— Я буду петь эту песнь об искуплении, даже впав в твою немилость —
Отрывки дурацкой колыбельной упорно всплывали в памяти, заполняя собой лихорадочно скачущие мысли, и Мирай казалось, что сейчас ее голова просто взорвется от напряжения, как перезрелая тыква, а затем… … а затем песня оборвалась, и неожиданно воцарившаяся в ее сознании оглушительная тишина расцвела внезапным пониманием: Мирай знала этот район. Она несколько раз ездила сюда на вызов к престарелой колли, которую ее не менее престарелая хозяйка не могла привезти в клинику. И она знала, куда ведет узенький переулок, поворот к которому будет с минуты на минуту. И она знала, что ее машина, когда она была здесь последний раз, оказалась слишком широкой для этого нелепого переулка, из-за чего она не смогла по нему проехать. Но тогда она была в своем верном Форде, а не в дряхлом BMW восьмидесятых годов прошлого века, который был на порядок у́же современных машин. — У меня есть идея, — сдавленно проговорила Мирай, сцепив зубы. — Не высовывайся из окна. Манджиро без лишних вопросов сделал, как она велела, лишь бросив на нее вопросительный взгляд, но Мирай смотрела только перед собой, напряженно вглядываясь в мелькающие слева провалы многочисленных боковых улиц. И наконец — вот он, тот самый переулок, что ей нужен. Сжав зубы до скрипа в челюсти, Мирай резко выкрутила руль, с визгом шин круто уводя машину вбок. Манджиро, невнятно выругавшись, поспешно ухватился за ручку двери, чтобы не влететь в Мирай на таком резком повороте. Говорила же ему пристегнуться. BMW ворвался в узенький переулок, сердито шумя перегретым двигателем и с грохотом сбивая железные мусорные баки на своем пути. Выстрелы в их сторону прекратились, но преследующая их черная Тойота через пару секунд влетела в переулок следом за ними. Пока что их автомобиль тоже мог тут проехать, и это было самым опасным, потому что люди Синдзи-кай возобновили стрельбу, а петлять здесь у Мирай не было никакой возможности. Манджиро развернулся на сиденье, устраивая руку с пистолетом на спинке кресла, и спустил курок, пробивая их собственное заднее стекло. Через миг Мирай услышала его торжествующее восклицание и поняла, что он сумел попасть в кого-то из преследователей, вероятнее всего, в стрелка. Выстрелы действительно прекратились — видимо, якудза пытались переместить новоявленный труп в их машине, загораживающий обзор, чтобы продолжить стрельбу. Манджиро вновь развернулся лицом вперед и бросил на Мирай настороженно-вопросительный взгляд. — Что ты задумала? — отрывисто спросил он. — Сейчас поймешь, — отозвалась Мирай, уже видя, как опасно сужается впереди этот переулок. Боги, только бы она не просчиталась с шириной их машины, потому что в таком случае сама загнала их в смертельную ловушку. Здания сходились все ближе друг к другу; с противным скрежетом боковые зеркала чиркнули о стены и их снесло напрочь. BMW мчался вперед, с отвратительным скрипом царапая боками стены зданий и подминая под себя разбросанный на асфальте хлам, — но, тем не менее, все же ехал вперед, с трудом вписываясь в узкое пространство переулка. В отличие от Тойоты якудза, которая в какой-то момент попросту застряла, слишком широкая, чтобы проехать тут. Мирай готова была расцеловать чокнутого градостроителя, задумавшего настолько нелепый и ставший настолько спасительным переулок. Якудза продолжали палить по ним из своей застрявшей между стенами машины, и Манджиро, вновь развернувшись на сидении, ответил им новыми выстрелами. Пусть Тойота больше не могла сдвинуться с места, прочно застряв между зданиями и заблокировав пассажиров внутри, но BMW по-прежнему был в зоне поражения, и если они попадут по шинам… — Ха! — довольно воскликнул Манджиро, вновь сползая ниже на сиденье, чтобы перезарядить пистолет. Мирай даже не нужно было спрашивать, — и так понятно, что он подстрелил еще одного. Робкая, пугливая надежда на то, что, возможно, у них действительно есть шанс спастись, теплом просочилась в заледеневшие внутренности. Меньше чем через полминуты, исцарапанный и потрепанный BMW вылетел из темного переулка на широкую улицу, подрезав встречную машину, ответившую возмущенными гудками, и Мирай поспешно вывела автомобиль на нужную полосу. Пульс громыхал кровью в ее ушах, во рту и горле пересохло, а голова слегка кружилась. Поняв, что перестала дышать, Мирай поспешно сделала глубокий, хрипящий вдох. Они оторвались. Они действительно смогли оторваться. Сидящий рядом Манджиро откинулся на спинку сидения, устало закрывая лицо рукой с по-прежнему зажатым в ней пистолетом. Вцепившаяся в руль сведенными судорогой пальцами, Мирай шумно и с хрипом глотала воздух, и адреналин продолжал выводить в ее крови свою будоражащую песню дуэтом со все еще не отпустившей ее разум колыбельной. В них больше никто не стрелял, никто не преследовал. Неужели действительно получилось? Мирай дернулась всем телом, тут же сконфузившись от собственной реакции, когда теплая ладонь Майки успокаивающе накрыла ее побелевшие, ледяные пальцы, мертвой хваткой впившиеся в руль. Под его теплым прикосновением ей даже удалось немного расслабить их, и Мирай тут же поморщилась, ощутив в пальцах колючую боль, когда кровообращение в них начало понемногу восстанавливаться. — Кто научил тебя так водить? — заинтересованно спросил Манджиро, все еще успокаивающе поглаживая ее начавшие дрожать пальцы на руле. Мирай перевела дыхание, не до конца доверяя своему голосу, затем облизнула пересохшие губы и наконец смогла ответить: — Рен. Это было правдой, Рен была совершенно безбашенным водителем, и ее занятия по вождению всегда были для Мирай настоящим испытанием, потому что она начинала подозревать, что наставница просто хочет ее прикончить исподтишка, устраивая настолько сложные и экстремальные препятствия. Ведь ее задания в прошлом всегда были тайными, выполняемыми из-под прикрытия, и такая шальная езда ни разу ей не понадобилась. До этого дня. Майки тихо рассмеялся сбоку, и звук его смеха приятно огладил ее обострившиеся нервы, словно мягкий, теплый мех. — Я хочу пожать ей руку. — Не отпуская ее пальцы, Манджиро наклонился вперед и устало забросил пистолет в открытый бардачок. — Обязательно познакомь нас, когда все закончится. Мирай рассмеялась нервным, дрожащим смехом, но, услышав, что у нее стучат зубы, поспешно стиснула челюсти. За эти несколько месяцев она успела слишком сильно отвыкнуть от подобного морального напряжения и чувства опасности, и сейчас ей казалось, что она вот-вот может сорваться. Только вот допустить этого было нельзя, поэтому нервному срыву придется подождать. Рука Манджиро соскользнула с ее пальцев и переместилась на ее колено, продолжая успокаивающе поглаживать ее гудящую от напряжения кожу через ткань черных брюк. Мирай сделала несколько глубоких, выверенных вдохов, полностью концентрируясь на ощущении его пальцев. Понемногу пульс приходил в норму, и ее уже не трясло так сильно. Манджиро тем временем одной рукой набирал что-то на телефоне и через несколько секунд пристроил его на приборной панели. Глянув туда, Мирай увидела открытый на экране навигатор. — Куда мы едем? — спросила она, не узнавая местность на карте. Манджиро помедлил с ответом, а его пальцы на ее колене едва заметно напряглись. — В мой дом, — тихо ответил он. Заметив быстрый, удивленный взгляд, который бросила на него Мирай, он пояснил: — Не в пентхаус. В мой старый дом, где я вырос. Мирай подольше задержала внимательный взгляд на его серьезном лице, затем поспешно перевела его на дорогу. — Ты уверен, что нас там не найдут? — Нас могут найти везде, но он давно заброшен и мало кому известно о нем, — тихо ответил Манджиро, откидывая голову на подголовник сиденья. — Мы просто перегруппируемся там, прежде чем двигаться дальше. Я сообщил Хайтани, что предыдущее убежище скомпрометировано. Мирай в сомнении закусила губу, хмуро вглядываясь в дорогу. Бросила еще один быстрый, неуверенный взгляд на Манджиро, скользнула им по его боку и ноге. Как назло, его одежда была черной, так что разглядеть, проступила ли на ней кровь из ран, было сложно. Но их совершенно точно нужно было осмотреть, как только они доберутся до места. — Он же не мог нас сдать? — глухо озвучила Мирай опасение, которое грызло ее уже какое-то время, и крепче сжала руль. — Потому что нашли они нас сейчас именно поэтому: кто-то слил им, где мы находимся. Прошлым вечером за машиной Хайтани абсолютно точно не было хвоста. Казалось странным и подозрительным, что Синдзи-кай настолько четко высчитали их местоположение. Кто-то донес об этом якудза, и если это был не шпион клана, которого никто из них не смог вовремя заметить, то это значило, что Манджиро снова кто-то предал. А Хайтани были единственными, кто знал о том, где он скрывается. Но Манджиро в ответ на ее сомнения лишь покачал головой. — Это не Ран. Я слишком хорошо знаю, как он мыслит. Ему не выгодно сдавать меня сейчас, а он никогда не делает того, что не принесет ему пользы. Синдзи-кай никак не поспособствуют его цели заполучить Бонтен, а вот моя продолжающаяся жизнь — может. Это не он. Но я согласен, что нас кто-то сдал. И это очень херовый просчет. Мирай задумчиво пожевала губу, но проглотила просящиеся на язык слова о том, что Санзу ведь Майки доверял тоже слишком сильно — и вот, к чему это привело. Однако он все же был прав: Ран в корне отличался от Санзу, и двигал им холодный расчет, а не эмоциональная нестабильность. К тому же, Мирай признавала, что ей самой очень не хотелось подозревать в чем-то Хайтани. Поэтому она решила все же поверить в его непричастность. Спустя какое-то время Мирай остановила машину возле старенького, явно давно нежилого дома. Она оглядела его задумчивым взглядом через окно. Сейчас, видя его перед глазами, Мирай очень хорошо вспомнила его. Много лет назад это был очень красивый дом в традиционном стиле, с некогда аккуратным двориком и двумя маленькими пристройками. Майки уже вышел из автомобиля и подошел к ее двери, ожидая ее. Мирай послушно выбралась из машины, прихватив свой рюкзак, и окинула Манджиро внимательным взглядом. — Тебе помочь идти? Он лишь покачал головой, и от этого движения всколыхнулись растрепанные светлые пряди, выбившиеся из небрежного пучка на его затылке. Раздраженно сдув упавшие на глаза волосы, Манджиро стянул с них резинку и надел ее на запястье. — Эффект продержится еще несколько часов, так что можешь не переживать, — заверил он и, заметив ее обеспокоенный взгляд, с напускной беззаботностью добавил: — Мне даже не больно. Мирай лишь качнула головой, закусывая губу. Не переживать, как же. Чувство вины за то, что он был ранен ее рукой, только разрасталось все сильнее. Ему не пришлось бы закидываться этой дрянью, если бы рана в боку была его единственной травмой сейчас. — Нужно осмотреть раны, — не терпящим возражений тоном объявила Мирай, волевым усилием отметая свои покаянные мысли, от которых никому из них сейчас толку не было. Думать о том, что делать дальше, они смогут и в процессе. Следом за Манджиро она прошла вглубь дворика, а потом и в сам небольшой домик. Мебель была укрыта защитными чехлами, а на всех горизонтальных поверхностях лежал толстый слой пыли. С невольным любопытством Мирай осматривалась вокруг, идя следом за Манджиро. Его лицо было серьезным и непроницаемым, и она могла лишь догадываться, что он чувствует сейчас, вернувшись в заброшенный дом своего детства, населенный призраками его семьи и ушедших друзей. Проследовав за ним в комнату, Мирай с трепетом в сердце узнала ту самую гостиную, где много лет назад маленький мальчик заклеивал пластырями с динозаврами царапины маленькой девочки и даже не подозревал, что, заботясь о ранах на ее теле, незаметно лечит и куда более глубокие раны на ее душе. — Я помню эту комнату, — тихо озвучила Мирай свои мысли, и Манджиро, обернувшись к ней, молча кивнул. А она сняла с плеча рюкзак и указала на его ногу. — Давай глянем, что там с раной. — Здесь нет воды, — предупредил Манджиро, подходя к тому самому креслу, в котором в тот далекий день сидела Мирай, пока он заклеивал ее ссадины. Он повернулся к ней, и застывшее, отстраненное выражение на его лице смягчилось, сменяясь слабой улыбкой. — Но можно поискать те детские пластыри, они вполне могли сохраниться тут где-нибудь. Мирай хмыкнула, вынимая из рюкзака пакет с бинтами и антисептиками, и бутылочку с водой. Заметив, что он не раздевается, Мирай вопросительно подняла брови, а Манджиро скованно дернул одним плечом под ее взглядом. — Не очень-то хочется оказаться без штанов в случае, если сюда сейчас неожиданно вломятся якудза, — нехотя пробормотал он. Шумно выдохнув через нос и поджав губы, Мирай подошла к нему, вынула пистолет у него из-за пояса, отложив его на кресло, и решительно взялась за ремень его брюк. — Еще хуже будет оказаться без ноги через пару дней, если сейчас не обработать рану, — непреклонно возразила она, уже расстегивая его ремень. — Признай, что тебе просто не терпится снять с меня штаны, — с ухмылкой подколол ее Майки, поиграв бровями, и Мирай громко фыркнула в ответ на эти глупости. Не обращая на него внимания, она продолжила сосредоточенно расстегивать его брюки, затем ладонью подвинула Манджиро к креслу, заставляя опереться на него, и осторожно спустила штаны, чтобы открыть доступ к ране. Манджиро мог сколько угодно дразнить ее сейчас, пытаясь отвлечь ее внимание, и делать вид, что все не так уж плохо, но нездоровая бледность его лица, испарина на его висках и лихорадочный блеск глаз с неестественно расширенными зрачками сразу же перечеркивали все эти попытки. Окровавленная повязка на его бедре тем более не обнадеживала. Натянув стерильные перчатки, Мирай опустилась перед ним на колени прямо на пыльный пол и стала осторожно срезать старые бинты, хмурясь на рану. Она кровоточила сильнее, а кожа вокруг припухла и покраснела. Нужно бы дать ему антибиотик, но Мирай опасалась это делать, учитывая, что в его крови сейчас циркулировал неизвестный химический препарат. Оставалось надеяться, что перевязка поможет делу. Еще больше помогло бы не напрягать ногу как минимум неделю, но об этом пока что можно было только мечтать. Принявшись аккуратно обрабатывать рану антисептиком, Мирай как можно более спокойно спросила: — У нас есть какой-нибудь план? Она всеми силами старалась не дать страху просочиться в свой голос. Рука Манджиро бесшумно нашла дорогу в ее волосы, пальцы осторожно зарылись в мягкие растрепанные пряди, слегка массируя кожу головы, и Мирай с трудом подавила рефлекторное желание довольно зажмуриться от этого прикосновения. Обстановка требовала сосредоточенности и совсем не располагала к нежностям, но если Манджиро это успокаивало, то пускай. — Сюда приедет Хайтани, — наконец отозвался Манджиро. — Привезет ключи от их с братом старой квартиры в Роппонги, там мы сможем укрыться до завтрашнего дня. — А дальше? — уточнила Мирай, не отвлекаясь от своего занятия. — Дальше мы все-таки воспользуемся тем самолетом, с которым ничего не вышло в прошлый раз. — И куда полетим? — В Осаку. Мирай оторвала взгляд от раны, которую бинтовала, и подняла его на Манджиро. Он смотрел в ответ, и его темные глаза болезненно блестели сквозь свесившиеся на лицо волосы. — Снова в Осаку? — хмурясь, переспросила Мирай. — Потому что там Йоричи? Манджиро склонил голову набок и облизнул пересохшие губы, рассеянно перебирая между пальцами прядь ее волос. Затем вздохнул и ответил, пожимая плечами: — На этот раз нет. Просто так совпало, что там живет… знакомая, которая может согласиться нам помочь. Мирай озадаченно моргнула несколько раз, глядя на него и осмысливая услышанное. Кем была эта таинственная — и, судя по всему, бесстрашная — знакомая, которая могла бы решиться поставить себя под угрозу ради того, чтобы помочь бывшему главе Бонтена? Возможно, кто-то из его прошлого? — И ты уверен, что этой знакомой можно доверять? — осторожно спросила Мирай, возвращаясь к прерванному занятию и заканчивая бинтовать его ногу. Манджиро помедлил с ответом, глядя куда-то в стену, но его взгляд был затуманенным и обращенным вглубь себя. — Уверен, — наконец ответил он и, после согласного кивка от Мирай, натянул брюки, застегивая ремень. Затем послушно сел в кресло, на которое она ему указала, подвинув лежащий на нем пистолет, и задрал толстовку, открывая доступ к ране на боку. С налетом печали в голосе немного неуверенно продолжил: — Она была… девушкой моего старшего брата. Мирай, которая уже осторожно снимала повязку с заживающей раны, на секунду остановилась и подняла на него удивленный взгляд. Ответ Манджиро всколыхнул в ее голове множество вопросов. Он сейчас говорил о том самом старшем брате, от которого собирался унаследовать Черных Драконов? Который погиб, когда Майки было двенадцать лет? И он был уверен, что после стольких лет эта женщина согласна будет оказать им помощь и поставить себя под удар? Будто прочитав эти вопросы в ее глазах, Манджиро тихо проговорил: — Сора работала в полиции. Они с Шином… они правда любили друг друга. А после… после она уехала из Токио, не смогла остаться здесь. Уехала в Осаку и стала там частным детективом. Я поддерживал с ней связь все эти годы. Сора поможет нам в память о Шиничиро, я это знаю. — Значит, отправимся в Осаку, — подытожила Мирай, кивнув, и продолжила обрабатывать рану на его боку антисептиком. Та выглядела неплохо с учетом всех обстоятельств. Какое-то время они оба молчали, и Манджиро рассеянно перебирал пальцами ее волосы, пока она промывала рану смоченной в антисептике медицинской салфеткой. Хмурясь, Мирай думала о том, что им совершенно необходимо залечь на дно и получить хотя бы несколько спокойных дней, чтобы позволить организму Манджиро восстановиться. Но в планы охотящихся за ними двух кланов якудза и Бонтена давать им передышку, конечно же, не входило. Она все ломала голову над тем, кто мог сдать их местоположение Синдзи-кай. Они точно чего-то не учли, что-то не заметили… — Знаешь, я ведь не шутил ночью про необитаемый остров, — сказал вдруг Манджиро, вырывая ее из тревожных мыслей, и Мирай подняла на него недоуменный взгляд, встречаясь с расфокусированными темными глазами. Он усмехнулся при виде озадаченного выражения на ее лице. — Мы могли бы уехать на один из островов Рюкю, тот самый, куда тебя должен был увезти Ран. Он действительно почти необитаемый. — Построили бы там хижину? — с улыбкой спросила Мирай, заклеивая рану новой стерильной повязкой. — Питались кокосами? — Плавали бы голышом в море, — в тон ей подхватил Майки, и Мирай засмеялась, качая головой. — Кто-то насмотрелся «Голубой лагуны», — протянула она, подтягивая рукава толстовки и осторожно разглаживая повязку на его бледной коже. Взгляд Манджиро тут же зацепился за браслет из черных бусин на ее левом запястье, и Мирай затаила дыхание, увидев, как вдруг смягчилось выражение его глаз. Будто в каком-то сне-дежавю, длинные пальцы потянулись к этому браслету в желании прикоснуться, но в последний миг замерли, и Манджиро поймал ее взгляд. Его глаза были такими бездонными в этот момент, и Мирай совершенно не хотелось освобождаться от их гипноза. Хотелось утонуть в них еще глубже. Мирай вздохнула, улыбаясь, когда его теплые пальцы коснулись бусин на запястье, а затем и ее кожи, пуская по ней приятные мурашки. Закусив губу, она склонила набок голову, с трепетом вглядываясь в это почти благоговейное выражение, появившееся на его бледном лице. — Знаешь, это подарок, — тихо прошептала она с мягкой улыбкой. Уголки губ Манджиро медленно потянулись вверх, а в темных глазах сверкнула озорная, неуловимая искорка. — Важный подарок? — уточнил он, принимая правила игры. Их взгляды не отрывались друг от друга, и Мирай чувствовала, как затягивает ее сияющая темнота его глаз. И ей хотелось бесконечно тонуть в этой теплой темноте, добраться до самых ее глубин, пропитаться ею и позволить ей окутать ее всю. — Самый важный, — прошептала Мирай, бережно накрывая ладонью его пальцы на ее запястье. — От кого-то важного? — Голос Майки неожиданно охрип, понизившись на пару тонов, а в глазах плескалась такая отчаянная потребность вновь услышать слова, которых он так долго ждал. И Мирай дала себе твердое обещание никогда больше не заставлять его ждать. — От любимого человека, — дрожащим голосом прошептала она, медленно приподнимаясь на коленях и подаваясь к нему. Манджиро встретил ее на полпути, накрывая ее губы своими, и Мирай почувствовала эту прекрасную улыбку на них. Она не сдержала довольный полувздох-полустон, который он сцеловал с ее губ, зарываясь пальцами в ее волосы и притягивая еще ближе к себе ее голову. Все напряжение последнего часа настойчиво требовало выхода и успокоения, и Мирай чувствовала, как оно вытекает из нее через этот глубокий поцелуй, через эту жажду ощутить его рядом и в очередной раз убедиться в его реальности. Приближающийся шум мотора снаружи заставил их резко отпрянуть друг от друга и напряженно замереть, вслушиваясь в доносящиеся с улицы звуки. Сюда ехала машина и, судя по звуку, не одна. Мирай и Майки настороженно переглянулись. — Это Хайтани? — одними губами прошептала Мирай, и Манджиро отрицательно покачал головой. Она и сама понимала, что это не Ран, потому что он приехал бы один. Страх вновь запустил свои липкие щупальца в ее сознание, перекрывая доступ кислороду и разгоняя сердце до опасных скоростей. Неужели якудза смогли так быстро отыскать их? Ведь они же оторвались от них, хвоста точно не было. Тогда как? Манджиро быстро схватил лежащий на кресле пистолет, а Мирай торопливо вынула второй ствол из рюкзака. С улицы донеслись незнакомые мужские голоса, а следом — металлические звуки перезаряжаемого оружия. Мирай и Майки, не сговариваясь, вместе убрались с открытого пространства и прижались к стене с двух сторон от окна. — Мирай Ватанабэ, нам известно, что ты здесь, — лениво протянул снаружи звучный голос. — Тебе не спрятаться от Синдзи-кай, так что можешь даже не пытаться. Если выйдешь к нам сама, обещаю, мы убьем Сано быстро и безболезненно. Мирай даже не успела до конца осознать услышанное, как Манджиро молниеносно выставил руку в окно и спустил курок. Выстрел разнесся громом по комнате, и через миг пуля нашла свое пристанище в голове говорившего мужчины. На улице тут же поднялась какофония злых мужских голосов и новых выстрелов. Манджиро, не теряя времени, ухватил Мирай за руку и потащил за собой. Они перебежали в другую комнату, чьи окна удачно выходили во двор, давая хороший обзор на пожаловавших незваных гостей. Якудза рассредотачивались по периметру, отрезая запертой в доме паре пути к отступлению. — Нам нужно разделиться, — отрывисто приказал Манджиро, осторожно выглядывая в окно, чтобы оценить обстановку снаружи. Мирай, как раз проверяющая магазин своего пистолета, замерла, бросая на него неверящий взгляд. Манджиро упрямо не смотрел на нее, и от этого она вдруг почувствовала неприятный, колючий холодок внутри. Откуда эти мысли? Справиться с врагами вдвоем им было бы куда легче, так почему же… Она протестующе мотнула головой, с тихим щелчком загоняя магазин обратно в пистолет. — С ума сошел? — резко бросила Мирай, занимая позицию у двери. — Я тебя здесь одного не оставлю. — Ты не понимаешь! — воскликнул Манджиро и тут же закусил губу, явно жалея о повышенном тоне. Мирай нахмурилась, внимательно приглядываясь к нему. Что-то было… что-то было не так. И следующие слова Манджиро подтвердили это: — Я чувствую его… приближение приступа. Губы Мирай раскрылись, пропуская в легкие судорожный вдох. Нет, только этого сейчас не хватало! Как она могла не заметить симптомы раньше? Он был слишком бледным, светлые волосы липли к испарине на его лбу, а лицо искажала болезненная гримаса. Когда приступ накрыл его в прошлый раз несколько дней назад, то сопровождался сильной головной болью, и сейчас он явно испытывал ее снова. — Но… Почему ты… — Почему же он молчал, почему сразу не сказал ей, ведь он же принимал таблетки и… Черт, ну конечно же, его таблетки! Мирай засуетилась, торопливо сбрасывая с плеча рюкзак и резко расстегивая взвизгнувшую молнию. — Сейчас, подожди, у меня должны быть твои табле… — Нет, Мирай, ты не понимаешь, — с нажимом повторил Манджиро, перебивая ее, и Мирай замерла, растерянно глядя в его посуровевшее, серьезное лицо. — Я хочу, чтобы он пришел. И тебе в этот момент лучше быть подальше от меня. Она несколько секунд просто стояла и смотрела на него полным недоверия взглядом, на миг даже забыв об окруживших дом людях Синдзи-кай. Он же не серьезно, просто не может говорить все это всерьез сейчас. Мирай видела, в какую развалину он превращался после приступов «черного импульса», и допустить это сейчас казалось ей самым ужасным решением из всех возможных. И он делал это снова. В такой опасный момент Манджиро решил опять взвалить все на свои плечи, поставить себя под удар, отрезать ее от себя и снова остаться в одиночестве. Ну так она ему этого не позволит, и пора бы ему уже понять, что он больше не один! — Даже не думай, Майки! — сердито воскликнула Мирай, делая порывистый шаг к нему. Манджиро невнятно выругался себе под нос и раздраженно встряхнул головой. — Нет времени пререкаться, Мирай! Я смогу за себя постоять, и они не станут убивать меня, потому что захотят использовать, чтобы выманить тебя. — Он в два шага преодолел разделявшее их расстояние и всучил в ее свободную руку свой телефон. — Ты сможешь выйти через задний двор. Как только выберешься отсюда, сразу позвони Хайтани, пусть тащит сюда свою задницу поскорее. — В этот момент в глубине дома раздался треск выбиваемой двери. Манджиро резко притянул к себе потрясенную девушку, сминая ее губы в лихорадочном, граничащем с грубым, поцелуе, и тут же почти оттолкнул ее, отходя на пару шагов. Темнота в его глазах была такой отчаянной и безумной, и Мирай едва подавила рвущийся из ее груди бессловесный крик от всего происходящего. — Они уже в доме. Шевелись, Мирай. Ей до жути хотелось накричать на него, чтобы перестал заниматься никому не нужным самопожертвованием, чтобы подумал, наконец, хоть немного о себе, а не только о других. Но препираться действительно не было времени. И его слова сейчас заставили ее понять одну вещь. Манджиро был прав в одном: если они обнаружат их здесь вдвоем, то сразу же застрелят обоих, не раздумывая. Но если Манджиро будет один, Синдзи-кай почти наверняка не станут убивать его на месте и действительно попробуют сделать его приманкой, чтобы добраться до нее. Это давало ему шанс выжить. А Мирай, если сейчас сделает вид, что послушала его, сможет выманить их на себя и отвести от него угрозу мгновенной гибели. К тому же, если сейчас у нее получится увести за собой как можно больше людей якудза, давая Майки возможность выдохнуть и перегруппироваться, он сможет после застать их врасплох и помочь ей. Время на раздумья вышло. Бросив на Манджиро последний, отчаянный взгляд, Мирай сцепила зубы и, развернувшись, резко дернула дверь на себя. В ее горящую от напряжения голову снова лезли строчки дурацкой колыбельной, и Мирай уже даже не пыталась бороться с собственным мозгом, видимо, решившим сделать эту песню своим щитом от происходящего вокруг безумия. Понимая, что может совершать сейчас непоправимую ошибку, Мирай все же решила следовать намеченному плану. Вот только, выскочив из комнаты, она побежала вовсе не к дверям, ведущим на задний двор, а в коридор, который, как она успела заметить еще снаружи, соединял дом с одной из пристроек. Манджиро совершенно точно увидел, что она двинулась не туда, куда он ей велел, но с его недовольством она разберется позже. По крайней мере, ей хотелось на это надеяться. Ее действительно заметили, и несколько одетых в черное мужчин тут же бросились за ней в погоню. Поскальзываясь на деревянном паркете, Мирай принялась опрокидывать на пол любые встречающиеся ей предметы, параллельно на бегу отыскала в телефоне Манджиро номер Хайтани и, даже не поднося его к уху, нажала на вызов. Преследователи сыпали проклятиями сзади, спотыкаясь об устроенные ею препятствия и открыв беспорядочную пальбу из пистолетов, но она успела вовремя завернуть за угол, в коридорчик, ведущий к пристройке. Ей во что бы то ни стало нужно добраться туда, потому что, если она сможет найти в этой пристройке укрытие, то попросту снимет преследователей одного за другим, как только они появятся в поле зрения. Ран ответил на втором гудке. — Майки? — его голос звучал настороженно и вопросительно. Не утруждаясь тем, чтобы прижимать телефон к уху, Мирай просто поднесла его к лицу и, задыхаясь, прохрипела на бегу: — Старый дом Майки. Синдзи-кай нас окружили, твоя помощь нужна срочно. — Не дожидаясь его ответа, Мирай сбросила вызов и небрежно запихнула мобильный в карман брюк. В этот же момент возле ее уха просвистела пуля, чудом не задев — лишь волосы всколыхнулись, — и Мирай поспешно шарахнулась в сторону. Значит, добежать она все-таки не успеет. Ладно, пусть так. Резко развернувшись, она на миг остановилась, вскидывая руку с пистолетом, и дважды спустила курок — обе пули попали точно в цель, валя двоих из пяти преследователей на пол, под ноги уцелевшим. Воспользовавшись их замешательством, Мирай что есть духу припустила вперед. За все время она насчитала десятерых якудза. Одного из них успел убить Манджиро, пятеро погнались за ней, двое из которых уже — трупы. Значит, четверо могли найти Манджиро. Плохо, очень плохо. Она рассчитывала, что за ней погонится больше. Через миг Мирай влетела в пристройку, оказавшуюся просторным помещением без какой-либо мебели. Это было небольшое додзё, и Мирай с ужасом поняла, что здесь ей совершенно негде укрыться. Придется выходить на улицу. Едва она схватилась за ручку двери, как в дверной косяк угодила пуля, и Мирай инстинктивно пригнулась. А в следующую секунду с приливом паники поняла, что дверь заперта снаружи. Она сама себя загнала в ловушку. Проклятье! Мирай бросилась к окну, намереваясь разбить стекло и выбраться через него, но топот в коридоре сказал ей, что она не успеет, они уже были слишком близко. До скрипа в челюсти стиснув зубы, Мирай отбежала к другой стене, которая не сразу просматривалась из коридора, и взвела курок. Нужно будет сделать все быстро и без промаха, потому что иначе ей конец. Набрав в легкие побольше воздуха, будто перед прыжком под воду, Мирай подняла пистолет перед собой и, задержав дыхание, бросилась к противоположной стене, на миг выходя на открытое пространство. Опасно, но ей нужно было видеть коридор. Голова полыхала, и в ее мыслях продолжали вертеться строки старой колыбельной, будто заевшая пластинка. Ее взгляд молниеносно зафиксировал троих мужчин в коридоре, и Мирай четким, выверенным движением трижды спустила курок. Она спустила курок трижды, но из ствола вырвались только две пули. На третьей пистолет заклинило. Не позволяя себе поддаться панике, Мирай, повинуясь инерции своего движения и набранной скорости, отлетела к другой стене, больно врезавшись в нее плечом. Двоих она застрелила, но третий сейчас войдет сюда, прекрасно зная, что ее подвело оружие. В сердцах она вынула магазин из треклятого предательского пистолета, чтобы вновь заправить его назад, но — не успела. Тяжелый кулак влетел в ее висок, сбивая с ног, — а ведь она даже не уловила тот момент, когда он приблизился к ней. Темноволосый мужчина с татуировкой паука под глазом обрушился на нее всей своей немалой массой — он был раза в два больше нее, — и очень быстро повалил на пол, будто куклу. Их силы были до смешного несоизмеримы. Схватив ее за запястье, он несколько раз с силой ударил ее руку о деревянный пол, заставляя все нервные окончания онеметь от боли, и ее пальцы рефлекторно разжались, выпуская пистолет. Мирай бешено забрыкалась под ним, но якудза придавил ее к полу своим огромным телом, обездвиживая ее руки и ноги, и она зарычала под ним от бессильной ярости. — Весенняя птичка напела правду о твоем местонахождении, Мирай Ватанабэ, — осклабился мужчина, отчего шрам от исправленной заячьей губы над его ртом неприятно натянулся, и грузно навалился на нее всем весом, лишая любого шанса вырваться. Весенняя птичка? Да что за ерунду городит этот верзила? Вопрос вспыхнул в голове Мирай и тут же потух, потому что сейчас было не до этого. Одна его широкая ладонь уже прижала к полу обе ее руки, до скрипа в костях ухватив за запястья, но Мирай продолжала брыкаться, извиваясь всем телом, неожиданно растеряв весь страх и чувствуя одну лишь испепеляющую дикую ярость внутри. Нет, она не позволит так просто справиться с собой, не сдастся, даже если ситуация кажется безвыходной. — Вот ты и попалась, попрыгунья, — насмехался мужчина, растягивая мясистые губы в мерзкой ухмылке. — Теперь не ускачешь. Из горла Мирай вырвался яростный, почти животный рык, а через миг она, поддавшись импульсивному порыву, зло плюнула ему в лицо. Физиономия силовика Синдзи-кай исказилась в злобной гримасе, и его кулак впечатал в ее скулу такой сильный удар, что у Мирай посыпались искры из глаз — буквально, на миг все зрение заволокло ослепительными всполохами. — Бешеная сука, — прорычал головорез, склоняясь к ее лицу. Из его рта разило, и Мирай в отвращении попыталась отвернуться, но его пальцы, сдавившие ее горло, не позволили. Он был огромным, пропахшим потом, в несколько раз сильнее ее, и кости ее черепа гудели от полученного удара, мешая сосредоточиться. — В клане Синдзи-кай все бабы знают свое место и хорошо зарубили на носу свое единственное предназначение. — Он навалился на нее еще сильнее, вжимая в пол своим массивным телом, и Мирай вдруг с отвращением почувствовала недвусмысленную твердость, упершуюся в ее живот. А мужчина продолжал скалить отдающие желтизной зубы в отвратительной ухмылке. — Твой клан, видимо, вбил в твою башку ложное убеждение, что ты имеешь какой-то вес в нем благодаря своей бесовской способности. Но я сейчас преподам тебе урок, зарвавшаяся маленькая шлюха, и покажу, в чем заключалась единственная цель твоего существования. Из-за тебя погибло много моих братьев, и ты сейчас ответишь за это, дрянь. Сначала я отымею тебя, потому что только ради этого бабы, вроде тебя, и были созданы, а потом вышибу тебе мозги, и ты ничего не сможешь сделать, поняла меня? Его кулак вновь врезался в ее лицо, на этот раз в висок, и Мирай захрипела, почти отключившись от мощи этого удара, но все же титаническим усилием воли сумела уцепиться за ускользающее сознание. Тело обмякло и отяжелело, дезориентированное жестокими ударами, но разум прекрасно осознавал происходящее. Свободная рука якудзы уже по-хозяйски шарила под ее толстовкой, царапая кожу длинными ногтями. Мирай прекрасно понимала, что он собирается сделать, и от этого к горлу подкатила невыносимая тошнота. Этот тип решил воспользоваться ситуацией, чтобы изнасиловать ее прежде, чем пустить ей пулю в голову, и ее сознание вопило, что нужно двигаться, нужно бороться, да только тело все никак не могло поспеть за ним, оставаясь вялым и неподъемным. Мужчина высунул покрытый белым налетом язык и слизнул одинокую слезинку, стекающую по виску Мирай, после чего укусил ее за щеку, и она не сдержала болезненный стон. — Это только начало, шлюха, я заставлю тебя визжать еще громче, — пообещал ублюдок, сжимая пальцами ее грудь с такой силой, будто хотел расплющить ее. Паника прожигала разум Мирай, кроша его в бесполезную труху. Омерзительные руки грубо сжимали ее тело, напряженное, как до предела растянутая пружина. Она не могла с ним бороться, слишком большой перевес в силах был на стороне насильника, и Мирай чувствовала себя беспомощной букашкой под ним, которую скоро раздавят, оставив лишь мокрое пятно из слез и крови. Его рот присосался к ее шее, кусая почти до крови, и Мирай изо всех сил закусила губу, чтобы сдержать рвущийся из горла позорный скулеж. Слезы катились из ее глаз от боли и мерзкого чувства собственной беспомощности, стекая в волосы, и она уже не могла остановить их. Словно она в один миг вновь превратилась в беззащитного ребенка, выброшенного в жестокий мир, не знающий жалости к слабым и беспомощным. В какой-то момент Мирай показалось, что она расслышала щелчок двери, но ничего не произошло, и, значит, ей просто померещилось. Она знала, что случится дальше. Никто не сможет остановить этого отвратительного человека и помешать ему получить желаемое, смешать ее с грязью и унизить, и только после того, как она будет полностью уничтожена — наконец-то отнять ее жизнь. И она вынуждена будет пройти через этот позор и боль, чтобы затем навсегда исчезнуть из мира, не зная даже, жив ли еще Майки. С похабным уханьем якудза ощупывал ее грудь, сдавливая до синяков, расцарапывая кожу до крови, кусал ее, и омерзение напополам с ужасом заполняло каждую клеточку тела Мирай.— Бесшумно пройдя в твою комнату, увижу звездный свет во тьме —
Слова колыбельной все громче и настойчивей звучали в ее голове вместо молитв богам, к которым те слишком редко прислушивались. И когда руки насильника опустились на пояс ее брюк, словно что-то лопнуло вдруг в ее сознании, заполняя его безудержной лавой, которая выжигала из ее вен страх и панику, что въелись в ее кровь подобно опасной инфекции. Манджиро еще жив. Она нужна ему. Она не может оставить его. Она дала обещание. Никто не сможет остановить этого человека, никто не поможет ей сейчас. Никто. Кроме нее самой. И Мирай перестала сопротивляться ему, перестала вырываться и дергаться, колоссальным усилием воли расслабив свое бунтующее тело, позволив ему обмякнуть под насильником, который тут же одобрительно заурчал. Ей нужно было, чтобы он отпустил ее руки. Ей нужно было усыпить его бдительность. Она никогда не ликвидировала свои цели с помощью силы. Она делала это иначе, пробираясь под их кожу и нанося смертельный удар в тот четко просчитанный момент, когда цель была наиболее уязвима. Из года в год, отправляясь в прошлое на смертоносные задания, Мирай никогда не была грубым, прямолинейным клинком. Нет, она была ядом, коварным и незаметным до тех пор, пока не становилось слишком поздно. Внутри ее головы воцарился ледяной, расчетливый холод, и Мирай отстраненно подумала, что позволит ему зайти настолько далеко, насколько будет необходимо, чтобы у нее появился шанс застать его врасплох. Он просунул свободную руку в ее штаны, между ее ног, грубо сжимая промежность через тонкую ткань нижнего белья, и Мирай с трудом сдержала крик боли — но все же сдержала, даже не шелохнувшись. Ее пустой, омертвевший взгляд был неотрывно устремлен в потолок, на лице — отсутствие какого-либо выражения. Мирай заставляла свое протестующее тело оставаться неподвижным и податливым, пока грубая рука шарила у нее между ног, царапая нежную кожу острыми ногтями. Она больше не пыталась погрузиться в знакомую с детства пустоту — смирилась с тем, что почему-то у нее это больше не получалось, как будто она лишилась этого умения вместе с осознанием, что прыжки во времени ей более недоступны. Но теперь, вместо этой пустоты, в ее разуме жил другой союзник.— Я мечтал лишь об одной тебе, но ты никогда об этом не узнаешь —
Колыбельная мягко обволакивала ее мысли, помогая сосредоточиться лишь на звучащих в ее мозгу словах и отгородиться от того унижения и боли, через которые проходило сейчас ее тело. И наконец нужный момент наступил: якудза, совершенно потерявший голову от похоти, отпустил ее запястья — ему нужна была вторая рука, чтобы расстегнуть ширинку. И в ту же секунду, когда его пальцы разжались, в безвольную куклу под ним вернулась искра жизни. Освободившиеся руки Мирай молниеносно взлетели к его лицу, и она одним точным, резким движением вдавила большие пальцы в его глазницы. Якудза взвыл, слепо молотя руками, пытаясь оттолкнуть ее, но Мирай не убирала пальцы. Не издавая ни звука, даже не меняясь в лице, чувствуя себя такой благословенно заледеневшей изнутри — она продолжала с силой давить на его глазные яблоки, до боли в челюсти сжимая зубы. Мирай не была жертвой. Ее научили быть охотником против ее воли, и сегодня она собиралась вспомнить и использовать каждый болью и кровью заученный жестокий урок. Теплая кровь заструилась по ее пальцам, а визги мужчины, суматошно пытающегося отодрать от своего лица ее руки, заполняли ее уши, будто хотели прогрызть себе дорогу через ее барабанные перепонки. А затем случилось что-то необъяснимое. Мирай не могла понять, что произошло — но она вдруг почувствовала резкую, пронзительную боль в правом плече, от которой сразу же отнялась вся рука, безвольно опадая на пол и пачкая деревянный паркет измазанными в чужой крови пальцами. Тело якудза обмякло над нею, грузно валясь сверху, придавливая ее к полу своей массивной тушей и закрывая собою обзор. Не в состоянии сдержать хриплые стоны от одуряющей боли, Мирай попробовала пошевелиться и… не смогла. Потому что ее правое плечо было… было пригвождено к полу длинным лезвием. Задержав дыхание, Мирай с трудом повернула голову, продираясь сквозь волны тошнотворной боли, и тупо уставилась на это лезвие, которое прошило спину якудза над ней, пройдя через его сердце, и проткнуло ее собственную плоть, пришпиливая ее к полу, словно бабочку, пронзенную жестоким энтомологом. Тонкая нить реальности со звоном разорвалась, потерявшись в необъяснимой, жуткой сюрреалистичности происходящего, от которой начал сбоить ее мозг, не находя объяснения тому, что она видела. А лезвие, будто в безумном бредовом сне, поехало вверх, прокладывая себе путь назад через ее мышцы и отравляя новой жгучей агонией каждое нервное окончание. Хрипя от невыносимой боли, Мирай часто-часто моргала, пытаясь восстановить расплывающееся зрение и сморгнуть дурацкие слезы. Через секунду лезвие полностью вышло, и она, не теряя времени, пачкаясь в своей и чужой крови, торопливо сбросила с себя тело несостоявшегося насильника, которое грузно откатилось в сторону, наконец-то открывая ей обзор. И Мирай застыла, окаменела, расширенными донельзя глазами уставившись снизу вверх на покрытую алыми разводами крови — ее крови, — катану, обличающе направленную на нее, будто она была презренной грешницей в ногах праведного судьи. Мозг все никак не мог собрать цельную картинку из той информации, что получал от глаз, и Мирай странным образом выхватывала лишь фрагменты того, что видела перед собой. Блестящая от крови катана. Дорогие часы на запястье. Розовая вата волос. Белесая вата ресниц. Натянутые шрамы возле губ. Щелчок в голове. Щелчок, щелчок, щелчок. Пазлы становились на места, щелкая гранями, понимание заполняло собой каждый уголок разума. Ей не послышался тогда скрип двери. Он действительно вошел и просто стоял сзади, наблюдая, как ее собирается изнасиловать этот подонок. Весенняя птичка напела… Весенняя птичка. Весенняя птичка. Как же все стало очевидно, так очевидно, что даже смешно. — Ты, — прохрипела Мирай севшим голосом, опираясь на здоровую руку, чтобы отползти от него подальше. — Как ты нас нашел? — Хм-хм… Дай-ка подумать. Хайтани опасно потерял бдительность, сдает позиции. И еще, кому-то следует внимательнее относиться к тому, чьи машины угоняешь. А что, помешал тебе развлекаться? — Кривая ухмылка Санзу натянула давние шрамы в уголках его губ, а тусклые голубые глаза наблюдали за ней цепко и неприязненно. Значит, это он стоял за всем. Он выследил их с Манджиро, судя по всему, установив слежку за обоими Хайтани, которых мог подозревать. Он навел Синдзи-кай на их след, а затем отправил в нужное время в нужное место своего человека в старом BMW (проклятье, а она ведь еще винила себя, что ставит под угрозу невиновного парня!), в котором скорее всего был спрятан отслеживающий маячок… Санзу отлично подготовился, чтобы беспроигрышно разыграть свою партию. Надеялся, что сможет избавиться от нее руками якудза и вернуть своего беглого короля? Готов был даже рискнуть жизнью Манджиро ради этого? Он наблюдал, спокойно смотрел, как этот выродок из Синдзи-кай пытался изнасиловать ее. Вероятно, даже получал нездоровое удовольствие от увиденного, от того, что стал свидетелем ужаса, через который ей лишь чудом не довелось пройти до конца. — Понравилось представление? — сквозь зубы процедила Мирай, неуклюже поднимаясь на дрожащие ноги и не сводя с него напряженного взгляда. Все тело болело после злых прикосновений убитого мужчины, голова гудела от его ударов, будто колокол. Правое плечо и рука онемели, в ране пульсировало болью, а кровь горячими густыми ручейками стекала на ее пальцы, грудь и живот под толстовкой. Возможно, было задето легкое, потому что ей было тяжело дышать. А напротив стоял враг в разы более опасный, чем охотящиеся за ней якудза. Потому что его ненависть к ней была личной, взлелеянной из обжигающей ревности, зависти или черт знает чего еще, что двигало этим сломанным, ополоумевшим человеком. Дверь была открыта нараспашку. Мирай с усилием остановила себя от того, чтобы не скользнуть по ней взглядом и тем самым выдать свои намерения. Заклинивший пистолет остался лежать в углу помещения, но она на него больше не надеялась. Ей нужно скрыться от Санзу, как угодно, любой ценой. Скрыться от него и предупредить Манджиро. — Уж точно меньше, чем тебе, — растягивая слова, отозвался Санзу, лениво прокручивая в руке уже испившую крови катану. — Так легко была готова раздвинуть ноги перед этим отморозком, лишь бы спастись, э? Ну, я-то всегда знал, что ты просто никчемная эгоистичная шлюха, с того самого раза, когда ты посмела бросить его восемь лет назад. — Ни черта ты не знаешь, — зло выплюнула Мирай, делая едва заметный шаг ближе к проему двери. Не имело значения, что она сама знает даже меньше, чем Санзу. Но что бы он ни думал, что бы он ни знал, — Мирай была уверена, что он ошибается. Он понятия не имел о том, что связывает ее с Манджиро. Но даже так, их связь бесила его до белого каления, и это чувство гнило в нем нездоровой завистью. — Почему ты настолько сильно ненавидишь меня, а, Санзу? — спросила Мирай, чтобы отвлечь мужчину напротив от очередного крошечного шага, который она делала к выходу из додзё. Хотя, она спросила это не только для отвлечения. Мирай действительно хотела услышать его ответ. Санзу презрительно фыркнул, затем запрокинул голову назад и покачал ею, будто призывая небеса в свидетели ее непроходимой тупости. Когда он вновь опустил голову, его глаза походили на две замерзшие льдины — тонкий, опасный лед, чьи трещины таили в себе смерть. — И ты еще имеешь наглость спрашивать меня об этом? — вкрадчиво проговорил он, по-паучьи перебирая тонкими пальцами рукоять катаны. — Ты, которая оставила его, предала! Перед глазами Мирай на секунду поплыло от боли в плече, — она накатывала волнами, грызла ее плоть осатаневшей волчицей. Но нельзя было зацикливаться на этом, нельзя поддаваться этой боли. Она чувствовала, как намок пояс ее брюк от крови, струящейся по торсу под толстовкой, и лишь скрипнула зубами, упрямо загоняя внутрь слабый болезненный стон. — Но разве ты сам не хотел этого? — Микроскопический шажок к открытой двери. — Чтобы меня не было в его жизни? — И еще один. И… нет, теперь не двигаться, он смотрит. — Так почему же ты так злишься из-за того, что я его оставила? — Потому что ты делала ему больно! Снова, снова, и снова! — внезапно взревел Санзу, делая резкий шаг к дернувшейся от неожиданности Мирай и опасно выставляя вперед окровавленную катану в подрагивающей руке. Яростный взгляд его выпученных глаз прожигал ее насквозь, будто смертельная кислота, лицо исказилось в гримасе ненависти, и в чертах проступило что-то жуткое, звериное. Мирай задержала дыхание, а ее сердце испуганно ломанулось в ребра, будто надеясь выскочить наружу и сбежать отсюда без своей хозяйки. Она боялась его. Боялась до дрожи в коленях. — И я разорву этот замкнутый круг боли, в которую он погружается снова и снова по твоей вине! По всему его телу прошла заметная судорога, и Мирай замерла, вжавшись в стену и затаив дыхание, не отводя напряженный взгляд от направленного в ее сторону острейшего лезвия. Страх скользкими пальцами перебирал ее нервы, заставляя ноги трястись, а внутренности холодеть. До двери оставалось всего каких-то два шага. Но силы понемногу вытекали из ее уставшего, израненного тела. Сможет ли она убежать от него, даже если выскочит наружу? Нужно было в это верить. Другого выхода все равно не было, сейчас, в этом состоянии, ей с ним не справиться. Поэтому нужно сбежать. Нужно сбежать. Мирай нервно облизнула потрескавшиеся сухие губы, чувствуя, как пульсируют нарастающей болью ее виски. — Но если ты убьешь меня сейчас, то этим причинишь Майки самую сильную боль из всех возможных. Разве этого ты хочешь? — медленно, едва ли не по слогам, проговорила Мирай, осторожно подбирая слова, будто перед ней был сейчас обезумевший дикарь, готовый в любой момент снести ей голову. Хотя, это было не так уж далеко от правды. Она ожидала любой реакции на свои слова: криков, вспышки ярости, ругани, оскорблений. Но не этого. Потому что тонкие губы Санзу вдруг растянулись в абсолютно жуткой, нагоняющей почти сверхъестественный ужас улыбке, поднимаясь над зубами и обнажая десны. Загрубевшие шрамы в уголках его рта побелели, причудливо изгибаясь от этой страшной улыбки. — Ты как инфекция, — удивительно спокойным, и оттого еще более пугающим голосом проговорил он, играючи прокручивая рукоять катаны между нервными пальцами. Кровь вязко стекала вниз по блестящему лезвию, собиралась на его кончике и лениво капала на пыльный деревянный пол. — А полному выздоровлению от болезни всегда предшествует обострение, не правда ли? И я проведу Майки через это обострение. Помогу ему пройти через эту боль. Потому что Я единственный, кто имеет право причинять боль королю. Он сам наделил меня этим правом два десятка лет назад, отметив меня. Он меня выбрал. Мирай просто стояла и молча смотрела на него, изо всех сил стараясь не поддаться подступающему к ней ужасу от осознания того, что на самом деле являл собою Харучиё Санзу. Он был абсолютно, полностью, опасно безумен. Это безумие обглодало его мозг и разум, как голодная бродячая псина обгладывает дочиста кость. Оно превратило его самого в верного пса, единственная цель в существовании которого — не подпускать никого к своему хозяину. И не отпускать никуда самого хозяина. Перегрызть ему глотку, если понадобится, лишь бы не ушел. Харучиё Санзу самовольно возвел Манджиро Сано в пантеон божеств, сотворил из него кумира и превратил в языческого идола, на алтарь поклонения которому возложил свою исковерканную, смертоносную преданность. Как ей сбежать от дикого пса, жаждущего ее крови? Как следует задаться этим вопросом Мирай не успела. Внезапный грохот снаружи, громогласный взрыв, заставил ее подпрыгнуть на месте. А через миг она поняла, что не единственная отвлеклась на этот оглушающий шум. Воспользовавшись секундным замешательством Санзу, Мирай быстро взяла себя в руки и метнулась к открытой двери, юрко выскочила наружу, прижимая окровавленную ладонь к пульсирующей ране в плече. Но на улице тут же застыла на месте, в ужасе глядя перед собой до предела расширенными глазами. Дом горел. Неистовые, ослепительные языки пламени вырывались через окна и облизывали крышу, полыхая на фоне собирающихся над горизонтом угрюмых дождевых туч. Это пламя словно просочилось внутрь нее, напрочь выжигая все чувства и мысли, оставляя одну лишь животную панику. Что стало причиной пожара, ее не волновало, сейчас это было неважно. Важным было лишь то, что внутри этой безжалостной огненной ловушки все еще мог оставаться… — Майки! — надрывно завопила Мирай, срывая голос. Забыв о Санзу, забыв о якудза, забыв о боли и об опасности — она помчалась вперед, туда, где с новым треском огонь завоевывал все новые владения, поглощая деревянный каркас дома. Воздух пропитался жаром, разукрасился багряными всполохами искр. Пламя ненасытно хрустело стенами маленького дома, бездушно пожирая все жившие в нем драгоценные воспоминания. Почти не различая перед собой ничего от густого дыма, Мирай туннельным зрением видела лишь чернеющий провал входной двери. Боль и ужас лишили ее рассудка, и она могла думать только об одном: ей нужно найти Майки. МайкиМайкиМайкиМайки, найтиегонайтинайти. Эта единственная мысль колотилась внутри нее, отключая окружающую реальность, и, когда чьи-то руки перехватили ее, останавливая, из ее саднящего горла вырвался почти звериный яростный вопль. Нет-нет-нет, вырваться, нужно вырваться, нужно… — Мирай! Мир вокруг погас на секунду, чтобы следом разорваться в ее сознании животворящим большим взрывом, в котором бесконечным эхом отдавался этот голос, заключивший в себе весь смысл ее бытия. Замутненное сознание Мирай медленно, нехотя прояснялось, и затянутые пеленой слез и ужаса глаза с усилием смогли выхватить одно-единственное, самое важное, самое нужное лицо на фоне горящего огненного зарева. Его щеки были перемазаны кровью, как и спутанные светлые волосы, зрачки в нездорово блестящих глазах по-прежнему расширены, — но это определенно был Манджиро, не другой. Она не знала, что произошло после того, как они разделились, как он смог справиться с черным импульсом, но сейчас это все было неважно, так неважно, потому что он жив, он жив, и он здесь. Рваный всхлип вырвался из глубины ее груди вместе с тоненькой струйкой крови, потянувшейся из уголка рта, но Мирай почти не чувствовала боли, ей было все равно, — потому что под ее пальцами было его такое упоительно реальное тело, и он был жив-жив-жив. Пока она лихорадочно цеплялась за его руки, взгляд Манджиро с оттененным ужасом мрачным беспокойством уперся в ее раненое плечо, пальцы бережно коснулись пропитавшейся кровью ткани толстовки. Мирай уже почти ничего не соображала, в глазах плыло, и она чувствовала только его руки, притягивающие ее ближе к нему. Что дальше, что делать дальше? Дом горит. Где-то здесь скрывается разъяренный Санзу. Но Майки жив. И им нужно выбраться отсюда. Им нужно… — Вот мы и встретились, мой король. От звука этого вкрадчивого голоса Мирай невольно подпрыгнула, с трудом утихомиривая испуганный стон, что раздутым пузырем поднялся в ее горло. Рука Манджиро напряглась на ее талии, но он не смотрел сейчас на нее. Он смотрел на Санзу, который преграждал им дорогу, стоял, широко расставив ноги, а зарево пожара отражалось новым пламенем от блестящей стали обнаженной катаны. — Дай пройти, Харучиё, — тихим, спокойным голосом приказал Манджиро. Мирай закусила губу, комкая в сжавшихся кулаках пропахшую дымом ткань его кофты. Раньше Санзу исполнял все его приказы, даже те, которые не одобрял, скрипя зубами, через силу, но — исполнял. Сейчас же слова павшего короля не имели над ним власти, и она знала, что Манджиро понимает это. И все равно… Отрывистый, высокий смешок Санзу заставил неприятно завибрировать воздух вокруг них. — Мы уйдем отсюда только вдвоем, Майки. Ты и я. Мирай почувствовала, как Манджиро настойчиво подталкивает ее к себе за спину, и протест всплыл внутри нее приливной волной, потому что она не хотела прятаться за ним, не собиралась позволять ему закрывать ее собой, но сейчас был неподходящий момент для подобных пререканий. — Зачем ты это делаешь, Хару? — пустым голосом спросил Манджиро, не отводя взгляда от стоящего напротив мужчины. Лицо Санзу на миг исказилось в выражении удивленного недоумения, как будто он не понимал, почему Манджиро задает ему настолько глупые и очевидные вопросы. А затем он со свистом рассек воздух катаной, размашисто описал ею полукруг, будто указывая на двор вокруг них. — Зачем?! — Санзу неверяще расхохотался, нездоровым, дребезжащим смехом. Мирай отпустила ткань толстовки Манджиро, вместо этого переплетая их скользкие от крови пальцы, чувствуя дрожь в обеих их руках. — Оглядись, Майки. Ведь мы сейчас ровно в том же самом месте, где ты явил мне свое истинное лицо много лет назад. Я увидел тебя так четко, так ясно в тот миг, когда «Конкорд» в твоих руках разорвал мое лицо. Я понял, кто ты такой, взглянув во тьму в твоих глазах в тот день. Я понял, кто ты, когда даже ты сам еще этого не понимал. — Санзу доверительно усмехнулся и развел руки в стороны, будто проповедник перед толпой послушников. Всполохи пожара бросали оранжевые тени на его искаженное лицо, отражались в расширенных глазах, разукрашивали давние шрамы. — Ты — Дьявол, нашедший свое воплощение в человеческом теле, ты — павший ангел, ты — темная Альфа и Омега, Начало и Конец. И в тот день ты именно мне доверил знание о твоей подлинной сути. Ты показал мне, в чем мое предназначение. Нежеланный ребенок, нелюбимый брат, я не был никому нужен до того дня. Но ты выбрал меня среди всех, поставил на мне свою метку. Ты открыл мне глаза. Я не был нужен ни людям, ни богам, но я был нужен тебе. Из года в год я наблюдал, как твое истинное начало прокладывает себе дорогу наружу, срывая все возведенные тобой декорации. Я принял истину о том, для чего я был рожден: чтобы отречься от богов и встать по правую руку от Дьявола, стать его Четвертым Всадником и следовать за ним до самого конца. За тобой, Майки. Пальцы Манджиро дернулись в ее руке, болезненно напрягаясь. Мирай видела, как окаменели его плечи, и внутри нее кипящей лавой взбурлила ярость. Как смеет этот психопат говорить ему что-то подобное? Мирай казалось, что сейчас она почти слышит каждую пропитанную болью и виной мысль в голове Манджиро, словно они звучат в ее собственном сознании. Мысли о том, что Санзу прав. Что он действительно настоящий дьявол, одержимый жестокостью и насилием. Манджиро глубоко страдал от этой необъяснимой болезни, что разъедала его изнутри, прорываясь наружу безжалостным черным импульсом. И то, что сейчас кричал ему этот свихнувшийся недоумок, только сильнее ранило его, еще больше убеждало его в том, что он — само зло. — Да что же ты несешь?! — в сердцах зарычала Мирай, выходя из-за спины Манджиро. Его пальцы предостерегающе сжались на ее ладони, безмолвно прося не высовываться, но она просто не могла смолчать, когда безумец напротив выливал в уши Манджиро подобные бредни. — Закрой свой рот, тварь! — оскалился Санзу, указывая в ее сторону катаной, и Манджиро вновь шагнул вперед, загораживая ее собой. Несмотря на дрожь в его пальцах и всем теле, его голос прозвучал отстраненно и спокойно: — Тебе нужна помощь, Хару. — Манджиро сдавленно сглотнул, набирая воздуха в легкие. Мирай видела лишь его профиль, но не могла не заметить, как болезненно исказились страданием черты его бледного лица. Облизнув потрескавшиеся губы, Манджиро тихо прошептал: — Прости меня. Прости за то, что сделал это с тобой. За то, что втянул тебя в свое дерьмо, не заметил вовремя, как сильно я тебя сломал. Санзу лишь недоверчиво фыркнул, со свистом крутанув катану в этом раскаленном воздухе. Жар лизал их спины, исходя из потрескивающего деревянным домом пламени позади них. Здесь опасно было оставаться. Но и уйти никто из них не мог. — Что ты такое говоришь, Майки? — Санзу взмахнул руками, и огонь вновь отразился полыхающим бликом на лезвии катаны. — Все случилось так, как и должно было. Это было предрешено. Нам предначертано было идти сквозь года вместе и нести нашу тьму. Поэтому ты должен вернуться, Майки. Ты должен. — Я никому ничего не должен, Хару. Как и ты. Санзу тяжело ступил к ним, и Мирай предупреждающе сжала пальцы Манджиро. «Пистолет, — вдруг полыхнула в ее мозгу внезапная мысль. — У Майки ведь должен быть пистолет. Где он?». — Но ты должен, Майки! — почти фальцетом взвизгнул Санзу, делая еще один шаг к ним. Зрачок в его глазах сузился до едва заметной точки, внезапно напомнив ей Юджи в последние часы его жизни, и от этой мысли Мирай пробрало испуганным холодом посреди всего этого жара. — Ты должен — мне! Ты разве забыл? Ты уничтожил меня, разбил меня на осколки и после собрал меня заново по своему подобию, ты разрушил меня и возродил из пепла. Это ты создал меня, Майки! И я ненавижу тебя за это! О, как же люто я тебя ненавижу. Но знаешь, что сильнее даже моей ненависти? Моя любовь к тебе, Майки. Она бесконечна и неизмерима. Потому что ты больше, чем Бог. Ты сама Тьма, и ты напитал меня собой, наполнил, ты переродил меня. И я знал, знал, что моя обязанность, мой долг — культивировать эту тьму в тебе, взращивать ее, потому что только мы вдвоем, только ты и я, можем вынести ее прикосновение. Я не позволю тебе предать меня. Не смей отказываться от меня теперь! Мирай сдавленно сглотнула кровью, собравшейся у нее во рту. Очень хотелось сплюнуть, но она боялась даже пошевелиться. Они — все трое, — будто застыли сейчас в янтаре этого изъеденного сумасшествием момента, не в силах вырваться из него. Санзу ушел слишком глубоко в пучины своего безумия, чтобы Манджиро смог дозваться его. Он был невероятно опасен. Все, что он наговорил сейчас, продолжало греметь в ее голове, и Мирай видела, как сильно его слова ударили по Манджиро, она чувствовала это. И она лихорадочно пыталась найти для них выход из этой страшной ситуации, но — не могла. Никак не могла найти его. Голова горела не хуже полыхающего за их спинами дома, мысли скакали, опутанные исковерканными словами колыбельной, и она никак не могла придумать, как им выбраться из этого кошмара. А взгляд Санзу вдруг сдвинулся с лица Манджиро на нее, впился в ее глаза, источая смертельный яд и ненависть. Его тонкие губы поднялись над зубами в почти животном оскале, а катана вновь переместилась, указывая острием на Мирай. — Это все из-за нее. Я знал это, она всему причиной. Из-за нее ты потерялся, Майки. Пальцы Манджиро почти до боли сжались на ее ладони, и Мирай чувствовала, как они подрагивают. Он был на пределе. Как и она. И выхода по-прежнему не было. — Ошибаешься, Санзу. Из-за нее я впервые нашел себя. Пришло время и тебе тоже найти себя. Ты не принадлежишь мне, Харучиё, никогда не принадлежал. Единственный твой хозяин — это ты сам. — Нет! — взвизгнул Санзу, потрясая катаной в дрожащей руке. — Я знал, что она все испортит. Знал с самого первого момента, когда увидел ее, еще тогда, столько лет назад. Знал, что эта девка заставит тебя сбиться с предначертанного пути. Нужно было еще тогда избавиться от нее. Но ничего. Еще не поздно. Я сделаю тебе одолжение, когда освобожу тебя от нее. Манджиро весь напрягся, и Мирай показалось, что само его тело завибрировало от какой-то новой, агрессивной энергии, прокатившейся сквозь его мышцы и хлынувшей в нее через их сцепленные руки. — Ты приблизишься к ней только через мой труп, — низким, опасным голосом процедил Манджиро, внезапно отпуская ее руку и делая шаг вперед, к Санзу. Нет-нет-нет, им ни в коем случае нельзя драться! Он слишком ослаблен для этого, нужно придумать что-то другое, что угодно, думай же, черт тебя побери, думай! А Санзу уже растягивал губы в снисходительной улыбке, склоняя набок голову. — Майки, ни к чему столько драмы. Но мне действительно придется что-то сделать с твоим упрямством, чтобы ты мне не мешал. Ты еще скажешь мне «спасибо». Не беспокойся, после я сразу отвезу тебя в больницу. Свет полыхающего пожара слепящими всполохами отразился на лезвии занесенной катаны. С безумной улыбкой на перечеркнутых шрамами губах, Санзу замахнулся и ринулся на Манджиро, целясь в его здоровую ногу. Не помня себя, Мирай бросилась на него со стороны, всем телом врезаясь в его руку, но Санзу так и не выронил катану — ее неожиданная атака всего лишь столкнула его с курса, не дав ранить Манджиро. По инерции от своего движения, Мирай отскочила в сторону, едва не упав. Плечо прострелило злой болью, а правая рука висела вдоль тела безвольной плетью. Но она готова была остаться вообще без руки, лишь бы не подпустить к Манджиро этого безумца. — Ты, — с ненавистью прошипел Санзу, щуря на нее глаза, в которых отражалось пламенное зарево. — Ты больше мне не помешаешь! Лезвие катаны неслось на нее с пугающей скоростью, и Мирай с каким-то обреченным, но спокойным принятием поняла, что уже не успеет увернуться. Подгоняя израненное тело, она попыталась хотя бы сдвинуться так, чтобы рана не стала смертельной, но почему-то… почему-то она вдруг оказалась на земле. Манджиро буквально вышиб ее с траектории, по которой двигалась катана, оттолкнул ее, не рассчитав силу, так, что она упала, едва не потеряв сознание от этого сокрушительного столкновения с твердой землей. А Санзу, взвыв от ярости, в отравленном сумасшествием бешенстве вновь взмахнул катаной. Мирай видела, что он целится в плечо Манджиро, лезвие вот-вот должно было вонзиться в его плоть, но в последний момент Манджиро неожиданно покачнулся, будто готов был лишиться сознания, и его тело неустойчиво повело в пространстве, отчего он сдвинулся на несколько жалких, но таких страшных, таких непоправимых сантиметров. И все затихло. Звуки вытекли из реальности, оставляя ее немой и глухой. Зарево пожара расцвечивало багряными отблесками его светлые волосы, играло в золотистых прядях оранжевыми искорками, и Мирай никак не могла отвести взгляд от их танца. Ей нельзя отводить взгляд. Потому что если она это сделает, то неминуемо опустит его ниже, туда, где ловило огненные блики лезвие катаны. Видимое там, где его никогда не должно было быть. Нельзя смотреть. Нельзя смотреть. Она посмотрела. Смотрела и смотрела, Мирай смотрела на лезвие, виднеющееся из спины Манджиро. Время остановилось. Время исчезло. Словно они оказались на планете, пожираемой черной дырой, и секунды растягивались на бесконечные вечности, держа само время в заложниках. А затем лезвие задвигалось, спасаясь бегством из непредназначенного для него тела, но — успев нанести непоправимый вред. Мирай только сейчас заметила, что Майки сжимал в руке пистолет, который теперь выпал из разжавшихся пальцев, неслышно ударившись о рыхлую землю. Когда он вынул его? Почему не выстрелил? Почему же он не выстрелил? Если бы только он выстрелил… Будто в замедленной съемке Мирай в немом ужасе смотрела, как Манджиро тяжело оседает на колени. Черная кофта. На черном не видно крови. Но она там есть. Слишком много. Санзу таращился на него полными первобытного ужаса, до невозможности расширенными глазами. — Майки, что ты… как же ты… — пролепетал он побелевшими губами. Странный гул вдруг поднялся внутри Мирай. Все нарастал и нарастал, заглушая любые звуки, будто тысяча штормовых ветров в одночасье взвыла в ее голове, заполняя ее своей неистовой яростью. Зрение заволокло кроваво-красной пеленой. Не чувствуя рук, не чувствуя самого своего тела, она подхватила лежащий неподалеку пистолет, загребая вместе с ним сырую землю, тут же забившуюся ей под ногти, и вскочила на ноги, до боли сдавливая рукоять скользкими от крови пальцами. Перед нею Манджиро медленно, почти грациозно, опал на землю, будто сорванный ветром осенний лист. Глаза Санзу — дикие, наполненные кричащей паникой, — скользнули по Мирай, уцепились за ее лицо поверх направленного на него ствола пистолета. Его лицо было белым, помертвевшим, лишь до краев наполненные ужасом тусклые глаза сохранили в себе жизнь. И в его ужасе Мирай видела отражение своего собственного, который норовил вот-вот сожрать ее целиком. Но Санзу не имел на это права. Как смеет он выглядеть таким испуганным сейчас? Внутри нее демоном выло злобное чудовище, которое жаждало пустить ему пулю между глаз, измазаться в его крови, раздробить в кровавую кашу руки, которые он поднял на единственного человека, бывшего для нее дороже спасения собственной души. Но в обезумевших глазах напротив она вдруг четко и ясно увидела именно это желание: он хотел получить смерть за то, что его король пал от его руки. Она видела эту безмолвную мольбу в угасших голубых радужках, видела ее в дрожащих губах и слезах, блестящих на посеревших щеках. Санзу видел в смерти милосердие. Но в Мирай милосердия не осталось ни на грамм, — оно вытекало из нее с каждой каплей крови, струящейся из раны в груди лежащего на земле Манджиро. Пуля с оглушительным грохотом вылетела из ствола пистолета и прогрызла себе дорогу через грудь Санзу под правой ключицей. Такое ранение не убьет его сразу. Если его найдут и окажут помощь, он выживет. И будет вынужден продолжать жить с осознанием того, что совершил. Мирай видела это понимание в его глазах. Видела, что для Харучиё Санзу продолжать жить после того, что он сейчас сотворил, будет самой страшной пыткой, самым жестоким наказанием. И она ликовала. Первобытная жажда возмездия внутри нее хотела, чтобы он испил эту чашу до дна и захлебнулся — но так и не нашел избавления. Несколько секунд Мирай просто стояла и смотрела на захлебывающегося кровью вперемешку со слезами поверженного врага. Внутри нее клокотало что-то незнакомое ей прежде, что-то исступленное, что-то страшное и неконтролируемое. Но тихий стон сбоку вырвал ее из пучины голодной, жестокой невменяемости, в которую она погружалась. С рваным всхлипом отбросив пистолет, Мирай рухнула на землю рядом с Манджиро. Немилосердно трясущимися неуклюжими руками стянула с себя толстовку, оставаясь в одном спортивном топе, и лихорадочно прижала ее к ране в центре его груди. Толстовка была грязной. Хоть бы не было заражения. Но рану обязательно нужно было зажать. Остановить кровь. Черт, ведь в его спине вторая рана, нужно закрыть и ее. Нужно перевернуть его. Нужно… — Мирай… — слабо прохрипел Манджиро, давясь кровью, заливающей его горло. Что-то шумело, так омерзительно и навязчиво, и Мирай не могла понять, исходит ли этот звук снаружи, или звучит в ее голове. Неважно. Это неважно. Все будет хорошо, после всего, через что они прошли, просто не может быть иначе. Ведь их ждет необитаемый остров, где они наконец-то смогут обрести покой. Сейчас кровь остановится. Манджиро выбирался и не из таких передряг. Верно?