Пепел на губах

Я чувствую, что мне не хватает Жизненно важного кусочка пазла, Но что, если ты и есть этот ответ, Незнакомец? The Rasmus — Stranger ______________ Следующие три дня прошли без происшествий. О том эпизоде и таблетках они по молчаливому согласию не говорили. Мирай, вконец отчаявшись разобраться в том, что происходит в ее голове, решила пока что отложить эти тревоги в дальний ящик. Да, она сутками находилась в одном помещении с человеком, имеющим проблемы с психикой. Вот только какой у нее был выбор, какой выход? Ей некуда было идти, а здесь она могла рассчитывать хоть на какую-никакую безопасность, или хотя бы — отсрочку опасности. Был момент, когда Мирай посетила беспокойная мысль о том, а не является ли вся эта слежка и преследования плодом больной фантазии Майки. Но ведь тот мужчина в ее квартире все же был реален, и, без сомнения, хотел ее убить. Поэтому мысль о беспочвенной паранойе Мирай забраковала. Но якудза? Ради всего святого, да зачем бы японской мафии понадобилась ветеринар с амнезией? Да, ее приемный отец был крупным бизнесменом и мог стать целью преступников, но он занимался строительством, так что все же вряд ли это из-за него. Ее первоначальная теория о том, что на нее объявили охоту Манджиро Сано и Бонтен из-за Юджи и обстоятельств его гибели, до сих пор казалась ей куда более правдоподобной. Но Майки утверждал, что это не они, причем объяснять, почему он так в этом уверен, упорно отказывался. Одним словом, надежду вытянуть правду о происходящем из Майки ей пришлось забыть — слишком уж неблагонадежным источником информации он оказался. Вторую ночь в этом доме и часть следующего дня Майки проспал, вновь подсоединенный к инфузионному насосу, закачивавшему в его организм лечебные растворы. Воспаления в ране не было, и Мирай решила, что осложнений не будет. Вариант, где осложнения все же появлялись, она упрямо не рассматривала, потому что просто не представляла, что ей тогда делать. Отвезти его в больницу она не могла. Разве что, взять его пистолет и похитить из клиники врача, чтобы привезти его к Майки… Нет-нет-нет, отмена, стоп. Такие мысли — это уже вообще ни в какие ворота. Еще через день Майки окреп достаточно, чтобы не быть постоянно прикованным к кровати в палате-комнате, и Мирай релоцировала его в спальню, сама заняв диван в гостиной. Большую часть времени Майки спал, и это было хорошо — сон помогал его организму справляться с повреждениями. Мирай никуда не выходила и за эти несколько дней даже привыкла к некоторой рутине такого существования. Она готовила простенькую еду и спала, беря пример с Майки, а когда не спала и не готовила, то лезла на стенку от невыносимой скуки. Мирай едва не расплакалась от радости, найдя в тумбочке книгу, а затем едва не расплакалась еще раз — уже от отчаяния, потому что книга оказалась на немецком. О том, как эта книга здесь очутилась и зачем, она решила даже не думать. И без того загадок в жизни было более, чем достаточно. Мирай все же упорно листала ее, время от времени угадывая некоторые слова, — пока что она знала наверняка, что в книге упоминались нос, дьявол и страдание, и уже потихоньку начала придумывать собственную душераздирающую историю на основе этих скудных данных, лишь бы чем-то занять себя. В один из вечеров, когда взъерошенный и заспанный Майки вышел из спальни под аккомпанемент его урчащего желудка, Мирай отыскала в одной из тумбочек сокровище — колоду игральных карт. Закончилось тем, что после ужина весь вечер они провели, вспоминая все карточные игры, какие знали, и Майки бессовестно уделал ее почти во всех раундах. Тем вечером Мирай даже забыла на время о том, в каком положении находится. И с кем. Было так спокойно и легко, и Майки был непривычно расслаблен и оживлен; его обычно бледное лицо порозовело от прилива энергии, и румянец приятно разукрашивал чистую светлую кожу. Мирай улыбалась и даже смеялась. Было хорошо. А потом она вдруг вспомнила, в каком положении находится. И с кем. Майки очень быстро уловил перемену в ее настроении и вскоре сказал, что устал, проявив удивительную тактичность. Он ушел в спальню, оставив Мирай наедине с ее расстройством и тревожными мыслями, в холоде обступающей со всех сторон неизвестности — будто и не было этого приятного вечера. Но все было правильно. Они никем друг другу не приходились — просто двое людей, невольно оказавшихся связанными общими проблемами. Запертые друг с другом незнакомцы. Для них обоих будет лучше, если это так и останется. На пятый день у них закончилась еда. Мирай заявила, что снова отправится в поселок за продуктами, и Майки тут же объявил, что поедет с ней. — Ты уверен, что достаточно хорошо себя чувствуешь для этого? — Уверен. И тебе опасно ехать туда одной. — В прошлый раз я вроде как справилась, — проворчала Мирай, наблюдая, как он проверяет пистолет и прячет его за пояс джинсов. Ее замечание он проигнорировал. Они вместе вышли из дома: Майки — в черных джинсах, высоких кроссовках (на которые он наконец-то променял свои шлепки), белой толстовке, в бейсболке, прячущей собранные в пучок светлые волосы, и солнечных очках; Мирай — в своих джинсах и его толстовке, тоже белой. Ей пришлось одолжить одежду из шкафа в спальне — та, естественно, была мужской и принадлежала Майки. Хоть он и не был очень высоким или крупным мужчиной, но, похоже, питал слабость к оверсайз вещам — так что, куда более миниатюрная Мирай в них просто утопала. Но выбора не было — ее собственная одежда уже начинала попахивать, а устроить тут стирку пока что не было возможности. Она одолжила у него и солнечные очки: разноцветные глаза могли привлечь нежелательное внимание и были слишком запоминающейся чертой, в случае, если о ней кто-то будет расспрашивать местных. В итоге, они выглядели как близнецы в почти одинаковой одежде и очках. Майки сел на пассажирское сиденье, без слов предоставляя Мирай право снова вести машину, и развалился на нем, уперевшись обутой в белый хайтоп правой ступней в бардачок. Мирай лишь неодобрительно покачала головой, глядя на эту непотребную позу, но ничего не сказала. Она ему не мамочка, чтобы замечания делать. Через пятнадцать минут они уже выехали на главную улочку поселка. — Притормози, — вдруг сказал Майки. Мирай послушно остановила машину, не понимая, в чем причина, — а Майки уже резво выбрался наружу и бодрым шагом двинулся по направлению к… Мирай фыркнула и закатила глаза, сдерживая невольную ухмылку. Киоск с домашними тайяки. Она покачала головой, тоже выходя из машины и отправляясь следом за ним. У Майки обнаружилась невиданная страсть к этому десерту, и Мирай невольно находила это… милым? Ей кажется милым тот факт, что опасному малознакомому парню с клинической психопатией и заряженным пистолетом нравятся сладкие лакомства в форме рыбок. Чудненько. Дожились. Обуреваемая неожиданным раздражением на саму себя, Мирай догнала его у киоска. — Возьмите еще, подéлитесь со своей девушкой, — добродушно уговаривала полная розовощекая женщина за прилавком. Мирай нахмурилась. — Я не… — Давайте, — перебил ее Майки, протягивая продавщице деньги. — Поделюсь. Мирай лишь снова закатила глаза и неодобрительно покачала головой. Из-за этой одинаковой одежды люди начинали воспринимать их как парочку и ей становилось от этого не по себе. Правда, вовсе не потому, что ей это было неприятно. Скорее, потому что как раз наоборот. Собственные вышедшие из-под контроля чувства Мирай совсем не нравились. Они отошли от киоска и зашагали в сторону магазина. — Делись тайяки, раз уж пообещал, — с насмешкой проговорила Мирай, потянувшись к бумажному пакету в его руке. Вместо ответа Майки вдруг без единого слова схватил ее за шкирку и потянул за собой. Оторопевшая от подобного обращения, Мирай удивленно пискнула и уже открыла рот, чтобы высказать ему свое возмущение, как Майки резко свернул в глухую улочку, оканчивавшуюся тупиком, толкнул ее в спиной в стену достаточно сильно, чтобы она ощутимо приложилась лопатками о кирпич, и тут же зажал ей рот ладонью, заглушая невольный стон боли. Испуганная его поведением, Мирай на миг подумала, что он окончательно обезумел и решил напасть на нее, но эта мысль тут же растаяла в ее голове, когда Майки приложил палец к губам и едва заметно качнул головой в сторону главной улицы. Мирай перевела туда взгляд и увидела двоих мужчин, о чем-то говоривших с продавщицей тайяки. Они показывали ей что-то, кажется, фотографию, и глаза Мирай полезли на лоб от прилива охватившего ее жгучего страха. Она перевела испуганный взгляд на Майки, стоявшего вплотную к ней, все еще зажимая твердой ладонью ее рот. Он не смотрел на нее, его голова была повернута в сторону улицы, все тело застыло, будто превратившись в камень, и лишь на открытой шее быстро пульсировала голубая венка. Мирай сглотнула, моргнула несколько раз, пытаясь совладать со страхом. Она подняла руку и коснулась пальцами запястья Майки, жестом прося убрать ладонь от ее рта. Он послушался, отнял руку, но не отодвинулся, продолжал стоять так близко, что Мирай даже через слои одежды ощущала тепло его тела. Она продолжала зачарованно пялиться на эту пульсирующую венку на его шее, будто если она будет смотреть туда, а не на двоих мужчин на улице, то тогда они тоже ее не увидят. Прошло несколько бесконечно долгих минут, показавшихся Мирай вечностью, a затем Майки без слов ухватил ее за запястье и потянул за собой. Он надвинул бейсболку пониже на лоб, а Мирай поспешно натянула капюшон свободной рукой. Мужчин нигде не было видно. Что им сказала та женщина за прилавком киоска? Быстрым шагом они приблизились к машине, и в этот раз Майки уверенно двинулся к месту водителя. Мирай послушно скользнула на пассажирское сиденье, а он уже завел мотор и резко тронул машину с места, едва она успела захлопнуть дверь. Майки быстро выехал на проселочную дорогу и там разогнал автомобиль до ста шестидесяти километров в час, все время поглядывая в зеркало заднего вида. — Майки, это были… они твои? — дрожащим голосом спросила Мирай, сама не зная, какой его ответ окажется страшнее. — Нет, — лаконично ответил он, и Мирай с трудом сглотнула, ощущая, как вспотели от испуга ладони. Значит, эти люди были теми, кто охотится за ней, а не за Майки. Действительно ли они принадлежат к якудза? Они все-таки нашли их, а ведь Мирай уже действительно успела опасно расслабиться за эти наполненные бездельем дни. До дома они добрались за рекордные семь минут. — Собери все свои вещи, — на ходу бросил Майки, выходя из машины, и быстро зашагал к дому. Будто она без него этого не знала. Но язвить Мирай не стала — такой серьезный и собранный Майки излучал волны опасности, которые отбивали любую охоту перечить ему. Да и ситуация была неподходящей для проявления ершистости. Слишком уж было страшно, поэтому Мирай предпочла заткнуться и делать, что он говорит. Спешно кидая в рюкзак кое-какие лекарства и долгохранящуюся еду (на всякий случай), Мирай слышала обрывки разговора, который Майки в спальне вел по телефону с каким-то человеком по имени Ран, но он говорил слишком тихо, и она не могла разобрать слов. Застегнув рюкзак, Мирай подошла ко входу в спальню и успела увидеть, как Майки складывает в черный рюкзак два пистолета и пачку патронов, вынутых из сейфа. Он снял белую толстовку и стоял сейчас в черном лонгсливе с надетой поверх него наплечной кобурой, где покоился уже знакомый ей пистолет, с которым она увидела его в самый первый раз неделю назад. Мирай попыталась сглотнуть пересохшим горлом, но ничего не вышло: его намертво перекрыло спазмом. Его вооруженный вид сейчас как будто бы сделал еще более реальной нависшую над ними опасность. Под ее испуганным взглядом Майки натянул поверх кофты и кобуры черную ветровку и застегнул резким движением, заставив взвизгнуть молнию. — Ты готова? — уточнил он. Мирай лишь кивнула в ответ. Они поспешно вышли из дома, и Майки вновь занял кресло водителя. Резко тронув машину с места, он снова разогнал ее до опасной скорости, выезжая на основную дорогу, по которой они приехали сюда несколько дней назад. Они не разговаривали, и в салоне висела густая, давящая тишина, но Мирай все устраивало, ей было не до разговоров. Она каждые несколько секунд смотрела в боковое зеркало заднего вида, молясь, чтобы отражающаяся там дорога в сгущающихся сумерках и дальше оставалась пустой.

***

К удивлению Мирай, они вернулись в Токио. Майки остановил машину в одном из старых районов на окраине города, возле неказистого заброшенного многоквартирного дома, во дворе которого стояла покосившаяся древняя табличка с надписью «Здание под снос». Табличке на вид было уже лет десять, так что, видимо, этот дом еще долго тут простоит. Майки уверенно двинулся ко входу, и Мирай ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Они прошли по неосвещенному захламленному коридору первого этажа. Майки остановился напротив одной из дверей и открыл ее, — тоже ключом-картой, но Мирай уже перестала чему-либо удивляться. Подтолкнув просевшую дверь плечом, он вошел внутрь, и Мирай последовала за ним. Свет Майки включать не стал, — впрочем, Мирай не была уверена, что здесь есть электричество. Он включил фонарик на телефоне, и в его свете Мирай смогла осмотреться. Квартира выглядела нежилой, однако полностью оборудованной. Находясь внутри, ни за что нельзя было бы подумать, что квартира располагается в заброшенном доме под снос. Гостиная была обставлена просто, но уютно: серый диван, кофейный столик, старый телевизор с dvd-проигрывателем напротив, закрытый шкаф у стены, а в противоположной стене — электрический камин. Кухня, соединенная с комнатой, отделена от нее барной стойкой. Узкий коридор вел, по догадке Мирай, в спальню и ванную. Она еще раз обвела комнату задумчивым взглядом, остановившимся на заколоченных балками окнах. — Ты уверен, что тут будет безопасно? — с сомнением спросила Мирай, пытаясь согреть замерзшие пальцы в рукавах толстовки. Майки уже подошел к камину, присел на корточки и принялся что-то делать там. Спустя пару секунд его копошения камин ожил, распространяя по комнате тепло и свет, достаточно приглушенный, чтобы его не было видно через заколоченное окно с улицы, но при этом его хватало, чтобы не переломать ноги в темноте комнаты. Прекрасно, значит, электричество тут все же было. Интересно, где еще у него есть вот такие тайные убежища? — Нигде не безопасно, — наконец ответил Майки, и Мирай измученно потерла сухие глаза рукой. Ответ был ожидаемым, но все равно неприятным. — Здесь мы пробудем до завтрашнего утра. — А что потом? — нахмурилась Мирай, отводя ладонь от глаз. Майки поднялся на ноги, отряхивая руки. Свет от камина бросил тени на его лицо, изламывая его черты, а его отблески игриво зарезвились в золотистых волосах. — А потом мы улетаем в Осаку, — спокойно ответил он. Челюсть Мирай уже привычно отъехала вниз, и она даже не подумала о том, чтобы подобрать ее. Какой смысл, если через минуту он опять скажет что-нибудь такое, что повергнет ее в новый шок? — Как это, «улетаем»? — слабо промямлила Мирай, чувствуя, как силы покидают ее тело. — В Токио оставаться опасно. После Осаки, возможно, придется уехать еще дальше. Мирай покачала головой и закрыла лицо руками. Прятаться по дырам в Токио и округе — еще куда ни шло, но уезжать в другой город? Ведь у нее же была какая-никакая жизнь, работа, на которую нужно было ходить, и счета, которые нужно было оплачивать. Пусть мысли об этом были несколько мелочными в данной ситуации, но все же… Может, зря она ввязалась в это? Почему она просто не пошла в полицию тогда, в самом начале, когда только заварилась вся эта дикая каша с преследованием? Ах, ну да, точно — она же не хотела, чтобы копы вышли на Майки, убившего в ее квартире человека. Прекрасно. — И мы что, просто так возьмем и заявимся в аэропорт? — спросила Мирай с тихим неверящим смешком. — Мы улетим на частном грузовом самолете, конечно же. — Конечно же, и как она сразу не догадалась! Мирай закусила губу, изо всех сил загоняя внутрь рвущийся из груди вой. — Нас будет ждать там проверенный человек. Проверенный человек? Уж не тот ли загадочный Ран, с которым Майки что-то решал по телефону пару часов назад? Майки, похоже, решил, что разговор окончен, потому что отвернулся к своему рюкзаку и принялся сосредоточенно что-то искать в нем. Мирай еще пару секунд посверлила взглядом его спину, затем развернулась и тихо вышла из комнаты. Она обошла квартирку, действительно обнаружив спальню и ванную. Покрутив кран, убедилась, что здесь есть вода, и даже горячая. Хоть одна приятная новость. Более того, в спальне Мирай нашла кое-какие запасы чистой одежды. Сказав Майки, что примет душ, она закрылась в ванной. Помывшись и переодевшись (снова в его одежду — такими темпами она скоро забудет, как носить женские вещи), Мирай вернулась в гостиную, а Майки, в свою очередь, занял ванную. Она прошлась по комнате и вернулась к дивану, присела на него, давя тяжелый вздох. Бездумно глядя перед собой, рассеянно подвернула длинные рукава его кофты. Ткань пахла приятно: цветочным кондиционером, пряностью каких-то трав, и совсем немного — как будто дымом, словно от летнего костра. То, что ей приходилось носить его одежду, смущало Мирай. Обычно, в ее понимании, женщина регулярно надевала одежду знакомого мужчины, когда состояла с ним в романтических отношениях — чего между ними, само собой, не было, и тот факт, что она так много времени проводила в его вещах, пропитанных его запахом, беспокоил ее и немного… будоражил. Ее взгляд неожиданно упал на неровную стопку дисков, примостившуюся возле телевизора. Поддавшись любопытству, Мирай сползла с дивана на колени и потянулась рукой к коробочкам с дисками. Она рассеянно перебирала фильмы один за другим, пока ее рука не зависла в воздухе, увидев знакомое название. Мирай подавила дурацкий смешок и шмыгнула носом. «Назад в будущее», кто бы мог подумать. — Хочешь посмотреть? — раздался за спиной голос Майки, и она вздрогнула, роняя диск и бормоча под нос ругательства. Где он научился так бесшумно подкрадываться к людям? Ох, нет, она не хочет знать ответ на этот вопрос… Мирай обернулась к нему, открыла рот, чтобы отказаться — и, неожиданно для себя самой, утвердительно кивнула. Она сама не понимала, как так произошло, но факт оставался фактом: спустя десять минут она сидела на этом старом диване рядом с Майки, кутающимся в безразмерную серую толстовку и натянувшим капюшон на влажные после душа волосы, а на экране старенького телевизора сменяли друг друга кадры ее любимого фильма. Мирай вдруг охватило очень странное чувство. Это было даже не дежавю, а что-то более… более сильное, подавляющее, захватывающее без остатка. Как будто она уже проживала раньше такой момент. Момент, в котором на экране телевизора мельтешили кадры любимого фильма, а рядом был человек, чье лицо освещалось теплым светом камина, и с ним ей было так… спокойно. Тогда, с тем человеком, и сейчас — с ним. Мирай скосила осторожный взгляд на Майки. Он развалился в своем уголке дивана, сонные глаза полуприкрыты опускающимися веками, мокрые волосы в беспорядке торчат из-под капюшона толстовки. Выглядел он очень по-домашнему с этим взъерошенно-сонным видом — без пистолетов, без покрывающей его крови, без пугающих приступов. И Мирай вдруг испугалась, очень сильно, до дрожи в коленях и холодка по спине. Потому что это было неправильно. Потому что он становился ей все ближе, превращаясь из незнакомца в кого-то другого. Потому что сейчас, в этот момент, когда она сидела рядом с ним на диване и смотрела «Назад в будущее», несмотря ни на что, вопреки всему — ей было хорошо. И она помнила это чувство, оно вернулось к ней, будто игривый котенок, потирающийся теплой мягкой шерсткой о заслон ее амнезии, прося впустить его. Что это было? Откуда эти необъяснимые чувства? Как может она чувствовать это, сидя с человеком, которого знает от силы неделю, да и то — не знает его совсем, если откровенно; с человеком, чьи руки запятнаны кровью; с человеком, чья психика изъедена болезнью. Как смеет она чувствовать себя так с ним, если тепло этого чувства, этого забытого воспоминания, должно принадлежать Юджи? Ему и тому воображаемому декабрьскому вечеру, освещенному светом камина и рождественскими огнями, согретому воспоминанием о всепоглощающей, огромной любви. Мирай вдруг почувствовала жгучее отвращение к себе за это бесстыжее чувство, украденное у того, кому оно действительно предназначалось и должно было принадлежать по праву, а этим странным вечером преступно отданное другому, кого она почти не знала, но кто каким-то образом умудрился пробраться под саму ее кожу. Она начала привыкать к нему, но этого нельзя было допускать. Нельзя было позволить ему стать в ее жизни кем-то большим, чем знакомый незнакомец, для ее же блага. Мирай закрыла глаза, изо всех сил сдерживая слезы от растерянности, непонимания, раздражения и немного — стыда. Она неосознанно прикоснулась к браслету на своем левом запястье, бережно огладила черные бусины, мысленно прося прощения у призрака человека, подарившего его ей, за то, что предала память о нем, забыв его самого и свою любовь к нему. Движение сбоку Мирай почувствовала буквально кожей и, открыв глаза, встретилась с темным взглядом Майки. Пару секунд он смотрел на нее с каким-то странным выражением на застывшем лице. Затем тонкие веки дрогнули, опускаясь, скользнули по щекам темными ресницами. Его тяжелый взгляд вдруг скользнул по ее запястью, уцепился за браслет. Один удар сердца — и длинные пальцы неожиданно потянулись к ее руке, к черным бусинам, в желании коснуться. Мирай рефлекторно и резко отдернула руку. Ее вдруг обуял необъяснимый, почти животный ужас. Почему-то ей казалось, что если Майки сейчас коснется этого браслета, то мир треснет, раскрошится в пыльную труху вокруг нее, а ее рассудок лопнет, как до предела раздутый воздушный шар. Темные глаза безо всякого выражения вновь вернулись на ее лицо, нашли ее собственные, испуганные и расширенные. Его пальцы неподвижно застыли в воздухе в том же положении, протянувшись к ее руке, будто стоп-кадр фильма. — Не трогай, — прохрипела Мирай сиплым, чужим голосом. Сердце колотилось высоко в горле, отчего ей казалось, что зубы начинают вибрировать во рту. У нее было такое ощущение, что она на пороге жесточайшей панической атаки, причин которой она не понимала, и от этого охвативший ее ужас лишь разрастался. — Нельзя? — тихо уточнил Майки, не моргая, не шевелясь, неотрывно глядя в ее глаза. Мирай попробовала сглотнуть, но ничего не вышло — горло пережало неожиданным спазмом. — Нельзя, — сдавленно прошелестела она, защитным жестом закрывая браслет ладонью. — Это подарок. — Важный подарок? — Свет камина играл с тонкими чертами его лица, сглаживая углы, скрывая заживающие ссадины. — Самый важный. — От кого-то важного? — Темные глаза настойчиво глядели в самую ее душу, гипнотизировали, и в его черных зрачках Мирай почти видела свое отражение и еще что-то, неизвестное, непонятное, необъяснимое. Сердце ломилось через грудную клетку, будто хотело разворотить решетку ее ребер и выпасть наружу, вырваться из темницы ее тела. — От любимого человека, — твердо и холодно произнесла Мирай, глядя в эти черные глаза, сопротивляясь их гипнозу. Она ожидала чего угодно, но не такой широкой, граничащей с безумной, улыбки на его лице. Как будто она сказала сейчас что-то прекрасное, осчастливила его, а не поставила на место. Все его лицо преобразилось, и Мирай ничего не оставалось, кроме как наблюдать за этой странной и неожиданно прекрасной картиной, ничего не понимая и пытаясь удержать собственную психику от раскола. А Майки медленно кивнул один раз и снова отвернулся к экрану, удобнее устроился на диване. На его бледных губах все еще играло слабое эхо той пугающей, слегка безумной и прекрасной улыбки. Мирай медленно перевела дыхание, чувствуя, как ползут по ее позвоночнику капельки внезапной испарины. Она не знала, как вышло так, что она заснула на этом диване. Когда Мирай открыла глаза, то обнаружила, что лежит на диване уже одна, под ее головой — мягкая подушка, а сама она накрыта пушистым пледом. Она полежала несколько секунд, переваривая тот факт, что это Майки так заботливо укрыл ее пледом, и пытаясь сообразить, который час. Мирай не понимала, что ее разбудило, однако по позвоночнику будто проходились иголочки, и кожа зудела от странного беспокойства. Хмурясь, она медленно села, стягивая плед. Тревожность не отпускала, и Мирай облизнула пересохшие губы. Что-то было не так. Она уже подумывала пойти разбудить Майки, который, видимо, ушел в спальню, но, поднявшись с дивана, почему-то пошла к входной двери — ноги понесли ее туда без ее ведома. Чем ближе Мирай подходила к двери, тем сильнее становилось свернувшееся у нее на загривке колючее тревожное предчувствие. Она не хотела будить Майки только из-за того, что у нее разыгралась паранойя. Она просто проверит, что все в порядке, и отправится спать. Закусив губу, Мирай приподнялась на цыпочки и поглядела в глазок. В коридоре за дверью было хоть и достаточно темно, но совершенно точно — пусто. Ведомая чрезвычайно сильным побуждением, Мирай затаила дыхание и осторожно, бесшумно приоткрыла дверь. Там действительно не было ни души, должно быть, это и впрямь всего лишь ее разыгравшeeся во… Сердце споткнулось и пропустило удар. Все так же не дыша, Мирай уставилась на маленький конверт, лежащий под дверью. Кусая губы, она нерешительно подняла его и закрыла дверь. Насколько велики шансы, что внутри какая-нибудь мини-бомба или ядовитый порошок? Мирай подняла конверт в воздух, просматривая на свет, идущий от камина. Там точно что-то было, несколько маленьких предметов, чьи очертания она не могла разобрать — они перекатывались внутри конверта. Решившись, Мирай глубоко вздохнула и разорвала конверт. Первым ей бросился в глаза сложенный вдвое листок бумаги. Она вынула его и развернула, глаза забегали по строчкам. «Приходи по этому адресу, одна и без оружия, иначе все трое умрут». Ниже на листке был нацарапан адрес, но Мирай едва ли обратила на него внимание. Холод льдом сковывал ее сосуды, замораживая кровь. Из конверта на ее ладонь выпали два обручальных кольца и заколка в виде тучки с молнией. Дрожащими, не слушающимися пальцами Мирай повернула на ладони обручальные кольца, и тусклый свет камина выхватил из сумрака гравировки на их внутренней стороне: «Я люблю тебя» на одном, и «Я знаю» — на втором. Воздух загустел и отказывался проходить в ее схопнувшиеся от ужаса легкие. Мирай знала эти кольца и заколку. Кейске и Рейя Баджи были настолько повернутыми фанатами «Звездных Войн», что даже на собственных обручальных кольцах выбили цитаты оттуда. А заколку-тучку Мирай лично подарила их двухлетней дочери месяц назад. Конверт тихо выпал из ее вмиг ослабевших пальцев.