Сказка о жаровом змее

О том, что было дальше, Владомир всеми силами старался не вспоминать, а если и вспоминал, то его аж выворачивало. Лесьяр не сдержал обещания прийти к нему в ночлежку. Он вообще больше не вернулся. Произошло то, что произошло. То, о чём Емельян сложил свою сказочку. То, что Владомир поправить так и не сумел. То, из-за чего он остался один и стал тем, кем стал. С тех пор, как они с Лесьяром встретились вновь, оба не поднимали вопрос об их отношениях: Лесьяр делал вид, что ему не до этого, и Владомир решил на первых порах Лесьяру подыграть, будучи уверенным, что рано или поздно они к этому обязательно вернутся. Однако время шло, а всё, что он наблюдал в свою сторону – это холодность Лесьяра, который никак не желал объясняться и не давал Владомиру объясниться самому, держа его от себя на расстоянии вытянутой руки. Внутренне Владомира это терзало: страх снова остаться в одиночестве леденил его душу, а дурное предчувствие с новым рвением вонзало когти в его грудную клетку. И вместе с тем не всё было так однозначно. Владомир слеп не был: иногда он ловил на себе встревоженный взгляд Лесьяра, иногда события складывались так, что Лесьяр о нём заботился, оберегал его, боялся за него. Было в Лесьяре то, что говорило Владомиру – он ему по-прежнему важен, он ему по-прежнему небезразличен. И Владомир хватался за эти крупицы тепла как утопающий – за соломинку. От всех этих превратностей их отношений внутренне Владомира бросало то в жар, то в холод. Быть рядом с Лесьяром в такой неопределённости, разговаривать с ним, касаться его превратилось для Владомира в самую настоящую каторгу, заставившую его сотворить одну глупость за другой. Глядя на неподвижно лежавшего в постели человека своими раскрасневшимися от усталости глазами, Владомир вздохнул и потёр пальцами переносицу. Он так долго держался! Так много старался! Его руки тысячи раз стирались до кровавых мозолей от упражнений, а язык – от тысяч приёмов и встреч, на которых он всеми правдами и неправдами добивался к себе расположения. И все усилия этих трёх с половиной лет теперь рухнули по его же вине! Поневоле слушая гам до сих пор не спящей в ночи Стрелицкой общины, он не мог придумать, как теперь поправить дело, которое собственноручно наделал, повинуясь своему страшащемуся вновь потерять Лесьяра сердцу. Ничего не приходило ему в голову. Пусто! Занимался рассвет. Владомир устало моргнул, а затем под тяжестью век глаза его закрылись. Кто так легко обвёл их вокруг пальца? Кому же Лесьяр умудрился перейти дорогу?.. * В тишине спящей горницы слышалось, как за окном пели разбуженные солнцем капели да раздавались неразборчивые далёкие голоса. И ещё карканье. Пробудившись, Лесьяр приоткрыл тяжёлые, будто бы налитые свинцом веки. Утреннее солнце сквозь пелену колдовства нагло просунуло свой луч в горницу и теперь слепило ему глаза, оставляя на лице Лесьяра длинные тени от его же ресниц. Поморщившись, Лесьяр прикрыл ладонью глаза и вздохнул. Он почувствовал, как с его лба на подушку сползло полотенце, и оставленный им мокрый след теперь приятно холодил кожу. Но едва ли холодок на лбу облегчал долю Лесьяра. Его тело ломило, кожа болела, чугунная голова еле-еле работала, и тем не менее он пытался припомнить всё: как сперва под водой было до жути темно и холодно, будто всё его тело пронзали ледяные иглы, а затем кто-то очень горячий вытащил его, крепко прижал к себе и знакомым голосом что-то говорил на ухо так, что дыхание опаляло ушную раковину, и всё тело неумолимо жгло, будто бы оно горело заживо, а дальше... Лесьяр отвернулся от палящего ему прямо в лицо солнца, глазами ища Владомира. По другую сторону его постели, прямо напротив окна в окружении кучи наваленных на лавке таких же мокрых полотенец и там же наставленных тазов с водой как раз и сидел Владомир. Прислонившись затылком к стене и слегка приоткрыв рот, он спал. Пока он не проснулся, Лесьяр рассматривал его, будто бы спросонья не узнавая: его помятую одежду, его всклокоченные распущенные чёрные волосы, багровевшие на его губах капельки спёкшейся крови, несвойственные ему синяки под глазами и бледное лицо – и от вида Владомира у него кольнуло в сердце. Неосознанно Лесьяр дотронулся пальцами до своих губ. – Блять, Влад… – беззвучно произнёс он. Голоса у него не было. Собравшись с силами, Лесьяр тихонько приподнялся на кровати. Однако не успел он сесть, как Владомир тут же встрепенулся, будто и не спал вовсе, и, округлив глаза, подскочил с лавки в его сторону. – Лесьяр! Ты проснулся! Как ты себя чувствуешь? Что-нибудь болит? – но Лесьяр ответить ничего не успел, ибо Владомир уже сел на край постели, обхватил ладонями его голову и притянул лоб к своим губам. – Горячий, жар ещё не спал… – сказал он, через некоторое время отпрянув. – Дарьяна велела как проснёшься дать тебе поесть, поэтому… – он окинул Лесьяра встревоженным взглядом, – сейчас принесу, погоди, – и вышел. В горнице стало тихо. Снова слышалось, как за окном пели капели да раздавались неразборчивые далёкие голоса. И ещё карканье, куда ж без него – видать, у грачей была какая-то особая любовь к подворьям Стрелицкой общины. Спустя некоторое время Владомир вернулся с котелком в руках, от которого поднимался пар. Вернулся он не один: вместе с ним зашла и Дарьяна, но, стоило ей переступить порог, как Владомир преградил девушке путь. – Обожди-ка немного, – повелел он, быстро прикрывая дверь. – Ой, и что я там не видела! Владомир поставил котелок на стол и стал глазами рыскать по горнице. – Ты как себя чувствуешь? Сможешь одеться сам? – спросил он, не прерывая своих поисков. Он совсем позабыл, что оставил Лесьяра в чём мать родила, ибо в попытках сбить жар всю ночь обтирал того влажными полотенцами. – Мг-м, – прохрипел в ответ Лесьяр, и от хрипа, который вышел из одного лишь звука «мг-м», Владомир вздрогнул, тут же позабыв что искал и уставившись на Лесьяра. Лесьяру пришлось прокашляться, чтобы хотя бы отчасти вернуть себе голос. – Всё в порядке, – уже чем-то более похожим на человеческий голос ответил он. – Какая-то одежда лежит на лавке прямо за твоей спиной. Владомир резко обернулся. – Да, да, это она… – сказал он, хватая её и подавая Лесьяру. Владомир был донельзя встревожен – Лесьяру впервые довелось его таким видеть. Его чёрные глаза будто бы не могли остановиться на одном предмете и вечно бегали в поисках чего-то до тех пор, пока не останавливались на одевающемся Лесьяре, чтобы потом убежать куда-то вновь; он всё переминался с ноги на ногу, словно был едва в силах стоять на месте ровно, и то и дело трогал свою переносицу и хмурился, в то время как желваки его ходили из стороны в сторону. Лесьяр видел, что Владомиру хотелось плакать. Что держал он себя в руках из последних сил. – Не стоит так волноваться, я скоро поправлюсь, – утешительно заверил его Лесьяр. Владомир остановил на нём свой взгляд. – Я знаю, – сухо ответил он, окидывая Лесьяра с головы до пят своими чёрными глазами. Вообще-то глаза Владомира были вовсе не чёрными: чёрными они лишь казались вкупе с его чёрными ресницами, бровями и волосами – на деле же они были тёмно-карими, а при ярком косом солнце, таком, как в это ясное утро, светлели ещё сильнее и становились похожими на густой горчичный мёд. Однако Лесьяр знал, что, когда Владомир был обуреваем неприятными тому чувствами или думами, зрачки его становились шире и глаза чернели. С тех пор, как они встретились, Лесьяр не то чтоб часто смотрел Владомиру в глаза; по возможности он и вовсе избегал его взгляда. Но ему и не нужно было поднимать глаз, чтобы угадать, что было у того на уме – Владомир оставался рядом с ним открытой книгой… до поры до времени. Теперь же Лесьяру пришлось кусать локти: он не ожидал, что в чёрных глазах Владомира могут отыскаться подводные камни, из-за которых изначальные намерения Лесьяра пойдут псу под хвост. А потому сейчас Лесьяр был растерян: для него стало новостью, что Владомир сумел так ловко обвести его вокруг пальца, и, пока Дарьяна осматривала Лесьяра, они с Владомиром то и дело сталкивались взглядами, думая каждый о своём. Глядя на Лесьяра, глаза Владомира переливались, будто янтарь. Медовый. Черный. Медовый. Черный. Медовый… И, как это бывает от приторности мёда, от такого взгляда Лесьяру становилось дурно. Или виною тому было предчувствие длинного тяжёлого разговора, которого он так старательно до сих пор избегал? Или же просто жар?.. Кто ж знал! Когда Дарьяна убрала руку с груди Лесьяра, то долго сидела молча на его постели. – Колдовство почти рассеялось… Влад, он спокойно спал? Владомир замотал головой. – Он бредил почти всю ночь. Бледнеть Лесьяру было некуда: он и так был белее скатерти – но лицо его вытянулось. – Бредил?.. Дарьяна оглянулась на Лесьяра. Когда Дарьяне не перед кем было красоваться и настроение её было смурным, то её милый девичий образ таял, и на смену ему приходила холодная рассудительность. В такие моменты они с Лесьяром были настолько похожи, что Владомиру казалось, будто бы Лесьяр и Дарьяна вылезли из утробы одной матери. – Да, мне тоже всякая ерунда в голову лезла под действием колдовства, – отвечала она Лесьяру, – видимо, оно так устроено. Имеет ли смысл давать тебе какое-либо лекарство? Тебе вроде как оно и ни к чему. – Нет, не нужно, спасибо. – Ну ладно, – девушка хмуро посмотрела на бледного Лесьяра. – Вообще у меня есть к тебе разговор, но я явно тут сейчас лишняя, – она многозначительно глянула на Владомира. – Только поговорите уже поживее, ибо вскорости сюда нагрянут стражники и сопроводят вас обоих к царю с царицей. Там за воротами общины назревает бунт, а всё потому, что народ знает, что тебя, – она вновь посмотрела на Лесьяра, – скрывают здесь, и теперь люди напуганы и требуют твоей показательной казни. А тебя, – посмотрела она на Владомира, – просят выдать как сообщника. И к Дарёну тоже у людей вопросы, так как в соревнованиях участвовал и он. А нас по-хорошему уже сто лет как ждут дома. Поэтому не тяните кота за яйца. Дарьяна поднялась с постели и вышла из горницы, не дожидаясь чьего-либо ответа. Она знала, что ничего нового или удивительного им не сообщила, однако, убедившись, что с Лесьяром действительно всё в порядке, на душе у неё стало спокойнее. Но вопросов к Лесьяру у неё оставалась уйма, и Дарьяна сомневалась, что Владомир в его растревоженном после последних событий состоянии сумеет сладить с человеком – пусть и когда-то очень близким ему человеком – который откровенничать с ним, очевидно, не желал. В горнице снова стало тихо. Снова слышалось, как за окном пели капели да раздавались неразборчивые далёкие голоса, которые, оказывается, были приурочены к назревающему бунту. И ещё птицы. Грачи. Много грачей, и они все, сука, каркали. Из-под приоткрытых век Лесьяр сонно наблюдал, как Владомир молча стоял у стола, поджав губы и постукивая костяшкой по столешнице. Он всё ещё хотел плакать, но держался. Вообще Владомир на памяти Лесьяра плакал редко; мало вещей в мире были способны довести его до слёз, и Лесьяр, зная, что является как раз таки одной из этих вещей, чувствовал себя виновато. Что угодно, только бы не видеть, как Владомир плачет. Но, на его счастье, чувство вины было сглажено отвратительным самочувствием и ломотой во всём теле; они вообще не давали ему по-человечески собраться с мыслями, однако так было ровно до тех пор, пока Владомир не открыл рот. – Кстати, я сплёл тебе новый ремешок, – глухо начал он. – Старый, видимо, спал с твоей руки. Что-то внутри Лесьяра ёкнуло: сердце замерло, рука тут же вцепилась в запястье – он обнаружил, что ремешка на его руке действительно не было. Тогда серые глаза округлились и в неверии и каком-то ужасе уставились на Владомира, который уже подошёл к Лесьяру и взял его одной рукою за запястье, а второй вытащив из-за пазухи новый тоненький ремешок. Обматывая его вокруг запястья Лесьяра, Владомир грустно ухмыльнулся. – Не переживай так, мои волосы не зубы, уж точно отрастут. Лесьяр стоял, как громом поражённый. Он медленно поднёс руку с ремешком к глазам. Вместо растрепанной косички из выгоревших волос на его руке теперь красовалась плотно сплетённая тонкая косичка из тёмных, цвета воронова крыла, блестящих как шёлк жёстких волос, обмотанная вокруг его запястья и закрепленная красными нитками. – Лесьяр, я знаю, ты бы не умер от какого-то переохлаждения и колдовства, – продолжил Владомир. – Знаю, почему Дарьяне не имеет смысла давать тебе лекарство. Знаю, что мне не стоит об этом волноваться. Это тебя не убьёт, потому что… ты уже мёртв, – Владомир тяжело вздохнул, и слёзы заблестели в его глазах. – И я знаю… я знаю, что ты жаров змей. И что ты жаров змей по моей вине – я тоже знаю. Но тем не менее я не могу о тебе не волноваться. Не веря своим ушам, Лесьяр молча смотрел на Владомира. Он будто наконец-то очнулся ото сна. Его брови взлетели на лоб, потрескавшиеся сухие губы глупо приоткрылись, лицо оставалось бледно. – Ты думал, что я не знаю? – угадал его мысли Владомир. – Но как я могу не знать, если я и был тем, кто закрыл тебе глаза? Владомир почувствовал, как дрогнули руки Лесьяра. Весь в напряжении, Лесьяр не сводил с него глаз; его взгляд, ошарашенный, перебегал от одного глаза Владомира к другому. – Как ты?.. – Нашёл тебя? – продолжил за него Владомир. – Не знаю. Я даже не знаю, почему именно решил пойти тебя искать, не знаю, как это произошло… Я ждал тебя в ночлежке, ждал долго и в какой-то момент понял, что ты не придёшь. Я не находил себе места… ноги сами понесли меня прочь из общины. Казалось, будто я снова очутился в том кошмаре, который мне снился, когда я в детстве попался в лапы лешему: я бежал по лесу и был уверен, что ты бежишь впереди, что я вот-вот тебя догоню… И так я оказался на капище, – Владомир почувствовал, как Лесьяр снова резко вздрогнул; он действительно был в ужасе и теперь не находил в себе сил скрыть этого, однако Владомир продолжил, неотрывно глядя в его круглые серые глаза, в которых наконец-то увидел не холод, а нечто живое. – Такое старое. Вокруг горели костры. На земле были написаны заклинания. Посередине капища был вкопан кол, тоже весь в заклинаниях. А на колу ты… вернее то, что от тебя осталось… весь в чёрных струпьях. Уже холодный… Лесьяр молчал. И Владомир замолчал тоже. Перед его глазами поневоле появилась картина, которая тогда разделила его жизнь на до и после. Обмякшее холодное искорёженное тело, застывшая кровь, окрасившая кол и землю вокруг него алым, и запрокинутая кверху голова с открытым в немом крике ртом и широко распахнутыми серыми глазами, устремлёнными в то самое бескрайнее звёздное небо, о котором он так нежно рассказывал Владомиру тем вечером. Прокашляв комок в горле, Владомир продолжил: – У меня не вышло тебя снять. Кол слишком глубоко вошёл в тело. Пришлось голыми руками рыть землю и толкать, пока кол не упал... Знаешь, с каким звуком трупы падают о землю? Мне этот звук ночами снился, – чёрные брови взлетели вверх. – Он мне везде мерещился как гребаное проклятье. А после этого ты превратился в пыль прямо у меня в руках и исчез. Владомир замолчал снова. Он смотрел на Лесьяра в упор, его подбородок и губы дёргались, и он их через слово поджимал, чтобы не разреветься. Слишком громко стоял в ушах звук падающего на грязную землю тела, слишком отчётливо в запахе каждого костра ему мерещился запах того капища, слишком хорошо помнили его руки, как держали тот холодный труп. Тогда Владомир ещё не верил своим глазам. Это опять леший – считал он – заставляет его видеть кошмар. Это не могло быть правдой. Лесьяр – его Лесьяр, самый сильный, самый смелый, самый лучший – не мог умереть. Это же попросту невозможно! Это могло случиться с кем угодно, но не с Лесьяром! Но холодное тело в его руках было таким по-настоящему тяжёлым, что Владомиру едва удалось затащить голову Лесьяра себе на колени. Он долго смотрел в эти потухшие глаза – и не узнавал. Только вьющиеся непослушные волосы в свете костров отливали таким родным золотым цветом. «Лесьяр, проснись… Ты обещал прийти ко мне… Я же… ты же…» Однако тело в его руках оставалось безмолвным. Никто его не слышал. Лесьяр был глух. Лесьяр был нем. Лесьяр был слеп. Лесьяр был… мёртв. И только лес – единственный слушатель его слов – гнетущим шелестом будто отвечал Владомиру: «Лесьяр ушёл… ушёл… ушёл…», а костры – единственные свидетели этой сцены – противным треском будто вторили лесу: «В руках труп… труп… труп…» Наконец-то в лесу из того сна, который ему снился у лешего, Владомир догнал Лесьяра. И стоило этому случиться, как Лесьяр рассыпался пеплом прямо у него в руках. Серебристый пепел прошёл сквозь испачканные землёю пальцы, а ветер подхватил и понёс его мутной дымкой высоко в небо, оставив Владомира с пустыми руками. От гнёта тяжёлых воспоминаний по щекам Владомира полились слёзы. Он не ревел, нет, но слёз уже сдержать не мог, а потому стоял прямо перед Лесьяром и шмыгал носом, крепко сжимая в своих руках его руки. – Я не помню, что было дальше. Я вообще больше ничего не помню кроме того, что уже тебе рассказывал, – он вдруг отпустил руки Лесьяра и стал расхаживать по горнице туда-сюда, задрав голову и утирая рукавами слёзы. – Всё что я помню – это снова сон. Я снова и снова бежал за тобой, снова и снова оказывался на том грёбаном капище, снова и снова снимал тебя с того кола, снова и снова слышал тот звук костров и падающего на землю тела. Это сводило меня с ума, Лесьяр! Я каждый раз бежал и молился всем богам, чтобы на этот раз я успел! Каждый раз бежал и надеялся, что в этот раз я тебя спасу, в этот раз я увижу тебя живым, в этот раз я хотя бы услышу твоё последнее слово, последний вдох… пусть хотя бы ты не будешь холодным!.. Но каждый раз я не успевал. И всё снова и снова по кругу. Владомир помолчал прежде, чем снова продолжить, наворачивая круги по горнице. – Однако однажды сон прервался. Когда я в очередной раз бежал за тобой по лесу, я вдруг упал. От падения было невыносимо больно, будто бы мне разом сломали все кости, а в груди от сердца, – резко остановившись у окна и поглядев прямо в глаза Лесьяру, он приложил обе руки к своему сердцу, – стал разливаться жар. Я звал тебя, я кричал твоё имя, покуда не сорвал голос и силы не оставили меня. Однако, когда нашёл в себе силы что открыть глаза… я наконец-то увидел тебя. Это точно был ты. Ты стоял там, – говорил Владомир, зная, что Лесьяр знает, о каком «там» идёт речь, – в дверях. Глаза твои горели, и вся кожа – всё, будто бы звёздная пыль, будто бы тот самый серебристый пепел, то самое змеиное колдовство… Твоя душа вернулась ко мне. Её притащил жаров змей. Зеленоборская община. Лекарские палатки, в которых однажды Владомир чуть было на глазах у всех не поцеловал Лесьяра. Это случилось там. Там лежал Владомир после своего обряда становления, потому туда же Владомир и призвал жарова змея, едва ли стоило его сходящему с ума от повторяющегося по кругу кошмара сознанию в первый раз очнуться. – Сон, которому, казалось, конца-края не будет, к той поре уже достаточно свёл меня с ума. Стоило мне увидеть тебя, как моё сердце запылало от жара так, что я перестал чувствовать боль сломанных костей. Тоска разъедала мне сердце, – брови Владомира сошлись домиком над его переносицей, вкупе с раскрасневшимися глазами и носом вид его был жалок. – Хотелось коснуться тебя. Хотелось поцеловать. Хотелось… убедиться, что всё увиденное на капище было сном, что на самом деле я дождался тебя в ночлежке! Что ты пришёл ко мне, как и обещал! В душе моей поселилась уверенность, будто если я не сделаю всего этого, то ты исчезнешь навсегда, и потому, стоило мне увидеть тебя, как меня буквально потащило к тебе. Но у меня не было сил. Любое движение было невыносимой мукой. Я помню, как упал с кровати, помню, как тщетно пытался доползти до тебя… Я тянул к тебе руки, а ты стоял в дверях, и деревянный косяк разлетался щепками под твоими пальцами – так крепко ты в него вцепился… чтобы не дать жарову змею притронуться ко мне. Лесьяр наблюдал, как у Владомира у самого пальцы неосознанно схватились за подоконную доску и ногтями царапали её поверхность. «Защитить Владомира, защитить Владомира, защитить Владомира…» – глядя на царапины заклинанием пронеслось у него в голове, будто он снова очутился в лекарских палатках Зеленоборской общины, а вовсе не стоял здесь, в Стрелицкой, и не выслушивал Владомира, который был уже не в состоянии остановить лившийся из его рта поток слов. В тот день Лесьяру и впрямь пришлось действовать быстро и положиться на две вещи: на удачу и глупость жарова змея. – Но ничего не произошло: в какой-то миг жаров змей пощадил меня, и жар в моей груди унялся, – Владомир отпустил подоконную доску и стал медленно приближаться к Лесьяру. – Ты подошёл ко мне. Ты поднял меня с пола, уложил в постель; ты провёл рукою по моим волосам. И поцеловал. Но твой взгляд был таким же холодным и пустым, как сейчас, – он остановился нос к носу перед Лесьяром, заглядывая тому в глаза. – Затем ты ушёл. И больше я тебя не видел. Лесьяр молчал. Молчал долго, не находя, что сказать. – Прости, мне жаль, – в конце концов промолвил он. – Жаль? – глаза Владомира округлились в замешательстве. Он схватил Лесьяра за плечи, не веря своим ушам; слёзы тут же отступили от его глаз, и им на смену пришёл ужас. – Лесьяр, почему ты извиняешься?.. Лесьяр поджал губы. Лицо его резко похолодело. Он ничего не ответил, и Владомир, осознав, что ответа на свой вопрос не получит, крепче сжал его плечи. – Ты сделал всё, чтобы я счёл это за сон, за плод своего воспалённого горем воображения. Разве может такое быть, чтобы жаров змей приходил к своей жертве один лишь раз: я же тебя не прогонял, так с чего бы змею не прилетать ко мне каждую ночь, дабы полакомиться моей свихнувшейся от горя душонкой? Али не по вкусу она ему пришлась? Что ж, у тебя вышло надуть меня, – Владомир отпустил плечи Лесьяра и вернулся к расхаживанию по горнице; казалось, извинение Лесьяра разбудило в нём какую-то доселе спокойно себе спавшую злость и теперь она по чуть-чуть выливалась наружу; глаза его сделались чёрными. – Я действительно счёл это сном. По первости. Ведь у меня в голове никак не сходилось: как тебе удалось остаться в сознании, ежели ты действительно стал жаровым змеем? К тому же ни единый заклинатель, ни единый лекарь ни разу за всё это время не обнаружил во мне и в помине никакой одержимости! Вот только кто бы мне объяснил все последующие сны? Это тоже я должен был счесть за воспалённое воображение? Каждую ночь мне снилось, как «я» по ту сторону пелены сплю с тобой, и каждый раз, стоило мне очнуться ото сна, как в паху становилось больно так, будто я получил удар молотком по яйцам. Лесьяр, пусть я и не обучался заклинательству, я не настолько глуп, чтобы не суметь понять, что мои сны не сами собой взялись из ниоткуда! Владомир сыпал словами как из мешка горохом, будто бы страшился не успеть выговорить всё, что хотел, и оттого, забывая дышать, задыхался от потока собственных речей. Однако Лесьяр, может, и вовсе не желавший его выслушивать, с вниманием и терпением ловил каждое его слово. – Знаешь… библиотека в Зеленоборской общине крайне скудна, – заявил вдруг Владомир. – Зато в Стрелицкой о всех змеях написано так много, что спустя пару лет подозрений я, очутившись в здешней библиотеке, без труда разузнал, что со мною происходит. Тебе повезло, что жаровы змеи глупы. Бедняга жаров змей каждую ночь, когда моё сердце по тебе тосковало, откликался на мой призыв, однако кто-то во время призыва подсовывал ему под нос часть моих жизненных сил, и змей, будучи созданием глупым, принимал это за самого меня, отчего и до меня в итоге не долетал. А какую часть человеческого тела можно отрезать, забрав при этом часть жизненных сил души?.. Лесьяр, ты очень спешил, когда срезал с моей головы волосы? Лесьяр это и сам помнил. Он делал всё быстро, у него не было времени медлить и думать, как поступить. Мало того, что его пугало свести Владомира с ума; мало того, что его пугал вид Владомира, ведь Лесьяр и подумать не мог, что тот прошёл обряд становления, – так ещё и он не был хозяином телу, к которому насильно привязали его душу. Он едва удержал змея, не позволив тому и пальцем дотронуться до души Владомира, а затем быстро срезал с головы Владомира прядь волос, прежде чем рассеяться в пыль и исчезнуть. – С тех пор жизнь стала кошмаром наяву: таким кошмаром, что я едва ли помню первый год жизни без тебя. Но мне помогали жить две мысли: первая – я возжелал найти тебя. А вторая… – Владомир замер на месте. Он помедлил, глядя на Лесьяра и ожидая, что услышать это придётся тому не по душе, – отомстить за тебя. Глаза Владомира горели. Несмотря на яркое солнце, они были чёрными, как ночь. А чего ещё Лесьяр ожидал после того, как долгие годы Владомир спасался лишь тем, что мучил себя упражнениями, представляя, как именно убьёт всех, кто хоть на малость причастен к убийству Лесьяра; мучил так, что по прошествии двух-трёх суток непрерывных занятий замертво падал в ночлежке, которую теперь не грели заклинания Лесьяра, которая теперь в любую погоду нещадно промерзала, и спал там беспробудно покуда спалось, ибо только так у него была возможность за ночь не увидеть ни одного сна. Однако тоску из сердца не выгонишь. Она разъедала ему сердце, мучила, кровоточила, и в конце концов Владомир сдавался. Ложась спать в одиночестве в ночлежке, он звал Лесьяра. И жар расплывался в его сердце, и тоска отпускала, и появлялась пелена перед глазами, а за пеленою два человека. Владомир бы продал душу за то, чтобы взаправду быть одним из них. Ах, если бы он только знал кому продать душу!.. Но затем он просыпался. С болью в паху и ещё большей болью в горячем как уголь сердце от нескончаемой тоски и одиночества. – И после этого всего ты предлагаешь мне отказаться от мести? Ты правда думаешь, что я смогу со спокойной совестью жить дальше? Зная, что те, кто обязан понести ответственность за твою смерть, где-то счастливо поживают в этом мире и в ус не дуют? Ты предлагаешь мне спустить им это с рук? Если бы со мной поступили так же, если бы моя судьба стала твоей – ты бы смог закрыть на это глаза? Ты бы смог оставить в покое тех, кто меня убил? Воцарилась тишина. Всё, что Владомир так долго хотел излить на Лесьяра, наконец-то получило выход. Плотину прорвало. Чем дольше Владомир говорил, тем меньше следил за словами. – Лесьяр, ты бы поступил так же, как и я. Ты бы убил их всех и отдал бы всё, чтобы вернуть меня к жизни вновь. А потому не уходи. Я не отпущу тебя. Я не смогу снова привыкнуть жить без тебя! Моё сердце не выдержит!.. Ты даже представить себе не можешь, какое облегчение оно испытало там, в Девичьей деревне, стоило только мне тебя увидеть! Я и сам не сразу понял, что именно внутри меня вдруг заставило твёрдо убедиться, что Ладушка – это ты. Но знаешь, причина очевидна, – он взял руку Лесьяра и приложил к своему сердцу. – Увидев тебя, жар из моего сердца, жар, к которому за три с половиной года я так привык, вдруг взял и исчез. Тоска рассеялась. Боль унялась. Мои сны прекратились стоило тебе оказаться рядом со мной. Тебе же они тоже больше не снились? Видишь, колдовство жарова змея на нас с тобой не работает: это волшебство, что тебе удалось вернуться в сознание, а не превратиться в нежить; это волшебство, что какой-то там жаров змей не сумел сломить ни твоё, ни моё сознание; это волшебство, что ты снова рядом со мной и я могу тебя видеть своими глазами, слышать своими ушами. И я молюсь всем богам, чтобы впредь оно так и было! Лесьяр, если ты хотел уйти из-за того, что я сойду с ума от твоего присутствия рядом, то даже не думай! Лесьяр и глазом не моргнул; он терпеливо слушал – собственно, выбора-то у него и не было: Владомир бы его сейчас никуда и ни за что не отпустил. Владомир всё говорил и говорил, ни на миг не смолкая. Ух сколько ж у него внутри накопилось того, что теперь рвалось наружу! Однако чем дальше он говорил, тем яснее сам себе противоречил: буквально всё в его помыслах было пропитано одним лишь Лесьяром, буквально вокруг одного Лесьяра крутился мир Владомира… будто бы Лесьяр был для него обожаемым богом, чей образ затмил его разум и молитвам которому он посвятил свою жизнь. Пусть колдовства между ними никто и не сумел рассмотреть за эти годы, но оно определённо было, ибо чем же объяснить то, что Лесьяру приходилось носить на запястье вплотную к коже его волосы? А это значило, что Владомир… – Жаров змей ни за что с ума меня не сведёт, зато я точно сойду с ума если ты снова уйдёшь! Поэтому не тревожься за меня почём зря!.. Тогда, когда мы пускали в небо стрелы, я хотел сказать тебе, что теперь у тебя есть какое-никакое место, куда ты можешь вернуться: уже больше года Зеленоборская община сотрудничает со Стрелицкой. Здесь ты будешь в безопасности. Пусть и относительной… я всё ещё… всё ещё не могу тебя защитить совсем ото всех напастей. Но это всяко лучше, чем ничего. Я не смогу ещё раз потерять тебя. Я бы хотел, чтобы ты здесь остался. У Стрелицкой общины свои на тебя планы, но уже само наличие тебя даёт им преимущество. Я хочу этим воспользоваться. Но я не понимал, как именно уговорить тебя остаться здесь, и потому… поставил и тебя, и себя в ужасное положение. Мне жаль. Я правда искренне хочу перед тобой за это извиниться, и в то же время хочу, чтобы и ты меня понял. Как ты меня ни уговаривай, я не смогу сидеть сложа руки. Я выясню всё про тот пожар, и про Житецк, и про Емельяна, и про то, что случилось вчера. И я клянусь тебе, что собственноручно убью всех, кто причастен к твоей смерти и кто до сих пор портит тебе жизнь! Наконец-то Владомиру удалось объясниться. Стоило ему облегчить душу, как стало дышаться в разы свободнее. Гора из невысказанных чувств упала с его плеч и рассыпалась на мелкие камушки. Несмотря на красноту век, теперь глаза его и впрямь посветлели: отражая солнечный свет, они давали тёплый лучистый медовый отлив. Тяжело дыша, Владомир положил голову Лесьяру на плечо и поглаживал его руку, которую всё ещё прижимал к собственному сердцу. Очень горячую руку. Он отчасти уже смирился с тем, что Лесьяр ему не говорил ни слова. Пусть так. Владомиру и раньше не особо-то требовалось одобрение с его стороны прежде, чем совершить какой-нибудь поступок… или проступок. Однако Владомиру так сильно не хватало того родного ему тепла и любви, что он не мог не держать у сердца хотя бы эту горячую руку и лелеять надежду, что рано или поздно он добьётся своего. Он защитит Лесьяра. Никто – ни друг, ни враг – и пальцем Лесьяра не тронет. Владомир не позволит. И уж тем более ни о какой казни речи идти не может. Разбежались! Пусть Лесьяр и мёртв, но если кто на него покусится – Владомир не оставит от них и мокрого места! Он сам казнит нахуй всех! – Владомир, – раздался вдруг хриплый голос у него над ухом. – М-м? – Кому ты рассказывал о том, что видел меня мёртвым? – Никому, – замотал головой Владомир, крепче прижимаясь носом к шее Лесьяра. Вдруг тут он почувствовал, как вторая рука Лесьяра легла ему на плечо. – Тогда я хочу, чтобы ты меня казнил. ОТ АВТОРА: Я: радуюсь, что наконец-то сюжет вернулся к настоящему. Также я: ебашу главу на 5к слов, состоящую буквально из одного лишь монолога главного героя о прошлом. Вообще капец сложно было писать эту главу. В духе «впихнуть невпихуемое». Я ещё при написании первых глав СоЖЗ определила для себя комфортный объём текста в 3-5к слов на главу и стараюсь придерживаться этих рамок. Однако иной раз вместить одну мысль в этот объём, мягко говоря, не выходит. Это как я пыталась вместить прошлое в 2-3 главы, а вышло мать их 11. И почему так получается?..