***
— Йоричи, а кто такие сейяку? Вопрос Мирай явно вогнал ее наставника в ступор, потому что он просто застыл возле стола, за которым она сидела с уже почти полностью исписанным блокнотом, и уставился на нее изумленным взглядом. Мирай вопросительно приподняла брови. Они уже заканчивали воскресное утреннее занятие, и девочка нетерпеливо ерзала на месте, дожидаясь того момента, когда сможет забежать в свою комнату за книгой и отправиться в парк на встречу со своим потенциальным новым другом. Но, прежде чем идти к нему, Мирай решила узнать, о чем он говорил тогда. Спросить учителя казалось самым верным решением. Йоричи окинул ее задумчивым взглядом. — Где ты услышала про них? — серьезно и хмуро спросил он. Его тон насторожил Мирай. Уже одно то, что наставник не ответил на вопрос сразу же, означало, что она спросила нечто слишком сложное. — Не помню, — соврала Мирай, на всякий случай. Все-таки, Немо говорил, что ему запрещено с ней разговаривать. Она не хотела для него проблем. — Кто-то из слуг обронил это слово. Йоричи еще пару секунд внимательно смотрел на нее, хмуря брови, но Мирай не отводила взгляд, натянув на лицо самое невинное выражение, на какое была способна. Из-за странной реакции наставника ей теперь еще больше хотелось узнать, что же означает это слово. Такаяма тихо, но тяжело вздохнул и присел на второй стул возле стола, седлая его верхом и складывая руки на спинке. Он снял очки и каким-то неожиданно усталым движением потер переносицу. Мирай нахмурилась. Предчувствие того, что ей не понравятся его слова, уверенно пробиралось в ее голову. — Сейяку — это дети из вражеских кланов якудза, отданные в Мори-кай после победы в сражении, как залог мира, — тихо проговорил Йоричи, вновь надевая очки и поднимая на девочку потяжелевший взгляд. — Они становятся пожизненной собственностью клана. — Как рабы? — едва слышно прошептала Мирай. Йоричи молча кивнул. Мирай тоже молчала, не находя слов. Она могла бы назвать рабыней и себя тоже, но все-таки у нее была хотя бы какая-то свобода действий в том, что не касалось миссий в прошлое. На ее коже никто не выбивал эмблему клана, будто тавро на скотине. Мирай вспомнила свежую татуировку на голове Немо. Судя по виду, ее сделали ему совсем недавно. После этого разговора Мирай стала совсем рассеянной, поэтому Йоричи отпустил ее, перед этим предупредив, что на днях у них будет крайне важное занятие, на котором они, наконец, коснутся темы триггера и его создания, поскольку ей это предстоит в самое ближайшее время. Мирай немного поникла от этой новости. Она понимала, что создание триггера неизбежно, но в эти две недели она впервые за долгое время смогла почувствовать себя действительно в безопасности, ведь ей не грозили никакие задания в прошлом, пока она не могла перемещаться. Мирай хотела бы остаться лишенной этой способности навсегда — но знала, что этому не бывать. После занятия она поспешила в свою комнату и перерыла весь книжный шкаф в поисках нужной ей книги. Найдя, Мирай запихнула ее в рюкзак и, подумав, отправила туда же теплый плед — на улице могло быть слишком холодно. Собравшись, она поспешно выбежала из комнаты. Немо уже ждал ее, сидел на закрытой деревьями скамейке во вчерашних растянутых брюках и легкой курточке, и ежился, зябко пряча тонкие руки в карманы. Он выглядел таким же хмурым, как и вчера, и Мирай даже на миг оробела от этого мрачного выражения лица, но потом вспомнила, что даже после вчерашнего разговора он все равно принес ей цветы этим утром. Это давало надежду на то, что мальчик все-таки тоже хочет с ней подружиться, просто не знает, как это показать. — Прости, что опоздала, — извинилась Мирай, присаживаясь рядом с ним на скамью. Немо лишь равнодушно пожал плечами, даже не глядя на нее. Шмыгнув носом от колючего холода, Мирай вытянула из рюкзака книгу и показала мальчику. «Двадцать тысяч лье под водой» Жюля Верна. Она хорошо понимала, что это не детская книга: почти никто из ее одноклассниц ее не читал, а те, кто прочел — ничего не поняли и посчитали скучной. Но почему-то Мирай казалось, что Немо эту историю оценит. Он лишь снова пожал плечами и промолчал, видимо, вознамерившись таким образом найти лазейку для соблюдения запрета общаться с ней, но при этом все-таки увидеться. Решив лишний раз его не доставать, Мирай поудобнее уселась на скамейке и открыла книгу. Она читала долго, так долго, что через какое-то время у нее даже сел голос. Мысленно Мирай дала себе подзатыльник за то, что не взяла с собой воды, но уж есть как есть. Она видела, как с каждой минутой все больше расслабляется сидящий рядом с ней мальчик. Его плечи уже не были такими зажатыми, и вся поза стала более спокойной. Он поглядывал на нее время от времени, шмыгая покрасневшим от холода носом, и каждый раз все дольше задерживал на читающей девочке этот внимательный взгляд. В какой-то момент голос Мирай совсем охрип, и Немо резко перебил ее: — Ну все, хорош на сегодня. — Oна удивленно посмотрела на него, а мальчик дерганно пожал плечами и добавил: — Совсем голос сорвешь. Почитаешь… почитаешь мне дальше завтра. Он теперь показательно не смотрел на нее, но и уходить не торопился, и Мирай радостно улыбнулась, пряча книгу назад в рюкзак. С минуту они просто молча сидели на скамейке и, хоть Мирай могла только гадать о его мыслях, она прекрасно знала, о чем думает она сама. Ее давило и беспокоило то, что она узнала сегодня от наставника. Раньше Мирай даже понятия не имела ни о чем подобном, и сейчас ей очень хотелось как-то поддержать этого угрюмого мальчика, только вот она не знала, как. Наконец, решившись, Мирай прокашлялась и тихо произнесла: — Я узнала, кто такие сейяку. И я… — она запнулась, бросив на него осторожный взгляд и увидев вновь нахмуренные брови. — Мне очень жаль. Немо снова сидел весь напряженный и натянутый, как струна. Он молчал так долго, что Мирай уже была уверена, что никакого ответа не получит — да он и не особенно был ей нужен, — но затем мальчик заговорил: — Ничего ты не знаешь, прыгунья, — хрипло пробормотал он. Мирай в изумлении уставилась на него. Неужели… может ли быть так, что этот мальчик знает о ее даре? Иначе, с чего бы ему так называть ее? Но он по-прежнему не смотрел на нее, а Мирай чувствовала сильное желание сказать хоть что-то, что не прозвучит сейчас слишком глупо, но в голову ничего не шло. Поэтому она сказала то, о чем думала последние несколько часов: — Я тоже несвободна. Поэтому, кое-что я все-таки знаю. Немо повернулся к ней, и в его внезапно потемневших глазах вдруг появилась какая-то новая тень, от которой по коже Мирай побежали мурашки. — Я свободнее, чем когда-либо, — резко сказал он. — Я стал свободным, когда Мори-кай два года назад забрали меня от этих предателей, что звали себя моими родителями. Я стал свободным, когда им обоим выпустили кишки у меня на глазах. Мирай в ужасе смотрела на его неподвижное белое лицо, на котором живыми были только карие глаза, глядевшие на нее с пугающим блеском. Это что же… родителей убили на его глазах? Все внутри Мирай перевернулось от этого, тошнота подступила к горлу. Но как он… как он может говорить такое… Даже если его родители были не лучшими людьми, Мирай не верила, что он мог обрадоваться их смерти. И в сказанном им был немаловажный нюанс. Немо целых два года провел в клане Мори-кай. А Мирай хорошо знала, что может сделать Мори-кай с разумом и чувствами подневольного человека, тем более, ребенка. Ее приемный отец был талантливым, жестоким манипулятором, и подчиненных выбирал по своему подобию. Кто знает, что за эти годы успели внушить сидящему рядом с ней мальчику? Поэтому она не стала ничего говорить. Вряд ли у нее вообще получилось бы найти подходящие слова. Немо тоже не проронил ни слова после этой своей вспышки, просто молча сидел рядом с ней, подрагивая от холода. Шмыгнув раскисшим носом, Мирай скосила на него взгляд. Он все еще не двигался с места. И она решила остаться с ним до тех пор, пока он первый не захочет уйти. Мирай вынула из рюкзака плед и молча накинула его на подрагивающие плечи мальчика, а потом и на свои. Стало теплее, но мысли в голове все равно никак не могли согреться. Они еще долго сидели на скамейке, не разговаривая, даже не глядя друг на друга, после чего в какой-то момент Немо просто поднялся, сбрасывая плед со своих плеч, и ушел, так и не сказав ей ни слова. Глицинии вновь ждали ее под дверью на следующее утро.***
Мирай и Немо встречались на этом же месте каждый день на следующей неделе. Девочка учла все свои прошлые недочеты и стала приносить термос с горячим чаем для них обоих, и бутылочку воды для себя, а еще — бутерброды и немного сладостей. Они кутались в плед, и Мирай читала Немо историю о человеке, чье имя она ему подарила. На второй день они начали разговаривать. Немо сперва говорил совсем мало и скупо, но понемногу все сильнее расслаблялся и его брови все реже сбегались к переносице. Они говорили о разной ерунде, ни о чем серьезном, и Мирай радовалась этому. Немо уже недвусмысленно дал ей понять, что знает о ее способности перемещаться во времени, но не расспрашивал ее, и Мирай была ему за это благодарна. Она ждала этих тайных встреч в парке, радуясь, что наконец-то в ее жизни появился человек, которого она могла назвать другом. Ведь могла же, правда? В один из дней Мирай попросила его прийти в парк немного позже, потому что сегодня Йоричи грозился длинным занятием. Ему о многом нужно было ей рассказать. Чувствуя покалывающее волнение внутри, Мирай сидела за столом, беспокойно ерзая на стуле и теребя краешек лежащего перед ней блокнота. Она не могла прогнать смутную тревогу, которую вызывал в ней предстоящий разговор. Йоричи в этот раз ничего не рисовал на доске. Он просто сел за стол рядом с ней и поставил перед девочкой чашку его любимого зеленого чая с мятой, а свою рассеянно баюкал в руках. «И как только он не обжигается?», пронеслось в голове Мирай. — Сегодня я расскажу тебе о том, как создают триггера для прыгуна, — сказал Йоричи внезапно охрипшим голосом и тут же прокашлялся. — Пришло время тебе это узнать, ведь совсем скоро ты должна будешь получить своего. Мирай перестала ерзать, чувствуя, как напряжен сейчас ее наставник. Во рту вдруг сильно пересохло, но она не стала отпивать из чашки — Йоричи всегда делал чай таким горячим, что им можно было обварить себе желудок. — Ты уже знаешь, что прыгуны с приобретенным даром полностью лишены возможности перемещаться во времени без триггера. — Мирай кивнула. — Для них триггер назначается естественным путем, и над этим процессом ни у одного из них нет контроля. Связь возникает на основании их обоюдной сильнейшей эмоциональной потребности в том, чтобы предотвратить какие-либо события в прошлом. Но для одаренных прыгунов все иначе. Для вас триггер можно создать искусственно, и руководить этим процессом от начала и до конца. Он помолчал, отпил из своей чашки, и Мирай невольно поморщилась, не представляя себе, как он может глотать кипяток с таким спокойным лицом. На второй минуте его молчания, поняв, что учитель ушел в свои мысли, Мирай решила подтолкнуть его к продолжению. — Что это за процесс? — осторожно спросила она. Йоричи моргнул, будто только что вспомнив, где находится, и качнул головой. Он отставил чашку на стол и глубоко вздохнул. — Процедура превращения человека в триггер для прыгуна очень опасна, — наконец сказал он. — И для ее успеха необходимо строгое соблюдение определенных условий. Во-первых, прыгун и триггер обязательно должны быть одного возраста, иначе связь не установится. — Мирай послушно сделала заметку в своем блокноте, мысленно окончательно задавив слабую надежду на то, что, может быть, Йоричи смог бы стать ее триггером. Значит, об этом можно было забыть… А наставник сделал паузу, будто собираясь с мыслями, и наконец продолжил: — Но ключевую роль в процедуре инициации триггера играет кровь. — Кровь? — оторопело спросила Мирай. Этого она не ожидала, и почему-то по спине пробежал холодок. Процедура, в которой замешано использование крови, уж точно не могла быть приятной. А Йоричи снял очки и устало потер глаза. Затем пару раз кивнул головой, так и оставив очки лежать на столе. — Для искусственного установления связи необходимо переливание триггеру крови прыгуна. При обычном переливании безопасным количеством считается взятие у донора четырехсот пятидесяти миллилитров крови. Но в этой процедуре необходимо отдать больше — почти литр. Выступающий донором прыгун — в нашем случае, это ты, — может восстанавливаться после такого довольно долго, однако опасности для жизни это не представляет. Мирай уже давно перестала записывать, просто молча слушая своего наставника. Но ведь в самом начале Йоричи сказал, что процедура опасна. Значит ли это, что она опасна не для нее? Мирай нахмурила брови и оценивающе потрогала чашку. Кажется, уже можно пить. Новости о том, что для создания триггера необходима кровь прыгуна, на миг заставили девочку испугаться, ведь три недели назад она перелила свою кровь Майки. Но она тут же вспомнила про первое необходимое условие: возраст. Майки был старше ее. А значит, она никак не могла превратить его в свой триггер, сама того не зная. Мирай вздохнула с облегчением, возвращаясь мыслями к их разговору. — Почему нужно отдать больше крови? — осторожно спросила она. Йоричи медлил, слишком долго отпивая из чашки. Мирай нахмурилась. То, что наставник тянул с ответом, означало лишь одно: он ей не понравится. — Потому что для установления глубокой связи, тело реципиента — триггера — должно быть максимально ослаблено перед получением крови прыгуна, — тихо сказал Йоричи, отставляя чашку и поднимая на Мирай тяжелый, серьезный взгляд. — И когда я говорю «ослаблено», я имею в виду «на грани смерти». Во время инициации, кандидата в триггеры искусственно доводят до состояния, при котором вполне вероятен летальный исход. Йоричи не отводил взгляд от ее побелевшего лица. Мирай, которая взялась было за чашку, так и не донесла ее до рта. Да как же это… — А… — голос совсем сел, и ей пришлось прокашляться. Мирай все же отпила чая, совсем не чувствуя его вкус. — А может… может случиться такое, что… Она так и не смогла озвучить заполнивший ее голову страшный вопрос, но Йоричи этого и не требовалось. Он и без того знал, о чем она думает. — Да, — очень тихо, печально ответил он. — Бывали случаи, когда кандидат в триггеры погибал, потому что дело заходило слишком далеко, и его уже не могли спасти после переливания крови. Его слова оседали в душе Мирай тяжелым грузом. Она смотрела застывшим взглядом на своего учителя, впервые понимая, что он мог и не сидеть сейчас перед ней, если бы в свое время его инициация, как триггера для его сестры, не закончилась… успехом. От этого слова, такого неуместного во всей этой ситуации, стало горько во рту. Мирай тяжело сглотнула собравшуюся там вязкую слюну. — Это… частые случаи? — тоненько спросила она. — Да. — Такой короткий ответ лишь сильнее подчеркнул для нее серьезность и тяжесть ситуации. Мирай чувствовала, как страх запускает в ее сердце свои ледяные пальцы, переворачивая его, сдавливая. Она прекрасно понимала, что ее приемный отец не остановится ни перед чем и принесет в жертву столько жизней, сколько потребуется, пока не создаст для нее триггера. Страшная мысль ворвалась в голову Мирай, расталкивая и заглушая все остальные. — Но кто станет триггером? Откуда… — девочка запнулась, внезапно осознав кое-что особенно ужасное. Ведь триггером может стать только ее ровесник. И это значит, что множество детей, таких же, как она, может погибнуть, пока один из них не окажется достаточно крепок, чтобы пережить эту процедуру. Кровь отлила от лица Мирай. Казалось, все мускулы застыли от этого осознания, и она не могла пошевелить ни пальцем. Йоричи с пониманием и сочувствием глядел на нее. Затем тяжело вздохнул и осторожно накрыл ее ледяную ладонь своей, не менее холодной. — Для этого здесь же, в поместье, и живут сейяку, — очень тихо произнес он, не глядя на свою подопечную. Но его слова разбили сковавший Мирай паралич, и она резко вздернула голову, напряженно глядя на своего наставника. Сердце в груди сделало болезненный кульбит. Нет, нет, пожалуйста, не продолжай… — Именно один из них станет твоим триггером. — Мирай лишь протестующе покачала головой, но Йоричи только вздохнул в ответ. Он должен был продолжать говорить, хотя и сам этого не хотел. — На самом деле, кандидат уже выбран. Так сложилось, что он — единственный мальчик среди сейяку, и многоуважаемый глава выбрал именно его, считая, что его организм будет крепче женского и сможет перенести процедуру. Мирай почти чувствовала, как разверзается крытый дорогим паркетом пол под ее ногами, грозясь низвергнуть ее в пучину тьмы и страха. Слова учителя обрушились на ее голову многотонной плитой, придавили ее, лишили всех сил. Единственный мальчик среди сейяку. Мирай закрыла лицо руками, надеясь скрыть брызнувшие из глаз слезы, но тщетно — их было так много, что они стекали со щек на ее тоненькие, подрагивающие кисти. Ведь это значило, что ее триггером выбрали Немо.***
Мирай тихо плакала в их с Немо тайном месте. Боль и страх были вполне привычными для нее чувствами, как и бессилие, но оно было куда хуже. В миллион раз хуже. Она готова была вытерпеть сколько угодно боли, лишь бы получить хотя бы крошечный шанс, самую ничтожную возможность повлиять на события вокруг нее. Но она была слишком маленькой, слишком беспомощной, слишком несвободной. Из-за нее снова может пострадать человек, которому она меньше всего желала зла. Погруженная в свое горе, Мирай даже не сразу заметила мальчика, когда тот опустился на скамейку рядом с ней. Девочка вздрогнула и принялась торопливо вытирать слезы, отворачиваясь от него. Она вовсе не собиралась плакать при нем, но это было сильнее нее. Немо смотрел на нее серьезно и внимательно, но не делал попыток утешить или заговорить. Он просто дал ей время самой справиться со своими чувствами. Наконец Мирай смогла глубоко вздохнуть и перевести на него взгляд припухших глаз. С каждым днем становилось все холоднее, а он по-прежнему носил все ту же легкую курточку. Его волосы уже начали отрастать, покрывая голову колючим темным ежиком. Карие глаза смотрели на нее хмуро и вопросительно. — Что случилось? — наконец спросил Немо. — Я узнала плохую новость, — прошептала Мирай хриплым от слез голосом. К ее удивлению, Немо сделал нечто, чего не делал до этого ни разу. Он улыбнулся ей, и Мирай даже затаила дыхание, удивленная, разглядывая эту улыбку, первую за всю неделю их знакомства. — А я сегодня узнал хорошую, — признался мальчик, все еще улыбаясь и глядя на нее с какой-то новой теплотой в карих глазах. — Но давай сначала ты расскажешь свою, плохую, чтобы потом я мог тебя обрадовать. Мирай шмыгнула заложенным носом и облизнула припухшие от рыданий губы. Она сцепила в замок лежащие на коленях пальцы и уставилась на них потерянным взглядом. Слезы снова начинали собираться в глазах. — Я… я узнала, что тебя выбрали моим триггером, Немо, — тихо прошептала Мирай. Эта первая улыбка, такая красивая и теплая, медленно высохла на его губах; до этого приподнятые уголки губ угрюмо поехали вниз, возвращая на его лицо привычное хмурое выражение. Немо неожиданно побледнел от ее слов. — Но это… — он облизнул пересохшие губы и шумно сглотнул. — Но это же… это же моя хорошая новость. Ты разве… ты разве не рада этому, Мирай? И он наклонился, пытаясь заглянуть в ее опущенное лицо, поймать ее затравленный взгляд. — Конечно нет! — с силой воскликнула девочка, в расстройстве всплескивая руками. Лицо Немо вдруг потемнело, брови хмуро сдвинулись к переносице. Он смотрел на нее так, будто видел впервые в жизни, и то, что он увидел, ему совсем не нравилось. Но Мирай могла это понять. Кому будет нравиться человек, из-за которого ты можешь умереть? — Ты не хочешь, чтобы я был твоим триггером? — глухо проговорил мальчик. — Конечно не хочу! — Мирай вскочила на ноги. — Как я могу этого хотеть? Это же ужасно! Он что, вообще ничего не понимает? Не понимает, что может не пережить этого? Мирай не хотела этого для него, она хотела, чтобы он жил! На ее совести уже и так было два убийства, и она не хотела третьего. Тем более, если это будет он! А Немо тоже поднялся на ноги, сжимая подрагивающие кулаки и неожиданно глядя на нее с такой злостью, что у Мирай что-то болезненно дрогнуло внутри. — Это все равно случится, — жестко процедил он сквозь зубы. — Я стану твоим триггером, и тогда наконец-то получу имя. Хочешь ты того, или нет. И он прошел мимо нее, с силой больно толкнув плечом. Мирай оступилась от этого удара, но все же удержалась на ногах. Она смотрела ему вслед с болью и непониманием. Почему он так разозлился? Ведь она же переживает за него. И она… она не виновата в том, что из-за нее его жизнь окажется под угрозой. Ведь… не виновата? Мирай почему-то не верила в это. Она осталась стоять одна под деревом возле их скамейки, глотая горькие слезы. В ее рюкзаке лежала книга, которую они так и не успели дочитать, а промозглый ветер пробирался под одежду, но Мирай почти его не чувствовала. Внутри и так было слишком холодно.***
Процедура была назначена через три дня. Мирай ходила как в воду опущенная. С Немо с того дня она больше не виделась, хотя и приходила ежедневно на их тайное место. Но он не появлялся. Как перестали появляться и цветы под дверью ее комнаты. Наверное, Немо окончательно осознал, через что ему предстоит пройти. Из-за нее. И Мирай чувствовала, как меркнет вокруг нее весь окружающий мир. В день процедуры Йоричи привез Мирай в частную клинику, принадлежащую клану Мори-кай, где и должна была состояться процедура инициации триггера. И сейчас она сидела на больничной кушетке, разрываемая страхом, печалью и чувством вины. Беспомощная, бесполезная, никчемная. Лучше бы ей никогда было не появляться здесь. А где это «здесь», Мирай даже сама не могла решить: в этой больнице, в доме Коджи Сакамото… в жизни? Йоричи все время был с ней, но Мирай не могла заставить себя обратить на него внимание. Он видел раздерганное состояние девочки и понимал, что она ушла слишком далеко в свои мысли, чтобы быть способной сейчас на какой-либо разговор. Поэтому он просто сидел возле нее, грел в ладонях ее ледяные пальцы, и знал, что большего ей сейчас от него и не нужно. В коридоре послышались шаги, и Мирай ожила, поднимая голову. Разноцветные глаза напряженно уставились на все еще закрытую дверь, за которой все громче раздавались эти шаги. Йоричи крепче сжал ее руку, но пальцы девочки оставались безвольными и неподвижными. Через миг в палату вошел врач, за которым уверенно и твердо шагал Немо. Губы Мирай приоткрылись при виде него, но изо рта не вылетело ни звука. Она просто молча смотрела на него, пытаясь глазами передать все свое сожаление и мольбу о прощении, но его лицо оставалось непроницаемым, а взгляд — тяжелым. Он посмотрел на Мирай едва ли не с ненавистью, и девочка вздрогнула всем телом. Вот оно. Немо уже ненавидит ее. А теперь из-за нее он может умереть. И даже, если нет… даже если он переживет инициацию, то неминуемо станет соучастником ужасных вещей, которые она вынуждена будет совершать в прошлом. В коридоре раздались новые шаги, и Мирай замерла, увидев, как в палату проходит ее приемный отец. Он выглядел как всегда безупречно в черном костюме-тройке, а на его лице застыла извечная непроницаемая маска. Ни с кем не здороваясь, не проронив ни слова, Коджи Сакамото прошел вглубь комнаты и прислонился к одному из шкафов, складывая на груди руки. Мирай тяжело сглотнула, отводя от него взгляд. Тем временем, врач указал мальчику на койку недалеко от кушетки, где сидела Мирай, с придвинутыми к ней с обеих сторон специальными стойками с держателями, к которым крепились глубокие емкости. Мирай со страхом оглядела эти приспособления, уже догадываясь, каким будет их назначение. На лице Немо, в отличие от нее, не было ни капли страха — лишь суровая, серьезная и непроницаемая маска. Он подошел к этой страшной койке и, не говоря ни слова, спокойно лег на нее. Мирай закусила губу. Она хотела позвать Немо, заговорить с ним, но вовремя прикусила язык. В присутствии отца не стоило лишний раз открывать рот. А Коджи Сакамото обвел холодным взглядом врачей в палате и обоих детей, задержал его на угрюмом серьезном мальчике. Его тонкие губы раздвинулись в намеке на легкую, недобрую улыбку. — Не подведи меня теперь, — холодно проговорил он, обращаясь к мальчику, — Юджи.***
Это была одна из самых ужасных вещей, что Мирай доводилось видеть в своей жизни. Ужаснее этого было лишь воспоминание об окровавленном Майки, неподвижно лежащем на асфальте после учиненного ею взрыва. Едва ли не до крови закусив губу, Мирай полными горя и страха глазами смотрела, как безликий врач в маске вспарывает скальпелями запястья Немо — нет, теперь уже Юджи, — и укладывает его руки на эти специальные подставки по бокам. Его лицо исказилось от боли, когда врач делал надрезы, но сейчас снова стало неподвижным и непроницаемым. Он не смотрел на нее. Кровь густыми багровыми ручейками стекала в специально предназначенные для этого емкости. Тошнота поднималась из желудка Мирай, мерзкой пленкой обволакивая стенки ее горла. Она не позволяла себе отвести взгляд. Немо — Юджи, — сейчас мучают из-за нее. Она не имеет права отвернуться сейчас, как бы плохо ей ни было. Йоричи говорил однажды о том, как сильно им всем повезло, что у Мирай оказалась универсальная первая группа крови, и благодаря этому выбор триггера мог быть более широким, не ограничиваясь человеком с той же группой крови, что и у прыгуна. Мирай, правда, не назвала бы это везением. Лицо Юджи уже становилось иссиня бледным, и ее сердце готово было остановиться от распирающих его страха и боли. Достаточно. Ради всего святого, неужели этого все еще недостаточно? Мирай сидела в таком нечеловеческом напряжении, что у нее даже голова закружилась от облегчения, когда один из врачей наконец-то дал знак, что пора останавливать кровь. Кусая побелевшие губы, Мирай наблюдала, как запястья мальчика живо забинтовывают, останавливая кровотечение. Но его дыхание было совсем слабым, почти незаметным. Он уже давно был без сознания, и она боялась отвести от него взгляд. Боялась, что если моргнет хотя бы раз — жизнь покинет его истощенное тело вместе с этой кровью. — Подойдите сюда, госпожа Мирай, — позвал один из врачей. Под холодным взглядом отца и напряженным взглядом наставника, Мирай послушно подошла и легла на соседнюю койку. Врачи засуетились над ней. Через пару секунд игла впилась в ее вену, и ее кровь заструилась по пластиковой трубке живительным багряным потоком, ища дорогу в вены лежащего рядом с ней мальчика. И Мирай молилась, чтобы он выжил. Молилась всем богам, надеясь, что хотя бы один из них ее услышит и примет молитву даже от такого испорченного ребенка, как она. И, наверное, кто-то из богов действительно ее услышал. Потому что, когда иглы вынули из их вен спустя какое-то время, Юджи действительно был жив. Его дыхание было ровным и спокойным. Теперь им предстояло дождаться его пробуждения, чтобы назначить способ прикосновения, запускающего перемещение во времени. И провести первый тест. Одаренному прыгуну не было необходимости разыскивать в прошлом своего триггера для обратного перемещения. Триггер лишь запускал прыжок в прошлое, но обратно в свое время прыгун мог вернуться самостоятельно. Его кровь, отданная триггеру и оставшаяся вместе с ним в настоящем, звала его назад, и была его компасом для возвращения — так объяснил это Йоричи. Для первого теста обычно выбирался вчерашний день, чтобы не удаляться слишком далеко в прошлое, откуда прыгун должен был сразу вернуться в настоящее. Мирай отвели в другую палату и оставили там, чтобы она могла отдохнуть и восстановиться в ожидании пробуждения своего нового триггера. Йоричи тихо предложил ей поспать, но Мирай помотала головой. Она лишь молча вцепилась в руку своего наставника, не давая ему уйти. И он привычно остался с ней, собрав съежившуюся девочку в маленький комочек на своих коленях и обняв ее знакомыми большими руками, в которых она смогла найти свое убежище. Мирай так и не удалось заснуть, а ее голова разрывалась от миллиона мыслей, — и ни одна из них не была приятной. Ей казалось, что она уже окончательно разучилась думать о чем-то хорошем. А через час дверь в палату открылась, и врачи пропустили внутрь Юджи, все еще бледного, покачивающегося на дрожащих ногах, но с какой-то хмурой, отчаянной решимостью на лице. Мирай тут же встрепенулась, выбралась из кольца рук своего наставника. Разрываясь от обуревающих ее смешанных чувств облегчения и вины, она поднялась с кровати и сделала неуверенный шаг навстречу мальчику. Он смотрел на нее серьезными глазами из-под привычно нахмуренных бровей. Волнуясь, Мирай слабо улыбнулась ему, несмотря ни на что счастливая оттого, что он жив. Но Юджи не ответил на ее улыбку, смотрел на нее холодно, как будто бы озлобленно, и вместе с тем с каким-то странным, пугающим выражением триумфа в глазах. Сейчас все ожидали от них первого прикосновения. Именно первое соприкосновение прыгуна и триггера после его инициации определяло, каким образом будет запускаться прыжок во времени. Йоричи рассказывал Мирай, что это, как правило, рукопожатие — самое непримечательное прикосновение, к тому же, не вызывающее подозрений у других людей, если придется запускать прыжок в общественном месте. Мирай сделала еще несколько неуверенных шагов и остановилась напротив Юджи. Пути назад уже не было, поэтому ей оставалось только принять случившееся. Она робко протянула ему свою дрожащую руку. Юджи смерил ее пальцы холодным взглядом. А через секунду в его карих глазах вдруг сверкнуло что-то яростное, отчаянное, дикое. Он шагнул к ней, решительно, агрессивно, и Мирай вздрогнула от этого резкого движения. А в следующий миг, не касаясь ее руками, Юджи вдруг склонился к ее лицу — и его сухие, потрескавшиеся губы требовательно, почти грубо, вжались в ее собственные. Потрясенная, Мирай успела лишь увидеть его зажмуренные глаза и слезы, вытекающие из-под с силой сомкнутых век. А затем знакомый и ненавистный рывок под ложечкой выбросил ее из настоящего, оставляя на детских губах привкус взрослой горечи.