Дом, милый дом: Отрицание

      «Хочешь сбежать, цветочек? Позволь тебе помочь…»       С такими словами Кэйа освободил меня от обязанностей в приюте. Сбегая от пытливого и строгого взора сестры Гертруды, я совсем не ожидала наткнуться на сестру Викторию возле «Доли Ангелов». Какое-то странное предубеждение, что набожные служительницы обходят питейные заведения стороной, заставило меня потерять бдительность и подвергнуться допросу ответственной сестры. Она часто мне помогала и даже закрывала глаза на мои причуды избалованного возможностями и свободой ребёнка, у которого есть родители, но порицала моё безделье и уклонение от обязанностей.       Я действительно в этот раз схалтурила, потому что работать шесть дней подряд и после этого возвращаться к приютской рутине и под крыло несчастной Баварии — смерти подобно. Мне остро не хватало свежего воздуха и свободы, поэтому, если её не могли мне предоставить другие, я решила вырвать её зубами.       Вырвала, называется… у меня не было никаких идей по поводу того, что сказать в оправдание своей нерегламентированной прогулки. Я стояла перед суровеющей сестрой Викторией и мямлила какие-то объяснения… или мольбы… и верно чувствовала, как запирается клетка.       Но пришёл мой личный рыцарь и буквально парой слов с обезоруживающей и честнейшей улыбкой оставил несчастную дверцу открытой и освободил меня от страшного приговора. Ура, можно полетать!       Но взамен Кэйа попросил прикрыть его перед рыцарями, мол, он производит сопровождение жителя города и стоит на страже его благополучия. И гуляет со мной, собственно.       Без проблем. Как говорится, услуга за услугу.       И теперь мы вместе гуляли по побережью Сокола, собирали ракушки и миролюбиво говорили обо всём и одновременно ни о чём.       — Сэр Кэйа, а что там, за горизонтом?       Кэйа задумчиво поглядел туда, куда я показывала рукой. За бескрайним морем ничего не было видно. Тишь и гладь. Может, там есть другие континенты или острова? Другие государства? Может, Тейват — это огромный материк, который отделён от других не морем даже, а океаном?..       — Там земли Архонтов, изгнанных Семерыми, — я с удивлением обернулась. — Несколько тысяч лет назад на Тейвате разразилась война среди Архонтов за право обладать землями и людьми. Иными словами, за власть. То, что ты видишь, — он рукой обвёл водный простор, — называется Тёмным морем. За его пределами находятся земли, которые не подвластны Семерым Архонтам, победившим в Войне.       Я поражённо раскрыла рот. Это было неожиданно услышать. В моей голове были такие наивные мысли…       — А… как так получилось?       — Хм? — Кэйа с недоумением посмотрел на меня.       — Самому старому Архонту, насколько я помню, около шести тысяч лет, — начала объяснять я. — Тогда разразилась Война? Или позже? Они всё время воевали или?.. — если так, то это была не жизнь, а сплошной кошмар. Могущественные существа, наделённые силой стихий, боролись друг с другом и вызывали страшные бедствия… эта картинка очень ярко возникла в моей голове.       Страшно, когда воюют люди и государства. Однако ещё страшнее, когда воюют Боги…       — Этого я не знаю, — качает головой Кэйа. — Война Архонтов исследуется учёными до сих пор. Можешь поспрашивать Альбедо, если тебе так интересно, или Лизу. Они в этом разбираются гораздо лучше меня, — вот уж точно. Я не перестаю удивляться тому, как много они знают. И Альбедо, и госпожа Лиза — невероятные люди, в головах которых хранится и творится нечто потрясающее. Мне дико захотелось с ними поговорить и узнать обо всём.       А ведь если так подумать… Война Архонтов — это не единственное бедствие, обрушившееся на континент. Было ещё одно, но оно так мутно описывается. Сёстры говорят про чудовищ, про гибель сотни людей, про боль и разрушения, но что послужило этому причиной — не говорят.       — Сэр Кэйа, а что Вы знаете про катастрофу? — он непонимающе приподнял бровь. — Несколько веков назад случилась страшная катастрофа, которая убила много людей. Сёстры не любят о ней говорить, а я не понимаю, что могло стать хуже войны между Богами. И вообще разъярённых могущественных существ, стремящихся к власти… среди людей это страшно, но среди них… наверное, это настоящий кошмар.       Кэйа немного задумался. Всё веселье и безмятежность на его лице исчезли. Он подобрал плоский камушек и, прицелившись, отправил его в полёт по воде. Я завороженно проследила за несколькими «блинчиками». Вау… пусть он меня тоже научит.       — Я не интересовался этой главой нашей истории, — небрежно ответил мне, принимаясь за поиски нового камушка. — Многого сказать тебе не могу, извини. Но в обществе принято считать, что катастрофу навлекла на континент нация, которая захотела получить божественную силу, потому что жила без покровительства какого-либо Архонта. А люди… видишь ли, они никогда не смогут стать такими же могущественными, как Боги, как бы не пытались. А если и попытаются, то… — сэр Кэйа ненадолго смолк и усмехнулся.       — То поплатятся за свою наглость? — непонимающе спросила я, склонив голову. — Та нация… их наказали Боги за эту попытку? И всех других людей вдобавок, чтобы преподать урок?       Кэйа очень удивился и даже выпустил несдержанный смешок.       — Слишком смелая точка зрения, осторожнее, — покачал он головой со странной улыбкой. — Нет, люди в Тейвате пострадали не от своих Архонтов, а от последствий деятельности учёных Каэнриа’ха. От самой же нации остались только грешники, о которых и нечего разговаривать.       — Нечего? Или просто не принято?       — Не принято.       — Даже с Вами нельзя поговорить?       — Я не силён в истории, — снова небрежно отмахнулся и запустил только найденный камушек. Тот шесть раз отскочил от гладкой поверхности моря и с гулким бульканьем утонул. — Трудно говорить о том, о чём плохо знаешь, верно?       — Верно… я тогда попрошу у Лизы книжек почитать.       — О Каэнриа’х?       — Да.       — Почему ты так заинтересовалась?       — Ну… — замялась я и глянула за горизонт. На секунду меня одолела такая тоска, как будто вон там, где-то далеко, моя Родина, просто нас разделяет целое целое море и многие-многие километры. — Жители этой страны жили без покровительства Бога. Они справлялись своими силами, не надеясь на какую-то помощь свыше. Люди здесь слишком полагаются на милость своих Богов, считая, что они одарят их своим благословением. Мне это совсем не близко. В моём мире таких чудес, как снисхождение Архонта на землю, получение их силы, — я указала на мерцающий артефакт сэра Кэйи, — или вообще участие Богов в жизни людей… ничего этого не было, либо ни я, ни моя семья этого не замечала.       — Стой… — сэр Кэйа приподнял руку и с недоумением нахмурился. — Ты не веришь в Богов? Ни в одного?       — Нет, — покачала головой я.       — Почему тогда ты носишь крестик? Ты вроде говорила, что относишься к какой-то религии и всё же веришь.       — А, да, это так, — я достала свой крестик. — Я была ещё младенцем, когда меня крестили и посвятили в религию, поэтому выбора не было. Да и… в моей стране это чаще дань традиции, нежели реальный религиозный обряд. Ну и суеверие, мол, некрещённый ребёнок не защищён от злых сил и прочее, — чуть-чуть помолчав, я сочла важным пояснить: — Я не верю в Бога, но я не утверждаю, что его нет. Для кого-то может быть важным то, что есть кто-то наверху, кто присматривает за ними, оберегает и направляет на путь истинный, и может наказать, если они совершат грех, но лично для меня это никогда не имело никакого значения. У меня есть моё воспитание, мои нравственные принципы и моральные ориентиры, которые и помогают мне двигаться дальше и сосуществовать с другими, — я усмехнулась себе под нос. Может быть, это дело возраста, и когда-нибудь мне станет так одиноко и страшно, что я уверую, лишь бы тешить себя иллюзией, что не одна и помощь или утешение меня найдут. Но эти мысли я не стала озвучивать, только сказала: — Увижу в конце жизни, была я права или нет, — и пригляделась к золотому, блестящему крестику, зажатому между моими пальцами. Если так подумать, это же тоже своего рода божественное благословение, подобно Глазу Бога. Просто в руках того или той, кто в него не верит, оно теряет всякую силу. Что же, у меня есть свои.       — Если ты бы сказала это кому-нибудь другому, то сразу обнаружила себя, — я подняла глаза и увидела заинтересованную улыбку сэра Кэйи. — Дружеский совет: не говори никому о том, что не веришь или не принимаешь существование Богов. Даже в Мондштадте это странно и неприемлемо, особенно если ты говоришь об этом настолько всерьёз.       — А… — опешила я, — А почему?.. Неужели здесь не работает свобода вероисповедания и свобода мысли?       — Работает, но одна небезызвестная нам нация пять веков назад наглядно показала, что могут сделать люди, не принимающие Богов. Проще говоря, остались негативные предубеждения против неверующих.       — Атеистов?       — Их чаще называют еретиками, потому что отрицание Богов уже считается отклонением от общепринятого пути. Быть еретиком… — Кэйа глубоко вздохнул и подошёл ко мне ближе, — незавидная судьба, цветочек, — и потрепал меня по макушке.       — Я не цветочек, и тем более не еретик, — безнадёжный вздох. — Я не навязываю никому своё мировоззрение и не отрицаю ничьё существование, просто не верю в то, что кто-то свыше мне помогает в жизни. Скорее, старательно сводит с ума и проверяет на прочность. И вообще, мы такую серьёзную тему обсуждаем, а Вы продолжаете ко мне относится, как к ребёнку.       — Порой ты действительно напоминаешь мне ребёнка, — он улыбнулся. — Наивного, смотрящего на мир большими глазами и задающего простые вопросы. Хотя они потом оказываются очень сложными. Интересно, — Кэйа похлопал меня по плечу и нагнулся, чтобы поднять ещё один плоский камушек.       — А еретиков преследуют?       — Где-то да, где-то нет, зависит от страны и от опасности их убеждений. В Мондштадте еретики не подвергаются политическому преследованию, но могут заслужить незавидную репутацию, если будут болтать что не стоит.       Я вздохнула.       — Еретик, снежнийка, инопланетянка… шикарный набор собрала, хоть сейчас разводи священный костёр инквизиции, — пробурчала себе под нос.       — Что-что?       — Нет, ничего… Похоже, мне повезло, что Вы первый, кому я открылась, сэр Кэйа… — смущённо отозвалась я, представляя, что было бы, если я сболтнула лишнего среди ровесников…       — Верно, я твои секреты никому не раскрою, можешь не разжигать никакой костёр, — со смешком подмигнул, заставив мои щёки стыдливо вспыхнуть, и вдруг будто опомнился. — Что это? Ругаешь меня за то, что я продолжаю называть тебя цветочком, а сама говоришь «сэр Кэйа»? Это совсем несправедливо, цветочек мой. Я ведь не такой старый.       — Ну, я же ребёнок, — улыбнулась осторожно. — К старшим нужно относиться с почтением. Сколько Вам исполнится? Двадцать один? Вы совсем взрослый.       Кэйа надулся. Предупреждая его вероятную сцену драмы, я быстренько объяснилась:       — Раз я ребёнок, то Вы взрослый. Это справедливо.       — «Раз я ребёнок, то Вы взрослый, это справедливо», — передразнил меня он, отправив в полёт ещё один камушек. — Туше. Но не думай, что я сдаюсь, цветочек.       Я рассмеялась.              На воде появились редкие круги. Я выставила руку вперёд и, чуть погодя, почувствовала, как на неё падают капли. Запрокинула голову и увидела светлое небо с густеющими облаками. Со стороны Спрингвейла верно надвигались тёмные тучи.       — Кажется, пора возвращаться… — с сожалением пробормотала я, закрывая книгу, на страницах которой уже появились мелкие мокрые пятнышки. — Так мало погуляли…       Кэйа сидел рядом со мной на камне и долгое время молчал, глядя вдаль. Мы оба занимались своим делом: я читала, а он пребывал в своих мыслях, никем не тревожимый и никуда не спешащий. Иногда это очень нужно, я знаю.       — Можем скрыться под Дубом, — негромко ответил он мне, оборачиваясь. — Жители часто под ним прячутся, потому что в него никогда не бьёт молния.       — Никогда? — я удивилась. — Потому что это священное место?       — Возможно, — пожал плечами. — Ты ведь знаешь, что на месте, где вырос Дуб, вознеслась в Селестию героиня Мондштадта по имени Венесса?       — Да, это был один из первых уроков, которые мне преподали в приюте, и Эола немного рассказала историю. Полторы тысячи лет назад Лорд Барбатос оставил правление Мондштадтом достойным людям, которые стали аристократами. То были кланы Лоуренс, Гумиль… Гуннирд… эм, а какая фамилия заместителя магистра Джинн?..       — Гуннхильдр, — кивнул мне Кэйа, внимательно слушая, но не отрываясь от созерцания темнеющего горизонта.       — И Рагно… Рагвир… ох, Боже, эти ваши фамилии так сложно выговорить. Равниндр?       Кэйа прыснул.       — Рагнвиндр, цветочек.       — Точно, спасибо. Было три клана: Лоуренсов, Гунн-хи-иль-др… и Рагниндр… Рагвиндр. Вы меня поняли, — Кэйа весело улыбался. — Они прославляли идеалы, данные им Анемо Архонтом, но со временем забыли их, развратились богатством и властью и стали тиранами. «В то время наш Мондштадт стенал в кандалах у знати, — начала я говорить наизусть выученную песнь, которую нам задавали на уроке истории, на мондштадском, — И праздники были лишь лживой забавой элиты, Простому народу же были они недоступны, — Кэйа с интересом ко мне обернулся. — И Мондштадт был клеткой, пронзенною всеми ветрами, А знатные люди лишь, тешась, рабов погоняли, Не зная, что сами — невольники собственных реалий».       — Превосходно, — похвалил меня он, похлопав в ладоши. — Ты заметно улучшила своё произношение.       — Спасибо. Я просила свою подругу Эшли помочь мне с этим отрывком, чтобы она по всей строгости исправляла моё произношение, и это дало свой результат, — я радостно заулыбалась, склоняя голову, — меня похвалил сам капитан рыцарей! Хе-хе-хех.       — Ты делаешь большие успехи. Совсем скоро заговоришь так, что и не отличишь от жителя Мондштадта.       — Алиса тоже так говорит, — смутилась я. — Но мне ещё слишком много предстоит выучить. Я знаю, как нужно учить языки, мне превосходно давался второй язык в школе, но, увы, в этом мире он не в ходу. Так обидно, восемь лет учёбы впустую.       — Неужели совсем впустую? — удивился Кэйа. — Ты не говорила об этом с Лизой или Альбедо? Они оба знают много языков, даже мёртвых.       — Видимо, мне слишком много нужно у них узнать, — вздохнула я. — Хоть в отдельный блокнот записывай, — я возвела глаза к небу. И зажмурилась. Каплей стало больше. — Пойдёмте, а то промокнем.       — Пойдём.       Кэйа помог мне подняться на ноги и мы неспешным шагом направились к Дубу, над которым уже сгустились тёмные тучи.       — Вон там, в Храме Тысячи Ветров, — я указала на возвышающиеся далеко-далеко руины, — аристократы устраивали гладиаторские бои среди порабощённого народа и детей Мураты. Венесса такой была — ребёнком Пиро Архонта. Я ведь правильно поняла?       — Не совсем. Детьми Мураты называли народ, который был под покровительством Пиро Архонта, — оу, вот оно как! А я поняла буквально. — Это были кочевники из земель Натлана, одного из семи государств в Тейвате. Они прибыли в Мондштадт и вскоре были порабощены аристократами.       — Оу… незавидная участь для тех, кто не привык жить оседлым образом жизни, — Кэйа с усмешкой кивнул. — В моём мире тоже были гладиаторы. Они сражались не на жизнь, а на смерть, и всё ради увеселения правителей и богачей. Кровь, песок, насилие… разрушенные жизни тех, кого за людей не считали. Отвратительно, — меня затопила горечь из-за заполонивших мыслей. — Как… как только могут люди так поступать? — я посмотрела на своего спутника. — Как они могут считать себя выше других людей и издеваться над ними? Получать удовольствие от того, что кто-то умирает в муках на их глазах? Почему?       Кэйа пожал плечами.       — Это люди. Они все полны пороков, которые многим не понять. Что бы ты делала, если бы в твоих руках была неограниченная власть и абсолютная безнаказанность?       — Точно бы не стала заставлять невинных людей убивать друг друга, — мой голос дрогнул. — Им ведь больно… они плачут и молят о помощи. Мне разрывает сердце при взгляде на человека в беде. Я бы не смогла смотреть на то, как страдают другие, не то что… получать удовольствие от зрелища. Мерзость. Я… правда не понимаю, сэр Кэйа.       Он с теплотой улыбнулся.       — Это хорошо. Значит, ты добрый человек. Даже в нашем мире добрые люди на вес золота.       Я вздохнула. И решила оставить эту тему.       — Венесса подняла восстание против знати и одержала победу. Основала орден рыцарей, которые по сей день стоят на страже города, и воздвигла Собор Барбатоса. За это её особенно любят и почитают сёстры, — я улыбнулась, вспоминая вдохновлённые, полные всеобъемлющего обожания и уважения речи, которые проскальзывали на всех уроках. — Удивительно, как дитё одного Бога стала почитательницей другого. И столько сделала для его города… стала его героиней. Невероятно.       Дождь всё капал и капал. На одежде проступали уже большие темнеющие пятна, а волосы постепенно намокали. Я повернулась к Кэйе, который смотрел на меня с задумчивостью и лёгкой полуулыбкой.       — Что?       — Ты отлично изучила историю за такое короткое время.       Я смущённо улыбнулась.       — Мне просто очень понравился этот яркий отрывок в истории вашего города. Венесса чем-то напомнила мне одну героиню из моего мира, Жанну д’Арк. Она была героиней Франции, страны, очень похожей своим языком на Фонтейн. Bonjuor, comment ça va? Parle français? (Привет, как дела? Говорите по-французски?) — с игривой улыбкой выпендрилась языком с безупречным картавым акцентом. Ух, как я нравилась учительнице за эту картавость.       — Ma fleur, tu n'arrêtes pas de me surprendre (Цветочек мой, ты продолжаешь меня удивлять), — ответил мне с придыханием и хитрой ухмылкой.       — Mon chevalier, je suis heureux de te surprendre (Мой рыцарь, я рада Вас удивлять), — сказала я ему в тон, нежно-игриво улыбаясь.       Кэйа, очевидно, остался под очень большим впечатлением, это было видно по тому, как восторженно блеснул его темно-лазурный глаз.       — Ты говоришь совсем как фонтейнка.       — У меня была прекрасная учительница, — с теплотой поделилась я. — Она каждый урок говорила с нами на этом языке, и у меня не было никакого выбора, кроме как выучить его, чтобы понимать. В моём мире он, кстати, считается «языком любви», как и сама страна. Не знаю почему, если честно. Наверное, потому что звучит очень красиво, и на нём так и хочется мурлыкать о всяких сантиментах, — хихикнула и пожала плечами.       — Интересно… Давай пойдём скорее, цветочек, иначе на нас сухого места не останется.       И эта была здравая идея. Не прошло и пяти минут с момента сказанных слов, как дождь неожиданно обрушился шквалом и заставил нас побежать сломя голову. У Кэйи ноги длиннее и быстрее, у него были все шансы добежать до Дуба быстрее меня, но он не стал меня перегонять. Мы бежали в едином темпе, перепрыгивая через лужи и тонкие ручейки, тянущиеся от моря. Кэйа подхватывал меня под руки, когда я спотыкалась, и придерживал за спину, чтобы я не сильно отставала.       Случайно, при прыжке, я промахнулась и со всей силой беспощадной гравитации плюхнулась в глубокую лужу, подняв большие брызги, оросившие чужие сапоги.       — О Боже, простите! Я случ… пхах… случайно… аха-ха-ха!       Не извинившись толком, я начала хохотать от удивлённо вытянувшегося лица Кэйи. Мне было очень стыдно, но это выражение просто непередаваемо. Мои летние тряпичные башмачки все промокли, штаны до самого колена стали сырыми, мне было страшно представить, как я выглядела со всеми этими закучерявившися длинными волосами, но в то же время мне стало так весело, что уже ничего не имело значения.

Кэйа улыбался. И тоже начал хохотать.

      Добежали мы с трудом. Заразившиеся странным весельем, мы не переставили смеяться, опираясь друг о друга и безуспешно стараясь не то подогнать, не то прикрыть от обрушившегося ливня.       В корни огроменного дерева я почти упала, сотрясаемая безудержным хохотом. Кэйа приземлился рядом, и я от боли в животе уткнулась ему в плечо, которое тоже содрогалось от беспричинного смеха.       Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем мы успокоились. По ощущениям, прошла счастливая и безмятежная вечность.       — Простите, пожалуйста, за сапоги, я случайно, — наконец извинилась я на родном языке, не переставая улыбаться.       — Всё хорошо. Я тоже упал в несколько луж, пока ловил тебя, — весело ответил Кэйа, приводя в порядок одежду. Сомнительное занятие, потому что… мы всё-таки промокли до нитки.       — Вы самый ответственный рыцарь, который не даст неуклюжей даме ударить лицом в грязь.       — Qu'est-ce que c'est, mon couer? С'est un de calembour? (Что это, душа моя? Это каламбур?)       — Он самый, — усмехнулась я, снимая лёгенькие башмачки и выливая оттуда водопад. Уф… только бы не испортились, мне они так нравятся.       — Я всегда готов… м-м… Ich hoffe, ich täusche mich nicht… протянуть руку помощи и подставить дружеское плечо падающей в грязь даме.       Я рассмеялась.       — Отлично сказано! — Кэйа остался доволен.       Дождь уже лил как из ведра за пределами сени густых ветвей величественного Дуба. Я с удивлением глядела вдаль, туда, где мы с Кэйей только-только были. Гуляли на пляже, рассматривали ракушки, кидали блинчики и просто уютно сидели, читая, мечтая и изредка переговариваясь. Кэйа всегда был очень общительным и активным, но увидеть его сегодня в тишине и необычном настроении, полном какой-то глубокой задумчивости, было удивительно. Даже ему требуется время для того, чтобы просто подумать или посидеть в тишине. Рада, что смогла предоставить такую возможность.       Я пригладила мокрые волосы. Все спутались, раскучерявились. Мне остаётся только попробовать их распутать с помощью пальцев, потому что если в ход пойдёт расчёска, я стану Гермионой Грейнджер с огромной распушившейся копной.       Сбоку послышался лёгкий, приглушённый смешок.       — Какое у тебя созвездие? — с улыбкой спросил Кэйа, оглядывая меня.       Созвездие… здесь нет Знаков Зодиака и годов животных. Своё место на небосводе люди получают не по праву рождения и не по выдумке лже-учёных, а по милости местных Богов. Только люди с Глазом Бога удостаиваются чести оставить свой след на карте истории над головами.       Был день, когда я пыталась выяснить, какие Знаки Зодиака у моих друзей. Я думала, что Кэйа — Стрелец, а Эмбер — Лев. Им бы даже подошли многие стереотипы, которые крутятся вокруг этих знаков. Но какого же было моё удивление, когда они мне объяснили истинную суть вещей этого мира… мне с досадой оставалось только рассказать, как всё было устроено у меня Дома.       Эх… пропало моё небо.       — Овен. Один из постояльцев однажды надо мной посмеялся и назвал овцой. Я чудом воздержалась от того, чтобы показать ему, что у меня есть острые зубы.       — Как грубо, — поморщился Кэйа. — Знаешь, если бы ты это сделала, я бы прикрыл тебя и твои острые зубки без проблем.       — Ух ты, спасибо, — я впечатлённо рассмеялась. — Но лучше не балуйте меня, иначе осмелею, и сёстрам со мной вообще жизни не будет.       — Тебе так часто приходится с ними ругаться?       — О да, почти ежедневно, — я взяла в руки в МУП, включила и надела на ухо. — Раз-раз, два-два, — Кэйа кивнул. Работает. — Не со всеми, конечно, воюю, сестра Грейс и сестра Виктория замечательные, и мне стыдно перед ними за свои бунтарства. Но вот с сестрой Анжеликой и с Баварией, в смысле, с сестрой Гертрудой, мне очень сложно сладить. На днях я предложила безобидную идею ввести волонтёрскую программу и избавить детей от обязанностей на фестивале, чтобы они отдохнули, как все жители города, — я обратилась с возмущённым взглядом к моему собеседнику, который слушал меня со всем вниманием… — И они так вознегодовали, что даже!.. — я испуганно осеклась. — Эм… ну… хах…       «Какой философ нашёлся!»       «Или ты предлагаешь оплатить другими услугами?»       «Кто дал тебе право критиковать нас?»       …«ты привыкла, что тебе преподносят всё на блюдечке».       «Ты избалованная, никчёмная и глупая лентяйка»       «Дрянь».       Пощёчина.       — Фельхен?       Кэйа хмуро смотрел мне в глаза.       Я ощущала, как тряслись руки, и немедленно их сцепила в замок, и спрятала в складках одежды. Щека загорелась от фантомной боли.       — Ну… в общем, я немного рассорилась с ними, ха-ха-хах, — из горла вырвался нервный, долгий смех. — Они совсем не понимали, что я такое хочу предложить, и сказали не сметь их критиковать, потому что я не знаю, как живут в приюте, и вообще я избалованный ребёнок и прочее. Неприятно вышло, да.       — Избалованный ребёнок?.. Ты? — удивился он. — Почему они так думают?       — Наверное, потому что я позволяю себе слишком многое: высказываю своё мнение, ухожу, когда вздумается, и делаю, что захочу, а ещё смею не слушаться их и не покоряться. В сравнении с другими детьми приюта я действительно избалованная, — вздохнула я, принимая эту неприятную правду.       — Я бы не назвал это так… но меня интересует другое: что ты ответила?       — На что? — сначала правда не поняла. А потом как накрыло осознанием, и я в тихом ужасе выпучила глаза.       — На все эти обвинения, — подтвердил мои опасения.       Чёрт, палево. Жёсткое палево. Ругаюсь на сестёр, а сама палю себя перед собственным официальным надзирателем. Если Кэйа узнает, что я ответила сестре Гертруде и тем более, что я убегала из приюта, то и мне, и Лоуренсу может влететь. Надо как-то… выкрутиться. Не опять, а снова за сегодняшний день.       — Ну… возможно, я немного заговорилась… не очень удачно подобрала выражение… — судя по долгому молчанию, этот ответ не удовлетворил его в полной мере. — Возможно, я назвала детей рабами сестёр… и не совсем уместно процитировала священное писание… — пожалуйста, не докапывайтесь дальше, под этим взглядом мне становится жуть как стыдно. Но не перед сестрой Гертрудой.       — И как? — блин.       — Можно не буду говорить?       — Тогда как я пойму, что случилось?       Я вздохнула. Говори да не заговаривайся, что называется.       — «Будьте покорны всякому человеческому начальству, ради Господа» — сказала мне сестра Гертруда, когда хотела научить покорности. То есть, не сметь перечить старшим, беспрекословно подчиняться и, как говорят у меня на Родине, «всё хавать», что значит мириться со всеми неприятностями и не возникать. А я продолжила это изречение словами: «И не подчиняйся человеку глупому».       — Ого… — усмехнулся заинтересованно сэр Кэйа, и в его взгляде вспыхнул шальной огонёк. — А у тебя и правда острые зубки, цветочек.       — Но я же не назвала её прямо глупой, — отчаянно пыталась оправдаться я, возводя глаза к небу. — Это можно трактовать по-разному, как например то, что я отлично помню священное писание и то, что я просто глупый ребёнок, который выпендрился. Не к месту, конечно, но… — я бросила всего один взгляд на сэра Кэйю и сдалась: — Ладно, да, я её оскорбила, это были грубость и хамство. Но стыдно мне перед всеми, кроме Баварии. В смысле, сестры Гертруды.       — И что же она ответила?       — Э-э… — опасненько. — Это важно?       — Да, — он не отстанет.       Я потёрла щёку…       Нет, не скажу. Ни за что. Может, это отношение и считается позволительным и заслуженным, но не хочу давать случайный повод к разговору об Алисе. Нет, нет, всё нормально.       — Сказала держать язык за зубами и продолжить нарезать салатики, — почти не соврала. — Да уж, критику эта Бавария не приемлет от слова «совсем»…       Между нами повисла неловкая тишина, полная недосказанности. И хотя за густой сенью Дуба страшно шумел проливной дождь, напряженное молчание оглушало меня намного сильнее. Я ждала, когда сэр Кэйа начнёт меня упрекать и читать нотации, говорить быть умнее и научиться держать язык за зубами, и всё в таком духе. А может, он вообще пригрозит мне наказанием. Надзиратель ведь…       — И всё?       — Что?       — Это всё, что она сделала? — Кэйа в недоверии склонил голову. Я в смущении кивнула. Неужели неправдоподобно? Это ведь даже почти не ложь… известная формула — если смешать правду и неправду так, что первая перевесит вторую, то можно вполне успешно утаить истину. — Ты недоговариваешь, — я сглотнула. — Ещё один дружеский совет, цветочек: не пытайся мне соврать, — я понуро опустила голову. — Меня не могут обмануть даже самые убедительные лжецы, а ты совсем как открытая книга.       — Это я помню, вы меня детской книжкой назвали, — буркнула обидчиво.       — Потому что у тебя всё на лице написано, — с какой-то грустной нежностью объяснил сэр Кэйа. — Оно у тебя очень выразительное, и мне видны все эмоции, которые ты испытываешь, даже те, которые стараешься скрыть от себя самой, — я не удержалась от того, чтобы с изумлением обернуться к нему. — Почему ты выглядишь такой испуганной, Фельхен?       Я не сразу нашлась, что ответить. Неловко перебирала пальцами, кусала губу и бегала растерянным взглядом по мокрым складкам одежды. Блин, вот тянул меня чёрт за язык пожаловаться на сестёр…       — Я просто… не переношу, когда со мной грубы. Бавария… в смысле, сестра Гертруда говорила на повышенных тонах и называла меня избалованной, глупой и лентяйкой… — и «дрянью», — а мне с самого детства говорили, что я хорошая и умная девочка. И… даже Сара, Алиса, сестра Грейс меня хвалят, и Вы… — я ненадолго замолчала, подбирая слова. Я уже и не знала, что говорить, чтобы не накликать на себя ещё больше беды. — Мама всегда оберегала меня, как домашний цветок. Я помню, однажды она очень разозлилась, когда какой-то мужчина стал мне выговариваться и рассказывать, как все плохо бывает в жизни. «Я свой цветочек не для того растила» — сказала тогда она. Да, мама тоже называла меня цветочком, но, — я хмуро и с обвинением посмотрела на серьёзного Кэйю, который на глазах переменился в лице, — ей можно, потому что она дала мне имя «Фиалка», а Вам — нет. Придумайте что-нибудь своё, сэр Кэйа.       Его лицо в удивлении вытянулось.       — Может быть, твоя мама дала тебе это имя как раз для того, чтобы все понимали, что имеют дело с милым цветочком? — с улыбкой предположил сэр Кэйа.       — Я не милый цветочек, я могу быть злой и кусачей! — чуть ли с не обидой возразила.       — Это я уже понял, — хохотнул он. — Сделаю всё возможное, чтобы никогда не стать тем, на кого ты обнажишь свои зубки.       Всё негодование и зарождающаяся буря эмоций стихли под обрушившимся удивлением. Сэр Кэйа?.. И тот, на кого я разозлюсь, как на Баварю?.. Я вдруг это представила: и ненависть, и дерзость, и хамство, — всё это я в один момент направляю в сторону…       — Нет, так не может быть, — я покачала головой. — Вы не желаете мне зла и не хотите, чтобы мне было плохо. Вы даже извинились за тот случай на площади. Я не могу представить, чтобы когда-нибудь мне пришлось защищаться от Вас, как от… — я осеклась. И обречённо вздохнула. Уже утаивать почти нечего, — …как от сестры Гертруды. Вы хороший. Просто иногда Вас можно неправильно понять.       Думая над собственными словами, я всё больше понимала, что не чувствую от сэра Кэйи никакой угрозы. Да, он подшучивает надо мной, называет глупым прозвищем, но на этом и всё. На контрасте с Баварией мне гораздо яснее видится, насколько добр и заботлив сэр Кэйа по отношению ко мне. Никогда и ни за что не упрекает, дружески наставляет и всегда выслушивает и помогает. Даже больше того, о чём я могу попросить…       — Так что за идея с волонтёрством? — выдернул он меня из мыслей.       — А?       — Ты хотела какую-то идею предложить, чтобы помочь с фестивалем. О чём она?       — А, это… да она совсем простая и элементарная…       И я принялась объяснять всё то же самое, что и сёстрам. Кэйа внимательно меня слушал и не перебивал, только задавал уточняющие вопросы. Под его серьёзным взглядом мне становилось немного неуютно. Так неожиданно видеть то, что кто-то воспринимает мои слова всерьёз после всех тех упрёков, что я услышала от других. Хотя, нет, я должна отдать должное, сестра Грейс тоже старалась меня выслушать. Кто знает, может быть, если бы сестра Анжелика не старалась так меня осмеять, а сестра Гетруда не обругала последними словами и жестами, то… мы бы пришли к какому-то соглашению. Но чего нет, того нет.       Как же жаль…       — Я не думаю, что что-то выйдет, — выдохнула наконец я, когда мы закончили это обсуждение. Дождь всё лил не переставая, всё также защищая величественный дуб своей громкой стеной падающих капель. — Должно быть, это с самого начала было дурацкой идеей.       — Эй, твоя идея совсем не плоха, — заверил меня сэр Кэйа, легонько толкнув локтем. — Не обращай внимания не тех, кто в тебя не верит, а двигайся вперёд вместе с теми, кто стоит с тобой плечом к плечу, — ого. На мой изумлённый взгляд он ответил тёплой усмешкой. — Это слова моего брата. Однажды он утешил меня ими, а теперь утешаю тебя я.       — Похоже, Ваш брат был мудрым человеком… в смысле, есть!.. есть?.. — быстро, но неуверенно поправила себя, опасаясь сказать лишнее.       — Есть, — спокойно кивнул сэр Кэйа. — Живой и невредимый и ходит… — на губах появилась шаловливая усмешка. — Как у вас в Снежной говорят про недовольное лицо?       — Э-э… «кислая мина»?       — Именно. Ходит с кислой миной, — он очень развеселился и непривычно добродушно рассмеялся.       Говорят, отношения сэра Кэйи с наследником винокурни «Рассвет», то есть, со сводным братом, стали гораздо хуже после трагической гибели их отца. Сам Кэйа никогда об этом не говорил, но не хотелось бы нечаянно задеть его неосторожным и неуместным словом. Тем более что о новоявленном Мастере Рагвир… Равнидр… ох, короче, о новоявленном Мастере давно не было вестей. Вроде — вернулся, а вроде — нет. Думаю, в городе бы звучали фанфары в честь его приезда, поэтому… не знаю. Странно это всё.       — Попробуй обратиться к другим людям, цветочек, — подсказал сэр Кэйа после недолгого молчания. — Например, к сестре Виктории или к Барбаре.       — Сестре Барбаре? — я в ужасе выпучила глаза. — Но я же её даже не знаю! И она дочка самого сене- селеша- аргх, главы церкви!       — Сенешаля. И что? А ты «инопланетянка». Как по мне, твой статус более невероятен.       — Это мне никаких привилегий не даёт, — мрачно отозвалась на это. — Скорее, приносит кучу проблем… в любом случае, ни к сестре Барбаре, ни к сестре Виктории после сегодняшнего я не могу подойти. Хотя… если извиниться… и объясниться… может быть, прокатит…       — Попробовать стоит, — сказал Кэйа и положил мне руку на плечо. — Вдруг… что-нибудь получится? Представь, какую радость ты доставишь детям. Попытка будет стоить того, не так ли?       Так… именно так… перед глазами ясно отобразились счастливые личики малышей. Они заслуживают это. Я не так много времени провожу в приюте, чтобы с каждым близко познакомиться, но того, что я увидела за три месяца, было достаточно, чтобы пожелать детям всего мира. Им нужен этот праздник. Но я… что я могу одна? Если только…       — Ты на моей стороне? — внезапно спросила, заглядывая в тёмно-лазурный глаз. Мысль об этом так меня заняла, что я забыла о формальности, об уместности, о здравомыслии, но…       — Всегда, meine Blume, — Кэйа ответил мне с искренней улыбкой.       И мне стало не так страшно.