Сказка о жаровом змее

День да ночь – сутки прочь. И вот не успел никто и глазом моргнуть, как наступила та неприглядная, грязная пора ранней весны, в которую песенники поют о любви и капелях, а прочие чуть более приближенные к мирской жизни люди от всей души матерят за насквозь промокшие от луж сапоги да оттаивающий навоз по обочинам. Однако в это раннее утро какие-то там мокрые сапоги да навоз не погнушили белгородцев собраться на площади перед царским дворцом, а песенники – на то они и песенники – позабыв о капелях, толкались там да сям, голося: – Расступись, честной народ, Навостри ты уши: Царского указу Нам потребно слушать! Должной платы головой Страшного злодея Ждёт с утра народ честной! Так казним же змея!.. Оттого площадь перед белыми стенами Белгородского дворца утопала в гуле. Нетрудно было догадаться, что привело всех этих людей сюда. Над площадью, прямо у белокаменной стены, громоздко возвышался деревянный помост. От помоста сажени на четыре вверх вздымались два высоких столба, между собой соединённые перекладиной, посередине которой была перекинута верёвка. Под верёвкой, у плахи, представлявшей собой связанную охапку брёвен, стояло два человека. Ожидая приказа, один из них – палач – явно скучал, расхаживая по помосту, посвистывая себе под нос и временами отвечая что-то на выкрики толпы. Второй же человек стоял неподвижно. Солнце отливало в его золотых волосах, непокрытых шапкой, ветер надувал парусом его неподпоясанную рубаху. Его руки-ноги были закованы в кандалы, но, казалось, их тяжесть была ему нипочём, ибо спину он держал ровно, плечи расправил широко, а взгляд его оставался равнодушен, будто виселица для него – раз плюнуть. Глядя на него, на его равнодушие и смирение, народ недовольно гудел, шипел, как ощетинившаяся кошка. Над помостом был сооружён ещё один помост повыше, но поменьше; когда на него взобрался глашатай и, развернув принесённый им свиток, поднял руку вверх, народ тут же стих. Глашатай стал читать: – «Именем царя. Благодаря совместной работе Стрелицкой и Зеленоборской общин, а также поддержке их со стороны Дивноморского и Лихолесского царств двумя днями ранее, во время проведения Белгородских соревнований, был пойман преступник, доселе числившийся в мёртвых. Имя ему Лесьяр Нечаец. Путём проведения допроса разбирательство показало, что обвиняемый, которому три с половиной года тому назад удалось избежать смерти, теперь имел намерения сотворить ту же расправу с Дивноморским царством и его землями. Обвиняемый вину не отрицал, и посему царём Дивноморья было принято решение наложить на обвиняемого заклятие запрета. Благодаря долгой работе Стрелицкой общины в области борьбы со змеями и змеиным колдовством, данное заклятие более не позволит тому никогда в жизни пользоваться его колдовскими силами…» Народ, жадный до, как ему искренне кажется, правосудия, разинув рты, охая и ахая, внимал каждому слову. Ну и не важно, что вовсе не в правосудии было дело, а в жажде успокоения своих страхов, в жажде зрелищ и сплетен, в жажде своим громким голосом безнаказанно распоряжаться чужой жизнью. Но попробуй скажи это вслух – без языка останешься! Испуганные люди глухи к голосу рассудка, ибо дальше носа своего не видят ни зги… не могут али же не хотят? – да кто ж их знает! Зато вполне себе дальше носа видели те, кто стоял на площадке под сенью тяжёлых парчовых навесов и с высоты взирал на всё это зрелище. Владомир едва держал лицо, стоя подле царицы. Всё это было бредом. Полнейшей выдумкой для успокоения народа. Не было никакого заклятия запрета. Вернее, заклятие-то такое было, но это был не более чем магический заслон. Из заклинателей кто как только его ни использовал: такие заклятия стояли во всех воротах общин, не пуская чужаков внутрь, в богатых домах, защищая от воров, и даже использовались заклинателями, когда требовалось защитить своё тело в бою от ударов, образуя заслон на уровне кожи, защищавший от увечий. Всё это заклятия разного уровня навыков и сил, а потому «заклятие запрета» было понятием сильно растяжимым. И вот сейчас всем – и простому люду, и сведущему в заклинательстве – преспокойно на уши вешали лапшу, что вокруг тела Лесьяра якобы поставили такой заслон, только работал он не как защищающий его от сил извне, а ровно наоборот, не давая собственным силам Лесьяра выйти наружу, но при этом оставляя его уязвимым к любому удару со стороны. Однако, как было сказано выше, это всё ещё оставалось бредом – не было даже этого наложено на Лесьяра. И тем не менее грудь Владомира холодела от бессилия. Неужто нельзя никак обойтись без этого?.. Но время назад не отмотаешь – Лесьяр сумел склонить его к этому решению, и вот как это случилось. Сразу после того, как Лесьяр предложил его казнить, сразу после того, как Владомир, заслышав это, вспылил, и единственное, что вылетало с его губ, было нескончаемое «НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ!..», Лесьяр оборвал его крики. – Владомир, посмотри на меня, – так тогда сказал Лесьяр, которому пришлось крепко зажать его лицо своими ладонями, но затем он вдруг одёрнул руки, будто бы обжегшись о чужие щёки. Владомир, конечно, и так на него смотрел, однако, поглощённый нахлынувшим недовольством, на здравое мышление способен не был, заставляя Лесьяра сожалеть, что не подумал о том, что не стоит огорошивать Владомира. – Влад, ну же! Соберись! – он поджал губы; его горло будто бы всю ночь драли коты, и говорить чётко и убедительно причиняло ему боль. – Что мне будет от какой-то там казни? Я и так мёртв! Я нежить, и убить меня способен только заклинатель, и то способен ли, ежели до сих пор никто ничего во мне подозрительного не обнаружил? Я сам не уверен можно ли вообще меня теперь убить! Владомир тяжело дышал. Лесьяр умело ломал его упрямство, он хорошо знал за какие ниточки надо дергать. Однако Лесьяр не учитывал того, что заговорить зубы не познавшему мир подростку – одно дело, а вот заговорить зубы человеку, по уши погрязшему в затее его спасти – совсем другое. – Нет! Я сказал нет! Чтобы я убил тебя? Сам? Я сейчас что, с воздухом разговаривал? Я не смогу… не ещё раз видеть… Углядев, что Владомир вот-вот был готов снова зареветь, Лесьяр подошёл к окну и уставился наружу. Грачи противно громко каркали, но тут вдруг, чего-то испугавшись, с криками взмыли ввысь и улетели прочь. Только тогда Лесьяр продолжил. – Моя казнь обелит тебя. Ты останешься вхож везде, где пожелаешь. Доверие к тебе как к заклинателю возрастёт, имя общины снова станет на слуху в положительном ключе. Разве не таков у тебя уговор с главами? Разве не потому они дали тебе звание старейшины и попустительствуют твоей самодеятельности? – Владомиру нечего было ответить, Лесьяр был прав. – Если ты сейчас не выступишь против меня, то все твои усилия действительно полетят прахом. Что толку от того, что ты вцепился в мою непогрешимость, как ребёнок – в материну юбку? Не хочешь убивать меня сам – хорошо, пусть это сделает кто-то другой. Но выступить сейчас против меня – это единственный для тебя способ выйти сухим из воды при том, что ты сам эту кашу и заварил, – он помолчал. – Я больше не смогу принять за тебя наказание, Владомир. Как бы ты ни упрямился, как бы ни противился брать на себя ответственность, тебе придётся эту кашу расхлёбывать самому. Владомир перестал плакать. Как же его каждый раз злила холодная рассудительность Лесьяра, которая не терпела возражений! Разве казнь – это один удар по шее? Как бы не так! Да даже на один удар рассчитывать Лесьяру не приходилось: казнь от топора ещё заслужить надо, а заслуг у него перед Дивноморским царством не было, да и толпа осталась бы недовольна. Тогда как будут казнить его?.. Только не кол! Только снова не кол!.. Кулаки Владомира сжались до хруста. – Ты прав. Я не хочу брать никакую ответственность за содеянное. Однако наша ли вина в том, что кто-то устроил тебе западню? Почему мы с тобой должны отвечать за то, что на чужой земле на нас покусились? Стрелицкие заклинатели и без нас справились со змеиным колдовством – ни одна его крупица за нами угнаться не смогла, когда они подоспели и помогли мне вытащить тебя. По какой-то причине это колдовство совсем не такое, как то, что уничтожило часть Лихолесья. Оно слабее. И самое важное: оно – не твоих рук дело… – Стой-ка… Они справились? – Да! В том-то и дело, что да! – Стрелицкие заклинатели? – Да там были все! И старейшины, и даже царица! Ещё бы они не справились! – Владомир помолчал, наблюдая, как Лесьяр переваривал эту новость. – Мне жаль, что я давеча расстроил тебя своим безрассудным поведением, но почему мне должно быть не наплевать на мнение посторонних людей? Почему здесь и сейчас, когда они по своей глупости оборотились супротив тебя, я должен подыграть им, отдав тебя на их суд? Это не наша с тобой беда, а беда царя с царицею, и как союзник я рад протянуть им руку помощи, ежели они попросят. Однако трогать тебя я не позволю! – А чего ты этим добьёшься? Ты не лучше этой толпы: они бунтуют и страшатся моего присутствия, оттого и желают моей погибели, а ты, наоборот, страшишься моего отсутствия, и оттого не готов позволить и волосу с моей головы упасть, не видя, что своим упрямством сам себе роешь яму. Не только обычные люди ополчились против тебя. Думаешь, сведущие люди, чьего расположения ты так отчаянно добивался, возьмут и закроют на твой проступок глаза? Думаешь, твоё упрямство поможет тебе продолжить копать под Емельяна? Если действительно твоя цель – месть, тогда, упрямясь, ты сам себе противоречишь. Как ты всему Белгороду здесь и сейчас докажешь, что вчерашнее змеиное колдовство было не моих рук делом? То-то и оно, что никак. А замарав сегодня своё имя мною, ты лишишься звания, поддержки и этим усложнишь себе зада… – Моя цель не только месть, – Владомир сказал, как отрезал; ему было тяжело слушать, как голос Лесьяра хрипел, с каждым предложением становясь всё глуше от колдовства, растерзавшего его горло. – Моя цель – и ты тоже. Твоя жизнь, твоя целостность, твоё присутствие рядом. – Тогда чего же ты страшишься? Ты и сам знаешь, что казнь не способна меня убить. Я буду цел и невредим, даже если меня изрежут на тысячу кусков. – И что с того? Оборотившись нежитью, вместе с жизнью ты и чувств лишился тоже? – Сейчас, – начал он, – не об этом речь… – Погоди, не уходи от ответа!.. – Ты прав. Я ухожу от ответа, и причина этому то, что ты упрямишься как ребёнок, который не хочет глотать горькое лекарство, а мои ответы лишь пуще подстегнут тебя упрямиться. Лесьяр прокашлялся. Владомир не сводил с него глаз. Как заклинатели они с Лесьяром, очевидно, придерживались слишком разных мнений. – И что же ты считаешь правильным? Как же мне, по-твоему, следует поступить? Ну допустим я позволю тебя казнить, а дальше что? Лесьяр вздохнул. – Не лезь больше в это дело. Выйди из этого заговора. Я просил тебя об этом, но ты меня упорно не желаешь слышать, – Владомир уж было открыл рот, чтобы непременно вставить своё слово поперёк, но Лесьяр поднял палец, призывая его не противоречить, и Владомиру пришлось проглотить свой порыв. – Это первое. – А второе? – Надо избавить тебя от гнёта жарова змея. Теперь же Владомир не просто не проглотил свой порыв – он буквально взревел: – НЕТ! Тогда ты умрёшь! Его крик ударил Лесьяра по перепонкам, но на лице последнего это никак не отразилось. – Я и так мёртв. – НЕТ! НЕТ! – Владомир всплеснул руками. – Нет-нет-нет-нет-нет! Если ты мёртв, то кто сейчас передо мной?! Даже если тело твоё мертво, ты-то здесь! Кто же сейчас со мной тогда разговаривает? Жаров змей? Поджав губы, Лесьяр отвернулся и посмотрел в окно. – Тогда для чего ты ягу о воскрешении человека расспрашивал? О живой воде и о мёртвой? О царствах в яйце, где эту воду можно достать? Владомир сглотнул. – Если под руку подвернётся возможность тебя воскресить – то почему нет? Когда ты умер, я понятия не имел, что ты умудрился остаться в сознании. Все твои появления остались в моей памяти неясным сном, полётом убитого горем сознания. И так как моей второй целью было разыскать тебя, то, естественно, разложившийся труп или пепел от твоего праха или что бы то ни было ещё меня не устраивало. Я перерыл всё что нашёл о воскрешении, и кроме сказок и слухов о живой и мёртвой воде ничего не нашлось. Однако сейчас потребность в этом отпала. Живой ты или мёртвый – всё хорошо, лишь бы был рядом. Воды у меня нет, тела твоего тоже – что же ты мне прикажешь делать? Избегать тебя всего лишь потому, что ты жаров змей? Относиться к тебе из-за этого как-то по-другому? Не бояться отправлять тебя на убой просто потому, что ты не умрёшь? Нет, нет и ещё раз нет! Только через мой труп! А как меня не станет, так и тебя вместе со мной, так что никто тебя и пальцем не посмеет тронуть пока я жив! На последних словах Лесьяр повернул голову обратно прямо. Он молчал, сведя брови и уставившись на Владомира. Он не стал возражать несмотря на сказанные ему громкие слова: Владомир и сам понимал, что буквально намедни ничем Лесьяру помочь не сумел, покуда не пришло подкрепление в лице Дарёна и стрелицких заклинателей, отчего спасённый и стоял перед ним с бледным измождённым лицом и горячим как печка лбом. Тут же во Владомире вскипела злоба. Собственное бессилие его угнетало – он прямо сейчас пойдёт и отыщет того, кто это с Лесьяром сотворил. И пусть казнят виновного! И пусть только посмеют Лесьяра тронуть! Владомир уж вознамерился выйти прочь, но Лесьяр его остановил, бросив в спину: – Если я тебе поклянусь никуда от тебя не уходить, ты согласишься? Владомир резко остановился. Он обернулся, не веря своим ушам. Глаза его округлились. Выглядело так, будто с ним игрались то кнутом, то пряником… – А как же твоё дело? – чуя подвох, но не до конца понимая, в чём именно он заключается, спросил Владомир. – Откажусь от него, – твёрдо ответил Лесьяр. – Ты так долго грозился уйти, чтоб вот так вот… просто отказаться? Лесьяр кивнул. И нехотя, буквально наступив себе на горло Владомир уступил его воле и теперь стоял тут, подле царя с царицей, и чтился всеми как помощник. Помощник в поимке и казни Лесьяра. – «…именем царя и царицы Дивноморского царства Лесьяр Нечаец приговорён к казни повешением!» – дочитал глашатай. Народ одобрительно заголосил, зарукоплескал, а Владомир продолжал из последних сил держать лицо. Лесьяр действительно предложил способ, убивавший всех зайцев разом. Даже ненавистную Владомиру сказочку о том, как Емельян победил Лесьяра – и ту обличили во лжи, ведь Лесьяр-то «жив» оказался! Правда в этом был и недостаток: отношения соседствующих Дивноморского и Лихолесского царств теперь натянутся. Гадить на крыльцо соседу – вообще такая себе затея, особенно в делах государственных, потому наименование Лихолесского царства и прозвучало в указе как послание Емельяну, мол: «ругаться не хотим, но раз такое приключилось, то вот лучшее, что мы можем сделать – упомянуть Лихолесское царство как сопричастное к поимке преступника». Однако такою ли ценою Владомир хотел заставить сказочку кануть в небытие?.. Его чёрные глаза невольно скользили по толпе, полной предвкушения. Разинув рты, ковыряя в носу, голося, все как один зло и жадно уставились на приговорённого к повешению человека, будто бы Лесьяр не заслуживал и капельки сочувствия. Сухожилия на крепко сжатых кулаках Владомира напряглись, как натянутые до предела струны, синие вены выступили наружу. Стадо! Какое же стадо! Поскорее бы всё это кончилось! Будто бы чувствуя нарастающее во Владомире напряжение, Лесьяр вдруг поднял на него глаза. Как бы сильно ему ни не хотелось втягивать того в лицезрение своей казни, иного решения он не видел. Да и, к счастью, царице пришлась его мысль по душе, и потому на собрании, состоявшемся накануне, за неимением лучших предложений порядили поступить так, как было предложено Лесьяром. Лесьяр тяжело вздохнул. Не только затем, чтобы обелить Владомира, нужна была ему собственная казнь. Вернув свой взгляд обратно на гудящую под его ногами толпу, Лесьяр безропотно поднялся на плаху и дождался, пока палач хорошенько затянет петлю на его шее. Повешение так повешение – насколько позорной будет эта казнь Лесьяру было без разницы. Народ возликовал. До Лесьяра донеслось, как палач пару раз прошёлся мимо него, подогревая ожидание толпы. Он дважды проверил не перекосился ли узел и трижды – хорошо ли натянута верёвка. А Лесьяр не сводил глаз с толпы. Собственные волосы лезли ему в лицо, но он даже не моргал. Весь обратившись в слух и зрение, он всё думал и думал. Исчезнувший заказчик, отправивший Владомира в Девичью деревню, златокрылый сокол, Масленица, Соловей, яга, Яшма, змеиное колдовство… что из этого было ответом на вопросы, которые он однажды задал волшебной книге? Что из этого должно было помочь ему, а что мешало? В чём была связь между всеми произошедшими событиями? Однако искать ответ на эту загадку стало всё равно, что иголку – в стоге сена. И раз упорным трудом иголку найти не удалось, то не проще ли взять да и сжечь весь стог?.. Стоило Лесьяру так подумать, как он услышал звон вынимаемого из ножен меча. Два шага в сторону плахи раздались за его спиной, и послышалось, как меч рассёк воздух. И вдруг что-то просвистело прямо у его уха, звякнув, будто от столкновения. Все замолкли. Кто-то из толпы даже вскрикнул, но тут же затих. Лесьяр опустил глаза. Из плахи глядело на него своим оперением древко одной стрелы. Но разве стрела была одна?.. – Вот сука! – услышал Лесьяр голос палача и приобернулся. Замахнувшись, палач так не успел разрезать верёвку, удерживавшую брёвна под ногами осуждённого воедино. Меч в его правой руке замер, ведь в её плече торчало древко второй стрелы. Лесьяр был в смятении. Он быстро глянул в ту сторону, откуда прилетели стрелы, но ничего не увидел. Ещё две стрелы. Звяк-тук-тук, – стукнулись они друг о друга в воздухе и вонзились в помост по разные стороны от Лесьяра. Краем глаза Лесьяр заметил, как засуетились стражники и заклинатели, как царица с царём и всеми придворными повставали со своих мест. Звяк-тук-тук. Ещё две стрелы. Звяк-тук-тук. И снова две стрелы. И всё с разных сторон, и всё с разных мест. Откуда? Кто?.. Тогда Лесьяр остановил своё взгляд на царице. Пересёкшись с ним взглядами, царица, недолго думая, спешно кивнула палачу, и тот, не замечая пронзённого плеча, поднял меч и снова замахнулся, на этот раз не медля. Но тут меч выпал из его рук. Палач схватился за горло и упал сперва на колени, а затем Лесьяр услышал его хрип. Кровавая пена полилась из его рта на помост. Стрела была отравлена. Толпа тут же ожила. Люди закричали и бросились вон с площади. А стрелы продолжали сыпаться градом в Лесьяра со всех сторон, из ниоткуда; однако одни стрелы сбивали другие и в итоге и те, и другие отлетали в стороны, но Лесьяра не касались, дробью звеня в ушах последнего, опоясывая его кругом. Кто и зачем его защищал? Кто и зачем? Зачем защищать от отравленных стрел того, кто и так мёртв?.. И вдруг поток стрел резко прекратился. На помосте воцарилась тишина. Знакомый холодный пот прошиб Лесьяра. Стрелы вокруг него задребезжали, их оперение резко ощетинилось, и колдовство, вынырнув из них, взмыло в воздух, окружая Лесьяра. Оно взметало ввысь, расползалось, клубилось, обретая вид огромного серебряного змея, сотканного из сотен тысяч серебряных пылинок. Грачиное карканье разорвало воздух, а затем по площади пронёсся вихрь, донося до ушей каждого: «Три вопроса доле заданы. Вопросы заданы – не разгаданы. Клубочек катится по дороженьке От одной небылицы к следующей Клубочек катится да запутывается, А как кончится, так и канется…» Лесьяр поднял голову вверх. Чёрная туча резко заклубилась на безоблачном небе, загораживая собой солнце. «И придёт за тобой судьба твоя, Да не удержишь ты её в руках своих! Грядет беда – отворяй ворота! Прольёшь ты воду, а собрать не сможешь! Земля ту воду впитает, корням её подаст, И зацветут цветы в садах, запоют соловьи в лесах Один ты будешь слёзы горькие лить!.. Лем-ля-лю Горькие слёзы лить…» Глаза Лесьяра округлились. Он обернулся на Владомира, прекрасно понимая, что тот не мог забыть эти слова. – Икотка… свадьба… – прочитал Лесьяр по губам Владомира. – Икотка? Свадьба? – заслышав бормотание Владомира, переспросил стоявший рядом с ним Дарён. Однако Владомир не слышал его вопроса. Мигом вытащив меч, одной ногой он уже встал на поручень, чтобы ринуться на помост, но Дарьяна поймала его. – Стой! – Дарьяна! – вырвался Владомир, но девушка схватила его вновь и пустила в его грудь заклятие, отчего Владомир почувствовал резкую усталость, и меч выпал из его рук – Дарьяна удерживала его как могла. Но тут девушка и сама испугалась. – О боги! – вскрикнул Дарён. Глядя на Лесьяра сверху вниз, глаза всех округлились в ужасе. Судорога прошла по телу Лесьяра. Шальная стрела вошла в его сердце, и алая кровь пошла горлом, капая на плаху и помост. И в то же время сквозь Лесьяра, прямо через его пронзённое сердце как через горлышко просочился второй змей. С грозным рыком два создания сплелись и взвились вверх, душа друг друга. Сквозь порывы ветра раздалось далёкое звучание струн, и песня продолжала играть в ушах. «Всё-то песенка Не кончается, Всё-то песенка Льётся реченькой. Алой реченькой, Алой кровушкой. А то первая пелася – та про прошлое, А то вторая пелася – та про нынешнее, А сейчас поётся – всё о будущем. Кому выдастся – тому справдится. Скоро справдится – не поправится! Лем-ля-лю, лем-ля-лю… Кому вынется – тому сбудется, Скоро сбудется – не минуется! Лем-ля-лю, лем-ля-лю…» На мгновение позабыв о повеленном ей Лесьяром поручении, Дарьяна, придя в себя, только и успела вскрикнуть. – Владомир! Нет! Но тот не стал её слушать. Бросив меч валяться на полу, он уже успел вытащить лук и натянул тетиву, целясь в змеев. Владомир не знал, какие стрелы ему на этот раз подсунул своенравный лук, но он помолился всем богам, попросив, чтобы стрелы эти помогли ему вытащить оттуда Лесьяра. Но тут Дарьяна сбила его с ног и, повалив, снова стала читать заклятие. – Блять! – заорал Владомир. Он снова вырвался из её рук, а вырвавшись, пошатываясь от заклятия, ринулся от неё прочь. Никому! Никому из здесь присутствующих не было до жизни Лесьяра никакого дела! Даже самому Лесьяру никакого дела будто бы до собственной жизни и не было! У одного Владомира зато дурное предчувствие скреблось так, что грудную клетку выворачивало наизнанку. Он и без того едва держался, а теперь стоять на месте сделалось выше его сил! Несясь сквозь всю перепуганную белгородскую знать, сквозь стрелицких заклинателей, Владомир оторвался от Дарьяны, а, оторвавшись, снова натянул тетиву и, резко остановившись, выстрелил. Но тут он замер. Замер, как вкопанный. Глаза его округлились, рот приоткрылся. Владомир поймал на себе взгляд Лесьяра. Тот холодно и грозно смотрел на него, серые глаза даже не моргали. Зато вопреки холодному и грозному взгляду на руках своих Владомир ощутил приятное тепло. Едва заметная серебристая пыль, окутавшая его пальцы, так ловко подкралась к нему, что он и не заметил, а теперь, когда он выстрелил, она рассеялась, будто и не бывало. Но дело своё она сделала. Стрела пролетела мимо змеев. Успешно пройдя сквозь змеиное колдовство, она вдруг повернула и прошла насквозь плахи под ногами приговорённого к казни мужчины, разорвав связывавшую воедино брёвна верёвку. Лесьяр закрыл глаза. Плаха треснула. Его ноги потеряли опору, и верёвка затянулась, перекосив лицо. Поднялся вихрь. Колдовство рассеялось – змеи исчезли, тучи скрылись, и солнце снова осветило своими яркими лучами славный город Белгород. Один за другим люди останавливались, оглядывались, успокаивались, пока на площади не воцарилась тишина. Все взгляды воззрились на Владомира, стоявшего в кругу стрелицких заклинателей с луком в руках. Такой тишины Белгород вовеки веков не слыхивал. А затем толпа возликовала. Заглушая скрип натянутой верёвки, люди радостно кричали, бросая шапки в воздух. – Да здравствует царица! Да здравствует царь! Да здравствует правосудие!