Общага "Бродячих"

Джисон ненавидит подниматься рано. Он поздно ложится, мало спит и тяжело воспринимает желание родителей лишить его пары часов сна. По утрам Джисон злой и молчаливый. Но сегодня особенный день, поэтому мальчик встает с первым будильником, быстро собирается и умывается, забив на попытки привести растрепанные волосы в приличный вид и просто нахлобучив на голову кепку. Он чувствует предвкушение и легкое головокружение, представляя, как счастливо заблестят чужие темные глаза от его идеи. Джисон придумал это почти два месяца назад, и временами его прям разрывало от желания поделиться своим планом со старшим, но мальчик заставлял себя молчать. Он хватает подготовленный с ночи рюкзак, прокрадывается мимо спальни родителей, двигаясь бесшумно. Заворачивает в кухню, тырит из вазы с фруктами пару яблок. Хан с сожалением поглядывает на холодильник, переживая, что не может взять побольше еды — кто-то из родителей обязательно заметит. Обещая себе, что прихватит полноценный ужин позже, мальчик выбегает из дома, боясь опоздать. Велосипед находится в гараже, там же он достает спрятанную пару дней назад рацию. Сжимая ту в руке, Джисон облегченно выдыхает. Мальчик боялся, что кто-то найдет его тайник, но, кажется, все обошлось. Теперь осталось только доехать до нужного места, и можно будет немного расслабиться. В теории. На деле пробраться незамеченным мимо охранников оказалось легче, чем он думал. Спасибо спокойному месяцу без шума и бунтов, бдительность взрослых окончательно ослабла. Хан закатывает глаза, но не жалуется, ему тупость охотников лишь на руку. Сдвинув доски, прикрывающие недавно созданный проход, мальчик пробирается в кажущийся хлипким домик, мгновенно покрываясь мурашками от охватившего его холода. Свежие морозные руны, начерченные на потолке совсем недавно, издевательски светятся, покрытые алмазной пылью для прочности. Для очередного потока ругательств нет времени, но Джисон все равно тихо чертыхается, пробираясь сквозь пустые клетки в самый дальний угол помещения, мысленно уже составляя план того, как сотрет парочку из них, чтобы в помещении было немного теплее. Взгляд, наконец, цепляется за небольшую клетку, скользит к сжавшейся в попытке спрятаться от кусачего холода фигуре, отчего сердце мальчика тоскливо кровоточит. — Хен, — тихо зовет он, привлекая к себе внимание дремавшего молодого волка. Тот мгновенно встрепенулся, просыпаясь, напрягаясь всем телом, готовый защищаться. Через пару секунд, проморгавшись, он замечает робко улыбающегося Джисона. Старший заметно расслабляется, пряча когти и яркое свечение голубых глаз, теперь выглядя немного обеспокоенным. — Ханни? Что ты тут делаешь? Что-то случилось? Джисон хмыкает тому, как Чан мгновенно переключается в защищающий режим, готовый мгновенно разобраться с чужой проблемой, будто не он заперт в клетке. Этот неисправимый монстр. — Подойди чуть ближе, — просит Хан, доставая из кармана маленький перочинный ножик, отдаленно думая о том, что, произойди подобное хотя бы полгода назад, волк бы лишь начал бешено метаться по клетке, напуганный и озлобленный. Сейчас Чан только с любопытством подсаживается ближе, заинтригованный. — Что ты хочешь сделать? Джисон не отвечает. Он делает глубокий вдох, морально готовясь к боли, после чего быстрым движением разрезает кожу на собственной ладони, игнорируя вскрик старшего. — С ума сошел?! — рычит Чан, беспокойно пытаясь разглядеть порез. Хан хихикает, немного морщась от боли, когда собирает кровь пальцами и чертит парочку рун максимально близко к клетке. — Я не могу сделать что-то большее, иначе другие заметят, — виновато поясняет мальчик, ощущая, как пол под ногами начинает немного нагреваться, делая пространство вокруг них теплее. — Но крови тут должно хватит часов на шесть, а потом я приду ночью и сотру эту хуйню наверху. — Ты придурок, — выдыхает волк, обессилено прислоняясь лбом к прутьям клетки. Джисон даже рад, что старший сейчас не может до него дотянуться, иначе тот бы точно настучал ему по голове за такое. — Что ты вообще здесь делаешь? Ты должен быть в школе. — Сейчас еще слишком рано, — качает головой Хан, двигаясь ближе к Чану. Он роется в рюкзаке пару секунд, вытаскивая на свет ту самую крохотную самодельную рацию, тут же вкладывая ее в широкую ладонь оборотня. Тот недоуменно смотрит на кусок пластика, не совсем понимая, чего от него хотят, в то время как Джисон сверяется с наручными часами и беззвучно отсчитывает время: — два… сейчас. — Чанни? Рука, сжимающая рацию, начинает дрожать, длинные когти неосознанно впиваются в ладонь до кровавых следов. Джисон кивает, призывая ответить, и Чан судорожно жмет кнопку связи, ошарашенным взглядом смотря на довольного мальчика. — Лукас? — его голос не дрожит, но Хан видит, как глаза напротив становятся влажными, а грудь вздымается чуть чаще. — Как ты, малыш? — Не малыш я, — плаксиво тянет мальчик, потом слышится возня, и, кажется, кто-то отбирает у него рацию. — Чанни! С днем рождения! — громким шепотом говорит Ханна, чуть более осторожная, чем ее младший. — Мы любим тебя! — С днем рождения! — голос Лукаса чуть приглушенный, полный детской радости. Первые слезы скатываются по чановым щекам, на что Джисон только отводит взгляд, не желая ставить старшего в неловкое положение. — Лучший хен! — Спасибо, — задушено шепчет Чан, а потом повторяет чуть громче, — спасибо вам. Вы в порядке? Не болеете? Вас кормят? — Все хорошо, Чанни! — беззаботно отмахивается Ханна, а после нетерпеливо продолжает. — Ты уже получил наш подарок? Чан поднимает удивленный взгляд на Джисона, не понимая, о чем говорит девочка, а младший только смущенно хихикает. — Я хотел, чтобы он открыл его при вас, — говорит Хан, приблизившись к рации, чтобы его было лучше слышно, и снова зарывается в рюкзак, вытаскивая оттуда неаккуратно завернутый в подарочную упаковку сверток. Он протягивает его оборотню и просит отдать ему рацию, чтобы Джисон мог подержать ее для него. — Мы сделали все сами, а маленький оппа помог с упаковкой! — гордо сообщает Ханна, ее голос вибрировал от возбуждения, и это было так мило, что Хан не смог сдержать тихий смешок. Он любил эту девочку и знал ее достаточно хорошо, чтобы представить, как она, случайно выпустив хвост, весело машет им из стороны в сторону. — Ну что там, что там? Лукас повышает голос, и Ханна шикает на него, призывая быть тише, пока их не поймали. Младшие начинают маленькую перепалку, разобрать какие-то фразы невозможно, но видно, насколько эта привычная деталь трогает Чана. Старший утирает покатившуюся по щеке слезу ладонью, после чего пытается аккуратно снять упаковку, но острые когти рвут ее в некоторых местах, и это уже становится бессмысленным. Когда с оберткой было покончено, его взгляду предстал крохотный волчонок, неловко вырезанный из дерева. Он был немного кривой, все четыре лапы были разного размера, но, смотря на него, Чан легко мог представить, как его младшие старательно вырезали зверька, используя свои маленькие коготки. Парень тихо всхлипывает, безумно скучая по ним. — Маленький хен помог найти нам ольху, — Лукас, кажется, устал препираться с сестрой, поэтому начал рассказ, — мама говорила, что ольха означает защиту, так что сожми его в руках, когда станет совсем плохо, ладно? Этот волк должен помочь защитить тебя. — А я сделала кулон! — вмешалась Ханна. — Он из гвоздики. — Свобода, — одними губами шепчет Джисон, подсказывая значение. Чан поджимает губы, сдерживая всхлип. — Обязательно носи его, Чанни. — Я буду, — обещает волк, бережно проведя пальцем по гладкой поверхности спрятанного в бесцветной смоле цветка. — Ребята, время, — нехотя прерывает их разговор Джисон, с сожалением смотря на Чана, — следующая смена скоро пойдет на обход. Ханна, спрячешь рацию и часы туда, куда я показывал? Только аккуратно. — Я знаю, я не попадусь, — обещает девочка уверенно, — Чанни, мы любим тебя. Оставайся здоровым ради нас, ладно? — Я люблю вас сильнее, — шмыгая носом, скулит Чан, после чего сигнал обрывается. Оборотень с трудом сдерживает себя от того, чтобы горько завыть, задыхаясь от зияющей в груди дыры, оставшейся там после расставания с семьей. Он прижимает к себе кусок пластика, корпус трещит от его хватки, но сильнее трещит по швам раненное волчье сердце. Джисон видит своего хена сломленным и какой-то частью души жалеет об этой идее. Страшно подумать о том, что это было слишком для Чана. Все было сделано для того, чтобы немного унять чужую тоску по родным, но переборщить было так легко. Вина струится по его венам, пока голос разума не становится громче шума в ушах. Чану нужна его стая, чтобы оставаться сильным, нужно знать, что младшие в безопасности, чтобы бороться. — Я не позволю навредить им, — делая судорожный вдох, шепчет Джисон, даже не замечая, что он плачет вместе со старшим. — Клянусь, хен, я не дам никому даже пальцем их тронуть, слышишь? Вы будете в порядке. — Ханни, — жалобно всхлипывает Чан и тянет к младшему руку, нуждаясь, в другой крепко сжимая подарки, пахнувшие младшими щенками. Хан, утирая слезы ладонями, отрицательно качает головой. Он обещал, что никогда не прикоснется к оборотню, никогда даже не подумает подчинить, поэтому он не может поддаться сейчас. — Пожалуйста, Ханни, ты нужен мне. И в этот момент Джисон ломается. В период стресса оборотни жизненно нуждаются в телесном контакте со своей стаей, они на физическом уровне ощущают потребность простых касаний. Джисон — не его стая. Джисон — причина, по которой семья Чана сейчас далеко от него. Но волк так отчаянно скулит, слишком расстроенный и эмоционально растерзанный, чтобы успокоиться самостоятельно. И это тоже вина Джисона, так разве не должен он взять ответственность за свои действия? Он глубоко вдыхает, стараясь контролировать силу рун, бережно берет чужую ладонь в свою, переплетая пальцы. Если это будет недолго, он сможет сдержаться, ему просто нужно немного утешить старшего. А тот прижимает чужую ладонь к своей щеке, ластится, будто щенок, даже не пытается скрыть свои слезы, опустошая себя полностью. Чан выглядит таким открытым, каким никогда не должен был быть перед человеком. И это убивает. — Подожди совсем немного, Чанни, — делает судорожный вдох Джисон, проводя большим пальцем по чужой влажной щеке, утирая последние слезы, пытаясь утешить. Теплое дыхание щекочет чувствительную кожу ладони, мягкое поскуливание тревожит душу. — Обещаю, я вытащу тебя отсюда. Скоро ты и твои младшие будете дома. Чан кивает, соглашаясь. Он всем своим видом показывает, насколько доверяет, а Джисону иррационально хочется начать ругаться, отчитывая старшего за то, что подумал довериться сыну охотников. Так не должно быть, волк должен был оскалиться, укусить, начать бороться. Должен был бунтовать, а не послушным щенком жаться ближе, требуя ласки. — Ты можешь расслабиться, — широкая ладонь нашаривает раненную руку, обхватывает запястье, из последних сил пытаясь вытянуть чужую боль. — Хен, мне нельзя, — качает головой Хан, собираясь отнять руки, потому что чувствует, как контроль над руной ослабевает. Ему тяжело сдерживаться и нужно отступить, раз уж Чан постепенно начал успокаиваться. — Все в порядке, если это ты, — шепчет Чан, прикладывая джисонову ладонь к своей груди. Сердце старшего невероятно спокойное, обжигает своим жаром, размеренно стучит под пальцами. Хана начинает тошнить от доверия, которое ему оказывает волк. — Я всегда буду на твоей стороне, — обещает Хан, ощущая ниточки тепла, движущиеся по его телу, срывающиеся с кончиков пальцев, медленно оплетающие волчье сердце. — Я освобожу тебя, Ханну и Лукаса, — всех, кто дорог тебе. А потом мы сожжем это место, уничтожим все вокруг. Я буду защищать тебя, хен. Не позволю никому другому подчинить тебя. Чан согласно кивает, впитывая каждое обещание и веря всему. Волк внутри протестующе рычит, наблюдая, как золотые нити превращаются в цепи, оплетают его клетку, но это первый раз, когда Чан сознательно игнорирует его требования. Он жмется к чужим рукам теснее, тихо всхлипывает, успокаиваясь теплом, согревающим все внутри. — Я стану сильнее ради тебя. Только, пожалуйста, никогда не оставляй меня, — умоляет Чан совсем тихо, и Джисон клянется, что, чтобы ни случилось, он всегда будет рядом. Пройдут десятки лет, тесные клетки и ужасный холод останутся позади, их жизни наполнятся счастьем, свободой и новой семьей, а Хан Джисон так ни разу не нарушит своей клятвы.