Дом, милый дом: Отрицание

      Рисуя цветными карандашами яркие картинки на белом листе бумаге и слушая весёлые щебетания малышки в красном сарафанчике, я пребывала в полной прострации. Ничего не понимала… и не хотела понимать. Хотелось просто рисовать картинки, показывать их своей маленькой знакомой и хвалить её милые рисунки. И всё.       Прошло много времени. Мы изрисовали все листочки и перебрали всевозможные предметы. Кли рисовала самые простенькие и говорила, как они называются. Она была так рада учить меня чему-то новому и чувствовать себя взрослой.       Но в конце концов малышка устала и ей это наскучило. Поэтому я взялась её развлекать. Занять и себя, и её, ведь Алиса сейчас очень занята… Я научила крошку играть в ладушки. Ей понравилось. Потом я показала Кли простенький фокус с исчезновением большого пальца. Это её испугало… в отместку она мне очень мастерски показала фокус с монеткой, рассмеявшись от моего восторга и дав понять, что этому её научил Кэйа. И затем показала ещё, и это было даже круче тех, что знала я.       Потом пришёл Кэйа. Кли как настоящий рыцарь доложила ему положение дел, и он очень обрадовался, что мы повеселились. А узнав, что мы показываем друг другу фокусы, вызвался сам показать парочку. Почему-то я была убеждена, что он мастер разыгрывать…       И ведь не ошиблась.       — Смотри внимательно, meine Blume, — сев за стул, Кэйа с хитрой улыбкой наклонился к нам с Кли, сидящим на кровати, и сцепил руки в замок. Я не пропускала ни единого его движения, гадая, что же он выкинет. Позабавленно усмехнувшись, Кэйа раскрыл руки… и явил прозрачно-стеклянный цветочек изо льда. Он парил в воздухе, искрился и блестел, раскрывал лепестки и просто… поражал моё воображение. Улыбка Кэйи стала ещё шире. Он дал мне цветочек в руки и наблюдал за тем, как я осторожно держу его одними пальцами, боясь нечаянно сломать или растопить.       — Кли, смотри. Цветочек… — я обратилась к малышке, которая тоже смотрела на это чудо завороженными глазами. Но она совсем не была удивлена этим так, как я.       Кли начала о чём-то просить Кэйю, и тот, ласково улыбнувшись, взмахнул рукой. Прямо перед нами из снежинок и вихрей начал вырисовываться силуэт маленького лисёнка, который начал ступать своими лапками по воздуху и махать пушистым хвостиком. Кли заливисто хихикала и тянула ручки к зверьку, чтобы погладить. А я смотрела то на цветочек, то на лисёнка и не понимала…       — Как Вы это делаете?..       Кэйа постучал по какому-то светло-голубому шарику с узором, безвольно лежавшему около его бедра.       — В Снежной это называют «Глаз Бога». Этот предмет даёт нам…       Он вдруг замолчал и, по-видимому, попытался сдержать смех. Поднёс руку ко рту, предпринял усилие, чтобы проглотить хохот. Но, услышав моё обескураженное «кого глаз?..», не сдержался и засмеялся в голос. Когда я обернулась к Кли, она тоже прыснула и залилась громким хихиканьем.       — У тебя очень выразительные глаза, meine Blume. Тебя так просто удивить.       Они всё смеялись и смеялись, а я таращилась на всё это ледяное чудо что в моих руках, что на плече Кли, что у бедра Кэйи и… силилась понять, что это такое. Неужели…       — Это магия? — Кэйа закивал, утирая слезу с уголка глаза. — Самая настоящая? — снова кивнул, всё ещё смеясь. — Обалдеть… а тут все так могут? — но сейчас Кэйа отрицательно покачал головой.       — Ох… этот предмет, — он снова показал на «Глаз»… Глаз Бога, Господи, кому-то пришлось изувечить Бога?.. — даёт силу избранным людям. Я могу использовать силу льда. А Кли, — Кэйа показал на возбуждённую малышку, которая ещё похихикивала над моей реакцией, — может использовать силу огня. Но поверь мне на слово, meine Blume, ты не захочешь этого увидеть.       — Почему?       — Кли очень любит взрывать, — ой… вот ужас… — Аха-ха-ха, я ждал такую реакцию. Ты весёлая.       — Весёлая?.. Я не думаю, что можно назвать весёлым человека, которого постоянно приходится утешать и успокаивать, — сказала я, с унынием наблюдая, как бесследно испаряется цветочек в руках. Лисёнок же безмятежно спал между мной и Кли, дёргая ушками и виляя хвостиком.       — Хм… я неправильно подобрал слово? Ты даёшь много поводов удивляться и смеяться.       — Эм… я либо смешная, либо забавная. Но «смешная» часто используется, когда человек нелепый и вызывает смех своими действиями. Забавная — более мягкое слово. Забавным считается человек, который вызывает веселье и интерес.       — Хорошо. Значит, ты забавная. А что значит «весёлая»?       — Так говорят про человека, который много улыбается, смеётся и радуется. Он не унывает, не грустит, а находит много поводов для веселья. Алиса и Кли весёлые. Я… хах, а я почти боюсь собственной тени и бросаюсь на всех с ботинком. Должно быть, Вы страшно его испугались.       — Я был в ужасе, — серьёзно заявил Кэйа.       — Вы бы меня арестовали, если бы я Вас побила?       — Я бы сохранил в тайне то, что меня побили ботинком на работе, — я прыснула. — Я много тренировался и работал, чтобы командовать рыцарями на лошадях, — я снова не удержалась от смеха. — Мои подчинённые меня уважают и берут пример, чтобы тоже работать и тренироваться, но вдруг меня одолел ботинок. Это такой удар по репутации, — Кэйа сокрушённо покачал головой, а я уже вовсю хохотала.       И вправду, какая нелепая ситуация. Человек, дослужившийся до капитана рыцарей, вдруг оказывается под угрозой удара страшным ботинком. Ужас, настоящий ужас. Бедная репутация бравого рыцаря!       Кли смеялась вместе со мной и что-то говорила Кэйе. Он улыбнулся.       — Она говорит, что ничего не понимает, но ей смешно, потому что ты смеёшься.       Оу-у…       Кли запрыгала на кровати и начала о чём-то настойчиво просить Кэйю. Тот покачал головой, но принялся вновь творить чудеса: создавать самые разные силуэты из снежинок и льдинок — животных, людей, мифических существ и просто красивые вихри, что летали по комнате и создавали невероятную картину. Я не могла усидеть на месте, оборачивалась и за всё цеплялась взглядом: за прыгающих дельфинов, за взлетающих птиц, за вьющиеся листочки, за танцующих людей в красивых одеждах… Кли встала ногами на кровать, чтобы попытаться прикоснуться к какому-нибудь чуду руками и весело смеялась, то и дело падая ко мне в руки.       — Кэйа, Ваша магия такая красивая!.. Это просто чудесно!

Я не видела его улыбку, ставшей по-настоящему тёплой от моих слов.

      Скрипнула дверь. Мы все обернулись и увидели зашедшую Алису… она умилённо улыбалась, глядя на наши с Кли светящиеся лица и на дивное представление, что устроил для нас Кэйа.       Малышка радостно спрыгнула на пол и побежала обнимать маму. Она была так рада её видеть… я тоже должна была быть рада. Должна была улыбнуться Алисе. Но… я чувствовала, как улыбка верно тает на моём лице, а в сердце зарождается забытая за весельем тревога… и я вновь возвращалась к тому, о чём узнала совсем недавно…       За неимоверно долгим и утомительным разговором с теми людьми выяснилось, что я не дома. Не в родной стране, даже не на родной планете. А в другом мире. Алиса узнала, что кто-то пересёк границу и прибыл сюда, в этот город, и немедленно известила местных стражей правопорядка. Меня искали. А я сама пришла. И предчувствие Кэйи, благодаря которому он не оставил меня одну в таверне, — это то самое известие о появлении иноземца. Он не был до конца уверен, но решил перестраховаться, и принёс в Орден. Буквально. Не прогадал.       Я очень скоро почувствовала страшную усталость. Всё навалилось на меня обухом. Мне было тяжело поддерживать общее обсуждение. В какой-то момент до меня доходили лишь обрывки фраз и чёткие, обращённые лишь ко мне вопросы. Кэйа в конце концов предложил дать мне отдохнуть, пока другие решат все формальности и найдут оптимальное решение.       И он привёл меня в эту комнату, в которой я сегодня проснулась. Показавшееся мне логовом цыган место оказалось свободной, убранной, небольшой квартирой в Штабе рыцарей. Ничего страшного, ничего ужасающего. А я напридумывала…       И пока я развлекалась с Кли… или, скорее, пока она меня развлекала, ворвавшись в комнату, как маленький ураган со своими листочками и карандашами, Алиса и другие люди обсуждали сложившуюся ситуацию в кабинете магистра. Кэйа присоединился к ним, только когда убедился, что я не останусь одна и Кли за мной присмотрит. И ведь присмотрела. Так, что я забыла обо всех тревогах и обо всех свалившихся на голову новостях.       Но ненадолго.       — Фиалка, — Алиса подошла ко мне, села подле, усадила на колени подскочившую дочку и доверительно заглянула мне в глаза. — Девочка моя, всё будет хорошо. Кэйа рассказал, как ты боялась ареста, но тебе ничего подобного не светит, — я бросила на него смущённый взгляд, мысленно вопрошая «зачем?». — В тюрьму мы тебя не посадим и на улицу не выкинем, — я залилась краской до кончиков ушей, чувствуя себя безумно виноватой за эти сомнения, высказанные Кэйе после разговора в кабинете магистра. — Тебе плохо? У тебя щёки горят, милая! — она прижала тыльную сторону своей руки к моей щеке и с беспокойством меня оглядела.       — Н-нет, нет, я… я просто… просто это всё были глупые предположения, я… мне стыдно, что я подумала так плохо о вас всех. Вы очень хорошие. Просто… не знала, что и думать, поэтому думала о самом худшем. Простите, пожалуйста.       — Ох, не извиняйся, Фиалочка, — я сглотнула ком в горле. — Ты не против, если я буду тебя так называть?       — Меня так звали родные… я не-не против. Не против.       — Хорошо! У тебя очень красивое имя. Тебе подходит, — она ласково улыбнулась и погладила меня по голове. — Ты совсем как нежный цветочек, который недавно распустился. Не волнуйся, мы сбережём тебя. Тебе нечего бояться. Теперь ты под охраной Ордо Фавониус. Если тебе что-то понадобится или если кто-то тебя обидит, то можешь в любое время приходить и просить помощи… — она вдруг притихла. А затем наклонилась ко мне и доверительно сказала: — На самом деле, Мондштадт — это лучшее место, где ты могла оказаться, — я удивлённо на неё посмотрела. — Мондштадт — это город Свободы и Любви. Здесь рады каждому. Люди здесь живут свободно, без предрассудков и без злобы. Каждый живёт, как хочет. Конечно же так, чтобы никому не навредить. Свобода одного человека заканчивается там…       — …где начинается свобода другого, — закончила я за неё, прекрасно помня этот важнейший урок, который преподнесла мне школа в родном мире. — Здесь… правда так живут? То есть, если ты, например, имеешь тёмную кожу, говоришь на другом языке, исповедуешь иную религию или… — я в неуверенности запнулась, но под пристальными взглядами всё же договорила: — Или если ты любишь человека, которого, вроде как, любить не можешь или не должен… тебя не изобьют, не посадят в тюрьму или, ну, не сожгут на костре, или вроде того?       Мои спутники, внимательно слушавшие каждое слово, в ужасе вытянули лица.       — Или всё-таки эт-то недоп-недопустимо? Я-я просто спросила, пото-потому что бы-бывает всякое… э-э, за-забудьте…       — Она иногда говорит такие страшные вещи, которые даже я редко слышу, — вздохнул сокрушённо Кэйа, обратившись к Алисе. Кли от скуки перебралась на его колени и вновь принялась за рисование, щебеча и что-то напевая, и иногда показывая нам свои творения.       — Э-эм…       — Девочка моя, а в каком времени ты жила?       — Чего?       — В каком времени ты жила? В каком веке? — спросила меня Алиса, беря мои руки в свои. — Я совсем недавно путешествовала в твоём мире, и в последний мой визит там был двадцать первый век. Такое интересное время! Айдолы, кинозвёзды, везде музыка, огни и столько энергии!       — Оу, да! — странная, дикая радость наполнила меня. — Да, я родилась именно тогда, в двадцать первом веке. А почему Вы спросили?       — Сжигание на костре — это очень жестокая казнь, которая у вас давно отменилась. Ах, может, ты жила в неблагополучном регионе?       — А… оу… нет… вернее, да, у нас давно эта казнь не применялась, она правда жестока. Хотя в отдельных уголках мира до сих пор… но не в моей стране. Просто… тут настоящее Средневековье. Рыцари, таверны, каменный замок…       — Охо-хо-хо, теперь я тебя понимаю, — Алиса заулыбалась и вновь погладила меня по голове. — И вправду, ваше Средневековье очень страшное время. И ты подумала, что мы живём также? — я неуверенно кивнула. — Нет-нет, девочка моя, в Мондштадте так не живут! Тут никого не казнят, не преследуют за колдовство, не сжигают на костре за вероисповедание, за внешность, за любовь и не совершают все вот эти жу-у-уткие казни, ой-ой-ой, ужасы какие! Нет, девочка моя, тут живут точно также, как в ваших самых демократичных и гуманных странах. Здесь каждый может быть кем захочет и с кем захочет, это не порицается. Ну… — она что-то прикинула в голове и потрепала меня по плечу. — Не буду обманывать, люди везде люди, и у всех есть свои… как вы там говорите? — я не поняла. — Какие-то неприятные насекомые в голове.       — Вы имеете в виду тараканов?       — Да-да! Ох, какие интересное выражение у вас, аха-ха-ха! — Алиса рассмеялась. — У каждого свои тараканы, милая, увы, это есть везде и даже здесь. Но поверь моему опыту, милая, — она заправила прядь волос мне за ухо. — Я побывала во многих мирах и во многих странах, и я знаю, что Мондштадт — самое лучшее место для жизни. Хи-хих, именно поэтому я так часто сюда приезжаю. И Кли, мою маленькую искорку, — Алиса с нежностью взглянула на малышку, беззаботно рисующую и болтающую ножками, — я произвела на свет здесь. В Мондштадте она в наибольшей безопасности.       — Увы, но Мондштадт не в безопасности, — подметил Кэйа с тонкой усмешкой. — Ордо Фавониус всё время приходится возмещать ущерб, который нанесли ваши эксперименты.       — Ой, да брось! — махнула на него рукой Алиса. — Тебе нравится присматривать за Кли, ведь она не даёт тебе заскучать за твоей монотонной работой. Кое-кто недавно жаловался на то, что он больше бюрократ, чем капитан кавалерии из-за этих больших гор отчётов, которые ему приходится расписывать. Я ведь правильно всё помню, м-м?       — Да-да, — Кэйа оборонительно поднял ладони, не переставая придерживать Кли. — Не выдавай меня. Я ничего не буду отрицать. Но мне кажется, что теперь я совсем забуду о скуке, — он посмотрел на меня и, когда Алиса обернулась, незаметно подмигнул. Ну или… моргнул?..       — Обещаю ничего не взрывать, — я неловко рассмеялась. — И не доставлять проблем. Может, я и недолго тут пробуду, верно? — спросила я Алису. — Я ведь смогу вернуться домой?       Она замялась.       Тишина, продлившаяся всего секунду, показалась мне оглушительной вечностью.       Сердце ухнуло вниз.       — Что вы решили?.. — неуверенно спросила я, страшась узнать ответ.       — Всё зависит от твоего желания, милая, — ответила Алиса. — Ты можешь жить так, как захочешь. Но ты пока несовершеннолетняя, поэтому тебе нужна опека. Я бы с удовольствием удочерила тебя, — она ласково улыбнулась и вновь пригладила мои волосы. — Оформила все твои документы, вот эти страшные бумажки, которых огромная куча, заполняла бы их до самой ночи и сделала тебя своей дочкой, — это тёплое предложение как-то… неправильно отозвалось в груди. Очень… очень больно. — Ты уже подружилась с Кли, хотя с ней невозможно не подружится, она у меня такая добрая! Не могу ею налюбоваться, что за чудо я создала, — Алиса умилённо зажмурилась. — Будешь ей старшей сестрой. Ещё у меня есть мальчик, которого я считаю своим сыном. Ты видела его в кабинете магистра, он не высокий, у него белые волосы и вечно это выражение лица, как будто он решает проблему мировой важности, ха-хах.       В моей голове сразу всплыл образ этого прекрасного юноши. У него очень спокойный и приятный голос. Если другие в кабинете были очень оживленны и озабочены моим появлением, то он сохранял невозмутимость и негромко разговаривал со всеми, не стараясь кого-то перебить или до кого-то достучаться. Очень милый человек.       — Его зовут Альбедо, — чего? Алхимическая субстанция, серьёзно? — Он стал бы тебе старшим братом. А ведь он уже принялся собирать всю информацию о путешественниках из других миров, чтобы узнать все обстоятельства, которые сопутствуют перемещению из одного мира в другой, — я покраснела. Вау… — Лиза будет в восторге от того, как много ей придётся оформлять на него книг, — Кэйа забавно усмехнулся, отвлёкшись от помощи Кли в рисовании. — Конечно, он мог бы спросить меня, я бы ему поведала обо всём-всём, что узнала за все прожитые годы… эх, а ведь если подумать, я уже такая старушка, аха-ха-ха! Но Альбедо любит самостоятельные исследования. Пусть развлекается. Мы бы о тебе позаботились, только скажи «да».       Алиса улыбалась так радостно, с такой заботой и вниманием… с такой надеждой. Я прямо видела, как она представила моё… или уже наше совместное будущее. Всё было так радужно и здорово… но я не разделяла её энтузиазма. Новые сестра и брат? Новая семья? Новая жизнь? А как же… моя старая? Мои родители, мои родные, мои друзья… мой мир и мой дом. А как же всё это?       — Фиалка, у тебя такое лицо, как будто ты до сих пор думаешь о детском доме, — с усмешкой покачал головой Кэйа, припомнив ещё одну деталь нашего диалога после ухода из кабинета магистра. Я сказала, что, наверное, мне придётся подыскать приют для детей, оставшихся без опеки, на что он попросил не заглядывать настолько далеко.       — Не говори глупостей, какой детский дом! — замахала на него руками Алиса, насупившись. — Это немного лучше, чем улица, но это глупость! Я не хочу оскорбить ваш приют Фавония, но условия там не самые подходящие для детей, я советую очень этим озаботиться. Сёстры церкви Фавония такие строгие, они постоянно меня предупреждают не приближаться к детям, а я ведь и пальцем их никогда не трогала! Они не могут гулять когда и где захотят без разрешения, постоянно поют в этом церковном хоре и везде работают! Дети должны играть и веселиться, а не быть взрослыми!       Кэйа вздохнул.       — Я уверен, сенешаль услышит твою критику.       — Девочка моя, согласись, детский приют — это совсем не твой вариант!       Я промолчала.       — Фиалочка…       Я не хотела на неё смотреть. Мне было тяжело разобраться в своих чувствах. Мне было неприятно и страшно думать о том, что кто-то пытается заменить мою семью, когда… она у меня уже есть. И я к ним вернусь. Называть кого-то «мамой», «сестрой» или «братом» в то время, как меня могут ждать мои родные и любимые… ждать и беспокоиться, надеяться, что я вернусь и воссоединюсь с ними… это неправильно. Нельзя так. У меня есть дом. Дом, в котором меня ждут. А входить в новый, даже временно, — это немыслимо.       Детский приют ощущался чем-то более правильным. Это как временное пристанище, станция, на которой я остановлюсь, прежде чем поехать обратно. Там никто не будет мне братом и сестрой. Там будут такие же дети, как я. И пускай условия далеко не такие, к которым я привыкла… что же, с этим ничего не поделаешь.       У меня был один единственный вопрос. Не знаю, изменит ли что-то ответ на него, но…       — Когда я смогу вернуться к родным?       И вновь Алиса замялась. Она не знала.       — Я… простите. Пожалуйста, простите. Вы очень добры ко мне. Вы утешаете меня, решаете все вопросы и стараетесь сделать как можно лучше. Я очень благодарна, правда. Но… я откажусь. Думаю, я вполне смогу обойтись детским приютом. Ведь я тут временно. Уверена, оформление документов и прочие формальности займут много времени, а…       — Не настолько много, как ты думаешь, — перебил меня Кэйа, нахмурившись. Это первый раз, когда я вижу что-то похожее на недовольство на его лице. Мне становится страшно… — Время, которое это займёт… м-м… будет оправданным. Алиса хочет этого.       — Я… я не хочу. Простите. Я просто не могу. Я знаю вас меньше дня, и войти в вашу семью — это… сложно. Простите, пожалуйста.       Алиса сжала мою руку крепче в своей. Всё веселье и радость, что одолевали её при мысли о моём удочерении, вмиг испарились и уступили место досаде и беспокойству. Мне стало стыдно. Я почувствовала огромную вину перед ней. Она ведь хорошая… она хочет для меня блага… но я не могу. Просто не могу.       — Тебе сложно довериться, — сказала она. — Ты меня не знаешь и боишься, — уже нет, уже не так… — Я не буду настаивать. Я обещала, что будет так, как ты захочешь. Но, Фиалочка, — Алиса положила руку на мою щёку и подняла голову, заставляя посмотреть на неё, — может, позже ты узнаешь меня лучше и поймёшь, что я буду хорошим другом для тебя. И моя семья станет твоей, — эта мысль болью отозвалась в груди.       — Может быть… я знаю, что Вы хорошая. Я понимаю это. Но, пожалуйста, простите… мой выбор таков, какой он есть. Простите.       — Не извиняйся за это, — она покачала головой и приглашающе раскрыла руки. — Я знаю, тебе страшно. Тебя пугает неизвестность, ты не знаешь, как будешь жить дальше, — вновь этот ком в горле, вновь эта дрожь… я спряталась в объятиях Алисы. — С семьёй расставаться очень тяжело. Особенно в таком возрасте, ты ведь совсем ребёнок, — я не ребёнок, мне не так мало лет… — Что бы ты не выбрала, отныне я всё равно буду рядом. Я позабочусь о тебе, даже если ты будешь в… угх, детском приюте. Конечно, я надеюсь, что ты передумаешь. Может, за одну ночку или уже через пару минут, — не передумаю, — но я не буду тебя ни к чему принуждать. Только знай, что тебе всегда есть, к кому прийти, Фиалочка. Ты меня услышала?       Я закивала головой, всхлипывая и стискивая женщину руками. Она продолжала что-то говорить, продолжала меня утешать и гладить по волосам, пытаясь укоренить во мне мысль, что я не одна. А мне было тяжело. Тяжело думать об этом, тяжело чувствовать разрывающее изнутри противоречие, тяжело ощущать тупую и ноющую тоску, что уже поселилась в моём сердце даже по прошествии одного дня в разлуке с семьёй.       Но… я выдержу. Я продержусь. Я сделаю так, что у меня всё будет хорошо, чтобы вернуться домой и утешить родителей тем, что их дочь была в порядке и теперь она вместе с ними.       Я смогу.