Сказка о жаровом змее

Когда Владомир рыскал по общине в поисках Лесьяра, то уже вовсю воображал, как без раздумий сразу бросится тому на шею и больше с неё не слезет, покуда уж не задушит Лесьяра окончательно, чтобы тот на своей шкуре понял, чего Владомиру стоила обитавшая всё это время в его сердце тоска!.. Конечно, это уж он думал несерьёзно, скорее как повод пожурить Лесьяра, шутки ради поиграться у того на чувстве вины, дабы заполучить всё его внимание и заботу. Ведь самое главное: Лесьяр вернулся! Он снова будет рядом, снова будет той опорой, которой так не хватало Владомиру, вокруг которой крутился мир Владомира и без которой жизнь казалась тому неполноценной!.. Однако в миг, когда Лесьяр первый раз за два года предстал перед его глазами, из открытого рта Владомира не вылетело ни звука. Под пристальным взглядом серых глаз он не сдвинулся ни на вершок, не шелохнулся, и даже дыхание в его лёгких спёрло. Перед ним стоял вроде бы всё тот же его Лесьяр: те же золотистые вьющиеся волосы, те же большие серые глаза, те же рассыпанные по лицу веснушки, та же ровная спина – но вот что-то поменялось, и это что-то и заставило Владомира прирасти ногами к земле. Что же не так? Отчего же на сердце вдруг стало тревожно?.. От этих широких плеч? От этих крепких рук? От кушака на его поясе? От пристального взгляда, окинувшего его с головы до пят?.. И более того, встретившись взглядом с Лесьяром, Владомиру показалось, что тот смотрел на него как-то холодно и чуждо, будто на лбу у него были записаны все до единой сокровенные мысли. В груди Владомира резко сделалось жарко, и жар этот заставил его оторопеть пуще прежнего: сердце упало в пятки, ладони вспотели, в горле пересохло, а тело пошло знакомой мелкой дрожью… Глаза его сами собой опустились: ему зачем-то непременно потребовалось спрятать от Лесьяра свой взгляд – а когда поднялись… Лесьяр уже куда-то делся. Владомир резко отмер. Да что с ним такое происходит! Схватившись рукою за грудь, он стал озираться по сторонам, а не обнаружив искомого, вдруг стал крадучись пятиться назад, словно вор, и в конце концов ломанулся во всю прыть куда глаза глядят. Он нёсся сломя голову, словно рыба на суше тщетно глотая ртом воздух. Чувство тревоги заволокло его грудь, сердце громко застучало, краска прилила к лицу, а лёгкие всё никак не могли вспомнить, как дышать, и всё потому, что по странному стечению обстоятельств при первом же взгляде на Лесьяра он вдруг подумал о нём… не в том ключе… не в том, который ожидал от себя... Не было там и мысли о старшем брате! Это был уже какой-то… другой Лесьяр! не его Лесьяр! В голове Владомира всё стало переворачиваться вверх дном. Да, уже некоторое время Владомир замечал за собою, что иной раз думает о Лесьяре в те моменты, когда может и не стоило бы – но всё это он списывал на свою тоску, да и более того в груди появлялся какой-то приятный сгусток тепла, прогонять который было для Владомира делом последним – мысли о Лесьяре давно уже стали для него чем-то само собою разумеющимся… но о том, что эти мысли так сильно однажды повлияют на его действия, Владомир и подумать не мог! Стремглав Влад пронёсся прочь от главного подворья к учебному, расталкивая локтями всех людей вокруг, которых сегодня в общине сделалось пруд пруди. Вдруг что-то за спиной Владомира рухнуло, издав оглушительный треск, а сам он споткнулся и упал. Проходящие мимо заклинатели напугались, но обнаружив, кто был причиной сего недоразумения, громко крикнули: – Ах, что это вдруг с ним? Кто-нибудь, сбегайте за Лесьяром! Уже столько времени не бушевал, и тут вдруг опять! Хорошо Лесьяр как раз сегодня вернулся!.. В этот миг до Владомира дошло, почему же эта его тревога и дрожь показались ему знакомыми. Как же он не заметил, что его силы… Блять! Ещё пару лет назад Владомир бы с удовольствием позволил Лесьяру утешить их, однако теперь ему, как и в тот день, когда он в девять лет только прибыл в Зеленоборскую общину, захотелось срочно куда-то спрятаться… Куда угодно, лишь бы Лесьяр его не нашёл! Быстро поднявшись на ноги, он даже не обернулся. Молодой человек ломанулся прямо к Заветному лесу и через все его ухабы рванул вглубь, в самую чащу. От переполнявших его мыслей и чувств у Владомира начала кружиться голова. В конце концов устав как собака, Владомир вновь запнулся, на этот раз о какую-то корягу, и упал, а вместе с ним вдруг рухнули четыре ни в чём не повинных сосны; Влад едва увернулся от одной из них, быстро перекатившись несколько раз в сторону. Треск деревьев вокруг него продолжался, земля задрожала – теперь куда бы он ни побежал, найти его стало делом пустяковым. Его силы будто кричали: вот он! Здесь! Лови его! Лови его скорее!.. – Владомир! Вдруг заслышав зовущий его голос, громким эхом разлетевшийся по сосновому лесу, сердце Владомира перестало стучать. Он вздрогнул, как от удара молнии. Первый раз за два года он услышал этот голос, а заслышав, замер на месте и не смел ни встать на ноги, ни даже обернуться, но жадно прислушивался к каждому шороху. За его спиной отчётливо слышались сперва медленные, явно озадаченные отсутствием ответа от Владомира шаги, которые затем всё же быстро приблизились к нему. В этот миг Влад изо всех сил сдерживал себя от того, чтобы как в детстве не взять да не ломануться прочь – авось получится всё ж таки спрятаться так, чтобы его не удалось обнаружить. Однако ноги упорно заставляли Владомира замереть на одном месте, ведь… он же скучал. Он так тосковал по этому человеку, так жаждал снова слышать его голос, видеть его подле себя… Облизнув пересохшие от бега губы, Владомир медленно оторвал голову от сырого мха, на котором лежал, и обернулся. Лесьяр. Это был Лесьяр. Ему оставалось буквально два шага до Владомира, а затем под пристальным взглядом чёрных глаз он быстро опустился на колени и протянул руки… и сила Владомира вихрем рванула из него прочь! От такой неожиданности глаза Лесьяра слегка округлились; без особых усилий преодолев натиск вырывавшихся из Владомира сил, он обхватил его лицо руками, заглядывая в такие же круглые от удивления глаза. – Что с тобой вдруг? Куда же ты убежал? Какие же у тебя красные глаза… Владомиру нечем было на это ответить. Он беззвучно открыл рот и испуганно взирал на Лесьяра. Глаз не оторвать. Разве Лесьяр… всегда был таким красивым?.. У него всегда было такое лицо? Брови? Лоб? Глаза? Уши? Волосы? Нос? Губы?.. Почему он так отличается от Лесьяра из его воспоминаний?.. Волна мурашек пробежала от макушки до самых пят, и сила лишь сильнее разбушевалась внутри Владомира. Да быть того не может! Это же Лесьяр! Его Лесьяр!.. Не в состоянии вымолвить и слово, он наблюдал, как Лесьяр вновь удивлённо уставился на него, изогнув брови. Пожалуйста, кто-нибудь, остановите это! Ёбаная сила! Имей совесть! Он же всё поймёт!.. Но, видимо, Лесьяр ничего не понял или понял как-то не так. Он приподнял Владомира с земли и, по старинке прижав к себе, стал словно маленького гладить по голове. Для Владомира это было сродни тому, как если бы масло подлили в огонь. Почувствовав знакомый запах кожи, он было понял, что объятия делу не помогут и всё ж таки надо бы ему остаться одному, чтобы успокоиться, и потому схватился за руки Лесьяра, удерживавшие его в своих объятиях, и в последний раз предпринял попытку вырваться. – Ле… – Тш-ш… – тут же перебил его Лесьяр, не позволяя Владомиру разомкнуть свои руки. – Прости меня. Меня срочно вызвали к главам, и я ушёл, даже не поздоровавшись с тобой. Ты на меня сердишься? Ох, Лесьяр, если бы ты знал, насколько далёк от правды!.. Но погодите-ка, а о какой правде вообще идёт речь? И что такого страшного должен был понять Лесьяр?.. Кажется, Владомир и сам понятия не имел. Он молча сидел в этих тёплых объятиях, прижатый к шее Лесьяра, и в душе не чаял что ему делать. Эти объятия были ему до боли знакомы, однако по прошествии почти двух лет казалось, будто всё прошлое было лишь сном, и потому табуны мурашек снова поскакали по спине Владомира. Очень хотелось, чтобы прямо сейчас мир хоть ненадолго замер и дал ему время привести свои чувства в порядок. Никогда в жизни Владомир ещё не был так растерян и смущён, никогда в его жизни не случалось такой сильной тревоги на ровном месте: он всегда был любопытным, он всегда был открытой книгой, принимал вещи такими, какие они есть, а если они ему нравились или не нравились, то не стеснялся громогласно об этом заявлять… Он был дураком, одним словом, дураком бесхитростным, избалованным и бессовестным. И он прекрасно об этом знал. Так откуда же у такого бесхитростного, избалованного и бессовестного дурака появилась дикая потребность спрятаться с глаз долой, да не просто с абы каких глаз, а с его глаз?.. Пока Владомир, находясь в недоумении от каши, которую зачем-то заварил, решал, что ж ему предпринять, его непослушные силы всё решили за него. От резкого выплеска сил его тело быстро слабело, а руки Лесьяра, обнимавшие его, сил не теряли, да и более того были такими тёплыми, что смысла противиться не осталось… Владомир послушно перестал пихаться. Будь что будет! Его руки медленно поднялись вверх и сперва неуверенно, а затем крепко-прекрепко – насколько ему позволяли оставшиеся в нём силы – обняли Лесьяра в ответ. – Лесьяр… – стал бормотать он себе под нос, немного придя в себя, – Лесьяр… Лесьяр… Лесьяр… Лесьяр… о боги, ты вернулся… ты вернулся, Лесьяр!.. А Лесьяр гладил его по голове. Теперь его голос перестал быть встревоженным и показался Владомиру осипшим и уставшим. – Да, Мирёныш, я вернулся… Я дома. Я снова дома. Они просидели так очень долго, сильно дольше того времени, что требовалось Владомиру раньше, чтобы угомонить свои силы. Лесьяр всё это время что-то ему говорил, но всё пролетало мимо ушей Владомира. Он просто слушал этот мягкий голос, и тревога, захватившая его сердце, почти улетучилась, а вместо неё приятная теплота расползалась по груди. Их уединение было неожиданно прервано. В лесу послышались ещё чьи-то шаги: то был посыльный от старейшин. Лесьяра срочно позвали обратно на главное подворье, и он, напоследок потрепав Владомира по макушке, скрылся с его глаз. Владомир проводил его спину долгим взглядом. В этот день до самого вечера он больше не имел возможности увидеть Лесьяра, как ни отаптывал пороги главного подворья Зеленоборской общины. * В этот же день был устроен вечер памяти павших. Солнце уже было низко, поднялся ветер, но день был ясным и тёплым, на небе не было ни облака. Главы Зеленоборской общины в окружении старейшин со скорбным видом стояли на помосте перед собравшейся здесь в этот вечер всей Зеленоборской общиной в полном её составе и что-то говорили, но Владомир не бросил ни единого взгляда в их сторону. Он смотрел подле них. Там, в тени дуба, мешавшей Владомиру хорошо всё видеть, стоял Лесьяр. Владомиру он показался совсем не похожим на того Лесьяра, который давеча его обнимал в лесу. Неподвижно стоял он на коленях, в поклоне опустив голову и плечи так, что его волосы, подгоняемые порывистым ветром, скрыли его лицо. Спину же Лесьяр держал ровной: казалось слегка ударь его и она сломается пополам как сухая осинка – таким он выглядел собранным, напряжённым и каким-то отрешённым. Не сводя с Лесьяра глаз, Владомир всё ёрзал на своём месте, не имея терпения дождаться, когда же наконец этот вечер окончится. Он уже пришёл в себя и сам стал дивиться своей недавней выходке. Он явно что-то попутал! Теперь, когда нахлынувшие на него чувства улеглись, ему хотелось поскорее по-человечески поприветствовать Лесьяра, побыть с ним, излить ему душу и просто хотя бы повисеть на его шее, как это всегда между ними водилось. Но из-за этого вечера Владомиру, после всех своих гулянок отвыкшему от жизни в общине, приходилось обходиться лишь тем, что наблюдать за Лесьяром издали, со своего места рядом с младшими учениками, которые, как и он, хотя и был в силу возраста выше их всех на голову, ещё не прошли обряд становления. В воздухе затянулась нудная поминальная песня. Посреди всего этого собрания, между помостом и учениками общины, был разложен большой костёр, который теперь поджигали с разных сторон несколько учеников. Сухие брёвна, сложенные шатром, быстро занялись благодаря разгулявшемуся ветру. Из рук в руки всем передавали маленькие чарки вина. С помоста раздался режущий воздух противный голос. – Почтим же память тех, кто шёл с нами плечом к плечу, кто разделял с нами хлеб и кров, кто был нашим другом и братом и кто отдал свою жизнь за то, чтобы у тех, кто остался жив, было мирное небо над головой… В руках старейшины, который произносил эту речь, появился свёрток, развернув который он начал перечислять имена. А Владомир во все глаза уставился на этот свёрток… он доходил старейшине до самых колен! Это был тот самый старейшина, уроки которого Владомир срывал, подбрасывая ему сворованных с кухни куриц, да и вообще несмотря на его суровый внешний вид все знали, что в душе он мягок, и потому его уроки срывались с незавидной частотой. Однако сейчас вся община смолкла и слушала, не смея прерывать его речь. С самого начала сего мероприятия Владомир примечал заплаканные лица, однако так был занят собственными сердечными переживаниями, что до него не сразу дошло, что возвращение с войны – это не только радость от долгожданных встреч, но и неизгладимое горе от потерь. Горе, с которым им всем придётся как-то жить. У Владомира невольно ком в горле встал. Какая-то девочка, сидевшая рядом с ним, не сдержала слёз и заплакала, и Владомир обнял её за плечи, даже не глядя на то, кто это. Совсем младшие ученики, которые лишь недавно очутились в общине, сидели тихо и вопросительно озирались на своих старших, не до конца понимая, что происходит, но и среди них находились те, кто от пребывания в этой тяжёлой, гнетущей обстановке не мог сдержать слёз. От этого угнетения Владомиру сделалось совсем невтерпёж. Он так долго ждал этого дня, что для горевания готов был выделить любой другой, но этот ему был нужен для дел куда более радостных: погоревать всегда успеется! Но тут старейшина назвал знакомое ему имя… Любим. Владомир замер. Он сперва подумал, что ослышался. – Любим? Любим? Я же верно всё услышал? – стал шёпотом он переспрашивать всех, кто сидел подле него. Да, Любим. Пусть Владомир с Любимом не были особо крепко дружны, но Любим был давним другом Лесьяра. Они вместе росли и учились, вместе жили и ходили на задания, – словом, они стояли в одном ряду, плечом к плечу, как старшие заклинатели Зеленоборской общины и в конце концов как названные братья. Слов не подобрать, как Владомир в первые три года жизни в Зеленоборской общине завидовал, как локти кусал, как чуть ли не ревновал, видя, что Лесьяр считал не его, а Любима своим другом, и поделать с этим – увы! – ничего не мог, а потому злился по чём зря. Будучи маленьким пиздюком – а вот тут иное слово и не подобрать, поскольку в чём же был виноват Любим, если просто дружил с Лесьяром и Владомиру уж точно никогда зла никакого не делал? – Владомир то без зазрения совести перебивал его, то перевирал его слова, то врал ему – в общем гадил как мог, на что только хватало воображения его ревнивой до Лесьяра душонке. А в итоге Любим, будучи сильно взрослее, умело выворачивал всё таким образом, что в дураках оставался кто? Правильно, сам Владомир! – Эй, заноза в заднице, отдай Лесьяра, мы на задание уходим! – в шутку просил его Любим, когда приходило время им с Лесьяром уходить на задание, а Владомир всё никак не желал отпускать последнего. – Нет! Тебе-то не отдам его! У Любима-дурака Голова в два чердака: Досочки корявые – Чердачки дырявые! А с Любима как с гуся вода – ничего из уст Владомира он не воспринимал всерьёз, а наоборот, смеялся над его нелепыми дразнилками: – Бесштанникам* слова не давали! – и ерошил его волосы на макушке, отчего Владомир жуть как злился: ведь это Лесьяр ему косу заплетал! И только он сам решал, когда ему марать свои волосы! Любим явно знал это, но дразнил Владомира этой шуточной войной за Лесьяра. *бесштанными (бесштанниками) называли в насмешку младших детей старшие, чтобы те «знали своё место»; дело в том, что раньше всех маленьких детей лет до 6-7 одевали одинаково – в длинные рубахи/распашонки, то бишь ни о каких штанах речи не шло; однако в контексте дразнилок это слово применимо и к уже носившим штаны детям, которые увязывались за старшими ребятами в надежде, что те возьмут их играть с собой: если старшим ребятам не нравилось играть с младшими, то их прогоняли, дразня бесштанниками. Маленький Влад в силу возраста не понимал, что Любим лишь в шутку дразнил его, и каждый раз воспринимал его слова не иначе как вызов, а потому Любим его «занозой в заднице» и называл. – Эй, заноза в заднице, не Лесьяра ли ищешь? – спрашивал он, встречая носившегося по общине Владомира. – Он ж на задании! В голосе Любима хорошо слышалась шутка – и дурак бы понял, что он это не в серьёз. Однако Владомир, видимо, был слеплен из какого-то особого сорта дурака – настолько он был слеп относительно всего касающегося Лесьяра, что каждый раз верил: в ужасе останавливался и растерянно взирал некоторое время на Любима, прежде чем наконец сообразить, что над ним шутили, и, тыча в него пальцем, начать орать: – Врёшь! Врёшь! Он бы сказал мне! Он бы не ушёл! – Да-да, вру я, вру! Ба, какой ты стал догадливый, совсем взрослый! – и снова трепал Владомира по голове. Если вдруг Любим ловил Владомира на лжи (а ловил он его непременно, потому что маленький Владомир врать не умел от слова совсем, но искренне верил, что врёт умело), то, хитро глядя на Влада, тут же уличал того, да ещё и частенько прямо при Лесьяре: – Эй, заноза в заднице, опять меня обмануть пытался? – в очередной раз трепал он Владомира по голове. – Думал, я не знаю, что Дарьяна на задании не могла просить меня о встречи? – Это правда! Правда-правда! Сам ты обманщик! Лесьяр, почему он мне не верит? Ты-то мне веришь? – взмаливался он, чуть ли не плача от обиды быть уличённым во вранье прямо при Лесьяре… хотя кто ж был виноват в его вранье! Но Лесьяр заверял его, что верит, хотя, ясное дело, это было далеко не так. И тогда Владомир задался задачей придумать Любиму прозвище в ответ. Понаблюдав за ним и сложив все пазлы воедино, он начал величать Любима не иначе как «Дарьянин хахаль». Когда он при всех первый раз так назвал Любима, красными как рак стали все собравшиеся помимо него и Дарёна, для которого, как оказалось, это было открытием. Глядя в огромные как пять копеек глаза своих друзей, Владомир был очень собой доволен. Но с тех пор с Дарьяной у него отношения испортились – а чего на правду обижаться-то! Но Любим тогда даже не разозлился, как того хотелось Владомиру, а, отойдя от удивления, рассмеялся и ответил ему: – Заноза в заднице, тебе что, завидно? Видя, что задеть не удалось, Владомир расстроился, но тут же собрался и упёр руки в боки: – С чего мне завидовать! Девочки скучные! После пары мгновений молчания раздался дружный взрыв хохота, и в то время Владомир не мог взять в толк, отчего всем так смешно. Сейчас он понимал всю глупость, которая вылезала тогда из его рта: он был слишком юн и, конечно же, ему было интереснее драться палками, гонять гусей и воровать яблоки на огородах, нежели хоть что-то понимать в девочках. Но это он осознал несколькими годами позже, а вот в тот раз страшно разозлился, и Лесьяру пришлось его успокаивать. Однако несмотря на свой провал Владомир как упёртый баран продолжал называть Любима Дарьяниным хахалем, ожидая, что рано или поздно кто-то по достоинству оценит придуманное им прозвище. Но в конце концов они подружились. Любим оказался не таким уж и плохим: он развлекал Владомира, когда Лесьяр был на заданиях; он много рассказывал о Лесьяре: от него Владомир узнал, что хоть община и набирает детей только старше девяти лет, но Лесьяр попал сюда грудным младенцем, что у Лесьяра нет родителей, что Лесьяр прошёл обряд становления в тринадцать лет незадолго до того, как в общину попал сам Владомир; что Лесьяр по меркам заклинателей считается очень одарённым; что у Владомира у самого большие способности, что возможно он даже однажды сможет стать сильнее Лесьяра – на это Владомир фыркал и делал вид, что его рвёт от представления себя заклинателем… От Любима Владомир узнал о том, что яблоня у их ночлежки посажена Лесьяром в далёком детстве, что он ненавидит рыбные супы и обожает кислое. Когда Влад поинтересовался откуда он узнал об этом, Любим рассмеялся: – Конечно я подглядывал за ним тайком и всё разузнал, – убедившись, что наивный Владомир начинал вволю злиться, Любим начинал в голос смеяться и наконец говорил правду, побиваемый кулаками Владомира. – Да спросил я его, просто спросил!.. И тут, в вечер памяти павших, Владомир вдруг понял, что Любима больше нет… Но в последнем письме Лесьяра тот упоминал о Любиме! Упоминал, что скоро они поедут домой!.. Дарьяна не была на войне, а осталась за старшую в общине, и Любим точно писал ей письма… они даже говорили об этом несколько недель назад (ну как говорили – Влад в очередной раз увидел её с улыбкой читающую письмо и не мог не пошутить про «хахаля»). Он стал оглядываться по сторонам в поисках Дарьяны, но не нашёл её, и его взгляд вновь вернулся к Лесьяру. Может, ему послышалось?.. Но по спине Лесьяра видно этого не было. И Любима тоже нигде видно не было… Старейшина, кончив читать, свернул список и, немного помолчав, продолжил: – Нам с вами не стоит забывать, что для заклинателя смерть в бою – желанная смерть, и нам с вами остаётся только уповать на милость богов, чтобы и нам наша судьба однажды даровала такой великий конец! Так пусть же боги даруют всем нашим павшим братьям и сёстрам покой за все их подвиги! И пусть мы, живые, будем вечно хранить в памяти их имена и лица! Вечная слава и покой падшим заклинателям Зеленоборской общины! Песня кончилась. Все пошли на поминальный ужин, где снова пели заунывные поминальные песни. Но Лесьяра там почему-то не было. Владомир тихонько ушёл оттуда, желая как можно скорее его разыскать, и первым делом направился в комнату, где жил Лесьяр. Недолго помявшись на пороге, он первый раз в жизни не открыл с ноги хорошо знакомую ему дверь, а тихонько постучал в неё и приотворил. Лесьяр действительно был внутри. Но он оказался там не один. В клети одна напротив другой стояли две постели: на одной на самом краю сидел Лесьяр, а на другой сидела Дарьяна и о чём-то тихо ему говорила. Лесьяр сразу заметил Владомира краем глаза, а Дарьяна была так сосредоточена на разговоре, что не обратила на него никакого внимания, будто и вовсе проглядела его появление. Стоило Владомиру просунуть свою нос внутрь, как Лесьяр рукой показал ему выйти вон… Выйти вон! Владомир растерялся: такое поведение Лесьяра было для него, мягко говоря, непривычно. Это будто бы действительно был чужой Лесьяр. Всё его внимание было сосредоточено на Дарьяне, сидевшей ссутулившись напротив него и роняя слёзы на свои колени. Рядом с Лесьяром Дарьяна казалась такой маленькой, такой хрупкой… Она тихонько с надрывом что-то шептала Лесьяру, и Лесьяр сидел перед ней и что-то отвечал своим мягким и вкрадчивым голосом, совсем не обращая внимания на стоявшего на пороге Владомира. Пока Лесьяр говорил, Дарьяна окончательно расплакалась, и тот обнял её, прижав к своему плечу. Наконец он скосил глаза на всё ещё подсматривающего Владомира и снова показал рукой: «уходи». И Владомир, поджав губы, удалился прочь. Однако долго он так не выдержал. На ночь глядя Влад таки вернулся к двери Лесьяра и снова тихонько приотворил её. Дарьяны там уже не было, Лесьяр был один. Он сидел за толстой книгой и что-то в ней искал, перебирая пальцами страницы и бегло пробегая глазами по строкам. В свободной руке он держал кувшин вина и пил его. Заметив непрошенного гостя, он сразу отлип от книги и встал. Некоторое время он молча смотрел на Владомира, а затем устало приулыбнулся. – Иди сюда, – сказал он, распахнув руки для объятий. Долю мгновения помешкав, Владомир подошёл и обнял его. Он несколько мешкал, памятуя все события сегодняшнего дня: и своё странное волнение в сердце, и странное поведение Лесьяра. Однако, когда руки Лесьяра погладили его по волосам, на его душе всё снова стало ладно. – Я так рад тебя видеть… ты так вырос, пока меня не было… стал таким взрослым… – бормотал Лесьяр прямо ему в ухо, – я так по тебе скучал… От Лесьяра сильно пахло хмелем. Владомир не мог припомнить, чтобы когда-то чувствовал от его кожи этот запах, а теперь хмель смешался с запахом самого Лесьяра и это слегка дурманило Владомиру голову: захотелось зарыться носом ему в шею и просто вдыхать полной грудью до тех пор, пока он не сойдёт с ума от счастья снова просто так обнимать этого человека. – Прости, что выгнал. Дарьяна, она… ей… очень тяжело. Она хоть и выглядит как нежный цветок, но не любит, чтобы в плохие времена кто-то её видел, – Лесьяр снова устало приулыбнулся. Владомир немного помолчал, но в конце концов спросил: – А ты? Тебе… ты… ты как?.. Он почувствовал, как Лесьяр замер; случился тот самый вдох, от которого внутри Владомира всё сжалось. Всё счастье, буйным цветом успевшее расцвести в его душе, вмиг рассеялось, а ему на смену пришёл испуг. Он быстро отпрянул от Лесьяра, заглядывая тому в глаза. Но Лесьяр оказался быстрее: притянул его обратно в свои объятия, вновь уткнувшись носом ему в волосы. На некоторое время воцарилась тишина, однако Лесьяр ему всё-таки дал ответ: – Я в порядке. – Правда? – Мг-м, – раздалось после ещё одной короткой заминки, – давай не будем об этом… Лесьяр продолжал обнимать его, прижимая к своей груди, и Владомир не нашёл в себе ни смелости, ни наглости пойти против его просьбы, хотя на самом деле его душило очень большое желание услышать обо всём из уст Лесьяра… не чужие же люди, в конце концов! Владомир так и не решился, хотя несколько раз его губы приоткрывались, чтобы задать свой вопрос. Вместо слов его пальцы гладили Лесьяру спину, и сквозь тонкую ткань рубахи можно было почувствовать позвонки Лесьяра, а выше и его лопатки, мышцы, широкие плечи. Лесьяр его обнимал так долго и держал так крепко, что Владомир, закончив с «обследованием» спины Лесьяра, без задней мысли запустил пальцы ему в волосы... такие знакомые, мягкие, кучерявые, перепутанные от сегодняшнего ветра... Владомир испугался вдруг разлившегося обжигающего комка внизу его живота. Все тревоги вдруг мигом позабылись! Глаза его округлились: мама родная, какого… хуя! Его руки мигом разомкнули объятия… но Лесьяр держал его так крепко!.. Не в силах придумать как бы выкрутиться, он вдруг неожиданно для самого себя по старой детской привычке укусил Лесьяра и оттого перепугался ещё сильнее; от испуга по неосторожности он свернул зажжённую лучину со стола на пол и тут же, вывернувшись наконец из обнимающих его рук, стал её топтать носком своего сапога… В клети стало черным-черно. Владомир готов был поклясться, что Лесьяр не должен был ничего заметить, потому что испуг тут же свёл на нет неуместную выходку его тела. Однако, чтобы убедиться в этом наверняка, ему хотелось немедля увидеть лицо Лесьяра, что было невозможно в кромешной тьме… Но через некоторое время он услышал, как Лесьяр рассмеялся, а потом и сам Владомир рассмеялся вместе с ним. – Я собирался спать. Останешься? – спросил Лесьяр, и по его мягкому голосу слышалось, что он улыбался. – Расскажешь мне, что тут у тебя случилось за время моего отсутствия. – Мг-м, – только и смог из себя выдавить Владомир. С одной стороны от таких долгих объятий он был весь как на иголках, а с другой… дурак он что ли отказываться! Он услышал, как Лесьяр снял сапоги и залез на постель, а затем с колотящимся сердцем сделал то же самое. Неловкости как не бывало! Полночи Владомир всё говорил и говорил, и по мере своего рассказа его язык, до того скованный первой в его жизни смущением, стал потихоньку расплетаться, и его уже было не остановить. Он примирялся с тем, что были вещи, которые он пока не знал, как сказать, однако помимо этих вещей случилось много и всяких других, пусть и гораздо более пустяковых, но тем не менее непременно требующих того, чтобы быть сказанными вслух… потому что были уши, которым очень хотелось это рассказать. Буквально требовалось. И всё-таки это был его Лесьяр. Он этого так ждал, так по-детски радовался слышать его восклицания, его уточняющие вопросы, его какие-то маленькие жесты, которые говорили, что он весь во внимании, что он весь… он весь… – Владомир не знал даже, как описать то, что чувствовал – такая это была сильная привязанность, такая радость на душе, которая теперь сопровождалась ещё и приятным покалыванием в сердце… – Ты собрался жениться? О боги, я, конечно, слышал об этом, но… всё было настолько плохо? Владомиру самому было от этого смешно, но он не мог не подколоть: – Ты же буквально бросил меня! Что же мне было делать? Вот я и решил обустроить свою жизнь! Лесьяр прекрасно слышал шуточные нотки в его голосе, и потому рассмеялся. – Да, ведь четырнадцать лет – это тот самый возраст для женитьбы, – в шутку съязвил он в ответ. – Сколько хоть было твоей несостоявшейся невесте? Владомир почесал затылок, припоминая. – Лет может шестнадцать… – Шестнадцать? Пф-ф! – Лесьяр снова рассмеялся, и Владомир вместе с ним. – А я даже не помню её имени!.. Их тихий смех и разговоры не смолкали почти до самого утра, пока Владомир уже не стал клевать носом. Он затих, прижавшись носом к плечу Лесьяра, и закрыл глаза. Приятное ощущение спокойствия и умиротворения поселились в его душе, на сердце было спокойно и радостно, все беды и тревоги отошли на второй план, развязав Владомиру язык, будто пил вино не Лесьяр, а он. – А ещё я… я… – вдруг слетело с языка Владомира, и он замялся, но всё же осторожно продолжил свою мысль – у тебя бывало ли такое, знаешь… когда при виде одного человека сердце из груди выпрыгивает?.. Никогда не выпрыгивало, а тут вдруг… – Ого! – без задней мысли удивился Лесьяр, не нарочно прервав Владомира. – Так ты не иначе как влюбился! Сон как рукой смело, всё умиротворение пошло коту под хвост. Улыбка исчезла с лица Владомира, сменившись странным задумчивым выражением, которого Лесьяр в полной темноте никак не мог видеть. – Нет, я не… – снова замялся Владомир, но Лесьяр его не стал перебивать, давая его голове разложить всё по полочкам: он знал, что когда Владомир говорил о действительно волнующих его вещах, то от его говорливости не оставалось и следа, и он начинал безбожно запинаться, затрудняясь одновременно и говорить, и думать, – я не думаю, что это так… это не то. – Как же не то? Разве сердцу прикажешь? Владомир задумался. – Знаешь, я же очень прямой… Я же за словом в карман не полезу. Если бы я влюбился… так бы и сказал. Я же влюблялся, правда! И не раз! И все эти свидания за сеновалом, пока никто не видит, и признания, и подарки… Ах, сейчас покажу тебе, что мне дарили! – чуть ли не вскочил Владомир, но, вдруг вспомнив, что время позднее, а он не у себя в комнате, снова прилёг, – но это завтра, только напомни мне, а то забуду! У меня столько всякого есть тебе показать! И сводить тебя!.. Я же такое место сыскал, пока тебя не было! Там купаться – благодыа-а-а-ать!.. – сон снова стал брать своё, и Владомир зевнул. – Холодно уже, конечно, но летом… я тебя отведу! – Хорошо, обязательно отведи. – И ещё открылы-о-о-ось – сладко зевнул Владомир, – новое место у нас тут недалеко… там такие пряники продают! Уж не знаю, как хозяйка их лепит, но такое чудо! Я впеа-а-а-арвые такое видел, – Владомир спрятал очередной зевок в подушку. Он услышал, как Лесьяр тихонько ухмыльнулся себе под нос. – Ты уже засыпаешь. – Вовсе нет, – но тут, как назло, снова зевнул. Лесьяр прижал его к своей шее. – Спокойной ночи, Мирёныш, – прошептал ему на ухо Лесьяр, поглаживая по голове как маленького. – Мг-м. Спокойной ночи. Владомир чувствовал, как сильные руки прижали его к себе и обняли. Чужой нос зарылся в его волосы, и теперь от тяжёлого дыхания на макушке сделалось горячо. Весь сон, который уже дважды так близко успел подкрасться к нему, снова отступил. – Нет, – слегка замотал он головой, неразборчиво шепча себе под нос. – Это не то… будто что-то другое. – Что ты сказал? – Что скучал по тебе. – Я тоже, – Лесьяр потрепал его по волосам, совсем не имея понятия, что от этого нарастало в груди Владомира. В тот день Владомир ещё ничего не понимал, ему ещё только предстояло всё понять: кто был ему Лесьяр? Что это за странные чувства в его сердце? Почему он, такой наглый и бессовестный, так их испугался? И кто поможет ему разрешить все эти вопросы? Раньше он без раздумий мог с любой своей бедой обратиться к Лесьяру, чтобы тот помог ему рассудить, что к чему. Но теперь этот путь был заказан: само существование Лесьяра сейчас чудилось Владомиру неразрешимой задачей. Однако всё это было ему так приятно, так любопытно, так ново для его не знавшего доселе таких ярких чувств сердца, что Влад не сумел отказать себе в искушении тупо плыть по течению и наслаждаться приятными мгновениями такой уже ставшей непривычной заботы своего самого родного человека на свете. Отложив все свои переживания на потом, он заснул сном младенца, впервые за почти два года сладко вжимаясь носом в шею Лесьяра. Его Лесьяра.