Поцелуй меня

– Тебя дома не потеряют? – Спустя минуту Дазай уже лежал ко мне лицом. – Нет. – Я не стал поворачиваться. Так его губы оказались бы в опасной близости от моих и, чем чëрт не шутит, могли бы примагнититься. Лучше смотреть вверх и представлять, как звëзды падают на тебя с ночных небес, осыпая серебристым светом. И мечтать. – Ты хороший парень, правильный. Так мне показалось. – Да ладно. – Мне даже стало смешно. – Да. – Он устроился удобнее. – Именно это мне сразу и понравилось. Обернулся, взглянув на него через плечо. И зря… Даже в темноте, отражая лунный свет, его глаза манили своей глубиной. – Думаешь, я большой спец по парням? – Нет? – Усмехнулся, чувствуя плечом его тепло. – Девственник? – Нет. – Ответил просто и спокойно, явно наблюдая за моей реакцией. – Значит, у тебя было… много парней? – Нет, у меня были девушки. – Много? Вот ведь… Ну кто ж такое спрашивает? Скажи ещё прямым текстом: я неуверенный в себе, закомплексованный глупый Чуя, мечтающий о большой и светлой любви. Проверяю тебя, ведь мне хочется надеяться на то, что ты искренен и мы сможем построить нечто большее, чем просто интрижка. И да, я боюсь, ужасно боюсь того, что у меня всё получится, как в прошлый раз… – Много? – Дазай издал странный звук. Он что? Складывает в уме? Или умножает? – Одна, две, пять, двадцать… Не знаю, не считал… Моё настроение сейчас, будто перевернутое через мясорубку, рухнуло на землю и поползло по траве. Эй, стой! Погоди, вернись, сейчас натянем улыбку и сделаем вид, будто не расстроились! Но улыбка вслед за ним тоже превратилась в прямую линию. – Понятно, – выдавил я, не забыв добавить в конце натянутый ехидный смешок. – А вот девушки ещё не было никогда. В смысле той, что girlfriend, не говоря уже о significant one. Такой, чтобы встречаться, проводить вместе время… Не было, нет. – Значит, у тебя ещё не было отношений? Совсем? – Теперь я повернулся к нему. Глаза вновь искали в темноте его взгляд. – Понятно тогда, почему ты бросаешься на незнакомых парней на улице с поцелуями! – Отношения… – Он заложил руку за голову. – Это ведь сложно. Не было необходимости их заводить. Нужно же что-то чувствовать к человеку и желательно что-то такое, отчего бы тебя выворачивало наизнанку. Это серьезно. Обязательства, чувства… – Ты меня сейчас запутал ещё больше. – Почему? – Совершенно не понимаю, что тебе от меня нужно. То ты споришь, что я буду умолять тебя о поцелуях, то намекаешь на что-то серьезное. Просто клубок противоречий. Дазай улыбнулся, заставив меня спрятать смущённое лицо за волосами. – Убей меня, если ты сам не такой. У тебя ведь есть парень, а ты лежишь со мной в  «хрен пойми скольки» километрах от города на пледе. И вокруг никого. И мы можем делать, что захотим… Я облизнул губы и вновь уставился на небо. Облачко пара поднималось над лицом и таяло в темноте. Холодно. Стало ужасно холодно. Не май месяц, как говорит мама. – Вот видишь, – усмехнулся Осаму, вставая и растирая замёрзшие предплечья, – если бы ты был свободен, я бы прижал тебя сейчас к чëртовой матери прямо к земле и не дал бы пошевелиться, пока бы ты не согласился быть со мной. Моим. Всегда, каждый день и час. Забил бы к хренам на наш спор и целовал тебя самым бесстыдным образом целые сутки напролет. Я постучал друг о друга подошвами кед. Цок-цок! Они тоже замёрзли, превратившись в камень. Но от сказанных Дазаем слов по телу побежало вдруг приятное тепло. – Ты не создаешь впечатление серьёзного человека. – Попытался встать, натягивая рукава на пальцы. Спрятал рот и нос в ворот свитера. – По крайней мере, не того, кому можно было довериться. – Почему? – Схватил меня за руку, помогая встать. – Во-первых, твое поведение. Дерзкое и наглое. – Просто отражение твоего. – Дазай отпустил руку. – Ты из состоятельной семьи. Я – нет. И мы – разные. – Вот тут виноват, прости. – В-третьих, посмотри на свой внешний вид. Расслабленная походка, вечно самодовольная улыбка. Хозяин жизни, блин. Привык получать всë, что захочешь. Как вообще человек, изрисованный вдоль и поперек, может что-то знать о серьёзности? Дазай смотрел на меня, как на глупого бездомного котёнка. Не то пожалеть хотел, не то потрепать за ухом. Он что, вообще никогда не перестает улыбаться? Даже когда я пытаюсь поговорить о чём-то настоящем и важном? Это даже обидно! – Посмотри, – он задрал рукав свитера и поднял выше руку. – Да. Изрисованный. Да, каждый рисунок и здесь, и здесь, и даже здесь,  – провел пальцем от шеи вниз, – каждый что-то значит, каждый – история из моей жизни. Я сейчас что-то скажу и надеюсь, ты меня услышишь. – Говори, – сглотнул я, пытаясь рассмотреть хоть что-то в тусклом лунном свете. – Поверь, человек, который сделал хотя бы одну татуировку в своей жизни, теперь знает, что такое навсегда. В моём случае это касается не только рисунков на теле. Увидел тебя и понял, что сделаю всё что угодно, чтобы ты был рядом. Хорошо, что обошлось глупым, как ты его называешь, спором. Но только умник наверху знает, на что я ещё был тогда способен, чтобы не дать тебе уйти. – Звучит красиво. Даже слишком, чтобы оказаться правдой. – Не веришь в любовь с первого взгляда? – Нет. – Ты странный. – Я, вообще, странный. Не ношу брендовую одежду, не делаю туалетных селфи, не лайкаю фотки в  Инстаграме. И это не самые страшные из моих грехов. Дазай вытянул шею, разглядывая меня. – Ты чего так трясëшься? Замëрз, да? – Н-немного, – признался я. – Погоди! – Он собрал контейнеры, сложил их на траве, взял плед, встряхнул и осторожно укрыл мои плечи. – Тогда давай собираться. Осаму подхватил палочки, которыми я ел роллы, швырнул их куда-то вверх, выше своей головы, и поймал после того, как они сделали в воздухе несколько оборотов. Та-тада-тада-дада! Ударив ими по крышкам контейнеров, он воспроизвел самую настоящую мелодию. Поправил коробочки, расставив их вокруг себя полукругом, присел на колени и ещё раз прошёлся, постукивая палочками, по каждой из них в одном ему известном порядке и ритме. Вышло на удивление очень мелодично и благозвучно. – Что это? Вау! – Я подхватил края пледа и подошëл ближе. Его руки двигались так… так… Дазай выдохнул, собрал реквизит и сунул в пакет. Будто и не было только что этого мини-представления. Обернулся ко мне и встал. – Так, ничего. Баловство. – Нет, ты играл! Музыку! И это было… потрясающе! Я даже представил: будь это ударные, а не коробки от суши, вышло бы мозговзрывооглушительно! – Мне нравилось раньше, правда. Руки всё ещё помнят. – Он снова возвышался надо мной большой темной фигурой. – Хорошее было время. У нас даже была своя группа в школе. – Здорово! – Даже был забавный случай, с этим связанный. – Нагнулся, проверяя пакет. – Как то в старший классах классный руководитель нам сказала, что освобождает всех отличников и ударников от учебы до конца мая. Решил, что меня это тоже касается, и не пришёл на занятия. На еë вопрос потом ответил: я ведь ударник? Ударник! Вот и не пришёл! – А она? – А она рассмеялась тогда и не стала наказывать. Так ведь и есть: ударник в нашей группе. И все в школе это знали. Так что выходные я заслужил хотя бы за свою находчивость! – За наглость! – рассмеялся я. – Находчивость! – стоял на своем Дазай. Когда всë было уложено в сумку, я отважился спросить: – А ты где жил в США? – Big apple. – В Нью-Йорке? Вот повезло! – Я бы ни за что не вернулась оттуда обратно. Не-е… Там, конечно, хорошо, но здесь лучше. – Ты точно странный. – А ты нет? – А где ты ещё был? – продолжил я расспросы, игнорируя его последнюю реплику. – Los Angeles, Chicago, San Francisco. – Сказал чисто, без акцента. И явно не умничал, видимо, просто привык называть их именно так, на американский манер. – А я нигде не был, – признался я, опустив плечи. – Правда? – Да. – Вообще нигде? – словно не поверив, переспросил Дазай. – Вообще нигде... – Нам сюда! – Осаму остановился у какого-то высокого, раскидистого дерева и кинул сумку на траву.  – Он все ещё здесь! С ума сойти можно! Тут я заметил что-то большое и темное вверху, на ветвях. – Пойдём! – Он ловко забрался на лестницу, прислонëнную к стволу, и махнул мне рукой. – Я… я боюсь высоты! – Пошли-пошли! – Его силуэт уже скрылся среди голых веток. – Блин! – И я, откинув плед, ухватился за деревянную ступеньку, если её можно было так назвать. Шаг, второй, третий. – Эй, жди меня! – Я уже тут, наверху! – Из небольшого строения над моей головой показалась его рука. – Что это? Домик на дереве? – вцепляясь в неё, пропищал я. – Это целый мир на дереве! – воскликнул он, втягивая меня вверх. – Ой! – крякнул я, неуклюже повалившись на него сверху. Дазай, похоже, только этого и ждал. Упал на спину, обхватывая меня за талию. Я машинально вытянул руки и попытался нащупать ладонями деревянный настил, чтобы оттолкнуться и не упереться носом в его лицо. Но было поздно: мои губы уже скользнули по его щеке и застыли возле уха. Я выдохнул, осторожно приподнимаясь на руках. – Если загадать желание на этом дереве и поцеловаться, оно обязательно исполнится, – стараясь казаться совершенно серьезным, произнес он. Лицо в лицо. Я почувствовал его дыхание на своих губах. Попыталась привстать, опираясь на колени, но застыл, остановленный его сильными руками. – Издеваешься? – хватая ртом воздух, спросил я. – Думал, сработает. – Опять твои шуточки! Боже, мы были настолько близко друг к другу, что мой пульс участился до предела. Кончик носа почти касался его лица. При желании можно было коснуться его губами, не совершая ни одного лишнего движения. И, черт возьми, нужно признаться самому себе: я  уже позволил ему дотронуться до своего сердца. – Ч-чистая правда! – ослабив хватку, ответил Дазай. И я воспользовался моментом, чтобы вскочить, вырвавшись из плена его рук, облокотился о ветхие перила. – И часто ты здесь бывал? – Да, – отозвался он, встав и отряхнувшись. – Часто. Или просто проводил много времени за чтением книг. Или запускал самолётики. Прятался от дождя. – Здесь очень красиво, – выдохнул я, вновь окунаясь в яркие огни ночного города, сияющего внизу. – Да, – согласился Осаму, встав рядом. – Я хочу узнать о тебе больше. – Прижал ладони к подбородку и уставился вдаль. – Значит, узнаешь, – кивнул он. Мы просто молчали, не встречаясь глазами. Долго. Пока меня снова не затрясло от холода. Боясь, что парень захочет меня обнять, чтобы согреть, предложил: – Поедем домой? – Конечно. Поехали. – Ого! – Глянув вниз, почувствовал дрожь в коленях. – Что? – Здесь та-ак высоко! Как теперь спускаться?! Дазай рассмеялся. – Пойду первым, ты за мной. – Он ловко перекинул ноги на лестницу и поспешил вниз. – Бли-и-ин!!! – Я осторожно спустил ноги, развернулся. Задком-задком. Нащупал ступеньку, встал, отчаянно цепляясь пальцами за деревяшку. Меня уже трясло как осиновый лист. – Смотри перед собой и говори со мной. – Хорошо... – Накахара Чуя, вы такой красивый! – Завали! – Ноги отыскивали на ощупь следующие ступеньки и ступали на них. Руки впивались так, что, казалось, дерево сейчас треснет. – У тебя такие аккуратные ручки, тонкие лодыжки и просто божественная шея! – Осаму! Ты м-можешь говорить о чём-то другом?! – О погоде? – Х-хотя бы о ней. – Не бойся, я держу тебя. За твою очаровательную маленькую… – Не вздумай даже касаться её! – Хорошо, я вообще-то про талию говорил. – В д-детстве брат все деревья облазил, я с  ним з-за компанию. Не припоминаю, чтобы было т-так страшно… – У тебя есть брат? – Эм… Да… – Здорово! А у меня никого, только ты! – Мы с тобой просто д-друзья! – Это же круто! Друзья! С утра я был для тебя всего лишь идиотом… – П-прости… – Прыгай, Чу! Последние три ступени сломаны, попробую тебя поймать! – Что?! – От страха руки отказывались мне подчиняться.  – К-как сломаны? – Прыгай! – Аа-а! – завизжал я, зажмуриваясь и отпуская руки. Машинально сгруппировался, но меньше чем через долю секунды уже встретил его крепкие объятия. Дазай держал меня на руках и хохотал. – Б-блин! – понимая, что шутник снова меня провел, выругался я и тоже засмеялся. – Поставь меня уже на землю! Парень опустил меня на траву. И вовремя. Голова уже отчаянно кружилась от запаха его парфюма. Сердце пускалось в пляс. Заворачиваясь в плед и ворча, я отчаянно не узнавал самого себя. Знакомы всего ничего, но в присутствии этого типа мозги сами собой размягчаются, становясь каким-то буйным коктейлем из пластилина и веселящего газа. Нужно с этим что-то делать, иначе не миновать беды! И я потопал к машине, видневшейся в пятидесяти метрах внизу. – Ну что ж, целоваться не будем? – подытожил Дазай, остановил машину возле моего подъезда. Я смерил его испытующим взглядом. – Не будем. – Сказал как отрезал. – Спасибо за вечер. – Чуя? – А? – Я жду твой номер телефона. – Зачем? – Ну, мы же друзья. Вдруг я захочу чиркнуть сообщение своему другу перед сном? – Не могу. Мой парень будет недоволен… Он улыбнулся, прислонив голову к спинке сиденья. Эта его улыбка уже становилась такой привычной и родной для меня. – Да я знаю, что нет у тебя никого! Щëки разом вспыхнули. – Люси разболтала?! – Да, она – находка для шпиона. – Вот коза! – Не сердись, она не говорила напрямую, это был мой обманный маневр. – Ладно, – я увидел мелькнувший силуэт брата в освещенном окне, – мне пора. – Значит, не дашь номер, вредина? – Нет. – Взялся за ручку двери, отворил. Та открылась совершенно бесшумно. Не то, что в старой восьмерке моего брата, матерой, но такой уютной и милой. Там все бряцало – будь здоров. Он купил себе еë месяц назад и любил теперь едва ли не больше жизни. А теперь все никак не мог дождаться, когда получит права. – Чу-уя! – Что ещё? – спросил я, покидая его машину и вместе с ней, казалось, весь тот мир, которому не принадлежу. – Я буду скучать! Улыбнулся и мягко закрыл дверцу. Ничего не ответил. Вдруг проснусь завтра и пойму, что это был всего лишь сон. Просто прекрасный сон, от которого так звонко поёт теперь сердце в груди... Жопочно. С буквой «ш» вместо «ч». Произносится как жопошно. Это слово я придумал только что, когда восстал с кровати. Нет, не встал, а натурально восстал. Как из ада. Со скрюченными пальцами и руками, тянущимися вперед, будто у зомби. Я тут же бухнулся обратно. Не могу встать, хоть кран вызывай. Потому и жопочно. Сначала ненароком подумал на похмелье. Выпил я вчера немного, но вдруг организм так странно среагировал. Голова тяжелая, как чугунок, ломота во всем теле, нестерпимая боль в шее. Першение в горле такое, будто проглотил веник. И знобит. По-настоящему знобит, мощно так. Заставляя подрагивать конечностями и щелкать зубами. Одеялко мое, одеялко, где же ты? Иди сюда обратно… – Ма-а-ам… – Голос слабый, сиплый, словно чей-то чужой. Не мой. Дотянулся до телефона. Семь двадцать. Через десять минут должен прозвенеть будильник. Мама, вероятно, ещё дома и собирается на работу. – Что такое, сынок? Это она. В одежде и с сумкой через плечо. Я увидел её размытое изображение и потëр ладонями глаза. Точно, так и было, они обильно слезились. Вот зараза! Не хватало только заболеть! И почему именно сегодня? – Эй, что случилось? – Мама подошла ближе и села на край кровати. Теперь я видел еë отчетливо. Серый плащ, тонкий розовый платочек на шее, светлые волосы, собранные в пучок. И маникюр! Чтоб мне провалиться, маникюр! – Отлично выглядишь, – просипел я, натягивая одеяло на самый нос. – А ты нет. – Её рука коснулась моего лба. – Да ты ведь весь горишь! Чуя! – Вот блин… – Я попытался прочистить горло и тут же ощутил нестерпимую боль. Тысячи острых игл впивались в гортань изнутри. Кашлянул. Ой. Будто полоснули скальпелем. Кх-кх.. – Лежи-лежи! Я отпрошусь с работы и посижу с тобой. – Нет. – Сейчас вызовем врача! – Не-не-не-не! Мам, ты чего? – Я решительно отвергал такой план развития событий. Только не врачи, бр-рр-р. – Давай так. Тачи сбегает в аптеку, купит какой-нибудь пакетик, чтобы высыпать в чашку и моментально выздороветь. Хорошо? Деньги в сумке, вон там. Хорошо? Со вкусом лимона, апельсина, малины, да любой параши, какая будет, хорошо? – Чуя, это эхо? Или ты сейчас три раза повторил «хорошо»? Похоже, всё серьезно. – Она достала из сумки телефон. – Тачихара убежал на вождение, потом у него занятия. Сейчас принесу градусник, вызову врача. Сынок, ты же пылаешь, как печка! – Не-не, нет же, не-е-ет, – прокряхтел я, пытаясь встать. – Нужно сегодня пересдать зачёт. Куникида-сан будет ругаться. А в  следующий раз когда? Когда? Не-не. А работа? Мне выходить с двух. Работать некому. – Лежи, родной. – Мама похлопала меня по плечу и тут же отвлеклась на телефонный разговор. – Да… Ичиё Хигучи. Да… Все её слова как во сне. Сейчас всем им докажу, что я как огурч…огур… огр… Комната закружилась перед глазами и я рухнул на кровать. Точнее рухнул без сил под сдавленный мамин вскрик. Единственное, что успел заметить, это собственное отражение в зеркале. Бледное тельце в черной майке, черных трусах и с рыжими спутанными волосами. И глазищи! Красные глазищи, доставшиеся мне явно от дальнего родственника-вампира. Маленькие, окруженные припухшими веками толщиной с палец. «Кто это? Кто?» – крутилось в голове, пока я, с трудом проглотив таблетку, лежал и ждал, когда она подействует. Бормотал что-то про зачёт и, кажется, про Дазая. Потому что когда мамины руки гладили меня по спине, его изображение скакало передо мной, как в безумном балагане. Приближаясь, отдаляясь. Приближаясь, отдаляясь. Я тянулся к нему, он улыбался, но каждый раз приближаясь ко мне почти вплотную, отлетал на несколько шагов назад. И от этих мельканий перед глазами меня тошнило. Снова и снова. Сильнее, сильнее. – Сейчас вырвет… – Ой, Чуя, принесу тазик, – сорвалась мама. Фу, ну и ужас, а этот горький привкус. Буэ-э. Кажется, эта мерзость была у меня теперь даже в носу. – Это от температуры, – раздался через какое-то время чей-то строгий голос над головой. Рядом со мной стояла женщина в синих бахилах поверх малиновых сапог.  – Сорок? Плохо сбивается? Сейчас посмотрим. Я присел, откинувшись на подушки. Надо мной склонилась врач. Орлиный клюв, поддерживающий очки с толстыми стеклами, маленькие щелки серых глаз, тонкие губы, сжатые в напряжении. И стетоскоп, хищной змеей метнувшийся к моей груди. Отогнул одеяло, вложил все оставшиеся силы в то, чтобы выпрямиться. Рука со стетоскопом замерла возле моей шеи. Женщину явно беспокоило то, что она видела. Что там? Что вы там разглядываете? А? Опустил глаза и скривился. Несколько противных красных прыщиков с желтой прозрачной головкой. Один, два. Ерунда. Просто прыщи. С кем не бывает. Ну же, слушайте лëгкие и проваливайте. Я – живее всех живых! – Понятно, – вздохнула врач и приложила ледяной стетоскоп к моей груди. Что? Что ей понятно? Ух, как холодно! Хватит в меня тыкать этой штукой. – Дышите. Да, дышу я, дышу! Иначе давно бы сдох. С такой-то слабостью. Мне бы приле-е-ечь… Кажется, погорячился. Немного отдохну и буду как новенький… – Спиной. Так. Так. – Через полминуты: – Легкие чистые. Одевайтесь. Я опустил пылающую голову на подушку и дрожащей рукой натянул одеяло, трясло ещё сильнее. – Ветрянка. Чистой воды ветрянка. – Пробормотала что-то под нос. – У взрослых переносится гораздо тяжелее. – Она уже что-то писала на листочке, разговаривая с мамой. До меня им явно не было и дела. – Волдырей станет больше. Грудь, спина. Ни в коем случае не расчесывать. Купите краску Кастеллани, обрабатывайте, она хорошо подсушивает. Это от температуры, – женщина выдавала невнятные каракули один за другим, – это в горло, это от кашля, это ацикловир, закладывайте тетрациклин… Список крутился у меня в голове нескончаемо долго. Слова отражались от стен и больно били в висок. Бам-бам! Кто-нибудь прекратите это. А? Проваливаясь в сон, я что-то пролепетал про «позвоните Люси, что не смогу прийти на работу» и закрыл глаза. Не знаю, сколько прошло времени, но когда открыл глаза снова, солнце стояло высоко и явно собиралось прожечь мне сетчатку. – Выпей, – попросила мама и сунула мне в рот какой-то яд. Послушно приняв свою горькую долю, я проглотил гадость. Упал на подушку. Но родительница не сдавалась. Подошла с другой стороны и принялась что-то брызгать мне в рот, оттягивать веки и выдавливать туда мазь. – Хватит. – Не чеши, – перехватила мою руку. – Теперь станет лучше, вот увидишь. Кушать хочешь? – Бе-е-е. Нет. – Ох, ну ладно. Я в аптеку. Скоро вернусь. – Ага. И снова провалился в сон. Сумбурный, резкий, мелькающий картинками. И опять про него. Сны о новеньком, похоже, были так же навязчивы, как он сам. Его голос, весëлый смех. Сначала шум были тихим, звучал из отдаления, потом стал громче, ещё громче. – Проходи, – донесся из прихожей мамин голос. – Большое вам спасибо, Хигучи-сан! Ой… – Не стоит, Дазай-кун. – Он звучал уже у дверей моей комнаты. Резко спохватившись, я натянул одеяло на глаза. Нет! Нет! Нет! Она не могла так со мной поступить. – Чуя, будет очень рад. – Если бы знал, принёс бы цветов, апельсинов, не знаю… Что ему сейчас можно? – Температура только спала. Не знаю, надолго ли. Думаю, кроме внимания пока ничего не требуется. Стучи, не стесняйся. – Уютно у вас. – Его голос прозвучал очень бодро. И… вежливо. Вот ведь хитрый лис! Интересно, если притворюсь спящим, он поверит и уйдет? Тук-тук-тук. Дверь распахнулась настежь. – Чуя, ты как? – Мама приблизилась к моей кровати. – Тут к тебе Дазай пришëл. – Села на край, поставила на тумбочку какой-то бутылек. Наклонилась к моему уху. – Мог и познакомить со своим мальчиком, тихушник... Мальчиком? Ха! Я сделал над собой усилие и выглянул в щёлку между одеялом и подушкой. Мальчик стоял на пороге комнаты. Стройный, красивый, высокий. Причесанный!!! Пресвятые угодники! В чёрной водолазке, скрывающей его татухи вплоть до самых ушей и подчеркивающей линии крепких рук и идеального пресса. Стоял, навалившись на косяк, и обеспокоенно поглядывал в мою сторону. Даже лоб наморщил. Чëрт! И как она хочет, чтобы я предстал перед ним в таком виде? С опухшими веками, с гнездом на голове? Надеюсь, мама хотя бы тазик с блевотиной прибрала… Мама-мама, как же ты могла… – Я сплю, – жалобно пропищал я из своего укрытия. Накахара, думал ли ты, что он поверит и это заставит его отступиться? Уйти? После такого-то идиотского отмаза? Конечно нет! И вот уже чей-то приличный вес сдавил край моей кровати. Рука несмело опустилась на мое вспотевшее плечо, передавая тепло и через толстый слой одеяла. Терпкий запах парфюма распространился по комнате и добрался даже до моего носа. Замер. Перестал дышать. – Буду на кухне, – пропела мама и едва не вприпрыжку побежала прочь. – Давай вылезай, – хрипло произнес Дазай, когда за ней закрылась дверь. Ты попал, Накахара, попал! Лучше помереть прямо сейчас, чем показаться ему в таком виде. Откинуть копытца. Дать дуба. Почить вечным сном. Испустить душу. Блин-блин-блин-блин!!!