Пепел на губах

Я побегу к тебе, Когда окончится мое долгое путешествие, Дождись меня, сохрани нашу любовь. Я буду мечтать о тебе, Пока не достигну самого солнца, А там я развернусь и побегу — к тебе. The Rasmus — Run to You _____________ Каждый новый шаг отдавался вибрацией в самих костях Мирай, когда она шла мимо заколоченных окон пустых домов, притихших в темноте этой неуютной улицы. Она не замечала их, видя перед собой лишь неухоженное крыльцо знакомой заброшки, откуда ушла совсем недавно. Сейчас ей казалось, что прошла целая жизнь с того раннего утра, когда она вышла отсюда, чтобы купить лекарства в аптеке, но в итоге так и не вернулась назад. Но нет, ведь это же было неправдой. Потому что Мирай вернулась. С опозданием, но она все же вернулась к нему. Не в силах перестать задерживать дыхание, Мирай поднялась на крыльцо и пошла по коридору, неслышно ступая по захламленному полу и считая удары своего сердца, выбивающего лихорадочную дробь в ее грудной клетке. Коридор, казалось, вытягивался в своей длине, все никак не заканчиваясь. В ее ушах слегка шумело, а беспокойные мысли толкались в голове стайкой растревоженных птиц. Как встретит ее Майки? Что скажет ей? Что она сама скажет ему? Мирай раздраженно помотала головой. Это все неважно. Главное, увидеть его сейчас. Убедиться, что он настолько в порядке, насколько может быть во всей этой ситуации. Прикоснуться к нему. Наконец-то прикоснуться к нему, помня все, что их связывает. Вот, наконец, и нужная дверь. Забывая дышать, Мирай протянула дрожащую руку и неуверенно коснулась ручки. Ключа у нее не было, поэтому просто войти она не могла. Постучать, что ли? Она нервно ухмыльнулась от этой мысли. Какая-то дурацкая ситуация. Нужно ведь сразу дать Манджиро понять, что это она, а не враги, если не хочет в итоге сама получить от него пулю. А в следующий миг, противореча самой себе и повинуясь какому-то интуитивному порыву, Мирай просто тихо толкнула дверь. Ее брови взмыли почти к корням волос, когда обнаружилось, что дверь даже не заперта. Мирай тут же неодобрительно нахмурилась. Майки что, совсем с ума сошел? За ним идет жестокая охота, а он оставляет двери нараспашку. Новая мысль неприятно кольнула ее изнутри: что, если Манджиро вовсе не здесь? Мирай очень сомневалась, что со свежим пулевым ранением в ногу он смог бы самостоятельно сменить локацию, да и Ран привез ее сюда, значит, был уверен, что Манджиро здесь. Но что, если его нашли? От одной этой мысли смертельный холод сковал все тело Мирай до кончиков пальцев, заставляя сердце совершить болезненный кувырок. Вынув пистолет и слегка подрагивая от волнения, Мирай медленно ступила внутрь. Ей необходимо было опровергнуть эту страшную догадку, и она даже думать не хотела о том, что с ней будет, если внутри, наоборот, обнаружится подтверждение того, что Манджиро ушел отсюда не по своей воле. Но, обежав помещение лихорадочным взглядом, никаких следов борьбы Мирай не увидела и только теперь смогла сделать первый запоздалый вдох, чувствуя, как слегка кружится голова оттого, что она так надолго задержала дыхание. Знакомая комната с заколоченными окнами была залита тусклым светом включенного камина, на столике возле продавленного дивана в беспорядке разбросаны лекарства, которые она попросила братьев Хайтани передать ему. Видимо, Майки действительно все еще здесь. Его никто не нашел. Облегчение густой волной потекло вниз по ее телу, превращая ноги в дрожащее желе. Знакомый щелчок снятого предохранителя заставил ее прирасти к месту и полностью замереть. Адреналин забурлил в крови, запуская внутри нее пульсацию первобытного инстинкта «бей или беги». Чувствуя, как моментально пересохло в горле, Мирай осторожно скосила глаза в сторону звука и тут же уткнулась взглядом в темное дуло пистолета. И напряжение сразу же покинуло ее тело, сменившись взбудораженным волнением. Она медленно, осторожно шагнула вперед, покидая прикрытие двери, чтобы оказаться на виду. Снова не дыша, с замирающим сердцем, Мирай повела взгляд дальше, по руке, держащей оружие, вверх, по обтянутой старой футболкой груди, а затем выше, к бледному лицу, и уже через миг попала в плен настороженных, мерцающих темных глаз. В воцарившейся тишине ей казалось, что удары ее сердца в груди громыхают оглушительным набатом, разносясь эхом на всю комнату. Воздух загустел, затвердел вокруг них, будто изменив саму свою молекулярную структуру. Мирай смотрела на Манджиро, не отводя взгляд, боясь моргнуть, чтобы не упустить ни единой секунды, когда она могла видеть его, наконец-то видеть его перед собой. Его распущенные волосы вихрились вокруг головы растрепанной светлой массой; он стоял неподвижно, перенеся вес на здоровую ногу и придерживаясь за покосившийся комод одной рукой, а другой сжимая направленный в ее сторону пистолет. В голове Мирай стоял оглушительный звон, в котором тонули любые осознанные мысли. Она просто стояла и смотрела на него, впитывая глазами любимые, упоительно-знакомые черты. Под ее неотрывным жадным взглядом напряженное и сосредоточенное выражение на лице Майки плавно перетекло в шокированно-недоверчивое. Он полностью замер, в глубоком замешательстве, поскольку явно ожидал увидеть на пороге кого угодно, но не ее; удивленный, Манджиро продолжал стоять со все еще поднятой рукой, напряженно сжимающей пистолет. Его ставший вмиг таким уязвимо-открытым взгляд лихорадочно танцевал по ее лицу, будто он пытался убедить себя в реальности происходящего, сухие губы приоткрылись, но с них так и не сорвалось ни звука. А Мирай вдруг поняла, какими нелепыми были все ее волнения о том, что она скажет ему. В этот момент слова оказались последним, в чем она нуждалась. Она ждала этого слишком долго и больше не могла ждать ни секунды. Не дав Манджиро времени прийти в себя, Мирай решительно преодолела разделявшее их ненавистное расстояние, а затем, помедлив, просто шагнула к нему, не отводя взгляд, упираясь грудью, сердцем, во все еще поднятый ствол пистолета в его руке, — невольно скопировав его собственное движение в том недострое позапрошлой ночью, когда он точно так же безрассудно шагнул к ней, игнорируя направленное на него оружие. Неужели прошло всего два дня? Мирай казалось, что она успела умереть и заново возродиться за это короткое время. А его рука дрогнула, тут же начав опускать пистолет, но Мирай даже не обратила на это внимание, ее не волновало его оружие, ей совершенно не было до этого дела. Ее мир сейчас сузился до его лица, а вся необъятная вселенная сжалась, полностью уместившись в его невысокой фигуре перед ней, и ей жизненно необходимо было наконец осознанно прикоснуться к нему. Дрожащая рука Мирай осторожно легла на бледную щеку Майки, оглаживая горячую кожу, немного не доходя до уже начавшей заживать раны на его виске. В расширенных темных зрачках полыхал отчаянный, пронзительный вопрос, ответ на который Манджиро искал на ее лице, и хоть он не проронил ни слова, его глаза не молчали, отражая весь тот беспокойный вихрь эмоций, бушевавших внутри него в этот момент. Глядя в его взволнованные глаза, Мирай медленно поднялась на носочки и потянулась к нему — губами, телом, всем своим существом. Его губы все еще были удивленно приоткрыты, когда Мирай с тихим вздохом накрыла их своими. Ее кожа буквально завибрировала в месте соприкосновения, все внутри нее пело от ощущения его тепла, которое она наконец-то помнила, наконец-то могла получить. Она целовала и целовала его, покусывая мягкие губы, такие нужные, такие знакомые, чувствуя, как на ее собственных губах беспорядочно бьется ее обезумевший пульс. Спустя пару секунд губы Майки ожили под ее поцелуями — неуверенно, с опаской, будто он боялся, что она в любой момент отстранится, исчезнет или оттолкнет его. Но Мирай не собиралась делать ничего из этого, наоборот, она хотела быть еще ближе к нему, настолько близко, насколько это было возможно. Когда ее пальцы зарылись в его распущенные волосы, запутались в мягких прядях, его руки наконец тоже ожили, словно он окончательно поверил, что она на самом деле здесь, что она не плод его воспаленного воображения. Секунда — и Манджиро заключил ее в болезненно крепкое объятие, прижимая к себе с такой силой, что она едва ли могла вдохнуть, а рукоять все еще зажатого в его руке пистолета ткнулась в ее поясницу, но Мирай было все равно, она даже не почувствовала этого дискомфорта. Она чувствовала только его — под своими губами, под своими пальцами, его тепло, такое нужное ей. Она вжалась в него еще сильнее, притягивая его к себе, будто хотела вплавить его в свое тело, и Манджиро глухо, протяжно выдохнул в ее губы. Мирай воспользовалась этим, чтобы скользнуть языком в его рот, исследуя, заново узнавая, плавясь от оглушающей силы чувств, которые к нему испытывала. Все в мире потеряло свою значимость — единственно важным осталось лишь это касание губ и полыхающая кожа под пальцами. Они целовались бесконечно долго, сплетясь телами, касаясь каждым сантиметром открытой кожи, забыв о дыхании. Голова Мирай кружилась, и ноги грозили вот-вот отказать, но Майки держал ее так крепко, что она почти перестала чувствовать, где кончается ее тело и начинается его. Когда, наконец, Мирай нашла в себе силы немного отстраниться, все еще касаясь припухшими губами его горячих губ, Манджиро, тяжело дыша, хрипло прошептал: — Ты вспомнила. — Его жаркое дыхание смешивалось с ее собственным, опаляя ее губы, и вместо ответа Мирай, обуреваемая слишком сильными эмоциями, просто снова поцеловала его. Он ответил на поцелуй мгновенно, подтягивая ее на себя так отчаянно, что ее ноги почти оторвались от пола. С огромным усилием заставив себя вновь оторваться от его губ, Мирай закивала головой, часто моргая начавшими слезиться глазами, и сдавленно прошептала: — Прости меня, Майки. Прости меня. Он лишь сгреб ее в еще более крепкое объятие, выдавливая весь воздух из ее легких, но Мирай хотела, чтобы он обнимал ее еще крепче, еще сильнее, хотела проникнуть под его кожу, раствориться в нем и навсегда слиться с ним в одно целое. Его подрагивающие пальцы невесомым, почти благоговейным касанием тронули ее висок, огладили прохладную тонкую кожу и нырнули в ее волосы, нежно собирая их в кулаке до приятного натяжения у корней. — Нет, это я виноват, только я один… — сбивчиво зашептал он, качая головой, но Мирай не дала ему продолжить, заставив его замолчать новым поцелуем. Потом будет время для извинений и разговоров; сейчас же все, что ей было нужно — просто бесконечно прикасаться к нему, чувствовать его каждой клеточкой своего тела. Майки с раздражением отбросил мешающийся пистолет на стоящее неподалеку кресло и, неустойчиво ступая на раненую ногу, сделал шаг к дивану, увлекая ее за собой. Мирай послушно последовала за его движением, околдованная ритмичным скольжением его губ на ее губах, еще не понимая, что он задумал. А через миг Манджиро почти рухнул на этот диван, не выпуская ее из объятия, не прерывая поцелуй, и Мирай сдавленно ахнула в его губы, когда от этого движения почти свалилась на него сверху, потеряв равновесие. Тут же испугавшись, что могла навредить ему, Мирай с влажным звуком оторвалась от его жадных ищущих губ и засуетилась, пытаясь подняться с его колен, но он не позволил, лишь еще крепче заключив ее в кольцо своих рук. Боясь пошевелиться, чтобы не причинить ему боль, Мирай увернулась от его губ, не давая ему заткнуть ее поцелуем, и встревоженно пробормотала: — Майки, ты ранен, что ты… — Плевать, — eго голос звучал на несколько тонов ниже обычного, хрипло, отчаянно, и запустил приятную дрожь по ее коже. Уверенная рука скользнула в волосы Мирай, притягивая к нему ее лицо, чтобы не дать ей снова увернуться, и его губы вновь накрыли ее, сминая их, заглушая любые возражения. Манджиро решительно подтянул ее к себе, удерживая на месте и не давая встать. Голова Мирай шла кругом от его пьянящей близости, мысли заполнял знакомый туман голодного желания, но она все еще цеплялась за остатки здравого смысла, который из них двоих, похоже, еще хоть в каком-то виде сохранился сейчас только у нее. — Твоя нога… — безуспешно попыталась вразумить его Мирай между этими сводящими с ума поцелуями. — И бок… — Потерпят, — почти прорычал он, снова нетерпеливо закрывая ей рот поцелуем. И Мирай сдалась. Он заразил ее этим безумием, и она перестала сопротивляться ему. Неправильно было так перенапрягать его израненное тело, но Манджиро совсем потерял любое присутствие здравого ума и отобрал его остатки у Мирай. Он был нужен ей до такой степени, что она испытывала почти физическую боль, если не прикасалась к нему. Кровь Мирай полыхала, прожигая ее сосуды и оплавляя кожу, и ее безумно колотящееся в груди сердце было источником этого живительного пожара. Манджиро был огнем, и Мирай готова была сгореть в нем дотла. Потеряв все стопоры, она впивалась в его раскрытые губы голодными поцелуями, покусывая мягкую влажную кожу, зарывалась пальцами в спутанные шелковистые волосы. Горячие от небольшой температуры, руки Майки уже шарили под ее кофтой, жадно оглаживая кожу. В какой-то момент он потянул ее толстовку вверх, и Мирай послушно подняла руки. Они прервали поцелуй лишь на короткие секунды, потребовавшиеся, чтобы высвободить из ворота кофты ее голову. Ловкие пальцы уверенно потянули вверх спортивный топ, и через миг Манджиро с тихим стоном зарылся лицом в ее грудь, бесконечно целуя и покусывая, вырывая из нее тихие, утробные стоны, и электрические разряды бежали по коже Мирай от каждого его желанного прикосновения. Они потратили некоторое время на то, чтобы стянуть с нее джинсы и обувь, и когда Мирай вновь аккуратно опустилась на его ноги, то почувствовала знакомую твердость под собой. Захлебнувшись от прилива почти нестерпимого возбуждения, она непроизвольно двинула бедрами, желая ощутить его еще полнее через разделявшую их преграду его спортивных штанов и ее белья. Это движение вырвало из груди Манджиро хриплый, разбитый стон, который тут же заглушила ткань его футболки, которую Мирай нетерпеливыми, неуклюжими руками пыталась с него стянуть. Наконец, его голова и руки высвободились из мешающейся ткани, и Мирай отбросила футболку куда-то за диван, а Манджиро снова притянул ее к себе, зарываясь лицом и губами в ее теплую шею, не оставляя и миллиметра между их разгоряченными телами. Мирай тихо застонала, еще ближе притягивая к себе его голову и дрожащими пальцами цепляясь за его волосы, не в силах остановить движение своих бедер в попытках приглушить тянущую, приятную боль, что разливалась у нее между ног. Невнятно выругавшись, Манджиро резко опустил руку вниз, просовывая между их телами, и отрывистым, рваным движением оттянул пояс спортивок, чтобы высвободить себя из них. Задыхаясь от желания скорее ощутить его, Мирай слегка приподнялась над ним, а Манджиро грубоватым от нетерпения движением сдвинул в сторону ее нижнее белье, в спешке даже не сняв его полностью, и в следующий миг одним сильным движением проник внутрь нее. Его руки властно легли на ее бедра, резко прижимая ее к нему и не давая двинуться, не позволяя отстраниться, но Мирай и не думала этого делать. Они оба застонали друг другу в губы от интенсивности этого ощущения, теряя рассудок от силы эмоций, вызванных этой долгожданной близостью. Мирай упивалась невероятной наполненностью, физической и духовной, которую он ей дарил, этой легкой приятной болью от его проникновения в ее отвыкшее от таких активностей тело, и бесконечным удовольствием, которое она чувствовала, наконец-то сжимая его внутри себя. Наконец, его пальцы, судорожно впившиеся в ее бедра, слегка расслабились, и Мирай смогла начать двигаться. Прижавшись лбом к его лбу, неотрывно глядя в затуманенные темные глаза, Мирай приподнялась, чтобы вновь опуститься на него, вбирая до конца по всей длине, слегка поводя бедрами. Его низкий, хриплый стон разлился музыкой в ее ушах, и Мирай жадно проглотила этот прекрасный звук с его припухших раскрытых губ. Она задвигалась на нем в гипнотическом ритме, ловя внимательным взглядом каждую смену выражений на любимом лице. Мирай впитывала глазами это удовольствие, которое так явно отражалось на его тонких чертах, любовалась жарким румянцем, окрасившим бледность его щек, упивалась этим наслаждением, что плескалось в темноте его расфокусированных, подернутых дымкой желания глаз. Она перехватила у него контроль, не давая двигаться так, как он хотел бы — новых кровотечений из и так уже потревоженных ран им точно не нужно было, — и Манджиро покорно отдал ей эту власть над ним, а Мирай с упоением ее приняла, чувствуя невероятный прилив экстаза от одного его вида под нею. Руки скользили по блестящей от испарины коже, оглаживая и сжимая напряженные мускулы, пальцы путались в мягких прядях волос, глаза тонули в глубине друг друга. Движения Мирай были медленными, тягучими; она хотела в полной мере прочувствовать этот долгожданный миг единения, воссоединения, которого они оба так долго ждали, который они выстрадали, за который заплатили болью и кровью. Хотела, чтобы он прочувствовал его тоже. Их взгляды неотрывно ласкали лица друг друга, глядя глаза в глаза, чувствуя друг друга на каком-то совершенно первобытном, глубинном уровне. Огромное, ослепительное чувство заполняло каждую клеточку Мирай, ей казалось, что оно просвечивает сквозь ее тело, купая Манджиро в своем исцеляющем, животворящем свете. Ведь именно он был источником этого теплого сияния внутри нее. Руки Майки неустанно скользили по ее телу, оглаживая кожу, вжимаясь пальцами в ее плоть с чрезмерной силой, но Мирай приветствовала каждую новую метку на своем теле, оставленную его руками. Вскоре, по участившемуся и отяжелевшему дыханию Манджиро, Мирай поняла, что он уже близок к разрядке. Она без устали двигалась на нем, ощущая, как все крепче становится давление его пальцев на ее бедрах. Его глаза мерцали, затянутые блестящей пеленой, и, когда они начали слегка закатываться под веки, Мирай с приливом почти благоговейного удовольствия ощутила, как он напрягается сильнее внутри нее. Его пальцы судорожно вжались в ее кожу, все хаотичнее и резче насаживая ее на всю его длину, голова запрокинулась на спинку дивана, беспорядочно рассыпая по ткани пряди светлых волос, словно золотистый ореол. С жадным, голодным ликованием Мирай смотрела, как открываются его искусанные губы, как закатываются вверх блестящие темные глаза, как разливается по скулам и переносице новый, такой жаркий румянец — из-за нее. И затем его руки с почти пугающей силой вдавили ее бедра в его, удерживая в этом положении, лишая возможности двигаться; все его тело окаменело, и с тихим, рычащим стоном он напрягся внутри нее, не позволяя ей сдвинуться ни на миллиметр, заставляя принять все, что он мог отдать ей. И это ощущение его разрядки швырнуло Мирай через край с такой силой, что на миг она испугалась, что может потерять сознание. Ее ослепило сиянием взорвавшейся перед глазами сверхновой, воздух выжало из легких, и Мирай задыхалась, издавая примитивные, полные удовольствия звуки, содрогаясь в бесконечных волнах сильнейшего оргазма, сотрясавших ее тело. Она обвила руками шею Манджиро и сорванным, охрипшим от стонов голосом на выдохе прошептала в его ухо отчаянное, исступленное, долгожданное: — Люблю… Резкий выдох Манджиро почти граничил со стоном, и он скользнул ладонью на шею Мирай, притягивая к себе ее голову и впиваясь ртом в ее губы, будто хотел узнать, каким будет на них вкус этого желанного слова. С ее губ Манджиро плавно сместился на подбородок, осыпая смазанными, лихорадочными поцелуями линию ее челюсти, поднимаясь к уху и прижимая ее к себе еще крепче. — Еще, — с дрожью в голосе хрипло прошептал он в ее ухо. — Скажи это еще раз. Он потерся носом о ее шею, продолжая покрывать влажными поцелуями и покусывать нежную кожу, а Мирай, не помня себя, до боли в руках прижимала его ближе к себе, хрипло повторяя самые важные слова на свете, которые наконец-то смогла подарить ему: — Люблю тебя, люблю… — и улыбалась сквозь проступившие на глазах слезы, чувствуя в его поцелуях широкую, счастливую улыбку. Мирай не знала, сколько прошло времени. Они не двигались, сплетясь телами, и просто дышали друг другом, купаясь в исходящем от их кожи тепле, приходя в себя. Майки лежал под ней, откинувшись на спинку дивана с закрытыми глазами, улыбкой на покрасневших приоткрытых губах, с расслабленным, разрумянившимся лицом, и был таким пронзительно прекрасным в этот момент, что Мирай не могла остановить легкие, трепетные поцелуи, которыми осыпала его теплую кожу, задерживаясь на каждом шраме и ссадине. Его пальцы лениво выводили запутанные узоры на остывающей коже ее спины, и ей казалось, что они выпали из реальности окружающего их мира, неожиданно оказавшись в совершенно новом, созданном только для них двоих измерении. Шевельнувшись, Мирай вдруг почувствовала липкую влагу на своих обнаженных бедрах и тут же оторвалась от его губ, на что Манджиро ответил недовольным ворчанием, а она, не обращая внимания на его возмущение, завела руку назад, чтобы коснуться его ноги пальцами. Ткань его спортивок была влажной, а через миг Мирай увидела на своей ладони алые отпечатки. — Ох черт, черт, ну я так и знала! — с досадой забормотала она, поспешно слезая с протестующе заурчавшего Майки, чтобы оценить ущерб. На штанине его спортивок уже проявились пятна крови из раны на его ноге, но он этого даже не заметил. Конечно, ведь заниматься сексом, имея два свежих пулевых ранения, было такой разумной и уместной идеей. Какие же они дураки, оба! Невнятно чертыхнувшись, Мирай увернулась от его рук, пытавшихся поймать ее, чтобы вновь притянуть к нему, и дернула за пропитанную кровью штанину: — Снимай штаны и не двигайся, — не терпящим возражений тоном велела Мирай, сама поспешно скрываясь в ванной, провожаемая его тихим смешком и одобрительным взглядом, задержавшимся на ее бедрах и открытой груди, пестрящей засосами от его губ. — Как прикажете, мэм, — полетело ей в спину расслабленно-смешливое, и она негодующе фыркнула, не сумев все же до конца задавить расползающуюся на губах улыбку. Совершенно ничего смешного тут нет, но у нее не было ни сил, ни желания досадовать на себя или Манджиро, когда ее колени все еще подрагивали от испытанного удовольствия, а между ног разливалась приятная, тянущая боль в отвыкших от подобной нагрузки мышцах. В ванной Мирай минимально привела себя в порядок, бросив мимолетный взгляд в зеркало, откуда на нее смотрело ее сияющее улыбкой отражение, и покачала головой, невольно задержавшись глазами на этом счастливом выражении на своем лице. Непривычно было видеть себя такой. На бортике ванной Мирай обнаружила черную толстовку Манджиро и тут же натянула ее — та привычно достала ей до середины бедер. Собрав растрепанные волосы в пучок, она осмотрелась в поисках аптечки, которая нашлась в тумбочке возле раковины. Мирай вытянула ее и поставила сверху на тумбочку, тут же зарывшись в нее в поисках необходимых ей перевязочных материалов. Она перебирала содержимое аптечки, когда две сильные руки бесшумно обвили ее талию сзади, прижимая к горячей крепкой груди. Легко вздрогнув от неожиданности, Мирай тут же ощутила целую армию взволнованных мурашек на коже, когда губы Манджиро коснулись ее открытой шеи. Она с упоением вдохнула его запах, такой знакомый, навевающий мысли о луговых травах перед летней грозой, затем нахмурилась, укоризненно качая головой. — Ну зачем ты встал, Майки, нога не скажет тебе «спасибо». Я бы сейчас пришла назад… — Я слишком долго ждал, — перебил ее он, потираясь теплым носом о ее шею. Мирай хмыкнула, с улыбкой закатывая глаза. — Меня не было буквально три минуты. Руки Манджиро лишь сильнее притиснули ее к его груди, и он невнятно, но с напором, повторил, щекоча теплым дыханием ее кожу: — Я слишком долго ждал. — Ох. Вот он о чем… Сердце с легкой болью екнуло в груди от его слов. Она действительно заставила его ждать слишком долго. Закусив губу, чтобы отогнать снова просящиеся на глаза дурацкие слезы, Мирай осторожно развернулась в его объятии и обвила руками его шею, привлекая его к себе. Манджиро со вздохом уткнулся лбом в ее плечо, и она запустила пальцы в его растрепанные волосы, ласкающе перебирая мягкие пряди. — Я здесь, — прошептала Мирай, прикасаясь губами к его волосам и чувствуя неуловимое дежавю от собственных слов. — Я с тобой. Они простояли так еще какое-то время, просто прижимаясь друг к другу и отдавая друг другу свое тепло, а затем Мирай мягко, но настойчиво тронула его плечо, заставляя немного отодвинуться. — Раз уж ты сам пришел сюда, то давай, наконец, займемся твоей ногой, — объявила она, мягко подталкивая его к бортику ванны. Манджиро послушно опустился на него, выпрямляя пострадавшую ногу. Он уже избавился от штанов, как она и просила, оставшись в одних боксерах. Бинты на его бедре чуть выше колена обильно пропитались кровью, и Мирай дала себе очередную мысленную затрещину. Они все же были слишком неаккуратны. Ему от нее одни неприятности в последнее время, хотя, судя по его блаженно-расслабленному лицу, Манджиро бы с ней сейчас не согласился. Тщательно вымыв руки, Мирай придвинула к себе аптечку, полную медицинских богатств, и, сев прямо на пол возле него, принялась уже заученными движениями снимать старую повязку. Обработка его ран за прошедшую неделю уверенно превращалась в их регулярное совместное времяпрепровождение. Не то чтобы Мирай была в восторге от этого; она могла придумать миллион других вещей, которыми они могли бы заняться вместе. Манджиро молча наблюдал за ее действиями, и от его теплого, полного обожанием взгляда румянец разливался на ее щеках. — Поверить не могу, что выстрелила в тебя, — виновато пробормотала Мирай, осторожно промакивая рану смоченной в антисептике медицинской салфеткой. — Я этого заслуживал, — тихо, почти шепотом, проговорил Манджиро. Мирай бросила на его посмурневшее лицо быстрый взгляд и, нахмурясь, вновь перевела его на рану, которую сейчас бинтовала. — Не говори так, — твердо велела она. Он не заслуживал ничего подобного, и Мирай было больно внутри оттого, что он почему-то считает иначе. А Манджиро опустил голову, из-за чего длинные волосы свесились вниз, закрывая его лицо, и едва слышно произнес: — Но это правда. Ты лишилась памяти из-за меня. — Его пальцы при этих словах так сильно сжались на бортике ванной, что Мирай испугалась, как бы что-то не треснуло — либо ванна, либо его кости. — Майки… — начала она, протестующе качая головой и накрывая ладонью его напряженные побелевшие пальцы, но он перебил ее: — Нет, Мирай, не оправдывай меня. — Он с досадой тряхнул головой, и Мирай нахмурилась еще сильнее, огорченная его упрямством. — Я не совсем идиот и вполне могу понять, что ты потеряла память из-за того, что я убил этого… — Манджиро скривился, будто крутившееся на языке имя Юджи было отравой, — его, в тот самый момент, когда он что-то делал с тобой. Если бы я не застрелил его, ты не забыла бы, кто ты такая, и не оказалась бы сейчас в такой опасности. Значит, вот как он думает. Все это время Манджиро упорно винил себя в том, что с ней произошло, но он был неправ, так неправ. Продолжая сидеть на полу, Мирай протянула руку и отвела упавшие на его глаза волосы, затем склонила набок голову, чтобы снизу вверх заглянуть в его напряженное, серьезное лицо. — Даже если бы ты не выстрелил тогда в Юджи, я в любом случае лишилась бы самого главного, потому что он уже успел отнять у меня нужные воспоминания, — твердо возразила она и грустно улыбнулась, когда он поднял на нее глаза. — Ведь тогда я бы помнила обо всех ужасах своей жизни, но из моей памяти исчезло бы самое лучшее, что в ней было. — Мирай улыбнулась, когда он непонимающе свел брови к переносице, и мягко пояснила: — Ты. Манджиро молчал, глядя на нее, и в его блестящих от температуры глазах все еще отражались сомнение и недоверие. Мирай вздохнула, понимая, что понадобится еще не один разговор, чтобы убедить его, что она не видит никакой его вины в случившемся. Поэтому сейчас, вместо слов, она просто потянулась к нему, и Манджиро с готовностью встретил ее на полпути, с тихим вздохом отвечая на медленный, почти целомудренный поцелуй. Его слишком горячая ладонь накрыла ее пальцы, оглаживающие его щеку, и, затянутая в ленивую негу касания их губ, Мирай рассеянно подумала, что нужно все-таки заставить его принять жаропонижающее. Найдя в себе силы, чтобы наконец отстраниться от него, Мирай вновь подтянула к себе аптечку, порылась в ней и протянула Манджиро блистеры с таблетками. Он удивленно приподнял брови, и она со вздохом пояснила: — У тебя температура, и она поднимается. Выпей, потому что ее нужно сбить. И обезболивающее тоже. Ты принимал антибиотик, который я передала с Хайтани? Манджиро кивнул, вяло пожимая плечами, и послушно зашуршал таблетками, а Мирай поднялась с колен, забирая с пола аптечку и возвращая ее на прежнее место в тумбочке. Майки проглотил капсулы всухую и протянул ей использованные упаковки таблеток, которые Мирай просто оставила лежать сверху на тумбочке. Не было смысла их прятать, все равно скоро они могут снова понадобиться. Она подошла к нему, и Манджиро тут же обвил руками ее талию, притягивая ближе к себе и заставляя ступить между его разведенных ног. Он с тихим вздохом вжался лицом в ее живот и стиснул в объятии еще крепче, а Мирай рассеянно запустила пальцы во взъерошенные волосы на его затылке. — Тебе нужно лечь, — прошептала она, требовательно постукивая пальцами свободной руки по его горячему плечу. Плечо дернулось под ее ладонью в жесте равнодушной беспечности. — Со мной все в порядке, — небрежно отмахнулся Манджиро, и Мирай обреченно возвела глаза к потолку. Знакомая песня, только вот он забыл, что она способна различить в ней фальшивые ноты. — Мир не рухнет, если ты позволишь себе несколько часов слабости, — произнесла она, легонько потянув за его волосы, чтобы донести всю серьезность своих намерений отправить его в постель. С недовольным ворчанием Манджиро все же медленно поднялся на ноги и нехотя позволил Мирай перекинуть его руку через ее плечи, чтобы помочь ему идти. Видя, как он неустойчиво ступает на раненую ногу и старается не морщиться от боли, Мирай в который уже раз обругала себя последними словами. Она понимала, что в тот страшный момент в старом недострое не смогла бы взять под контроль те инстинктивные порывы, вложенные в ее голову чужой волей, но это понимание неспособно было подавить чувство вины перед ним, как и не способствовало улучшению ситуации в целом, ведь из-за этого ранения Манджиро стал более уязвимым в самый неподходящий момент, когда они находились в таком опасном положении. С другой стороны, она выстрелила в ногу, так далеко от груди, как могла, и сделала это ранение настолько неопасным, насколько это было возможным. Это можно было записать в достижения, ведь неуловимая тень изъеденного ревностью призрака, что в тот момент наполняла ее своими страхами, нашептывала, чтобы она целилась в сердце. Вместе они медленно добрели до спальни, освещенной тусклым светом опрометчиво оставленной там зажженной свечи, и Мирай помогла Майки осторожно опуститься на разобранную постель. Она быстро сбегала назад в гостиную — убедиться, что входная дверь надежно заперта, и чтобы принести оба их пистолета, которые положила на тумбочку возле кровати, после чего тоже забралась к нему под одеяло. Они повозились немного, в итоге устроившись так, что Мирай полусидела, опираясь на подушки, а Манджиро лег на спину, укладывая голову на ее колени. В этом неярком свете свечи синяки под его глазами были особенно заметны, и Мирай осторожно провела по ним подушечками пальцев, будто надеялась прикосновением стереть эту усталую синеву. — Ты специально оставил дверь открытой? — поинтересовалась она. — Я услышал шаги в коридоре, — ответил Манджиро, сонно опуская веки. — Собирался устроить сюрприз незваным гостям. — Я оценила, — усмехнулась Мирай, с нежностью обрисовывая пальцем черты его лица. Какое-то время они просто молчали, слушая дыхание друг друга и успокаивающее потрескивание огонька свечи. — Как ты вспомнила? — тихо спросил Манджиро, вновь открывая глаза и устремляя на ее лицо внимательный взгляд. Мирай бережно отвела прядь волос с его лба, и он потянулся вслед за ее рукой, не желая разрывать прикосновение. — Мне помог мой наставник, — так же тихо ответила она, невесомым движением очерчивая подушечкой пальца его светлые брови. Манджиро слабо кивнул, будто подтверждая свою догадку, и полностью закрыл глаза, тихо вздохнув. Мирай с трепетом в душе вглядывалась в его расслабленное лицо, все еще не веря до конца, что он действительно здесь, рядом с ней. — У нас нет ни одной общей фотографии, — вдруг не к месту объявил Манджиро, открывая глаза и устремляя задумчивый взгляд куда-то в направлении заколоченного досками окна. Мирай удивленно задрала брови, в легком замешательстве от этого взявшегося из ниоткуда замечания, и не до конца уверенная, что на это сказать. Она как раз пыталась собраться с мыслями, чтобы задать ему те вопросы, которые ее волновали, но Манджиро огорошил ее этими словами, и поэтому теперь она просто озадаченно моргала, в растерянности глядя на него. Может, она дала ему слишком мощное обезболивающее? А Манджиро вздохнул и вновь прикрыл глаза, после чего тихо добавил: — А с ним у тебя было общее фото. — Похоже, он принципиально не называл ее убитого триггера по имени. Зато эти его слова сразу прояснили для Мирай, откуда взялись эти мысли о совместных фотографиях в его голове. Перед ее глазами вспыхнул и погас флешбек событий недельной давности: труп наемного убийцы в ее квартире, пистолет в расслабленной руке Манджиро и его взгляд, пустой и мертвый, неотрывно устремленный на ее с Юджи фальшивую фотографию на книжной полке. Она могла только догадываться, что он чувствовал в тот момент, глядя на этот снимок. — Оно было подделкой. — Мирай кивнула для пущей убедительности, ловя недоверчивый взгляд вновь открывшихся темных глаз. — Фотомонтаж. У меня никогда не было настоящей такой фотографии с ним. Ее просто заказал мой отец, чтобы подтвердить легенду той выдуманной жизни, которую я якобы забыла. Я никогда не была с Юджи в таком смысле. Манджиро закусил губу и через несколько секунд молча кивнул. Его плечи, наконец, ощутимо расслабились под руками Мирай, и она со вздохом покачала головой. Неужели он правда думал, что между нею и Юджи могло что-то быть? Неужели настолько не уверен в себе и в ее чувствах, что позволил этой мысли мучить его? И только подумав так, Мирай осознала, что именно так это и было, и его сомнения не были такой уж неожиданностью. За долгие годы Манджиро терял ее слишком много раз, а впервые сказать ему о своих чувствах она смогла лишь сегодня. Мирай ощутила пронзительную, режущую боль в груди от этого озарения, и ее руки импульсивно сжались на его плечах. А Манджиро тихо прошептал нечто, от чего эта боль в груди только усилилась: — Это было… тяжело. Быть рядом с тобой и знать, что ты меня не помнишь. Пальцы Мирай скользнули по его груди, мазнули по старому шраму от пулевого ранения под ключицей (в голове всколыхнулась мимолетная мысль, что она даже не знает, когда он получил его) и устремились к месту, где слишком быстро билось его сердце, накрывая ладонью эту взволнованную пульсацию. Она склонилась к нему, оставляя на приоткрытых губах долгий, чувственный поцелуй. Затем, огладив пальцами его не травмированный висок, Мирай приподняла голову, чтобы вновь поймать его взгляд, и тихо спросила: — Почему ты ничего не рассказал мне, Майки? Я столько раз спрашивала тебя… Он тяжело вздохнул и устало прикрыл глаза рукой, будто желая отгородиться от ее пытливого взгляда. Помолчав несколько секунд, Манджиро набрал побольше воздуха в легкие и наконец проговорил: — Видишь ли, я… понятия не имел, как рассказать тебе о таком. — Мирай, морально уже приготовившаяся услышать любые, самые тревожные объяснения, просто уставилась на него, удивленно моргая. Манджиро закусил губу, а затем вдруг тихо рассмеялся нервным, неуверенным смехом. — Просто… ты ведь ничего не помнила. Не только меня. Ничего. Я не представлял, с какой стороны подступиться к этому. Ты столько раз спрашивала, почему якудза охотятся за тобой, и что я знаю о тебе, но… Как я мог объяснить тебе, что ты способна перемещаться во времени? Как рассказать, что в одном из таких перемещений между нами случилось… все это? — Манджиро неопределенно взмахнул рукой и зажмурился. На его переносице и скулах разгорался новый румянец, вызванный охватившим его волнением. — Слишком много всего, и оно было настолько… — Он запнулся, помолчал пару секунд, затем досадливо фыркнул. — Ты бы просто не поверила мне. Да никто в здравом уме не поверил бы в такое. Тем более, услышав это от кого-то, вроде меня, ведь ты тогда уже видела, что я нездоров. — Манджиро показательно повертел пальцем в опасной близости от своего разбитого виска. Он замолчал, кусая губы, а Мирай продолжала удивленно смотреть на него, переваривая услышанное. То есть, выходит, он так упорно молчал все те дни, что они провели вместе, просто потому, что не знал, как рассказать ей? Как он… Так это ведь… Почему он решил, что она не поверит ему? И Мирай едва не рассмеялась вслух, когда эта откровенно глупая мысль мелькнула в ее голове. Потому что Манджиро на самом деле был прав: она бы ему не поверила, не та она, не в то время и не в той ситуации. Она не была готова к этому знанию в те дни. А став свидетельницей его приступа и узнав, что он сидит на антипсихотиках… Она ведь и так была уверена, что у него не все в порядке с головой, а уж после подобного заявления… Она ему не поверила бы. И от этой мысли Мирай стало невероятно тошно внутри, тошно и стыдно за ту свою беспечную, наивную, совершенно ничего не понимающую версию. Манджиро и без того было слишком тяжело тогда. Он просто не хотел видеть новые недоверие и подозрение в ее глазах. Горячие пальцы Манджиро накрыли ее застывшую на его груди ладонь и слегка сжали. Затем он поднес ее пальцы к своим губам — даже не поцелуй, просто прикосновение. Щекоча дыханием ее кожу, Манджиро тихо добавил: — К тому же, я прекрасно видел, что и без того пугаю тебя. По крайней мере, в первое время ты точно меня побаивалась. Мирай не сдержала дрожащий, нервный смешок, качая головой и легко пробегаясь по его щеке пальцами той руки, которую он прижимал к губам. — Ты похитил меня вместе с машиной с парковки клиники и заставил вытаскивать из тебя пулю в борделе, — монотонным голосом напомнила она, красноречиво поднимая брови и продолжая улыбаться. Манджиро ухмыльнулся и пожал одним плечом. — Когда ты так говоришь, то звучит и правда не очень, — согласился он, и Мирай фыркнула, затем закусила губу, глядя на него прищуренными глазами. — Я очень удивилась, что ты направился именно в бордель той ночью. Весьма… м-м… необычное место для тайного убежища. Манджиро хмыкнул в ее руку, которую все еще прижимал к губам, потом передвинул ее выше, укладывая прохладную ладонь Мирай на свой горячий лоб. На его губах появилась слабая, пропитанная грустью улыбка. — Это место для меня наполнено приятными воспоминаниями. — Мирай даже слюной подавилась от этих его слов. Нет, она, конечно же, прекрасно отдавала себе отчет в том, что Манджиро не был пугливым девственником до ее возвращения в его жизнь, но услышать нечто подобное сейчас неожиданно оказалось не слишком приятно. А Манджиро тихо рассмеялся, заметив ее вытянувшееся лицо и потрясенно расширенные глаза. — Потому что там вырос Дракен, — соизволил пояснить он, вновь насмешливо хмыкнув при виде еще более шокированного выражения на лице Мирай. Все еще улыбаясь, он потянул ее руку дальше, в его волосы, и она машинально зарылась пальцами в мягкие пряди, все еще пытаясь подтянуть отъехавшую вниз челюсть. — Ты шутишь сейчас, да? — недоверчиво уточнила Мирай, с подозрением прищуриваясь. Он улыбнулся шире, покачал головой. — Серьезен как никогда. Кен-чин действительно долгое время жил в борделе, оставшись без родителей. Мы частенько зависали в его комнате там, хотя он всегда куда больше любил приходить ко мне. — Манджиро замолчал, и его взгляд, направленный в потолок, слегка потускнел от других, печальных воспоминаний о его погибшем лучшем друге. Он встряхнул головой, прогоняя тяжелые мысли, а Мирай вдруг пришла на ум неожиданная догадка. — Так это, — осторожно произнесла она, внимательно следя за выражением его лица, чтобы закрыть эту тему, если вопрос его расстроит, — это именно в его бывшей комнате я и обрабатывала твою рану? Манджиро кивнул, довольно жмурясь от движения ее пальцев в его волосах. Мирай тихонько выпустила задержанный в легких воздух — похоже, разговор о потерянном друге уже не был для него таким мучительным. Возможно, их спонтанный поход на кладбище тогда, в декабре, помог Манджиро научиться жить, неся в себе эту давнюю боль и не давая ей разрушать его изнутри. — Да, — тихо подтвердил он. — Лола следит, чтобы там не бывал никто, кроме меня. Ах, Лола, конечно же. Мирай уже успела позабыть о грудастой девице, которая едва из трусов не выпрыгнула при виде Майки той ночью, но сейчас очень хорошо ее вспомнила. Даже слишком хорошо. — Лола, значит, — неприязненно обронила Мирай сухим тоном. Манджиро приоткрыл один глаз, чтобы посмотреть на нее, и она раздраженно фыркнула, заметив, как начинают приподниматься в ухмылке уголки его рта. Мирай пожевала губу, пытаясь проглотить лезущие на ум совсем уж дурацкие вопросы, но в конце концов все равно не сдержала язвительное: — Она та-а-ак сильно переживала за тебя. Должно быть, после моего ухода той ночью сразу же помчалась тебе помогать. — Мирай правда надеялась, что скажет это незаинтересованным и безразличным тоном. Надежда не оправдалась. Мысль о том, что пока она ничего не помнила, Манджиро позволял виться вокруг него этой Лоле, которая была так явно неравнодушна к нему, царапала ее изнутри, оставляя неприятный привкус горечи на языке. Мирай поморщилась, досадуя сама на себя и на это неприятное чувство, что зудящей осой жужжало где-то в солнечном сплетении, время от времени запуская жало в ее внутренности. Она никогда раньше не испытывала ревности — потому что ревновать ей было некого и не к кому, — и всегда считала это чувство бестолковым и бесполезным. Тем противнее ей было понимать, что это именно оно сейчас заставляет ее хмурить брови и поджимать губы. Делу не помогало и то, что Майки уже вовсю ухмылялся, довольно глядя на нее с лукавым блеском в глазах. Злясь сама на себя, Мирай раздраженно фыркнула и решительно двинула рукой, чтобы выпутать ее из его волос, но Манджиро перехватил ее кисть и настойчиво потянул к себе, вновь подтягивая к своим губам, а потом, вместо ожидаемого поцелуя, дразнясь, легко прикусил кожу на ее запястье. Не отпуская ее руку, он сказал: — Между мной и Лолой никогда ничего не было, и быть не могло. — Мирай кожей запястья почувствовала его широкую ухмылку и досадливо цокнула языком, возводя глаза к потолку, но уголки ее губ против воли тоже начали растягиваться в улыбке. Его слова моментально расплавили колючую льдинку, образовавшуюся где-то под сердцем. — Я плачу ей за то, что она покрывает это убежище перед нынешними хозяевами борделя. Интересно, а Лола была в курсе, что на этом ее услуги должны заканчиваться? Ох, да ну хватит, в конце-то концов! Мирай проворчала что-то невнятное, чувствуя себя очень глупо из-за собственной дурацкой и полностью неоправданной ревности, но Майки сиял так, что даже темные круги под его глазами, казалось, посветлели. Ладно уж, если он из-за этого так обрадовался, то пускай, ей не жалко. К тому же, у нее оставались еще вопросы, куда более важные, чем Лола и ее виды на бывшего главу Бонтена, которые Мирай собиралась ему задать. — Ты точно знал, где я живу. — Получилось совсем не похоже на вопрос, но Манджиро все равно медленно кивнул в ответ на ее слова. Мирай закусила губу, внимательно вглядываясь в его посерьезневшее лицо. — Давно ты меня нашел? Майки лежал молча несколько секунд, глядя на мерцающее пламя свечи на тумбочке у кровати и немного крепче стискивая ее ладонь, которую все еще прижимал к своему лицу. Затем облизнул пересохшие губы и произнес, не поднимая на Мирай взгляд: — Почти сразу же после твоего переезда в Токио. — Он сглотнул и наконец посмотрел на нее. В глубине его глаз Мирай увидела странную неуверенность, которая встревожила ее, потому что явно была вызвана чем-то, связанным с ней. — Подключить все ресурсы Бонтена для твоих поисков я не мог, потому что… я не хотел афишировать, что разыскиваю тебя. — Он слабо дернул одним плечом, а Мирай лишь кивнула, не говоря ни слова. После разговора с Раном она понимала, что в то время в Бонтене уже начал назревать конфликт, потому что глава группировки стал уделять куда меньше времени делам своей организации. Так что, Манджиро, вполне ожидаемо, опасался привлекать к ней излишнее внимание своих же людей, которым перестал доверять. — Поиском должны были руководить Хайтани и Какуче, но в итоге отыскал тебя я сам. — Мирай удивленно приподняла брови, а Манджиро вновь слабо пожал плечами и потянул ее руку вниз, укладывая на своей груди и переплетая с ней пальцы. — Это произошло случайно. Я… — он запнулся, будто собираясь признаться в чем-то, что заставляло его чувствовать себя неловко, — иногда прихожу к клинике Баджи, тайно, чтобы проверить, как он. — Его пальцы немного крепче сжались на ее руке, и Мирай, очень хорошо понимая его чувства, тихо ответила на пожатие, без слов поощряя его продолжать. — И в один из таких дней, в марте, я увидел, как ты заходишь в клинику. Сначала подумал, что у меня галлюцинации, что, может быть, это побочный эффект от таблеток. Но это была ты. Настоящая. — Его голос слегка дрогнул и надломился на последних словах, и Манджиро замолчал, глубоко дыша. Мирай чувствовала, как под их переплетенными пальцами все быстрее разгоняется в груди его сердце. Свободной рукой она призывно тронула его щеку и он послушно поднял на нее подернутый дымкой болезненной нерешительности взгляд. Откуда взялась эта странная неуверенность? Мирай никак не могла ее разгадать. — Почему ты никак не связался со мной? — тихо спросила она, сверху вниз заглядывая в его лицо. Он протестующе покачал головой, уже открывая рот, но Мирай не дала ему возразить, поспешно добавив: — Нет, я помню, что ты не знал, как рассказать мне все. Но ты мог… мог и не рассказывать мне все. Если бы мы познакомились — снова — при других обстоятельствах, то это могло бы… — Ее речь стала торопливой, сбивчивой, пытаясь выразить все мысли, что уже хаотично неслись по дороге предположений и упущенных возможностей. Если бы она впервые встретила Манджиро после потери памяти в других условиях, если бы у нее был шанс заново узнать его в более спокойной обстановке, без вечного стресса и страха от того, что ее хотят убить неизвестные ей враги, если бы она не сразу узнала о его болезни, то шансы того, что она поверила бы в рассказ о перемещениях во времени, значительно увеличивались. И тогда они вместе смогли бы придумать что-то, тогда она не выстрелила бы в него, тогда бы… Но тихий голос Манджиро оборвал этот сумбурный поток бесконечных «если бы, если бы, если бы», каждое из которых — Мирай понимала это где-то глубоко в душе, — все же было слишком далеким от реального положения вещей. — Я не мог приблизиться к тебе, потому что ты была под круглосуточным надзором Мори-кай. — Мирай едва сдержалась, чтобы с досадой не хлопнуть себя по лбу. Черт, ну конечно же, почему она сразу не подумала об этом. А затем она нахмурилась, внимательно глядя на Манджиро и вновь подмечая эту нерешительность в его лице, что так ее встревожила. Понимание пришло быстро: слежка Мори-кай была вовсе не единственной причиной, почему он не пришел за ней. Если подумать, то Манджиро это и не остановило бы, отнюдь, — Мирай знала, каким безбашенным он мог становиться, и цепные псы Мори-кай не смогли бы помешать ему встретиться с ней, если бы он того захотел. Но он не сделал этого сознательно, он выбрал не попадаться ей на глаза. Это озарение холодком опустилось в ее желудок. Целых два месяца Манджиро знал, где она, и наблюдал за ней. Так почему же он не захотел предпринять ни единой попытки заговорить с ней? А Манджиро медленно сел и развернулся на кровати к ней лицом, осторожно выпрямляя раненую ногу, а здоровую сгибая в колене. Выражение неуверенности на его лице теперь было разбавлено тоскливой угрюмостью, которая Мирай совсем не понравилась. Она потянулась вперед, вновь беря его руки в свои и поощряюще сжала, без слов прося рассказать ей, что его так сильно растревожило. Манджиро закусил губу и опустил взгляд на их переплетенные пальцы. Затем глубоко, медленно вздохнул и, наконец, тихо заговорил: — Ты выглядела такой умиротворенной, такой довольной жизнью. Она наконец-то была у тебя, именно такая, какой ты всегда хотела. — Мирай застыла, сжимая его пальцы. О нет, нет, только не это. Кажется, она догадывалась, что он собирается сказать дальше. Она уже слышала нечто подобное от Йоричи. — А я… я не хороший человек, Мирай, ты знаешь это. Я убивал, я совершил множество преступлений. Я не хороший человек, к тому же, с больной головой. Во мне никогда не было того света, который я видел в тебе. — Он ошибался и был слишком суров к себе, и Мирай взволнованно помотала головой, уже открывая рот, чтобы возразить ему, чтобы напомнить, что она тоже далеко не святая, но Манджиро не позволил, крепче сжимая ее руки и поспешно добавляя: — Вокруг меня слишком много грязи. Слишком много опасности. И когда я нашел тебя тогда в марте, то подумал… — Мирай с обреченным вздохом закрыла глаза, уже зная, что он сейчас скажет, — подумал, имею ли я право снова вторгаться в твою жизнь, когда ты была наконец-то ею довольна. Когда ты ничего не помнила о всех тех ужасах, которые тебе пришлось пережить. Когда тебя не отправляли на опасные задания в прошлое, не вынуждали совершать поступки, которые разрушали тебя изнутри. — Манджиро сделал глубокий вдох и шумно выпустил воздух через рот. Его пальцы слегка подрагивали на ее ладонях. — Ты жила спокойной жизнью, которой так сильно хотела. Без меня — но ведь ты меня больше и не знала. А когда не знаешь, что что-то потерял, то от этого не может быть больно. — Он так сильно ошибался. Так сильно. Мирай закусила губу, чувствуя, как собираются под закрытыми веками непрошенные слезы. Потому что больно было. Мучительно больно. Ее сердце каждый день болело о том утерянном и неведомом, которого не помнил ее разум, но душа обливалась кровью, тоскуя о чем-то неизвестном ей, сокровенном, что было у нее украдено. — Я… не мог снова втянуть тебя в трясину, из которой состоит моя жизнь. Поэтому я просто наблюдал за тобой, издалека. Знал, что Баджи не даст тебя в обиду. Мирай не стала говорить ему, как сильно он ошибался в своих умозаключениях. Сейчас в этом не было смысла. Она не могла вернуть назад то время и исправить произошедшее. Теперь время было закрыто для нее. И сейчас Мирай точно понимала одно: она была настолько дорога Манджиро, что он готов был окончательно исчезнуть из ее жизни, считая, что его присутствие в ее новой реальности без воспоминаний о страшных событиях, через которые ей довелось пройти, только все испортит. Он готов был сознательно вычеркнуть себя из ее мира в надежде, что это поможет ей обрести покой. Мирай накрыла ладонями его щеки, уже не такие горячие — жаропонижающее наконец-то начало действовать, — и мягко потянула к себе его голову, пока не смогла прижаться своим лбом к его. Прерывистый вздох Манджиро щекотнул теплым дыханием ее кожу. — И при этом, думая, что я счастлива в своей новой жизни, ты все равно винил себя в том, что я потеряла память, когда ты выстрелил в Юджи? Он резко выдохнул, дернув головой, но Мирай не отпустила его, не дав отстраниться. — Потому что из-за этого, из-за меня, в итоге получилось так, что ты оказалась слишком уязвимой без своих воспоминаний, когда над тобой нависла такая опасность. Ты могла пострадать, — нехотя пробормотал он, и Мирай обреченно вздохнула. Боги, какой же он упрямый… — Ты же понимаешь, что отец не позволил бы мне слишком долго жить такой жизнью? — тихо спросила она, опуская глаза и останавливая взгляд на самоклеящейся повязке на его простреленном боку. — Рано или поздно, он отыскал бы способ, чтобы вновь вернуть меня в строй. Ладонь Манджиро накрыла ее пальцы на его щеке, и он слегка отодвинулся, чтобы посмотреть в ее глаза. — Тогда я вмешался бы, — твердо сказал он, ловя ее взгляд. — Потому что это был бы крайний случай? — с грустной улыбкой спросила Мирай, и он медленно кивнул, тревожно вглядываясь в ее лицо. — Значит, именно поэтому ты нашел меня той ночью? Потому что узнал, что на меня открыли охоту Синдзи-кай. Потому что тогда тот самый крайний случай и наступил? Манджиро снова кивнул, медленно и настороженно, будто был на экзамене и боялся дать ей неправильный ответ, и Мирай вздохнула, закрывая глаза. Она знала, что не может винить его в таком решении. Ей хватало проницательности, чтобы понять его мотивы. Она слишком много раз оставляла его на протяжении его жизни и понимала, что Манджиро очень легко было убедить самого себя в том, что на самом деле ей может быть лучше без него, даже если ему самому без нее будет невыносимо. Он всю жизнь принимал важные и самые тяжелые решения в одиночку, не допуская мысли, что мог бы разделить с кем-то бремя этих решений. Но конкретно в этой ситуации Мирай не могла бы с точностью сказать, как она сама поступила бы, окажись она на его месте. Что, если их роли поменялись бы, и это он ничего не помнил о ней, он жил обычной, спокойной жизнью без боли и страха, жизнью, которой он заслуживал, как никто другой? Что, если она знала бы, что своим вмешательством и присутствием только разбередит его душу? Что, если знала бы, что своим появлением втянет его в новые проблемы? Оказалась бы она достаточно эгоистичной, чтобы, даже думая так, все равно попытаться вернуть его себе? Мирай не могла быть в этом уверена, совсем. Она подозревала, что вполне могла бы повести себя точно так же, как и Манджиро тогда. Смотреть на него издалека, но не подпускать к нему себя и следующие за ней по пятам неприятности. А Майки настороженно, выжидающе смотрел на нее, пытаясь прочитать по ее глазам, поняла ли она, что двигало им, и насколько сильно ее расстроили его слова. Они ее действительно расстроили, но только потому, что он снова ставил себя на последнее место, снова приносил в жертву свои желания и потребность в близости, чтобы оградить от себя дорогого человека, точно так же, как он поступил и со своими друзьями десять лет назад. Но Мирай не собиралась ни в чем его обвинять или упрекать. Придвинувшись к нему, она оставила легкий поцелуй в самом уголке его губ и прошептала лишь тихое: — Теперь мы вместе. Только это имеет значение, хорошо? Манджиро открыл рот, собираясь что-то ответить на это, но его перебил собственный желудок, напомнив о себе недовольным урчанием. Мирай вопросительно вздернула брови. — Когда ты ел последний раз? — строго спросила она. Майки пожал плечами и машинально прижал ладонь к повязке на боку, когда это движение, видимо, отдалось болью в ране. — Не помню… вчера? — рассеянно пробормотал он, и Мирай укоризненно вздохнула. — Подожди, я сейчас найду что-нибудь поесть. — Она слезла с кровати и, заметив, что он тоже зашевелился, предупреждающе ткнула в его сторону пальцем: — Ни с места. Дай отдых ноге. Я сейчас. Провожаемая недовольным вздохом Манджиро, Мирай ушла в гостиную и довольно быстро отыскала еду, которую предусмотрительно прихватила с собой, когда они сбегали из предыдущего убежища. Это оказалось несложной задачей: упаковки с выпечкой и растворимой лапшой были свалены небрежной кучей возле старого телевизора. Найдя на крошечной кухоньке чайник, Мирай набрала воды и вскипятила ее, затем, залив кипятком лапшу и отыскав в шкафчике разномастные палочки, вернулась в комнату, неся в руках поднос, куда помимо лапши добавила еще упаковку печенья и два пакетика сока. Манджиро послушно сидел на кровати, дожидаясь ее. Поставив поднос на покрывало, Мирай устроилась напротив него. Игнорируя лапшу, Майки привычно потянулся к печенью, и она с улыбкой покачала головой, но не стала ничего говорить. Он взрослый мальчик, сможет сам разобраться, что и в каком порядке ему есть. Сама же она открыла пакетик сока и сделала глоток, слегка поморщившись от слишком кислого цитрусового вкуса. Глядя, как он рассеянно жует печенье, Мирай протянула руку и смахнула упавшие ему на глаза волосы, затем произнесла, возобновляя прерванный разговор: — Значит, это Синдзи-кай я должна благодарить за то, что ты все-таки вернулся в мою жизнь. Манджиро на миг перестал жевать и бросил на нее выразительно-укоризненный взгляд, на что Мирай лишь небрежно пожала плечами вместо ответа. Потому что это было правдой: если бы не они, она до сих пор жила бы в неведении, леча чужих домашних питомцев, пока ее любимый мужчина, которого она не помнила, всеми силами скрывается от нее, боясь ей навредить. Манджиро вздохнул и потянулся за соком, качая головой, от чего волосы, которые она минутой ранее зачесала наверх, вновь свесились ему на глаза. — Я собирался поручить Рану забрать тебя в безопасное место, пока не решил бы эту проблему с Синдзи-кай. — Мирай подавилась соком и закашлялась. Манджиро невозмутимо отставил свой напиток и потянулся к ней, чтобы постучать ладонью по ее спине. Откашлявшись и смаргивая выступившие на глазах слезы, Мирай в изумлении уставилась на него. Она ожидала услышать что угодно, но не это. Что это вообще должно было означать? Как Майки представлял это себе? Что некто, вроде Рана, придет к ней домой, скажет «Собирайся, крошка, мы уезжаем», и она тут же бодро поскачет собирать чемодан? — В твоем плане был один ма-а-аленький недостаток, — с откровенным сарказмом протянула она, глядя, как Майки рассеянно потягивает сок через трубочку. — С чего ты взял, что я добровольно уехала бы куда-то с Раном? — Его ставший внезапно тяжелым взгляд неожиданно подсказал ей отчетливый ответ на этот вопрос. Мирай склонила голову набок, с подозрением прищуривая глаза. — Погоди, только не говори мне, что ты… Серьезно? Ты собирался приказать Рану просто похитить меня и продержать где-то, пока сам гонялся бы за людьми Синдзи-кай? Несколько секунд они просто смотрели друг на друга, не мигая и не отводя взгляд. Затем Манджиро облизнул губы и тихо вздохнул. — Так ты была бы в безопасности. Ты действительно никуда не поехала бы по своей воле с незнакомым человеком, так что это было единственным выходом. — Просто уму непостижимо. Когда-нибудь, она решится завести с ним разговор о том, что делать подобное, не принимая в расчет мнение и чувства другого человека, не всегда является «единственным выходом». Но Манджиро слишком долго стоял во главе криминальной группировки и привык решать проблемы весьма радикально. Мирай устало покачала головой и обреченно вздохнула. — Ран должен был увезти тебя на один из островов Рюкю и остаться там охранять тебя попеременно с Риндо и Какуче. Я не доверял Мори-кай в вопросе обеспечения твоей безопасности, эти увальни даже меня не смогли засечь, когда я бывал возле клиники Баджи или твоего дома. — Манджиро презрительно фыркнул, отставил пакетик с соком и потянулся за лапшой. — Когда все закончилось бы, Ран просто отвез бы тебя домой. — Мирай хотела спросить, собирался ли он сам встретиться с ней, когда «все закончилось бы», но появившееся на его лице мрачное выражение остановило ее. — Но этот план провалился. Харучиё спутался с Синдзи-кай и требовал слияния с ними. Бонтен поддержал его подавляющим большинством. Мирай несколько секунд смотрела, как он ковыряет лапшу в пластиковом контейнере, а затем произнесла: — И тогда ты ушел. — И тогда я ушел. — Манджиро угрюмо пожал плечами и вернул контейнер с недоеденной лапшой на поднос. Устало потер переносицу и раздраженно отбросил лезущие в глаза пряди волос. — А потом Ран подстрелил меня, и никакого другого выхода уже не оставалось. Я должен был забрать тебя, во-первых, потому, что ты была под недостаточной защитой в эпицентре нависшей над тобой опасности, а во-вторых… — Он коснулся пальцами повязки на своем боку и поднял взгляд на ее лицо. — Мне действительно нужна была твоя помощь той ночью. Тогда я уже не знал, кому из моих людей можно доверять. Мирай кивнула и потянулась к подносу, чтобы убрать его на пол, затем придвинулась к Манджиро и аккуратно накрыла ладонью его пальцы, все еще прижатые к повязке. — А дальше Ран прошел проверку на верность, — с полувопросительной интонацией предположила она. Манджиро развернул руку под ее ладонью, чтобы переплести с ней пальцы, и вздохнул. — Я бы не назвал это верностью. Мирай озадаченно нахмурилась, внимательно вглядываясь в его лицо и пытаясь понять, что он хотел сказать этим. — Но ты доверился ему? — с недоумением в голосе уточнила она, надеясь прояснить для себя его странное заявление. Манджиро помедлил, рассеянно покусывая нижнюю губу, затем неопределенно повел одним плечом. — Доверился. Потому что я хорошо знаю его мотивы. Мы с ним… смогли очень быстро прийти к соглашению. — Манджиро подтянул руку Мирай к губам, оставляя на ее костяшках невесомый поцелуй, и прижал ее ладонь к своей шее, где под пальцами она сразу же ощутила удары его пульса. Заметив ее озадаченный взгляд, буднично пояснил: — Ран хочет получить Бонтен. — Мирай на этих словах поперхнулась слюной и могла лишь порадоваться, что к этому времени уже отставила свой сок, потому что с такими разговорами дело рано или поздно могло бы закончиться больницей. Она в немом потрясении вытаращилась на Манджиро, который выглядел совершенно невозмутимым, будто только что сообщил, что один из руководителей его бывшей группировки мечтал в детстве стать космонавтом, а не имеет виды на его (правда, уже бывшее) место. Майки же совершенно спокойно склонил голову, рассеянно потерся щекой о ее руку, оставшуюся лежать на его плече, и продолжил: — Он не может сейчас выступить в открытую, и убрать Харучиё тоже не может, потому что за тем следуют люди. Сейчас Бонтен в подавляющем большинстве за Санзу, и Хайтани понимает это. — Поэтому он помогает тебе, — медленно проговорила Мирай, понемногу начиная догадываться, что на самом деле сейчас происходит внутри Бонтена и между его членами, нынешними и бывшими. Манджиро кивнул, затем со вздохом наклонил голову назад, поводил ею из стороны в сторону, разминая затекшую шею, чем моментально притянул к себе ее взгляд, и Мирай, не сдержавшись, подалась вперед, впечатывая легкий, медленный поцелуй в его соблазнительно открытое горло и касаясь языком теплой кожи с проступающими под ней голубыми тенями вен. Манджиро лениво, довольно улыбнулся и тут же придвинулся к ней, склоняя голову, пока не уперся лбом в ее плечо. Мирай привычно запустила пальцы в его волосы, а Майки пробормотал куда-то в ее плечо: — Хайтани надеется, что, помогая мне скрываться от Бонтена и Харучиё, рано или поздно дождется того, что постоянные неудачи в охоте на меня выбьют Санзу из колеи и он начнет совершать ошибки. — Манджиро помолчал, затем вздохнул и скользнул ладонью по обнаженному бедру Мирай, рассеянно оглаживая кожу теплыми пальцами. Совсем тихо и серьезно добавил: — Санзу не готов к своему новому положению в Бонтене, никогда не был. Ран прав: в какой-то момент он сорвется. И когда его популярность в группировке начнет спадать, на сцену выйдут Хайтани, чтобы присвоить себе трон. Мирай задумчиво огладила его плечи, цепляясь взглядом за мелкие и не очень шрамы на его коже, медленно повела ладони вниз по его рукам, задержавшись пальцами на уже знакомом ей рубце от пулевого ранения на его левом бицепсе, затем слегка склонила голову, чтобы заглянуть в лицо Манджиро, которое он все еще прятал на ее плече, но его закрывали свесившиеся вниз волосы. Мягко зачесав наверх светлые пряди, она увидела, что его глаза закрыты, а в выражении лица нет того напряжения, которое она ожидала там увидеть. Осторожно коснувшись губами его виска под заживающей раной на нем, Мирай прошептала: — И ты согласен с этим? Манджиро глубоко вздохнул и, прежде чем ответить, неожиданно обхватил ее руками и накренился в сторону, укладываясь на подушку и утягивая Мирай вместе с собой. Только тогда он открыл глаза и поймал ее взгляд, не выпуская ее из кольца своих рук. — Мне не нужно звание короля, — тихо признался Манджиро, серьезно глядя в ее лицо. — А вот для обоих Хайтани оно привычно с юности, и они не прочь снова его заполучить. Мирай несколько секунд молча смотрела в его блестящие глаза, видя в темных зрачках свое расплывчатое отражение. — Значит, в лояльности Рана можно быть уверенными, потому что помогая тебе, он помогает в первую очередь себе? — Майки утвердительно кивнул, не отрывая голову от подушки. Мирай коснулась пальцами его щеки, и он расслабленно прикрыл глаза, подаваясь навстречу ее прикосновению. — Тебе совсем не жаль терять Бонтен? Манджиро ответил не сразу. Он открыл глаза, возвращая задумчивый взгляд на ее лицо, но Мирай видела, что он обращен куда-то вглубь него самого. Наконец, Майки облизнул пересохшие губы и слегка охрипшим голосом прошептал: — Мне не жаль. Потому что Бонтен никогда не был… так и не смог стать… Что-то не давало ему продолжить, останавливало его слова, отражаясь тоской и сожалением в темных глазах, и озарение вдруг накрыло Мирай с небывалой очевидностью. Она понимающе прошептала едва слышное: — …Тосвой? Манджиро ничего не ответил, не кивнул, но в его глазах Мирай видела подтверждение своей догадки. С Тосвой и его друзьями осталось сердце Манджиро Сано. Бонтену же досталась лишь его пустая, сломанная оболочка. Бонтен был инструментом, через который он мог выпускать бурлящую в нем темную энергию. Он был броней на душе Манджиро, которая защищала его в такой же степени, в какой и вредила. Но сейчас он готов был попробовать жить без Бонтена. И Мирай была намерена помочь ему делать каждый новый шаг на этой незнакомой дороге, чего бы ей это ни стоило. Она подтянула к своему лицу его руку и прижалась губами к сбитым костяшкам, замерев так на несколько секунд, впитывая это ощущение теплой кожи под своими губами. Затем подняла глаза, ловя его подернувшийся легким туманом расслабленный взгляд, и задала новый вопрос, меняя тему: — Ты ведь собирался лететь в Осаку, потому что знал, что Йоричи сейчас там, я права? — Права. — Манджиро потянулся к ней свободной рукой и аккуратно заправил каштановые пряди ей за ухо, после чего так и не убрал ладонь, накрыв нею ее шею, касаясь в том месте, где под кожей ровно бился пульс. — Все это дерьмо начинало набирать слишком серьезные обороты и стало очевидно, что тебе опасно и дальше оставаться в неведении. Я надеялся, что он сможет… — … помочь мне вспомнить, — закончила за него Мирай, и Манджиро медленно кивнул. Мирай вздохнула, думая о том, как же неудачно сложились тогда все обстоятельства, еще больше запутав и усложнив всю эту ситуацию. Погиб Киеши Нагахаси, она подстрелила Манджиро, затем сбежала от него… Если бы они скоординировали свои действия, возможно, получилось бы избежать стольких бед. Манджиро, будто услышав ее мысли, заговорил даже раньше, чем она успела задать просившийся на язык вопрос: — Я принял это решение о поездке в последнюю минуту. Ран должен был связаться с твоим наставником, чтобы предупредить его, но не успел — пришло то письмо о якобы захваченных в плен Баджи и его семье, и дальше… — он глубоко вздохнул, вновь закрывая глаза. Ему не было необходимости продолжать, Мирай и так прекрасно помнила все, что случилось дальше. Череда тяжелых событий, которая привела их к тому, где они и были сейчас. Но она не видела смысла зацикливаться на том, где они ошиблись и приняли неправильные решения. Все случилось как случилось, и теперь нужно было разгребать последствия и думать, что делать дальше, а не мариновать себя в сожалениях о том, что уже нельзя изменить. Глубоко вздохнув, Мирай слабо дернула плечом и улыбнулась Манджиро одним уголком рта. — Ну что ж, конечно, все случилось совсем не так, как было бы лучше для нас всех, но, по крайней мере, память ко мне действительно вернулась. И только сейчас, заговорив о памяти, Мирай вдруг вновь вспомнила те мысли, которые так испугали ее сразу после пробуждения. Взволнованно закусив губу, она подняла на Майки напряженный взгляд, невольно хмуря брови. — Майки, те твои воспоминания о моих прыжках в твое прошлое… — Eе голос охрип от волнения и тревоги о том, каким будет его ответ. — Они ведь пропали, да? Брови Манджиро недоуменно поехали друг к другу, вызывая такую знакомую ей морщинку на переносице. Он озадаченно моргнул несколько раз, непонимающе глядя в ее лицо. — О чем ты? — Вот оно. Мирай затаила дыхание, ожидая его следующих слов. Сейчас он скажет, что не понимает, о каких прыжках она вообще говорит. Но, может быть, это и к лучшему: то, что теперь тех ее визитов в его прошлое не будет. Их отсутствие, судя по всему, ровным счетом ничего не изменило между ними, но зато теперь они смогут… — Я все помню, они никуда не делись. — Мирай даже не сразу смогла осознать услышанное, просто удивленно уставившись на него и глупо моргая. Невозможно. То есть, как это, никуда не делись, но ведь… А лицо Манджиро вдруг напряглось, исказившись от неожиданно обрушившегося на него понимания. — Черт… черт, как же я мог не подумать об этом. — В волнении он рывком сел на кровати, тут же зашипев от боли, и Мирай подскочила следом, обхватывая руками его плечи и заставляя медленно лечь назад. В глазах Манджиро плескалось что-то, очень похожее на панику, и Мирай успокаивающе положила ладонь ему на грудь, чувствуя, как быстро колотится под ее пальцами его сердце. — Ведь я… я же убил его. Как я мог не подумать… Без триггера ты не сможешь переместиться и… — Но твои воспоминания все равно не исчезли, — медленно проговорила Мирай, заглушая сбивчий поток его слов. Майки тут же замолчал, так и оставшись лежать с открытым ртом. Они озадаченно уставились друг на друга, не произнося ни слова, обдумывая эту странную ситуацию. Юджи был мертв, и Мирай больше не могла прыгать во времени, — это факт. Но старые воспоминания Манджиро о ней никуда не делись, он по-прежнему помнил ее появления в своем прошлом — и это тоже факт. И означать это могло только одно: Мирай каким-то образом все же совершит эти прыжки в своем будущем. Как? Без триггера это невозможно, и она очень сомневалась, что в ближайшее время он у нее появится. Эта загадка по-прежнему оставалась для нее без ответа, добавив еще больше вопросов, от которых начинала раскалываться голова. — Давай подумаем об этом завтра, — наконец предложила Мирай, сдаваясь своему непониманию этой ситуации, и Манджиро лишь согласно кивнул в ответ. — Сейчас есть и более срочные вопросы, над которыми можно поломать голову. Значит, за мной охотятся Синдзи-кай, тебя разыскивает Бонтен, а Мори-кай ищут нас обоих, чтобы устранить тебя и вернуть меня, — подытожив их незавидное положение, Мирай устало прикрыла глаза, чувствуя себя тоненькой веточкой, выброшенной в штормовой океан. Водоворот опасностей вокруг них закручивался все неистовее, и им придется приложить все силы, чтобы не пойти ко дну. — Да. Веселье, — согласился Манджиро. Мирай открыла глаза, чтобы посмотреть на него, и встретилась с расслабленно-сонным взглядом. Глаза Манджиро начинали слипаться, что было неудивительно: он слишком ослаблен, а они и так перенапрягли сегодня его травмированное тело. Но Мирай все же не сдержала вопрос, который настойчиво крутился в ее голове, не давая остановить поток беспорядочных мыслей: — У тебя есть идеи, что со всем этим делать? — прошептала она. Мирай почти ожидала, что Майки предложит поговорить об этом завтра. И был бы прав: они оба устали, а о чем-то настолько важном нужно было думать на свежую голову. Однако он в очередной раз удивил ее, совершенно будничным тоном пробормотав: — Есть одна. Мы могли бы… умереть. — Он даже глаз не открыл, говоря это. Мирай с легким ужасом уставилась на него, но, прежде чем она успела вновь потянуться к его лбу, чтобы проверить температуру, Манджиро усмехнулся, приоткрывая один глаз, позабавленный ее реакцией. — Для мира, я имею в виду, — пояснил он, переворачиваясь на спину и бесцеремонно притягивая ее к себе. — Мы могли бы расширить ту идею с инсценировкой твоей смерти, и заодно убить еще и меня. Ни Бонтен, ни якудза не станут охотиться за мертвецами. Тем временем сами уедем куда-то. В другую страну… — Oн зевнул и сонно пробормотал: — А еще лучше, на необитаемый остров. Мирай тихо фыркнула в его плечо, удобнее устраивая голову на его груди и следя за тем, чтобы не задеть никакую рану на его теле. Под ее щекой ровно и сильно билось его сердце, и этот драгоценный звук понемногу расслаблял ее напряженные нервы. Она всерьез задумалась над его словами, и чем дольше думала, тем больше приходила к выводу, что в этом был смысл. Возможно, для них инсценировка собственной смерти действительно станет выходом. Но все это нужно как следует обдумать. Нюансов и деталей в подобном плане было устрашающее множество и… Сонный, но проникновенно-искренний голос Манджиро разорвал вереницу ее размышлений, когда он прошептал в ее волосы едва слышное: — Спасибо, что вернулась, Мирай. Она тихо выдохнула, согревая дыханием его кожу, и попыталась проглотить подступивший к горлу комок из всех тех чувств, что всколыхнулись в ней от таких простых слов, за которыми скрывалось столько пережитого и выстраданного. Обняв его крепче, Мирай повернула голову и приникла губами к его груди, прямо там, где с такой силой успокаивающе билось самое дорогое для нее сердце. — Я всегда буду возвращаться, Майки, — прошептала Мирай, щекоча губами его кожу, и улыбнулась, чувствуя, как его теплые, такие знакомые руки обвивают ее плечи, будто закрывая ее от всего мира. — К тебе.