Пепел на губах

Время никого не ждет, Так потрать же немного времени Вместе со мной этой ночью. Не бойся завтрашнего дня, Просто возьми меня за руку, И мы сделаем прекрасной эту ночь. Hurts — Illuminated ____________ — Когда ты сказала, что этой ночью мы будем делать то, что давно хотели сделать, но не могли, поход в ночной клуб был последним, что могло прийти мне на ум, — удивленно усмехнулся Манджиро, останавливая мотоцикл и оборачиваясь через плечо на сидящую позади него Мирай. Она в этот момент как раз пыталась заставить свои вставшие дыбом волосы вспомнить о законах гравитации и опуститься вниз. Шлемов у Манджиро не оказалось, а ветер и скорость превратили ее шевелюру в распатланное гнездо. У самого Манджиро волосы были собраны в неряшливый пучок на затылке, так что на его прическе эти скорость и ветер никак не отразились. Просто возмутительное безобразие и несправедливость. У Мирай же мало того, что волосы торчали во все стороны, так еще и голова до сих пор шла кругом после первой в ее жизни поездки на мотоцикле. Которая была, черт побери, действительно страшной, потому что Манджиро разгонялся до бешеных скоростей, и Мирай была твердо уверена, что ее желудок решил так и остаться где-то там позади, на одном из особо резких поворотов. Но при этом всем, к ее удивлению, поездка также оказалась и неожиданно раскрепощающей — даже несмотря на то, что пару раз Мирай прощалась с жизнью и целостью своих костей на особенно крутых виражах. Вполне обоснованно прощалась, между прочим. В конце концов, во время этой поездки она изо всех сил цеплялась за парня, который разгонялся до умопомрачительной скорости на байке с надписью «Kamikaze» вместо номерного знака. Оставив попытки вернуть волосы хоть в какое-то подобие ее привычного удлиненного каре, Мирай слезла с мотоцикла, сдувая падающую на глаза челку, и пару секунд постояла, ожидая, когда кости в ногах соизволят снова стать костями и перестанут быть дрожащим пудингом. — Ты сказал, что я могу выбрать первой, вот я и выбрала, не жалуйся, — проворчала Мирай, глядя, как Манджиро стаскивает с волос резинку и они растрепанной светлой массой закрывают татуировку — карту Ханафуда, как и у всех в Бонтене, — на его шее, и непослушными прядями спадают на его приятно разрумянившееся лицо. Поездка на мотоцикле явно пошла ему на пользу — из его глаз пропало пугающее выражение черной тоски, которое было там еще двадцать минут назад. Зацепившись взглядом за резинку в его пальцах, которую Майки уже собирался натянуть на запястье, Мирай оживилась и протянула руку, жестом прося отдать резинку ей. — Ты не производишь впечатление человека, которого привлекают такие места, — не унимался Манджиро, наблюдая, как Мирай собирает стоящие торчком волосы в растрепанный хвост и удовлетворенно вздыхает. Он поставил байк на подножку и тоже спешился, расстегивая до конца темный бомбер, надетый поверх черной толстовки. — А сам-то? — фыркнула Мирай, прищуривая глаза и складывая на груди руки. — Мы с тобой встретились в ночном клубе! Майки тоже сложил руки на груди, копируя ее позу, склонил набок голову и послал ей красноречивый взгляд. — Впервые мы встретились на улице, где я спас от хулиганов твою великовозрастную задницу, — деланно монотонным голосом возразил он. — Великовозрастную?! — Мирай в возмущении задохнулась воздухом. Его губы, уже не такие бледные после этой адреналиновой поездки, растянулись в ухмылке, открывая ровные зубы. Мирай с радостью подметила, что с его лица почти полностью сошло то обреченное, печальное выражение, которое так сильно покоробило ее, когда она нашла его на качелях возле раменной. — Ты мне тогда показалась ужасно взрослой, — признался он и тут же лукаво ухмыльнулся. — В детстве мне нравились девочки постарше. Мирай возвела глаза к небу, не в силах до конца задавить лезущую на губы усмешку и не менее упрямо лезущий на щеки румянец. Ее искренне радовали эти новые оживление и озорство, появившиеся в его обычно таком серьезном и пустом взгляде. А потом Мирай с подозрением сощурилась и шагнула к нему. — Какого ты года рождения, Майки? — спросила она. Он явно опешил от неожиданного вопроса. Моргнул пару раз, таращась на нее, затем недоуменным тоном осторожно признался: — Девяносто первого. — Ха! — Мирай едва не подпрыгнула на месте и победно ткнула его пальцем в грудь. — На самом деле ты старше меня на три года! Так что это ты великовозрастная задница, а не я! Она расплылась в триумфальной ухмылке и уперлась руками в бока. — Кто бы мог подумать… — невнятно пробормотал Манджиро, улыбаясь и качая головой. — Что ты там бормочешь? — переспросила Мирай, и он махнул рукой, будто говоря «неважно». Она хмыкнула и жестом поманила его за собой. — Ладно, идем уже. Мирай развернулась и решительно зашагала к подсвеченному фиолетовыми огнями входу в ночной клуб. Выглядели они не совсем подобающе для такого элитного заведения — оба в старых толстовках (Мирай вообще в мужской, с чужого плеча) и потрепанных джинсах, — но для них это не имело никакого значения. Манджиро мимоходом обронил, что это полностью легальный клуб, никак не связанный с криминальным миром, на который давно уже засматривался некий Коко из его группировки, но действий по приобретению этого заведения пока что не предпринимал. А Мирай из этих его слов сделала свой вывод: скорее всего, в лицо его здесь вряд ли кто-то узнает, а значит, он сможет побыть сегодня просто Майки, а не Манджиро Сано, главой Бонтена. Именно то, что нужно. Они приблизились к недлинной очереди, ожидающей пропуска в клуб, и пристроились в конце. Мирай была уверена, что Манджиро за прошедшие годы вряд ли хоть где-то приходилось ждать в очереди, однако он был, похоже, вовсе не против. Он запихнул руки глубоко в карманы расстегнутой куртки и вполоборота развернулся к ней. — В тот день, когда пришла меня убивать, ты впервые попала в ночной клуб? — наклонившись к ней, чтобы больше никто не услышал, тихо спросил Манджиро. — О, нет. — Мирай невесело улыбнулась и перевела задумчивый взгляд на сияющую фиолетовым неоном вывеску над входом. — Я бывала в ночных клубах слишком часто. — И сейчас все равно захотела прийти в один из них? — Манджиро удивленно приподнял светлые брови. Мирай вздохнула и закусила губу, подыскивая правильные слова, чтобы объяснить ему это свое странное желание. Манджиро ведь не ошибся: она вовсе не была любительницей разгульной ночной жизни, но… — Каждый раз это было моим заданием. — Мирай снова перевела взгляд на его посерьезневшее лицо. — Соблазнить конкурента отца в клубе. Украсть что-то. Подмешать наркотик в выпивку цели. — Oна помедлила и одними губами добавила: — Убить. Я никогда не бывала в таких местах по своей воле, и мне было интересно… интересно, как это: прийти вот в такой клуб с друзьями субботним вечером. Я видела так много вот таких веселящихся компаний, и каждый раз я… — Мирай помотала головой и грустно улыбнулась, глянув на своего спутника. — Я просто хочу узнать, как это. Манджиро пару секунд внимательно смотрел на нее серьезным взглядом, потом просто медленно кивнул и не сказал ни слова. Мирай тоже спрятала руки в карманы куртки и зябко передернула плечами, приподнимая их к покрасневшим от холода ушам. — А ты сам что думаешь про ночные клубы? — поинтересовалась она. Майки небрежно пожал плечами, обводя рассеянным взглядом вывеску над входом. Уже почти подошла их очередь. — Они — часть работы, — равнодушно проговорил он. — Я обязан в них бывать. Мирай молча кивнула и больше ничего не стала спрашивать. Через несколько минут они оказались внутри, и их с порога окатило звуками громкой пульсирующей музыки и шумом разговоров. Огромное помещение было подсвечено синими и фиолетовыми неоновыми огнями, и крутящиеся прожекторы под потолком то и дело освещали гудящую толпу цветными вспышками. Это живое море людей поначалу привычно вызвало у Мирай легкую клаустрофобию, однако это чувство пропало через несколько минут. Они прошли вглубь заведения, ловко маневрируя между столиками. Так странно было сознавать, что в этом клубе нет жертвы, нет цели, которую нужно обезвредить. Что она не обязана причинить вред никому из этих людей. Что можно просто расслабиться и слиться с этой веселящейся беззаботной толпой, притвориться, что они оба — одни из них, такие же беспечные, беззаботные, обычные люди. Через пару минут они с Манджиро протолкнулись к бару, нашли там свободные места и заказали у высокого бармена по три шота текилы. Алкоголь горячо обжег горло Мирай и почти сразу же расслабил голову. Она избегала любой выпивки, когда была на заданиях, потому что пьянела моментально, а устойчивость к алкоголю так и не смогла выработать. Но ведь сейчас Мирай была не на миссии и могла позволить себе этот легкий туман в голове. Более того, она очень хотела этого. — И что дальше? — невозмутимо спросил Манджиро, опрокинув свои шоты. На него алкоголь, похоже, почти не подействовал. Мирай пару секунд разглядывала его лицо, сюрреалистично подсвеченное разноцветными огнями, пытаясь собрать в кучу свои мысли и придумать ответ на его вопрос. У нее совсем не было никакого плана того, чем заниматься в клубе — но ведь вся суть была как раз в том, что ей и не нужно было иметь план. Неожиданная идея прострелила ее затуманенную текилой голову, и Мирай оживленно соскочила с барного стула, тут же слегка качнувшись и ухватившись за стойку. Манджиро с веселым удивлением приподнял брови, явно позабавленный. — Дальше мы пойдем танцевать! — звонко объявила Мирай. Его брови тут же вернулись вниз и уверенно поехали друг к другу, намереваясь встретиться на переносице, где уже появилась серьезная морщинка. — Я не танцую, — категорично отказался Манджиро, помотав головой. Но Мирай уже было не остановить, текила плясала в ее крови, заставляя и ее саму двигаться на месте в такт звучащей музыке. — Сегодня ночь, когда мы ломаем свои собственные правила. — Мирай наклонилась к все еще сидящему на стуле Манджиро, заглянула в его лицо и улыбнулась. — Пожалуйста, потанцуй со мной. Она готова была поклясться, что он собирался закатить глаза, но усилием воли остановил это движение, и ухмыльнулась еще шире. Манджиро нехотя поднялся со стула, всем своим видом показывая, какое большое одолжение ей делает, и поплелся следом за воодушевленной девушкой к танцевальной площадке. Вот же старый зануда! Раскрепощенная алкоголем, Мирай ухватила его за рукав и потянула за собой, заставляя ускорить шаг. Однако, едва они пробились на заполненный людьми танцпол, энергичный трек сменился медленной песней. Майки настороженно замер, оглядываясь по сторонам с таким видом, будто ожидал, что в любой момент кто-то из толпы может наброситься на них — но люди просто разделились по парочкам и уже плавно покачивались под мелодичные звуки разливавшейся по воздуху песни. Мирай и сама не знала, откуда в ней взялись эти смелость и дерзость (хотя нет, знала: ее поведением сейчас полностью управляла выпитая текила), но она решительно сделала этот первый шаг к Манджиро и осторожно, чтобы не спугнуть его, невесомо опустила руки на его напряженные плечи. Его тело под ее ладонями на миг окаменело, а через секунду неожиданно расслабилось, плечи слегка опустились, будто его мускулы отпустил до этого скручивающий их спазм. Мирай слабо улыбнулась уголками губ и вздохнула. Ей так хотелось почувствовать себя молодой. Свободной. Так сильно хотелось отпустить на волю свои мысли и без остатка отдаться этой красивой мелодии. Хотелось чувствовать на своем теле уверенные руки мужчины и таять, глядя в его глаза. Хотелось впервые в жизни делать это добровольно, не притворяясь, без скрытого злого умысла. И то, что этим мужчиной рядом с ней сейчас оказался именно Манджиро, казалось Мирай таким правильным и естественным. Ей всегда хотелось узнать, на что похоже это незнакомое доселе чувство свободы. И она хотела разделить его с ним. Манджиро все еще был слишком напряженным, но все же не отстранился, позволяя Мирай увлечь его в медленный плавный танец. Его руки через какое-то время нашли дорогу на ее талию, пальцы медленно смяли ткань толстовки на ее спине, притягивая девушку ближе к нему. Они неосознанно склонились друг к другу, и мягкие волосы Манджиро щекотали ее виски, а его теплое дыхание ветерком гуляло по ее ставшей неожиданно чувствительной коже, запуская на ней волнительную дрожь. Слова иностранной песни гипнотическим заклинанием вплетались в воздух вокруг них, — что-то об открытых глазах, сиянии и ослепительных огнях. Они выделялись своей буднично простой одеждой среди экстравагантно разодетых пар, но это не волновало ни одного из них. Мелодия зачаровывала, погружала в легкий транс, и Мирай ощущала только жар его рук на своей коже, даже через плотную толстовку, только тепло его дыхания на своем лице и волосах, только биение его сердца, которому вторило ее собственное. Никогда в своей жизни она не чувствовала ничего подобного. Мирай хотелось, чтобы этот миг остановился, навеки запечатав их обоих в этом моменте полного отрыва от реальности и ее проблем. Но через пару минут трек завершился, унеся с собой и это волшебство. Все еще слегка дезориентированная от силы охвативших ее чувств, Мирай подняла голову, чтобы посмотреть в глаза Манджиро. Они были неожиданно теплыми, глубокими — казалось, можно утонуть, если смотреть в них слишком долго. И Мирай специально не стала отводить взгляд. Она была не против утонуть. Музыка вновь поменялась, вернувшись к энергичным пульсирующим ритмам, и люди вокруг них хаотично задвигались в быстром танце, но они продолжали просто неподвижно стоять посреди танцпола, держась друг за друга и не обращая ни на кого внимания. — Мое пожелание мы выполнили, — наконец прошептала Мирай. — Теперь твоя очередь. Что ты хотел бы сделать этой ночью? В темных глазах Манджиро в сиянии этих разноцветных прожекторов сверкнуло вдруг что-то решительное, почти отчаянное. Не произнеся ни слова, он взял Мирай за руку и уверенно потянул за собой, к выходу.

***

— Если я удивила тебя ночным клубом, то ты меня своим желанием… поверг в шок, — озадаченно пробормотала Мирай. Они шагали по скудно освещенной редкими фонарями аллее городского кладбища, и звук их шагов казался особенно громким в этой стылой тишине, обнимающей застывшие в ночи каменные надгробия. Мирай вовсе не было страшно здесь, — после того, как однажды ночью она вынуждена была провести несколько часов в засаде на кладбище, дожидаясь свою цель на миссии, ее сложно было напугать могилами. Бояться мертвых было бессмысленно. Живые — вот, кто должен вызывать страх. Манджиро шел немного впереди, и Мирай видела лишь часть его профиля, скрытого распущенными волосами. Он наклонил голову вниз и повел одним плечом, слегка приподнимая его. — Мы договорились этой ночью сделать то, чего давно хотели, но не могли, — тихо проговорил Манджиро, засовывая руки глубоко в карманы куртки и оттягивая их. Помедлив, добавил: — Я не мог сделать этого восемь лет. Не мог прийти сюда. Мирай слегка нахмурилась, задержав на нем внимательный взгляд. Она хорошо понимала, что все это значит: на этом кладбище покоится кто-то, очень близкий ему. И, судя по его словам, кто-то, перед кем он чувствует свою вину так сильно, что не мог прийти сюда в течение долгих восьми лет. Что ж… они действительно договорились этой ночью исполнить свои тайные желания. Но тайные желания не обязаны были быть приятными или счастливыми, и Мирай понимала, что это желание Майки — как раз одно из таких. Оно не было приятным, но оно было нужным. Она молча ускорила шаг, чтобы поравняться с ним. Через несколько минут они остановились у двоих надгробий, стоящих тесно друг к другу. Манджиро молчал, выглядя очень бледным и нерешительным, как будто где-то в глубине души обдумывал вариант сорваться сейчас с места и бежать отсюда со всех ног. Мирай скользнула внимательным взглядом по выбитым на надгробиях именам. Эмма Сано. Кен Рюгуджи. Мирай не стала ничего спрашивать, лишь бросила новый осторожный взгляд на застывшего, напряженного Майки. Его лицо было очень бледным в тусклом свете фонарей, волосы растрепались и спадали на глаза, но он не убирал их. А сами глаза были сухими, но до краев наполненными таким глубоким горем, что Мирай почувствовала жжение в собственных глазах от одного лишь взгляда в эти темные омуты. Манджиро стоял еще какое-то время молча, неподвижно, и Мирай почти наяву видела, с какой силой он сжимает кулаки в оттянутых карманах куртки. Он приоткрыл губы, но с них не сорвалось ни звука, как будто слова зацепились за что-то внутри него и застряли, не желая выходить наружу. Эмма Сано… Уже одна общая фамилия говорила о многом. Мирай слегка нахмурилась, вспоминая тот далекий день двадцать два года назад, детские пластыри с динозаврами и светлую улыбку того маленького мальчика, что так сильно помог ей. «Я живу с дедушкой, братом и Эммой, это…» — Это моя младшая сестра, — тихо проговорил Манджиро охрипшим голосом. Мирай только молча кивнула, чувствуя глубокую печаль в душе. Манджиро помолчал, облизнул искусанные губы. Видно было, как тяжело даются ему эти слова. — А здесь… Дракен, — голос Манджиро оборвался на этом имени, и Мирай резко повернула к нему голову, вглядываясь в его освещенный фонарем профиль. Как же это… тот мальчик с фотографии… Взгляд Манджиро был неотрывно устремлен на это надгробие. — Он был… был моим… — Слова так и не оформились — слишком сильны были охватившие его эмоции. Только его кулаки сжались до скрипа. Поэтому Манджиро шумно сглотнул и сказал другое: — Они любили друг друга. Кен-чина не стало через два года после Эммы. Я тогда уже ушел от них… от всех них, я так надеялся, что без меня все мои друзья смогут жить спокойной, безопасной жизнью, но Кен-чин, он все равно продолжал искать меня, он все равно… — голос подвел его, надломился, и Манджиро оборвал сам себя на полуслове, покачал головой. Мирай с грустью перевела взгляд с измученного лица Манджиро на надгробие. Ей стала более понятна тоска, с которой он смотрел тогда на ту фотографию. А еще, Манджиро той ночью сказал, что ее появления в его прошлом часто имели какое-то отношение к этому уже ушедшему из жизни человеку, который был так дорог ему. Правда, сейчас эти загадки вовсе не волновали Мирай. Ее волновал Манджиро и боль, исказившая его тонкие черты. — Почему ты думал, что твой уход обезопасит твоих друзей? — мягко спросила Мирай. Манджиро опустил голову, так, что волосы свесились на его лицо, скрывая от стоящей рядом девушки. Носком белого хайтопа он аккуратно пнул лежащий на земле камешек, заставив его скатиться в небольшую ямку неподалеку. — Ты не знаешь, что сокрыто во мне, Мирай, — едва слышно проговорил Манджиро пустым монотонным голосом, за которым, как она уже успела хорошо понять, он обычно прятался, когда эмоций внутри него становилось слишком много. — И лучше бы тебе никогда не узнать. Мирай не стала ни о чем его расспрашивать. Она интуитивно чувствовала, что сейчас неподходящее время для каких-либо вопросов. Майки продолжал стоять на месте застывшим каменным изваянием, как будто способность к движению напрочь покинула его тело. Мирай могла только догадываться, что за чувства обуревали его в эти минуты. Манджиро совершенно точно винил себя в смерти своего друга, как, возможно, и в смерти своей сестры. И ему нужен был этот тяжелый момент запоздалой встречи с их призраками, до этого жившими глубоко в его душе. Вновь переведя взгляд на надгробия, Мирай заметила сложенную там горстку курительных палочек и спички. Помедлив, она бросила быстрый взгляд на неподвижного Майки, а потом шагнула к надгробию и опустилась на корточки. Осторожными, почтительными движениями Мирай установила палочки в специальной чаше и подожгла их, — воздух быстро пропитался пряным ароматом, а от палочек к небесам устремился тягучий молочно-белый дымок. Мирай выпрямилась и шагнула назад, затем обернулась к Манджиро. Его остановившийся взгляд замер на этом гипнотическом дыме, лениво текущем по воздуху от курительных палочек. Позади него стояла узкая скамейка, и Мирай, не говоря ни слова, прошла к ней и села. Через пару секунд Манджиро как будто немного ожил. Он тоже отошел к скамейке и сел рядом с ней. Лавка была слишком короткой, поэтому их бедра соприкасались, и Мирай даже через одежду чувствовала легкую дрожь в его теле. Тишина окутывала их невесомым покрывалом, колючий ветер время от времени подхватывал пряди их волос и сухие листья с земли. Они сидели напротив могил и не говорили ни слова. Манджиро смотрел на надгробия тяжелым, выгоревшим взглядом и молчал, но Мирай знала, что мысленно он ведет разговор с покинувшими его близкими. Тяжелый разговор, болезненный, опоздавший на восемь лет — но такой нужный. Его сухие воспаленные глаза не мигая смотрели на дым от курительных палочек, и Мирай искренне надеялась, что так необходимые ему сейчас слезы все же придут и облегчат его боль. Мирай больше всего на свете хотела хоть как-то поддержать его, отдать ему хоть немного тепла, которое она сама всю жизнь собирала по крупицам. Но она боялась даже прикоснуться к нему сейчас, такому напряженному, запертому в коконе своего одиночества. Для нее самой чужие касания зачастую были источником опасности и напряжения, и она боялась спугнуть его неуместным или нежеланным прикосновением. Мирай закусила губу, обдумывая, как ей стоит поступить сейчас, и пришла к выводу, что лучшим решением будет предоставить этот выбор ему. Поэтому она просто положила расслабленную ладонь на свое колено, почти соприкоснувшись с его холодными пальцами, собранными в напряженный кулак на его ноге, приглашая, но давая ему возможность самому решить, нужно ли ему это. Прошло несколько минут, и ледяные пальцы неуверенно коснулись ее, теплых. Мирай тут же плавно развернула руку ладонью вверх и тихо переплела их пальцы, молча сжимая ладонь Манджиро, надеясь этим показать ему, что он не один. Они просидели так еще несколько минут, а когда она перевела взгляд на его лицо, на бледных щеках наконец-то блестела исцеляющая влага. Мирай не знала, сколько еще они просидели на кладбище в этой тишине, держась за руки и прижимаясь друг к другу плечами, чтобы немного отогнать подступающий к ним декабрьский холод. — Что дальше по плану? Теперь твоя очередь, — наконец проговорил Манджиро севшим, глухим голосом, все еще не разнимая их ладони. — Знаешь… — Мирай легонько подтолкнула его плечом. — Я решила уступить ее тебе. Есть у тебя еще не исполненные желания? Он сидел неподвижно еще несколько секунд, глядя на надгробия, затем улыбнулся одними уголками губ и кивнул. Манджиро первый поднялся со скамейки, все так же не отпуская руку Мирай, и они зашагали по аллее в сторону выхода, но в какой-то момент девушка замедлила шаг, а затем и вовсе остановилась. Их переплетенные руки натянулись, и Манджиро развернулся к ней, вопросительно посмотрев на нее. Взгляд Мирай приковало к себе одно из надгробий, и ноги просто сами остановились, не давая ступить ни шагу дальше. Она все смотрела и смотрела на выбитое на нем имя и изображение: уже знакомый ей рисунок карты Ханафуда. Такой же, какой светловолосый мальчик с фиолетовыми глазами одним печальным летним днем выводил на могиле безродного рыжего пса много лет назад. Такой же, как татуировка на шее Манджиро, на горле Рана, на телах других руководителей Бонтена. И это имя, вновь всколыхнувшее в ее душе давно погребенные под пеплом воспоминания. — Изана… — с удивлением и тихой печалью прошептала Мирай. Он умер. Мальчик, который пригласил ее в свое королевство, когда никто другой не хотел иметь с ней дела. Который был с ней в самый первый раз, когда ее сердце обливалось кровью. Он умер, а его друг теперь работает с Манджиро. Мирай даже не знала, что Изаны уже нет. Да и откуда бы она могла узнать это. Судя по датам на надгробии, Изана умер десять лет назад. И этот рисунок… Совпадение ли это? То, что у Манджиро такая же татуировка… А сам Манджиро внимательно смотрел на нее, не отпуская ее руку, и его потеплевшие пальцы немного крепче сжались на ее ладони. — Ты… знала Изану Курокава? — тихо спросил он, слегка хмуря светлые брови. — Совсем немного. Мы росли в одном детдоме, — прошептала Мирай, все еще не в силах оторвать опечаленный взгляд от этого простого надгробия. — Он был… — Она слабо усмехнулась и покачала головой. — Я знаю, как избито это прозвучит, но он был не похожим на других. Хотел создать свое королевство. Манджиро перевел задумчиво-печальный взгляд на надгробие, помолчал пару секунд, просто стоя рядом с ней и рассеянно водя большим пальцем по тыльной стороне ее ладони. — Он его создал, — едва слышно проговорил он, и Мирай тут же внимательно посмотрела на него. Его лицо сейчас было таким серьезным и угрюмым, снова печальным. И он сказал это таким тоном, словно… — Ты тоже знал его, Майки? — неожиданно поняла Мирай. В его глазах вдруг появилось непонятное выражение, которое она не смогла разгадать. Странное сочетание печали и, как будто бы, гнева, а еще — глубокого сожаления. — Я хотел бы его… узнать, — задумчиво и туманно проговорил Манджиро. Мирай несколько секунд молча глядела на него. Было ли странным то, что они оба оказались знакомы с одним и тем же человеком, сыгравшим в их жизни свою особенную роль? Возможно, но почему-то Мирай не видела в этом ничего странного. Ей, наоборот, казалось естественным, что между нею и Манджиро в лице Изаны оказалась натянута еще одна связывающая их ниточка. Морозный порыв ветра, налетевший из ниоткуда, заставил Мирай зябко поежиться. Она бросила последний взгляд на застывшее в ночи надгробие, а потом крепче обхватила пальцы Манджиро и мягко потянула его за собой. — Идем. Нас ждет твое второе желание. Манджиро послушно пошел следом за ней, и в его глазах уже не было той тяжести, которую Мирай видела там еще полчаса назад. И это вселяло в нее надежду — на то, что хотя бы некоторые призраки останутся после этой ночи здесь и отпустят его уставшую душу.

***

На берегу было довольно прохладно, и порывы резкого ветра, летящего с водной глади Токийского залива, многочисленными иголочками кололи открытые участки кожи, заставляя краснеть носы и уши. То и дело прячущаяся за облаками луна купала побережье в своем неярком свете, освещая копошащуюся в песке пару. Мирай и Манджиро сосредоточенно зарывали в песок основания фейерверков, выстраивая их в ряд. Слегка влажный песок холодил руки, но Мирай очень нравилось ощущать его под своими пальцами. Она уже много лет не бывала у залива, и сейчас, несмотря на холод, с удовольствием вдыхала ароматный влажный воздух, разминая пальцами прохладный песок и утрамбовывая его вокруг тубусов с фейерверками. — Если хочешь знать, я никогда не запускала фейерверки, ни разу в жизни, — призналась она, тщательно подгребая песок к одному из тубусов. Мирай все еще удивлялась, как так вышло, что они смогли раздобыть фейерверки посреди ночи, однако для Манджиро, похоже, не существовало ничего невозможного. Он ухмыльнулся и качнул головой, стряхивая спадающие на лицо светлые волосы. — Ты много потеряла. Мы постоянно делали это в детстве с Баджи и Харучиё, пока были еще совсем мелкими. — Мирай бросила на Манджиро быстрый взгляд. Значит, он с самого детства знаком с невменяемым Санзу. Это хотя бы частично объясняло, почему розововолосый психопат продолжает оставаться вместе с ним в Бонтене. — А под конец Тосвы и после нее, я был… — Манджиро шмыгнул носом и коротко пожал плечами. — Я был очень далек от таких вещей. Бывшие друзья были для Майки сложной, болезненной темой. Однако Мирай обратила внимание, что Санзу он не стал отдалять от себя, в отличие от остальных. Значило ли это, что Харучиё не занимал в его душе то же место, что и другие его друзья? Или же, в случае с ним Манджиро просто не боялся поставить его под удар своим присутствием в его жизни? Возможно, в Харучиё Санзу было достаточно собственной темноты, чтобы испугать даже демонов Манджиро… Думая обо всем этом, Мирай укрепила последний тубус, а затем села прямо на песок, обтряхивая руки. Расспрашивать Манджиро она не собиралась, зная, что если он захочет, то первый заведет разговор на эту непростую тему. А этой ночью Мирай хотела, чтобы он делал только то, что хочет. Как и она сама. Мирай до этого вечера даже и не догадывалась, до какой степени она сама нуждалась в этом душевном раскрепощении и освобождении. Она перевела задумчивый взгляд на темную гладь залива, где по воде бежала неровная, бледная лунная дорожка. Манджиро, закончив с установкой последнего фейерверка, приземлился на песок рядом с ней и поднял голову, щурясь на темное небо, исцелованное искорками звезд. — С луной этой ночью что-то не то, — задумчиво проговорил он. От его слов Мирай тоже подняла глаза к небу. Луна была удивительно огромной на темном небосводе, спускалась все ниже к воде, как будто небо не могло выдержать ее тяжести, и цвет ее был насыщенно-желтым, с вкраплениями какой-то нездоровой красноты на полюсах. На нее даже было немного больно смотреть. — Она такая ядовитая сегодня, — озвучила Мирай первую пришедшую ей в голову мысль, разглядывая небесное светило. — Ядовитая? — Манджиро хмыкнул от такого описания, но затем согласно пожал плечами, складывая руки на согнутых коленях и жмурясь на эту странную луну. — И правда. От ее сияния сегодня даже болят глаза. Мирай поерзала на песке, затем склонила голову и развернулась к нему всем корпусом. Манджиро опустил голову и посмотрел на нее, приподнимая брови. — Тогда давай устроим свое собственное сияние, — улыбнулась Мирай, кивая головой на выстроенные в ряд фейерверки. Она с нетерпением ждала этого момента. Никогда в жизни Мирай не делала ничего подобного, и сейчас она чувствовала почти детский восторг и воодушевление. Когда Манджиро озвучил эту идею с фейерверками, Мирай поддержала ее с таким энтузиазмом, будто он решил исполнить ее желание, а не свое собственное. Пожалуй, это так и было на самом деле, просто Мирай сама не знала, как сильно ей хотелось чего-то подобного. Смеясь и ругая постоянно затухающий из-за ветра огонек зажигалки, они подожгли все фейерверки, и поспешно отбежали на безопасное расстояние. Фитильки догорали с разной скоростью и, когда первый тубус выстрелил в небо необузданным снопом света и красок, Мирай даже тихонько пискнула от неожиданности, рефлекторно закрывая уши от громкости этого хлопка, еще больше усиленной ночной тишиной. Взрывы следующих тубусов заглушили смех Манджиро, позабавленного ее реакцией. Фейерверки взмывали ввысь один за другим и, привыкнув уже к этому грохоту, Мирай отняла руки от ушей, с открытым ртом разглядывая разукрашенное сиянием ночное небо. Яркие огни расцветали на его темном полотне пламенными цветами, рассыпаясь на мириады искорок. Двое людей на берегу с зачарованным благоговением наблюдали это буйство цвета и красок. Мирай почувствовала, как от обилия эмоций и восторга неожиданно увлажнились ее глаза, и поспешно проморгалась, смущенная собственной реакцией. А затем ее взгляд невольно оторвался от полыхающего в небесах разноцветного сияния, и Мирай перевела его на Манджиро. Он глядел в небо, расслабленно засунув руки в карманы куртки, и улыбался, так, как она никогда раньше не видела: широкой, искренней, почти мальчишеской улыбкой. Его расслабленное лицо освещалось небесными огнями, вспыхивающие наверху разноцветные искры разукрашивали золотистые волосы и отражались в темных глазах, которые и сами были сейчас как два маленьких неба с россыпями сверкающих звезд. И в этом сюрреалистичном волшебном сиянии он был таким… прекрасным. У Мирай что-то трепетно дрогнуло в груди, сжалось, отдалось болезненно-приятной болью в самой ее душе. Она затаила дыхание, не в силах оторвать от него взгляд. Сейчас, в этом сиянии, она будто снова увидела того мальчика, чей образ поддерживал ее сквозь года и придавал ей силы в самые тяжелые, самые темные минуты жизни. А Манджиро, почувствовав ее взгляд, опустил голову и повернулся к ней, и на его озаренном сияющими огнями лице все еще светилась эта волшебная, пронзительно прекрасная улыбка, от которой у Мирай на секунду споткнулось сердце и перехватило дыхание. — Твоя очередь, — прошептал он, продолжая улыбаться и глядя в ее глаза. — Что ты хочешь сделать дальше? Его вопрос вдруг перемкнул что-то в ее голове. Мирай не знала, откуда в ней взялись такое раскрепощение и дерзость, но сейчас ей было все равно; она подчинилась этому непреодолимому, настойчивому импульсу, без остатка отдалась его воле. Слегка дрожа от охватившей ее отчаянной решимости, Мирай шагнула к Манджиро, чьи глаза удивленно расширились от ее движения, приподнялась на носочки и, не дав себе ни секунды для сомнений и страха, осторожными губами тронула эту улыбку на его губах. Вот, что она хотела сделать: больше всего на свете хотела этого сейчас. Поцеловать его. Не ради миссии, не ради прыжка во времени, а по своей воле, по своему желанию поцеловать мужчину, который заставлял трепетать и ускоряться ее сердце. Его сухие губы оказались именно такими мягкими и теплыми, как Мирай представляла себе, и на вкус были как лето в разгаре зимы, как тепло посреди холода, как счастье в пучине горя. Замершие в секундном удивлении губы вдруг ожили под ее, раскрылись. Теплая рука скользнула на ее щеку, притягивая к нему ее лицо. Хрипло, протяжно выдохнув в ее рот, Манджиро провел горячим языком по ее нижней губе, и Мирай с готовностью открылась ему, пропуская его в свой рот, встречая собственным языком, сплетаясь с ним в испокон веков известном танце. Он целовал ее так, будто хотел проникнуть в самую ее душу через это касание губ. Трепетно, и в то же время настойчиво, и песок плыл под ногами Мирай, колени ее подкашивались. Их губы двигались, идеально совпадая, поцелуй становился все глубже, требовательнее, и ей казалось, что она почти чувствует его сумасшедший пульс в каждом горячем касании языка и этом срывающем все тормоза скольжении припухших губ. Мирай цеплялась за плечи Манджиро, будто он был единственным, что держало ее на ногах — впрочем, она не сомневалась, что это именно так и было, — притягивая его к себе ближе, еще ближе, хоть этого все равно было недостаточно, и в ее голове взрывались фейерверки еще более яркие и ослепляющие, чем в темном небе над ними. Они с усилием оторвались друг от друга, тяжело дыша друг другу в губы, которые так и не смогли до конца разъединить, глотая воздух, и голова Мирай кружилась от недостатка кислорода, но она готова была тысячу раз задохнуться, лишь бы снова ощутить его дурманящий вкус. Наверное, надо было сказать что-то, что-то сделать, но в голове Мирай было пусто, — ее заполняли лишь оглушительные удары крови в ушах и сумасшедший стук ее сердца, которому вторило лихорадочное биение сердца Манджиро под ее рукой, замершей на его груди. А в следующий миг вибрация в его кармане заставила их обоих немного вернуться в реальность. Мирай тихонько вздохнула, когда Манджиро отстранился и зашарил по карманам куртки в поисках телефона — ей не хотелось прерывать этот прекрасный миг, но она прекрасно понимала, что Манджиро Сано не тот человек, который может позволить себе проигнорировать звонок в половине четвертого утра. Он принял вызов и какое-то время просто молча слушал. Из трубки доносились слова, но их было невозможно разобрать, — Мирай лишь смогла узнать голос Рана. И она со все возрастающим страхом и тревогой смотрела, как меняется лицо Манджиро, как уходит с него эта прекрасная улыбка, как потухает осветившее его сияние. В его остановившихся глазах больше не было звездного неба, нет — в них завихрились космические черные дыры: опасные, неуправляемые и беспощадные. Кончики пальцев закололо от предчувствия чего-то плохого. Хмурясь, Мирай молча смотрела на Манджиро, следя за выражением его потемневшего лица, которое становилось все более суровым. Так и не сказав ни единого слова за весь разговор, Манджиро отнял телефон от уха и сбросил вызов. Его взгляд был устремлен на Мирай, но она понимала, что сейчас он ее даже не видит. — Что случилось? — спросила она севшим, слегка дрожащим голосом. Такого Манджиро она еще не видела, и сейчас он излучал такую силу и опасность, что сам воздух вокруг него, казалось, начал потрескивать от невидимых электрических разрядов. — Один старый враг только что подписал себе смертный приговор, — зловеще проговорил Манджиро. Его понизившийся на пару тонов голос был пропитан такой опасностью и гневом, что Мирай почти физически ощутила его на своей коже, будто острое, болезненное прикосновение. Что бы ни случилось, о каком бы враге он ни говорил, — Мирай абсолютно точно поняла, что этот человек сегодня умрет. И его палач стоял сейчас перед ней, не знающий милосердия и жалости, будто павший с небес ангел возмездия, озаренный уже затухающим сиянием фейерверков и болезненным светом ядовитой луны.