Пепел на губах

Мы с тобой должны переписать эту песню, Ведь мы выбрали для нее неправильные слова. Все, через что мы прошли с тобой, Запечатано в моей памяти. И я не сдамся, ни за что не проиграю этот бой, Я сбегу от тьмы этой ночи И уведу тебя в то будущее, Что запечатано в моей памяти        Timo Tolkki’s Avalon — Enshrined in My Memory _______________        — Я… не думаю, что это хорошая идея.        После этих слов Йоричи в маленькой кухне повисла густая, слишком плотная тишина. Мирай моргнула пару раз, не обращая внимания на резь в воспаленных глазах, облизнула сухие потрескавшиеся губы. Она пыталась поймать ускользающий смысл произнесенного наставником, но у нее никак не получалось. Это было сложно, потому что ее без конца отвлекал непрекращающийся, надоедливый звон, уже какое-то время назад поселившийся в ее ушах и не желающий замолкать. Она подняла на учителя расфокусированный, стеклянный взгляд, всматриваясь в его серьезное лицо, в знакомые синие глаза под линзами круглых очков. Его густые брови были хмуро сдвинуты друг к другу, тени залегли в уголках мрачно поджатых губ. Должно быть, она просто ослышалась, и он вовсе не то хотел сказать. Именно. Другого объяснения его словам не было.        — Наверное, вы не совсем поняли, что я… — начала было Мирай, игнорируя болезненную ломкость своего голоса, но Йоричи веско качнул головой, будто одним этим движением отметая все, что она собиралась сказать.        — Я прекрасно все понял, Мирай, — перебил он ее твердым, напряженным голосом. Медленно, с нажимом повторил: — И я не думаю, что это хорошая идея.        Мирай просто сидела и в некотором заторможенном отупении смотрела на своего наставника. Она понимала каждое произнесенное им слово по отдельности, но вместе они не имели никакого смысла. Ее мозг работал натужно и со скрипом, голова болела все сильнее, мешая сосредоточиться на важных мыслях, которые от охватившей ее усталости начинали слипаться друг с другом, превращаясь в вялый, расплавленный кисель.        — Вы не думаете… Вы… — Мирай на миг прикрыла глаза, через силу заставляя шевелиться онемевшие губы. — Йоричи, вы разве не слушали, что я вам рассказала? Мне… я… это нужно сделать!        Ее здоровая рука нервно дернулась на столе, задевая чашку горячего чая, к которой она даже не притронулась. Пара капель обжигающей жидкости выплеснулась на ее кожу, но Мирай этого даже не почувствовала, продолжая гипнотизировать воспаленным взглядом своего наставника. Йоричи еще сильнее нахмурился и еще больше поджал губы, мазнув обеспокоенным взглядом по ее руке, где на тыльной стороне ладони уже проявилось несколько маленьких красных пятнышек в тех местах, где горячий чай обжег кожу. Затем поднял этот хмурый взгляд на ее лицо, всматриваясь в ее помутневшие глаза, все еще кажущиеся одним сплошным расширенным зрачком. Он вздохнул и тяжело покачал головой.        — Что тебе нужно, так это позволить себе хоть немного отдыха и дать организму вывести из своих систем то, что ты приняла, чем бы это ни было. Иначе твое тело просто откажет.        Мирай уставилась на своего учителя, приоткрыв рот, не веря тому, что слышит. Где-то очень глубоко в ее сознании ютилось понимание разумности его слов, потому что силы ее организма действительно были на пределе. Мирай казалось, что вся ее кожа горит и вибрирует, будто под нее кто-то запустил рой взбудораженных ос, не говоря уже о все усиливающемся треморе в руках и ногах. Ее тошнило, а мысли путались, но она даже подумать не могла о том, чтобы сейчас спокойно забраться под одеяло и уснуть. Как она могла? О каком отдыхе могла идти речь, если Мирай с трудом удерживала себя на месте, охваченная нездоровой, нервозной энергией, подгонявшей ее быстрее быстреебыстрее разобраться с этим и понять, когда и как она сможет приступить к осуществлению задуманного.        — Да мне плевать! — воскликнула она, подаваясь вперед и ударяя ладонью по столу. Раненое плечо отозвалось глухой болью, но Мирай даже не обратила на это внимания, полностью сфокусировавшись на своем наставнике, что сейчас смотрел на нее с таким сочувствием и беспокойством, но почему-то продолжал повторять эти глупости. — Йоричи, вы что, правда не понимаете? Мне нужно вернуться в прошлое!        Такаяма ответил не сразу, просто смотрел на Мирай несколько секунд, задумчиво и изучающе. Затем протянул руку и осторожно накрыл теплой ладонью ее подрагивающие, сжатые в кулак пальцы. В его глазах мелькнула какая-то странная тень, исказившая их обычно спокойную синеву.        — И что именно ты собираешься там сделать? — очень тихо, очень спокойно спросил он, не отпуская ее плавающий взгляд.        Мирай неверяще уставилась в его лицо, пытаясь найти в нем объяснение этому странному нежеланию действительно услышать ее. Ведь она рассказала Йоричи все, заставила себя пройти через этот бурлящий ад страшных воспоминаний последних дней, разбухших и болезненных, будто воспаленная рана глубоко в ее душе. Откуда взялась эта удручающая несговорчивость в близком человеке, на чью помощь она так надеялась и рассчитывала?        — Я изменю случившееся, — сквозь зубы проговорила Мирай, с трудом контролируя голос, норовивший подняться до пронзительной высоты. — Спасу его.        Йоричи продолжал смотреть на нее этим выводящим из себя, сочувствующим взглядом, и в синеве его усталых глаз она могла различить оттенки жалости, разбавленные стальной непреклонностью.        — Спасешь его, — эхом отозвался Йоричи, сжимая пальцы на ее подрагивающей ледяной ладони. — А ты не думала о том, Мирай, что, возможно, это его судьба? Иногда ничего изменить нельзя, даже если тебе кажется, что у тебя есть на это право. Иногда ничего менять и не нужно, чтобы не нанести непоправимый вред.        Мирай неверяще уставилась на него, беспомощно открывая и закрывая рот, но так и не сумев выдавить из себя ни звука. Она никак не могла уложить в своей голове то, что сейчас услышала от своего учителя. Как он мог так спокойно говорить ей подобные вещи? Неужели не понимал, что от этой возможности все исправить сейчас зависел ее рассудок, ее жизнь, сама ее душа? Зачем он был так жесток с ней? Мирай просто не могла этого вынести. Она пришла к Йоричи за помощью, но вместо нее наткнулась на эту внезапную стену, что он возводил сейчас между нею и ее единственной целью, хоть как-то поддерживающей ее рассудок. Силы вытекали из нее с каждой секундой, а сознание заполняло холодящее чувство нежданного, обидного одиночества — и чего-то, похожего на смутное ощущение предательства, — которое она испытывала сейчас, глядя в эти родные, такие серьезные и непоколебимые синие глаза.        — Я не верю, — прохрипела Мирай, упрямо качая головой. Выдернула руку из пальцев Йоричи, будто его ладонь обожгла ее, и впилась в его глаза измученным больным взглядом. — Не верю в это, Йоричи! Потому что это неправильно, все вышло так неправильно, как же вы не поймете! Почему вы не хотите понять?        С тяжелым глубоким вздохом, Йоричи снял очки и устало потер переносицу, едва заметно качая головой. Когда он вновь поднял на нее глаза, взгляд его был пропитан давней болью вперемешку с сочувствием, от которого Мирай вдруг неудержимо захотелось взвыть в бессильном гневе.        — Я понимаю куда больше, чем ты думаешь, Мирай, — пустым, глухим голосом проговорил Йоричи, не отводя от нее этот хмурый взгляд, под которым сама ее кожа, казалось, хотела сползти с ее костей от ощущения гнетущего отчаяния, которое этот взгляд в ней вызывал. — Ты убита горем и не можешь мыслить ясно сейчас. Я понимаю. Я хорошо знаю, каково это: потерять близкого человека.        Тело Мирай задвигалось быстрее разума, который не поспевал за ним. Она даже сама не поняла, когда успела вскочить на ноги так резко, что ее стул отъехал назад и с грохотом опрокинулся на пол. От ее внезапного движения хрупкая чашка не удержалась на поверхности стола, падая на бок и разливая по светлой столешнице горячий чай, а затем, крутанувшись выпуклым бочком, свалилась на пол, рассыпая по деревянному паркету белые осколки под жалобный звон разбиваемого фарфора. Капельки зеленого чая с мятой собрались в небольшую лужицу на краю стола и пролились на пол рваной тонкой струйкой.        Йоричи продолжал сидеть, не шевелясь, ни единый мускул не дрогнул на его лице, пока он смотрел на свою взъерошенную ученицу. А Мирай задыхалась от внезапно охватившей ее ярости, изрезанной острой болью, что больше не покидала ее нутро ни на миг. Сердце колотилось где-то в горле, затрудняя дыхание, в ушах звенело и стучало, а руки тряслись так, что это больше походило на судороги.        — Не знаете, — проскрежетала Мирай не своим голосом сквозь до скрипа стиснутые зубы, насквозь прожигая напряженное, усталое лицо своего наставника горящим, обезумевшим взглядом. — Ничего вы не знаете, Йоричи, такого вы не знаете!        Она задохнулась словами, разгневанно глядя на мужчину перед ней и упрямо заставляя себя подавить острый укол стыда и сожаления, вызванный видом его на миг исказившегося лица, словно она ударила его. Она не имела права говорить ему подобное, но Мирай уже совершенно не владела собой, своими мыслями и словами. Ей казалось, она рассыпается изнутри, крошится, рушится, как ветхое здание, обваливающееся внутрь себя самого во время многобального землетрясения. Свежая боль утраты пожирала ее рассудок, затмевала ее разум. Спасение было так близко, но Йоричи жестоко удерживал ее за руки, не давая дотянуться до него. Почему? Почему?        Шум в ушах достиг невыносимой громкости, и Мирай с тихим стоном прижала к ним ладони, но тщетно — этот гул был внутри ее головы, и заглушить его она не могла. Сердце разогналось до такой скорости, что ей казалось, его лихорадочную пульсацию можно увидеть сквозь ее кожу и слои одежды, но вместе с этим по телу расползалось пугающее онемение, из-за которого Мирай сантиметр за сантиметром переставала чувствовать свои конечности. Ее полностью затопило неприятное зудящее ощущение, как будто ее накрывало с головой гигантской волной чего-то страшного, душного, превращающего мозг в липкую кашу из обглоданных мыслей. Хотелось закричать, но голоса не было — воздух не проходил в ее легкие, заставляя задыхаться. А через миг в глазах резко потемнело, и разум выключился, как перегоревшая лампочка, будто кто-то укутал его плотной темной тканью, одновременно с этим выключая все функции тела.        Когда Мирай снова открыла глаза, ее взгляд уперся в пожелтевший потолок, под которым бесшумно трепетал перьями на легком сквозняке простенький ловец снов. Она несколько секунд бездумно наблюдала за движениями светлых перьев. Отяжелевшая голова болела, но была ясной. Мирай прекрасно помнила, где она находится и почему. Вот только все силы покинули ее тело, и ее душу, и ей казалось, что она никогда уже не сможет пошевелить ни единым мускулом. По воздуху разливался едва ощутимый древесный аромат с легкими оттенками мяты и, хоть должен был быть приятным, почему-то вызвал у Мирай тошноту. Она сглотнула несколько раз, пытаясь проглотить подступивший к горлу неприятный ком.        Мирай не знала, как долго пробыла без сознания. Измученное травмой и усталостью, и добитое последствиями приема неизвестных таблеток, ее тело просто отказало, как и предсказывал Йоричи. Мысль о наставнике заставила сердце болезненно сжаться в груди. Его неодобрение и отказ помогать ей стали для Мирай жестоким ударом. Она не ожидала ничего подобного. Рассчитывала на его помощь, была уверена в том, что он поддержит ее. Но Йоричи ясно дал понять, что он против ее новых прыжков в прошлое ради Манджиро.        Тошнота усилилась, будто подпитываемая горечью отчаяния, что потихоньку заполняло каждый уголок ее сознания. Мирай не знала, как выполнить задуманное без Йоричи. Даже если бы у нее был на примете кандидат в триггеры, она не сможет самостоятельно провести обряд инициации. Мирай зажмурилась, давя горячие слезы, что пытались прожечь себе дорогу сквозь ее плотно сомкнутые веки. Она не могла сдаться, просто не могла. Ей нужно было вернуть Манджиро, и призрачная возможность спасти его была единственным, в чем она видела смысл своей жизни сейчас. Потому что без этого, без него, ее существование теряло любое значение.        Комок в горле разрастался, пачкая желчной горечью корень языка. Ощутив первый рвотный позыв, Мирай резко села на кровати и тут же покачнулась от того, как опасно поплыла комната вокруг нее, еще больше усиливая тошноту. Она прижала руку ко рту и, превозмогая головокружение, неуклюже выбралась из кровати. На ватных ногах, несколько раз едва не упав, Мирай со всей возможной скоростью потащилась в уборную, слепо натыкаясь на стены, почему-то вырастающие перед нею в самых неожиданных местах. Ввалившись в ванную, она обессиленно рухнула на колени перед унитазом — как раз вовремя, потому что желудок решил отправить наружу все свое скудное содержимое. Мирай почти ничего не ела в эти дни, поэтому ее вытошнило желчью, но рвотные позывы продолжали спазмами сжимать желудок и горло, отдаваясь стучащей болью в ее висках.        Ей казалось, что она умирает, и Мирай почти ничего не видела перед собой, но в какой-то момент почувствовала на своей голове легкие ласковые руки, заботливо собирающие наверх ее спутанные волосы, чтобы не лезли ей в лицо и не испачкались. Она все еще содрогалась в холостых рвотных спазмах, но желудок уже был опустошен, и наружу больше ничего не выходило. Теплая знакомая рука переместилась на ее спину, успокаивающе поглаживая между лопатками.        — Все хорошо, попрыгушка, — повторял знакомый с детства голос над нею, и Мирай зажмурилась от этих слов, что были для нее сейчас жестокой, злой насмешкой.        В висках пульсировало болью, во рту горчило. Плечо болело с новой силой, но вместе с этим как будто с ее разума спала изморозь лихорадочного тумана, что опутывал ее сознание последние несколько часов. Мирай обессиленно привалилась к унитазу, закрывая глаза.        — Сможешь сама умыться? — тихо спросил Йоричи, отводя влажные пряди волос с ее потного лица.        Мирай кивнула, не открывая глаза. У нее сейчас не было никаких сил для встречи с окружающим миром и ее наставником. Рука Йоричи последний раз погладила ее по волосам, и она почувствовала его движение, когда он поднялся на ноги.        — Я неподалеку. Позови, если будет что-то нужно.        Мирай никак не отреагировала, просто молча сидела на полу с закрытыми глазами. Она слышала, как Йоричи вышел из ванной и тихо прикрыл за собою дверь. Посидев еще с минуту неподвижно, Мирай принялась тяжело подниматься на подрагивающие ноги. Мысли закостенели, застыли в ее голове. Она казалась себе такой пустой, полой, всего лишь кожаной оболочкой без какого-либо наполнения, которое делает человека человеком.        Из зеркала на нее угрюмо смотрело болезненно бледное, осунувшееся лицо. Зрачки вернулись к своему нормальному размеру, но белки воспаленных глаз были пронизаны сеткой кровеносных сосудов, а темные мешки под ними достигли такой глубины, что казались настоящими синяками. Скула пестрила фиолетово-желто-зелеными пятнами — там понемногу начинала сходить гематома от ударов наемника Синдзи-кай, полученных ею в тот день.        Отведя взгляд от этого удручающего отражения в зеркале, Мирай выдавила горошину мятной пасты и отправила ее в рот, чтобы убрать противный привкус желчи, затем вяло умылась. Поразмыслив, все же заставила себя принять душ и вымыть голову, стараясь не намочить повязку на раненом плече. Когда она смыла с себя грязь и усталость прошедших дней, стало немного легче. Одеваясь, Мирай невольно прокручивала в голове слова Йоричи. Сейчас, когда действие принятых таблеток полностью выветрилось, а ее разум прояснился, Мирай невольно снова и снова возвращалась мыслями к сказанному наставником. И, хотя его слова вызывали ярый протест во всем ее существе, Мирай была достаточно честна с собой, чтобы признать, что еще год назад она согласилась бы со своим учителем.        Еще в раннем детстве Мирай открылась печальная истина мира: иногда ты не можешь ничего изменить. Иногда ты не должен ничего менять, даже если можешь, чтобы не сделать еще хуже. Эта тоскливая истина смотрела в ее детскую душу из влажных, стекленеющих глаз маленького рыжего пса по кличке Персик, которого она раз за разом пыталась спасти от гибели. Но каждый новый раз смерть находила его, — еще более жестокая, чем прежде. Вот только сейчас Мирай больше не могла принять этого. Просто не могла принять даже саму мысль о том, что такая смерть могла быть предназначена Манджиро судьбой. То, как это случилось, то, почему это случилось, — ощущение неправильности этой трагедии скручивало в тугой узел все ее внутренности. Этого не должно было произойти, Мирай знала это наверняка. Она просто знала это. И ей нужно убедить в этом Йоричи.        Когда она вернулась в крохотную спальню, ее учитель сидел на стуле возле кровати, а на тумбочке исходила паром чашка мятного чая и простой сэндвич с сыром. При ее появлении Йоричи поднял усталые глаза, и их взгляды встретились, наполненные множеством невысказанных слов. На нем не было очков, и Мирай могла хорошо рассмотреть тени под его глазами, — хоть и не такие глубокие, как у нее. Сухо шмыгнув носом, она побрела к кровати, с трудом переставляя одеревеневшие ноги, и молча села, сцепив в замок на коленях подрагивающие пальцы. Запах мяты, исходящий из чашки, больше не вызывал тошноту, — лишь убаюкивал ее нервы, как в детстве.        Некоторое время никто из них не произносил ни слова. Наконец, нерешительно прикусив щеку изнутри, Мирай тихо проговорила:        — Простите меня, Йоричи. Я не должна была говорить вам того, что сказала. Я просто… — она осеклась, закусывая губу и низко склоняя голову. Посмотреть на своего наставника у Мирай сейчас не было сил.        В ее груди гулял ледяной ветер, заглядывал в каждый уголок ее души, задувая робкий огонек теплившейся в ней надежды. Все еще не глядя на Йоричи, она услышала, как он встал со своего стула, а через миг матрас кровати прогнулся под его весом, когда он сел рядом с ней. Знакомые крепкие руки бережно заключили ее в теплое кольцо, притягивая к нему ее подрагивающее тело. Мирай закрыла глаза, позволяя этому знакомому с детства теплу, что всегда несло с собою ощущение безопасности, окутать ее, огладить острые края ее горя.        — Ты разозлилась, — тихо проговорил Йоричи, медленно укачивая ее в своих руках, словно ребенка. — Это естественно. Злись на меня, если от этого тебе станет хоть немного легче. Можешь разбить еще одну чашку, они мне все равно не нравятся.        Мирай еще плотнее сомкнула веки и закусила губу, чувствуя, как набухает в груди новый сгусток боли и бессилия, царапая острыми шипами все внутри нее, до чего может дотянуться.        — Но мне не становится легче, Йоричи, — сломленно прошептала она хрипящим голосом. — Без него просто не может стать легче.        Теплые руки на ее плечах напряглись, и Мирай почувствовала макушкой вздох наставника, когда тот тяжело выдохнул в ее влажные после душа волосы. Затем он вновь пошевелился, запустил одну руку в карман, и вынул оттуда крошечный мешочек из плотной ткани на шнурке. Мягко вложил его в ладонь Мирай, и она машинально сжала на нем пальцы. Внутри прощупывались маленькие круглые предметы и, ведомая очевидной догадкой, Мирай раскрыла мешочек. В нем действительно были бусины ее браслета, которые она смогла разыскать на пепелище, оставшемся на том месте, где раньше стоял дом семьи Сано. Она сжала этот мешочек в ладони, безуспешно пытаясь проглотить поднявшийся в горло ком.        — Я заметил, что на твоей руке больше нет браслета, — прошептал Йоричи в ее волосы и вновь мягко накрыл широкой ладонью ее плечо. — И я догадываюсь, откуда он у тебя. Вернее, от кого. Нашел эти бусины в твоем кармане, пока ты была без сознания, вот и решил… Не хочу, чтобы ты их потеряла.        Мирай растеряла все слова, поглощенная распирающим чувством благодарности к учителю за этот такой важный для нее жест. Поэтому она лишь молча кивнула, прижимая к груди кулак, в котором был зажат мешочек с бусинами. Горло саднило от желания расплакаться, но она не давала себе этого сделать. Достаточно слез, она пролила их уже слишком много, да только облегчения они не приносили. Какое-то время они сидели молча, а затем ее наставник глубоко вздохнул, набирая воздух в легкие.        — Бывает так, — голос Йоричи надломился, и ему пришлось прокашляться, чтобы продолжить, — бывает так, что спасти того, кто тебе дорог, просто нельзя, Мирай. Я видел, к чему могут привести такие попытки. Иногда… иногда единственное, что ты можешь сделать, это отпустить его.        Во рту расцвел медный привкус крови — Мирай прокусила губу, слишком сильно стиснув зубы на тонкой коже. Было время, когда она думала точно так же и была уверена, что это единственно верная истина. Но сейчас сама мысль о том, чтобы отпустить его, стала для нее чужой, устрашающей, самой жестокой.        — У меня не получается, Йоричи. Я просто не знаю, как, я не… я просто не могу. Этого не должно было случиться, я знаю это, понимаете? Знаю. — Широкая ладонь наставника убаюкивающе поглаживала ее ссутулившиеся плечи, но даже его тепло не могло растопить колючую, острую льдину, укоренившуюся в ее груди, подобно айсбергу в водах океана. — Я так о многом не спросила его. Он не хотел уходить, Йоричи. Он не хотел. — Голос Мирай прерывался, слова комкались, и она уже не понимала, обращается ли сейчас к своему наставнику, или просто не может удержать в себе эту исповедь, которую ей необходимо было произнести вслух в надежде, что тогда мучительные сожаления перестанут так сильно рвать ее изнутри. — Такие странные вещи… Майки говорил такие странные вещи, и я должна, должна узнать, что он имел в виду. Как это могло быть не первой его смертью? Он сказал, что помнил меня каждый раз. И его «черный импульс»…        Мирай уже просто несвязно бормотала в тишину комнаты, уткнувшись лицом в теплое плечо своего учителя, слишком глубоко уйдя в свои мысли, чтобы отдавать себе отчет в том, что она говорит, но на последних ее словах плечо Йоричи под ее щекой вдруг напряглось, а рука, размеренно поглаживающая ее спину, замерла.        — «Черный импульс»? — переспросил Йоричи неожиданно скованным, натянутым голосом.        Мирай ничего не ответила — она едва ли расслышала его, прокручивая в голове все последние слова Манджиро, непонятные, не дающие ей покоя. Йоричи отодвинулся и поддел пальцами ее подбородок, заставляя поднять голову. Его брови были встревоженно нахмурены, а в синих глазах залегла какая-то новая тень, которой там не было раньше.        — Мирай, посмотри на меня, — требовательно велел он, заставляя ее вынырнуть из водоворота лихорадочных догадок и вопросов без ответов. — Что такое «черный импульс»?        Мирай моргнула несколько раз, осоловело глядя в серьезное лицо своего наставника. Ей сложно было сконцентрироваться хоть на какой-то мысли, но она усилием воли заставила себя вникнуть в вопрос Йоричи. Его внезапный интерес к этой теме озадачил ее.        — Майки, он… — голос надломился, и ей пришлось прочистить горло. Слегка отстранившись от Йоричи, Мирай устало потерла пальцами саднящие глаза, подыскивая нужные слова, которые упорно разбегались во все стороны, не желая выходить наружу. — Он был… м-м… болен. Называл это состояние «черным импульсом». Йоричи, но почему вы…        — Подожди-ка, Мирай, — перебил ее наставник, полностью разворачиваясь к ней и устремляя на ее растерянное лицо напряженный взгляд. — Мне нужно, чтобы ты подробнее рассказала сейчас об этом «черном импульсе».        Растерянная, Мирай пару секунд просто смотрела на него с открытым ртом. Почему Йоричи вдруг так заинтересовался неизвестной болезнью Манджиро? Какое это вообще имеет значение сейчас? Но она все же попыталась собраться с мыслями, чтобы объяснить ему. По крайней мере, концентрируясь на своих словах, у нее хоть немного получалось отодвинуть на задворки сознания грызущую ее изнутри боль.        — «Черный импульс» проявлялся у Майки, как… некий приступ. Странное состояние измененного сознания. — Она облизнула пересохшие губы и закрыла глаза, пытаясь проглотить вновь выросший в горле ком. — Врачи так и не смогли точно определить его болезнь. Но я думаю… мне кажется, что недуг Манджиро был похож на тот, от которого страдает Рен. Та «красная тень», о которой она всегда говорила… — Мирай пожевала губу, хмуря брови в попытке подобрать нужные слова, чтобы описать то, что знала об этой загадочной болезни. — Когда «черный импульс» захватывал его, Майки говорил, что в нем как будто просыпается кто-то другой. Даже не совсем так: это будто был еще один он, только жаждущий насилия и крови. Он говорил… — Мирай нахмурилась, внезапно осознав, что никогда раньше не придавала значения тем словам Манджиро, но сейчас, после того, что он сказал ей перед смертью, они вдруг показались ей невероятно важными, хоть она и не могла их разгадать. Мирай подняла растерянный взгляд на внимательное, застывшее лицо своего учителя. — Он говорил, что этот «другой» будто бы знает слишком много, то, чего не должен знать. Во многом его описания «черного импульса» так сильно походили на болезнь Рен, и я подумала, что…        Она осеклась, когда Йоричи вдруг резко поднялся с кровати и сделал несколько шагов вперед, поворачиваясь к ней спиной. Растерянная, озадаченная, Мирай смотрела, как наставник подносит руку к лицу, как сильно напрягаются его плечи. Ее охватило зудящее беспокойство от реакции Йоричи на ее слова. Почему он так встревожился?        — Рен не больна, — наконец, все так же не поворачиваясь к ней, хрипло и очень тихо проговорил Йоричи, и Мирай в недоумении сдвинула брови к переносице. — Ты не знаешь кое-чего важного о «красной тени». Рен хотела держать это в секрете от тебя, таким было ее решение.        Почему-то от его слов неожиданно пересохло в горле. Мирай медленно поднялась с кровати и сделала один шаг по направлению к учителю, но тут же остановилась. Странное волнение ознобом кралось вверх по ее телу от кончиков пальцев, а сердце через раз пропускало удары. Она нутром чувствовала, что это что-то важное, настолько важное, что может полностью изменить все текущее положение вещей.        — Что вы хотите этим сказать, Йоричи? — напряженно подтолкнула она своего наставника к продолжению.        Такаяма сделал глубокий, шумный вдох, и наконец развернулся к ней лицом. На нем застыло серьезное, задумчивое выражение. Мирай прищурилась, пытливо вглядываясь в его потемневшие глаза.        — «Красная тень» Рен — это не болезнь, — очень медленно и раздельно проговорил Йоричи, хмуро глядя в лицо своей ученицы. — Это искусственное состояние, а не естественное развитие психического недуга. Это… побочный эффект.        Шумно вдохнув, Мирай подавилась воздухом. Задержала дыхание, чтобы не закашляться, и через несколько секунд поспешно сделала короткий вдох. На выдохе спросила:        — Побочный эффект чего?        — Попыток изменить ее судьбу, — тихо ответил Йоричи и со вздохом опустил голову.        Мирай продолжала стоять неподвижно, охваченная замешательством и волнением, все еще не понимая, что он имеет в виду. Йоричи прошел мимо нее и вновь тяжело опустился на кровать. Мирай машинально развернулась к нему, пытливо заглядывая в его лицо в поисках ответа. Такаяма еще некоторое время разглядывал свои переплетенные на коленях пальцы, не поднимая взгляда на застывшую в середине комнаты девушку. Наконец, едва заметно кивнув головой, будто окончательно приняв какое-то решение, Йоричи заговорил:        — Муж Рен тоже был прыгуном, Мирай. В Мори-кай на данный момент об этом знают только трое человек: сама Рен, я, и твой приемный отец. Теперь знаешь и ты. — Мирай даже не осознавала, что перестала дышать. Она просто во все глаза смотрела на своего учителя, не в состоянии уложить в уме только что произнесенные им слова. А Йоричи продолжал монотонным, невыразительным голосом: — Они служили вместе в вооруженных силах Японии. Эйджи Накамура был оперативником специального назначения на службе государству с особым, засекреченным статусом. — Заметив шокированный взгляд Мирай, Йоричи невесело усмехнулся. — Да, Мори-кай на самом деле не единственные, кто знает о существовании подобных тебе людей. Существует некая засекреченная организация, подконтрольная правительственной службе разведки, которой прекрасно известно о прыгунах, хотя у меня нет информации о том, как давно они это знают, и как часто им удавалось завербовать на службу человека с подобным даром. Вот только они по сей день даже не подозревают об одном клане якудза, осведомленном о существовании межвременных прыгунов даже лучше, чем само правительство. Мори-кай очень тщательно следят за тем, чтобы не бросить на себя ни малейшую тень подозрения и никак не засветиться. С Синдзи-кай, правда, вышла непозволительная осечка.        Мирай могла поклясться, что чувствует, как закипает ее мозг. Конечно, она всегда знала, что она не единственная в своем роде. Ей было прекрасно известно о существовании в мире и других людей с таким же даром, как у нее — врожденным или приобретенным. Однако известие о том, что военные службы использовали прыгунов для своих целей, неожиданно стало для нее потрясением. Власть неминуемо развращала даже самого благородного человека, а власть над временем таила в себе еще большую опасность. Кто мог поручиться за сохранность пространственно-временного континуума в случае, если подобная власть попадет не в те руки и будет использована для изменения вещей, в которые никому и никогда нельзя вмешиваться? Да, цели Мори-кай никогда не были чистыми или благородными, но клан всегда действовал исключительно в своих субъективных, локальных интересах, которые вряд ли оказали бы значительное влияние на окружающий мир в целом. Однако же прыгуны на службе правительства могли стать причиной куда более глобальных и серьезных перемен и последствий для мировой истории.        Мирай помотала головой, будто надеясь, что этим движением сможет утрясти свои взбудораженные мысли. Новость была шокирующей, но все же сейчас она не была готова обдумывать эту новую информацию. Кроме того, были другие вопросы, важные лично для нее, которые Мирай необходимо было прояснить.        — И Рен… всегда знала о том, кем был ее муж? — с легкой дрожью в голосе спросила она, зябко обхватывая себя руками за плечи.        Йоричи встретился с ней тяжелым взглядом и медленно кивнул.        — Не просто знала. Рен была его триггером. — Йоричи помолчал, видимо, собираясь с мыслями. Мирай в нетерпении закусила губу, гипнотизируя наставника пристальным взглядом и едва сдерживаясь, чтобы не поторопить его продолжить рассказ. — Стала им незапланированно, после одного случая, когда во время совместного задания погиб предыдущий триггер Эйджи, и сама Рен едва не умерла от тяжелого ранения. Ей тогда перелили много его крови, чтобы спасти ее жизнь. Ну а после этого уже пришлось посвятить Рен во все детали способностей ее мужа, хотя все его миссии продолжали оставаться строжайше засекреченными. Эйджи никогда не делился с Рен тем, что ему поручали выполнять на них.        Мирай в волнении поднесла руку ко рту и прикусила кожу на подушечке большого пальца. Рен никогда не рассказывала о своем прошлом, держала его закрытым за семью замками. Но Мирай не могла ее винить: она прекрасно понимала, что прошлое может таить в себе слишком страшные вещи, о которых хочется забыть, и уж точно не обременять ими тех, кто тебе дорог. А она была — и остается, — дорога Рен. Но она все еще не понимала, как вышло так, что…        — Но что… как вышло так, что Рен в итоге оказалась в Мори-кай? — Мирай устремила на своего наставника напряженно-вопросительный взгляд, невольно хмуря брови.        Йоричи помолчал несколько секунд, будто вознамерившись бесконечно испытывать ее терпение. Наконец, с новым вздохом тихо произнес:        — Они хотели завести семью. Рен взяла бессрочный отпуск на службе, узнав, что беременна. Но… беременность была тяжелой. То ранение, в результате которого она вынужденно стала триггером — оно повлекло за собой последствия для ее репродуктивных органов. Рен потеряла ребенка и после этого несколько раз пыталась покончить жизнь самоубийством.        Это не отвечало на ее вопрос, но слова Йоричи пронзили Мирай насквозь, заполнив ее душу новой щемящей болью и жалостью. Все ее тело застыло, будто отнявшись; она только и могла что беспомощно смотреть на своего наставника. Мирай знала, что Рен когда-то потеряла ребенка. Женщина сама рассказала ей об этом своем личном горе, вечной незаживающей ране, когда Мирай была еще совсем юной. Но сейчас, вновь услышав об этом, Мирай не могла подавить дурное предчувствие от того, что Йоричи мог рассказать. У нее было предположение о том, что случилось дальше. И она не ошиблась.        — Рассудок покинул Рен, она подсела на наркотики, стала опасна сама для себя, и тогда Эйджи решил вмешаться. Решился нарушить все свои клятвы и присяги, и использовать свой дар в личных целях. Убитый горем, он готов был на все в отчаянной потребности спасти жену, уберечь ее от того рокового ранения. Эйджи возвращался в прошлое снова и снова в попытках изменить судьбу Рен, но терпел неудачу каждый раз. — Слушая его, Мирай плотно сжала губы и закусила щеку изнутри. Она вглядывалась в побледневшее, усталое лицо своего наставника, и понимание охватывало ее мысль за мыслью. Теперь все становилось на свои места. Вот почему Йоричи так резко отреагировал на ее слова о необходимости вернуться в прошлое… — Но избежать того ранения никак не удавалось, и беременность обрывалась все более жестоким образом с каждым новым его прыжком в прошлое. Эйджи совсем потерял голову, в своем отчаянии слишком заигрался с опасными материями, вмешиваться в которые не имел права. И его действия в конце концов привели к возникновению… некоего парадокса. В какой-то момент, Рен вспомнила каждый раз, когда он менял ее прошлое. Она вспомнила каждую свою версию в каждой из многочисленных реальностей, которые создавал каждый новый прыжок Эйджи. Она вспомнила каждое изменение ее прошлого. Но еще до того, как эти воспоминания появились в ее разуме, созданный Эйджи парадокс давил на ее рассудок подсознательным знанием того, что в ее судьбу происходит вмешательство. Все версии Рен, которые никогда не должны были пересекаться, стали смешиваться в ее голове. И результатом этих вмешательств в изначальную линию жизни Рен стала «красная тень». Та часть ее подсознания, в которой была заперта память обо всех изменениях ее прошлого, не смогла выдержать такой нагрузки и ответила на это давление необузданной агрессией и насилием. Ответила «красной тенью», несущей в себе поначалу скрытые от Рен воспоминания о каждой новой реальности, в которой ей снова и снова приходилось проходить через невыносимые и мучительные события.        Голос Йоричи совсем охрип. Он замолчал, плотно сжав губы. Под неотрывным взглядом Мирай потянулся к чашке остывающего чая и сделал нервный, неловкий глоток, от которого пахнущие мятой капельки выплеснулись за ободок и брызнули на его рубашку и деревянный пол. Чувствуя онемение во всем теле, Мирай вслепую нащупала спинку стула и подвинула его к себе, тяжело опустилась на него, с трудом сгибая отнявшиеся ноги. Услышанное потрясло ее. Не только тем, что теперь ей стали известны внушающие ужас события и страдания, через которые пришлось пройти ее близкому человеку. Куда больший шок вызвало то, что она начинала понимать, действительно понимать смысл всего сказанного. И то, что это могло означать. В ее голове звонко щелкал совпадающими гранями пазл, до этого времени упорно остававшийся дырявым и незаконченным. Ведь если это действительно то же самое…        Вновь зазвучавший хриплый голос Йоричи выдернул ее из взволнованных размышлений, возвращая все ее внимание к наставнику.        — Эйджи не знал, как исправить это. Рен почти возненавидела его, когда воспоминания всех ее других версий вскрылись в ее памяти. Она все помнила, и она не могла справиться с «красной тенью», что жаждала мести за изорванную нить ее судьбы, и Эйджи не знал, как ей помочь. Рен постепенно начинала сходить с ума, не имела никакого контроля над участившимися приступами. Умудрилась встрять в серьезное происшествие с одной бандой, занимавшейся наркоторговлей. А потом… потом их нашли Мори-кай. Это случилось вскоре после гибели моей сестры, — на этих словах голос Йоричи надломился, но он лишь сдавленно сглотнул и упрямо продолжил: — И за год до того, как глава Сакамото разыскал тебя. Мори-кай планировали завербовать Эйджи Накамуру, но он оказал сопротивление и… — Йоричи перевел тяжелый, угрюмый взгляд на бледную Мирай, неподвижно застывшую на неудобном стуле. — Эйджи погиб. Был убит непреднамеренно в завязавшейся перестрелке с Мори-кай. Глава Сакамото не смог заполучить в свои руки опытного прыгуна, но велел забрать Рен, видя потенциал и пользу в ее навыках, и посчитав, что с помощью врачей и ученых Мори-кай в итоге получится обуздать ее приступы.        Мирай выпустила задержанный в легких воздух и медленно закрыла лицо руками, надавливая пальцами на глаза до появления красных пятен под закрытыми веками. Значит, «красная тень» была результатом грубого вмешательства в изначальный ход жизни Рен и насильного изменения предназначенной ей судьбы. Был ли «черный импульс» Манджиро таким же побочным эффектом? Кто мог вмешиваться в его прошлое, меняя его столько раз, что это спровоцировало появление описанного Йоричи парадокса? Могла ли это быть она? Манджиро так упорно держал в секрете все, что происходило между ними в его прошлом и ее будущем. Что, если это она виновата в пробуждении «черного импульса»? Ужас склизкими червями пополз по ее венам от одной этой мысли. Но даже если это так, то тогда выходило, что эта смерть, и вообще все произошедшее, вовсе не были уготованы Манджиро, этого просто не должно было случиться…        — Вы говорили о Рен, так ведь, Йоричи? Когда сказали, что иногда нельзя спасти близкого человека от его судьбы? — хрипло спросила Мирай, не отнимая ладони от лица. И, не дав ему ответить, тут же продолжила: — Но если… если все так, Йоричи, то смерть Майки сейчас вовсе и не была его настоящей судьбой. Это… это была страшная ошибка. Вы понимаете? Если «черный импульс» — такое же последствие вмешательства в изначальную линию его жизни, как и «красная тень», то это значит, что все, произошедшее с ним сейчас, никогда не должно было случиться. — Подгоняемая охватившей ее нервозной энергией, Мирай так резко поднялась со стула, что он отъехал в сторону, с неприятным скрипом царапнув ножками по деревянному полу. — «Черный импульс» впервые проявился у него в возрасте семи лет. Именно… именно эти приступы стали причиной того, что Майки в итоге отдалился от всех своих друзей, желая их защитить. Именно поэтому он создал Бонтен. Именно… именно поэтому он ранил Санзу тогда, в детстве, отчего тот в итоге совсем свихнулся! И если… если бы не было «черного импульса», не было вмешательства в его судьбу, то ничего этого не произошло бы!        Она мерила комнату дерганными нервными шагами, чуть ли не до крови искусав подушечку большого пальца. Голова разрывалась от толпящихся внутри наполовину оформленных мыслей. Мирай не могла поручиться, что ее прыжки в его прошлое не спровоцировали всю эту цепочку трагичных событий. Страшные догадки о том, что это все ее вина, вгоняли ее в почти животный ужас. Потому что кто еще мог бы нарушить изначальную линию жизни Манджиро? Кто еще, кроме нее, ведь она доподлинно знала, что возвращалась в его прошлое. И ее убивал тот факт, что она понятия не имела, зачем совершала эти прыжки, и что происходило в каждом из ее появлений в его жизни. У Мирай больше не было триггера, но ведь после смерти Юджи воспоминания Майки о ней в его прошлом никуда не исчезли. И это значит, что она все-таки совершит эти прыжки. Каким образом? И с какой целью? Мирай буквально чувствовала, как разбухает мозг в ее черепной коробке от этих мыслей, а все тело пробивает мелкая, неконтролируемая дрожь.        На очередном повороте ее перехватили крепкие руки Йоричи, насильно останавливая ее хаотичное движение по комнате.        — Погоди, Мирай, — настойчиво проговорил Такаяма, крепче сжимая ее подрагивающие плечи. — Даже если прошлое Манджиро Сано действительно претерпело изменения, это никак не должно было повлиять на него. «Красная тень» появилась исключительно потому, что Рен была триггером для своего мужа. Ты же знаешь, какую важную роль играет кровь в этих вопросах. «Красная тень», как и проснувшиеся воспоминания о том, что она никогда не должна была узнать, проявились у Рен только потому, что в свое время ее организм получил большое количество перелитой ей крови прирожденного прыгуна, которая спасла ее жизнь, тем самым тесно связав их между собой. Это определяющий фактор, без которого возникновение этого парадокса невозможно. Так что, Манджиро Сано уж точно никак не мог…        Загнанное, почти паническое выражение, появившееся на бледном, без кровинки, лице Мирай, заставило Йоричи замолчать, так и не закончив предложение. А ее пересохшие губы растянулись в немного безумной, пугающей улыбке-гримасе.        — Но я переливала свою кровь Майки. — Из горла Мирай вдруг вырвался дребезжащий, разбитый, очень нездоровый смешок при виде изумления на вытянувшемся лице наставника. Ее трясущиеся руки взлетели к голове и с силой вцепились в волосы, до боли натягивая каштановые пряди. — На том задании со взрывом машины, в тысяча девятьсот девяносто седьмом году. Тогда я впервые с ним познакомилась. И Майки сильно пострадал из-за этого взрыва, из-за меня. Он был на грани смерти. И тогда я… я перелила ему свою кровь в больнице, Йоричи. Боги… И ровно через год у него впервые случился приступ «черного импульса»…        Мирай почувствовала, как темнеет у нее в глазах и бессильно подгибаются ноги. Йоричи потянул ее к кровати, и она позволила ему усадить ее на матрас. Все тело налилось распирающей изнутри тяжестью.        — Я ведь тогда еще не знала, как проводится инициация триггера, не знала ничего о значении крови в этих делах, — рвано, с придыханием зашептала Мирай, сжимая кулаки до побеления костяшек. — Конечно, Майки и не стал моим триггером. Потому что он старше меня. Но ведь я перелила ему свою кровь, когда он был на грани смерти. Он получил кровь от прирожденного прыгуна. И это могло стать причиной того, что этот… этот… парадокс оказал на него влияние. Могло, не так ли, Йоричи?        Вытянувшееся лицо ее учителя было бледным и выражало глубочайший шок и изумление. Несколько секунд они просто неотрывно смотрели друг на друга. Мирай чувствовала неприятное давление за глазными яблоками, будто что-то невидимое пыталось вытолкнуть их прочь из ее черепа, но не смела закрыть глаза, не решалась даже моргнуть. Головная боль усиливалась, а где-то под ложечкой невыносимо свербело. Она была уверена, что права. Ведь все сходилось.        — Я… — Йоричи прокашлялся, но его голос все равно звучал хрипло и потрясенно. — Я никогда не слышал о подобных случаях, без установленной связи прыгуна и триггера, Мирай. Но, в теории, думаю, это… да, думаю, это возможно.        Мирай наконец позволила себе закрыть глаза и шумно выпустила задержанный в легких воздух. Манджиро не был ее триггером, это правда, но она перелила ему свою кровь. Даже если в Мори-кай не знают о подобных прецедентах, это вовсе не означает, что они никогда не случались. Она была уверена, что это действительно установило между ними связь, принесшую, к ее ужасу, столько вреда.        — Он говорил… — Мирай на миг закусила губу, впиваясь в тонкую кожу зубами, но тут же выпустила ее, почувствовав привкус крови во рту. Горло сдавило спазмом, и пару секунд она просто молча вглядывалась в электрические рисунки под своими закрытыми веками, прежде чем смогла вновь заговорить: — Майки говорил, что «другой он» знает то, что ему не положено знать. И тогда, после того, как Санзу… — она осеклась, физически неспособная закончить это страшное предложение. — Майки сказал, что это… это не первая его смерть. Сказал, что он помнил меня каждый раз. Что хотел бы прожить со мной все свои жизни, если бы только мог. Вы понимаете, Йоричи? Он помнил. Когда-то, в какой-то момент, он действительно вспомнил все, так же, как и Рен. И я даже… даже понятия не имею, как долго он жил с этим знанием. Все из-за меня. Йоричи, это все случилось из-за меня! — Мирай открыла глаза и перевела на своего наставника загнанный, пропитанный ужасом взгляд. — Майки говорил, что я появлялась в его прошлом. Я не помню этого, потому что еще не совершала этих прыжков. Но я думаю… о боги, я думаю, это именно я виновата. — Она ухватилась за рукав Йоричи, до треска натягивая ткань рубашки. Наставник смотрел на нее расширенными обеспокоенными глазами. Протянул руку, чтобы накрыть ее ледяные, трясущиеся от волнения пальцы, но в своем взбудораженном состоянии Мирай даже не ощутила его прикосновения, продолжая цепляться за его рукав. — Должен быть способ как-то исправить это? Пожалуйста, скажите мне, что такой способ есть! — Ее вторая рука тоже поднялась, запуталась пальцами в ткани рубашки Йоричи. Мирай впивалась в его лицо расширенными, наполненными мольбой глазами, будто одним этим взглядом заклиная наставника дать такой нужный ей ответ. Ее голос зачастил, комкая торопливые слова: — Вы сказали, что Эйджи не знал, как помочь Рен, но ведь Мори-кай десятилетиями исследуют этот феномен, ученые клана уже успели узнать о нем так много, я просто не поверю, что до сих пор не известен способ помочь Рен, а значит, помочь и…        Йоричи с силой сжал ее пальцы, судорожно вцепившиеся в его рубашку, этим движением заставляя ее замолчать. Мирай осеклась, глядя на него с уязвимостью, от которой у мужчины остро кольнуло в сердце.        — Рен уже нельзя помочь, — едва слышно проговорил Йоричи, продолжая сжимать в ладони ее тонкие холодные пальцы. Мирай почувствовала, как проваливается куда-то вниз ее сердце, а голову заполняет сводящий с ума белый шум. В груди начало разливаться что-то холодное, внутри переливалась антрацитовой чешуей темнота на пару с пустотой. Неужели способа… нет? Ей пришлось приложить немалое усилие, чтобы вслушаться в то, что продолжал говорить ее наставник: — Потому что Эйджи погиб. Но в архивах Мори-кай имеется запись о похожем прецеденте в пятидесятых годах прошлого века.        Мирай замерла, жадно вглядываясь в усталое, зажатое хмурой серьезностью, лицо Йоричи. Она перестала дышать, полностью замерев, будто боялась, что любым, даже самым крошечным движением может спугнуть слабую надежду, робко приподнявшуюся с колен в ее душе.        — Йоричи? — вопросительно проскрипела она севшим голосом, впиваясь в глаза наставника горящим взглядом, требовавшим от него продолжения.        Такаяма глубоко вздохнул и аккуратно отцепил от своей рубашки онемевшие пальцы Мирай, спрятал их в своих широких ладонях.        — В архиве клана есть засекреченные записи о не подтвержденном случае почти семидесятилетней давности, когда прыгун, тайно овладевший ментальными техниками, которым в Мори-кай всегда обучали исключительно триггеров, сумел найти в прошлом своего триггера тот момент, когда в нем пробудились воспоминания о других реальностях и его измененном прошлом. — Мирай всем телом подалась вперед, во все глаза глядя на своего учителя, мелко подрагивая от нервного нетерпения. Йоричи облизнул пересохшие губы и тихо закончил: — И он стер этот момент из его сознания, вместе с воспоминаниями.        Мирай открыла рот, но тут же закрыла, так и не сумев выдавить ни звука. Она не знала, что и думать об этом. Техники, о которых говорил Йоричи, были засекреченным знанием, передававшимся только триггерам, и строжайше закрытым для прыгунов. Потому что техники эти были направлены на то, чтобы позволить триггеру взять под ментальный контроль прыгуна, в случае бунта последнего. Часть этих секретных техник Мирай очень хорошо ощутила на себе прошедшей зимой, когда потеряла память по вине Юджи, использовавшего их на ней. Ей ничего не было известно об этих ментальных приемах, потому что даже Йоричи исправно держал рот на замке, когда дело касалось этих опасных знаний. Но если прыгун, о котором рассказал наставник, сумел овладеть этими техниками, если у него получилось использовать их…        — Стер? — ломким голосом переспросила Мирай, поднимая вспыхнувший болезненной надеждой взгляд на своего учителя. — И… это помогло?        Йоричи тяжело, угрюмо выдохнул через нос, поджимая губы. Посмотрел на пытливо вглядывающуюся в него девушку хмурым взглядом.        — Записи обрывочны и их точность не проверена, — медленно произнес он. — Однако исследователи Мори-кай были склонны считать, что потеря воспоминаний о множественных реальностях действительно может нивелировать воздействие парадокса. — Уголки его губ мрачно искривились вниз, когда он нехотя продолжил: — Но это может быть возможно при соблюдении одного важного условия: обнулить парадокс сможет только прыгун, для которого этот человек являлся триггером. Иными словами, связанный с ним кровью. Потому Рен и нельзя уже помочь. Ведь ее мужа нет в живых.        Йоричи замолчал, продолжая хмуриться, но так и не произнесенные им слова все равно слишком громко звенели в тишине маленькой комнаты. Рен нельзя помочь, потому что связанный с ней прыгун мертв. Но Мирай жива. Она жива, и она связана кровью с Манджиро, и если у нее получится совершить прыжок во времени…        Мирай вновь поднялась, не в состоянии спокойно усидеть на месте. Резко развернулась лицом к Йоричи, с обеспокоенной угрюмостью глядевшему на нее, и, слегка задыхаясь воздухом, которого вдруг стало слишком много в ее легких, звенящим от волнения голосом произнесла:        — Значит, если я смогу отыскать в прошлом момент, когда Майки открылись эти воспоминания, и сотру их, «черный импульс» исчезнет?        Йоричи вздохнул тяжело и глубоко, как лектор, только что закончивший сложный доклад, из которого нетерпеливая аудитория выхватила лишь привычные слова, пропустив все остальное. Устало потер глаза кулаком, качая головой.        — Погоди, Мирай, ведь все не так просто. В этом слишком много нюансов. Во-первых, как отыскать такой момент? На это могут уйти годы и годы. Во-вторых, Манджиро Сано не был твоим триггером, как в том случае из архива. Не говоря уже о том, что сам этот случай так и остался неподтвержденным. К тому же, ты не владеешь нужными знаниями для подобной процедуры. Я уже молчу о том, что у тебя больше нет триггера для прыжка.        Мирай строптиво встряхнула головой, отметая слова Йоричи. Вся эта затея строилась на сплошной теории и непроверенных предположениях, пусть так, но это было уже хоть что-то. И она верила, что это возможно, она нутром это чувствовала.        — Но связь крови между мною и Майки есть, значит, это может сработать! — упрямо воскликнула она и, забывшись, слишком резко взмахнула руками, тут же поморщившись от прострелившей плечо боли. Подняла на учителя полный решимости взгляд. — И я обучусь этим техникам. Йоричи, вы ведь владеете ими, вы сможете меня научить!        Такаяма шумно выпустил воздух через нос, затем поднялся и положил руки на плечи Мирай, слегка сжимая их, будто хотел этим жестом заземлить ее мысли, уже убежавшие далеко вперед, по извилистой тропинке зарождающегося в ее голове отчаянного и рискового плана.        — Ты не понимаешь, Мирай. Мы обучаемся этим техникам годами, и все равно не каждый триггер может действительно ими овладеть…        — Я смогу.        — … и я уже даже не говорю о том, что у тебя нет триггера!        — Я найду для себя триггер! — раздраженно воскликнула Мирай, невольно повышая голос и дергая плечом, чтобы сбросить руки учителя.        Это все сплошные отговорки. Йоричи слишком осторожен и мнителен, но у нее в теперешнем положении нет такой роскоши как сомнения или осторожность. Это была зацепка, это был шанс, и Мирай не собиралась упускать его. Если Манджиро действительно так пострадал из-за нее, то она обязана исправить случившееся, это ее долг перед ним. Теперь Йоричи просто не может, не имеет права отказать ей в помощи. А он стоял, опустив руки вдоль боков, и внимательно вглядывался в ее лицо, хмуро сведя брови к переносице.        — Ты готова рискнуть жизнью невинного человека, чтобы превратить его в триггер для себя, Мирай? — очень тихо спросил ее наставник.        — Да! — выпалила Мирай, не задумываясь, а через миг переменилась в лице, осознав, что сказала. — Нет… Вернее, я… проклятье.        Она удрученно помотала головой, закрывая глаза дрожащей ладонью здоровой руки. Инициация триггера была невероятно опасной процедурой, в результате которой человек мог умереть. И сейчас у Мирай не было совершенно никого на примете, кто мог бы стать кандидатом в триггеры для нее. Она даже не представляла, откуда начинать его поиски. В конце концов, не похищать же первого встречного ее ровесника, чтобы силой провести обряд инициации, поставив под угрозу жизнь невинного человека. Но она должна была как-то решить этот вопрос, обязана была это сделать, ради Манджиро.        Она закусила губу, тоскливо качая усталой головой.        — Йоричи, я просто не могу так, не могу это вынести… — убито прошептала она, не решаясь поднять взгляд на своего учителя. — Если это я обрекла Майки на такие страдания, если это из-за меня и моего вмешательства в его судьбу ему пришлось пройти через столько… — Голос прервался, высох в горле, не давая ей закончить. Мирай с трудом, тяжело сглотнула, усилием воли беря себя в руки. — Это нужно исправить. Я обязана исправить это, должна вернуть ему ту жизнь, которую он должен был прожить изначально и…        Йоричи склонился к ней, сам заглядывая в поникшее лицо своей ученицы, которое она упорно прятала под свесившимися вниз волосами.        — Но ты сама сказала, что не помнишь своих прыжков в его прошлое. Ты так уверена, что именно твое вмешательство могло привести к этому?        Мирай невесело, обреченно фыркнула, все-таки поднимая глаза на своего наставника.        — А чье же еще, Йоричи? Я прыгунья, я способна перемещаться во времени, и я бывала в прошлом Майки. Кто же еще мог, если не… я…        Голос Мирай неожиданно сошел на нет, а лицо застыло, принимая пустое, отсутствующее выражение, будто все его мышцы в один миг размякли, подобно расплавленному воску на свече. Йоричи обеспокоенно нахмурился, вглядываясь в ее остановившиеся глаза, но Мирай смотрела сквозь него, явно его не видя. Внезапно всплывшая в ее сознании мысль заполняла собой весь ее разум, пробираясь в каждый уголок — огромная, такая всепоглощающая, что она недоумевала, как могла не вспомнить об этом раньше. Ведь Мирай была не единственным межвременным прыгуном в жизни Майки. Был еще один. И Манджиро рассказывал ей о нем, о своем друге с приобретенным даром… Как же… Как его… Такемичи? Такемичи Ханагаки? Имя всплыло в ее сознании, как всплывает на поверхность воды заполненный газом воздушный шар.        — Мирай? — обеспокоенно позвал ее Йоричи, слегка встряхивая за плечи. — Что с тобой?        Она подняла на него расплывающийся заторможенный взгляд, с трудом фокусируясь на встревоженном лице наставника.        — Был еще один… — едва слышно прошептала Мирай, невидяще глядя в глаза Йоричи.        Тот нахмурился еще сильнее, не на шутку испуганный ее странным поведением.        — Что? — слишком резко из-за охватившей его тревоги переспросил Такаяма.        Мирай моргнула несколько раз, будто очнувшись ото сна, облизнула бледные сухие губы.        — Был еще один, Йоричи, — проговорила она, сама все еще потрясенная тем, что подумала об этом только сейчас. — Майки был знаком с еще одним прыгуном, помимо меня.        Йоричи уставился на нее с почти комичным удивлением на вытянувшемся лице, затем открыл рот, чтобы задать ей вопрос, но Мирай остановила его, резко поднеся палец к губам. Неожиданное напряжение и ощущение чужого присутствия всколыхнулось в ее желудке, перебирая внутренности липкими крошечными пальцами. Йоричи замер, недоуменно уставившись на свою ученицу, а Мирай настороженно вслушивалась в ставшую внезапно зловещей тишину.        А потом за окном мелькнула тень, — всего на секунду, легко можно было не заметить. Но Мирай заметила. Все тонкие волоски на теле встали по стойке смирно, колючие мурашки иголочками прошлись от шеи вниз по позвоночнику. Не говоря ни слова, Мирай ухватила Йоричи за руку и потянула его к стене рядом с окном, заставляя присесть там и попутно подтягивая к себе стоящий в углу комнаты рюкзак, с которым приехала сюда. Наставник быстро сообразил, что что-то не так, и сейчас лишь молча, напряженно смотрел, как она бесшумно вынимает из рюкзака пистолет и проверяет его магазин. Снаружи кто-то был, и Мирай очень сомневалась, что Йоричи ждал гостей. В звенящей тишине, едва ли нарушаемой даже их сдерживаемым дыханием, стал отчетливо слышен шорох многочисленных подошв по плитке, которой был вымощен двор домика.        — Мирай Ватанабэ, мы знаем, что вы здесь, — вдруг раздался звучный хриплый голос, совсем недалеко от окна, и Мирай вся напряглась, крепче сжимая рукоять пистолета. — Не оказывайте сопротивление, молодая госпожа. Ваш отец ждет вас.        Мирай мысленно выругалась, на миг прикрывая глаза. Это были Мори-кай. Она очень сомневалась, что они вышли на след Йоричи, уже давно успешно скрывавшегося в этом месте, при этом так удачно совпав по времени, чтобы обнаружить его именно в тот момент, когда она тоже была здесь. Очевидно, это именно она привела их сюда, Мирай вдруг осознала это очень четко и до боли стиснула зубы, пытаясь подавить вспыхнувшую злость на саму себя. Сейчас ей нужна не злость и чувство вины, а холодная голова, чтобы выпутаться из этой передряги. Холодная голова, которой у нее не было, когда она, бестолковая и неосторожная от травм, смертельной усталости, и принятых неизвестных таблеток, ввалилась в убежище своего наставника, ведя за собою хвост, которого не заметила. Мори-кай совершенно точно обнаружили ее по приезде в Осаку и проследили за ней. Проклятье.        — Что ж, если не желаете выходить добровольно, мы заберем вас силой, — пообещал все тот же голос снаружи и прозвучал глуше, отдавая приказ подчиненным: — С головы Мирай Ватанабэ не должно упасть ни единого волоска. Предателя Такаяму ликвидировать.        Губы Мирай приподнялись над зубами в гневном оскале. Ну уж нет. Никто из них и пальцем не тронет Йоричи. Крепче перехватив рукоять пистолета, она под напряженно-настороженным взглядом наставника перебралась поближе к окну, так, чтобы ей открылся обзор на улицу. С этой стороны дома караулило трое человек. Поджав губы, Мирай прищурилась и, машинально воспользовавшись правой рукой, подняла пистолет и спустила курок. Стекло в окне треснуло, и точно так же треснула ее рука, — по крайней мере, ощущение было именно таким. Мирай с трудом подавила болезненный стон, оцарапавший ее горло. Выстрел получился смазанным и, хоть свою цель он нашел, но пуля попала значительно ниже того места, куда Мирай целилась.        Травмированная рабочая рука представляла серьезную проблему. Левой рукой Мирай стреляла куда хуже, но с мрачной решимостью перехватила ею пистолет, чувствуя на себе обеспокоенный взгляд наставника. На улице поднялся небольшой переполох: раненый наемник Мори-кай стонал на земле, остальные уже убрались с открытого места в укрытия. Из коридора раздался угрожающий треск — они выламывали входную дверь.        Нужно выбраться из дома как можно скорее. Мирай с досадой подгоняла свои мысли, слишком вялые от усталости и пережитых потрясений. Ситуация была дерьмовой, но ей жизненно важно сейчас соображать настолько ясно, насколько это было возможно в ее состоянии. У них с Йоричи нет транспорта. Храм окружал небольшой лесок, который пересекала одна из окружных дорог города. Им нужно как-то добраться до этой дороги, по возможности избежав преследования. Но для начала нужно выбраться из дома, а с этим была огромная проблема, учитывая, что территория храма была оцеплена. И Мирай находилась в далеко не лучшем состоянии для перестрелок, да и для любых активных действий в принципе.        Уйдя в эти мрачные, сосредоточенно-торопливые мысли, она мелко вздрогнула, когда Йоричи осторожно тронул ее за неподвижную правую руку, которой она сейчас старалась вообще не шевелить, все еще чувствуя идущие от раненого плеча разряды боли.        — Иди за мной, — прошептал он одними губами и, не дожидаясь ее ответа, бесшумно двинулся вдоль стены к выходу из комнаты.        Мирай нахмурилась, не понимая, что задумал ее наставник, но все же послушно последовала за ним. Особенно громкий треск из коридора безошибочно дал понять, что дверь не выдержала натиска незваных гостей. Через несколько секунд люди Мори-кай обнаружат их, если они ничего не придумают. Но у Йоричи явно был план, судя по тому, как уверенно он прокрался в смежную со спальней крошечную кладовую. Не теряя времени, он подхватил лежащий в углу небольшой рюкзак, а затем отодвинул стоящий у стены тяжелый ящик, под которым Мирай далеко не с первого взгляда смогла различить замаскированную под паркетные доски крышку люка.        Подозвав ее ближе кивком головы, Йоричи откинул крышку люка, открывая узкий и темный проход. Голоса и металлический звон оружия были все ближе, поэтому на вопросы и промедления не оставалось времени. Мирай поспешно спрыгнула в темноту этого прохода, а через миг к ней присоединился Йоричи, тихо закрывая за собой крышку и натягивая на плечи обе лямки рюкзака. Похоже, ее наставник давно был готов к тому, что из этого убежища рано или поздно придется спасаться бегством. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Йоричи включил фонарик на телефоне и, молча кивнув Мирай, зашагал вперед. Она послушно двинулась за ним. Какое-то время они шли молча, но, убедившись, что их голоса уже не должно быть слышно в доме, Мирай тихо спросила:        — Куда ведет этот ход?        — За пределы территории храма, — отозвался Йоричи, не оборачиваясь. — Второй выход находится в лесу, и нам нужно поторопиться, пока они не обнаружили люк в кладовой, а они обнаружат его очень быстро. Потайные ходы есть во всех владениях Мори-кай, но мы сейчас имеем дело с обычными шестерками. Даже если они знают, где находится выход из этого тоннеля, им может быть не известно, где именно на территории храма спрятан вход в него. Но люди Мори-кай славятся своей дотошностью, так что найти его им не составит труда.        Он был, безусловно, прав, поэтому Мирай неосознанно ускорила шаг. Они еще несколько минут шли по этому темному тоннелю, друг за другом, потому что здесь было настолько тесно и узко, что идти плечом к плечу не было никакой возможности. Наконец они остановились возле вбитой в стену железной лестницы, ведущей к крышке люка.        — Я пойду первая, — сказала Мирай, вновь вынимая из-за пояса пистолет и отдавая Йоричи свой рюкзак. — Уверена, нас тут уже ждут, а меня они не убьют, я нужна живой.        В ядовитом свете телефонного фонарика лицо Йоричи было мрачным и обеспокоенным, но он не стал возражать, потому что она была права: люди Мори-кай скорее всего караулили этот выход, а Такаяму просто застрелят на месте, стоит ему только высунуться наружу. Мирай привычным движением сняла пистолет с предохранителя и, стараясь поменьше тревожить раненую руку, осторожно полезла наверх, цепляясь за перекладины здоровой рукой с зажатым в ней оружием.        Чужие ноги она увидела сразу же, стоило ей немного отодвинуть крышку люка. Выстрелила она по этим ногам тоже сразу, даже не обдумывая свои действия. Левая рука упрямилась и строптиво уводила в сторону выстрелы, но Мирай все же попала в свою цель. Мужчина взвыл, когда пуля вгрызлась в его голень, и рухнул на колени в сухую листву, а Мирай, не теряя времени, живо выбралась из люка и тут же прицелилась в еще одного подручного клана, на сей раз метя в плечо. Убивать их она не хотела, но их необходимо было обезвредить. Когда второй мужчина свалился на землю, роняя пистолет из отказавшей руки, Мирай резко шагнула к первому, который уже пытался одной рукой навести пистолет, целясь в ее ногу, а другой зажимал простреленную голень. Выстрелить он так и не успел: ботинок Мирай выбил пистолет из его руки, а через миг поздоровался с его головой, вырубая его одним сильным пинком.        За спиной раздался характерный щелчок взводимого курка, и Мирай, скрипнув зубами, дернулась в сторону, надеясь хотя бы сбить врагу прицел. Убивать ее они не планировали, но ранить вполне могли. Времени на то, чтобы обернуться, у нее уже не оставалось. Однако пистолет так и не выстрелил — вместо этого раздался глухой удар и сдавленный хрип. Развернувшись, Мирай уставилась на своего наставника, который тяжело дышал, держа в вытянутых руках ее рюкзак. Она одобрительно вскинула брови. Мирай прекрасно знала, что Йоричи не боец, тем не менее, сейчас он успешно вырубил третьего подручного Мори-кай, ударив его по голове рюкзаком — наполненным тяжелыми коробками с патронами.        — А вы не так уж и безнадежны, учитель, — со слабой улыбкой похвалила она, сканируя взглядом пока что еще пустое пространство леса и расслабляя хватку на рукояти пистолета.        — Я слишком тесно общался с Рен, такое не проходит бесследно, — проворчал Йоричи, натягивая ее рюкзак на одно плечо, поверх своего. — Дорога должна быть меньше чем в одном километре отсюда.        — Тогда не будем терять времени, — кивнула Мирай.        Бежать по лесу было сложно: цепкие корни так и норовили ухватиться за щиколотки или сделать подножку, подошвы поскальзывались на жухлой, душно-пряной листве. Усталость свинцом разливалась по изможденному телу Мирай, требуя для него отдыха, который она сейчас не могла себе позволить. Йоричи то и дело встревоженно поглядывал на нее, очевидно, боясь, как бы она не свалилась без чувств, и Мирай мужественно пыталась нарисовать на своем лице невозмутимое выражение, но прекрасно понимала, что у нее это плохо получается. Она то и дело слышала странное жужжание откуда-то сверху, но упорно не поднимала взгляд, полностью уверенная, что звук раздается лишь внутри ее гудящей головы. Вместо того, чтобы озираться по сторонам, она предпочла внимательно смотреть себе под ноги, поэтому не заметила, что Йоричи и сам время от времени поглядывает вверх, прислушиваясь к чему-то. Мирай была в крайне дерьмовом состоянии, и ввязываться в серьезную перестрелку, не говоря уже о драке, физически не могла. Вот только выбора, похоже, не было.        Они уже почти выбежали к дороге, когда позади раздались грубые мужские голоса: за ними была погоня, и преследователи неумолимо нагоняли беглецов. Споткнувшись о затаившийся под листьями корень, Мирай едва не упала, но все-таки умудрилась удержаться на ногах самостоятельно, хотя Йоричи тут же протянул к ней руки, чтобы подхватить ее. Окружная дорога была пустынной и тихой: надеяться на то, что именно в этот момент здесь проедет машина, которая могла бы их подобрать, было бы слишком наивно.        Они остановились, понимая, что бежать дальше бессмысленно: их все равно догонят. Любое, даже самое мелкое, движение правой рукой простреливало болью в плечо и бок Мирай, а левая дрожала так, что пистолет в ней ходил ходуном. Точно прицелиться в таком состоянии было невозможно.        Поэтому Мирай решилась на крайнюю меру. Другого выхода все равно не было. Ей нужно во что бы то ни стало вернуть полноценное функционирование ее тела, хотя бы на время, иначе им обоим конец. Сжав зубы до боли в челюсти, Мирай сунула пистолет за пояс и решительно ухватилась за свой рюкзак, сдергивая его с плеча Йоричи. Тот вопросительно уставился на нее, а через миг его брови неуклонно поехали друг к другу, когда он увидел, как Мирай расстегивает рюкзак и трясущейся рукой вынимает из потайного кармана аптечный пузырек без этикетки.        — Мирай? — напряженно позвал ее Йоричи, хмурясь еще сильнее. — Что это за таблетки? — Она не ответила, лишь молча зажала пузырек между коленями и открутила крышку дрожащей здоровой рукой. Внутри пластиково звякнули бело-синие капсулы. — Это тот же препарат, под действием которого ты приехала сюда?        Мирай лишь поджала губы, по-прежнему ничего не отвечая. Наверху снова что-то противно жужжало, и она скрипнула зубами от досады на слабость и уязвимость своего тела, подсовывающего ей эти слуховые галлюцинации в такой критический момент. Сейчас эти таблетки были единственным способом выжить, потому что действовали они, как Мирай уже успела убедиться на собственном опыте, невероятно быстро. Но когда ее ладонь с двумя бело-синими пилюлями уже двинулась ко рту, Йоричи жестко перехватил ее руку. Мирай подняла на него раздраженный взгляд из-под нахмуренных бровей. Наставник ответил ей не менее мрачным взглядом.        — Йоричи, — предостерегающе и немного зловеще произнесла Мирай, в одном этом обращении заключая требование не мешать ей, потому что без этих таблеток, пусть и несущих в себе большую угрозу для ее здоровья, у них не было вообще никакого шанса выпутаться из этого дерьма.        — Я не позволю тебе принять их, — жестко отрезал Йоричи. — Ты только отошла от предыдущего их приема, и неизвестно, как организм отреагирует на повторную дозу так быстро.        — Да, зато нам точно известно, как отреагируют шестерки Мори-кай, когда увидят нас, — с раздраженной досадой возразила Мирай. — Придется рискнуть. Они уже близко.        — Нет. — Йоричи потянулся к ней и вырвал из ослабевших пальцев пистолет, второй рукой забирая пузырек с таблетками. Мирай лишь уставилась на него неверяще и сердито. — Я не такой хороший стрелок, как ты, но я смогу нас защитить. Тебе не нужно принимать эти таблетки.        — Йоричи! — Мирай досадливо мотнула головой, чувствуя, как паника понемногу начинает заполнять ее сознание.        Они были в безвыходной ситуации. Если она не примет таблетки, то не сможет не то что стрелять — держаться на ногах не сможет. Зрение и так уже застилало темными пятнами, облепленная влажными жухлыми листьями и мхом земля плыла под ее ногами. Рявкнул выстрел; отдачей руку Йоричи повело в сторону, и он глухо ахнул, должно быть, не ожидая этого. Тем не менее он попал: один из показавшихся за деревьями мужчин споткнулся и упал на землю. Рука Такаямы подрагивала, когда он снова навел пистолет в сторону рассыпавшихся в укрытии деревьев преследователей. Горечь окутала язык Мирай от одного взгляда на него: ее наставник никогда не дрался, и оружие держал в своих руках лишь раз в жизни — на шутливой тренировке с Рен. Ему не выстоять против опытных бойцов Мори-кай. Нужно забрать у него таблетки, сейчас же, пока не стало слишком поздно.        Подгоняя свое разваливающееся на куски тело, Мирай дернулась в направлении своего учителя, но ее тут же повело в сторону, и она едва не свалилась на землю от приступа беспощадного головокружения и всколыхнувшейся тошноты. Новый грохот выстрела прозвучал необычайно громко в лесной тишине, спугнув стайку птиц с деревьев, но в этот раз стрелял не Йоричи. Насилуя отказывающие глаза, Мирай с ужасом пыталась сфокусироваться на расплывающемся красном пятне на светлом рукаве его рубашки. Пистолет безвольно вывалился из простреленной руки Такаямы, и он с тихим стоном машинально прижал к ране пальцы, тут же пачкая их в теплой, вязкой крови.        В голове Мирай отбивали угрожающе-обреченный ритм крошечные молоточки. Это конец-это конец-это конец. Из последних сил она потянулась к пистолету, что сиротливо лежал теперь на земле. Мирай уже почти ничего не видела — настолько сильно расплывался мир перед ее глазами. Но она собиралась сражаться до последнего вздоха. Даже ослепнув, она выпустит все пули в их преследователей, и хоть какие-то из них попадут. Мори-кай не получат ее, больше никогда. Они не убьют Йоричи. Она не допустит этого.        Приближающийся шум автомобильного двигателя Мирай расслышала одновременно с тем, как ее перепачканные дрожащие пальцы сомкнулись на гладкой рукояти пистолета. Сюда ехала машина. И прежде, чем Мирай успела подумать о том, как использовать незадачливого водителя для их с Йоричи спасения, рев движка раздался уже совсем рядом, — автомобиль мчался на опасно высокой скорости. Дышащий тяжело и с хрипом, Такаяма упал на колени рядом с ней, зажимая ладонью простреленный бицепс, и кровь густыми ручейками текла сквозь его пальцы. А потом был скрипучий визг шин от резкого торможения, и — новые выстрелы. Но вовсе не в их сторону. Стреляли за их спинами.        Удерживая себя в сознании исключительно упрямством и силой воли, Мирай смогла разглядеть, как еще двое подручных Мори-кай валятся на землю. Их грубые голоса звучали все громче и злее, но они не подходили ближе.        — Эй, вы! — раздался сзади командный женский голос. — Быстро в машину!        Чувствуя себя так, будто находится в вязкой толще воды, Мирай обернулась. Она могла поклясться, что слышит скрип каждой протестующей мышцы в своем теле. На дороге стояла темная машина без номеров, и дверца заднего сидения была призывно распахнута. Мирай понятия не имела, кто внутри, и почему эта женщина решила подобрать их. К тому же, она явно вооружена. Но сейчас была не та ситуация, когда они могли позволить себе роскошь осторожничать.        Глухо застонав от боли в руке, Мирай поднялась на разъезжающиеся ноги и потянула Йоричи за здоровую руку. Она помогла ему подняться, но при этом сама едва вновь не свалилась на землю, и тогда уже учитель подхватил ее за плечи, удерживая на ногах и подталкивая вперед. Пригибаясь под возобновившимся обстрелом, они побежали к машине и неряшливо ввалились внутрь, беспорядочной кучей падая на заднее сиденье.        Женщина за рулем сорвала автомобиль с места еще до того, как Йоричи успел захлопнуть дверцу. Вслед им понеслись еще несколько выстрелов, но пули лишь бесполезно искусали воздух, так никуда и не попав. Мирай дышала часто и с хрипом, и ей вторило такое же тяжелое дыхание наставника. В груди болело и саднило, всю правую сторону тела пробивало током боли.        — Знатно вас помотало, — невозмутимо заметила их нежданная спасительница.        Несколько раз с силой сомкнув веки, чтобы хоть немного сфокусировать плывущее зрение, Мирай уставилась в макушку сидящей за рулем женщины. На ней была черная кожаная куртка, темные волосы острижены коротко, под мальчика, топорщатся острыми прядями. По ее шее, из-под ворота куртки, змеилась изящная татуировка: выполненный угольно-черными чернилами витиеватый дракон. Мирай заторможенно таращилась на это тату, чувствуя, как исчезают все мысли из ее головы, сдаваясь под напором боли и усталости. Ей уже было почти все равно, кто эта женщина, почему оказалась здесь сейчас и зачем помогла им. Почти. Потому что незнакомка вновь раскрыла рот и непринужденно произнесла:        — Хоть увижу тебя наконец-то вживую, Мирай Ватанабэ.        Мирай окаменела на заднем сиденье, пока все ресурсы ее измученного организма работали из последних сил. Откуда этой женщине известно ее имя? Напрягшись еще сильнее, Мирай выпрямилась, кусая губы от стреляющей через все тело боли. Вслепую нащупала пистолет на кожаном сиденье, рядом с потерявшим сознание Йоричи. Кто эта женщина?        Что-то вдруг мягко ударилось в крышу автомобиля, и Мирай нервно дернулась, нечаянно прокусывая зажатую между зубами губу и кривясь от новой боли.        — Все в порядке, это просто мой малыш, — как ни в чем не бывало пояснила женщина, не отрывая взгляда от дороги. Будто почувствовав исходящее от Мирай непонимание, дружелюбно добавила: — Дрон. Следил за вами, пока вы бежали по лесу, и передавал мне координаты.        Значит, то едва различимое жужжание над головой ей все же не послышалось. Еще сильнее выпрямившись на сиденье, Мирай облизнула высохшие губы.        — Кто вы? — не с первой попытки получилось у нее прохрипеть ставший вдруг очень важным вопрос.        В зеркале заднего вида на миг отразились чистые, прозрачно-серые глаза, когда женщина посмотрела в него, чтобы глянуть на сидящую позади Мирай.        — Мое имя Сора Кавасаки, — услужливо представилась она.        Мирай нахмурилась. Кисель мыслей в ее голове густел, отказываясь соображать, но имя было знакомо ей. Сора… она уже слышала его, кто-то называл ей это имя… Совсем недавно, и в то же время так давно, еще в том «до» ее жизни, где был Манджиро, где он и остался, не перейдя в ее «после». Темнота окутывала периферию ее зрения, крадясь к центру, шепча в ее уши заклинания подступающего обморока. Это ведь Майки говорил ей о женщине по имени Сора… Но что он говорил…        — Не переживай, я не дам вас в обиду, — серьезно произнесла женщина, бросая новый взгляд в зеркало заднего вида. — Я обещала Майки, что помогу тебе.        Его имя, так просто слетевшее с губ незнакомки, стало последним, что Мирай услышала перед тем, как провалилась в объятия глубокого, долгожданного забытья.

***

Глубокий сон-обморок выплюнул Мирай из себя резко и полностью. Первым, почти машинальным, движением было нащупать мешочек с бусинами браслета на длинном шнурке вокруг шеи, — вздох облегчения ветерком вырвался из груди, когда пальцы коснулись плотной ткани, прощупали через нее умиротворяюще-привычную форму бусин. Какое-то время Мирай просто лежала, прислушиваясь к усталой тяжести во всем теле, но, на удивление, не ощущая никакой боли. А затем недавние события замельтешили в ее памяти, засуетились, подобно муравьям в растревоженном муравейнике. Мирай дернулась вверх, чтобы сесть, одновременно с этим распахивая глаза, но тут же рухнула назад на подушку, зашипев от боли, будто только и поджидавшей любого ее необдуманного движения.        — Тц, потише, живчик, — раздался сбоку неодобрительный женский голос.        Плотно сжимая губы, чтобы не дать прорваться новому стону боли, Мирай повернула на подушке тяжелую голову. Ее глазам предстала маленькая светлая комната с минимумом мебели, сквозь окно которой видны были облепленные юной зеленью ветви деревьев. Возле кровати, на которой она лежала, стояла знакомая уже женщина с короткими темными волосами. Сейчас на ней не было куртки, черная футболка с логотипом группы Nirvana заправлена в темные джинсы. Прозрачно-серые глаза смотрели на Мирай задумчиво и оценивающе. Теперь, когда зрение вернулось в норму, она поняла, что женщина куда старше, чем ей показалось вначале: пожалуй, ее возраст колебался между тридцатью пятью и сорока годами, хотя выглядела она все равно очень молодо. Возраст выдавали разве что тени в слегка опущенных уголках бледных губ, а еще, пожалуй, выражение глаз. Ее левую бровь пересекал побледневший шрам, придавая неожиданную жесткость миловидному лицу.        Мирай тяжело сглотнула, едва заметно поморщившись от ощущения горечи и сухости во рту.        — Где Йоричи? — просипела она первый важный вопрос, пришедший в ее растерянную голову, даже не подумав, что эта женщина вряд ли поймет, о ком она спрашивает, ведь она не знала имени ее наставника.        Ну, или нет.        — Твой учитель отдыхает в соседней комнате, — ровным голосом ответила ей Сора Кавасаки.        — Откуда вы знаете, кем он мне приходится? — нахмурилась Мирай, вновь пытаясь приподняться, но Сора досадливо цокнула языком и легонько толкнула рукой ее плечо, заставляя лечь обратно.        — Лежи, тебе надо силы восстановить, — проворчала она и с тихим вздохом добавила: — Он мне сам рассказал, пока я рану от пули обрабатывала.        Волна жгучего облегчения затопила Мирай, грозя накрыть с головой, и она даже не стала противиться этому чувству. С Йоричи все в порядке, это было самым главным. Она еще раз обвела настороженным взглядом небольшую комнату.        — Где мы? — коротко спросила Мирай, снова хмурясь.        Сора со вздохом подтянула к кровати стул и села, небрежно закидывая ногу на ногу и складывая руки на груди.        — Твой клан вас здесь не найдет, если ты об этом переживаешь, — непринужденным голосом заверила она, склоняя набок голову. Мирай напряглась от упоминания о клане. Откуда ей все это известно? — А это мое тайное местечко. Оно очень хорошо спрятано и защищено. — Заметив растерянный взгляд лежащей на кровати девушки, Сора пожала плечами и дернула уголком рта в намеке на кривую усмешку. — Не волнуйся, у меня достаточно связей, знаний и ресурсов, чтобы обезопасить какое-то место, когда мне это нужно. — Она вздохнула, на миг поджимая губы. — Не уверена, рассказывал ли тебе Манджиро про меня, поэтому на всякий случай поясню: я детектив. Частный. — Подумав пару секунд, Сора мелко пожала плечами и все-таки усмехнулась. — Один из лучших в городе, вообще-то. Когда-то я работала в полиции Токио, и с тех времен у меня сохранилось достаточно интересных… м-м… знакомств и связей, назовем это так.        Мирай молчала, глядя на нее. Женщина выглядела спокойной и расслабленной, но от взгляда девушки не укрылся пистолет, спрятанный за поясом ее брюк. Мирай настороженно поджала губы и шумно сглотнула пересохшим горлом. Сора бросила на нее внимательный взгляд, после чего поднялась со стула и, взяв со стоящей рядом тумбочки стакан с водой, молча протянула его девушке.        Мирай нерешительно приняла его и закрыла глаза от удовольствия, когда долгожданная влага наконец-то коснулась стенок ее иссушенного горла. Облегченно вздохнув, она перевела взгляд на вновь усевшуюся на стул женщину.        — Майки… упоминал вас, — осторожно признала Мирай, изучая взглядом ее угловатое лицо. Тонкие брови Соры вежливо приподнялись в ответ, но она ничего не сказала.        Ведь именно об этой женщине Манджиро говорил в тот день. Именно к ней он планировал обратиться за помощью, это Мирай хорошо помнила. Она неловко прокашлялась, машинально поднося руку к травмированному плечу. Под футболкой обнаружилась свежая повязка. Мирай облизнула губы, бросив неуверенный взгляд на сидящую рядом женщину.        — Я не думала, что он успел связаться с вами, — тихо проговорила она.        — Майки никогда и не разрывал со мной связь, если на то пошло, — непринужденно пожала плечами ее собеседница.        Она изучала лицо Мирай спокойным, показательно доброжелательным взглядом, но от этого внимания той все равно стало неуютно, потому что она чувствовала в этом взгляде хорошо скрытое хладнокровное оценивание.        — Вы ведь уже знаете, наверное, что Майки… — Горло Мирай пережало спазмом, не давая закончить предложение. Она досадливо поморщилась, чувствуя, как всколыхнулась глубоко внутри уже въевшаяся в каждую ее пору знакомая боль. Лицо Соры исказилось на короткий миг, затем стало еще более серьезным, с затаившейся в уголках красивых губ тенью печали. Она медленно кивнула, подтверждая, что поняла, о чем Мирай так и не смогла сказать вслух. Девушка нахмурила брови, испытывающе глядя на сидящую перед ней женщину. — В таком случае, я не понимаю, как вы смогли меня найти. И если честно, еще меньше понимаю, зачем помогли мне и моему наставнику. Ведь Майки, его уже… А я для вас никто.        Сора несколько секунд серьезно смотрела на Мирай, и та стойко не отводила глаз, твердо принимая этот изучающий, прощупывающий взгляд, отвечая своим собственным. Наконец женщина глубоко вздохнула, отворачиваясь и рассеянно запуская пальцы в короткие темные волосы.        — У семьи Сано обнаружилась дурацкая традиция: оставлять тех, кому они были дороги. Старший положил этой жестокой традиции начало, а младшие последовали его примеру. — Она тяжело вздохнула и наклонилась вперед, упираясь локтями в колени. — Не знаю, успел ли Майки рассказать тебе… Я была невестой Шиничиро, его старшего брата. Вот только он сделал меня не своей женой, а… — Она невесело усмехнулась, обрывая фразу, и качнула головой. Взгляд Мирай невольно опустился на ее шею, где из-под футболки выглядывала чернильная роспись изящной татуировки. Черный дракон. — В итоге, даже своей вдовой он меня не сделал. Придурок, — добавила Сора тихим шепотом, в котором Мирай так отчетливо расслышала эхо своей собственной боли, только давней, неопрятно зарубцевавшейся, и от этого глаза знакомо запекло, закололо просящимися наружу слезами. Но она лишь сцепила крепче зубы, отгоняя слезы усилием воли.        Сора вновь отклонилась назад, опираясь на спинку стула, и посмотрела на притихшую девушку. Ее лицо было серьезным и собранным, но Мирай видела под этой напускной гладью и спокойствием всю глубину такой знакомой ей боли, которую эта женщина несла в себе сквозь года.        — Шиничиро был и будет моей единственной любовью, но малыш Майки навсегда остался моей слабостью, с того самого дня, когда этот мелкий наглый шкет при первой встрече сказал мне, чтобы я не вздумала причинить боль его старшему братику. И кто кому в итоге сделал больно… — Сора тоскливо усмехнулась одним уголком губ. — После смерти Шина мелкий частенько приходил ко мне, такой угрюмый и колючий, просто сидел молча у меня дома, пресекая любые мои попытки завести с ним разговор, потом так же молча уходил. Чаще всего заявлялся ко мне побитый после этих их пубертатных пацанских сходок — не хотел приходить домой в таком виде и пугать дедулю. — Мирай слушала ее, затаив дыхание. Она мало знала о юности Майки, ведь сам он предпочитал не делиться с ней этими воспоминаниями, которые зачастую были для него слишком болезненными. Но сейчас перед ней сидела женщина, которая знала его чуть ли не с детства. Сора съехала пониже на стуле, принимая расслабленную позу, казавшуюся невозможной на таком маленьком предмете мебели, и продолжила: — Я уехала из Токио вскоре после смерти Шина, не могла там оставаться. Все вокруг слишком сильно напоминало о нем. Тем более, что мы и так хотели когда-нибудь уехать именно сюда, в Осаку. — Мирай на миг прикрыла глаза. Это навязчивое желание сбежать от собственных воспоминаний она могла понять очень хорошо. — Попыталась начать здесь новую жизнь, ушла из полиции, занялась своим делом. Наблюдала издалека за тем, как идут дела у мелкого. Не могу сказать, что мне нравилось направление, в котором он двигался, но в какой-то момент мне пришлось признать, что он перестал быть малышом Майки и стал Манджиро Сано, взрослым человеком, которому я, в общем-то, была никем, чтобы указывать, как жить. Но мы продолжали общаться с ним все это время, конечно, значительно меньше после основания Бонтена.        Сора закусила губу, бесцеремонно разглядывая бледное лицо Мирай, будто та была занятной головоломкой, которую ей хотелось распутать. Мирай стало не по себе от этого препарирующего взгляда. Почему она так смотрит на нее?        — И он очень часто рассказывал мне о тебе, — медленно произнесла Сора, с фальшивой ленивостью прищуривая глаза, но взгляд ее оставался острым, цепким. — Твоего полного имени Майки не знал, да и вообще почти ничего не знал про тебя. Но трещал о тебе без умолку с тех пор, как ему исполнилось пятнадцать. Вот только эти его встречи с тобой меня конкретно напрягали.        Сора многозначительно замолчала, не отводя от Мирай изучающий, немного хищный взгляд, под которым та вдруг ощутила мощное желание неуютно поежиться. Но она усилием воли поборола эту инстинктивную реакцию и вместо этого уперлась в женщину ответным пристальным взглядом. В этой игре могут участвовать двое, тем более, что у Мирай имелись свои собственные вопросы к этой женщине. Она была уверена, что ее лицо сейчас выглядит как застывшая маска, не дающая пробиться наружу бурлящим внутри эмоциям — которых было много. Майки было пятнадцать, когда он впервые вновь встретился с ней? Об этом он, конечно же, не рассказывал, да и сама она всегда была больше озабочена тем, что такого могло произойти с ними в ее последний прыжок на восемь лет назад в прошлое. Недоумение и растерянность заполняли ее голову, но Мирай не собиралась дать это понять сидящей напротив женщине.        Они еще несколько секунд пристально буравили друг друга взглядами, а затем Сора вдруг снова улыбнулась этой изломанной, кривой улыбкой, что не доходила до ее тронутых тенью печали глаз, и одобрительно поджала губы, слабо кивнув головой. Мирай почувствовала себя так, будто только что прошла какую-то странную проверку, о которой даже не подозревала.        — И почему же вас напрягали наши встречи? — монотонным, без единой эмоции, голосом уточнила Мирай.        Сора лишь небрежно повела одним плечом, одновременно с этим склоняя набок голову.        — Майки был настолько в тебе заинтересован, что я, на правах не-сбывшейся-старшей-сестры, просто не могла не напрячься, видя очевидную влюбленность пятнадцатилетнего пацаненка во взрослую женщину.        Мирай поджала губы, ничего не отвечая. Не хотела, чтобы Сора поняла, как сильно ее покоробили эти слова. Ее саму очень волновал этот вопрос. Мирай совершенно очевидно совершала эти прыжки из своего будущего, а значит, была либо в своем теперешнем возрасте, либо еще старше. Зачем ей понадобилось разыскивать во времени подростка-Майки? А от того, с каким выражением Сора произнесла слово «влюбленность», Мирай стало и вовсе некомфортно, потому что в таком контексте это звучало действительно далеко не лучшим образом.        Сора, которую ее упорное молчание, похоже, совсем не задело, тем временем продолжала:        — Годы шли, Майки взрослел, но продолжал рассказывать о тебе. О взрослой Мирай, которую он никак не мог отыскать, потому что не знал ничего, кроме ее имени, и о маленькой Мирай, с которой познакомился еще в детстве. Он был абсолютно уверен, что это один и тот же человек. Странно, не находишь? И вот несколько месяцев назад Майки, совершенно не в себе, обращается ко мне с просьбой помочь ему в поисках некой Мирай Ватанабэ. Совпадение ли, что у его нового интереса и той девушки-загадки неожиданно оказалось одно и то же имя? Я в совпадения не очень-то верю. Да и информации о тебе смогла нарыть предостаточно для своего личного досье. Мирай Ватанабэ, двадцати пяти лет, ветеринар, законопослушная девочка. Да только вот еще и приемная дочь главы клана якудза впридачу. Интересный получился коктейль. — Сора по-лисьи прищурила серые глаза. — Майки четко дал понять, что ты и есть та девушка. Но вот что не дает мне покоя. Мирай Ватанабэ — ты — на три года моложе Майки. А когда он впервые рассказал мне о тебе, то говорил о взрослой женщине. Занятная получается история. Так что, Мирай Ватанабэ, может просветишь меня, каким образом девчонка, которая должна была быть двенадцатилетней соплячкой в то время, внезапно появилась в жизни пятнадцатилетнего Майки взрослой женщиной?        Какое-то время они молча смотрели друг на друга, ведя эту немую битву взглядов. Теперь не только Сора оценивала Мирай: процесс был обоюдным. Несмотря на ее явно недоверчивое отношение к ней, Сора почему-то нравилась Мирай. Тем более, что ее недоверие и настороженность были вполне объяснимы. И все-таки она ведь помогла им сейчас. Интуитивно Мирай чувствовала, что этой женщине можно доверять.        — Что, если я скажу, что умею перемещаться во времени? — ровным, пустым голосом нарушила Мирай эту наполненную невысказанными подозрениями тишину.        Сора молчала, внимательно глядя на нее. По ее лицу нельзя было прочесть ни единой эмоции. Мирай твердо смотрела в ответ, прекрасно понимая, как на подобное заявление отреагировал бы любой нормальный человек. Но ей было интересно услышать, что ответит на это сидящая перед ней женщина.        Сора облизнула бледные губы, задумчиво потерла шрам на брови.        — Отвечу, что мне надо выпить, — наконец очень медленно проговорила она. — А потом нанести визит психиатру, учитывая, что я почему-то склонна тебе поверить.        Мирай уставилась на нее в замешательстве и удивлении. Все-таки подобного ответа она не ожидала. Как может кто-то так запросто отреагировать на попахивающее безумием заявление от малознакомого человека якобы о путешествиях во времени? И, хоть Мирай сказала чистую правду, то, что Сора не обозвала ее сумасшедшей, слегка выбило ее из колеи.        — Вот так… вот так просто? — озадаченно переспросила Мирай, забывая контролировать свой голос, который прозвучал сейчас выше и удивленнее, чем она планировала.        Сора коротко хохотнула и потрясла головой, вновь запуская руки в волосы и ероша пальцами торчащие темными иголочками пряди.        — Деточка, это самое далекое от простого, что только можно придумать, — с ухмылкой протянула она. — Но во всем этом деле давно есть нюансы, которым я так и не нашла объяснения. К тому же… я обещала Майки помочь тебе и поверить, даже если сказанное тобой покажется мне чушью.        Мирай нахмурилась от услышанного. Стоит ли понимать это так, что Манджиро предполагал такой расклад, в котором Сору может понадобиться посвятить во все детали происходящего? Предполагал ли он также и то, что Мирай придется делать это… без него?        — Я думала, он не успел обратиться к вам за помощью, — растерянно повторила Мирай то же самое, что сказала в начале их разговора.        Сора пожала плечами и сложила руки на груди, комкая выбитый на ткани футболки принт названия старой рок-группы.        — Вообще-то, Майки связался со мной почти сразу после того, как послал подальше свой Бонтен, — объявила она. Лицо ее вновь стало серьезным. — Попросил… хмм… попросил помочь тебе, если с ним что-то случится. И я пообещала ему. А данные Сано — любому из них — обещания я выполняю.        Мирай закусила губу и кивнула, принимая ее ответ, затем вновь машинально отыскала пальцами мешочек на своей груди, в котором прятались уцелевшие бусины ее браслета.        — Так как вы нашли меня? — спросила она, возвращаясь к одному из своих первых вопросов.        Сора снисходительно усмехнулась.        — А ты думала, с моим родом деятельности это может составить для меня какую-то проблему? — Она красноречиво хмыкнула, почти весело глядя на хмурящуюся Мирай. — У меня есть постоянный круглосуточный доступ к вокзальным камерам — нужен для работы. А мордашку твою я уже давно скормила программе распознавания лиц в нескольких городах, так, на всякий случай. И вот, видишь, пригодилось. Отследила тебя до храма, а там уже подключился Джонни.        — Джонни? — недоуменно переспросила Мирай.        Улыбка Соры из насмешливо-изломанной превратилась в широкую, почти горделивую. От нее в уголках серых глаз расцвели едва заметные, тонкие лучики морщинок, неожиданно придавая какое-то необъяснимое обаяние ее худому лицу.        — Ага, — охотно отозвалась она и небрежно взмахнула рукой. — Ну, знаешь, как это бывает: некоторые тетки к сорока годам заводят сорок котов. А я вот завела несколько дронов. Джонни мой любимчик, именно он отследил вас с Йоричи в лесу.        Точно, дрон. Мирай ведь услышала его тогда, в лесу, но приняла странный шум за слуховую галлюцинацию. Сора, очевидно, подошла к задаче помочь ей со всей серьезностью и во всеоружии. Мирай вздохнула, говоря себе, что прямо сейчас нужно открыть рот и поблагодарить эту женщину за ее помощь, но вместо этого выпалила совсем другое:        — И все-таки, вы так легко приняли на веру мои слова.        Мирай никак не могла справиться с удивлением от того, как спокойно Сора отреагировала на ее признание. Не могла же она вот так запросто взять и поверить ей? Или все же могла?        — Ничего я не приняла, ну, не до конца, по крайней мере, — фыркнула Сора и неопределенно взмахнула рукой. — Но я повидала много странного дерьма в жизни, поэтому ко многим вещам… открыта, скажем так. И, кстати, об этом, пока прохлаждаешься тут под одеялом, может, поведаешь мне, как вообще так вышло, что ты перемещаешься во времени… — Сора осеклась и поморщилась, будто на язык попало что-то кислое, затем состроила задумчиво-скептическую гримасу и со вздохом покачала головой, едва слышно пробормотав себе под нос: — Окей, в моей голове это прозвучало не так сумасшедше. Одним словом, попробуй меня убедить до конца. А я тем временем подумаю, насколько дорогого мозгоправа мне стоит подыскивать.        Сора Кавасаки очень странно действовала на Мирай. Своей колкостью, эксцентричностью и прямотой, которые вроде как должны были отталкивать от нее, она наоборот вызывала в Мирай все больше симпатии и какого-то необъяснимого… доверия. Она привыкла всегда держать свою страшную тайну за семью печатями, не раскрывая ее никому даже под страхом смерти. Да и проболтаться ей, собственно говоря, было особо некому, — близких друзей у нее не имелось, а те, кто был для нее важен, и так уже все знали. Однако сейчас Мирай чувствовала неожиданную правильность происходящего, пока пыталась уместить в таких ограниченных и недостаточных словах раздутые объемы информации о своем даре, и о том, как они с Манджиро вошли в жизнь друг друга.        Сора слушала внимательно, сосредоточенно, изредка кивая головой, но ни разу не перебила ее, ни разу ничего не спросила и не усомнилась. В какой-то момент в комнату тихо зашел Йоричи, с рукой на перевязи, и Мирай тут же осеклась на полуслове, опасливо глядя в его бледное, осунувшееся лицо. Она не знала, как наставник отнесется к тому, что она раскрывала сокровенные тайны едва знакомой женщине, однако Йоричи ничего не сказал, не возразил — лишь молча кивнул ей, будто давая добро на продолжение.        Мирай говорила долго, а когда замолчала, в комнате воцарилось густое молчание, прерываемое лишь тоскливым шепотом ветра за окном. Сора сидела молча, закусив губу, и на ее лице было задумчивое, почти отстраненное выражение, будто она ушла глубоко в свои мысли, забыв о двух других людях в комнате вместе с ней. Йоричи молчал тоже, стоял, прислонившись спиной к стене у двери и рассеянно ощупывая раненую руку. Мирай нахмурилась, переводя взгляд на Сору, будто отключившуюся от всего мира. И, словно почувствовав ее встревоженный взгляд, женщина моргнула несколько раз, выпрямляясь на стуле; на ее лицо вернулось собранное и серьезное выражение.        — Значит, ты… можешь вернуться в прошлое и отменить случившееся? — тихо уточнила она.        — Я надеюсь на это, — почти шепотом ответила Мирай, бросив долгий, красноречивый взгляд на Йоричи. Его выражение лица оставалось нейтральным и невозмутимым, но глаз он не отвел.        — Я бывала свидетельницей приступов этого «черного импульса» у Майки, — медленно, с осторожностью подбирая слова, проговорила Сора. — Правда, я тогда была совершенно уверена, что это психическая болезнь. Мы с Шином оба были уверены. — Она помолчала, закусив губу, и с каким-то новым напряжением на лице разглядывая свои руки. Затем вдруг тихо произнесла: — У нас с Шином была мечта переехать сюда, в Осаку. Мы планировали сделать это после свадьбы. Но… приступы у мелкого начинали учащаться, поэтому Шин не мог оставить его. И я была с ним полностью согласна. Поэтому мы решили отложить этот переезд до лучших времен. Вот только мы не знали, как на самом деле мало у нас оставалось времени, и что никаких «лучших времен» для нас уже не будет. — Ее слова прошлись ножом по сердцу Мирай, вырезая на нем кровавые буквы ее собственных мыслей, что обуревали ее после смерти Манджиро. Сора поймала ее взгляд, удерживая его, не позволяя отвести глаза. — Скажи мне, Мирай, если ты сможешь убрать причину этих приступов, может ли получиться так… — Она резко оборвала сама себя, с силой закусила губу. Серые глаза потемнели, затем потускнели, как тускнеет осеннее небо в ноябре. Сора досадливо мотнула головой и раздраженно цокнула языком. Немного резко бросила: — А впрочем, забудь.        Но ей и не нужно было говорить этого вслух. Мирай прекрасно понимала, о чем она хотела ее спросить. Если у Манджиро прекратятся приступы, вызванные этим жестоким временны́м парадоксом, Шиничиро Сано с легкой душой сможет уехать вместе со своей невестой. Он не окажется в своем магазине одной слишком темной, слишком неправильной ночью. Тринадцатилетний мальчик не опустит на его голову тяжелую арматуру, отняв его жизнь и надломив свою собственную. Сора Кавасаки может действительно стать женой, а не овдовевшей невестой.        — Я сделаю все от меня зависящее, чтобы это исправить, — твердо сказала Мирай, пристально глядя при этом не на Сору, а на своего наставника. Тот ответил ей серьезным, понимающим взглядом. — Но мне нужна помощь. Йоричи?        Сора в недоумении перевела взгляд с нее на Такаяму и обратно, явно удивленная этим молчаливым диалогом, а скорее даже спором, который они вели одними лишь взглядами. Наставник еще несколько секунд внимательно смотрел на Мирай, затем глубоко, как-то обреченно и смиренно вздохнул.        — Я помогу тебе, Мирай, — наконец сказал он. — Но ты должна пообещать мне одну вещь. Если — если — все получится, и ты сможешь возвратить судьбу Манджиро Сано к ее исходной, первоначальной точке, то после этого больше никогда не вмешаешься в прошлое для его изменения.        — Хорошо, — без запинки ответила Мирай. В конце концов, она сама хотела именно этого.        Но Йоричи продолжал смотреть на нее хмуро и настойчиво.        — Даже если Манджиро Сано суждено будет погибнуть и в его изначальной линии судьбы, — тихо произнес он, не отпуская ее взгляд.        Мирай открыла рот и тут же закрыла его. Не отводила глаз, отвечая на тяжелый, мрачный взгляд своего наставника. Она не представляла свою жизнь без Майки. Но если это ее вмешательство так сильно исковеркало его судьбу, она сделает все возможное и невозможное, чтобы исправить это. И если даже он вновь покинет ее после этого… она постарается его отпустить. Мирай надеялась, что найдет в себе силы для этого.        — Я обещаю, — прошептала она.        Йоричи молча кивнул, должно быть, прочитав в ее взгляде именно то, что надеялся там увидеть. Сора нарочито громко прочистила горло, привлекая к себе их внимание.        — Окей, значит, если я все понимаю правильно, прежде всего тебе теперь нужен этот… м-м… триггер? — разорвала она повисшую в комнате густую тишину.        — Нет, — твердо сказала Мирай, и две пары глаз изумленно уставились на нее. Она понимала, что подобный ответ удивил их, ведь поиски триггера казались самым логичным первым шагом в этом безумном плане. Но у нее на уме было кое-что еще. — Нет, вначале нужно сделать кое-что другое. Майки был знаком с еще одним прыгуном. Я хочу разыскать его и поговорить с ним. Он может знать что-то важное, связанное с прошлым Манджиро. Поэтому вначале я вернусь в Токио, чтобы найти его. Нужно узнать, во сколько отправляется ближайший поезд…        — Стоп-стоп-стоп, придержи коней, терминатор, — осадила ее Сора даже раньше, чем успел открыть рот Йоричи, явно недовольный чрезмерным рвением своей ученицы. — Я все понимаю, тебе хочется начать делать все и сразу, но если не дашь восстановиться своему организму, то никакого толку от тебя не будет: откинешься где-нибудь по дороге, и дело с концом. Завтра поедешь. А пока что твое единственное задание — выспаться.        — И поесть, — встрял Йоричи.        Мирай вздохнула, прикрывая глаза здоровой рукой. Ей действительно мучительно было терять драгоценное время, но она не могла не признать разумность сказанного. Как бы сильно ее ни раздражала вынужденная заминка, ее телу действительно необходим был отдых. Поэтому она просто кивнула, послушно соглашаясь с поставленным условием.        — Вот и чудненько. — Сора бодро хлопнула ладонями по обтянутым темными джинсами коленям и поднялась со стула. — Где-то тут у меня был запас растворимой лапши. Не самая здоровая еда для пациента, конечно, но и так сгодится.        Она вышла из комнаты, и через минуту из глубины домика раздался грохот посуды и ее приглушенная ругань. Йоричи, вздохнув, тоже развернулся к двери с тихим:        — Отдыхай, Мирай.        — Йоричи, — поспешно позвала она, и Такаяма остановился, вновь поворачиваясь к ней лицом. — Спасибо.        Йоричи смотрел на нее пару секунд, затем еще раз вздохнул, на сей раз глубже, вновь машинально пробегая пальцами здоровой руки по забинтованному бицепсу.        — Надеюсь, мы не совершаем огромную ошибку, — пробормотал он со смирением в голосе, затем коротко кивнул лежащей на кровати девушке и вышел из комнаты.        После этого изматывающего разговора большую часть оставшегося дня и ночи Мирай проспала. На следующий день она чувствовала себя значительно лучше. Сора организовала для нее перевязь, на которую можно было опустить гудящую руку и снять нагрузку с раненого плеча. Было решено, что Йоричи останется в этом секретном убежище, благо здесь были запасы еды и медикаментов, а Сора вернется в свою квартиру, чтобы не привлекать лишнего внимания. Когда Мирай решит все дела в Токио и вернется в Осаку, именно здесь они и соберутся.        С этим подобием плана, Сора отвезла Мирай на вокзал, убедившись, что «хвоста» нет, и за ними никто не следит. Добираться до Токио самолетом было бы значительно быстрее, но Мирай по-прежнему нельзя было светить документами. Брать машину тоже был не вариант — ехать слишком долго, да и рука Мирай не располагала к длительному вождению. Поэтому спустя какое-то время она вновь сидела в ночном экспрессе, который уносил ее уже знакомым маршрутом до Токио. Мирай намеревалась разыскать Такемичи Ханагаки. И у нее была идея, кто мог ей помочь в этом поиске.

***

       Кейске Баджи упрямо не брал трубку. Мирай тихо выругалась себе под нос, в очередной раз услышав предложение оставить сообщение на автоответчик. Она с досадой отбросила телефон на кровать и раздраженно обошла по периметру скромный номер дешевенького мотеля, где сняла комнату сразу по приезде в Токио. Где носит ее шефа? Телефон его жены был вообще выключен, и Мирай уже начинала не только злиться, но и порядком переживать. Вдруг с ними что-то случилось? От одной этой мысли кровь неприятно загустевала в жилах, к горлу подступала тошнота, а руки начинали подрагивать мелкой нервной дрожью. Мирай была совсем не уверена, что сможет сейчас выдержать хотя бы еще одну плохую новость.        Подгоняемая лихорадочным волнением, она вновь схватила брошенный на кровать телефон и в который раз набрала знакомый номер, с чрезмерной от избытка эмоций силой надавливая пальцами на сенсорный экран. Через удручающе большое количество гудков Мирай уже совсем отчаялась и собиралась сбросить вызов до того, как включится осточертевший ей омерзительно-приятный механический голос с выбешивающим предложением оставить голосовое сообщение, как вдруг на том конце все-таки приняли вызов.        Вот только вместо ожидаемого голоса своего начальника Мирай услышала хриплый и усталый голос Рейи Баджи:        — Мирай? — она звучала так изможденно, что Мирай тут же обеспокоенно нахмурилась.        — Рейя, у вас все в порядке? — встревоженно спросила она, невольно крепче сжимая пальцами телефон.        Собеседница на том конце как-то тревожно замялась, и эта непривычная пауза во всегда уверенной и четкой манере речи Рейи лишь подстегнула беспокойство Мирай, заставив его взлететь до еще больших высот. Миллион самых мрачных мыслей ураганом пронесся в ее голове за эти несколько секунд. Их нашли люди Мори-кай? Причинили им вред?        Когда страх Мирай уже готов был перелиться через край ее самообладания, Рейя наконец заговорила:        — … и да, и нет. — Мирай нахмурилась. Ну и как это понимать?        Жена шефа никогда прежде не имела дурной привычки говорить загадками. Мирай застыла посреди комнаты, здоровой рукой судорожно сжимая поднесенный к уху телефон.        — Что-то с Хотару? С Кейске? — слабо спросила она севшим голосом.        — Нет, нет, ничего такого, — поспешно успокоила ее Рейя, и Мирай почувствовала, как от облегчения все силы разом вытекают из ее тела. — С Кейске все нормально, а Хотару сейчас у его мамы.        Мирай почти свалилась на кровать, снимая нагрузку с ног, только что превратившихся в бесполезное дрожащее желе от текущего по ее венам облегчения.        — Тогда что… — Мирай закусила губу и помотала головой, проясняя мысли. — Рейя, что с Баджи? Можешь дать ему трубку?        Ее вопрос вновь встретило это нервирующее молчание на том конце. Через пару секунд Рейя как-то скованно, нехотя произнесла:        — Он сейчас не в лучшей кондиции.        — Но ты же сказала, он в порядке? Или он еще не выздоровел? — Мирай хмурилась все сильнее, пытаясь понять, что же случилось с ее друзьями.        — Нет, это… — Рейя осеклась, затем тяжело, угрюмо вздохнула. Тихо, почти шепотом, добавила: — На днях мы узнали о смерти нашего давнего друга.        Мирай застыла на кровати, прижимая к уху телефон онемевшей рукой. Ее голова была так забита тревогами и сумасбродными планами, что она совсем не подумала о самой очевидной причине такого странного поведения обоих Баджи.        Кейске когда-то был близким другом Манджиро. И он, конечно же, смотрел новости. Бонтен был известен в городе, и СМИ точно не преминули бы осветить в новостях загадочную гибель его главы. Они узнали о смерти Манджиро. И Баджи эта трагедия подкосила немногим меньше, чем ее саму. Мирай решительно поджала губы, отгоняя пытавшуюся уколоть ее изнутри привычную боль. От этой боли у нее теперь было лекарство, горькое и неприятное, но оно помогало. И ей нужно было поговорить с Баджи, во что бы то ни стало.        — Рейя, у меня есть важный разговор к Кейске. Он не терпит отлагательств. — Она помедлила, обдумывая свои дальнейшие слова, а затем решительно продолжила: — Это касается вашего погибшего друга.        Потрясенная тишина была ей ответом, пока Рейя пыталась уложить в голове услышанное.        — Что? — пролепетала она. — Ты ведь даже не знаешь, о ком я…        — Знаю, Рейя. — Мирай закрыла глаза, делая глубокий вдох, прежде чем признаться: — Я была знакома с Манджиро.        В трубке было тихо, слышалось лишь ускорившееся взволнованное дыхание Рейи. Наконец она вновь заговорила, и теперь ее голос звучал более собранно:        — Я позову Кейске.        — Знаешь, не надо, — поспешно остановила ее Мирай. — Это на самом деле не телефонный разговор, нас могут прослушивать.        Рейя шумно выдохнула в трубку. Где-то на фоне послышался грохот и затем невнятная ругань, озвученная хриплым голосом Баджи. Мирай недоуменно нахмурилась: раньше ей не доводилось слышать от шефа настолько многоэтажных выражений.        — Хорошо, — с легкой неуверенностью проговорила Рейя немного скованным голосом, никак не комментируя шум на ее стороне. — Тогда приезжай к нам домой.        — Нет, — снова возразила Мирай. — Слишком опасно. Я остановилась в мотеле, будет лучше, если это вы приедете сюда. На всякий случай забронируйте здесь номер на час: парочка, желающая уединиться, не вызовет подозрений. — Она быстро назвала Рейе адрес и серьезно добавила: — И самое главное, проследите, чтобы за вами не было «хвоста». Это важно.        — Что вообще происходит, Мирай? — после короткой паузы обеспокоенно спросила Рейя.        Мирай тяжело вздохнула. Ее приятельница задала вполне закономерный вопрос, да вот только ответить на него сейчас никак не представлялось возможным.        — Я буду вас ждать, — сказала она вместо ответа. — Тогда и поговорим.        Чета Баджи не заставила себя ждать слишком долго: через два часа они уже стояли в номере мотеля, глядя на Мирай одинаково настороженными и обеспокоенными глазами. Вид у нее был не очень, Мирай и сама это понимала: бледная и осунувшаяся, тени под глазами казались полосками сажи, которыми кто-то в шутку испачкал кожу, правая рука неподвижно покоится на перевязи.        Но и они тоже выглядели не лучшим образом. Если Рейя казалась просто уставшей, то Кейске вполне мог посоревноваться с Мирай за первое место по разбитому внешнему виду. Сильно осунувшийся, бледный и лохматый, с темной щетиной, грандиозными мешками под глазами и источающий ощутимый запах перегара, Баджи был совсем не похож на себя.        Пока пара рассаживалась за покосившимся столом, Мирай вынула из мини-бара банку пива и молча поставила ее перед Кейске. Тот зыркнул на нее покрасневшими больными глазами и хмыкнул, но банку все же подвинул к себе. Сильное похмелье диктовало ему свои условия, и особо фыркать насчет этого сочувственного подношения он не стал. Баджи с громким щелчком открыл банку и сделал большой глоток. Затем перевел на Мирай угрюмый взгляд исподлобья, уставился воспаленными расфокусированными глазами.        — Откуда ты знаешь Майки? — хмуро спросил он в лоб без всяких предисловий.        Кейске задал совершенно естественный, на первый взгляд очень простой, а на второй — неимоверно сложный вопрос. Мирай подумала пару секунд, решая, что и как ответить ему. Закусив губу, неуверенно побарабанила пальцами по шероховатой столешнице, затем глубоко вздохнула.        — Мы с ним были в отношениях, — наконец, определилась она с ответом.        Реакция ее гостей была естественной и закономерной. Они оба уставились на нее так, будто у нее только что выросла вторая голова и заговорила на клингонском. Баджи растерянно хлопал ресницами, таращась на нее в почти комичном изумлении. Его можно было понять, ведь за те два месяца, что они работали вместе, Мирай не дала ни единого намека на то, что встречается с кем-то, и, тем более, что этим кем-то может быть глава опасной преступной организации, по совместительству — его бывший друг. Но объяснение всех нюансов ее отношений с Манджиро, а главное, их хронологии, точно было разговором для другого дня.        — И давно вы были… вместе? — неуверенно уточнила Рейя. Она тоже выглядела удивленной, но, по крайней мере, не лишилась дара речи, как это случилось с Баджи.        Мирай закусила щеку изнутри и машинально потянулась здоровой рукой к мешочку на шее, хранящему бусины ее браслета.        — На этот вопрос мне очень сложно ответить, — наконец честно призналась она.        Рейя внимательно вглядывалась в ее глаза, а вот на осунувшемся лице Кейске шокированное выражение уступило место мрачному и подозрительному.        — Ты так внезапно пропала из-за него, не так ли? — резко спросил Баджи, впиваясь взглядом в ее лицо. — Вовсе не потому, что у тебя отец заболел.        Мирай твердо встретила его хмурый взгляд, не отвела глаз.        — Отчасти, — нейтральным тоном ответила она.        Кейске поджал губы, затем запустил пятерню в спутанные волосы, кое-как собранные в небрежный хвост, еще сильнее лохматя их.        — Майки втянул тебя в проблемы? — с напряжением в голосе спросил он.        Мирай почти слышала мысли, что мельтешили сейчас в его голове. Баджи давно подозревал, что она встряла в неприятности, и сейчас его разум складывал эту мозаику, по ошибке пытаясь соединить детали, которые не подходили друг другу.        Мирай прервала ход его мыслей, явно идущих в неправильном направлении.        — Нет, он наоборот пытался меня из них вытянуть. — Она опустила глаза и пожала плечами, машинально поднося руку к раненому плечу и осторожно массируя зудящую кожу. — Получилось, правда, не очень.        Кейске недоверчиво хмыкнул и сделал большой глоток из банки. Вздохнул и измученно потер красные глаза.        — Я ошибусь, если предположу, что у тебя получилось что-то вспомнить? — глухо спросил он, не отнимая ладонь от глаз.        — Не ошибешься, — тихо подтвердила Мирай.        Он убрал руку, устремил на нее испытывающий, цепкий взгляд изможденных янтарно-карих глаз.        — Ответишь, если спрошу, что именно ты вспомнила?        Мирай не отводила глаза, прямо отвечая на его прощупывающий взгляд. Знала, что ее собственный взгляд в этот момент совершенно закрыт и нечитаем.        — Нет, Кейске. Извини. Это ради вашей безопасности, — сказала она приглушенно и четко. Слова падали в тишину подобно железным шарикам, бросаемым в вату.        — А тебе, значит, опасность грозит? — мрачно уточнил Кейске, так сильно хмуря темные брови, что кожа на переносице собралась гармошкой.        — Да, — просто ответила Мирай. Отрицать это не было смысла. — Именно поэтому нужно, чтобы после этой встречи вы оба на какое-то время забыли о моем существовании, не искали меня и не пытались со мной связаться. — Она поджала губы, рассеянно перебирая пальцами эластичную перевязь, на которой покоилась ее рука. — Думаю, лучше всего будет, если ты уволишь меня из клиники.        Баджи как-то неопределенно крякнул, откидываясь на спинку стула и складывая крепкие руки на широкой груди. Бросил на нее недовольный взгляд исподлобья.        — Оформлю тебе отпуск за свой счет, а там посмотрим, — проворчал он. Шумно вздохнул и встряхнул головой. — Но почему тогда ты захотела встретиться сейчас?        Мирай облизнула высохшие губы, выпрямляясь на своем стуле. Они наконец-то подошли к той части разговора, ради которой она и затеяла все это.        — Мне нужно найти одного человека, — твердо проговорила Мирай. — И я думаю, что ты можешь его знать. Его зовут Такемичи Ханагаки.        Чета Баджи растерянно переглянулась, явно среагировав на это имя, а затем Кейске озадаченно спросил:        — А мелкий плакса какое имеет отношение ко всему этому?        Мирай невольно приподняла брови от такой характеристики. Это, тем не менее, отчетливо говорило, что Баджи действительно знаком с этим парнем, и она не ошиблась в своем предположении.        — Я не могу сказать тебе, Кейске, — извиняющимся тоном произнесла Мирай. — Прости, правда не могу. Я понимаю, что не в том положении сейчас, чтобы просить о подобном, но все же прошу: постарайся поверить мне сейчас и не задавай вопросов. Мне очень нужно встретиться с Такемичи Ханагаки, и если ты знаешь, где его найти, скажи мне. Это важно.        Баджи какое-то время смотрел на нее, недовольно поджав губы и рассеянно перебирая пальцами по пивной банке. Потом закусил губу, на миг сверкнув острыми клыками, и тяжело вздохнул.        — У Такемичи… очень тяжелый период сейчас, — произнес он, явно подбирая слова.        — А у кого он легкий? — невесело усмехнулась Мирай.        Баджи еще пару секунд гипнотизировал ее взглядом, потом закатил глаза, вновь вздыхая, на сей раз уже с каким-то обреченным смирением.        — Ладно. Есть куда записать адрес? — Мирай кивнула и вынула телефон. Баджи продиктовал ей адрес, и она сохранила его в телефонной записной книжке.        Рейя, все это время молчаливо слушавшая их разговор, вдруг подалась вперед, с прищуром вглядываясь в лицо Мирай.        — Что с твоими глазами, Мири? — вдруг ни с того, ни с сего спросила она.        — А что с ними? — растерялась Мирай.        — Они разноцветные, — с удивлением в голосе пояснила Рейя, внимательно всматриваясь в ее глаза. — А раньше всегда были зелеными.        Мирай едва удержалась, чтобы не хлопнуть себя по лбу. Конечно же, она успела совсем позабыть об этой мелочи во всех этих треволнениях. Ведь все то время, что она работала в клинике и была знакома с семьей Баджи, Мирай носила зеленые линзы, не желая привлекать внимание к необычному цвету глаз. Она вздохнула и пожала плечами.        — Носила линзы, — призналась она. — На подсознательном уровне не хотелось выделяться.        Кейске теперь тоже пристально и удивленно вглядывался в ее глаза, видимо, только сейчас заметив их разный цвет. В его разболтанном состоянии такую невнимательность можно было простить. Недоумение на его лице вдруг сменилось изумлением, почти граничащим с шоком.        — Чтоб меня… — прохрипел он, глядя на Мирай расширенными глазами. — Когда мы были совсем мелкими, Майки втюрился в девчонку. Без конца трепался о ней. Я, если честно, был уверен, что он пиздит и все выдумал, и никакой девочки с разноцветными глазами не было, потому что она так больше ни разу и не появилась. Только вот ее ведь тоже звали Мирай. Но ты, видимо, и так прекрасно знаешь об этом?        Мирай сдавленно сглотнула внезапно высохшим горлом. Слова Баджи заставили промелькнуть в ее сознании одно из самых драгоценных детских воспоминаний, вызывая в памяти сияющую, дырявую улыбку шестилетнего Майки. Если бы только она знала в тот день, что своими действиями так сильно повлияет на его будущее… Вновь машинально сжимая пальцами мешочек с бусинами браслета, Мирай лишь молча кивнула — выдавить из себя слова она была сейчас не в состоянии.        Они сидели какое-то время в тишине, а затем Кейске вдруг тяжело оперся локтями о стол и спрятал лицо в ладонях, будто пытался подавить новый тяжелый вздох — но до конца это сделать у него все равно не получилось.        — Я не смог его уберечь, — тихим, разбитым голосом пробормотал он, не отнимая руки от лица. — Так и не смог. Когда-то костьми готов был лечь, готов был своей жизнью пожертвовать, лишь бы спасти его от самого себя. — На этих словах одна рука Баджи отнялась от лица, а дрожащие пальцы явно неосознанным движением почему-то коснулись его живота, и Рейя, заметив это, тут же мягко опустила руку на бедро мужа в успокаивающем жесте. — Но в итоге все равно позволил ему отдалиться. Позволил ему уйти, потому что больше не мог… не мог следовать за Майки. Опасность шла за ним по пятам. А у меня к тому моменту уже появилось то, что я больше всего на свете боюсь потерять. — Баджи бережно накрыл рукой ладонь Рейи на его колене. Мирай видела, как они привычным жестом переплели пальцы, и в ее сердце кольнуло светлой грустью. Она очень хорошо понимала его. У Кейске появилась семья, а потом и ребенок, и он не мог ставить их под угрозу, даже ради своего давнего друга. Но это беспощадно грызло его изнутри непроходящим чувством вины. — Он был моим другом. Моим братом. И я подвел его. А теперь он мертв.        Мирай глубоко вздохнула и наклонилась вперед, опираясь здоровой рукой о стол. Внимательно вгляделась в уставшее лицо своего шефа, в его измученные, подернутые влагой карие глаза.        — Твоей вины в этом нет, Кейске, — тихо проговорила она. — Ты сделал правильный выбор, потому что это твой путь. И это — люди, которых ты должен оберегать.        Рейя накрыла второй ладонью их переплетенные пальцы, а Баджи вдруг улыбнулся так горько, что на его лицо даже больно стало смотреть.        — Я, должно быть, совершенный слабак, — пробормотал он с нотками презрения в голосе. — Расклеился, будто тряпка, в то время как ты так крепко держишься, после всего.        Мирай опустила взгляд на свои бледные пальцы, неподвижно лежащие на столе. Не могла сейчас смотреть на Баджи. Не хотела, чтобы он увидел мелькнувшую в ее глазах пустоту и агонию.        — Ты просто не видел меня пару дней назад, Кейске. Но, видишь ли… — Мирай закусила губу, отчетливо понимая, что не может ничего рассказать ему. Узнай он о ее плане, конечно, при условии, что поверил бы в путешествия во времени, Кейске вполне возможно захотел бы участвовать, захотел бы помочь, а ему во все это ввязываться точно было нельзя. У него были люди, о чьей безопасности он обязан был позаботиться сейчас. Но ей очень хотелось хоть немного облегчить для него эту боль, которую она так хорошо понимала. — Я не могу ничего рассказать вам, но… мне стало легче, потому что у меня появилась надежда. И она дает мне силы.        С этими словами Мирай все же посмотрела на него, и Кейске несколько секунд вглядывался в ее глаза долгим внимательным взглядом, затем медленно кивнул.        — Надежда — это хорошо, — наконец прошептал он.        Мирай кивнула ему в ответ, затем решительно встала из-за стола.        — Теперь вам лучше уйти. Находиться рядом со мной опасно, и чем меньше времени вы тут проведете, тем лучше.        Они не стали пререкаться или возражать. Уже подходя к двери, Рейя резко развернулась к ней и притянула к себе в крепком объятии.        — Пожалуйста, будь осторожна, Мирай, — встревоженно попросила она.        — Буду. И вы тоже, — ответила Мирай, обнимая ее в ответ.        Она проводила их к выходу и, закрыв за ними дверь, подошла к окну, окидывая внимательным, изучающим взглядом пустынную улицу, пока чета Баджи садилась в машину. Когда они уехали, Мирай отошла от окна и вновь вынула телефон, задумчиво открыла запись с нужным ей адресом. Постояв неподвижно еще немного, спрятала мобильный в карман, проверила оружие и деньги в своем рюкзаке, натянула куртку, и решительно вышла из номера.

***

Дом Такемичи Ханагаки было сложно назвать… ну, домом. Он жил в неопрятном, дешевом хлеву, незаслуженно именующем себя квартирным комплексом. Внешние коридоры облезлого четырехэтажного здания были до такой степени забиты разнообразным хламом, что пройти по ним представлялось не всегда преодолимым препятствием. Из-за тонких дверей слышалась чья-то ругань и надрывный детский плач, где-то противно гудел кран. Место удручало своей депрессивной тоскливостью, которую источало все вокруг: начиная с унылого скрипа плохо прибитых карнизов и заканчивая плесенью на облезлых стенах. Мирай уже несколько минут усердно барабанила в хлипкую дверь, но ей упорно не открывали. Раздражение опутывало ее, мысль за мыслью, будто нити липкой, жгучей паутины. Она была совершенно уверена, что он внутри: отчетливо слышала шевеление за дверью и приглушенное бормотание. Что за черт? Даже если Такемичи Ханагаки не в настроении, у него нет выбора: ему придется встретиться сегодня с Мирай, хочет он того или нет, потому что она не собиралась уходить отсюда, пока не поговорит с ним. — Проваливай нахуй! — наконец пьяно донеслось из-за двери. Мирай удивленно вскинула брови и затормозила ладонь, уже порядком покрасневшую от длительного стука в эту несговорчивую дверь. Вот, значит, как? Хорошо, в таком случае будет по-плохому. Мирай порылась в кармане куртки и вынула набор отмычек, найденный среди богатых запасов полезных вещей в убежище Соры, порыться в которых хозяйка ей щедро разрешила перед отъездом. Вынув руку из перевязи, она аккуратно натянула лямки рюкзака на оба плеча, чтобы не мешались, и склонилась к замочной скважине. Работать левой рукой было не слишком удобно и заняло больше времени, чем у нее уходило на подобное обычно, но уже через минуту она услышала тихий щелчок, известивший о том, что замок поддался. Мирай убрала отмычки назад в карман и вынула из рюкзака пистолет, который быстро сунула за пояс брюк. Просто на всякий случай. Затем медленно, осторожно толкнула уныло скрипнувшую петлями дверь. Картина ей открылась весьма удручающая. Дверь вела сразу в комнату, без прихожей. Крохотная квартирка была захламленной и грязной, пахло испорченной едой и нестиранной одеждой, в одном из углов с потолка свисали печальные волокна паутины. Сам Ханагаки, взлохмаченный, заросший щетиной, в заляпанных застарелыми пятнами футболке и шортах валялся на кровати в окружении пустых бутылок и пивных банок. На полу ютился старый телевизор, невнятно бубнящий какой-то программой. Мирай обвела все это непотребство несколько ошарашенным взглядом. Баджи, конечно, упоминал, что Ханагаки переживает не лучшие времена, но все же она не ожидала подобного. Он даже не сразу понял, что уже не один в квартире; просто лежал на кровати и заторможенно пялился в потолок. Мирай неодобрительно поджала губы и тихо прикрыла за собой дверь. Осторожно ступая по полу, чтобы не наступить на в беспорядке разбросанную одежду, пластиковые тарелки и пустые упаковки из-под лапши быстрого приготовления, она медленно прошла вглубь комнаты, стараясь не морщить брезгливо нос. Только когда Мирай приблизилась к Ханагаки, он, похоже, наконец осознал, что у него гостья, нагло впустившая сама себя в его дом. Уставился на нее помутневшими голубыми радужками в паутине красных сосудов, опутавших потускневший белок. Взгляд его был расфокусированным и пустым. Пару секунд они просто молча глядели друг на друга. А потом Ханагаки моргнул раз, другой, и в его плывущем взгляде наконец мелькнуло что-то осознанное. И тогда он сделал то, чего Мирай вообще никак не ожидала. Он начал смеяться. Громко, истерично, до слез, лицо его покраснело, а на лбу вздулись вены. Мирай испуганно отшатнулась, уставилась на него, не зная, что делать, и совершенно ничего не понимая, а он все хохотал и хохотал, как заправский псих. Когда Мирай уже готова была влепить ему пощечину, чтобы прекратить эту необъяснимую истерику, смех оборвался сам по себе, так же резко и жутко, как и начался. Такемичи Ханагаки дышал хрипло и натужно, но потянулся дрожащей рукой к покрасневшему лицу, чтобы вытереть проступившие от смеха слезы и откинуть со лба спутанные пряди немытых черных волос. Мирай заметила на его руке давний, грубый шрам, будто его ладонь когда-то проткнули насквозь чем-то острым. А он тем временем поднял этот плавающий, одурманенный взгляд на возвышающуюся над ним девушку. Фыркнул раздраженно, почти зло. — Что, пришла передать мне еще какое-то ебанически загадочное послание? — проговорил он, с трудом ворочая заплетающимся языком. Брови Мирай взлетели высоко на лоб от этих слов. У него что, началась белая горячка? Совсем не в таком состоянии она рассчитывала найти второго прыгуна, имевшего отношение к Манджиро. Что с ним случилось? Но, как бы там ни было, Мирай была здесь не для того, чтобы копаться в его проблемах, поэтому просто сказала без обиняков: — Мне нужно поговорить с вами о Манджиро Сано. Его потрескавшиеся сухие губы изогнулись в болезненной улыбке-гримасе, от которой у Мирай невольно свело скулы: в ней было столько тоски и отчаяния, что от этого становилось не по себе. — Конечно, ты пришла поговорить о Майки, — прохрипел Ханагаки. Под недоуменным взглядом Мирай он грузно перекатился вдоль кровати, подвигаясь к стоящей рядом с ней тумбочке, и зарылся пальцами в один из ящиков, продолжая невнятно бормотать: — Конечно. Конечно, ты хочешь поговорить о Майки, кем бы ты ни была, черт тебя раздери. Я ведь старался, знаешь ли. Я так старался. Иногда я спрашивал себя, может быть, если бы ты в тот день оставила мне более понятную зацепку… — Что? — резко перебила Мирай этот поток несуразных слов. Что он несет? Очевидно, ей придется вначале заставить его протрезветь перед тем, как он сможет вести хотя бы отдаленно осознанные разговоры. А Ханагаки, все еще нервно посмеиваясь себе под нос, уже доставал что-то из ящика неловкими пальцами, после чего небрежно бросил этим предметом в Мирай, а сам снова тяжело завалился назад на кровать, дыша хрипло и с одышкой. Бумажка плавно приземлилась на пол у ее ног. Мирай еще пару секунд гипнотизировала взглядом Ханагаки, который, похоже, как раз собирался отключиться на этой кровати, а затем настороженно посмотрела на лежащую у ее ног бумажку. Присев, она подняла ее. И тут же почувствовала, как проваливается куда-то вниз ее сердце. Это была фотография. Та самая фотография, которую отдал ей ее приемный отец, отправляя на миссию по убийству Манджиро Сано полгода назад. С болью и недоумением Мирай смотрела на его родное лицо на этом старом, потрепанном фото. А перевернув фотографию, она с удивлением увидела на ней надпись: 2009 2011 2018 Помоги ему Эти цифры и слова таращились на нее с потрепанной фотобумаги неразгаданной загадкой, ненайденной уликой и жестокой насмешкой.        Потому что были написаны ее собственным почерком.