Общага "Бродячих"

Чанбину мало кто нравится, на самом-то деле. Нет, он не злой, не ненавидит весь мир, просто ему немножечко плевать на окружающих. Ну, на тех, кто не является его семьей. Потому что свою стаю он просто обожает, пускай и редко говорит об этом. А им, кажется, это и не нужно, они прекрасно понимают все и без слов, за что альфа их мысленно благодарит каждый раз. Поэтому, когда в нем вспыхивают чувства, он замечает это не сразу. Его мысли не меняются, желание защищать и помогать — тоже, только лишь нужда в объятьях стала чуть сильнее, что легко можно было списать на зимнюю хандру. Так что Чанбин совершенно не готов к тому, что его внезапно бьет осознание прямо посреди завтрака, когда Феликс, улыбаясь сонно, желает ему доброго утра и проходит мимо прямо к холодильнику. Чанбин давится, широко распахивает глаза и понимает. И с этого начинаются его метания. Не то чтобы у него были какие-то проблемы с самооценкой, он знал свои привлекательные (и не очень) стороны, оценивал себя объективно. И понимал, что взаимность ему ну вот никак не светит. Начиная с того, что Феликс буквально самый нуждающийся в похвале и ласке монстр (а Чанбин ужасно плох во всем этом), заканчивая тем, что у вампира уже были чувства к кому-то, о чем однажды смущенно поведал Джисону вампир (Чанбин не подслушивал, правда, просто их квартирка настолько маленькая, что любой шепот можно услышать даже без усиленного слуха). И пусть Бин эгоистичен, но даже он не будет рушить чужие отношения, влезая туда, где ему не место. И оборотня даже не смущала мысль, что за весь этот год, что Ликс и Сынмо жили с ними, он вообще мало что слышал о парне, в которого Феликс влюблен, и никогда не видел его вживую. Это напрягало, мало ли каким персонажем мог оказаться таинственный предмет воздыхания милого наивного вампира, но Ликс ведь не был дураком, верно? Он бы точно не стал встречаться с тем, с кем ему плохо. Это была одна из немногих вещей, в которых Чанбин ошибался, в чем он убедился, вернувшись в один день с подработки немного раньше и сразу уловив странный шум из ванной. В нос тут же ударил кислый запах печали, так что оборотень даже не успел ничего осознать, как инстинкт немедленно успокоить члена стаи привел его на порог ванной комнаты. Феликс поднял на него глаза, полные боли и страха осознания, и в этот момент сердце Чанбина разбилось на маленькие кусочки. — Ликси, — растерявшись, альфа не мог решить, что ему делать. Запаха крови он не чуял, физических повреждений на младшем он не заметил, а как лечить душевные раны, он совершенно не знал. — Не смотри, — всхлипнул Феликс, пряча лицо в ладонях и звуча так надломлено, что становилось совсем уж невыносимо, — пожалуйста, только не ты. — Малыш, — Чанбин, постаравшись взять себя в руки, неуверенно шагает внутрь и притягивает несопротивляющегося парня в свои объятья, крепко обнимая, позволяя ему спрятаться от всего вокруг. Он утешающе поглаживает младшего по спине, окутывает своим успокаивающим запахом. — Что случилось, Ликси? Скажи мне, кто тебя расстроил, и я убью этого мудилу. Феликс глухо смеется, утыкаясь лбом в сильное плечо, совсем не осознавая, что в данный момент альфа говорит абсолютно серьезно. Ему плевать, что скажет Чан, плевать, что сделают Старшие, прямо сейчас все внутри него буквально кричит о том, чтобы уничтожить источник чужих слез. Существо, что довело этого чудесного ангела до такого состояния, явно не заслуживает жить в этом мире. — Все в порядке, хен, — шмыгает носом Феликс, звуча абсолютно неубедительно. Он жмется к альфе, обхватывает его талию и позволяет Чанбину медленно умирать внутри, — все в порядке. Просто был тяжелый день, и я немного расчувствовался от усталости. Ничего критичного. Это ложь. Оборотню даже не нужно прислушиваться к чужому сердцебиению, чтобы знать, что прямо сейчас Феликс врет ему, однако, если младший не хочет говорить, Чанбин просто не может заставить его сделать это. Внутренности сжимаются от осознания, что ему не доверяют настолько, чтобы поделиться чем-то важным, но он ведь сам в этом виноват, верно? Будь он чуть надежнее, возможно, Ликс бы поделился с ним своими проблемами, позволил бы помочь. — Хорошо, — выдыхает Чанбин, чуть отстраняя от себя парня и мысленно прикидывая, когда остальные вернутся домой. Чан и Сынмин придут поздно, но Джисон должен был освободиться уже через час-полтора, так что, может быть, он сможет дать Феликсу немного поддержки и комфорта, чтобы тот почувствовал себя лучше. А пока Бин попробует помочь отвлечься немного. — Раз так, может, поужинаем вместе? Я голоден. Он утирает соленые дорожки на чужих щеках, размышляя, чтобы приготовить на ужин из всего того, что осталось у них в холодильнике, но Феликс обрывает его мысль, уходя от прикосновений и полностью выпутываясь из его объятий. Он проводит ладонью под глазами, делает глубокий вдох и старается улыбаться так, будто ничего не случилось. — У тебя встреча с Милли, хен, ты забыл? Чанбин разбивается от вида того, какой сломленной выходит его любимая солнечная улыбка, и того, какими пустыми кажутся всегда искрящиеся глаза напротив. Это все выглядит так неправильно, что приходится бороться с желанием зажмуриться, лишь бы не видеть опустошение на чужом лице. — Я никуда не пойду, — разумеется, Чанбин бы не бросил члена своей семьи в таком состоянии, тем более он никогда не смог бы оставить Феликса, который выглядит таким хрупким и крошечным. Внутренний волк согласно кивает несколько раз, поддерживая мысль о том, что уходить сейчас — тупость. — Может, закажем что-нибудь? Как думаешь, парни захотят пиццу? — Бинни, — Ликс хватает за руку старшего, что уже развернулся к выходу из ванной в поисках своего телефона, заставляя его остановиться и взглянуть на него. — Я в порядке. Тебе не нужно жертвовать свиданием, чтобы посидеть со мной, потому что со мной все хорошо. — Ага, я уже понял, что ты в норме, — соглашается Чанбин, заглядывая в серьезные глаза напротив, позволяя тому увидеть всю его решимость остаться дома, — так, мы заказываем пиццу или тебе хочется чего-то другого? — Ну почему ты такой, — стонет Феликс, отпуская чужую руку и, зажмурившись, запрокидывает голову назад. Отчаяние в его голосе больно бьет по душевному спокойствию оборотня, Чанбин растерян и пытается понять, что происходит. — Я уйду, если это действительно то, чего ты хочешь, — несмело начинает он, чувствуя, как волк внутри упирается всеми лапами, рыча о том, что он ни за что не оставит Феликса одного в таком состоянии. Чанбин рычит на него в ответ, призывая успокоиться. Парень чувствителен и всегда нуждается в поддержке близких, но если Чанбин не тот, кто может ему сейчас помочь, то ему придется отступить и дождаться кого-то из стаи, чтобы они смогли. — Если тебе нужно побыть одному, я пошатаюсь где-нибудь на улице, чтобы ты мог успокоиться и собраться. Или притащу сюда Сынмина. Или Чана. Я сделаю все, о чем бы ты не попросил. Но я не смогу уйти далеко, пока ты в таком состоянии. Феликс всхлипывает, горько ухмыляясь. Он вновь утирает мокрые щеки, дает себе пару секунд, а потом смотрит на Чанбина с огромной болью в глазах. — Ты слишком хороший, хен. Это не так. Будь Чанбин правда хорошим хеном, он бы смог успокоить своего младшего, он бы смог спокойно обсудить с ним все, помог бы принять какое-то решение. Будь Чанбин хорошим хеном, он бы не думал о том, что хочет сцеловать все слезы с чужих щек, что хочет спрятать Ликса от всех проблем, что хочет шептать слова любви и успокоения, обещая бросить весь мир к его ногам. Будь Чанбин хорошим хеном, Феликс бы не смотрел на него так, будто именно оборотень причиняет ему такую боль. — Расскажи мне, что случилось, — умоляет Чанбин, — скажи, кто расстроил тебя, и я переломаю ему все ноги. — Ты не можешь ломать людям ноги просто из-за того, что я немного поплакал, — смеется Ликс, но в его голосе совсем нет веселья, — ты не можешь причинять другим боль только за то, что они не любят меня в ответ. Мысль, что драгоценный маленький Феликс плакал из-за какого-то парня, неспособного понять, какое сокровище находится рядом с ним, выводит Чанбина из себя настолько, что его зрачки неосознанно краснеют, выдавая все эмоции. Волк внутри клацает клыками, призывая успокоиться и не пугать вампира, и только после его предупреждения оборотень замечает, как сжимается перед ним Феликс. — Ох, малыш, — Чанбин моргает, убирая красноту, а после протягивает к парню руку, давая тому выбор. Вздох облегчения срывается с его губ, когда вампир без раздумий хватается за нее, привычно переплетая пальцы. — Я не хотел тебя пугать, просто на секунду я слишком разозлился на того слепого недоумка, что не разглядел, насколько ты потрясающий. Поверь мне, только настоящий придурок способен не влюбиться в тебя. — Хен, не надо… — Ты — драгоценность, Ликс, — не отступает Чанбин, не в силах остановиться. Он касается свободной рукой чужой щеки, мягко поглаживает, окончательно стирая соленые дорожки. — Солнечный, полный нежности, ты само олицетворение любви. В тебе прекрасно все, и, если кто-то этого не оценил, он просто не достоин находиться рядом с тобой. — Еще одно слово, и я снова расплачусь, хен, — предупреждает Феликс с тихим смущенным смешком, но даже не пытается отстраниться, слишком ласковый, чтобы отказаться от теплых касаний. — Что, если я просто не могу остановиться от того, чтобы говорить о том, какой мой Ликси чудесный? — хихикает Чанбин, довольный тем, что запах грусти медленно сменяется воздушным смущением. Эта сладость приятно ощущается на языке и самого оборотня избавляет от излишнего напряжения, помогая успокоиться и ему, и его зверю. — Тогда я поцелую тебя, чтобы заткнуть, — выдыхает Феликс с придыханием, звуча игриво. Чанбин понимает, что тот шутит. Он частенько проворачивает такое с Джисоном, который сначала напрашивается, а после убегает, раскрасневшийся и смущенный. Бин был частым свидетелем такого, так что он не воспринимает слова вампира всерьез. Это просто шутка. Но Чанбин не может выкинуть эту картинку из головы. Он опускает взгляд на чужие губы, понимая, насколько велик соблазн сорваться. В голове здравый смысл пытается достучаться до него, напомнить, что Феликс буквально две минуты назад плакал из-за влюбленности в другого. Это глупый, безрассудный поступок, который, возможно, испортит все между ними. Здравый смысл послан нахуй, когда Чанбин подается чуть вперед и мягко касается своими губами феликсовых. — Такое сработает только на Ханни, — шепчет он, после чего снова прижимается поцелуем, с трепетом в сердце слыша тихий смешок. Феликс тянется к нему, обвивает свободной рукой его шею, притягивая ближе к себе, сокращая и без того маленькое пространство между ними. Маленькие пальцы зарываются в темные волосы оборотня, губы приоткрываются, прося большего. Чанбин с радостью исполняет безмолвное желание, углубляя поцелуй. Он тихо стонет, когда вылезшие вампирские клыки едва царапают его язык, а хватка в волосах становится чуть жестче. Всего так много, что это сводит с ума, Чанбин не может думать ни о чем другом, кроме Феликса, уверенно перенимающего ведущую роль, дразнящего его, подчиняющего. — Господи, блять, боже, вы бы хоть в комнату ушли, — раздается громкий, возмущенный крик, заставляющий оборотня вздрогнуть от неожиданности и отстраниться. Феликс недовольно сопит рядом, тяжело дыша от интенсивности их поцелуя и общего возбуждения. — Ты опять прогулял последний урок? — Чанбин хмурится, автоматически переключаясь в режим хена, заботящегося об успеваемости своего младшего. — Это все, что ты можешь сейчас сказать? — Джисон, что до этого прикрывал свое лицо ладонями и голосил о потере невинности его глаз, опустил руки и пораженно уставился на оборотня. Тот жмет плечами, не слишком смущенный тем, что ладошка Феликса все еще покоится на его шее, будто ждет подходящего момента, чтобы притянуть его обратно. — Вы отвратительны, парни. Но я рад, что вы наконец вместе, и Ликс перестанет ныть мне о своем не очень тайном краше в тебя, хен. Так держать. — Хан Джисон, — угрожающим тоном проговаривает Феликс, отчего Джисон понимает, что ляпнул что-то не то. Он быстро захлопывает рот и смотрит на парочку округлившимися глазами, явно паникуя. — А, ой, — бормочет он и резко оборачивается к выходу, — я забыл кое-что прямо вон там. Удачи вам, пацаны. Прости, Феликс! Входная дверь за парнем захлопывается быстро и громко. Чанбин пару секунду смотрит в опустевший коридор, а после не может сдержать смеха, поражаясь абсурдности ситуации. Он поворачивается к вампиру, замечая, что тот заметно разнервничался. Подняв руку, в которой он все еще сжимал ликсову ладонь, Бин невесомо поцеловал чужие костяшки, привлекая внимание. — Джисон — дурак, — выдыхает Феликс, и оборотень согласно хмыкает. — Так тот слепой недоумок — я? — Ага. Все еще хочешь сломать ему ноги? — Пока что я хочу еще раз поцеловать тебя, — улыбается Чанбин, заглядывая в любимые глаза напротив, — а потом я хочу послушать, почему ты заставил меня думать, что какой-то придурок отшил тебя. — Я ничего подобного не говорил, ты сам доду… Чанбин прерывает тихое бормотание самым лучшим способом, которым теперь мог активно пользоваться. Накрыв чужие губы своими, оборотень отстраненно подумал о том, что надо бы завести в привычку говорить со своей стаей словами через рот, обсуждая все, а то слишком много у них всяких недоразумений и потерянного времени из-за их неспособности просто разговаривать друг с другом. Но в момент, когда Феликс едва ощутимо укусил его клыками за губу, все лишние мысли покинули его, оставив на своем месте только трепетную любовь к одному игривому вампиру.