этой жизни, – хуйня. Надо просто взять и сделать. И да, всех с прошедшими праздниками! Спасибо, что читаете!