Пепел на губах

В сто раз хуже всех моих былых страхов Эта глухота, что заглушает все звуки жизни. Воспоминания преследуют меня, словно призраки. А наш корабль дураков отправляется в плавание, Держит курс в небытие. Но если все же решишь спасти меня, Я отдам тебе свое измученное сердце. Jamie Dunlap, Marc Ferrari, Molly Pasutti, Scott Nickoley — Ship of Fools _____________________ Такемичи Ханагаки вышел из ванной комнаты, рассеянно подсушивая мокрые волосы полотенцем, и замер на пороге своей крошечной кухни, с нерешительностью и смущением уткнувшись еще слегка косящим, но уже куда более осмысленным взглядом в спину девушки, заваривающей кофе в его старой турке. Потоптался еще немного у входа, затем наконец сдвинулся с места, шаркая босыми ногами на пути к кособокому столу. Мирай затылком чувствовала его взгляд, но пока что предпочла не оборачиваться, вместо этого не отвлекаясь от своего занятия: она переливала только что закипевший кофе из турки в две чашки. Помыть их пришлось два раза, и все равно Мирай до сих пор не была до конца уверена в их чистоте. Впрочем, подобная неуверенность относилась ко всему в этом, кхм… доме, включая хозяина. Пока он был в ванной, она успела заметить отряд из десяти тараканов, важно прошествовавших через столешницу возле раковины, забитой грязной посудой, и скрывшихся в щели одного из шкафчиков. К тараканам в целом, как и к прочим насекомым, Мирай была равнодушна, но во всей этой ситуации они стали будто червивой вишенкой на испортившемся торте. Состояние, в котором она обнаружила своего коллегу-прыгуна, без преувеличений повергло ее в шок. Мирай честно призналась себе, что не ожидала такого: того, что его «тяжелые времена» окажутся до такой степени тяжелыми. Но она пока что совсем не знала, что представляет из себя этот человек, поэтому терпеливо сдерживала свое неодобрение. В конце концов, ей неизвестно, что довело парня до такого плачевного состояния, поэтому и судить о нем было рано. Мирай подошла к столу и аккуратно поставила на него две чашки с дымящимся ароматным напитком. Она смогла найти два стика с сахаром, которые положила здесь же на стол. У парня дома не оказалось даже элементарного аспирина, который сейчас ему ой как пригодился бы, поэтому Мирай возлагала все надежды на кофеин, как на единственное доступное в данный момент средство для прояснения ума. Потому что для предстоящего разговора ум ее собеседника действительно должен был быть предельно ясным. На его впалых бледных щеках до сих пор горели красные следы от пощечин, которых ей пришлось надавать ему, чтобы хоть немного привести в чувство, так как он, судя по всему, был в шаге от того, чтобы впасть в алкогольную кому. Пощечины помогли, потому что после этого Ханагаки вдруг раскрыл глаза — а скорее даже выпучил их, — и вдруг мешком скатился с кровати, зажимая рот ладонью, после чего почти ползком заторопился в ванную. Наблюдающая всю эту неприглядную картину Мирай через несколько секунд услышала доносящиеся из ванной характерные звуки рвоты. С тихим смиренным вздохом она прошла следом за ним в ванную. Наблюдать, как малознакомого парня тошнит вонючими излишками алкоголя, было удовольствием ниже среднего, но Ханагаки был в настолько паршивом и неадекватном состоянии, что вполне мог упасть и задохнуться рвотными массами. Именно поэтому Мирай стоически переждала все это малоприятное действо на пороге ванной, готовая в случае чего оказать измученному парню необходимую помощь, упрямо игнорируя его слабые проклятия и адресуемые ей рекомендации отправиться в пешее путешествие интимного характера, которыми он вяло сыпал, когда его рот получал передышку между рвотными спазмами. Когда Мирай убедилась, что блевать Ханагаки больше не будет, то решительно прошла в ванную, мужественно не обращая внимания на не самый приятный запах, въевшийся в воздух. Она помогла ему подняться на разъезжающиеся ослабевшие ноги — что было непросто с одной здоровой рукой — и, не реагируя на его слабые попытки оттолкнуть ее, запихнула его в ванну. Необходимо было предпринимать решительные и весьма радикальные меры, чтобы как можно быстрее привести его в чувство. Поэтому, как только Ханагаки свалился в узкую ванну, Мирай сняла с подставки душевую лейку и, настроив температуру воды на прохладную, но не ледяную, безжалостно направила струю на скорчившегося в ванне парня. Он тут же завопил, когда прохладная вода брызнула на его вспотевшее лицо и промочила одежду, принялся отмахиваться и отплевываться, но Мирай даже не думала выключать воду. Ее мало трогали ругательства, которые выплевывал в ее адрес возмущенный и измученный Ханагаки, потому что она знала, что подобная жесткая терапия ему поможет. Он действительно успокоился через минуту, задышал ровнее, и даже перестал уворачиваться от струй прохладной воды. Заметив это, Мирай всучила душевую лейку в его вялую руку. — Теперь снимай одежду и нормально помойся, — приказным тоном велела она. После всего ей уже было не до вежливости в общении. — Тут на корзине с бельем лежит одежда, на вид чистая. Переоденься и приходи на кухню. Нам нужно поговорить. И вот теперь Мирай сидела за столом напротив горе-хозяина этой квартиры-помойки и наблюдала за тем, как он неловко ерзает на своем стуле, избегая смотреть ей в глаза. Ханагаки, которому было явно неуютно под ее пристальным взглядом, тем временем решил наконец подать голос: — Я, ну… — получилось слишком высоко, почти фальцетом, из-за чего парень сдавленно и смущенно крякнул, а затем неловко прокашлялся, чтобы вернуть голос в норму. На его щеках нервными пятнами расцвел пристыженный румянец. — Простите, что вам пришлось… — Забудь, — отмела его неловкие извинения Мирай. — В конце концов, это я вломилась к тебе домой без спроса. И давай опустим эти формальные обращения, они уже выглядят как-то неуместно после того, как ты на моих глазах едва все внутренности не выблевал. Румянец Ханагаки от этих слов стал почти лихорадочным, и он поспешно сделал глоток из чашки, чтобы скрыть стыд и замешательство. Тут же зашипел, когда горячий кофе обжег слизистую, а следом поморщился от его горького вкуса. Мирай молча подвинула к нему стик с сахаром и ложку. Поджимая обожженные губы и неловко разрывая стик дрожащими пальцами, Такемичи наконец бросил на нее быстрый, стеснительный взгляд из-под черных волос, в беспорядке спадающих на его лоб. — Спасибо, — пробормотал он и, помешав немного сахар в своей чашке, устало провел подрагивающей рукой по лицу. Мирай вновь зацепилась взглядом за давний шрам на тыльной стороне его ладони. А он помотал головой, будто отряхивающийся от воды пес, и наконец прямо посмотрел на нее усталыми голубыми глазами, мешки под которыми могли посоревноваться с ее собственными. — Хм-м… извини, как мне к тебе обращаться? — Меня зовут Мирай, — представилась девушка. — Как символично, — пробормотал себе под нос Такемичи, вновь отпивая из чашки, на сей раз куда осторожнее. Это замечание Мирай проигнорировала. Вместо ответа положила на стол фотографию Майки с надписями, которую ей дал Такемичи, и медленно подвинула к нему. — Что означает это фото и подпись? — без обиняков спросила она слегка скованным от напряжения тоном. Такемичи уставился на нее с таким явным замешательством и удивлением на лице, что сомневаться в искренности его непонимания не приходилось. Мирай нахмурилась, озадаченная его реакцией. Она надеялась, что уж он-то сейчас точно сможет объяснить ей эту загадку, однако… — Ты мне скажи, — растерянно проговорил Ханагаки, тоже хмурясь и глядя на нее с не меньшим недоумением, чем то, с каким она смотрела на него. — Это ведь ты оставила мне эту фотку два года назад, в кафе. Сделала вид, что «потеряла». — Он выделил последнее слово воздушными кавычками. А Мирай если что и потеряла, так это все слова, которые собиралась ему сказать. Услышанное в очередной раз выбило почву у нее из-под ног. Она ничего не передавала этому человеку два года назад, более того, знать не знала о его существовании в то время. Два года назад, в 2018-м, Мирай была под полным контролем Мори-кай и покорно выполняла опасные и смертоносные задания, возложенные на нее кланом. В той ее жизни уж точно не было места встрече, даже случайной, с Такемичи Ханагаки. И этой фотографии у нее в то время абсолютно точно не было, потому что она даже не знала о существовании Манджиро Сано. Тогда что все это значит? Ханагаки так уверен в том, что это именно она передала ему фото в 2018-м году… А Такемичи тем временем отвел от нее взгляд и устремил его в свою чашку, с чрезмерной внимательностью разглядывая рябь на темной ароматной жидкости внутри. Его пальцы побелели от напряжения и силы, с которой он сейчас сжимал бока чашки. Через миг он нарушил молчание и полные недоумения мысли Мирай: — «Помоги ему». Ты написала это на фотографии. Как будто я без тебя не знал, как будто я без тебя и твоей подсказки не пытался… — Он осекся, покачал головой, сухо шмыгнув носом, и вновь провел по лицу дрожащей ладонью. Глухо продолжил: — Потому что я пытался. Я пытался, пытался его спасти. Я сделал столько… потерял столько… и в итоге все равно… все равно… С этими словами он поднял голову, с болезненной гримасой на лице сложил средний и указательный пальцы в «пистолетик», и, невесело кривляясь, пустил себе воображаемую пулю в висок. А Мирай сейчас смотрела на него расширенными глазами, пытаясь отыскать на бледном лице напротив ответы на свои вопросы. Множество вопросов. Она рассчитывала, что Ханагаки сможет пролить свет на какие-то события в прошлом Майки, поможет ей понять, хотя бы приблизительно, в какой период времени ему могли открыться воспоминания обо всех изменениях его судьбы, о которых он никогда не должен был знать. Но то, что сейчас с такой отчаянной тоской сказал Такемичи, заставило мысли Мирай остановиться и развернуться на триста шестьдесят градусов. — Что? — слабо пролепетала она, вглядываясь в его лицо. Такемичи отвел взгляд, мрачно устремил его в поцарапанную поверхность стола. Поднес к губам чашку и сделал большой глоток кофе, тут же закашлялся. Мирай впивалась в него напряженным взглядом, нетерпеливо дожидаясь, пока он прокашляется и сможет заговорить. Наконец, Ханагаки протер глаза, убирая проступившие от кашля слезы, затем сделал еще один глоток остывающего кофе, уже куда более мелкий и медленный, чтобы смочить раздраженное горло. — Он умер, я знаю это, — едва слышно прошептал он сдавленным, пропитанным болью голосом. — Видел в новостях. Что бы я ни делал, как бы ни пытался все изменить — все зря. Ничего не получается. И теперь, когда я уже опустил руки, когда перестал даже пытаться его спасти… Майки все равно умер. Опять. Мирай просто сидела и молча смотрела на него. Не могла выдавить из себя ни слова. Нетронутый кофе остывал в ее чашке, но о нем она давно забыла. Внутри ее головы будто поселился рой взбудораженных пчел, сердито жужжал и зудел, жаля ядом потрясения каждую ее мысль, крутившуюся вокруг произнесенных Ханагаки слов. — Пытался… пытался все изменить? — наконец с трудом выдавила она онемевшими губами, не в состоянии отвести взгляд от сидящего перед ней поникшего парня. О боги, неужели она ошиблась… А Такемичи угрюмо пожал плечами, по-прежнему не поднимая на нее глаза. Его брови были мрачно сведены к переносице, а пальцы все еще мелко подрагивали. Он собрал их в кулак, сжал с силой, от которой побелели костяшки и шрам на тыльной стороне ладони. — Когда все только началось, я надеялся спасти вовсе не Майки, а свою девушку, Хинату, — признался он, дерганно пожимая одним плечом. — Она погибла, и тогда я впервые смог прыгнуть во времени, чтобы не допустить этого. — Он бросил на оцепеневшую Мирай быстрый взгляд и тихо, невпечатленно фукнул носом. — И то, что ты сейчас вообще никак не отреагировала на слова о прыжках во времени, уже говорит мне о многом. — Мирай ничего не сказала, просто не могла. Продолжала сидеть с прямой спиной, сжав похолодевшие пальцы в кулаки, и не сводила потрясенного взгляда с Такемичи. А он сдавленно сглотнул и глухо продолжил: — Пытаясь спасти Хину, я познакомился с Майки. И он стал… стал одним из самых дорогих моих друзей. И я видел, как рушится его жизнь, с каждым разом все страшнее и страшнее. Два года назад, когда он падал с крыши старого боулинг-клуба, когда его рука выскальзывала из моей, я пообещал ему, что спасу его. Я хотел… так хотел спасти его. Но ничего не получалось. Как бы я ни старался изменить прошлое, в будущем для него все становилось только хуже и хуже. Я пытался, раз за разом, но ничего, ничего не получалось. Майки продолжал страдать и… — голос Такемичи надломился, задрожал на этих словах, — и так часто умирал в будущем, в которое я возвращался. И даже сейчас, когда я… когда я уже окончательно опустил руки, перестал совершать прыжки, перестал даже пытаться изменить его судьбу, он все равно… все равно… — Такемичи зажмурился, закусывая губу и с такой силой сдавливая чашку, что та протестующе скрипнула под напором его пальцев. Мирай не могла больше усидеть на одном месте. Нервы ее обострились до предела. Она резко поднялась, заработав недоуменный и растерянный взгляд от Такемичи, и отошла к раковине, поворачиваясь к нему спиной, чтобы скрыть шок и потрясение на своем лице. Прижала к губам дрожащие пальцы. Она ошиблась. Изначально, она так ошиблась в своих предположениях. — Это был ты, а не я, — едва слышно прошептала она слова, распирающие изнутри ее голову. — Что?.. — с растерянным недоумением переспросил Такемичи, но она сейчас была не в состоянии заговорить и ответить ему. Мирай ошиблась. Похоже, вовсе не она изменяла судьбу Майки своими прыжками в его прошлое. Это делал Такемичи Ханагаки. Из лучших побуждений, из бескорыстного, самоотверженного желания спасти своего друга — но тем самым он лишь еще больше усугублял его страдания. Цветы благих намерений трагичной, ядовитой красотой обрамляли страшную дорогу в то темное место, куда подобные намерения приводили слишком часто. Но ведь они были виноваты оба, в равной степени. Такемичи — в том, что самовольно вмешался в чужую судьбу, пытаясь перекроить ее так, как считал лучшим для Манджиро. Она сама — в том, что в детстве впервые перелила ему свою кровь, по незнанию установив связь между ними и тем самым сделав сознание Майки восприимчивым к пугающему парадоксу, сломавшему его жизнь. И не только его. — Что сделал я, а не ты? — уже более настойчиво спросил Такемичи, и Мирай закрыла глаза, заставляя себя сделать глубокий, успокаивающий вздох. Все еще не поворачиваясь к нему лицом, она опустила голову и машинально нащупала мешочек с бусинами, висящий на ее шее. Огладив их пальцами через плотную ткань, Мирай наконец произнесла очень тихо: — Я тоже путешествую во времени. — Она намеренно проигнорировала его вопрос. Ответ на него таил в себе слишком тяжелое бремя, Мирай знала это по своему опыту. Такемичи молчал какое-то время, а потом сзади раздался его спокойный, почти смиренный вздох. — У меня было такое предположение, — тихо пробормотал он. — Ты ведь была словно призрак. За эти два года я так ничего и не смог разузнать о тебе после той нашей странной встречи в кафе. Даже мой дру… знакомый из полиции не нашел тебя. Но тогда, в том кафе, я ведь случайно прикоснулся к твоей руке, и это было… — он помедлил, подбирая слова, способные описать испытанное тогда ощущение, — было так похоже на прикосновение триггера, но не совсем так, как-то иначе. Видимо, все потому, что ты тоже умеешь прыгать в прошлое. — Такемичи замолчал, но Мирай продолжала затылком чувствовать его внимательный взгляд. Она не помнила этой встречи с ним, и значит, ей еще только предстоит совершить прыжок в 2018-й год, чтобы найти его. Зачем-то. А Такемичи тем временем вновь неуверенно подал голос: — Я впервые встречаю кого-то с таким же умением. На сколько лет назад ты перемещаешься? Мирай наконец нашла в себе силы развернуться к нему лицом, встретила его потухший взгляд, в котором сейчас робко, пугливо начинали загораться первые искорки интереса и оживления. — На столько, на сколько захочу, — ответила она, пожимая плечами, и тут же неосознанным движением коснулась спрятанной под одеждой повязки, когда в заживающей ране мелко стрельнуло тупой болью от этого неосторожного жеста. Такемичи проследил взглядом ее движение, нахмурился, пару секунд разглядывая перевязь, на которой покоилась ее рука, будто только сейчас по-настоящему заметил ее травму. Моргнул пару раз, нахмурился еще сильнее. Но касаться темы ее ранения тактично не стал. Вместо этого озадаченно переспросил: — Как это? Ты разве… разве можешь управлять своими прыжками? Мирай глубоко вздохнула и оттолкнулась от столешницы, к которой прислонялась поясницей. Такемичи почти ничего не знал о путешествиях во времени, и сейчас был не слишком подходящий момент для детального экскурса в историю этого феномена. Но дать ему хотя бы краткое объяснение Мирай могла. Она неторопливо вернулась к столу и медленно опустилась на стул. — Мой дар отличается от твоего, — пояснила Мирай, устремляя серьезный взгляд на растерянно моргающего Такемичи. — Он врожденный, а ты приобрел свой под давлением обстоятельств. Я сама выбираю момент прошлого, в который хочу прыгнуть, и перемещаю во времени свое сознание вместе с телом. Но сейчас все эти детали несущественны. Я искала тебя, чтобы узнать, слышал ли ты когда-нибудь от Майки о некоем «черном импульсе»? Она еще не закончила говорить, а кровь уже отлила от и без того бледного лица Такемичи. В его взгляде мелькнула тень испуга, и уже одно это стало достаточным ответом для Мирай, еще до того, как Ханагаки глухо впечатал в тишину кухни веское, напряженное: — Да. — Мирай затаила дыхание, сверля его взглядом. Может ли Такемичи Ханагаки действительно знать что-то о том, когда у Манджиро впервые проявились опасные воспоминания об изменениях его прошлого? Но не успела она как следует остановиться на этой мысли, как Такемичи тут же нерешительно добавил: — Но какое это имеет отношение ко всему? Майки ведь был просто болен. Мирай внимательно смотрела на него еще пару секунд, затем устало потерла глаза, давя желание горько усмехнуться от этих слов, в которые она сама еще совсем недавно верила, точно так же, как и Такемичи. — Может, он рассказывал тебе что-то… необычное? — осторожно спросила она, медленно отводя ладонь от лица. — Необычное… в каком смысле? — озадаченно уточнил Ханагаки, непонимающе хмурясь. Недоумение в его голосе запустило неприятный холодок по венам Мирай. Ведь уже одно то, что он не понял сразу, какие странности она могла подразумевать, говорило о том, что он скорее всего ничего не знал. Но Мирай все же решила конкретизировать свой вопрос, в надежде, что его разум просто слишком несобран после того, как он едва не отправил себя на тот свет, упившись в стельку. — Что-нибудь странное о своих… м-м… воспоминаниях? Если Майки говорил с ним об этом, он поймет, что она сейчас имеет в виду. Но лицо Такемичи становилось только все более растерянным с каждым новым словом. — Воспоминаниях? — Такемичи в замешательстве почесал затылок, бросая на нее полный недоумения взгляд. — Да не особо. Майки, в общем-то, не из тех людей, кто любит разговоры по душам, к тому же… Он осекся при виде поникшего лица Мирай, обрывая себя на полуслове, и нахмурился еще сильнее. А она быстро поднесла ладонь ко рту, с силой прикусила подушечку большого пальца, чтобы скрыть охватившее ее тяжелое разочарование. Такемичи совершенно очевидно не понимал, о чем она его спрашивает. И это значило, что Манджиро никогда не говорил с ним об этом, не делился с ним секретом своих неправильных, непредназначенных ему воспоминаний. Мирай была так уверена в том, что Ханагаки поможет ей хотя бы приблизительно определить промежуток времени, в котором предстояло отыскать момент пробуждения этих воспоминаний, но сейчас понимала, что ее надежды были ничем иным, как наивным самоубеждением. Ей просто хотелось в это верить. Такемичи неловко прокашлялся, явно смущенный этой угрюмой переменой в ней, и неуверенно проговорил: — Ну, единственной странностью, о которой Майки рассказывал, и был «черный импульс». Иногда он говорил об этой болезни так, будто это не болезнь вовсе, а одушевленное… — Майки не был болен. — Слова почти против воли вылетели изо рта Мирай, и она тут же плотно сжала губы, ругая свою несдержанность. Она вовсе не хотела вдаваться в подробности того, чем на самом деле являлся «черный импульс». Если Ханагаки узнает правду, ему будет очень тяжело жить с этим знанием, особенно учитывая то депрессивное состояние, в котором он и так пребывал сейчас. Мирай прекрасно знала, как ощущается чувство вины за совершенную по незнанию ошибку, которая сломала жизнь дорогому человеку. Удивленный ее словами, Такемичи растерянно смотрел на нее, приоткрыв рот. — Что?.. — хрипло спросил он севшим голосом. Мирай с досадой цокнула языком и отвернулась. — Забудь, — немного резко сказала она, опуская взгляд на свои сжатые на столе пальцы. — Это неважно. Но она уже поняла, что так просто ей теперь от него не отделаться. Такемичи нахмурился, пристально глядя на нее, поджал губы упрямо и недовольно. — Ты что-то знаешь, — уверенно сказал он, с подозрением прищуривая глаза. — Расскажи мне. Мирай угрюмо закусила губу, устремляя на него тяжелый, хмурый взгляд. Вновь машинально потянулась пальцами к мешочку с бусинами на шее. — Послушай, лучше оставь эту тему, — с легким раздражением проговорила она. — Знание не всегда сила. — Эй, — Такемичи всем телом подался вперед, наваливаясь на стол. Его глаза настойчиво искали ее взгляд. — Это явно касается Майки. И это явно что-то важное. Расскажи мне, прошу тебя. Я имею право знать. Мирай молчала несколько секунд, мрачно глядя в его напряженное, взволнованное лицо. Взвешивала все «за» и «против». Такемичи сказал, что имеет право знать, но имела ли она право вешать на этого парня знание о вещах, которые он уже никак не мог изменить? Пускать в его душу грызущее чувство вины, с которым невозможно справиться, невозможно подкупить или договориться. — Тебе это не понравится, — хмуро пробормотала она, но уже понимала, что он не оставит в покое эту тему, пока не получит ответ. — Рассказывай, — приказал Такемичи, и выражение его лица было таким упрямым и настойчивым, что Мирай в конце концов сдалась. Правда будет для него тяжелой. Но незнание иногда бывает еще тяжелее, Мирай убедилась в этом на своем собственном опыте. Она глубоко вздохнула и машинально поднесла к губам чашку с остывшим кофе, сделала глоток, просто чтобы оттянуть момент, дать себе время подобрать правильные слова. Тут же поморщилась от горького вкуса — сахар в свою чашку она так и не высыпала. — «Черный импульс» — не проявление психической болезни, — наконец медленно проговорила Мирай, поднимая уставший взгляд на сидящего напротив напряженного парня. — Это — побочный эффект временнóго парадокса. — Чего?.. Я не… — Такемичи оборвал сам себя, зажмурился и помотал головой, будто это могло помочь внести ясность в его спутанные мысли. — Какого еще парадокса? — Который появился в результате изменения судьбы Майки. Такемичи несколько секунд смотрел на Мирай. Она молча смотрела в ответ. Он моргнул раз, другой, третий. Мирай почти слышала скрип, с которым крутились шестеренки внутри его головы, набирая обороты, приближая миг озарения. Здесь не так уж и сложно было сложить два и два. Она не пропустила тот момент, когда его глаза расширились, и по голубым радужкам тенью начало расползаться понимание, будто чернила, пролитые в чистую воду. — Ты сказала… сказала, это был я, а не ты, — невнятно пробормотал Такемичи, глядя сквозь Мирай невидящим, опустевшим взглядом. А в следующий миг его лицо исказилось от болезненного осознания и ужаса, который это осознание принесло с собой. Он тяжело оперся локтями о стол, запустил дрожащие пальцы в спутанные волосы, нервно вцепился в темные пряди. — Из-за меня… — потрясенно прошептал он. Голос тонкий, ломкий, как у ребенка, который больше всего на свете хочет услышать опровержение своих страхов. К сожалению, Мирай не могла ему в этом помочь. — Это из-за меня, да? Из-за моих прыжков? Это я виноват во всех страданиях Майки. Мирай тяжело вздохнула, опустила глаза, прослеживая взглядом голубые линии вен под бледной кожей своей руки. Она очень хорошо понимала чувства, что сейчас одичавшими псами рвали его изнутри, потому что в ней самой жило зеркальное их отражение. — Не только ты, — мягко проговорила она. — Я тоже виновата в не меньшей степени. Но Ханагаки этих ее слов, кажется, даже не услышал. Он продолжал неверяще качать головой, с такой силой натягивая волосы, что Мирай не удивилась бы обширным залысинам в его шевелюре, когда он, наконец, сможет расслабить пальцы. — Но как… Я не понимаю… Как же это… — сбивчиво шептал он. Мирай сочувственно поджала губы. Он просил рассказать ему правду, но к подобному откровению сложно было подготовиться. Скорее даже невозможно. Ведь как подготовить свою психику к осознанию того, что твои действия, которыми ты надеялся помочь близкому человеку, вместо этого сломали ему жизнь? И она даже не могла предложить ему утешение и успокоение сейчас. Все, что она могла ему дать — лишь еще больше правды, чтобы помочь ему понять, почему все случилось именно так. — У судьбы Майки изначально было свое направление, в котором она должна была двигаться, — тихо проговорила Мирай, с сочувствием глядя на потрясенного парня напротив. — Но вмешательство в его прошлое изменило это направление, сбило с колеи. Каждый раз, когда ты прыгал и изменял события его жизни в прошлом, создавалась новая реальность и новая версия Майки. И хоть Майки и не помнил все эти реальности, но подсознательное знание о них копилось, делая его психику нестабильной и породив «черный импульс». — «Черный импульс»… — пролепетал Такемичи, невидящим взглядом уставившись в одну точку на столе. А затем его глаза вдруг болезненно расширились, остекленели. Он рывком подскочил на ноги, так резко, что его стул с грохотом опрокинулся на пол, а Мирай подпрыгнула от неожиданности. Он устремил на нее почти безумный взгляд наполненных внезапной паникой глаз. — Но Хина… ведь ее судьбу я тоже… с ней тоже может произойти такое? Мирай нахмурилась, обеспокоенная его взбудораженным состоянием, и потянулась было к нему, намереваясь успокаивающе взять его за подрагивающую руку, но в последний момент остановилась. Возможно, прикосновения малознакомого человека — не совсем то, что парню нужно было в таком нервном состоянии. — Нет, — уверенно ответила она. Но, помедлив, все же вкрадчиво уточнила: — Тебе ведь не доводилось переливать ей свою кровь? Ужас и паника на лице Ханагаки на миг уступили место искреннему удивлению. Он одурело посмотрел на Мирай, непонимающе хлопая ресницами. — Н-нет, никогда, — пробормотал он, слегка заикнувшись, и тут же снова нахмурился. — Подожди, при чем здесь это? Мирай поднялась со своего места, обошла стол, избегая любых резких движений, и осторожно подняла здоровой рукой упавший стул. Указала на него Такемичи, который не сводил с нее напряженного взгляда. Он так и остался стоять, и Мирай коротко вздохнула, затем пожала плечами и вернулась к своему стулу. — При том, что подобный парадокс может возникнуть лишь в том случае, если человеку переливали кровь прыгуна, — наконец тихо пояснила она. Помедлив, добавила еще тише: — Именно это и произошло с Майки. Такемичи смотрел на нее с раскрытым ртом. Вслепую нашарил спинку стула и подтянул к себе, не глядя с размаху плюхнулся на него, чудом не промахнувшись. Наконец закрыл рот и облизнул пересохшие губы. — Ему переливали кровь… но кто… это сделала ты? Мирай слабо кивнула, опуская взгляд на свою лежащую на столе руку. Ее пальцы тоже начали мелко подрагивать, будто заразившись этой дрожью от Такемичи, и она поспешно сжала их в кулак. — Именно потому я и сказала, что виновата в такой же степени, как и ты, — тихо проговорила она. Такемичи протяжно выдохнул, поднес руки к лицу и прижал их к глазам, надавил. Несколько секунд молчал, просто шумно дыша в свои ладони. Затем с силой потер ими лицо, вверх-вниз, вверх-вниз. Не отнимая рук, невнятно пробормотал: — Значит, если бы я просто ничего не делал… если бы не пытался так отчаянно исправить столь многое в его прошлом, не изменял бы того, что происходило с Майки, он мог бы быть жив сейчас? — Такемичи наконец убрал руки, открывая покрасневшее от трения лицо и измученные, затянутые блестящей пеленой слез глаза. Едва слышным шепотом пробормотал: — И Хина могла все еще быть со мной… Мирай нахмурилась от его последних слов, прищурила глаза, внимательно вглядываясь в его изможденное лицо. — Я думала, тебе удалось отменить смерть своей девушки? — осторожно произнесла она. Такемичи невесело, болезненно усмехнулся в ответ на ее опасливый вопрос. Тяжело вздохнул, качая головой, отвел взгляд. — Удалось, да, — пустым голосом подтвердил он. — Но Хина… ушла от меня. Полгода назад. Потому что я продолжал пытаться спасти Майки. Она отговаривала меня. Говорила, что я слишком зациклился на этом, перестал интересоваться собственной жизнью. Хината была права. Она всегда была намного умнее и проницательнее меня. Хина в итоге просто не смогла смириться с тем, что я так и не остановился. Не оставил Майки в покое, рискнул нашим с ней будущим, где все были живы и здоровы, не выбрал ее и спокойную жизнь с ней. Если бы только я прислушался к ней… — Такемичи запрокинул голову назад, отчего кадык на его горле напрягся, натягивая кожу. Быстро-быстро заморгал, и Мирай тактично отвела взгляд, чтобы не смотреть, как он пытается сдержать упрямо наворачивающиеся на глаза слезы. — Ее брат, Наото, был когда-то моим триггером и близким другом. И он тоже отвернулся от меня, так и не простил за боль, которую я причинил Хинате. — Ханагаки вновь опустил голову, и когда Мирай посмотрела на него, то столкнулась с воспаленным, наполненным плещущейся через край агонией взглядом голубых глаз. Он смотрел на нее с таким отчаянием, будто в ее лице искал свое оправдание, отпущение грехов, в котором сейчас так сильно нуждалась его душа. Мирай стало даже немного не по себе от этого горящего, почти безумного взгляда. Неужели у нее самой были такие же глаза, когда она впервые услышала о настоящей природе «черного импульса» от Йоричи? А Ханагаки подался вперед, наваливаясь на стол, и удерживая ее взгляд. Почти умоляюще, с жаром зашептал: — Но как я мог остановиться, если в будущем Майки умирал у меня на глазах снова, снова и снова? А в прошлом проходил через такие страшные утраты и испытания. Как я мог просто смотреть на это и хотя бы не попытаться изменить его судьбу, убрать все те страдания и потери, что обрушились на него? Я должен… должен был спасти его! Такемичи впивался настойчивым взглядом в лицо Мирай, так отчаянно, будто хотел одним этим заставить ее понять, зачем он делал все это. Но она и так прекрасно все понимала. Сейчас, глядя на Такемичи, она будто смотрела в кривое зеркало, где отражались ее собственные чувства, которые она испытывала в то самое первое, самое страшное время сразу после смерти Манджиро. У Мирай возникло такое странное, необъяснимое ощущение внутри, чувство, будто с ее глаз кто-то резко сорвал шоры, мешавшие ей разглядеть всю картину целиком. Она так четко видела себя в Такемичи сейчас, в его отчаянном, безрассудном желании изменить судьбу Манджиро, спасти его. Но его ли хотел спасти Такемичи на самом деле? Его ли хотела спасти она сама? Действительно ли они оба хотели спасти Манджиро, а не самих себя? Эгоистично избавить себя самих от той боли, которую причинила им его потеря. Их обоих поглотила нездоровая фиксация на одной-единственной идее: вернуть Майки, спасти Майки, не дать Майки пройти через боль — но имели ли они на это право? Учитывали ли то, что было бы лучшим для самого Майки? Ведь изменяя его прошлое, пытаясь отменить те события, что причиняли ему страдания, Такемичи, сам того не зная, забрал у Манджиро его законное право пройти через ту боль, что ему предназначалась, выдержать ее, справиться с ней самостоятельно — чтобы в конце концов переступить через нее и двигаться дальше. Даже если в конце этого пути Майки не ждало ничего хорошего — он имел право пройти его полностью, свой путь, каким бы он ни был. Но, в надежде уберечь его от вреда, Такемичи отнял у него это право, тем самым не только не оградив его от страданий, но лишь преумножив их. И Мирай была достаточно честна с собой, чтобы признать, что в самом начале, когда идея о возвращении в прошлое посетила ее впервые, она руководствовалась тем же стремлением. Изменить, уберечь, спасти. Вернуть его себе. Вот только это было неправильно. Нечестно по отношению к Манджиро. Потрясенная внезапно сошедшим на нее озарением, Мирай какое-то время просто бездумно сидела напротив Такемичи, невидящим пустым взглядом встречая его, нетерпеливый и лихорадочный. Наконец она моргнула несколько раз, с усилием возвращая свои мысли в реальность, разлепила высохшие губы и едва слышно прошептала: — Возможно… возможно, Майки вовсе не надо было спасать. Ему просто нужно было помочь. Такемичи нахмурился, глядя на нее с недоумением, словно она вдруг заговорила на чужом языке. — Разве это не одно и то же? — мрачно спросил он. Мирай не удивил его вопрос, ни капельки, ведь он был абсолютно закономерным. Она закусила губу, пытаясь отыскать нужные слова, которые смогли бы передать все то, что так ясно открылось ей сейчас. Грань между спасением и помощью была тонким кружевом, воздушным и деликатным, ее едва ли можно было различить. Но она все же была. И Мирай видела ее. — Нет, разница есть, — проговорила она, перехватывая бегающий взгляд наполненного нервной энергией Такемичи. — Надеясь спасти его, ты пытался удалить из его жизни события, которые причиняли ему вред или боль. Ты старался не допустить этого. Ты старался изменить. Но возможно… возможно, тем, что действительно нужно было сделать, это просто позволить Майки самостоятельно пройти все переломные моменты его жизни. Просто поддержать его и быть с ним, помочь выдержать боль, но не забирать ее. Даже… даже если бы для него это закончилось плохо. Потому что он имел право прожить свою жизнь, ту, которая полагалась ему изначально, до появления «черного импульса», до вмешательства в его прошлое. Мирай замолчала, все еще не до конца уверенная, получилось ли у нее объяснить то, что она поняла сейчас. Такемичи молчал, с растерянной задумчивостью изучая ее лицо. Они сидели в тишине — соучастники преступления, непреднамеренно совершенного над дорогим им человеком. Если бы Мирай просто отдала Манджиро свою кровь, но Такемичи не изменял его прошлое — ничего этого не было бы. Если бы Такемичи изменял его прошлое, но Мирай не переливала ему свою кровь — ничего этого не было бы. Но каждый из них сделал то, что сделал. И сейчас они вдвоем застряли на этом корабле, затерявшемся в штормовом море неправильных решений. Такемичи тихо прочистил горло, но ничего не сказал. Хмурился, обдумывая ее слова. Его взгляд, не отрывающийся от Мирай, стал вдруг очень серьезным, задумчивым. Он вглядывался в ее лицо, будто надеялся прочитать на нем ответы, которых она и сама не знала. — Откуда вообще ты знаешь Майки? — вдруг спросил он севшим, тихим голосом. — Кто… кем он был для тебя? Еще один друг Майки задавал ей этот вопрос, и она снова не знала, как правильно ответить на него. Мирай опустила глаза и медленно, осторожно повела здоровым плечом. Объяснить ее связь с Манджиро в двух словах было невозможно, а вдаваться в подробности у нее сейчас не было сил. Поэтому Мирай просто озвучила свою самую главную истину, касавшуюся его, то самое важное, что лежало в основе их отношений: — Я любила его. — Она сделала глубокий вдох, прислушиваясь к ставшей уже привычной боли где-то глубоко внутри. Добавила тише, едва слышно: — Никогда не перестану любить. Мирай не смотрела на Такемичи и не видела, как исказилось новой печалью его лицо. На нем застыло уставшее выражение грусти, измазанной виной и сожалениями. Какое-то время они оба молчали, погруженные каждый в свои мысли. — Но что вообще ты хотела узнать у меня? — сменил тему Ханагаки, поерзав на стуле и выпрямляя затекшие ноги. — Ты ведь не просто так задавала все эти странные вопросы о том, не рассказывал ли Майки мне чего-то необычного? Мирай в нерешительности закусила щеку изнутри, поднимая на Такемичи осторожный взгляд. Она не была уверена, как правильно ответить на этот вопрос. Могла ли она давать этому парню надежду на то, что, возможно, еще не все потеряно и их ошибки можно исправить? Ведь она сама не знала, получится ли у нее, и даже если она сумеет выполнить все нелегкие условия — сработает ли этот план. Хорошо обдумав свой ответ, она осторожно произнесла: — В какой-то момент в сознании Майки могли пробудиться воспоминания о всех версиях его жизни из всех реальностей, которые создавались после каждого изменения прошлого. У меня есть основания полагать, что Майки мог вспомнить вещи, которые никогда не должен был знать. Я надеялась, что тебе могло быть известно, в какой момент его жизни воспоминания, запечатанные внутри «черного импульса», просочились в его сознание. Потрясенный, рваный вдох Такемичи нарушил воцарившуюся после ее слов тишину. Он неверяще покачал головой и севшим голосом пролепетал: — Майки мог все вспомнить? Мирай утвердительно кивнула, поджимая губы. Ханагаки моргнул раз, другой, затем медленно поднес руки к лицу, надавил пальцами на виски. В синеве его радужек ясно отражались все мучительные чувства, что сейчас бурлили в его душе. — Значит, он мог вспомнить все те разы, когда умирал? — с ужасом прошептал Такемичи. — Филиппины… Крышу боулинг-клуба… — Он запнулся, зажмурил веки с такой силой, что вокруг его глаз во все стороны разбежались лучики морщин. У Мирай на миг пересохло в горле от его слов. Она не знала деталей, но прекрасно понимала, о чем только что сказал Такемичи. Манджиро действительно помнил. Ведь несколько дней назад, перед своей гибелью в этом времени, он сказал ей, что это не первая его смерть. Он уже умирал, и он помнил каждый раз. Боль и ужас пронзили Мирай, впились иглами в ее сердце. Как он выдержал это? Где нашел силы, чтобы продолжать жить и уживаться со своей взбунтовавшейся памятью, наполненной воспоминаниями, которых там никогда не должно было быть? Она прожила несколько месяцев, лишенная принадлежащих ей воспоминаний — и это было адом для нее. Майки же жил с непредназначенными ему воспоминаниями, возможно, годами… — Зачем тебе нужно узнать, когда он мог вспомнить все это? — прохрипел Такемичи, вырывая ее из омута мучительных мыслей. Он все еще не открыл глаза. Лицо его было искажено гримасой боли, эхо которой колко звенело сейчас внутри самой Мирай. Против нее было бессильно даже самое мощное в мире болеутоляющее. Должна ли она рассказать ему? Что, если она обнадежит его, но в итоге ничего так и не получится? Такемичи все же открыл глаза и посмотрел на нее, устало, обреченно. В синеве его разбитого взгляда плескалось погасшее небо, и то, что она увидела в нем, помогло Мирай принять окончательное решение. До этого Такемичи сказал ей, что имеет право знать правду, и она открыла ему ее часть. Не станет утаивать и остальное. Он действительно имеет право знать. Мирай прокашлялась и, глубоко вздохнув, заговорила: — Потому что, возможно, есть способ вернуть Майки на изначальную линию его судьбы, ту, которую он на самом деле должен был прожить. То, что произошло с ним сейчас, что происходило с ним в каждом будущем после твоих прыжков — это было не его настоящее будущее. Ход его жизни был нарушен, и все, что происходит сейчас, могло никогда не случиться, если бы вмешательства в его прошлое не было. — И это… можно сделать? — голос Такемичи дрогнул, надломился тонким стеклом на этих словах. Он весь застыл, впившись в Мирай требовательным, заново разгорающимся искоркой жизни взглядом. Она поерзала на стуле, рассеянно потирая раненое плечо. Неопределенно кивнула головой, вспоминая свой последний разговор с Йоричи в убежище Соры, когда они снова и снова обсуждали все, что наставнику было известно о подобном случае в прошлом. — Если у меня получится найти в прошлом тот момент, когда он все вспомнил, и стереть эти воспоминания из его памяти, действие черного импульса должно прекратиться. Майки сможет прожить ту жизнь, которая предназначалась ему с самого начала, совершить все ошибки, которые ему полагалось совершить, и сделать все те выборы, которые он должен был сделать, если бы вмешательств в его прошлое не было. Такемичи резко поднялся со стула, развернулся к ней спиной. Поднял руки и сдавил ладонями свой затылок. Мирай с опаской смотрела в его спину, отмечая мелко подрагивающие плечи. Не поворачиваясь к ней лицом, он хрипло пробормотал: — Но разве это не будет таким же вмешательством в его судьбу? — Нет. — Мирай машинально покачала головой, хоть он и не видел ее движения. — Ведь это будет уже не изменение его прошлого. Если все получится, то это будет… — oна запнулась, мучительно подбирая нужные слова, которые упорно не шли, цеплялись за ее губы. — Это просто вернет Майки на исходную позицию. В ту точку его жизни, что предшествовала появлению «черного импульса». Мирай не стала добавлять, что это все непроверенная теория. Но именно так все и произошло в том случае из архива, о котором Йоричи рассказал ей все, что знал сам. Триггер, потерявший воспоминания о своих множественных версиях, прожил долгую жизнь, которая предназначалась ему с самого начала. Поэтому Мирай выбирала верить, что это сработает и для Манджиро. Такемичи задумчиво потер затылок, от которого все еще так и не убрал руки, ероша уже почти вставшие дыбом волосы. — Откатить все назад… — невнятно пробормотал он. Развернулся и посмотрел на Мирай напряженно, вопросительно. — Значит, это и может стать его спасением? Мирай не отвела глаза, встречая его полный робкой надежды взгляд. Вздохнула. — Почти. — Она поджала губы и опустила глаза, цепляясь взглядом за рассыпанные на столе крошки. После короткой паузы тихо добавила: — Потому что настоящим спасением будет… просто оставить его в покое после этого. Это было единственно верным решением, Мирай знала это. Даже если это означало, что в случае успеха она может никогда больше его не увидеть. Даже если это причинит ей невыносимую боль. Ради Манджиро она готова была пройти через нее. Она найдет в себе силы отпустить его, если в его настоящей судьбе для нее не будет места. Надтреснувший голос Такемичи нарушил ее отяжелевшие мысли: — И ты знаешь, как это сделать? Как убрать эти воспоминания? — Пока что не знаю, — с новым вздохом призналась Мирай. — Но есть человек, который может меня научить. Такемичи издал какой-то непонятный звук, то ли кашлянул, то ли хмыкнул. Постояв еще секунду на одном месте, он вернулся к столу и снова сел, тяжело навалился на столешницу. — Но где… вернее, когда искать этот момент? — Он покачал головой, с выражением глубокого сомнения на лице. — Ведь это могло случиться когда угодно. — Закусил губу, бросая на Мирай осторожный, нерешительный взгляд. — Ты сказала, этот парадокс породил «черный импульс», потому что ты переливала свою кровь Майки? Тогда… не проще ли просто вернуться в тот момент и, ну… — он неловко пожал плечами, — не переливать ему кровь? Мирай вздохнула и отрицательно покачала головой. На самом деле она уже думала об этом. Много думала. Конечно, это было бы проще и могло бы решить все проблемы. Если бы Майки не получил ее кровь, то прыжки Такемичи в его прошлое не привели бы к возникновению «черного импульса». Вот только в этом было одно значительное, непреодолимое «но». — Это произошло еще в нашем детстве, — угрюмо ответила она. — И если бы я не перелила ему свою кровь тогда, он бы умер. — Ты знакома с ним с детства? — опешил Такемичи. — Это долгая история и не для этого разговора, — вздохнула Мирай. — Подожди, но что если… вдруг Майки полагалось у-умереть еще тогда? — Такемичи запнулся, не сумев спокойно выговорить это страшное слово. Взгляд его не отрывался от лица Мирай, а она лишь снова медленно покачала головой. — Нет. Потому что Майки в тот день пострадал из-за меня, а меня в том времени вообще не должно было быть в тот момент. Это был один из моих прыжков в прошлое. Челюсть Ханагаки медленно поехала вниз. Несколько секунд он таращился на Мирай, обалдело хлопая ресницами. — Ты прыгаешь с самого детства? — пролепетал он. И неверяще хмыкнул: — Да что ж такого ты могла натворить, что Майки умер бы без переливания крови? «О, если бы ты только знал», мрачно подумала Мирай, не отводя от его лица тяжелый, угрюмый взгляд, под которым Такемичи как-то смешно съежился и поерзал на своем стуле. — Об этом мы не будем сейчас говорить, — обрубила она немного более резким тоном, чем планировала, и отвернулась. Такемичи смущенно кашлянул, явно понимая, что задел неприятную для своей собеседницы тему. Помолчал, изучая хмурым взглядом ее лицо. Глубоко вздохнул. — Окей, но в таком случае, искать момент, когда Майки мог все вспомнить — все равно, что пытаться найти иголку в стоге сена, — мрачно озвучил он ту самую мысль, что не давала Мирай покоя. Она устало прикрыла ладонью глаза, помассировала переносицу. В висках уже потихоньку начинала зарождаться головная боль. — Потому я и надеялась, что ты можешь что-то знать, — пробормотала Мирай, плотнее смыкая веки. Неожиданный скрип отодвигаемого стула заставил ее подскочить и резко отнять ладонь от лица. Такемичи напротив больше не было, и Мирай в недоумении приподняла брови. Куда он сорвался? Из крошечной комнаты донесся его голос, приглушенно бормочущий ругательства, и торопливое копошение, а через миг Ханагаки вновь появился на пороге кухни. Его прежде бледное лицо неожиданно раскраснелось, в глазах появился новый блеск. В два шага подскочив к столу, он шлепнул по нему ладонью, припечатывая к столешнице до боли знакомую фотографию. Такемичи медленно подвинул ее к Мирай, не сводящей уязвимого, болезненного взгляда с лица Манджиро на ней. — Что, если это и есть ответ? — охрипшим от волнения голосом спросил Такемичи. Перевернул фото, открывая сделанные на обороте надписи, и постучал пальцем по фотобумаге, указывая на них. — Я не мог прыгнуть в эти года, потому что перемещаюсь только на фиксированное количество лет, и не могу этим управлять. Но ты ведь зачем-то указала именно эти даты? Почему именно их? Мирай растерянно покачала головой, закусывая губу. — Я не знаю, — призналась она с досадой в голосе. — Я еще не передавала тебе эту фотографию. Ханагаки уставился на нее, как на ненормальную, задрал брови так высоко, что они почти полностью скрылись под длинными прядями темных волос. Неверяще, криво ухмыльнулся. — В смысле? — протянул он таким тоном, будто ждал, что она в любой момент выкрикнет «Шутка!». — Но ты же сделала это еще два года назад. Мирай тяжело вздохнула, запрокидывая голову назад и закрывая глаза. — Не эта я. Будущая я. — Недоуменный взгляд Такемичи жег ее лицо, она чувствовала его даже сквозь закрытые веки. — Если я не помню этого сейчас, это значит, что я еще не совершала прыжков в две тысячи восемнадцатый год. Но я сделаю это в будущем, чтобы передать тебе это фото. Зачем-то. Чужое прикосновение к ее руке заставило Мирай мелко вздрогнуть и распахнуть глаза. Такемичи тут же отдернул ладонь и зачем-то поднял руки вверх, словно боялся, что без этого она решит, будто он собрался на нее нападать. Мирай разозлилась сама на себя за такую раздерганность. Впрочем, в сложившихся обстоятельствах ее чрезмерная нервозность была, пожалуй, оправдана. А Такемичи, больше не делая никаких попыток прикоснуться к ней, осторожно указал пальцем на фотографию, настойчиво ища ее взгляд. — Что, если именно потому ты и передала мне тогда это фото? — выпалил он, сверкая загоревшимися глазами. — Чтобы сейчас я отдал его тебе? Что, если именно в каком-то из этих годов и скрыт тот момент, когда Майки вспомнил? Ты сможешь прыгнуть в указанные здесь даты? Теперь пришел черед Мирай смотреть на него с открытым ртом. Чем больше она думала об этом, тем более правдоподобной и реальной ей казалась эта идея. Неизвестно, почему она-из-будущего не нашла иного способа передать себе-из-прошлого нужную информацию, кроме как через Такемичи Ханагаки. Но что, если будущая она действительно что-то знала? Что, если это действительно была та самая подсказка, которая была так отчаянно необходима сейчас? Энтузиазм Такемичи был заразителен, и Мирай сама нетерпеливо выпрямилась на своем стуле. Но через миг ее глаза потухли, а сердце болезненно споткнулось. Даже если фото действительно содержит в себе подсказку о том, в каком отрезке времени искать воспоминания Манджиро, это напрямую подводило ее к следующей проблеме, которая блокировала любые дальнейшие действия. — Я… пока что не могу, — удрученно призналась Мирай. — У меня нет триггера. Один удар сердца — и Такемичи резко схватил ее за руку, замер, сдавливая пальцами ее ладонь, уставился на нее взволнованно-выжидающе, нетерпеливо. — Ты что делаешь? — осторожно поинтересовалась Мирай, стараясь не морщиться от его чрезмерно крепкой хватки. Такемичи с отчетливым разочарованием на лице недовольно уставился на их сцепленные руки. Немного ослабил свою хватку на ее ладони, но до конца так и не отпустил. Поднял на ее лицо взгляд, переполненный несочетаемой смесью упорной надежды и разочарования. — Может, я смогу стать твоим триггером? — выпалил он, непроизвольно вновь сильнее сжимая ее пальцы, будто думал, что это сработает, если он ухватится за ее руку как можно крепче. — Именно так это получилось с Наото, через рукопожатие, потому что мы оба хотели спасти его сестру. И в две тысячи восемнадцатом… точно так же это сработало с Майки, когда он спрыгнул с крыши, чтобы покончить с собой, а я успел перехватить его руку. Мирай окаменела от его последних слов, ударившихся о грани ее сознания, отдаваясь внутри ее головы громогласным эхом. Одно дело, знать, что Майки уже умирал несколько раз до этого момента, и совсем другое — неожиданно выяснить, что одна из этих смертей была от его собственных рук. Колючий, давящий ком поднялся в горло Мирай, распирал изнутри, вызывая новое жжение под веками. У нее темнело в глазах при одной мысли о том, насколько же больно должно было быть Манджиро, чтобы он решился своими руками оборвать собственную жизнь… Мирай почти до крови закусила щеку изнутри, отгоняя просящиеся на глаза жгучие слезы, и с огромным трудом заставила себя перевести внимание на смысл только что сказанного Такемичи. — Погоди, Майки что, был твоим триггером? — прошептала она, наконец полностью осознавая услышанное. — Да, — быстро-быстро закивал головой Ханагаки. Невесело хмыкнул. — Сама понимаешь теперь, скольких трудов мне стоило пробиться к нему в последнее время, чтобы запустить прыжок в прошлое, учитывая, что он стал настоящим королем мафиози… — Он наконец отпустил ее ладонь, после чего нерешительно, оценивающе уставился на ее вторую руку. — Давай попробуем еще раз, может другой рукой… Мирай нетерпеливо отмахнулась, отводя его ладонь, которой он уже снова тянулся к ее руке, на сей раз той, что неподвижно лежала на перевязи. Но свою не убрала, осторожно накрыла подрагивающую руку Ханагаки, чувствуя под пальцами шероховатость рубца на тыльной стороне его ладони. — Это так не работает, — мягко пояснила она, заглядывая в его наполненное взволнованным нетерпением лицо. — Триггером не становятся, просто пожав друг другу руки. — Но ведь для меня сработало, — растерянно пробормотал Такемичи, весь поникнув, глядя на нее с недоумением и разочарованием. Мирай покачала головой и убрала свою руку. — У тебя приобретенный дар, я уже говорила. У таких прыгунов, как ты, и триггеров связь хаотичная, спонтанная. Мой же дар врожденный, и с ним все работает иначе. Чтобы я могла перемещаться в прошлое, нужно искусственно установить связь с потенциальным триггером. И ты не можешь им стать, потому что не подходишь по критериям. — Почему не подхожу? — нахмурился Такемичи. Мирай терпеливо вздохнула, напоминая себе, что Ханагаки просто неоткуда знать всех нюансов инициации триггера. Она облизнула пересохшие губы и тихо спросила: — Сколько тебе лет? — Двадцать семь, — отозвался Такемичи настороженно, с еще бóльшим непониманием в голосе. Мирай развела руками, качая головой. — Ты старше меня на два года. А триггером для меня может стать только мой ровесник. Tакемичи фыркнул, будто надеялся, что она шутит. Мирай продолжала смотреть на него серьезно, без тени улыбки на лице, и он нахмурился, выпрямился на стуле. — Серьезно, что ли? — все еще с недоверием переспросил он. Она лишь молча кивнула в ответ. Ханагаки помолчал пару секунд, пожевал губу. Затем глубоко вдохнул, набирая воздуха в легкие. — А если мы все-таки попробуем? — Видя, что Мирай уже открыла рот, он суетливо замахал на нее руками, не давая заговорить. — Нет, ты послушай. Я не знаю, что там за критерии, и почему мой возраст внезапно оказался проблемой. Но что, если это все-таки может сработать? Ведь я тоже прыгун. Вдруг это может сделать меня исключением из этих твоих правил? Мирай открыла было рот, чтобы возразить ему, но тут же закрыла, так и не сказав ни слова. Нахмурилась, задумчиво глядя в лицо взволнованного парня напротив. Она никогда раньше не задумывалась об этом. Возможно ли такое в принципе? Может ли один прыгун стать триггером для другого? Мирай никогда не слышала ни о чем подобном. Однако слова Такемичи посеяли в ней зерно сомнения. Что, если он прав? — Мне нужно позвонить, — коротко бросила она, поднимаясь из-за стола. Мирай пронеслась мимо удивленного Такемичи, на ходу вынимая из кармана брюк телефон. Влетев в ванную, она прикрыла за собой дверь, параллельно набирая номер Йоричи через зашифрованное соединение. Ее руки мелко подрагивали от волнения и нетерпения. Наставник ответил на втором гудке, и Мирай, не размениваясь на приветствия, сразу же выпалила: — Йоричи, может ли прыгун стать триггером для другого прыгуна? Ответом ей было недолгое изумленное молчание. Наставник, вполне ожидаемо, был в шоке от ее внезапного вопроса. Мирай нетерпеливо закусила губу, дожидаясь его ответа. Наконец он прокашлялся и неуверенно проговорил в трубку: — В архивах и базах данных Мори-кай нет сведений о подобных прецедентах. — Мирай уже открыла было рот, чтобы возразить, что отсутствие данных не является подтверждением невозможности такого явления. Но Йоричи опередил ее: — Тем не менее, в теории, это может сработать. — А если он старше меня на два года? — тут же выстрелила новым вопросом Мирай, сама слыша, как звенит от напряжения ее голос. Йоричи ответил не сразу. — Ты ведь сейчас говоришь о Такемичи Ханагаки, верно я понимаю? — Даже не видя наставника, Мирай по его голосу почувствовала, что он хмурится. — Он в курсе, насколько это опасно? Она вздохнула, закрыла крышку унитаза и тяжело опустилась на него, крепче сжимая телефон в пальцах. — Такемичи пока что вообще ни о чем не в курсе. У него приобретенный дар, и он знает о межвременных прыжках чуть больше, чем ничего, — честно ответила Мирай. — Я не говорю, что собираюсь насильно делать его своим триггером, но я хочу понимать, насколько это может быть реализуемо, учитывая, что он не подходит по возрасту. Йоричи молчал какое-то время, размышляя. Мирай ждала его ответа, в нетерпении кусая губы. — Ты же понимаешь, что невозможно определить точно, сработает это или нет. Я никогда не слышал о подобном, но и сказать, что это на сто процентов невозможно, тоже не могу. — Йоричи сделал паузу, во время которой Мирай почти слышала гул его напряженных мыслей. — Ты знаешь, как давно у него проявилась способность к перемещению? — Нет, — ответила Мирай. — Но я точно знаю о его сильнейшей эмоциональной заинтересованности в том, чтобы прыжок удался. Эмоциональная составляющая ведь тоже является важным фактором, не так ли? — Она сосредоточенно нахмурилась, вспоминая все то, что знала о нюансах установления связи между прыгуном и триггером. Затем поспешно добавила пару минут назад обнаруженную деталь, которая могла оказаться весьма немаловажной в этом деле: — К тому же, я узнала, что Майки был его триггером. Йоричи удивленно выдохнул в трубку, и Мирай зачем-то кивнула, будто наставник мог увидеть ее движение. Она вновь устало потерла переносицу, уставившись остановившимся взглядом в замызганную прозрачную дверцу стиральной машины. А Йоричи, пробормотав что-то неразборчивое себе под нос, наконец заговорил с осторожностью в голосе: — О подобных случаях нам неизвестно, это правда, но стоит признать, что многие важные открытия совершаются путем эксперимента. С учетом всего, что ты сказала, в теории это может сработать. В теории, я подчеркиваю это. — Йоричи вновь вздохнул и серьезно добавил: — И этот парень должен очень хорошо осознавать риск, на который пойдет, если он согласится попробовать. — Я понимаю, — тихо отозвалась Мирай. — Спасибо, Йоричи. Завершив вызов, она еще с минуту продолжала сидеть в ванной, думая, думая, думая. Если это окажется возможным, и если Такемичи действительно захочет стать ее триггером, это одним махом решило бы целый ряд проблем. Ведь тогда не придется тратить время на поиски кандидата в триггеры, не придется подвергать опасности жизнь невинного человека. От этой мысли Мирай тут же поморщилась с отвращением к самой себе. Такемичи тоже был невинным человеком. И тем не менее, он уже был замешан в этой истории, более того, имел серьезную мотивацию, чтобы принять участие в этой опасной затее. Конечно, вначале нужно все ему объяснить. Мирай не собиралась принуждать его к помощи и ни в коем случае не стала бы вынуждать рискнуть своей жизнью ради ее хлипкого плана. Сидеть дальше в чужой ванной было глупо. Собравшись с духом, Мирай вышла оттуда и вернулась на кухню. Такемичи нервно расхаживал взад-вперед по тесному помещению, кусая костяшку указательного пальца. Услышав ее шаги, он тут же остановился, вцепился в ее лицо нетерпеливым, требовательным взглядом. — Кому ты звонила? — поинтересовался он немного резковато, но Мирай не обратила на это внимания. В сложившейся ситуации и в его состоянии на некоторую грубоватость она с легкостью могла закрыть глаза. — Я говорила со своим учителем, — без утайки ответила она, подходя к столу. — Учителем? — недоуменно задрал брови Ханагаки. — Человеком, который обучал меня с самого детства, — пояснила Мирай, садясь на стул, который прежде занимал Такемичи. — Он знает очень много о перемещениях во времени, и я хотела посоветоваться с ним насчет твоего вопроса. Такемичи весь замер и, кажется, даже затаил дыхание. Глядел на Мирай, не мигая. — И что он сказал? — спросил он дрогнувшим от волнения голосом. — Смогу я стать твоим триггером? Мирай глубоко вздохнула, набирая побольше воздуха в легкие, и осторожно начала: — Йоричи сказал, что в теории — только в теории — это может быть возможным… — Тогда давай проверим! — тут же выпалил Такемичи, перебивая ее. Оперся ладонями на стол, нависая над ним, нетерпеливо побарабанил пальцами по столешнице. — Что надо делать? Я готов. — Подожди, — твердо осадила его Мирай. — Такемичи, ты совершенно ничего не знаешь об этих вещах. Процедура инициации триггера невероятно опасна. Если что-то пойдет не так, ты можешь умереть. — Он со свистом втянул воздух сквозь зубы, слишком много, и тут же закашлялся. Мирай поджала губы, наклонилась чуть ближе и заглянула в его вновь побледневшее лицо, настойчиво ища его взгляд. — Поэтому я хочу, чтобы мы вернулись к этому разговору немного позже. Это серьезное и ответственное решение, и принимать его ты должен с ясной головой, а не мучимый похмельем. Такемичи шмыгнул носом в ответ на ее слова. Тяжело оторвался от стола, развернулся к ней спиной, зябко обхватывая себя руками. Мирай глядела в его спину с сочувствием и пониманием. Это непростое решение, ему нужно время, чтобы все обду… — Я хочу это сделать, — глухо, но твердо, проговорил Ханагаки, не поворачиваясь к ней. Мирай нахмурилась и недовольно поджала губы. Как бы ни хотела она поскорее решить вопрос с поиском триггера, все равно она не имела права принимать его согласие, пока он в настолько раздерганном и эмоционально нестабильном состоянии. Она открыла рот, чтобы именно об этом ему и сказать: — Такемичи, ты… — Нет, Мирай, просто… просто послушай меня, — снова перебил он ее, вновь разворачиваясь к ней лицом. На нем застыло упрямое, решительное выражение. Голубые глаза были уставшими, но удивительно ясными, осознанными. — Я понимаю, как это все выглядит. Ты, наверное, сейчас думаешь, что я сумасшедший алкоголик, у которого мозги уже давно съехали набекрень. Это не так. Ну, не до конца, по крайней мере, — он неловко пожал плечами, — и я никогда еще не мыслил более ясно, чем сейчас. На мне лежит ответственность за то, что случилось с Майки. Своими необдуманными действиями я сам сделал все это с ним. — Увидев, что Мирай открыла рот, он предупреждающе выставил вперед руку, призывая ее молчать, и покачал головой. — Да, я знаю, что без твоей крови ничего этого не было бы, но ведь ты сделала это, в буквальном смысле спасая жизнь Майки. А вот я прыгал в его прошлое, менял его, просто потому что… потому что мог. Считал, что это моя обязанность. И ошибся. Часть ответственности за все случившееся лежит и на тебе, окей, я не стану отнимать у тебя убеждение в этом. Но в таком случае ты лучше кого бы то ни было должна понять, что я должен исправить это. Если я могу стать твоим триггером, то сделаю это, какой бы большой опасностью мне это ни грозило. А моя жизнь… — Он невесело рассмеялся, затем издевательски-театральным жестом обвел захламленную кухню, и завершил это движение, указывая на себя, будто призывал Мирай полюбоваться его мятой одеждой, всклокоченными волосами и бледным осунувшимся лицом с мешками под измученными глазами. — Мне и терять-то особо нечего. Я самолично просрал все хорошее, что было в моей жизни. — Такемичи шагнул к столу и поймал ее взгляд, ухватился за него, не позволяя ей отвести глаза. — Я понимаю, на что иду. И я хочу это сделать. Это мой долг. А может, и спасение — только теперь уже не для Майки, а лично для меня. Мирай долго смотрела в его лицо, встречая этот решительный, непреклонный взгляд. Такемичи был прав в том, что она понимала, как это: хотеть исправить свою ошибку любой ценой, даже если для себя самого эта цена окажется чрезмерно высокой. Поэтому она глубоко вздохнула и опустила голову, сдаваясь и молчаливо принимая его слова. — Хорошо. — Мирай задумчиво пожевала губу. — Если ты действительно готов на это, то нам придется уехать в Осаку. Провести процедуру инициации здесь мы не сможем. Такемичи весь подобрался и с готовностью закивал головой. Он до сих пор даже не подумал спросить, в чем, собственно, заключается эта процедура, и Мирай покачала головой, не одобряя его окрашенную отчаянием незаинтересованность в собственной судьбе. — Ладно. И есть еще кое-что, о чем ты должен знать, если станешь моим триггером. — Мирай бросила на него тяжелый взгляд, хмуро разглядывая понемногу заполняющееся энтузиазмом лицо Ханагаки. Он еще просто не до конца понял, в какое дерьмо добровольно ввязывается. — Быть рядом со мной опасно для жизни. Такемичи улыбнулся неуверенно, недоверчиво, словно думал, что она шутит. Увидев, что на его улыбку Мирай не отвечает, оставаясь смертельно серьезной, он поджал губы и неловко прокашлялся. — Ну, я тоже часто ввязывался в опасные ситуации, когда нужно было прыгать в прошлое, и… — Это другое, — отмахнулась Мирай, качая головой. — За мной охотится могущественный клан якудза. Такемичи как-то смешно крякнул и тут же попытался выдать этот звук за кашель. Мирай наблюдала это представление, приподняв одну бровь. Последний раз смущенно прокашлявшись, Ханагаки бросил на нее опасливый взгляд и неуверенно спросил: — А что им… ну это… надо от тебя? — Его взгляд при этих словах быстро скользнул по ее раненой руке, но он тут же поднял глаза на ее лицо, будто смотреть на ее травмированную руку было неприлично. Без сомнения, он подумал, что ее ранили в какой-то страшной драке с якудза. Не сказать, что его так явно читаемые мысли были слишком далеки от правды. Мирай медленно выдохнула через нос и поднялась на ноги. — Расскажу тебе обо всем по дороге. Теперь нас двое, и, думаю, придется арендовать машину, чтобы… — У меня есть машина, — быстро отрапортовал Такемичи. Мирай приподняла брови, затем одобрительно кивнула головой. Это действительно было очень удачно. Мори-кай понятия не имели о существовании Такемичи Ханагаки, и она знала наверняка, что ей удалось избежать слежки на пути к нему. Если они воспользуются его машиной, шансы добраться до Осаки незамеченными были очень и очень высоки. — Это отличная новость. — Мирай улыбнулась, наверное, впервые за все время, что прошло с того страшного дня, который навсегда врос в ее память болезненным шипом. — Тогда сможем отправиться, как только ты будешь готов. — Я готов хоть сейчас, — оживился Такемичи, а затем тут же поморщился. — Но прежде, чем отправимся, у меня есть очень важный вопрос к тебе, от которого многое зависит. Мирай вся подобралась, подходя ближе к нему. О чем именно он хочет спросить? Неужели наконец-то его стал больше интересовать весь этот опасный хаос, в который он добровольно ввязывается? — Конечно, — с готовностью ответила Мирай, вопросительно глядя на него. А Такемичи вновь болезненно поморщился и потер пальцами виски, поднимая на нее полный страдания взгляд. — У тебя есть аспирин?

***

— Надеюсь, в итоге всего этого мне не придется обращаться к знакомому директору городского морга, — крайне невпечатленным тоном проговорила Сора Кавасаки, с сомнением разглядывая невнятно пискнувшего от ее слов Такемичи. — А то у меня с ним не самые дружеские отношения. Она небрежно плюхнула на стол объемную сумку и раскрыла ее, являя свету набор хирургических инструментов и разномастных шприцов, заполненную бинтами аптечку, пластиковые пакеты с физрастворами, и портативный автоматический дефибриллятор. Все это она привезла с собой в убежище по просьбе Йоричи, заранее озвучившего ей список необходимых вещей, которые понадобятся для процедуры инициации триггера. Сора была, мягко говоря, не в восторге от предстоящего мероприятия. Мирай тоже, как и ее наставник. Единственным, кто продолжал излучать неуместный энтузиазм, оставался Такемичи Ханагаки, но после этих слов Соры он, наконец-то, немного сдулся, перестав раздражать всех остальных своим излишним оптимизмом. Дорога из Токио в Осаку заняла у них шесть часов, и за это время Мирай постаралась как можно детальнее обрисовать для него всю сложившуюся ситуацию, ничего не утаивая и не умалчивая. В итоге она мысленно пришла к выводу, что у парня либо действительно стальные яйца и нервы, либо он все еще не до конца осознал происходящее с ним. Такемичи на удивление спокойно отреагировал на новость о том, что Мирай раньше перемещалась во времени, выполняя заказные убийства и многое другое по поручению своего приемного отца, и теперь опаснейший клан якудза стоит на ушах, пытаясь вернуть свою сбежавшую прыгунью. Он даже бровью не повел, узнав все детали предстоящей ему неприятной процедуры инициации триггера, хотя как минимум должен был бы напрячься. Мирай после этого решила для себя, что парень все же немного сумасшедший, потому что чем еще можно было объяснить такое удивительное спокойствие. В свою очередь Такемичи рассказал Мирай больше о себе, о том, как и когда проявился его дар, и о своем знакомстве с Манджиро. Кроме этого, по просьбе Мирай он детально описал их странную встречу два года назад. Судя по всему, в тот день Такемичи просто сидел в кафе с братом своей — тогда еще, — невесты, после одного из своих прыжков, изменившего к лучшему будущее всех его друзей, кроме Майки. В том кафе он неуклюже сбил Мирай с ног, заставив выронить книгу, из которой выпала фотография Манджиро с надписями. Мирай тогда поспешно ушла, так и оставив фотографию на полу. Она ломала голову об этом своем прыжке, который ей еще только предстояло совершить. Могла ли она действительно случайно потерять фотографию? Почему-то ей слабо в это верилось. Как и Такемичи, Мирай склонялась к тому, что устроила эту «случайную» встречу с ним вовсе не случайно. Только вот какой была ее цель? За разговорами часы в дороге пролетели незаметно. Такемичи сменил ее за рулем, когда стал чувствовать себя лучше, а Мирай — наоборот, хуже из-за усилившейся боли в плече. Ее рассказ о том, как именно и от кого она получила это ранение, поверг Ханагаки в потрясенный шок и на некоторое время лишил дара речи. К секретному убежищу Соры они добрались уже затемно, и сейчас все четверо собрались в общей комнате домика, разглядывая добытые его хозяйкой медицинские принадлежности. — Якудза ведь точно нас не найдут здесь? — нервно уточнил Такемичи, рассеянно касаясь пальцами чемоданчика с дефибриллятором. Из всего предстоящего им в ближайшие часы его наиболее волновало именно это? Мирай покачала головой, продолжая удивляться его спокойствию перед грядущей опасной процедурой. Сама же она просто места себе не находила. Все ее мысли были только об этом, и страх того, чем проведение инициации может закончиться для Такемичи в случае провала, держал ее нервы в напряжении каждую секунду. А вот Ханагаки об этом, казалось, вообще не переживал. — Тут безопасно, — уверенно ответила на его вопрос Сора. Она сложила руки на груди и склонила набок голову, бесцеремонно разглядывая занервничавшего под ее пристальным взглядом парня. — Я тебя помню, кстати. — По-помните? — заикнулся Такемичи, выпучивая на нее глаза. — Мы с вами разве знакомы? — Лично — нет, — пожала плечами Сора. — Но Майки о тебе частенько рассказывал. Фотки ваши общие присылал, когда-то давно. Он тобой очень дорожил, знаешь ли. К слову, прическа у тебя сейчас получше будет, чем в шестнадцать. Тогда ты на вид был дурак дураком. Руки Такемичи непроизвольно взлетели к голове, нервно ощупывая темные волосы, и он густо покраснел, пробормотав что-то нечленораздельное. Мирай бросила на довольно ухмыляющуюся Сору быстрый взгляд и сделала мысленную пометку попросить ее показать те старые фотографии, которые присылал ей Майки. Она так мало знала о его юности. Сейчас, когда Манджиро не было рядом, Мирай находила утешение в том, чтобы узнать как можно больше о его прошлом, про которое он всегда говорил так скупо и с неохотой. — Так что, может, уже начнем? — предложил Такемичи, когда краска немного сошла с его лица, и нервно сложил руки на груди, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. — Конечно нет, — непреклонно проговорил молчавший до этого Йоричи. — Сегодня мы ничего делать не будем. Вы оба устали после дороги, а у вас, — он кивнул на Ханагаки, — к тому же организм ослаблен после алкогольной интоксикации. — Такемичи на этих словах стрельнул укоризненным взглядом в Мирай, на что та лишь невозмутимо пожала плечами. Йоричи необходимо было знать все о его физическом состоянии перед процедурой, и Мирай не собиралась ничего утаивать, будь Ханагаки теперь хоть трижды неловко и стыдно. — Процедуру проведем завтра. Вам необходимо поесть и как следует выспаться, чтобы восстановить силы. Это крайне важно. На этом все разговоры закончились. Сора проводила Ханагаки в спальню, которую до этого занимала Мирай, сама же девушка осталась в общей комнате с Йоричи. Они еще какое-то время обсуждали все детали предстоящей процедуры, и наставник дотошно выспрашивал у нее все подробности того, что она успела узнать о Ханагаки, его даре, и его связи с Майки, вплоть до самых незначительных мелочей. Предугадать результат инициации триггера в их случае было невозможно. Они собирались нарушить главное правило, которое должно было строго соблюдаться во время этой процедуры. Но совокупность всех факторов, — того, что Такемичи и сам был прыгуном, его эмоциональная связь с Манджиро, и то, что последний был его триггером, — в теории все это действительно могло перекрыть собой самое важное нарушение: несоответствие возраста. Но проверить это они смогут только завтра. За всю ночь Мирай почти не сомкнула глаз, слишком взволнованная, чтобы уснуть. Она боялась за этого парня, ставшего ей искренне симпатичным за короткое время их знакомства, потому что единственная процедура инициации триггера, на которой она присутствовала, была тяжким испытанием. Если с Такемичи что-то случится — Мирай упрямо избегала слова «смерть», даже мысленно, — часть ответственности за это все равно будет на ней, несмотря на его пламенные заверения в том, что это его осознанное и обдуманное решение. Но кроме этого была и другая сторона вопроса, не дававшая ей покоя. Что, если Такемичи выдержит проведение инициации, но это… просто не сработает? Мирай так хотела надеяться на удачный исход. Если ничего не выйдет, поиски триггера могут занять катастрофически много времени… С утра атмосфера в доме достигла апогея нервозности. В общей комнате они обустроили «рабочее» место для проведения процедуры: возле расчищенного стола Сора установила два табурета с глубокими емкостями, в которые должна будет стекать кровь из вскрытых запястий Такемичи. Женщина то и дело бросала обеспокоенные взгляды то на Йоричи, то на Мирай. Сора ничего не говорила, но Мирай хорошо понимала, что ей приходится сейчас наступать на горло многим своим принципам. Ведь она собиралась принять участие в опасной, граничащей с преступной процедуре, в процессе которой мог погибнуть человек. Но Сора осознанно шла на это, рискнув полностью довериться Мирай, и та чувствовала груз ответственности на своих плечах, который слишком сильно давил на нее впридачу ко всем остальным тревогам. Такемичи не выглядел испуганным, разве что лицо его было слишком бледным, когда он забирался на подготовленный для него стол. Поерзав, он устроился на нем настолько удобно, насколько это было возможно. Йоричи тем временем раскладывал все необходимые инструменты на свободной части стола, за головой парня. Сора напряженно наблюдала за ними, стоя в углу комнаты и нервно покусывая подушечку большого пальца. Такемичи неуверенно скосил взгляд на Мирай, прокашлялся. — Ну так это… а кто будет… — он запнулся, глядя, как она четкими, заученными движениями натягивает на руки стерильные перчатки. — Делать надрезы буду я, — отозвалась Мирай, прикладывая усилия, чтобы не допустить норовящую пробраться в голос дрожь. — Из всех присутствующих у меня это получится лучше всего, потому что я привыкла работать с хирургическими инструментами. Такемичи издал какой-то невнятный, сдавленный звук, таращась на девушку со смесью благоговения и испуга. — А… ну да, — робко пролепетал он, шумно сглатывая. — Ты же выросла в клане якудза, у вас там эти штуки обычное дело. После этих слов пришла очередь Мирай удивленно таращиться на него. Йоричи сбоку красноречиво задрал брови, а Сора тихо хмыкнула из своего угла. Щеки Такемичи покрылись легким румянцем, и он сдавленно, неловко кашлянул, избегая смотреть на Мирай, — а до нее наконец дошло, к чему он клонил. Негодующе фыркнув, Мирай легонько пнула его в плечо. — Ты слишком много фильмов пересмотрел! Я вовсе не занималась пытками в клане! Такемичи смущенно крякнул, бросая на нее виновато-растерянный взгляд. Мирай снова возмущенно фыркнула, неверяще качая головой. Йоричи сбоку от нее поднес кулак ко рту, давя невольную ухмылку. Этот дурачок, видимо, решил, что Мирай была каким-то мясником в своем клане, и одним богам известно, какой дьявольский образ уже нарисовало ему его разыгравшееся воображение. Тем смелее — или глупее, тут уж как посмотреть, — он был, все еще оставаясь на этом столе и доверяя свою жизнь в ее руки. — Ну я… просто… — виновато забормотал Ханагаки, вновь бросая на нее смущенный взгляд. — Просто ты сказала, что привыкла работать с хирургическими инструментами, вот я и… — О боги! — воскликнула Мирай, спеша перебить его, пока он не закончил свою мысль. Она уже сама с трудом сдерживала нервный смешок, упорно карабкающийся вверх по ее горлу. — Я разве тебе не сказала? Я ветеринар. Такемичи удивленно открыл рот, тут же закрыл его. Захлопал растерянно ресницами, потом неловко повел одним плечом. — А…тогда, ну… Значит, тебе не привыкать работать с животными? — Сора булькнула подавляемым смехом откуда-то сбоку. Такемичи и сам коротко, нервно хохотнул, поняв, какую ерунду только что сморозил, и тут же попытался выдать этот высокий смешок за кашель. — Ну, тогда я, это… спокоен, что ли? Мирай тихо фыркнула, качая головой. Но этими глупостями Такемичи, сам того не сознавая, неожиданно смог расслабить ее до предела напряженные нервы. Ее руки перестали подрагивать, пальцы уверенно сжались на скальпеле, которым она через несколько минут должна будет взрезать кожу на его запястьях. Несмотря на то, что сама Мирай смогла немного успокоиться, общий градус напряжения в комнате нарастал. Йоричи и Сора застыли каждый на своем месте, не сводя с нее глаз. Никогда прежде Мирай не доводилось делать ничего подобного. В прошлый раз, когда инициацию проходил Юджи, она была лишь наблюдателем. Но сейчас она оказалась единственной, у кого было медицинское — пусть и ветеринарное, — образование, и могла сделать надрезы максимально чисто и наименее травмирующе. Не сказать, чтобы ее это все радовало. Закусив губу, Мирай осторожно отвела руку Такемичи, устраивая ее на столе так, чтобы запястье оказалось точно над подставленной внизу емкостью. Она не могла избавиться от дурацкой, навязчивой ассоциации всего происходящего с древними кровавыми культами и жертвоприношениями. Мирай раздраженно помотала головой, отгоняя эти нелепые мысли. Такемичи не был жертвой, а вот она, похоже, и сама пересмотрела слишком много фильмов. — Я все сделаю как можно осторожнее, но больно будет все равно, — тихо предупредила она, поднося скальпель к его коже. Крепче сжала пальцы, заметив вновь вернувшуюся в них едва различимую дрожь. — Мне к боли не привыкать, — хриплым голосом отозвался Такемичи. Бросил быстрый взгляд на ее сжавшиеся на скальпеле пальцы, затем поднял его на ее лицо, настойчиво ища ее взгляд. — Эй, Мирай. Не переживай ты так. — Он кивнул ей и вдруг растянул губы в широкой, уверенной, удивительно искренней улыбке. — Все будет хорошо. У нас получится. Неожиданно взбодренная его словами и улыбкой, Мирай кивнула в ответ. Она не знала, как у него получается успокаивать ее в такой ситуации, — но у него получалось, и это было самым главным. Глубоко вдохнув и сосредоточившись, Мирай быстрым, выверенным движением сделала ровный надрез вдоль его запястья. Такемичи с тихим шипением втянул воздух сквозь зубы. Кожа податливо разошлась под давлением лезвия, багровые капли робко, а затем все смелее и обильнее начали заполнять рану. Мирай перевернула его руку запястьем вниз, и вишнево-красные капли вязкой, рваной струйкой потекли по коже, влажно ударяясь о дно подготовленной емкости. Мирай обошла стол и, сцепив зубы, проделала все то же самое со второй рукой Такемичи. Сора нервно пробормотала что-то неразборчивое из своего угла. Когда Мирай бросила на нее быстрый взгляд, то заметила, каким бледным и напряженным было ее худое лицо. Затем переглянулась с Йоричи, который молча кивнул ей, подтверждая, что все сделано правильно. Секунды тянулись так же вязко, как и кровь, капающая из вскрытых запястий Такемичи в подставленные под них емкости. Мирай до крови искусала губы, считая удары своего сердца. Сейчас был самый опасный момент, потому что нужно было успеть вовремя остановить кровь, пока не станет слишком поздно. Пропустить этот момент было очень легко. Лицо Такемичи уже было белым как снег, и вскоре кожа начала отсвечивать синевой. Дыхание замедлилось, стало тихим и прерывистым. Секунды разбивались о тишину вместе с алыми каплями, все медленнее стекающими в посудины под его запястьями. — Йоричи? — скрипящим от напряжения голосом вопросительно позвала Мирай. — Еще нет, — так же скованно отозвался наставник, не сводя напряженного взгляда с лица лежащего на столе парня. Его пальцы застыли на шее Такемичи, отсчитывая его пульс. Мирай с силой прикусила щеку изнутри и почти сразу ощутила во рту медный привкус крови. Она с досадой поморщилась, трогая ранку языком — крови вокруг сейчас и без того было достаточно. Сердце все быстрее разгонялось в ее груди, волнение и напряжение сдавливали ее внутренности жесткими тисками. — Мне кажется, уже достаточно, — подала звенящий от напряжения голос Сора. — Еще нет, — натянуто повторил Йоричи, глядя только на Ханагаки. Прошла еще одна, две, три секунды — и глаза парня закатились под дрогнувшие веки, оставляя видимой лишь слепую полосу белка. — Сейчас, — резко скомандовал Йоричи. Мирай подскочила на месте и бросилась к Такемичи, быстрыми, заученными движениями поднимая его руку и туго обматывая запястья заранее подготовленными бинтами. Йоричи проделывал все то же самое с его второй рукой. Они не разговаривали, не смотрели друг на друга, — на счету была каждая секунда, и нужно было скорее остановить кровь. Сора шумно выдохнула, запуская дрожащие руки в свои короткие волосы, и покачала головой с таким видом, будто ее сильно подташнивало. Мирай могла хорошо понять ее состояние: она чувствовала то же самое. Кровь остановилась, но дыхание Такемичи все равно замедлялось, грудь его вздымалась едва-едва, и все реже. Мирай встревоженно вгляделась в его посиневшее лицо. Что-то было не так. Когда через это проходил Юджи, то после остановки крови его состояние начало быстро стабилизироваться. Такемичи же выглядел все хуже и хуже. А потом его грудная клетка остановилась. Сама перестав дышать, Мирай торопливо прощупала пальцами его шею в поисках пульса. Ничего. Ее собственное сердце пропустило удар, провалилось куда-то в желудок и еще ниже. Нет-нет-нет, только не это! Не теряя ни единой секунды ставшего слишком дорогим времени, Мирай живо взобралась на стол, седлая тело распростертого на нем парня. — Дефибриллятор! — гаркнула Мирай, уже складывая ладони в замок на груди Такемичи и с силой ритмично надавливая. Грудная клетка упруго сопротивлялась давлению, пока Мирай, до боли сжав зубы, продолжала делать непрямой массаж сердца, а Йоричи уже подтаскивал к ней портативный дефибриллятор. — Твою мать, — послышался откуда-то сбоку дрожащий голос Соры, но Мирай не обращала внимания ни на кого, кроме неподвижного парня под ней. Нет, нет, нет, этого не случится. Она не позволит своим страхам стать реальностью, не отпустит его, не даст ему уйти. Друг Майки не умрет на ее руках. Пусть только посмеет… — Скальпель, — отрывисто потребовала Мирай, и Сора тут же подскочила к ней, не дожидаясь пояснений, протянула инструмент. Мирай рывком выхватила скальпель из ее руки, одним резким движением вспорола ткань футболки Такемичи, разрывая ее, чтобы открыть доступ к его груди. Йоричи уже взгромоздил на стол чемоданчик автоматического дефибриллятора, и Мирай, не теряя времени, поспешно приклеила электроды к коже Такемичи. Приподнявшись на столе так, чтобы не касаться его тела, она резко скомандовала: — Всем отойти. — И нажала кнопку на стоящем рядом приборе. Дефибриллятор пустил разряд в неподвижное тело Такемичи, и Мирай тут же вновь опустилась назад, возобновляя непрямой массаж сердца. В ее голове стоял оглушительный шум, а зрение сфокусировалось исключительно на парне под нею. Йоричи и Сора что-то говорили ей, но Мирай не слышала их, полностью сосредоточенная только на своих движениях. Ни на что другое ее внимания сейчас не хватало. — Не смей, Ханагаки, — почти прорычала она, склоняясь к его лицу и дважды с силой вдувая воздух в его рот, после чего начала новую серию из тридцати надавливаний. Мышцы в ее руках горели, раненое плечо, о котором она в приливе адреналиновой паники совсем забыла, разрывалось от боли, но она не обращала на это внимания. — Не вздумай умереть тут после всех своих пафосных слов! Дефибриллятор подал предупреждающий сигнал о новом разряде, и Мирай поспешно отняла руки, вновь приподнимаясь над Такемичи. Прибор пустил разряд и в следующий миг удовлетворенно пиликнул, фиксируя возобновившийся пульс. Со сдавленным всхлипом Мирай едва не свалилась со стола, потеряв равновесие от хлынувшего через все ее ослабевшие мускулы облегчения. Йоричи помог ей спуститься на пол, настойчиво говорил ей что-то, но его слова долетали до нее будто сквозь вату. В голове бесконечным ритмом звучало только «живой-живой-живой». Мирай не была уверена, что смогла бы сохранить здравый рассудок, если бы друг Манджиро сейчас умер на ее глазах. Ее щеки были мокрыми от слез, но она даже не осознавала этого. Смертельное напряжение вытекало из ее тела, оставляя после себя зябкий холод и неконтролируемую дрожь. Боль разорвалась в ее перетруженном плече крошечной бомбой, и Мирай глухо застонала, закусывая губу, чтобы заглушить рвущийся из нее всхлип. Такемичи был жив, он дышал, его сердце билось, — но расслабляться было рано, ведь теперь им предстоял второй этап процедуры. — Полный пиздец, — невнятно бормотала Сора, с усилием подтягивая к столу старое кресло, в которое Йоричи осторожно усадил обмякшую Мирай. — Вы сумасшедшие, серьезно. У меня такое чувство, что я оказалась заперта на корабле, полном дураков и безумцев, и теперь не могу сойти. Мирай закрыла глаза, дернув уголком губ от ее слов. Пожалуй, Сора была права: они и впрямь были дураками и безумцами, потерявшими управление кораблем, но все еще упрямо не сдавшимися на милость стихии. Мирай уже почти не фиксировала происходящее, полностью вымотанная произошедшим инцидентом. Она почти не почувствовала боли от иглы, которую Йоричи аккуратно ввел в ее вену, чтобы начать переливание крови. Будто сквозь туман Мирай видела, как ее наставник суетится над бессознательным Такемичи, в чьи вены сейчас обильно перетекала ее кровь, настраивает стойку с прикрепленным к ней пакетом с физраствором, чтобы помочь его организму быстрее восстановиться. Мирай заторможенно моргнула раз, другой, но зрение плыло, предметы и люди растекались неразборчивой массой. У нее болела голова и ужасно хотелось спать. Веки неумолимо тянуло друг к другу, и Мирай перестала сопротивляться, закрыла глаза. Прежде чем провалиться в измученный, усталый полусон-полуобморок, она успела подумать о том, что Такемичи пережил процедуру инициации. Но прошла ли она успешно? Им только предстояло это выяснить.

***

Мирай проспала около двух часов, а когда проснулась, чувствовала себя так, будто ее долго пинали ногами во сне — так сильно болело все тело. Вернее, ей казалось, что болит все тело, потому что на самом деле изводило ее только плечо, но боль в нем была такой сильной, что щупальцами расползалась по всему туловищу. Пока она спала, кто-то успел сменить ее испорченную повязку, — Мирай предполагала, что это сделала Сора. Такемичи все еще спал, и сейчас оставалось только ждать его пробуждения, чтобы попробовать запустить прыжок. Ожидание тянулось бесконечно. Йоричи попытался заставить Мирай поесть, но девушка смогла впихнуть в себя только чашку травяного чая. Она упрямо оставалась в комнате, где лежал Такемичи, и не сдвигалась с места несмотря на все уговоры, ревностно следя за его дыханием. Йоричи и Сора в конце концов махнули на нее рукой и оставили в покое, поняв, что заставить ее отдохнуть все равно не получится. В этом томительном ожидании прошло около часа, и в какой-то момент обустроившаяся на стуле возле кровати Мирай подскочила, напряглась: она увидела, как слабо дрогнули ресницы на бледных веках Такемичи. Дыхание его стало более частым, а через миг он медленно, с усилием разлепил слегка косящие глаза. Голубые радужки были затуманены, взгляд расфокусированный, — но глаза Такемичи тут же нашли ее лицо, остановились на нем. Он осоловело уставился на нее, разлепил пересохшие губы, явно желая что-то сказать, но вместо этого только закашлялся. Мирай поспешно схватила стоящий на тумбочке стакан воды с трубочкой и поднесла к его рту. В комнату одна за другим прошли Сора и Йоричи, привлеченные новым шумом. На их встревоженных, напряженных лицах понемногу начало расцветать выражение облегчения, когда они увидели, что парень наконец-то пришел в себя. — Ты как? — взволнованно спросила Мирай, убирая стакан и оглядывая его обеспокоенным взглядом. Такемичи сдавленно сглотнул, облизнул потрескавшиеся губы, затем несколько раз осоловело моргнул и с усилием сфокусировал плывущий взгляд на ее взволнованном лице. — У нас получилось? — хрипло выдавил он, игнорируя заданный ему вопрос. Мирай поджала губы, встряхнула головой. — Мы еще не знаем, — тихо отозвалась она. — Это станет ясно только после первого прикосновения, которым мы обозначим запуск прыжка. Такемичи тут же начал приподниматься на кровати, опираясь на слабые, подрагивающие руки и морщась от резкой боли в порезанных запястьях. Йоричи торопливо подошел к нему и здоровой рукой помог парню принять сидячее положение. Лицо Такемичи все еще было бледным, но в нем уже не было той болезненной, пугающей синевы. Решительное, целеустремленное выражение заострило его обычно мягкие черты. Поймав взволнованный взгляд Мирай, парень кивнул ей: — Тогда чего мы ждем? — спросил он севшим голосом. А у Мирай будто отнялись ноги. Она совсем перестала чувствовать свои конечности, в горле страшно пересохло от волнения. Мирай так ждала этого момента, но сейчас ей вдруг стало очень страшно. Что, если ничего не вышло? Что, если несмотря на все усилия, у них ничего не получилось? Она сдавленно сглотнула, решительно поджимая губы. Нет смысла загадывать наперед и думать об этом сейчас. Они должны для начала хотя бы попробовать. Мирай шагнула к кровати, возвышаясь над напряженно глядящим на нее Такемичи. Не отрывая серьезного взгляда от ее глаз, он медленно протянул ей подрагивающую руку. Бинт на его запястье уже успел немного окраситься алым — скоро повязку нужно будет сменить. Мирай попыталась сглотнуть высохшим горлом — безуспешно, — и осторожно протянула свою руку ему навстречу. Ее пальцы тоже неконтролируемо дрожали. Для первого теста стоило вернуться в недалекое прошлое, к примеру, во вчерашний день. Даты, написанные на обороте фотографии, навязчиво крутились в ее мыслях, но Мирай упрямо отогнала их. Еще рано, сейчас они просто проведут пробный прыжок. Тишина в комнате стала абсолютной, казалось, в ней даже можно было различить взволнованное биение четырех сердец. Вот он, момент истины. Мирай затаила дыхание, Такемичи — тоже. Сора и Йоричи застыли в стороне от кровати, не сводя с них глаз. Холодные, дрожащие пальцы тронули друг друга, ладони медленно соприкоснулись, смыкаясь в рукопожатии. Прошла секунда. Еще одна, и еще. Мирай сглотнула, сделала запоздалый вдох, повинуясь своим требующим кислорода легким. Такемичи крепче сжал ее ладонь, нахмурился. Она в ответ тоже сильнее сдавила пальцы вокруг его холодной руки. Удар сердца. Еще один. И еще. Ничего. Ничего не происходило. Лишь странный холодок расползался по коже от того места, где соприкасались их ладони. — Может, другой рукой? — неуверенно предложил Такемичи. Но Мирай даже не смогла ему ответить, лишь отрывисто качнула головой, с силой закусывая губу. Не имело значения, какая рука. Первое прикосновение после инициации всегда запускало прыжок. Всегда — но не в этот раз. Разочарование и осознание провала свинцовой тяжестью оседали в каждой клетке ее тела; внезапно озверевшая гравитация навалилась невыносимым грузом на плечи, вынуждая подкашиваться ставшие вдруг такими слабыми ноги. Прикосновение не запустило прыжок. В голове Мирай было так шумно, гулко, и вместе с тем — пусто, словно все мысли поглотил липкий, вязкий туман. Ее разум походил сейчас на притихший зал безлюдного собора: даже эта тишина внутри все равно звенела громким эхом. Где-то сбоку тяжело, с огорченным разочарованием, вздохнул Йоричи. Не сработало. После всего, после стольких усилий, после того, как Такемичи едва не умер — он так и не стал для нее триггером. Несоответствие возраста все же оказалось сильнее всех остальных факторов, на которые она — все они, — возлагали такие большие и, судя по всему, неоправданные надежды. — Неужели… — убито пробормотал Такемичи, упрямо не отпуская ее руку. Протестующе мотнул головой, зажмурился и снова широко распахнул глаза, устремил на девушку перед ним требовательный взгляд. — Ты уверена? Может, все-таки… Но выражение лица Мирай заставило его замолчать. Медленно, аккуратно он выпустил ее ладонь из своих потеплевших пальцев, с такой осторожностью, будто ее рука была сделана из тончайшего хрусталя, который мог сломаться от небрежного прикосновения. Мирай до боли закусила щеку, изо всех сил сдерживая настойчивое, неконтролируемое жжение в глазах. Ничего не вышло. Их план провалился, и теперь ей придется искать другого триггера, снова подвергать опасности жизнь еще одного невинного человека в погоне за призрачной возможностью исправить совершенные ошибки и причиненный вред. Имеет ли она вообще право рисковать жизнью непричастного ко всему этому человека, чтобы искупить вину, собственную и Такемичи? Одобрил бы сам Манджиро подобные действия, предпринимаемые для того, чтобы вернуть его судьбу к ее истокам? — Э-э… — осторожно протянула Сора, разрывая повисшую в комнате удрученную, густую тишину, и настороженно скользнула взглядом по угрюмым лицам вокруг. — Выходит, все было… — Она вовремя остановилась, закусила губу, тактично не произнеся то единственное слово, что сейчас звучало в каждой ноте этого тяжелого, обессиленного молчания. Зря. Все было зря. — Отдыхай, Такемичи, — безжизненным, как у робота, голосом произнесла Мирай. Не дожидаясь его ответа, не глядя больше ни на кого в комнате, она быстро вышла из помещения, торопясь скорее уйти ото всех, пока еще могла сдержать подступающие к глазам слезы обиды, разочарования и бессилия. Она так надеялась, что все получится. Казалось, все складывается так удачно. Ведь Такемичи тоже был прыгуном. Более того, для него самого Майки был триггером. Связь между ними была по-настоящему сильной. Но даже это не помогло. Время кровожадно, но даже получив свое кровавое подношение, оно все равно не сжалилось, не пошло на уступки, не изменило своим застывшим в камне неизменности правилам. Такемичи не смог стать ее триггером, Майки по-прежнему был мертв, по-прежнему заперт в темнице своей сломанной, неправильной судьбы, а Мирай по-прежнему была здесь одна. Без него. Единственной ее спутницей была неутихающая вина за то, что она сама по незнанию приложила руку к тому, чтобы исковеркать жизнь самого важного и дорогого ей человека. С трудом сдерживая колотившую тело дрожь, Мирай прошла на кухню, тяжело опустилась там на стул. Уставилась пустым, безжизненным взглядом в окно, за которым тихо перешептывались молодой листвой деревья. Поспешно утерла со щек предательские слезы, все-таки сорвавшиеся с дрогнувших ресниц. Плечо ныло противной, отупляющей болью. Нужно выпить обезболивающее, но Мирай продолжала неподвижно сидеть на стуле, не находя в себе сил пошевелиться. Заторможенным движением она сунула руку в карман своей толстовки и вынула оттуда мятую фотографию Манджиро. Смотрела несколько секунд на его лицо, чувствуя внутри боль куда более сильную, чем та, что грызла сейчас ее плечо. Вот только эту внутреннюю боль не смогут унять никакие лекарства. С силой закусив губу, Мирай перевернула фото и уставилась тяжелым взглядом на сделанные ее собственной рукой надписи. 2009 2011 2018 Помоги ему Какого черта? Почему она-из-будущего не могла дать себе самой более понятную подсказку? К чему эти бессмысленные загадки? Мирай нахмурилась, чувствуя, как поднимается по ее венам опаляющее раздражение на будущую себя, по какой-то необъяснимой причине не желавшую облегчить задачу для себя самой в прошлом. Если в будущем она знала что-то важное, то почему не дала прямую подсказку? Почему вынуждала их всех продолжать барахтаться в вязком океане загадок и неизвестности? Их неопытная команда из дураков и безумцев все-таки не смогла уберечь свой корабль, — где-то глубоко внутри Мирай казалось, она почти слышит печальный, тоскливый скрип, с которым он неумолимо идет ко дну. Она потеряла счет времени, не знала, сколько просидела на кухне в одиночестве. Но плечо болело все сильнее, и ей действительно было необходимо болеутоляющее. Мирай нужна была ясная голова, чтобы хотя бы попытаться придумать, что делать дальше. Аккуратно спрятав фотографию назад в карман, она медленно поднялась со стула и, шаркая негнущимися ногами, прошла к раковине. Тысячелетняя усталость тяжким грузом давила на ее измученные, поникшие плечи. Мирай вынула из ящика таблетки, закинула в рот две капсулы, одновременно набирая воду в стакан. Сделала несколько глотков, через силу заставляя работать заблокированное спазмом горло. Наверное, лучше всего сейчас будет прилечь и попытаться уснуть. Ей нужно восстановить силы, потому что ночью она так и не смогла сомкнуть глаз, а последние несколько часов были наполнены сильнейшим стрессом, и впридачу ко всему она отдала большое количество крови Такемичи, ослабив и без того потрепанный организм. — Мирай, — позвали ее от двери. От неожиданности она дернулась всем телом, едва сдержав испуганный возглас. Наполовину заполненный водой стакан выскользнул из ее ослабевших пальцев и полетел на пол, рассыпая по светлой плитке прозрачные осколки и разливая воду. Мирай досадливо закусила губу, злясь на свои раздерганные нервы. — Прости, я не ожидал, что напугаю тебя, — виновато пробормотал Такемичи, подходя к ней. Мирай окинула его неодобрительным взглядом. Что ж ему не лежится? Он был все еще очень бледным, тени под его уставшими глазами обрели пугающую глубину. На нем уже была новая футболка. Взгляд Мирай сам собой скользнул к его запястьям, к начавшим сползать окровавленным бинтам на них. — Ты зачем встал? — укоризненно спросила она, опускаясь на пол, чтобы собрать осколки. — Тебе нужно отдохнуть сейчас. — Тебе тоже не помешало бы, вообще-то, — тихо отозвался Такемичи, приседая на корточки и принявшись тоже собирать осколки. — Не надо, поранишься еще, — мотнула головой Мирай. Многозначительно глянула на его запястья. — Хватит с тебя порезов. Такемичи невесело усмехнулся и поднял руку, обращая ее внимание на старый шрам в центре его ладони. — Мне в четырнадцать руку насквозь ножом проткнули. Поверь, этими несчастными стеклышками меня не напугать. — И все равно… — нахмурилась Мирай и тут же тихо охнула. Будто в насмешку, ее собственная рука дрогнула, соскальзывая с особо крупного осколка. Стекло злобно впилось острой гранью в ее ладонь, и Мирай сдавленно зашипела, с раздражением глядя на проступившую в неглубокой ране кровь. — Вот же черт… — сердито пробормотала она. Почувствовав обеспокоенный взгляд Такемичи, Мирай с досадой мотнула головой. — Ладно, наверное, нам обоим лучше не лезть сейчас к стеклу, — сделала она усталый вывод, приподнимая руку ладонью кверху, чтобы кровь не текла так сильно. Мирай качнула головой, указывая на стол. — Садись, сейчас достану аптечку. Заодно и твои запястья тоже перебинтуем, гляди, вон у тебя бинт уже совсем развязался. Говоря это, она бездумно потянулась к его запястью единственной здоровой рукой — уже не здоровой, потому что на ладони теперь обильно кровоточила длинная царапина. Такемичи именно в этот момент вдруг решил развернуть руку, и алая кровь на ее ладони мазнула по красным пятнам на его бинтах, совсем сползшим с пореза на запястье. Мирай невольно вздрогнула от неожиданного прикосновения кожи к коже. Но как только оно — прикосновение — случилось, она вдруг почувствовала что-то очень странное. Словно разряд тока коротко стрельнул из раненого запястья Такемичи в ее порезанную ладонь. Он тоже почувствовал это, судя по расширившимся от удивления глазам. Они уставились друг на друга: настороженно, молча и вопросительно. Еще один разряд, на этот раз сильнее, — от него все тонкие волоски на руках встали по стойке смирно. — Мирай, — взволнованно начал было Такемичи, еще сильнее распахивая глаза. Но продолжить не успел, потому что Мирай перебила его — неожиданным удивленным стоном. Внутри нее нарастало странное, незнакомое давление, оно все усиливалось, будто ее внутренности решили в несколько раз увеличиться в размерах. Больно не было, только неприятно и очень, очень странно. Мирай попыталась отнять свою руку, но с изумлением поняла, что не может оторвать ее от запястья Такемичи, где их кожа пачкалась в крови друг друга из свежих ран. «Время кровожадно», — пронеслась в голове Мирай ее недавняя мысль и тут же потухла. Ее зрение застилал серый туман, под ложечкой свербело и дергало. Такемичи что-то торопливо говорил ей, но она не могла разобрать ни слова. Подавившись воздухом от накрывшего ее понимания, Мирай лихорадочно заставила себя подумать о нужной дате. Все симптомы совпадали с ощущениями, которые она испытывала перед прыжком, — хоть и были во много раз более выражены и неприятны. Неужели все-таки сработало? Сработало? Сработало? Она мотнула головой, торопливо пытаясь сконцентрировать свое внимание и мысли на любом моменте вчерашнего дня, — но в голове настойчиво крутились лишь даты, нацарапанные черной ручкой на старой фотографии. А затем будто кто-то вжал невидимую подушку в ее лицо, и Мирай задохнулась, внезапно ослепнув и потеряв способность дышать. Такого никогда раньше не бывало, но и триггер у нее сейчас тоже был не самый обычный. Однако не успела Мирай даже толком испугаться, как все закончилось. В ушах что-то тихо лопнуло, внутреннее давление полностью исчезло, а воздух вновь хлынул в ее расправившиеся легкие, неся с собой неожиданно интенсивный, химический запах лекарств. Зрение все еще не прояснилось, пол плыл под ногами, и Мирай покачнулась, слепо налетев спиной на какую-то стену и вжавшись в нее, чтобы не упасть, но ее все равно неконтролируемо повело в сторону, и щека вдруг наткнулась на что-то острое. Мирай тихо охнула, машинально поднося пальцы к поцарапанной скуле. Слух оживал, заполнялся множеством голосов и шума. Мирай до сих пор ничего не видела, была полностью дезориентирована и растеряна. Что произошло? Куда она перенеслась? — Доктор Ямамото, вас ожидают в операционной, — объявил через динамик женский голос, и Мирай вздрогнула от этого неожиданного звука. Понимание щелкнуло в ее голове, наконец собирая полную картину происходящего: обрывки разговоров, запах лекарств, это объявление — она была в больнице. Но ради всего святого, почему? В мыслях Мирай даже отдаленно не было никаких больниц во время прыжка. — Вы в порядке? — раздался участливый голос неожиданно близко, и Мирай снова дернулась, едва сдержав дурацкий испуганный писк. Она несколько раз с силой сомкнула веки, и зрение наконец начало проясняться. Перед ней стояла немолодая медсестра, с беспокойством вглядывающаяся в ее бледное лицо. — Да, со мной все в порядке, — поспешно выдавила Мирай, надеясь, что ее оставят в покое, и она сможет сбежать в какое-нибудь тихое место, чтобы привести в порядок свои хаотично скачущие мысли и попытаться понять, что вообще произошло. — О, да ведь это не так, — нахмурилась медсестра, неодобрительно качая головой. Ее обеспокоенный взгляд был прикован к окровавленной ладони Мирай, которую та машинально сжала в кулак и тут же поморщилась от боли, затем скользнул к свежей царапине на щеке. Девушка поспешно отвернулась в детском порыве спрятать царапину, не желая излишнего внимания, и ее взгляд тут же наткнулся на прикрепленную к стене коробку пожарной сигнализации. Именно в нее Мирай и умудрилась влететь лицом. Ну просто замечательно, и нарочно не придумаешь. Ее тело словно задалось целью калечить себя при любой возможности. — Сейчас мы о вас позаботимся, — тем временем улыбнулась ей медсестра. Не слушая никаких возражений, она отбуксировала Мирай в ближайший открытый кабинет и там быстро забинтовала ее ладонь. Затем вынула коробку с пластырями и нахмурилась. — Вот незадача, одни детские остались. Ну да ладно, это даже мило, а после замените на обычный. — И она повернулась к Мирай, держа в пальцах полосочку детского пластыря с динозаврами. Та уставилась на рисунок на пластыре, приклеилась к нему взглядом, забывая дышать. Такой же. Точно такой же пластырь, которым Майки когда-то заклеивал ее царапины, а ведь она уже несколько лет не видела их в продаже. Медсестра аккуратно заклеила порез на ее скуле и дала с собой крохотный пузырек антисептика с ваткой в герметичном пакетике, чтобы позже еще раз обработать рану на ладони, а после этого отпустила. Даже не спросила номер ее страхового полиса, просто с улыбкой пожелала здоровья и быть аккуратнее с острыми предметами. Поблагодарив добросердечную медсестру, Мирай на ватных ногах вышла в коридор, машинально ощупывая навевающий ностальгию пластырь на щеке. Голова гудела и разрывалась от непонимания. Почему она перенеслась в больницу? И главное, в какой год? Откуда-то сбоку неприятной, навязчивой трелью зазвонил чей-то телефон, и Мирай поморщилась от раздражающе громкого звука. А через миг недоуменно уставилась на мужчину, вынимавшего из кармана противно трезвонящий черный телефон-раскладушку. Мирай нахмурилась, озадаченно глядя на мужчину, который уже что-то недовольно бормотал в трубку. Она сто лет не видела таких мобильных. Либо этот человек ярый поклонник старомодных телефонов, либо… Она не могла прыгнуть настолько далеко. Подгоняемая волнением, Мирай заторопилась по коридору, надеясь отыскать хоть что-нибудь, что сможет помочь ей понять в каком году она оказалась. Это было для нее максимально непривычно: всегда, даже в самом раннем детстве, Мирай четко знала, в какое время она переместилась. Сейчас же она не имела об этом ни малейшего понятия и от этого чувствовала себя очень некомфортно. Торопливо шагая по коридору, она оглядывалась по сторонам в поисках календаря или столика с прессой, а в ее голове сталкивались друг с другом примерно восемь тысяч отрывистых мыслей и вопросов. Она все же прыгнула. Значит, Такемичи действительно смог стать ее триггером. Вот только прыжок был крайне странным. Почему не сработало с первого раза? Почему она не переместилась в то время, в которое целилась? Почему не может почувствовать, в каком году оказалась? Раньше внутри Мирай будто работал встроенный в ее организм особый компас, позволявший ей безошибочно определить год, в который она прыгнула. Сейчас же этот компас неожиданно вышел из строя, оставляя ее потерянной и ничего не понимающей. Завернув за угол, Мирай наконец-то увидела то, на что надеялась: у стены стоял автомат со снеками, а рядом с ним — стенд с журналами. Коридор выводил в один из залов ожидания, откуда слышался гомон взволнованных голосов и, кажется, тихие девичьи всхлипывания. Не слишком обращая на это внимание — в конце концов, слезы родственников не редкость в больницах, — Мирай торопливо подошла к стойке с прессой и неуклюжим от нетерпения движением вытянула забинтованной рукой одну из газет. Лихорадочно просканировав глазами обложку, Мирай застыла, оторопело приоткрыв рот. Дата на странице газеты повергла ее в еще большее непонимание происходящего: 3 августа 2006 года. Какого хрена ее занесло в 2006-й год?! Она даже не думала о такой дате! Что за чертовщина вообще произошла? Небрежно запихнув газету назад в ее ячейку, Мирай сделала глубокий, успокаивающий вздох. Ладно. Ладно. С этим они разберутся. Самое главное — она действительно смогла прыгнуть. Возможно, перемещение получилось таким корявым, потому что Такемичи не был идеальным триггером для нее. Но оно все же произошло. Сейчас она вернется в свое время, и они хорошенько обсудят все, что сейчас… Мысль так и осталась незаконченной в ее голове, повисла там надкушенным обрывком, — потому что ее прервал раздавшийся из зала ожидания голос, властно перекрывший все разговоры там. Мирай окаменела возле стенда с газетами, застыла, уткнувшись невидящим взглядом в стену. Ее легкие склеились, выталкивая весь оставшийся в них кислород и отказываясь принимать новый. Этот голос. Не может быть. Этого ведь не может быть? А невозможный, знакомо-незнакомый и одновременно проникающий в каждую клеточку ее тела, голос тем временем продолжал: — Кен-чин всегда держал свое слово. Он не умрет. Не станет так подло поступать. — Мирай поднесла кулак ко рту, впилась в костяшки зубами, чтобы заглушить рвущийся наружу болезненный, переполненный изумлением и шоком стон. Этот голос, в котором еще не осела привычная ей хрипотца, пока еще слишком юный, слишком звонкий — она не могла не узнать его. Ведь именно этот голос шептал ей слова любви через четырнадцать лет в будущем, именно этот голос Мирай так боялась больше никогда не услышать. — Мы ведь дали друг другу обещание, что будем править страной вместе. Так что, ребята, верьте в Кен-чина. Колени Мирай подогнулись, и она тяжело привалилась к стене, в одночасье лишившись всех сил, не в состоянии пошевелиться. Чувствуя себя так, будто в любую секунду может потерять сознание, Мирай расширенными глазами уставилась в сторону скрытого от ее взгляда зала ожидания. Сердце разрослось до невыносимых размеров и трепыхалось где-то в горле, отдаваясь ударами крови в ушах. Мирай разлепила пересохшие, онемевшие губы и попыталась прошептать самое нужное, самое важное в ее жизни имя, но звук умер в ее иссушенном горле. Она не знала, как и почему это произошло, почему прыжок перенес ее именно в этот момент. Но одно стало ясным: их управляемый командой безумцев корабль все же выстоял против шторма, смог остаться на плаву. Вот только Мирай все еще боялась утонуть. Собрав в кулак всю свою волю и мужество, она тяжело оторвалась от стены и на негнущихся ногах сделала первый, нетвердый шаг в единственном верном для нее сейчас направлении.