Когда я оклемалась и смогла уныло и не спеша покушать, Альбедо огласил результаты.
— Как я и ожидал, твой уровень интеллекта выше среднего.
Я подняла недоверчивый взгляд.
— Чего?
— Твой уровень интеллекта выше среднестатистических показателей, — пояснил Альбедо, перепроверяя бумажки с решёными головоломками. — Скорость мышления не самая высокая, но я подозреваю, что снижение произошло под влиянием упомянутой низкой самооценки и отсутствия веры в свои силы. Из-за этого люди склонны отвлекаться на сомнения и посторонние негативные мысли, которые никак не способствуют продвижению к цели. Это печально. Могу только посоветовать быть более уверенной в своих способностях и не отрицать их. Кроме того, у тебя есть потенциал развить их, так что, думаю, могу тебя похвалить и поздравить.
— …спасибо? А ты точно всё проверил, может?.. — Альбедо бросил пристальный взгляд. — Как ты вообще определяешь уровень интеллекта?
— Ну, я действовал по методике передовых университетов Тейвата, —
ого, — и позволял себе ориентироваться на собственные суждения. Короткие разговоры с тобой позволили мне понять, что ты интересный и удивительно зрелый для своего возраста собеседник. Мне скучно общаться с большинством людей, но с тобой скука меня не одолевает, —
жизнь определённо удалась. — Это мой личный показатель, так что, возможно, я немного смешал объективные результаты с субъективным отношением. Кроме того, по словам Кэйи, —
ну конечно, я ждала, когда это прозвучит, — ты нестандартно мыслишь и смотришь на мир. Он находит это очаровательным, — белые брови в сомнении изогнулись, как будто пробуя странную конфету на вкус, — но лично я вижу в этом потенциал. Люди, которые мыслят за рамками общепринятых понятий, часто становятся учёными, предлагающие оригинальные идеи миру, или необыкновенными творцами… хотя обе категории очень часто становятся непонятыми другими. В любом случае, я был бы рад увидеть развитие и продукт твоих способностей.
— Ладно… спасибо, Альбедо, — надо же, если заводить тему об исследованиях, он становится невероятно разговорчивым. — А что насчёт крови? Что вы проверяете?
— Данные твоей крови совершенно обыкновенные для людей, — слава Богу, — однако в них нет зачатков элементальной энергии.
— Ну… в моём мире её не было…
— Даже у людей без Глаза Бога есть зачатки элементальной энергии, — пояснил Альбедо. — Она протекает в их жилах и является неотъемлемым компонентом их организма. Благодаря ей они сосуществуют в гармонии с жилами Тейвата и его окружающей средой. Более того, существам, рождённым здесь, поддаётся простая магическая манипуляция, вроде целительной магии или контроль стихий. Особенно явно ты можешь наблюдать это у шаманов, стоящих во главе племени хилличурлов, хотя это и требует от них гораздо больших сил, чем от носителей Глаза Бога. Я полагаю, что именно отсутствие зачатков подвергает твою жизнь смертельной опасности каждый раз, когда твоему организму наносится вред, — пробормотал Альбедо. Его губы поджались, а в глазах появился огонёк. — Это интересно…
— Чем же?..
— Я работал с существами, подобным тебе, — принялся объяснять он. — Они гораздо проще поддаются мутации и преобразованиям, чем рождённые здесь организмы, вопреки тому, что совершенно не приспособлены к окружающей среде. Или скорее…
благодаря, так как у них нет иммунитета, и они не знают, как себя вести с вмешательством извне. К сожалению, их образцы практически невозможно найти, но опыт работы с ними — это невероятная удача и возможность для исследований. Мне самому довелось лишь раз познакомиться с иномирными организмами. Теперь — второй…
— Значит… ты будешь проводить надо мной опыты?.. — я сглотнула.
Альбедо будто опомнился.
— Нет, это было бы негуманно. Образец твоих стволовых клеток, —
мороз по коже, — вполне удовлетворяет мой интерес на данном этапе и даже расширяет возможности для познания Сахарозы, хотя она сейчас гораздо больше увлечена другими твоими анализами. Тебе не о чем пока беспокоиться.
«Пока».
Я это запомню.
— Господин Альбедо, а Вы не… не соб-собираетесь представлять результаты своих исследований Фельхен мировому сообществу?
— Просто «Альбедо», Сахароза, я же просил… — с досадно поджатыми губами поправил он. Где-то я это уже слышала…
— Её зовут «Сахароза»? — осторожно шепнула я, чтобы не услышали чужие чуткие ушки.
— А? Да, «Сахароза».
— Ой, а я думала «Сахарок»…
Альбедо коротко улыбнулся.
— Нет, я сохраню таинство личности Фиалки, — ответил чуть громче он, чтобы девушка услышала. — Мои коллеги, в большинстве своём, не сдержанны в рвении докопаться до истины сего мира, —
кто бы говорил, — и потому могут прибегать к не самым гуманным способам, ведомые алчностью и честолюбием. Это же и в моих интересах оставить Фиалку при себе в целости и сохранности. О… я забываю спросить: почему тебя стали звать «Фельхен»?
Я нервно усмехнулась и пожала плечами.
— Дурацкая история. Посетителям ресторана было лень запоминать моё настоящее русское…
э-э, снежнийское имя, поэтому они стали называть меня Фиалкой по-мондштадтски, то есть, Фельхен.
— Это… мне кажется, это довольно грубо с точки зрения этики, — с сомнением высказался Альбедо. — Твои родители дали тебе имя при рождении, но посторонние люди пренебрегли их даром и отреклись от него из-за такой глупой причины.
— Я… я не заморачиваюсь из-за этого. Новая жизнь — новое имя. Меня зовут моим настоящим те, кто более-менее близок мне здесь, и этого достаточно.
— Хм… я понял. Я продолжу называть тебя твоим настоящим именем, если ты не возражаешь.
Я улыбнулась.
— Не возражаю.
В конце концов… так получилось, что я задержалась в лаборатории до глубокого вечера. Перспектива встречаться с сэром Кэйей меня не радовала от слова «совсем», а возвращаться в приют — и подавно. Поэтому я попросила разрешения у Альбедо остаться с честным и жарким обещанием не мешать и не жаловаться, а спокойно учиться. Контрольным аргументом, полагаю, стало признание в том, что в приюте мне не дадут этого делать, ибо оно подействовало совершенно удивительным образом: Альбедо с гораздо большим энтузиазмом разрешил мне побыть в лаборатории и даже предложил порешать задачки из учебника для будущих абитуриентов университетов математического направления, дав понять, что он будет рад помочь, если у меня возникнут трудности.
Стоит ли говорить, что отказаться я не могла и не хотела? Это же такая великолепная возможность поучиться!
И немного позаботиться о трудолюбивых и увлечённых алхимиках. Что Сахарок, что Альбедо — оба забывали об элементарном приёме пищи, погрузившись в свои исследования, а мой уязвлённый организм стал для них своеобразным звоночком к обеду и ужину. Я без лишних слов отправлялась в столовую Ордо Фавониус, чтобы попросить блюда для троих. Запомнившие меня с первой встречи работники и работницы с милыми улыбками и добрыми словами давали мне внушительные порции, которые я, пошатываясь и чертыхаясь, на своих двоих успешно доносила до лаборатории только с Божьей помощью. И приобретённым в ресторане опытом.
Альбедо каждый раз причитал, что мне нужно отдыхать и ни в коем случае нельзя нагружать себя, но я убеждала его, что веду себя очень осторожно и не перенапрягаюсь. А наличие ощутимой слабости и лёгкого головокружения умалчивала, потому что… очень уж хотелось позаботиться о нём и побыть рядом подольше.
Как жаль, что часы пролетели незаметно…
— Думаю, на сегодня мы закончим, — сказал Альбедо, поглядывая на Сахарка… Сахарозу, которая чаще стала делать свои исследования сидя, и на меня, начинающей зевать от усталости.
Я оторвала взгляд от головоломки. За окном было уже очень темно.
— Наверное, комендантский час уже вступил в силу, — задумчиво пробормотал. Я ошалело обернулась.
Чёрт… — Фиалка, тебе лучше поспешить к Кэйе, чтобы застать его в кабинете и попросить проводить тебя.
Ой.
Ой-ёй…
— Альбедо…
эм… — я в нерешительности к нему обернулась. Если вернусь одна, сёстры уличат в обмане и накажут. Но если пойду к Кэйе, то страшного не избежать. — Можно ещё кое о чём попросить тебя?..
— О чём?
— Пожалуйста, проводи меня до приюта. Я не хочу встречаться с сэром Кэйей.
— Почему? Разве у вас не должен был состояться разговор?
— Он обидел меня.
Светлые брови взлетели вверх. Ушки Сахарозы испуганно встрепенулись, но она не стала оборачиваться и отрываться от своих исследований.
— Я не хочу его видеть и разговаривать с ним.
Альбедо не понял.
— Может, у вас произошло недопонимание, которое он хочет разрешить?
— Нет, это не недопонимание, — я в панике замотала головой, опасаясь, что он откажется. Альбедо сейчас — моя единственная надежда. — Он… он на площади высмеял мои рисунки. Отобрал блокнот, показывал своим друзьям и не отдавал его, как бы я не просила.
— Кэйа? — в неверии распахнул глаза. — У Кэйи могут быть жестокие шутки, я знаю об этом не понаслышке, но никогда бы не подумал, что он способен на такое, — в ответ на это я только беспомощно развела руки в стороны. Это реальность, какая она есть. — Может, ты неправильно поняла его намерения? Твои рисунки красивые, и там нечего высмеивать.
— Там… — были твои рисунки, о которых ты знаешь, но об истинной причине существования которых не догадываешься. — Это не оправдывает того, что он не вернул мой блокнот, когда я просила, и перебрасывал его друзьям, пока я не расплакалась на их глазах.
Альбедо смотрел меня в полнейшем непонимании.
— Я убеждён, что он хочет извиниться перед тобой.
Я опустила голову, скрывая выступившие слёзы. В гробу я видала его потенциальные извинения.
— Кэйа из тех людей, что любят привлекать к себе внимание, но иногда делают это сомнительными способами. Я уверен, он не хотел тебя огорчить, он очень заботится о тебе. Под этим я подразумеваю то, что Кэйа делает сверх того, что ему предписывается, хотя обычно всё наоборот…
Я не хотела это слышать. Я не хотела слышать эти разубеждения и указания на то, что мои слёзы и страхи беспочвенны и нужно их отбросить. Кэйа всегда надо мной потешался и в конце концов дошёл до такого. Если я дам слабину, он придумает что-нибудь ещё. Я боюсь этого.
— Вижу, сейчас я не в силах тебя убедить. Хорошо, я тебя провожу. Но, зная Кэйю, тебе не удастся от него долго бегать, — уже ничего не слыша, я принялась собирать свои вещи.
«Тебе не удастся долго от него бегать». Я знаю! Знаю… но если бы он хотел, то из-под земли бы достал. Очевидно, что произошедшее сэра Кэйю совсем не волнует, и намерения его не самые приятные для меня. Он вполне может обернуть ситуацию в свою пользу, надавить на чувство вины и стыда перед другими, которые я испытывала, и оставить с ещё большим огорчением, чем прежде. Люди так делают, когда не хотят брать ответственность и марать репутацию. Почему-то я была убеждена, что сэр Кэйа как раз из таких…
Нет, пусть лучше всё остаётся так, как есть.
— До встречи, Сахарок…
э-э, Сахароза, — попрощалась я с девушкой, стоя с Альбедо у выхода.
— Д-до встречи, Фельхен! — она отвлеклась и радостно помахала мне ручкой, смущённо улыбнувшись. — Мне было… п-приятно с тобой пораб-поработать.
— Как и мне, — я тоже не могла сдержаться от улыбки. Какая же Сахарок всё-таки милая.
— Скоро вернусь.
Мы с Альбедо вышли и пошли вместе по коридору из каменных стен, освещённому зажженными факелами. Стало свежее, чем в лаборатории… я сделала глубокий вдох и почувствовала, как закружилась голова.
— Ты в порядке?
— Да… давай просто пойдём помедленнее.
— Хорошо. Если почувствуешь себя плохо — сразу скажи.
Эх… хотела бы я, чтобы он проводил меня при других обстоятельствах и в другом настроении. Мы бы разговаривали обо всём на свете, обсуждая идеи, или просто уютно молчали, наслаждаясь тишиной и неприкосновенностью личного пространства. Но, увы, сегодня не так. Сегодня мы шагали по коридорам Штаба, каждый в глубокой и тяжёлой задумчивости… а я ещё и с обрушившейся слабостью…
вот блин…
— Альбедо! Рада наконец застать тебя, — в главном зале, перед заветным выходом из Штаба, буквально из-под земли выросла заместительница магистра Джинн. — Фельхен… то есть, Фиалка, здравствуй, — она улыбнулась мне самой тёплой и доброй улыбкой на свете. — Что-то случилось?
— Нет-нет, я пригласил Фиалку провести исследования ради её блага, и мы только закончили, — объяснил Альбедо. — Я как раз собирался отвести её в приют, потому что, кажется, наступил комендантский час.
— Верно, уже очень поздно, — кивнула Джинн. — Мне очень жаль, но Фиалке придётся подождать, — не нравится мне это… — Тебя срочно вызывает магистр Варка.
— Сейчас? — удивился Альбедо. — Разве рабочее время не закончено?
— Закончено, — с сочувствием ответила она, поглядывая виновато на нас обоих. — Но ты пометил сегодняшнее исследование, как «особо важное», и мы не могли тебя беспокоить, — ого… меняю бумажку «Пустяк» на «Особо важное исследование Альбедо». Приятно. — Поэтому Фиалке придётся тебя подождать.
— Я могу её проводить.
Сердце ухнуло вниз.
Если бы физически можно было почувствовать, как душа покидает тело, то это было бы именно то ощущение, которое я сейчас испытала.
— Кэйа, — радостно улыбнулась Джинн, пока Альбедо хватал меня за предплечье и спрашивал, всё ли хорошо.
Нет… — Я думала, ты отправился в свои покои.
— Я озадачился тем, что эти двое припозднились со своими исследованиями, и пошёл напомнить им о времени. Но, оказалось, что они и без меня справились.
Я слышала звук его шагов, спускавшихся вниз по лестнице… Мы с ним разминулись. Мы чуть с ним не столкнулись. Если бы заместительница магистра не задержала нас, тогда бы я без приключений добралась до приюта и заснула крепким сном младенца. Но этого не случится…
Как же всё сегодня не вовремя!
— Это правда так срочно? — спросил Альбедо, продолжая держать меня за предплечье. Я тихонько убрала его руку и шепнула, что всё в порядке… — Путь до приюта короткий, я буду здесь скоро.
— У тебя займёт около двадцати минут, чтобы дойти туда, и столько же обратно. При лучшем раскладе, ты будешь здесь через полчаса, — услужливо подсказал Кэйа, подойдя ближе. Я чувствовала, как надо мной дышит сама смерть… — Но час уже поздний, а магистра задерживать неприлично.
— Боюсь, это так, — с сожалением подытожила Джинн. — Но я думаю, у вас двоих ещё будет возможность обсудить свои дела. Не переживай, Альбедо, Кэйа благополучно проводит Фиалку до дома. Эм… Фиалка, ты в порядке? Ты очень бледная.
— Да-да, просто это был… утомляющий день. Мне нужно отдохнуть.
— Тогда не буду больше никого задерживать. Спокойной ночи.
— Спокойно ночи, госпожа Джинн, — я посмотрела на Альбедо. И собралась с силами, чтобы не заставлять его волноваться. — Спасибо, что уделил мне сегодня время. Буду ждать следующей встречи.
Он замялся всего на секунду, в сомнении оглядывая меня. Должно быть, мне очень сильно поплохело…
ох…
— Удачи, Фиалка, — наконец он мне кивнул. — Отдохни как следует и помни мои рекомендации.
— Конечно, — я тепло ему улыбнулась, мысленно поблагодарив за удачу, и проводила взглядом невысокую удаляющуюся фигуру, которая скрылась в кабинете вместе с госпожой Джинн.
Стало тихо…
Я вздохнула. Сердце в груди колотилось так ощутимо, будто готово было пробить рёбра. Мне правда нужно… поскорее лечь…
— Кхм-кхм.
Тут я поняла, что в зале
вообще никого нет. Кроме нас с Кэйей. Который всё это время стоял здесь. И который не дождался меня. И который понял, что я хотела улизнуть от него.
Твою же ж мать…
— Даже не взглянешь на меня?
Молчание.
— Красивая плитка, не правда ли?
Молчание.
— Её отреставрировали ещё тогда, когда я сидел в низших званиях вместе с братом. Вернее, я был в низших, а он вот-вот должен был стать капитаном кавалерии, как я сейчас, — я в удивлении распахнула глаза. — Иногда, проходя здесь, я вспоминаю, как давно это было…
Смутные вопросы возникали в голове. Но они отходили на второй план перед страхом, смущением и неестественной слабостью. Хотелось просто… убежать куда-нибудь. Туда, где меня не достанет этот пристальный взгляд.
— Неужели даже головы не поднимешь,
Фиалка?
Сердце забилось где-то в горле.
Тишина затянулась.
— Пойдём, — сказал он наконец слабо и со вздохом.
Слава Богу.
Я поплелась следом за Кэйей, глядя в пол и поправляя сползающие очки. Он открыл массивную дверь и придержал её для меня, пройдя вперёд.
Я вышла из Штаба и вдохнула свежий, вечерний воздух.
Ах… кислород…
Дверь за мной тихо закрылась. Кэйа встал рядом. А я приходила в себя, стараясь унять головокружение и не свалиться на землю… Вслушивалась в шум ветра, ласкающего щёки, в шелест листьев и в игру бардов высоко на несчастной соборной площади…
Не хочу в приют.
Но вздыхаю и иду вперёд, вниз по лестнице.
Кэйа пошёл вслед за мной и, когда мы отошли чуть-чуть от Штаба, негромко произнёс:
— Фельхен, я хотел извиниться за произошедшее на площади.
Обида и страх в душе разверзлись сильнее прежнего. Я сглотнула ком в горле.
Блин…
блин…
— Было очень глупо и некрасиво с моей стороны так поступить, — сказал он. — Я… не сразу понял, что что-то не так. Мне казалось, что ты веселишься вместе с нами, — я хочу его ударить. Или расплакаться. Или ударить и расплакаться. — Но потом я заметил твои слёзы и сказал всем остановиться. Я правда не хотел, чтобы… ты так расстроилась.
— А… чего Вы тогда хотели? — спросила я дрожащим голосом. Отчётливо и громко, надеясь, что несчастный МУП не выйдет из строя.
Сэр Кэйа резко поднял голову, наконец услышав меня.
— Привлечь твоё внимание, — ответил мне. — Ты всё время в своём собственном мире. Замыкаешься в книжках и рисунках, и бывает трудно до тебя достучаться. Только если использовать щекотку, —
ух блин! — или нерабочие и ужасные методы, за которые я приношу свои искренние извинения. Я не хотел тебя расстроить, я хотел пообщаться с тобой…
— Пообщаться или собрать на меня данные для Ордо Фавониус?
Кэйа остановился. Я тоже.
— Альбедо проболтался? — он даже не стал отрицать. Потрясающе. — Между прочим, это конфиденциальная информация, и о ней нельзя распространяться.
—
Нельзя притворяться другом для того, на кого собираешь досье, — рыкнула я, ненамеренно выводя МУП из строя. — «Я хочу с тобой общаться», «я хочу с тобой дружить». Может, лучше: «Я хочу притвориться твоим другом, чтобы мне было проще за тобой следить», как какой-то
шпион!
—
Я за тобой приглядываю, Фельхен, — с непривычной строгостью во взгляде и ожесточённостью во всём выражении лица сказал Кэйа. — Я официально ответственен за всё, что с тобой происходит.
— Что это значит?..
— То, что до совершеннолетия ты находишься под надзором Ордо Фавониус и под моим личным наблюдением, —
что за?.. — Ты не обычный гражданин города, а гостья из другого мира, — это словосочетание нужно запретить законом, меня от него воротит. — Ты не знаешь, как устроен этот мир, и вопрос твоей адаптации — не только твоё личное дело, но теперь и дело ордена, потому что ты отвергла предложение Алисы об опеке, — я хотела обо многом спросить, но от услышанного в ужасе захлопнула рот. — Если ты по незнанию или по детской наивности, которой у тебя в избытке, подойдёшь к митачурлу с топором, думая, что с ним можно просто договориться, то ответственность за последствия будет лежать на Ордо Фавониус и в первую очередь на мне.
— Почему… на Вас?
— Так вышло. Я патрулирую твои любимые окрестности и имею хорошие связи по всему городу, поэтому так получилось, что я оказался идеальным кандидатом на роль твоего надзи… попечителя, — я отшатнулась. Кэйа в досаде поджал губы, поняв, что оговорился. — На роль твоего попечителя.
— Нет, Вы хотели сказать «надзирателя». Вы мой надзиратель?..
Кэйе очень не понравилось, что я это услышала. Он шагнул вперёд, но я отступила назад, в ужасе на него глядя.
Надзиратель. Сёстры в церкви — надзирательницы. Сестра Гертруда — надзирательница. Она меня упрекает, укоряет и стыдит. Принижает и заставляет. Ограничивает и удерживает. Ругает, наказывает, ненавидит. Она — надзиратель.
Кэйа — надзиратель.
— Фельхен, послушай меня, в этом нет ничего страшного…
Я пыталась устоять на ногах.
Это… слишком. Это слишком для сегодняшнего дня.
Я ведь правда начинала считать его своим другом.
— Это не то, что тебе кажется, — я подошла к парапету и облокотилась на него.
Вдох. Выдох.
Голова кружится.
Перед глазами появляются тёмные пятна.
Уши закладывает.
Вдох. Выдох.
За предплечье крепко схватили. Я зажмурилась, прогоняя заволакивающую глаза темноту. И ещё раз. И ещё.
Вдох-выдох. Вдох-выдох.
На щеках обжигающий холод. Я встрепенулась. Передо мной стоял встревоженный Кэйа. Он что-то говорил, но перевод его слов болезненным шумом отдавался в голове.
Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох…
Я стянула с уха МУП и попыталась осесть на землю, но рука на предплечье не дала. Она прислонила меня к парапету и прижала к теплому телу.
Чёрт… чёрт…
чёрт…
Вдох. Выдох…
Бутерброд, заготовленный с утра, ощущался во рту пресным картоном.
Я медленно ела.
Мокрое лицо обдувало прохладным ветром.
Вода в бутылке закончилась.
Перед глазами в темноте размывался камень мостовой.
Очки лежали на парапете.
— Как ты себя чувствуешь?
Я проглотила прожёванный кусок. И показала рукой «не так и не сяк». Просто никак.
Кэйа стоял рядом. Ему уже не нужно меня придерживать. Он терпеливо ждал и молчал.
Спасибо.
— Извини. Я этого не хотел.
Я безучастно кивнула. Мало бы кто пожелал человеку обморок.
Но Вы в этом не виноваты.
— Я неправильно поступил. Я хотел, чтобы ты улыбалась. Но ты плакала. Я этого не хотел.
Я не донесла бутерброд до рта.
Подбородок задрожал.
«Кэйа из тех людей, что любят привлекать к себе внимание, но иногда делают это сомнительными способами. Я уверен, он не хотел тебя до такого довести, он очень заботиться о тебе».
— Вы так больше не будете делать?
— Нет. Клянусь.
Всхлип.
Найдя второй упакованный бутерброд, я протянула его Кэйе. Он перевёл досадный взгляд с бутерброда на меня. И облегчённо вздохнул.
— Спасибо.
Я кивнула. И наконец откусила ещё.
Следом принялся кушать и Кэйа.
— М-м-м. Я люблю бутерброды с огурцами. Оh! Hier ist eine Tomate… wunderbar. (О! Тут помидор… замечательно.)
Слабая улыбка.
Когда мне полегчало, сэр Кэйа ещё немного поговорил со мной. Сказал, что не такой надзиратель, как я подумала. Он не собирается ограничивать моё передвижение или стоять над душой. Кэйа действительно хотел быть моим другом. А его официальная роль — это формальность, которую он не собирается соблюдать.
Я извинилась за своё поведение. За то, что накрутила себя, навыдумывала невесть что… и за то что расплакалась на пустом месте. Призналась, что моя восприимчивость и ранимость — это недостаток, который сильно мешает жить, и пообещала, что исправлю его. Наращу толстую кожу, начну относиться ко всему проще и перестану воспринимать всё так близко к сердцу.
В итоге я сама извинялась за то, укор в чём боялась услышать. Очевидно, проблема была во мне, а не в сэре Кэйе.
— Это не недостаток, Фельхен, — неожиданно сказал он. — Не многие люди имеют чуткое сердце.
— Чуткое сердце? Расстроиться из-за пустяка и потом быть гонимой страхом — это называется чутким сердцем? Для чего оно мне?
— Чтобы быть хорошим человеком, — спокойно ответил Кэйа. — С ним ты можешь определять, какие поступки жестокие, а какие — нет. Мой поступок был жестоким по отношению к тебе, поэтому ты так расстроилась и стала меня бояться. Откровенно говоря… твоя ранимость очень удобная.
— Удобная? Чем же?
— Благодаря ей твои близкие легко могут понять, что задели тебя, и вовремя исправиться. Другие люди могут тихо обидеться и долго держать эту обиду. А их друзья не смогут понять, когда ошиблись и как это сделали. Тогда дружбе наступит конец. Я не хочу, чтобы нашей дружбе настал конец.
— Почему… почему Вы с таким пониманием ко мне относитесь? Другие люди бы уже давно поругали меня за то, что я плачу и обижаюсь на пустом месте.
— Я знаю. Я не «другие люди». Я хочу напомнить тебе: если тебя что-то беспокоит, ты можешь прийти ко мне и всё рассказать. Как это у вас называют?
— Излить душу?
— Именно. Прекрасное выражение.
Я не понимала его. Не могла догадаться ни о единой причине терпимости и лояльности Кэйи ко мне. Но всё равно кивнула на вопрос: «Ты меня поняла?».
Мы доели бутерброды и перевели дух. Сэр Кэйа поинтересовался, хорошо ли я себя чувствую и смогу ли дойти до приюта. Мне было уже намного лучше, хотя дикая усталость страшно клонила в сон. Мы пошли в сторону приюта.
Нам открыла дверь сестра Октавия. Сэр Кэйа попросил напоить меня сладким чаем и не нагружать завтра обязанностями. Сестра Октавия безропотно приняла к сведению все его указания.
Я пожелала улыбающемуся Кэйе приятных снов и пошла вслед за сестрой. Она действительно обо мне позаботилась. Отвела на кухню, усадила за стол. Подогрела воду и сделала мне тёплый, сладкий чай. Я пила не спеша. Сестра Октавия не торопила. Сидела тихо рядом, тоже принимая какой-то травяной отвар, и сонными глазами смотрела перед собой.
Было тихо и даже уютно. Единственное, что прерывало тишину, это наше дыхание, стук настенных деревянных часов с вырезанными листьями ветра и шумевшая в моих ушах кровь. Перед нами горела одинокая свечка. А за окном была непроглядная темнота. Даже лунные лучи не проскальзывали…
Сестра Октавия убрала все чашки и проводила меня взглядом до общей спальни, пожелав хорошего сна и попросив сообщить, если мне станет плохо. Я пожелала ей спокойной ночи.
Умылась. Переоделась. И легла на свою застеленную кровать, накрывшись одеялом и спрятавшись от холода.
Сон пришёл быстро.
