Сказка о жаровом змее

А покамест два несусветных дурака, меряясь друг с другом в упрямстве, на всех порах мчались в лапы беды, кое-кто уж вовсю пытался спасти их шкуры! В тот миг, когда запряженные тройкой сани стрелой вылетели с поля для соревнований и провалились в расщелину, Дарьяна на всё это глядела с высоты второго яруса мостков. В мгновение ока все зрители вокруг неё повскакивали со своих мест и занегодовали – на мостках началась суматоха, разноголосица, гам. Девушка внутренне вздрогнула, затем вскочила вместе со всеми и уставилась на то место, где ей в последний раз виделись сани: о том, что что-то должно было случиться на этих соревнованиях, Дарьяна догадалась, едва ей стоило завидеть златокрылую птицу, стрелой бросившуюся на коренника. К тому же она между строк успела уловить намёк Соловья… Но чего стоило ждать? И стоило ли ему верить?.. Молодые люди, в обществе которых она заимела честь до сих пор находиться, так же как и все повскакивали с мест и кто во что горазд завопили – кто в возмущении, кто в удивлении, кто в замешательстве. – Что ж это творится-то!.. – Ты тоже это видел?.. – И как могла стрястись этакая-то нелепость в землях такой-растакой Стрелицкой общины!.. На поле же соревнования встряли: златокрылый сокол перепугал не только коней канувших в лету саней, но и смешал соревнования всем остальным дружинам, и теперь бывшие на поле участники поневоле посторонились и остановились, тупо глядя то на место, где только что исчезли сани, то друг на друга, то на царское место, откуда царица немедля начала раздавать указания, а затем вместе с царём и детьми быстро покинула мостки. Заклинатели Стрелицкой общины по её указке роем пчёл всполошились и забегали: одни по полю, другие по рядам, призывая всех успокоиться. Было объявлено об окончании соревнований: как то и ожидалось, всех попросили покинуть земли общины – виной этого происшествия уже близившиеся к окончанию соревнования были бесповоротно сорваны. Краем глаза Дарьяна заметила, как Дарён ломанулся к тому месту, где последний раз виднелись сани их дружины, однако как бы ей самой ни хотелось поступить так же, она продолжала по велению Соловья держать в поле своего зрения странного мужчину, сидящего одним рядом впереди неё. Стоило саням исчезнуть, как на её глазах он вдруг будто отмер: резко встал и пошёл было к выходу, но тут к нему подоспел какой-то мелкий человек, по виду служка, и, опустив голову, заискивающе стал лепетать: – Что теперь прикажет милостивый государь? Однако вместо ответа мужчина с размаху хлестнул того по лицу, так быстро сверкнув глазами по сторонам, что Дарьяна едва успела отвести от него взгляд, чтобы её не вычислили. Ей было не впервой заниматься соглядатайством*, но её сердце, к её собственному удивлению, не сумело остаться на месте, стоило разглядеть сверкавшие от гнева глаза этого странного мужчины. *шпионством Ударив, мужчина брезгливо стряхнул руку, а затем достал платок и стал вытирать ладонь. Служка даже не пискнул от удара, будто бы было ничуть не больно, хотя его щека сперва побелела, а затем по ней быстро начала разливаться краснота. – Понял государя, понял… – поклонился служка ещё ниже и убежал. В суетящейся толпе никто того и не приметил, а если и приметил, то в зрелище этом особо ничего сверхъестественного и не углядел бы. Вокруг мужчины вдруг откуда ни возьмись взявшиеся прочие служки расчищали путь, не подпуская никого на три шага к этому мужчине, хотя второй ярус полнился лишь знатью… но будто бы этот человек знатью считал здесь только себя. Дарьяну под локоть взял её до того праздно разглагольствовавший сосед и хотел уж было увести вместе с собой, благородно рассчитывая позаботиться о своей новой знакомой, но она, улыбнувшись, увернулась и последовала за мужчиной, который по крыльцу уже спускался вниз и вот-вот готов был исчезнуть из её поля зрения. Девушка поспешила за ним, пробираясь сквозь толпу, однако тут голос с поля заставил её обернуться. – ДАРЬЯНА! ДАРЬЯНА, ТЫ ГДЕ?! – орал оттуда Дарён, пытаясь разыскать сестру. Мгновение замешательства – и вот заветная спина уже была потеряна с глаз долой. Про себя выругавшись на братца, она стала пробираться к крыльцу, сбежала вниз и оглянулась по сторонам: но нигде ни мужчины, ни слуг его было не видать. Стрелицкие заклинатели уж руководили всеми, сопровождая недовольных и взволнованных гостей к выходу. Дарьяна прытко проскочила мимо них, завернула за угол и стала петлять мимо прилежащих к мосткам подворий: вряд ли этот брезгливый человек согласился бы идти с толпой. Избегая чужих глаз, она ловко сновала промеж белых стен Стрелицкой общины, пока вдруг на очередном повороте перед Дарьяной не очутилась чья-то широкая грудь; внезапно она оказалась схваченной за горло и прижатой к стене так, что тупая боль пронзила затылок. Непроизвольно захотелось защитить себя, но она удержала свои силы и позволила чужой шершавой руке душить свою шею. Переулок был тихим – не стоило ждать помощи. Повеяло таким колдовством, что сердце рухнуло в пятки, однако Дарьяна умело сдержала свой испуг и как обычно нацепила на себя своё игривое выражение, которое слегка перекашивалось от нехватки воздуха. – Как посмела какая-то девка следить за мной? – Как же мне не следить за тобой, государь милостивый, коли выглядишь ты богатым да завидным? Я девушка на выданье, а ты… – Рот свой закрыла, – сквозь зубы выплюнул он на неё, сжав её горло до того сильно, что в глазах у Дарьяны стало плыть, – правду мне говори да в глаза гляди. – Правду!.. Я правду говорю!.. Мил ты мне привиделся да тих, но вижу теперь, что… кх-х… Мужчина стал буравить её взглядом; Дарьяне чудилось, что эти глаза видят её насквозь, и будто бы все её мысли выплывали наружу – настолько непроглядным было лицо этого человека, но настолько прожигающим был его взгляд для видавшей виды Дарьяны. На лице девушки выступила испарина, но она продолжала строить из себя дурочку. Видимо, оттого он и держал её долго, пока наконец не выдавил из себя: – Шваль продажная, – и швырнул её лицом в землю. Кажись, поверил. Лёжа лицом на земле, Дарьяна приподняла голову, закашлялась в попытке отдышаться, но отдышаться так и не успела – носок чужого сапога развернул её голову вверх. – Кем ты возомнила себя? Думаешь, я вот на это куплюсь? – он резко наклонился, больно сжав её лицо пальцами, и приподнял, в отвращении сморщившись, но благодаря тому, что сморщился, хотя бы стал похож на человека… Дарьяне даже подумалось, что будь он моложе, то был бы и впрямь не так уж и плох, однако его сухое, обрюзгшее лицо с этим выражением отвращения делало его… мерзким. Как же часто люди сами себя портят! – Хам! – Дарьяна гневно свела брови. – Больно нужен! Другого найду!.. – Другого? Как быстро передумала! Кого же? – вдруг спросил он, усмешливо изогнув брови и в его глазах промелькнул больной интерес; он сильнее сжал её лицо и всё никак не сводил с Дарьяны прямого, не моргающего взгляда, будто бы высасывая из Дарьяны все силы. – Тьфу на тебя, – она действительно вдруг плюнула ему на руку, которую он тут же одёрнул, и её лицо наконец-то оказалось на свободе. Хотя плевок на руку ему не попал, однако он тут же достал из-за пазухи платок и стал протирать им руки. Дарьяна уж было попятилась назад, но тут разглядела в глазах этого мужчины ярость, и сразу поняла, что её ждёт. Она получила удар в живот. Затем второй и третий. – Какая-то шкура смеет плевать своим грязным ртом на меня? Мало получила? Хоть представляешь с кем говоришь? – Да кто ж за тебя такого замуж выйдет! – оскалилась на него Дарьяна. Мужчина ухмыльнулся, пока продолжал пинать Дарьянин живот. – Уж покраше тебя будет. – Ах, так ты женат! Несчастная твоя... – при этих словах он вдруг со всей дури зарядил Дарьяне в лицо. – Закрой пасть! – взревел он и замахнулся снова. Дарьяна приготовилась принять новый удар, но тут услышала топот приближающихся ног – какой-то очередной служка приблизился к этому мужчине. Не было сказано ни слова, но мужчина немедля пошёл прочь, за миг будто бы совсем позабыв о Дарьяне. И всё?.. Некоторое время Дарьяна неподвижно лежала на снегу, глядя в небо, стараясь привести дыхание в порядок. Но про неё и правда резко позабыли! И что тогда это вообще было? Этот мужчина будто бы использовал её для того, чтобы выпустить пар, ибо неужто упоминание какой-то там женитьбы смогло так вывести его из себя?.. Девушка дотронулась до своего лица и, нахмурившись, облизнула рассечённую губу, а затем прошлась руками по грудной клетке и животу, проверяя кости и внутренности на целостность. Ну, вроде ничего страшного, жить будет. Судя по жуткому колдовству, исходившему от мужчины, это она ещё легко отделалась. Очень легко. Дарьяне подумалось, что, на своё счастье, ума ей хватило сил своих ему не показывать. Ах, как же мужчины быстро теряют бдительность, стоит им подумать, что перед ними слабенькая дурочка! – пришло ей в голову, и хитрая ухмылка нарисовалась на кровоточащих губах. Не было на её памяти ни разу, чтобы это не сработало! Но ухмылка как быстро появилась, так и быстро исчезла с её лица. Дарьяна задумалась. Так какие же важные сведения мог сообщить служка этому человеку, что ему вдруг стало плевать на выследившую его Дарьяну? Могло ли это каким-нибудь боком быть связано с Лесьяром?.. или с Владомиром?.. Или и вовсе Соловей её подставил и вся эта затея – это гиблое дело для отвлечения внимания Дарьяны от чего-то иного?.. Ведь если она проследует за этим человеком и дальше, то ей наверняка несдобровать… Что же делать? Как же ей всё выяснить?.. Вдруг раздался звон колоколов: сперва где-то вдалеке, со стороны города, а затем ближе и ближе, пока наконец колокола не зазвонили в самой общине. Что-то ещё стряслось! Терять время было более никак нельзя: Дарьяне так и не удалось сложить что к чему, и потому требовалось поскорее что-либо предпринять, а не разлёживаться тут почём зря. Девушка хотела уж было подняться с земли, но тут вдруг поняла, что не может больше пошевелиться… И так и сяк она пыталась заставить свои конечности двигаться, но мало того, что ни руки, ни ноги подчиняться ей не намеревались, так даже кончики пальцев, которыми она ещё недавно преспокойно могла шевелить, теперь тоже отказались ей повиноваться, и вовсе не побои были тому виной… В недоумении Дарьяна прислушалась к своему телу: ощущалось так, словно у неё не осталось сил – вообще никаких: ни заклинательских, ни самых обычных человеческих сил, которые позволяют живому человеку двигаться. Её силы оказались подчистую съедены, будто саранча прошла по полю, и это при том, что силы свои сегодня она не тратила… Неприятное осознание вдруг посетило её голову, глаза округлились: блять, да её ж заколдовали! Да ещё и так легко, что она сама этого не приметила! Как же так вышло? Вовеки ничего подобного с ней не случалось! Но странное колдовство в её теле онемением, видимо, решило не ограничиваться. Сразу после того, как оно расползлось от груди к конечностям, в теле вдруг родился озноб, и её зубы застучали от холода. В целом ознобу Дарьяна сперва не удивилась, ведь уже некоторое время неподвижно лежала на снегу, который к этому времени успел подтаять от тепла её тела и промочить одежду и волосы, однако озноб вдруг перерос в такой колотун, что казалось, будто кто-то резал ей всё тело изнутри ледяным ножом, и по сравнению с этой болью ушибы от ударов и рядом не стояли… Надо было скорее что-то предпринять, пока колдовство окончательно её не поглотило! Думай, Дарьяна, думай!.. Но колдовство действовало молниеносно, будто заготовленное заранее, и из-за резкого упадка сил у девушки никак не выходило придумать способ ему сопротивляться: от режущего изнутри холода тело заболело так сильно, что колотун перешёл в жар, будто снег под щекой Дарьяны был не снегом, а углём. «Дарён наверняка меня уже хватился… Но разве он не должен был искать Владомира с Лесьяром?..» От захлестнувшей боли сознание мутнело, голова работала туже и туже. Колдовство съедало её изнутри, мысли стали путаться, стали липкими, вязкими, скользкими, словно как мысли, которые лезут в голову, когда проваливаешься в сон. Однако несмотря на тугую голову Дарьяна снова и снова заставляла себя возвращаться в сознание и думать о том, как ей быть, думать об исчезнувших Лесьяре и Владомире, думать о словах Соловья, думать о том, как намедни избивший её странный мужчина мог быть связан с сегодняшним происшествием… «Но всё это странно. Почему столько странностей творится с тех пор, как вернулся Лесьяр? А если Лесьяр исчезнет опять?.. Уже исчез?.. Но разве он всё равно не собирался уходить? Лесьяр поступает с Владом жестоко… жестоко!.. Его возвращение – уже само по себе странность… Он вернулся, когда Влад женился, а что если?.. Я так и не выяснила. И что же Лесьяр задумал?.. Влад дурак… заколдованный дурак… почему никто не видит его колдовства! Почему даже я не вижу его колдовства… надо же его снять… но как? И что тогда будет с Лесьяром? надо помочь Лесьяру, Лесьяр совсем плох!.. А давно ли он был хорош?.. – Дарьяна попыталась вспомнить, но её мысль, ухватившись за новое всплывшее в голове воспоминание, ускользнула от неё. – Ах, как же сурово его наказывали за проступки Влада! Да когда же это было?.. не припомнить… Тогда ещё был жив Любим?.. Любим, Любим… Он был жив, они тогда с Лесьяром шли вдвоём с учебного подворья, а я рядом с ними, и руки Лесьяра были перемотаны… я перематывала… но когда вдалеке показалась эта ленивая бестолочь, то Лесьяр как ни в чём не бывало спрятал руки за рукавами рубахи… почему он скрывал это от Влада? Его раны всегда так быстро заживали, но… почему всегда позволял тому быть дураком?.. Лесьяр, дурак! Если вместе с Любимом не станет ещё и тебя… кто ж у меня тогда останется?.. Повесишь на меня двух дураков! Дурак! Дурак! Сколько тебя знаю, с твоей головой, но ты… дурак!.. зачем всё за всех решать втихомолку?.. всегда таким был! всегда!..» В конце концов режущее её изнутри колдовство взяло своё: мысли девушки продолжили упрямо перескакивать с кочки на кочку и вместо дел сегодняшних унесли в дела далёкого прошлого и более не позволяли Дарьяне вернуться в сознание. Её красивые лисьи глаза медленно закрылись и больше не открывались. Ей вдруг вспомнился первый раз, как она увидела Лесьяра. Случилось это в её двенадцать лет, и именно что случилось, ибо была это совершенная случайность. А что было до того?.. До того времени жила Дарьяна в небольшом уездном городе Лихолесья, жила-поживала, родителям в лавке помогала, с подружками играла, за братиком присматривала, да свалилась на город неведомо откуда взявшаяся напасть: люди вдруг стали заболевать загадочной скоротечной болезнью. Болезнь эта начиналась с жара, лихорадки, тело покрывалось чёрной сыпью, которая затем переходила в струпья, и так как ничего не могло остановить эту болезнь, то конец всех заболевших был один – смерть. В городе по первости никто внимания и не обратил – мало ли болезней на свете. Однако болезнь губила всё больше и больше людей; чаще и чаще можно было заметить на коже прохожих чёрные пятна. Закрывать глаза на очевидное стало невозможно – в городе началась смута. А власти принимать меры не спешили, но дабы избежать оттока перепуганного населения прочь из города пузатым желтокожим посадником* был объявлен указ всем жить как жили раньше, вздор не молоть, а не то – темница; зараза мол обычная и сезонная дошла до города, нечего попусту слухи распускать да себя же ими и стращать, а ежели кто услышит, что сосед слухи распускает, тот пусть смело доносит, да за то вознаграждение иметь будет – и был таков. *посадник (наместник) – должностное лицо, в ответственность которого вверялся определённый город или земли; человек этот был обязательно представителем высшего сословия (насколько мне известно именно из боярского); назначался на должность непосредственно монархом (князем/царём) или вече и представлял их интересы в вверенной ему области (дипломатия/войско/суд/экономика/охрана порядка и тд – всё лежало на плечах посадника). Испуганные горожане и правда замолчали… вернее рот молчать-то может и можно заставить, а вот глаза развидеть раз увиденное уж вряд ли сумеют, особенно когда речь идёт о жизни и здоровье родной семьи. И до тех пор властями мер никаких не предпринималось, пока один князёнок – сынок здешнего знатного князя, владевшего в городке главной торговой площадью, – скоропостижно не помер от этой самой болезни, сколько бы знатных лекарей ни колдовали над его здоровьем. Должное надо было отдать князю – горе от утраты не лишило его рассудка, и он первым пошёл ругать на чём свет стоит и посадника, и бояр наместных, чтоб глаза свои разували да скорее вызывали в город заклинателей, а не то до царя слухи дойдут, и за такую провинность не только о званиях позабыть можно – головы тут же с плеч полетят. Власти в кои то веки засуетились: вызвали-таки заклинателей. Однако оказалось дела обстояли сильно хуже. Сколько бы заклинателей посадник со своими наместными боярами ни вызывали из ближних ли общин али из далёких – всё толку никакого не было… болезнь как гуляла по городу, так и продолжала гулять, и даже пуще прежнего. Беда, одним словом! Мимо маленькой Дарьяны все эти слухи летали-летали, да всё мимо ушей – девочка знай себе жила припеваючи, но лишь до тех пор, пока напасть эта по воле злой судьбы не постигла её родную семью. Родители умерли. Болезнь сожрала их буквально у Дарьяны на глазах. Они уж несколько недель как болели, и в один день утром Дарьяна ещё разговаривала с ними, затем ушла хлопотать по хозяйству, а когда вернулась, то разговаривать уже было не с кем: только маленький Дарён сидел у изголовья материной постели и тянул матушку за волосы. – Даляна! Даляна! – оглянулся он на сестру вопрошающими глазами, когда Дарьяна пересекла порог избы и встала как вкопанная. – Потиму мамотька ни плосыпаится? Я бузу-бузу – никак! – Дарён развёл свои маленькие ручки в стороны, показывая Дарьяне на родительскую постель. – Хотю скаську от мамотьки! Скаську!.. – на глазах мальчика выступили слёзы. – А они ни плосыпаються!.. – топнул он ножкой от злости. – Они… они позже проснутся! Просто устали и крепко спят! – отвечала ему Дарьяна. – А пока пусть тётушка тебе почитает! Пойдём! – она подошла к брату и потянула его за руку. Но тот не дался и завизжал противным детским визгом, которым кричат только дети: – Ни хотю тётуськину! Я мамотькину скаську хотю!.. Он вцепился в покрытую чёрными струпьями руку их мёртвой матери, и Дарьяна на всю жизнь запомнила, как отцепляла его цепкие детские пальчики от материной руки… Поначалу соседи по доброте душевной помогали: поселили у себя, кормили, одевали-обували; старые знакомые родителей дали работу в мастерской, и у Дарьяны получалось сводить концы с концами. Но прошло едва ли три года: соседи переехали, стремясь сбежать из странного городишки, в котором продолжала царствовать губительная болезнь, и не смогли взять с собой ещё два голодных рта. Но худшее ждало Дарьяну впереди – болезнью этой заболел и Дарён… Вместе с болезнью брата у Дарьяны не осталось времени на работу, и девочке сразу пришлось бросить свои обязанности в мастерской. Но жить же на что-то надо было! Она выкручивалась как могла: у неё ничего не было кроме её кукольной внешности, и она ею воспользовалась и стала попрошайничать, вымаливая денег у немногих щедрых прохожих, которые ей попадались – город знатно похудел от свалившейся на его плечи напасти, и даже смена наместника никак не облегчила творившуюся в нём теперь никем не удерживаемую смуту. Однажды Дарьяна шла из лекарской лавки, где ей не хватило денег на лекарство. Вечерело. Она шла-шла да по дороге расплакалась. С тех пор как умерли родители у неё не было времени плакать: было столько забот, что она вечно откладывала свои слёзы на потом. Но тут ей стало так горько от своей беспомощности – она обещала своим умирающим родителям позаботиться о брате, но… не сумела… не сберегла! Да к тому же сегодня какие-то пьяные мужики попытались утащить её в проулок, где сулили дать денег… Но она отбилась: покойная матушка однажды рассказывала, что их дед был потомком заклинателей и владел силами, однако в их семье только у Дарьяны проявились способности к заклинательству. Но ей оно не было никогда интересно. Ей были интересны куклы, платьица, украшения, было интересно сплетничать с подружками о том, кому какой мальчик нравится, ей нравилась её весёлая жизнь в небольшом городочке, где у родителей была своя небольшая мастерская и лавка, в которой всегда пьяняще пахло деревянной стружкой, нравилось наблюдать, как отец занимался резьбой, а рядом в опилках ползал Дарён, которого матушка оставила с отцом до обеда, чтобы успеть сходить на рынок за продуктами и наверняка как и всегда задержалась, чтобы поболтать с торговками и перемыть косточки всем соседкам… А сейчас Дарьяна шла и мечтала, чтобы хотя бы на день всё вернулось так, как было! Хотя бы на день! Хотя благодаря своим силам девочка и отбилась, но её собственные заклинательские силы обожгли её руки. Больно-больно! Они покрылись кровяными волдырями и стали такими некрасивыми, что Дарьяна пуще прежнего расплакалась. Прямо посреди дороги, как дитя малое! И раз уж она начала плакать, то надо было выплакаться сейчас, а то негоже к Дарёну идти с таким лицом. Однако она подходила всё ближе и ближе к дому, и вот уже показался издалека его покосившиеся ворота, а слёзы всё никак не хотели униматься. Дарьяна как сейчас помнила, что остановилась, чтобы прийти в себя, а вместо того разревелась ещё сильнее. – Мамочка, я справлюсь!.. – прошептала она себе под нос сквозь рыдания, пытаясь саму себя успокоить. – Мамочка, у меня всё получится, только помоги мне!.. Подскажи, что мне делать!.. – Отчего ты плачешь? – вдруг раздалось за её спиной. Услышав вопрос, Дарьяна аж подпрыгнула и затем резко обернулась. Оказывается, позади неё всё это время стоял мальчик… едва ли подросток, на вид не сильно старше самой Дарьяны. В былые дни она обязательно обратила бы внимание, что мальчик был очень хорош собой, и она бы точно побежала рассказывать о нём подружкам, чтобы затем, глупо хихикая себе под любопытные девичьи носы, они вместе пошли бы следить за ним или нарочно щеголять мимо него в своих самых красивых сарафанах, а затем делить кому он достанется… Но сейчас Дарьяне было не до мальчиков. Она быстро утёрла слёзы: – И вовсе я не плачу, – игриво – видимо, по старой привычке, – пропела она себе под нос, склонив голову на бок и стараясь улыбнуться. Мальчик перед ней удивлённо захлопал своими большими серыми глазами с длинными ресницами и открыл рот. Видимо, он заранее подготовил слова, которые хотел сказать, однако кто ж знал, что плачущая девочка будет отрицать, что плачет. Он нахмурился: – Как это ты не плачешь, если ты плачешь? – А вот и не плачу я! – настаивала Дарьяна. – Но у тебя сопли по лицу размазаны! Дарьяна тут же выперла лицо рукавом. – А вот и не размазаны. – Ты врушка! – ещё сильнее нахмурился мальчик. Но вдруг сам испугался как грубо это прозвучало – у него ломался голос. – Сам врушка! – тут же ответила ему Дарьяна. Мальчик замолк, и Дарьяна замолкла, вперившись лисьими глазами, в которых в этот миг не читалось ни капли хитрости, но море упрямства. Глаза мальчика вдруг упали вниз: он заметил ладони девочки. Дарьяна тоже опустила глаза, чтобы видеть, куда он смотрит, а поняв… не удержала рвущиеся наружу слёзы и горько разревелась! Девочка подняла свои мокрые глаза на стоящего перед ней мальчика, тыльными сторонами ладоней продолжая утирать слёзы, и стала лепетать: – У меня братик умирает… ыыы… братик умирает… а денег на лекарство не хватает… он умирает, но пусть хотя бы он не будет чувствовать боли… но лекарство… а я не могу к нему такая идти… не хочу, чтобы он знал, что я плачу… ыыы… хочу быть сильной!.. моему братику нужна сильная сестра!.. Но я не хочу быть сильной… Пока она огорошивала мальчика всеми-всеми подробностями своего горя, глаза мальчика становились всё круглее и круглее, будто бы он не знал, что плачущие девочки могут плакать не только из-за порванного сарафанчика. Но мальчик быстро собрался с мыслями, подошёл к Дарьяне и, неловко замявшись, похлопал её по спине в надежде успокоить, отчего девочка разревелась ещё сильнее. Была ранняя весна, снег вокруг был грязным, а мальчик был тёплым и хоть и просто, но хорошо одетым. – Я… я… у меня нет карманных денег… – ответил он ей, а спустя некоторое время, когда Дарьяна почти перестала плакать добавил, – но я придумаю, как тебе помочь, – сказал он, разомкнув объятия и заглядывая девочке в глаза. – Погоди немного, я вернусь! И он убежал. Дарьяна утёрла остатки слёз, подождала немного и затем пошла к брату, боясь, что если она ещё немного подождёт, то затопленная с утра печь совсем остынет и Дарён замёрзнет. Последний раз утерев слёзы и похлопав себя по лицу, она вошла в избу. Тут и правда было уже холодно, но Дарён был мокрым от пота. Он не спал: даже укутанный одеялом он казался таким маленьким, хиленьким, худеньким, что Дарьяна в своём возрасте могла поднять брата одной рукой. Завидев сестру без лекарства, Дарён обрадовался, что сегодня не придётся глотать эту противную гадость, и от этого детского счастья на мёртвенно-бледных губах его нарисовалась едва заметная улыбка – такая же, какая была на лицах их умирающих родителей в день смерти, когда они, будто чувствуя свой конец, давали последние напутствия дочери. Дарьяна удержала слёзы – не до них было. Она натаскала дров, затопила печь, накормила остатками еды брата, обтёрла его насухо и переодела. Дом их был в два этажа, с садом и красивым частоколом, на котором ещё их отец вырезал чудные узоры – но с утратой хозяйской руки одними Дарьяниными силами дом пришёл в упадок – это только в сказках на одной лишь доченьке всё хозяйство процветать может, а кто за это дело сам брался, тот знает, что в одиночку одними девичьими ручонками большой дом на ноги не поставишь. Частокол поредел, когда-то пышный сад стал проходным двором для пьяниц и желающих срезать путь чужими огородами спешащих прохожих, а дом… когда-то добротный дом рассохся, перекосился, нелатанная крыша протекала, и потому брат с сестрой из всей избы ютились лишь в одной клети, где печь. Закончив дела по дому, Дарьяна тщательно подоткнула все щели под порогом и в ставнях, села у изголовья постели брата и стала рассказывать ему сказку: о добром молодце, который отправился спасать царевну в тридевятое царство; о том, как злой Кощей обманул его; о том, как раздобыл он силушку богатырскую да и спас царевну, как они полюбили с царевной друг друга да свадьбу сыграли… Дарьяна уж закончила рассказывать, а Дарён всё глаз не смыкал. – Спи, Дарёша, спи. Али сильно болит?.. – Дарьяна переживала, что без лекарств боль от струпьев и жар будут невыносимы для её брата, и этой ночью ему не удастся поспать. – Нет, не болит, сестрица, – ответил тот. – Ты лучше скажи, когда я выр-расту, стану таким же богатыр-рём? – к этому возрасту Дарён уже научился произносить звуки правильно, но упрямая «р» далась ему тяжело, и потому даже при тихом и слабом его голосе этот звук громким раскатом резал тишину комнаты. – Да, милый, станешь, но чтобы стать, нужно хорошо и крепко спать. Потому спи, а я буду рядом, – Дарьяна погладила брата по волосам и поцеловала в лоб. Дарён заснул. А девочка, напротив, встала – ей не спалось. Она ещё раз стала проверять клеть на предмет продува, но на самом деле не знала куда себя деть от переполнявших её страхов, отчего то и дело останавливалась рядом с братом, чтобы послушать дышит ли тот. Дышал. О боги, спасибо, что дышал! Она по пятому разу уж подтыкать стала все щели, обожженные ладони разболелись ужасно… и мальчик не придёт. Не стоило и надеяться. А ведь он был красивый, а она перед ним сейчас… такая замарашка… Но тут вдруг она заслышала шум, а затем кто-то тихонько постучал в дверь. В такой час сюда обычно никто не ходил кроме пьяниц, которых заносило из недалёких кабаков отлить, но судя по ровным и быстрым шагам двух пар ног кто-то намеренно хотел попасть именно в дом, явно видя, что из трубы поднимается дым. – Девочка, ты тут? Это я! – раздался из-за двери голос. – Ты сегодня мне про своего братика рассказывала. Дарьяна поджала губы: она вроде бы только что о мальчике вспоминала, но то ли от усталости, то ли от безнадёги ей передумалось вновь его видеть. Однако стук в дверь продолжился, и стучали уже две руки – оттуда Дарьяне слышалось перешёптывание. Выходить ей всё ещё не хотелось, но отвечая отсюда она могла разбудить брата, поэтому всё-таки тихонько отперла дверь и вышла. За дверью и правда стоял сегодняшний мальчик, держа в руках зажженный светоч, а рядом с ним стоял ещё один мальчик, даже постарше первого. От яркого света глаза Дарьяны казались настолько испуганными, да к тому же тут же заслезились, что мальчику подумалось, якобы девочка его не узнала, и потому старший мальчик посмотрел на него несколько вопросительно. – Это про неё ты говорил? Но мальчика не смутило сомнение в голосе его старшего товарища, и он сразу же обратился к Дарьяне. – Ты уже забыла меня? Ты мне рассказывала сегодня о своём брате… – Ничего я тебя не забыла! Мальчика ничуть не смутил её обиженный тон; казалось, он был рад, что она держала его в голове и он не зря бегал за помощью. – Меня зовут Лесьяр, а его – Любим, – Лесьяр указал на мальчика постарше: у того были тёмно-русые волосы и светлые глаза, цвет которых было не разобрать из-за темноты и ярко-желтого пламени светоча, но позже Дарьяна хорошо разглядела эти красивые голубые глаза. Он уже был подростком, но маленькой Дарьяне он показался очень-очень взрослым. Ей снова стало горько, но плакать больше она не хотела, а потому в который раз за сегодняшний день стала утирать глаза тыльными сторонами ладоней. – Что с твоими ладонями? – спросил её Любим. – Я имею силы заклинательские, но не владею ими, поэтому иногда они вот так вот выходят… когда я пугаюсь. Вдруг Любим протянул ей свои руки ладонями вверх, как бы предлагая ей показать ему ожоги. Дарьяна неуверенно протянула руки ему в ответ – сегодня терять ей было уж нечего. А Любим не ведал её переживаний: он бережно взял её ладони в свои руки и осмотрел, затем глянул на Лесьяра, во взгляде которого читалось: «Я же говорил», но не язвительное… мальчик будто бы просил своего друга о помощи. Дарьяна не сразу поняла их переглядки, и её смущало, что старший мальчик так долго держит её некрасивые руки. Но тут Любим повернулся к ней обратно и вдруг сжал её ладошки. Девочка сперва испугалась: ладони с каждым часом опухали и болели всё сильнее и каждое касание причиняло невыносимую боль. Дарьяна крепко зажмурила глаза как раз тогда, когда Любим по какой-то неведомой ей причине вдруг подул на её ладони. Но боли не случилось! Глаза девочки резко распахнулись и округлились: даже более того – боль совсем пропала! Но какими же круглыми стали её глаза, когда подросток убрал свои ладони и ладошки Дарьяны стали целыми и невредимыми! С открытым ртом девочка посмотрела на улыбнувшегося ей подростка, не веря своим глазам. Но тут же вспомнила кое о чём более важном. Своими красивыми лисьими глазками полными мольбы она уставилась на Любима и пискнула сквозь выступившие на её глазах слёзы: – Братик!.. А братика вылечишь?.. – она даже не заметила, что забыла поблагодарить. Почему? Потому что был братик. Братик умирал. Любим перестал улыбаться. Девочка вот-вот готова была разреветься, и он, похлопав её по плечу, вошёл в избу, забрав у Лесьяра светоч. Лесьяр подхватил девочку, завёл её внутрь, заперев дверь, и стал гладить по голове, пока та ревела ему в плечо. Кто-то пришёл ей на помощь. Она не одна. Хотя бы в этот миг, но она не одна… Дарьяна жадно наблюдала, как Любим, снова вручив светоч Лесьяру, теперь обеими ладонями прикоснулся к груди её брата и нахмурил брови. Ах, если бы только Дарьяна сама умела врачевать!.. – Пожалуйста… пожалуйста… пожалуйста… помогите ему!.. – лепетали вполголоса её губы, пока она смотрела, как Любим возился с её братиком. – Я всё отдам!.. я на всё согласна, только пожалуйста… пожалуйста… Девочка вновь разревелась. Пока Любим осматривал Дарёна, тот даже не просыпался; он выглядел как мертвец – Дарьяна не хотела этого видеть – сердце её не выдерживало, и она вжалась во всё ещё поддерживающего её на ногах Лесьяра, пока тот не спускал глаз с ладоней своего товарища. Осмотрев Дарёна, Любим вдруг нахмурился сильнее и поднялся на ноги, а затем поднял мальчика с постели и пошёл с ним к выходу, плотно укутав того в старое одеяло. Дарьяна к тому времени окончательно стала валиться с ног – она то ли засыпала, то ли в обморок падала, но события сегодняшнего дня, всё её долгое отчаяние настолько вымотали её, что даже слёз больше не осталось. Видя то, в каком состоянии девочка, Лесьяр усадил её себе на спину, и Дарьяна закрыла глаза – ей вдруг первый раз за долгое время стало очень спокойно. Лесьяр с Любимом вышли из избы и, хрустя снегом под ногами, шли по знакомым ей с самого рождения улицам. Оба мальчика о чём-то тихонько разговаривали, пока несли на своих руках брата с сестрой, и Дарьяне было уже неважно, куда они шли, зачем они шли и что их поджидало дальше, лишь бы весь этот кошмар наконец-то остался для неё позади. Она тогда ещё не знала, как сильно перевернётся её жизнь: что она окажется в общине заклинателей, что ей придётся позабыть о сарафанах с рюшами и куклах, что она больше никогда не станет слабенькой девочкой, что её взросление только-только начинается и впереди её ждёт ничуть не меньше трудностей… Она об этом ещё не знала. Сейчас её несли на руках, и несмотря на лютый ветер ей было тепло и больше не тревожно, потому что нашёлся кто-то, кто хотя бы ненадолго взял её тревоги на себя, кто позволил ей просто поспать на своём плече и хотя бы ненадолго забыться. Ветер усиливался и усиливался, и вдруг показался таким странно-тёплым и настоящим, будто это было не в далёких её воспоминаниях, а наяву. Как в бреду сквозь ветер послышался ей далёкий голос: – Я не могу помочь Лесьяру и не могу помочь тебе. Буду нарушать правила – и вовсе никогда больше тебя не увижу, никогда больше вас не увижу. Дарьяна, друг мой, просыпайся, колдовство уже почти сошло. Поднимайся, иначе замёрзнешь до смерти… Поднимайся, твоих ушибов больше нет… Я не могу тебе ничего сказать, но знаю, что ты догадаешься сама… но для этого ты должна проснуться… Ветер стих. Наступила тишина. Дарьяна резко распахнула глаза.