Поцелуй меня

— Нет. — Сел к нему спиной. Страшная и пугающая мумия из одеяла. — Гюльчатай, открой личико, — нежно пропел Дазай, прихихикивая. Мне было чрезвычайно интересно, как же он смотрится в моей небольшой комнате с цветными обоями. Сидя на персиковых простынях, рядом с большим шкафом с немного девчачьими книгами на полках от любимых авторов: Адлер, Романовой, Купыревой, Эсс, Логвин. Где-то там позади, конечно, притаились коллекционные издания Стивена Кинга, Эдгара Алана По, серия «Чистильщики пустошей» и учебники по квантовой физике (шучу, по грамматике перевода). Но их трудно было заметить за целой батареей романтической прозы в ярких обложках. Выглянул, стараясь зацепить картинку лишь краем глаза, но Осаму даже не собирался двигаться. Он не интересовался окружающей обстановкой. Сидел, сложив руки на груди, и смотрел прямо на меня. Чëрт! Отвернулся, спрятав голову в плечи и потуже закутавшись в спасительный конвертик из постельного белья. — Дазай, говори так. Поворачиваться я не буду. Не смогу показаться тебе в таком виде. — Ну. — Дазай придвинулся ближе. — Я парень не из пугливых, от страха не обделаюсь. — Вот черт… — Именно! — Он даже хрюкнул от смеха. — Сегодня всё ещё хуже, — всхлипнул я. Чтобы показаться постороннему человеку, мне бы понадобилось принять душ, расчесаться, почистить зубы и одеться. А тут он — всецело захвативший мои мысли наглец! Ни за что не повернусь! — Слушай. Твоя мама сказала, что у тебя ветрянка. Значит, завтра ты будешь выглядеть ещё красивее. Послезавтра — просто супер. Так что покажись лучше сейчас. — Его голос приблизился. — Я хоть и в детстве болел, но помню. Ощущения не из приятных: вся башка в зелëнке, все лицо, все тело. Дядя надевал мне на руки носки, чтобы не расчëсывал волдыри. А они, между прочим, были вообще везде — во рту, в носу, в глазах и ещё кое-где… — Ой, — скривился я. — Меня что, ждёт то же самое? — Не знаю. Взрослые переносят её тяжелее. Принимай все лекарства, которые назначили. И ещё антигистамин, чтобы меньше зудело. — Я пока не чешусь. Вообще ничего не помню, что было с утра. Проснулся уже с температурой. Башка — квадрат. — Сыпь уже есть? — Немного… — Намазал? — Нет ещё. — Давай помогу. — Его пальцы вмиг оказались на моем плече. — Нет! — вскрикнул я, прячась под одеяло. — Только не это! — Чу-у-уя… — Голос Дазая, глубокий, спокойный, наполненный приятной хрипотцой, заполнил все пространство вокруг меня. — А? — робко отозвался я. — Это же я. — Снова положил руку на плечо. — Ну, не бойся. — И? — Для меня это ничего не меняло. До него в эту комнату вообще никогда нога мужчины не ступала, кроме идиотов дружков братца, разумеется. — Я знаю тебя всего-то ничего! Дазай хмыкнул. Его ладонь уверенным движением прошлась от моего затылка к копчику. Ещё раз. Он меня гладил. Гладил! Вот упрямый и наглый тип. Ммм… — Эй, Чуя. Я же помню тебя красивым, не стесняйся. — Ну да. — Тогда, в автобусе. — Он убрал руку. — Увидел и не мог оторвать глаз. Силой воли заставлял себя отвернуться и вообще не соображал, что делаю. Взгляд упорно снова и снова возвращался к тебе. — Дазай прочистил горло. — Такой хрупкий, маленький. Тоненькие плечики, аккуратные пальчики с ногтями, покрытыми чёрным лаком. Рыжие волосы, надменно вздернутый вверх подбородок, глаза, прожигающие презрительностью и освещающие все вокруг. Светлые, яркие. Такие, что я оглох, ослеп и вообще забыл, где нахожусь. Этот парень, похоже, был серьезно настроен выиграть этот дурацкий спор. Я обернулся, чтобы убедиться, что он не читает по книге, и вдруг встретился с ним взглядом. Дазай сиял ярче новогодней елки. Сидел, пялился на меня и улыбался, закусив губу. Странное чувство, но мне почему-то захотелось ему поверить. А вдруг? Вдруг всё правда? Вдруг он со мной искренен? Что, если довериться этому парню, открыться? Вот так, как я сейчас показывал ему своë лицо с опухшими веками, недоумевая, почему мне всегда рядом с ним так легко. Мгновение, и этот прекрасный момент исчез так же быстро, как снежинка, упавшая и растаявшая на ладони. Хлопнула входная дверь. — Тачихара… — произнëс я, втягивая носом больше воздуха. — Твой брат? — разглядывая мое лицо, спросил Дазай. — Ага… Мне даже показалось, что температура тела моментально взметнулась до точки кипения. Шаги, копошение, и через секунду взбудораженный Мичидзо уже стоял на пороге моей комнаты. Его яркие глаза сначала сузились, потом угрожающе распахнулись при виде незнакомца, кадык заходил ходуном. Когда пальцы брата стали медленно сжиматься в кулаки, из кухни послышались мамины шаги. Но Осаму, явно не растерявшись, встал и направился к вошедшему. — Дазай, — протянул руку в приветствии. Я представил самое худшее, на что только был способен Тачихара, и сжался от страха. Но тот, не удосужившись даже захлопнуть раскрытый от удивления рот, пожал руку парня и процедил сквозь зубы: — Тачихара. — Очень приятно! — добродушно заметил Осаму. Наверное, ещё и улыбнулся. Этого я не видел, Дазай стоял ко мне спиной. — Так, всë, мальчики. Хорошо, что вы познакомились. — Это вступила мама. Её руки крепко ухватились за локоть брата. — Чуя заболел, у него ветрянка. Дуй в свою комнату! Здесь теперь карантин. Давай-давай! — Э… это… — Мичидзо поднял руку, не сводя глаз с парня. — Пойдем. — Тон мамы, улыбающейся своей самой вежливой улыбкой, стал вдруг строгим и безапелляционным. Она дёрнула Тачихару за руку и закрыла дверь. В комнате воцарилась тишина. Фу-ух… Аж от сердца отлегло. Надолго ли? Из коридора слышалось приглушенное бурчание Тачихары. — Мне показалось или твой брат сильно не в духе? — спросил Дазай, присев рядом. — Да. Я ему даже дал прозвище — Боевик. — Это он из-за меня так нахохлился? — рассмеялся Осаму. — Он мне вместо отца, не удивительно. — Я устроился удобнее на подушке. — Защищает. Так что… если ты меня обидишь, тебе не поздоровится. — Ух. — Дазай поправил одеяло и улёгся прямо поверх него, вытягивая ноги. Теперь его голова лежала на подушке рядом с моей. — Уже начинаю бояться… — Да ну! — Ага! Вы ещё так похожи, просто ужас. Особенно в гневе! Эти глаза и… пар из ноздрей! — Мы — двойняшки. И вовсе не похожи. Даже два яблока с одного дерева никогда не будут одинаковыми. — Вот в чëм дело! — Он снова рассмеялся. — Двойняшки! — Да-а. Не повезло так не повезло! — Ко мне вернулось смущение. — Кстати, классная водолазка. В ней ты не такой уж… расписной. Даже прилично выглядишь. Но снова такой же тощий, каким показался мне в первый день. — Спасибо. Старался. Знал, что тебе понравится. И постараюсь не обидеться на расписного. — Ой, прости! — Тебе прощается. — Поднял вверх свои длиннющие ножищи в черных джинсах. — Смотри, какие у меня носки! Пришлось привстать. На ногах новенького красовались забавные белые носки со скумбриями. — Веселенькие! — Да! Они, кстати, счастливые! Мне в них всегда везет. Вот, тебя встретил. Экзамены сдавать тоже в них пойду. Я с улыбкой уставился на него. — И ты веришь в такие вещи? — Конечно. — Дазай посмотрел на меня с недоумением. — А ты разве нет? У меня ещё есть пьяная футболка и рубашка-равзратница. В них… — Нет-нет! Даже не рассказывай!!! Не хочу это слышать! — Хорошо. — Кажется, он даже покраснел. — Уже молчу. Соединил указательный палец с большим и закрыл рот на воображаемый замок. — Как ты, вообще, здесь оказался?! — подскочил я. Странно, что этот вопрос не сразу пришел мне в голову. — Я… — Он взял мою руку в свою и принялся гладить каждый пальчик. От растерянности у меня не осталось сил, чтобы сопротивляться. Смотрел на наши руки как завороженный и не двигался. — Пришёл в универ. Соскучился. Ждал. А тебя всё нет и нет. Ни к первой паре, ни ко второй не пришëл. И знаешь, что интересно? — Что? — В твоей группе никто не знает твоего номера телефона. — Сказал серьезно, отставив на миг игривость. — Ммм… — Тугой комок из переживаний застыл где-то в груди. Теперь он знал. Был в курсе. И того, как ко мне относятся, и того, как называют за глаза. — Оказалось, что ты ни с кем не общаешься… И кроме прочего, тебя называют странным. — Тебя это насторожило? — Скорее удивило. Это же и правда странно, Чуя. — Дазай отпустил мою руку и повернулся на бок. Его глаза теперь изучали мое лицо. — Ты клёвый, весёлый, не замкнутый. Одеваешься со вкусом, ведëшь себя адекватно. С тобой интересно и весело. Ты добрый. Хотя тебе палец в рот не клади, руку по локоть откусишь. Почему же так вышло, что стоишь в своей группе особняком? — Ну… — Я уставился в потолок. — Я же не конфликтую ни с кем. Меня не задирают. Значит, все в порядке. Подумаешь, не нашëл близких друзей. Не обязательно же всех сразу к себе в душу пускать. — Тебя… не обижают? Я выдохнул. — Сейчас уже нет. — Поправил одеяло, натянув до самых ушей. — Одно время пробовали обзывать, но наткнулись на мое сопротивление. Огрызался в ответ, поэтому, думаю, всё не зашло далеко. Я не отщепенец, просто… — Ну, а сначала? На первом курсе? Ты же не вступал в конфронтацию с ними с первого дня? — Нет. Я… просто наблюдал вместо того, чтобы выбирать себе кандидатов в друзья, а потом, когда они все разделились на группы, уже не старался понравиться, чтобы не лезли. — Не обязательно же дружить со всеми, можно хотя бы общаться… Я с силой сжал одеяло. Легко ему говорить! — Не знаю, Дазай, не знаю! И мне тоже от этого плохо! Как я могу объяснить это тебе, если даже самому себе не могу?! — Вцепился зубами в заусенцы на пальце. — Я не страдаю от этого. Пусть, так вышло, теперь стараюсь не замечать. Мне хватает и того, что могу перекинуться парой слов с… с… с некоторыми! — Понял тебя. — Он ухватил меня за кисть, не давая вгрызаться в собственные пальцы. — Всё-всё. Не будем больше об этом. Я просто удивился, что никто не может мне подсказать твоего номера. Почему-то сразу не дошло, что можно было заехать в кафе и узнать там. Рванул сюда. Поставил машину и ходил, как дебил, под окнами, пока к двери не подошла женщина. Я у неё спросил, где живёт Накахара Чуя, она ответила, что у неë в квартире. Так мы познакомились с твоей мамой. — Находчивый ты. — Да, не растерялся. Красивая она у тебя. — Маме повезло, что она не видела твои татухи. За сердце бы схватилась. — На руке видела, даже в обморок не упала, — усмехнулся Дазай, вытягивая вверх левую ладонь. Повернул, позволяя полюбоваться странными цветными закорючками на коже, и опустил прямо мне на нос. — Пип! Я хихикнул, смущаясь. — Жаль, что придется зависнуть здесь с болячками. Учеба, работа… — Ну, с работой мы что-нибудь придумаем, — щекоча моё ухо своим дыханием, произнес он, — а насчёт учебы я точно смогу помочь. Буду приходить и рассказывать всё, что мы проходили на парах. Хочешь? — И не лень будет таскаться? — Я продолжал изучать взглядом потолок. — Нет. — Услышав шуршание где-то внизу, Дазай резко повернулся. — Ой, кто это? Вскочил, разглядывая неведомое нечто на полу, вдруг расплылся в улыбке и подхватил на руки моего недовольного кота. Тот посмотрел на незнакомца с видом ворчливого аристократа. Котейшество! Ещё и зарылся носом в густую шерсть! Эй-эй, полегче! Зверь уперся лапами в грудь Осаму. — Это — Крысь! — Я протянул руку, чтобы погладить. — Жрун, спун, срун и великий ночной ассасин! — Красавец! — Дазай бухнулся на спину рядом со мной, прижимая к шее кота. Хорошо хоть водолазка черная — на ней шерсть того же цвета не будет бросаться в глаза. — А почему Крысь? – Когда брат нашёл его на улице, он был маленький и облезшим, похож на крысу, поэтому так и назвали и оставили у себя. — Здорово! — длинные пальцы Дазая тонули в мягкой шëрстке черного мерзавца. — Я всегда мечтал иметь дома несколько собак и кота, но отец не позволял. Съеду от родителей — обязательно заведу. Обязательно. — Хорошая мечта. — У меня их много. Эта, кстати, не в приоритете. А… ты о чем мечтаешь? Я задумался. — Не знаю. Мы пока все как-то больше выживали… Рано повзрослели, когда ушёл отец. Некогда было мечтать… Разве что хотелось свалить из этого города побыстрей, но со временем прошло. Теперь просто хочется закончить универ и устроиться на приличную должность. Чтобы содержать себя и помогать маме. За дверью послышалось ворчание Тачихары и его тяжелые шаги, которыми он мерил коридор. Ходил. Туда-сюда. Туда-сюда. Вот придурок! — Тебе нужно устроить личную жизнь своего брата, — усмехнулся Дазай, отпуская кота, — тогда он не будет следить за каждым твоим шагом. Хотя… я его понимаю. Такого парня нужно оберегать. — Тем более от непонятных чуваков, не внушающих доверия и расписанных под хохлому. Осаму ткнул меня головой в плечо. — А твоей маме я, кажется, понравился. — Кем ты представился? — Твоим парнем, конечно. Мои брови взметнулись вверх. Вот это я влип… — А… Э… — Толкнул его в бок, нечаянно обнажив голое плечо. — Балбес! — Так вот почему ты кутаешься? — скользнув голодным взглядом по моей коже, прошептал Дазай. — Да — Хочешь… — Он загадочно прищурил глаза. — Доктор Дазай полечит тебя? — Иди нафиг. — Отвернулся, еле сдерживая смех. — Намажет каждый твой волдырек… — Его нос коснулся моей шеи. Дëрнул плечом. Было ужасно щекотно! И… и… приятно… — Руки прочь! — засмеялся я. — Поцелует каждую болячку… — Хмх-кхм!!! — Раздалось со стороны двери. Мы резко обернулись. Дазай сразу выпрямился. В дверях стоял недовольный Мичидзо, раздувшийся, как пузырь. Красный и готовый вот-вот лопнуть от гнева. — Выйдем поговорим? — бросил он в сторону Дазая, стараясь держать себя в руках. У меня внутри сразу всё оборвалось от страха. — Конечно. — парень пожал плечами. Обернулся ко мне и лучезарно улыбнулся. — Я приду завтра, хорошо? — Х-хорошо. — Лечись, чиби. Задержал на мне взгляд своих карих глаз. И я всё понял по растянутым в полуулыбке губам. Он хотел меня поцеловать на прощание и не знал, стоит ли это делать при Тачихаре. Я наклонился назад, на подушку. Не стоит провоцировать быка, повязывая красную тряпку прямо ему на нос. — И ещё кое-что, пока не забыл. — Дазай встал, взял с моей тумбочки телефон и, пока я не успел среагировать, набрал комбинацию цифр. Когда у него в джинсах запиликал мобильник, мой рот приоткрылся от удивления, руки взметнулись вверх. Но это была скорее радость, чем возмущение его наглостью. — Теперь все! — Вот… — хотел ругнуться я, но сдержался. — Я тоже, — подмигнул Осаму и направился к двери, возле которой уже стояла с полотенцем наперевес растерянная мама. — Поговорим на улице, — буркнул Тачихара под её испуганным взглядом и хлопнул входной дверью. Из коридора послышалась возня. Дазай, наверное, надевал кроссовки. — До свидания, Хигучи-сан! — наконец сказал он. — Пока, Дазай! Приходи ещё… всегда рады. — Обязательно! И прерывая звуки его лёгких шагов по ступеням, дверь закрылась. Я откинул одеяло и метнулся в гостиную. — Чуя! — Послышались торопливые мамины шаги позади. — Тебе же нельзя! — Мама, мамочка, ну зачем ты ему позволила?! — Дрожащими руками открыл балконную дверь. Может, удастся что-то увидеть или услышать.– Что же теперь будет, а?! — Сумасшедший дом! — Она остановилась возле балконной двери. Глядя, как я бросился на колени и припал к щели между обшивками, вздохнул. — Куда с температурой? Сын! Не хватало тебе ещё простыть, доведешь до пневмонии! — А мне всё равно! Тачихара уже стоял у подъезда, пиная носком кроссовка бордюр. Руки в карманах, плечи ссутулены. Даже с такого расстояния видно, как напряжены его скулы, по которым бегают желваки. Чёртов псих! Нет, вот реально. Я ведь уже не маленький мальчик, чтобы отгонять от меня всех людей. Или он мне сам собрался выбирать женихов? До старости. Только тех, что ему придутся по нраву. Лучше бы кончал дурью маяться, работу нашел и колледж не прогуливал. Наша детская привязанность из-за его буйного нрава давно улетучилась. Прошли те времена, когда мы друг за другом ходили по пятам, делились последним куском бабушкиного пирога или без раздумий кидались в реку, чтобы подать руку помощи или спасательный круг. Только Мичидзо готов был так же, как и всегда, сломя голову ринуться защищать меня. Не понимая, что защиты больше не требуется. И я не понимал маму, опять стоявшую и смотревшую безучастно. Сколько бы шишек брат ни набил, останови она его хоть раз! — Чего ты боишься? — донеслось вдруг из-за спины. — А ты как думаешь? — И тут из меня полился поток обид, накопившихся за все эти годы. — Самой вот не надоело его оправдывать? Тачихара такой вспыльчивый, такой ранимый. Он же рос без отца! А я, мама? А я?! Я каменный, да?! Почему мои чувства тебя никогда не беспокоили?! Сказал это тихо, но вложил ударную дозу злобы и разочарования и тут же пожалел. Пальцы с силой впились в бетонное ограждение балкона и побелели. Прижался носом к отверстию и наткнулся на глаза брата, устремленные вверх. Услышал он меня или просто смотрел на окна — мне уже было все равно. Мама молчала. Волна жгучего стыда накрывала меня, как цунами. Блин! Я обернулся и увидел, что она отступает назад, качая головой. Полотенце прижато к груди, на лбу складка, в глазах застывшие слезы и непонимание. — Т…ты не прав, — выдавила она, опуская руки вдоль тела, словно плети. — Мам! Ну почему ты ему позволяешь так себя вести? Со мной, с тобой? — Я встал, распрямляя спину. Собственно, отчего мне нужно прятаться? Хочу и смотрю! Наклонился на поручни. — Этот мальчик… так важен для тебя? Подул ветер. Не по-весеннему прохладный и хлесткий. Я перегнулся, стараясь рассмотреть выход из подъезда, потому что взгляд брата теперь устремился именно туда. — Не знаю, мама! — Ты… звал его во сне. — Её голос звучал скорее одобрительно, чем разочарованно. — Правда? — чуть тише спросил я, чувствуя, как жар снова поднимается к голове. Не думал, что могу так. Звать кого-то в горячечном бреду. — Да, — выдохнула мама. — Когда он мне представился во дворе, я даже не удивилась. Хороший такой мальчишка, ходит, растерянно смотрит на окна. Видимо, хорошо ты его звал. Что он даже почувствовал и пришёл. Тут из подъезда вышел Дазай, и сердце в тревоге забилось ещё сильнее. Стихли звуки машин, шум ветра и деревьев. Мои мысли устремились к нему, к человеку, за которого так переживал. И кровь по венам потекла, кажется, ещё быстрее. Он ступал медленно, расслабленно. Смотрел брату прямо в глаза. Похоже, совсем не переживал. И это меня заставило напрячься ещё сильнее. Я уставился вниз, ловя глазами каждое движение обоих. Осаму подошёл ближе к Мичидзо, медленно. Нет, очень медленно, как в замедленной съëмке достал из кармана куртки тонкую пачку, вынул сигарету, пошарил в поисках зажигалки, нашел и наконец-то неспешно закурил. Никуда не торопился или просто делал вид, что спокоен. Возможно, краем глаза и видел меня, стоящего, как часовой, на балконе, но виду не подавал. Смотрел на Тачихару и… улыбался! Нет, нет! Не делай так! Я знал, что это взбесит брата ещё больше. Затаил дыхание. Забыл про температуру и недомогание. Что мне эта хворь по сравнению с тем, что творилось внизу? Сейчас брат покажет своих демонов. Сцепится с новеньким, и наши отношения с Дазаем окончатся, так и не начавшись. Хотел ли я этих отношений? Думаю, ответ сейчас становился для меня более чем очевидным. — Слушаю внимательно, — выпуская в сторону белое облачко дыма, произнес Осаму. И я застыл, наблюдая, как колышутся на ветру пряди его каштановых волос. Странный парень. Такой далекий и близкий. Словно из другого мира. Появившийся внезапно, как вихрь. Окутавший теплом и заботой, будто ласковый майский ветерок. Кто ты? Откуда ты в моей жизни и зачем? Что несешь? Радость? Боль? Любовь или ещё один горький урок? И почему так трудно сопротивляться твоему напору? Почему так хочется поддаться водоворот страстей. Забыть себя, забыть приличия, забыть о дурацком споре и… — Ты чо, охуел?! — Возвращая меня к реальности, Тачихара рассекал словами воздух, словно каратист. — Слишком часто стал мозолить мне глаза. Ты кто такой, вообще? Хрена ты трëшься тут постоянно? Дазай нахмурился. Но совсем чуть-чуть. Просто придал лицу серьезности, пряча насмешливую улыбку за сигаретой. Затянулся, сверля взглядом набыченного братца. Тот был взвинчен настолько, что не мог устоять на месте. Проще говоря, Мичидзо вел себя как идиот. Гопота. Быдлота. Шпана. Дëрганый отмороженный на всю голову псих! Руки, мечущиеся по телу и то и дело ныряющие в карманы, подвижный торс с плечами, дергающимися, как у деревянного болванчика, голова излишне наклонена вперед. Нарочито бойцовская поза. Неужели не видит, как он смешон со стороны? Но Осаму больше над ним не смеялся. Облизнул губы, вздохнул, разглядывая что-то на асфальте, и ответил: — Так ведь я не к тебе прихожу. — И затянулся снова, прищуривая хитрые глаза. — Что тебе нужно от моего брата?! — Плечи Тачихары угрожающе подались вперед. — Хм. — Новая порция дыма ровной струйкой вылетела в сторону, за плечо брюнета. — Может, у меня к нему чувства? Что тогда? Меня вдруг охватил мощный порыв. Эмоции захлестнули и полились через край. Забыв о нависшей над парнем опасности, захотелось нырнуть в его объятия. Или тихо скатиться на пол, улыбаясь самому себе. Ведь эту улыбку уже невозможно стереть, она завладела всем лицом. Проникла в кровь, подхватила меня и понесла над землей. Выше, выше! Прямо в космос! Пока мамин вздох за спиной не спустил на землю. — Мой брат никогда не будет встречаться с таким утырком, как ты, ясно?! Ты мне не нравишься! Ты меня напрягаешь! — Тачихаре всë труднее было держать себя в руках. Противник не хотел сдаваться — это ещё сильнее выводило его из себя. — Послушай. — Дазай небрежным движением сбросил пепел прямо на тротуар. — Тачихара, да? С чего ты взял, Тачихара, что именно ты должен решать, с кем ему встречаться? — Я — его брат! — То есть, не отец, да? — Осаму усмехнулся, затягиваясь сигаретой. — А я — его парень. И теперь Чуя сам будет решать, что для него лучше. — Ты?! — Мичидзо сделал резкий шаг навстречу и остановился. Попытка напугать противника внезапным движением не удалась. Дазай, казалось, больше заинтересован своей сигаретой, чем скачущей возле его носа боевой макакой. — Кто ты, вообще, такой?! Посмотри на себя! Ты ж… никто! — Тачихара, — Осаму поправил ворот водолазки, — давай так. Я не хотел ругаться. Чуя — мой парень. И тебе придется принять данный факт. Хочешь ты того или нет. Мы все — взрослые люди, и он уже не маленький мальчик, чтобы его опекать. — Да пошёл ты нахуй! — Ещё один шаг в сторону Осаму. Встречное движение головой. Теперь противники были в опасной близости. Носом к носу. И я почувствовал, как потеют мои ладони. — Будешь и дальше разговаривать со мной в таком тоне, — губы Дазая изогнулись в легкой полуулыбке, — не увидишь своих будущих племянников. Никогда. Зря. Не знаю, что хуже сработало: сказанное или усмешка, игравшая в тот момент на лице парня. Но не успел я даже переварить услышанное, как тишину рассек глухой удар. Кулак брата молнией пролетел по воздуху и опустился на лицо собеседника. Тот, ослеплённый болью, отшатнулся назад. Зажигалка полетела в одну сторону, окурок в другую, сам Осаму в своих дорогущих чёрных джинсах рухнул задницей прямо на грязный асфальт. Увиденное превзошло все мои опасения. Не думал, что брат будет настолько жесток. Из рассечëнной губы парня потекла кровь. Дазай приподнял голову и потрогал ее пальцами. — Тачихара!!! — вскрикнул я, не помня себя. Готовый броситься вниз и растерзать его в клочья. — Совсем с катушек слетел! — бросив полотенце на пол, вздохнула мама и скрылась в квартире. — Тачихара!!! — отчаянно хватаясь за поручни, взвизгнул я почти охрипшим голосом. Но Мичидзо не унимался. Теперь он ждал, когда противник поднимется, чтобы повторить удавшийся приём. — Вставай! — сплюнув, сказал брат и снова сжал кулаки. Ему не терпелось наказать Осаму за его дерзость. — Сука, ещё раз увижу тебя со своим братом — тебе пиздец, понял?! Убью напрочь, размажу, урою! Дазай медленно поднял взгляд, будто выгадывая время. Посмотрел на противника, как… на назойливую муху. Нет, Дазай, нет! Не нужно его провоцировать снова! Хватит… — Ты даже бьешь, как твой брат пощечины раздаёт! — Усмехнулся, глядя на окровавленную ладонь, покачал головой и приподняться. — Слабак! — Вставай-вставай! — Мичидзо дёрнул плечами, как чертов боец ММА. — Я тебе сейчас ебану как следует! — Ладно. Сделаю тебе скидку, что ты его брат. — Дазай встал, вытягиваясь во весь рост. — И отвечать не буду. Но только в этот раз. — Вот урод! — поднял кулак Тачихара, заставляя меня сжаться в комок. — Мичидзо! — Это была мама. Подбежала, дëрнув братца за рукав, и развернула к себе. — Ты чего меня на весь двор позоришь?! Совсем как отец стал! Тот тоже, пока пить не начал, весь двор колотил! Иди уже домой, прекрати этот цирк! Ну?! Брат резко дёрнул плечом, освобождаясь от её рук, и сделал шаг назад. Дазай, выпрямившись, протянул ему руку: — Всë, Тачихара, давай. Шлёп! Это Тачи толкнул плечом его кисть, протянутую для примирительного рукопожатия, и быстро пошёл прочь по улице, натягивая на голову капюшон. Господи, какое позорище! Дазай ни за что теперь не вернется. Подумал, наверное, что у нас чокнутая семейка. Все психованные, сорванные, руками машут при любом удобном случае. А Тачихару, вообще, волки в лесу воспитывали! Испортил всё что мог! Эгоист! — Сильно попало? — хватаясь за голову, спросила мама. Её глаза не отрывались от его лица. — Он сначала делает, потом думает. И всегда так… — Ерунда, — отмахнулся Дазай, пытаясь изобразить подобие улыбки. — Всё нормально, вы не переживайте. Правда. Лучше идите домой и скажите сыну, чтобы шëл в постель. Простынет ведь… Да, Дазай! Да, ты прости, я пойду… — Она заметалась, не решаясь оставить его в таком состоянии. Посмотрела вдаль, на удаляющуюся фигуру сына, и покачала головой. — Прости нас, пожалуйста, что так вышло… И побежала в подъезд. Осаму несколько раз открыл и закрыл рот, будто проверяя, не сломана ли челюсть. Сплюнул в урну густой красный сгусток, стёр с лица остаток крови собственным запястьем и нагнулся, чтобы подобрать с травы зажигалку. Достал сигарету, прикурил, глядя куда-то вдаль. Не торопясь дошёл до машины. Я не чувствовал ни ветра, ни начинавшегося дождя. Жар, стучащий в висках, и липкий пот, окутывавший неприкрытое тело, подхватывал ветер и уносил далеко ввысь вместе с последними силами, оставшимися для сражения с болезнью. Я чувствовал только стыд. И вину. За то, что из-за меня Осаму пришлось пострадать. Сейчас он уедет, и всё. Всё… Дазай подошёл к машине, остановился поднял глаза наверх. Нашёл нужный балкон, заметил меня и посмотрел прямо в глаза. На какое-то мгновение наши взгляды, встретившие друг друга, рассеяли всю пыль и уличный шум. Они соприкоснулись и не желали больше расставаться. Моё… отчаяние и его… всё. Ласка, тепло, радость, смех, утешение. Дазай улыбнулся и подмигнул, подержав веко закрытым немного дольше положенного. Затем соединил украшенные татуировками пальцы в знак «ок» и продемонстрировал мне. Всё в порядке. Конечно, я знал, что не всё в порядке. И вряд ли уже будет. Но ему хотелось, чтобы сейчас всё выглядело именно так. И мне оставалось только покачать головой, вложив в это движение всё сожаление и искренность, на какие был способен. Он пожал плечами и, улыбнувшись, послал мне лёгкий воздушный поцелуй. Вот теперь всё остальное стало не важным. Между нами определенно что-то происходило. И это что-то точно было важнее любых преград. Вместо ответа я тихо рассмеялся. И он, отбросив в урну окурок, достал из кармана куртки черные очки, надел и сел в машину. Довольный, как прежде, и, может быть, даже счастливый. Во всяком случае, так мне показалось. — Ау! А-а-а-ау! — Кисточка из пластмассы прошлась по телу кончиком. — Ау, как холодно и неприятно! — Потерпи ещё немного! Мне показалось или мама посмеивалась надо мной? Я сидел на постели, поддерживая волосы над головой, а она мазала красной краской из бутылька мои волдыри, угрожавшие вот-вот лопнуть. Жидкость пахла чем-то вроде гуаши, но была не такой густой и потому брызгами летела во все стороны. — Не вижу смысла сидеть и ждать, когда высохнет, если ты, свинка-мама, и так накапала мне на постель. Вон, кляксы тут и тут. — Да вижу уже! — погрустневшим голосом сообщила обожаемая родительница. — Надеюсь, эта штука отстирывается. Не чеши! Не чеши! — Да я только поглажу… — Не выйдет, Чуя, я всё вижу. Хочешь, чтобы шрамы остались? Я спрятал руки под мышки и почувствовал, как слëзы скатываются по щекам. Честно, не думал, что болячка с таким смешным названием, как «ветрянка», может оказаться такой жестокой. Волдыри со страшной скоростью распространялись по телу и нестерпимо зудели (мама обработала затылок, там гнусные прыщики вылупились и цвели буйным цветом даже под волосами). Нос заложило, горло саднило, глаза слезились. Когда я подумал, что хуже уже не будет, меня вдруг одолел сухой лающий кашель. Такой сильный, что казалось, будто я неудачливый шпагоглотатель. Где-то в горле застрял острый клинок, а как его достать, никто не знал. И только батарея лекарств, которые в меня закидывали каждые полчаса, множилась и росла справа от меня на тумбочке. Брата всё не было. Но это меня беспокоило меньше всего. Когда жар совсем одолевал, я вжимался лбом в мокрую от собственного пота подушку и проваливался в забытье. Когда отступал кашель, откидывал одеяло и любовался своим новым телом. Примерно так выглядит, наверное, первый снег, по которому пробежались птицы, уничтожая спелые гроздья рябины, — всё в огромных красных пятнах. И расстояние между ними с каждым часом всё сокращалось. Теперь я чувствовал язвочки и в глазах, и на языке. И мне пришлось отбросить любые мысли о скором возвращении на учёбу или работу. Если эта жесть доберется до моего лица — хана. В прямом смысле. Судя по тому, как обнажалось мясо при лопании этих гадких волдырей, заживать вся эта красота будет долго. Очень долго. Я снова смахивал слезу и гипнотизировал экран мобильника. Тот молчал. Не умер, нет, просто молчал. думал, как записать его в справочнике. Перебирал, сочинял и остановился на простом: «Осаму». Потом решил написать ему. От кого: Я Кому: Осаму «Привет. Прости, что так вышло. Мне очень стыдно за брата. Надеюсь, тебе не очень сильно попало. Если бы я знал, что так получится… Просто прости. Скучаю» Стëр «скучаю». Затем просто всё стёр. Напрочь. Блин! Бесит-бесит! Не могу. Просто не могу. Когда стемнело, пришла Монтгомери. — Я на пять минуточек. — Она застыла возле двери. — Правильно, не заходи, — промычал я. — Мне кажется, что я вот-вот сдохну! — Мне очень жаль, Чуя. — Люси поглядывала на меня из-за угла. — Чем я могу помочь? — Мне радостно уже оттого, что ты просто пришла. Пытался читать книгу — не идет. Смотреть телевизор — та же ерунда. Ещё и глаза болят. Заплывшие. Врач советовала закладывать мазь, вроде как завтра станет лучше. Проверим. — Значит, слушайся. — Выхода нет, жру лекарства. Как твоя диета? — О-о-о! — Монтгомери опустилась на пол. — Конец диете. Всем сразу. — В смысле? — Вчера парень, который провожал меня до дома… Он… в общем, поцеловал меня. Или я его. Не знаю, как так вышло. — А как же мой брат? — Усмехнулась, зная, что в каждой шутке есть доля правды. — Как же эта боевая макака, с которой вы уже полгода переглядываетесь, как осужденные пожизненно на выгуле? — Не знаю, когда я успела превратиться в шлюшку, Чуя. Не знаю, что на меня нашло. Целовалась, как в последний раз, честно. Думала, челюсти вывихну. Хорошо, отец на сотовый звякнул, так бы фиг разлепились. — Да ты развратница… Фу! — Мне ужасно стыдно, поверь. Теперь этот тип с утра названивает, а я не отвечаю. Нервничаю, ем и ненавижу себя. Так что у меня теперь гамбургерная диета… Мое плоскожопие от природы скоро обрастëт толстым слоем жира… — Очуметь… — А еще я сейчас пошла в салон и волосы покрасила. — Люси сняла капюшон. В дверном проеме мелькнула её малиновая макушка. — Не знаю, зачем мне это нужно было, легче-то явно не стало. — Ну, ты даешь, мать. — Я приподнялся с подушки, разглядывая волосы подруги. В принципе, ничего удивительного: Монтгомери– экспериментатор. Просто поражали мотивы содеянного. — А ты как? — Она улыбнулась. — Упорхнул вчера с хозяйским сынком. Весь такой серьезный, нахмуренный! — Все нормально. — И это все? — Да. — А что было-то? Я ведь о твоем счастье пекусь, переживаю. Пошëл на свидание в свитере и джинсах. — Ох, Люси… Он, вообще, какой-то странный, приходится всё время быть настороже. Жду подвоха, не могу расслабиться. Слишком милый, слишком заботливый. Судьба не может сделать мне такой подарок. Видимо, очень хочется ему выиграть спор. Наиграется и бросит. Вот увидишь. — А что вчера-то было? И я рассказывал Люси всё подробно и обстоятельно, заставляя охать так громко, что несколько раз из своей комнаты выглядывала мама. Качала головой, глядя на развалившуюся на полу в коридоре Монтгомери, и закрывала обратно дверь. — А у Тачихары это неизлечимо, по ходу, — заключила подруга, вставая и отряхиваясь. — Вот именно. Так что подумай сто раз, нужен ли тебе такой экземпляр. — Пожалуй, мне было бы с ним не скучно. Это как минимум! Ой! — Голос Люси прервался. Послышался щелчок замка, звук открываемой двери. — А вот и Рэмбо вернулся. Первая кровь! — Ох ты ж, — это уже голос брата. — Уснула башкой в ведре с краской? — Иди ты! — Возмутилась подруга. — Чуя, я пойду, мне пора. Позвоню завтра. — Послышалась возня. Видимо, этим двоим было тяжело разойтись в прихожей, не передушив друг друга. Тачихара был не в духе, а, значит, обмен любезностями на сегодня был окончен. Я сполз по подушке и накрылся одеялом, оставив одни лишь глаза. Отвернулся к окну. Бросил взгляд на телефон. Тишина. — Чуя. — брат стоял в дверном проеме. Не дождавшись ответа, снова позвал: — Чу-у-уя! Голос звучал виновато и расстроенно. Братец топтался в проходе, подбирая слова. — Я ведь хотел как лучше. Чтобы у тебя было всё самое… — Уходи! — Собрав последние силы, запустил в него тапком-зеброй. — Уходи, понял?! И не разговаривай со мной больше! Никогда! Меня затрясло от обиды. От всего, что навалилось на меня враз. От жестокого поведения брата. Из-за болезни. И потому, что Дазай не писал и не звонил. — Я… — Вали! Тачихара выпустил из рук перехваченный в полёте тапок и прикрыл за собой дверь. Через минуту из его комнаты уже послышалось заунывное треньканье. Я смотрел на тёмный экран мобильника и ждал. Ждал. Ждал. Тишина. Ни словечка. Никаких признаков жизни. Ну, и черт с тобой! Запустил вторым тапком в дверь, щëлкнул выключателем ночника и закрыл глаза. Предстояло ещё поворочаться несколько часов, чтобы уснуть.