Дом, милый дом: Отрицание

      — Это такая благая новость, что Фатуи уехали! — возрадовался светловолосый мужчина. — Как камень с души… я благодарен тебе, Кэйа, что ты так ловко смог указать им на всю сомнительность их предложения. Я бы не сумел этого сделать…       — Полагаю, дело было не только в том, что они вдруг поняли, насколько нагло просить нас отдать наших детей на вербовку. К этому могут быть причастны и другие обстоятельства, — Кэйа хитро глянул на юного господина, который от такого замечания несдержанно закатил глаза, пока никто не видел.       — Какие обстоятельства? — спросил сенешаль, отвлекаясь от внимания аромату дорогого вина.       — Это просто мои предположения, не обращайте внимания, — беззаботно пожал плечами, тоже берясь за божественный напиток. — Что до меня, то я обзавёлся парочкой прекрасных ушей, которые весьма помогли мне задать уточняющие и не очень удобные вопросы нашим многоуважаемым гостям. Могу выпить за их крепкое здоровье, — Кэйа приподнял бокал, словно чокался с кем-то, и, чуть-чуть вдохнув приятный запах, отпил вина. — Великолепно…       — Интересные у тебя «уши», — прокомментировал хозяин, попросив официанта принести виноградного сока. — И как давно ты ими обзавёлся?       — Совсем недавно. Они очень прелестны и умны, — мечтательно вздохнул. — Но у неё появились кое-какие проблемы. Я был бы не прочь кое-что обсудить с Вами, сенешаль.       — «У неё»? — нахмурился Дилюк, но остался без ответа.       — Да, конечно, Кэйа, — сенешаль подошёл чуть ближе, готовясь внимать каждому слову.       Кэйа в общих чертах изложил суть дела, и мужчина крепко задумался.       — Работы в церкви очень много, поэтому я поручил исполнять обязанности по надзору за приютом сестре Виктории. Должно быть, мне стоило предоставить это сестре Гертруде, но…       — О нет-нет, всё в порядке, — тут же отозвался Кэйа, понимая, что один неправильный шаг — и его «прелестным ушам» не поздоровится. — Я слышал, сестра Виктория — чудеснейшая женщина, она очень добра к детям. Нет никого лучше, кто мог бы справится с надзором за сиротами. Однако, возможно, сестра Виктория в последнее время занята, и не может уделить всем должного внимания. Подготовка к Луди Гарпастум у всех занимает очень много времени и сил, даже у безработных ценителей алкоголя, — был бы он в обществе попроще, не стал бы стесняться в выражениях, однако…       — Ты хотел сказать, у пьяниц и тунеядцев? — всегда есть верный старший брат, который поможет вставить нужное словечко.       — Аха-хах, узнаю трудолюбивого и непьющего Дилюка, — рассмеялся Кэйа, не обращая внимания на «кислую мину» хозяина мероприятия. — Как я уже сказал, сестра Виктория прекрасно справляется со своими обязанностями, я слышал это из первых уст, но с Вашей лёгкой подачи она могла бы прислушаться к просьбе детей.       — Хм-м… на Луди Гарпастум мондштадтцы действительно должны отпустить свои заботы и отдать их ветрам почтенного Анемо Архонта. Когда я вносил идею о том, чтобы поработать на благо церкви и собрать пожертвования, я и не предполагал, что сёстры заставят детей трудиться, — на немолодом лице сенешаля отобразилась тяжёлая дума и некая разочарованность. — Моя дочка тоже об этом говорила до того, как я отправился сюда, но я так спешил, что не сумел внять её словам, — видно было, как начал сокрушаться мужчина. — И они возвращаются ко мне вновь. «Всякий человек да будет скор на слышанье», как говорил Лорд Барбатос.       — Ваша дочь? — спросил Дилюк.       — Барбара? — уточнил Кэйа.       — Нет, Джинни, мой благословенный ветерок, — вздохнул Шеймус и отпил немного вина. — К ней обратилась та девочка, что весной чуть не отдала Богу душу, — Кэйа от упоминания этого чуть похолодел, — и которая с тех пор живёт под заботливым крылом сестры Гертруды. С ней она не познает опасности, я уверен. Когда Ордо Фавониус доверили мне попечение над этим несчастным дитём, я отдал её той, кому доверил бы собственного ребёнка, — сизая бровь капитана несдержанно дёрнулась. — Но, видит Архонт, ей пока очень сложно привыкнуть к этому миру.       — Кхм-кхм, Шеймус… — тактично прокашлился Кэйа, выразительно бросая взгляд на недоумевающего хозяина винокурни.       — Ах, да, прошу прощения. Джинни поведала мне, что девочка была очень печальна… она глубоко сожалела, что детям придётся собирать пожертвования вместо того, чтобы наслаждаться праздником. Но дитя не просила ни о чём, кроме как об объяснении, почему так должно быть, — Шеймус, выдержав паузу, пригубил ещё вина. — Думая об этом, меня одолевает стыд. Бедная девочка оказалась тут, в городе Свободы и Любви, и познала неволю и не увидела любви. Это урок, ниспосланный мне Богом, чтобы я увидел все недостатки своих действий и своего бездействия.       Мужчина совсем уныл, погрузившись в неприятные мысли.       — Шеймус, Луди Гарпастум ещё не начался. Если ты хочешь что-то сделать, то сейчас — самое время, — участливо подсказал Кэйа.       — Да, ты прав, — приободрился сенешаль и сделал ещё один решительный глоток вина. — Должно быть, это дитя преисполнено добротой и любовью к людям, если испытала огорчение от тяжёлой доли других.       — Она очень добра, — подытожил Кэйа, понимающе улыбаясь.       — Как её зовут? Прости мне мою память…       — Её зовут… Фиалка, — нечаянно запнулся. — Но в городе её все стали звать Фельхен.       — Она из Снежной? — спросил Дилюк.       — Да, прибыла к нам из далёких и холодных земель, чтобы согреть наши сердца, — улыбнулся ему Кэйа, на что хозяин винокурни чуть снова не закатил глаза.       — Верно подмечено. Я таю надежду, что более не огорчу нашу гостью ничем, — пробормотал Шеймус. — Я займусь этим вопросом по приезде в Мондштадт.       Кэйа и Дилюк приняли совместное негласное решение дать сенешалю расслабиться после неприятной встречи с Фатуи и проводили его удаляющуюся фигуру задумчивым взглядом.       — И сколько ей лет? — задумчиво спросили, отпивая виноградный сок.       — Пятнадцать, ещё совсем ребёнок, — хохотнул Кэйа, тоже пригубливая вина. — А что, присматриваешь себе невесту? Снежнийки очень красивые, и meine Blume не исключение. А ещё она умна, любознательна и полна скрытых талантов, и что-то мне подсказывает, что вы бы нашли общий язык.       — И в чём же, позволь спросить?       — Пожалуй, в безукоризненном идеализме и стремлении к совершенству.       Дилюк на этот комментарий со скепсисом хмыкнул.       — Я уже давно вырос из своих наивных детских идеалов, — немного поболтав виноградный сок в бокале, он нахмурился: — Тебя послушаешь, и создастся впечатление, что ты сам присмотрел себе невесту.       — Что ты, что ты, — снова захохотал Кэйа. — Я просто добрый и заботливый рыцарь, оберегающий нежный цветочек от злых драконов, — на непонимание в алом взгляде он ответил снисходительным, но более серьёзным объяснением: — Она только лишилась родительской опеки и стала вынуждена познавать мир со всех его неприглядных сторон, поэтому я всеми силами стараюсь её уберечь.       — И какая тебе с этого польза?       — Никакая. Только искренне желание почувствовать себя тем самым рыцарем из романов, спасающим прекрасную принцессу. Кстати… как думаешь, с чего у сенешаля такое отношение к сестре Гертруде?       — Как это относится к теме разговора? — не понял Дилюк.       — Практически непосредственное. Ведь Фиалка находится именно под её надзором… я, разумеется, нисколько не сомневаюсь в доброте главы нашей церкви, но я бы предпочёл узнать больше. Почему именно сестра Гертруда?       — Почему бы тебе не подойти и не спросить напрямую? — вздохнул Дилюк и покачал головой. — Шеймус безоговорочно доверяет ей и поэтому предоставил ей опеку над девушкой.       — Но чем можно объяснить это доверие? — Кэйа не мог никак взять этого в толк. — Я не заметил в сестре Гертруде отличительной доброты и любви.       Дилюк озадаченно нахмурился.       — Однажды, когда я был ещё ребёнком, Шеймус предлагал отцу отдать меня под крыло своей няни. Он говорил о ней как о строгой, но справедливой и любящей детей женщине, которая взрастила в нём правильные моральные и нравственные принципы. Отец согласился, но позже оказалось, что она не могла заняться моим воспитанием, потому что была сестрой Фавония, и забота о приютских сиротах стала для неё приоритетом. Я не помню её имени и никогда не знал её лично, но, возможно, это и была сестра Гертруда.       — «Строгая, но справедливая»? — с сомнением повторил Кэйа. — Надо же… пожалуй, ты прав, я спрошу у Шеймуса. Верится с трудом.       — Почему? У той девушки, Фиалки, какие-то проблемы с ней?       — М-м-м… — Кэйа отпил вина и выдержал небольшую паузу. — Она в них или не признаётся, или признаётся с трудом. Но я вижу, что сестра Гертруда её очень сильно пугает и плохо на неё влияет. Лоуренс признался, что застал Фельхен одну ночью на пристани, и засомневался, что у неё всё хорошо в приюте, — на губах появилась ухмылка. — Он хотел это скрыть, но совесть не дала, и meine Blume его сильно испугала. Исключая эту ситуацию, есть ещё много случаев, когда я замечал, что у Фельхен проблемы с сестрой Гертрудой.       — Может быть, она сложный подросток?       — Не без этого, — вздохнул Кэйа. — Она действительно очень сложный человек, хотя с первого взгляда так не скажешь. Ты думаешь, что этот милый цветочек — наивный и даже не самый умный ребёнок. Но потом приглядываешься и вслушиваешься, и понимаешь, что она таит в себе бездну интересных и занимательных рассуждений. А ещё не так наивна и глупа, как кажется… и упряма, своенравна, независима и горда. Кое-кого мне напоминает, — с усмешкой глянул на Дилюка, на что получил полный немого осуждения взгляд. — Это приносит много проблем. Даже если я узнаю от третьих лиц, что у неё всё плохо, у меня всё равно будут связаны руки, пока Фельхен не признается, что ей нужна помощь.       — Хм… — молодой человек хмыкнул и оглядел наполненный людьми зал. — Если бы речь шла о ком-либо другом, я бы непременно задался вопросом, зачем этому человеку впутывать себя в это дело, тем более с таким усердием. Но ты всегда любил проблемы.       — И особенно я люблю их решать, — ухмыльнулся Кэйа. — А если дело касается сложных и противоречивых личностей, тогда это прекраснейший способ разбавить скуку.       Дилюк на это только покачал головой и отпил виноградного сока. Люди в зале продолжали наполнять помещение своими голосами: светскими обсуждениями, бессмысленными спорами и деловыми переговорами. Порой тут и там раздавался фальшивый, преувеличенный смех. Мимо уверенно проходили официанты с подносами, бегали взволнованные новенькие, чтобы обновить блюда, обслужить людей и обеспечить всем достойный вечер.       — Сколько к тебе уже подходили?..       — Матери и отцы с дочерями? — Дилюк чуть склонил голову к приблизившемуся Кэйе. — Не меньше пяти раз.       — Ещё три пары готовятся занять твоё время, — негромко проинформировал с весёлой ухмылкой, пригубливая вина.       — Уверен, что не твоё?       — Ха-ха, на твоём фоне я меркну, как луна перед солнцем.       — Не прибедняйся, думаешь, до меня не дошли слухи о наших статусах?       — «Самые завидные женихи Мондштадта», ха-ха. Мне кажется, мы немного смущаем милых девушек, стоя рядом, — Дилюк на это не сдержал лёгкой усмешки, спрятав её за бокалом сока. — Должно быть, они гадают, к кому же попросить маму с папой их подвести и представить. Такой выбор…       — Должно быть, ужасно жаль, что капитан кавалерии не планирует в ближайшее время остепеняться, слишком занятый своей скукой.       — И также очень жаль, что наследник знаменитейшей винокурни не думает заводить семью, занятый своей работой.       Они оба пригубили напитков из своих стаканов, довольные мальчишеской пакостью в непримерных сплетнях. Так они и развлекались всегда на подобных мероприятиях: Дилюк никогда их не любил и втайне раздражался от всех этих бессмысленных светских разговоров, но Кэйа всегда парой слов заставлял его забывать о скуке и немного отвести душу. Знай все эти люди, о чём украдкой переговариваются видные джентльмены и потенциальные женихи, возмутились бы такому пренебрежению и насмешке над ними и над дворянским этикетом.       Но они не узнают.              Чуть позже, неся на своих плечах неприлично захмелевшего главу церкви, Кэйа всё же интересуется одним очень важным вопросом.       — Нянечка Гертруда… она всегда была так добра ко мне! Я же тоже был ребёнком, и молодым и глупым… она всегда направляла меня на путь истинный. Да, была строга, но справедлива… всегда справедлива! И если я приходил к ней, признав свою ошибку и искупая её, она меня всегда принимала и утешала… какая была у неё добрая улыбка!.. Эх-х… за последние годы я ни разу эту улыбку не видел. И общаться мы стали гораздо реже… гораздо, Кэйа, — кажется, за этим последовал всхлип. Уже ничему не удивляющийся в этот вечер капитан сделал вид, что этого не слышал, а если и слышал, то тут же забыл. — Словно и не было моего детства, отрочества и юности… да, я стал сенешалем, но остался тем же человеком! — шмыг. — Стареет, должно быть, стареет моя нянечка, эх… но не переживай! Наша гостья с ней в безопасности! Я бы, ик!.. Я бы доверил моей нянечке собственных детей, собственных дочерей! Если бы не Фредерика… ох, моя милая Фредерика…       Дальше Кэйа принял разумное решение не слушать слезливые стенания разведенного мужчины по бывшей супруге.       Бывшая няня, «строгая, но справедливая», с «доброй» улыбкой… хоть один глаз у него и закрыт повязкой, Кэйа всё же не слепой. Никакие из этих черт нельзя приписать к сестре Гертруде. А учитывая то, как дрожит и бледнеет его цветочек при разговоре о ней, так они и вовсе лишаются всякого смысла.       Что-то здесь не сходится. Либо существует две сестры Гертруды, либо милая Фиалка не так проста, как кажется, и за его спиной творит что-то невообразимое.       В оба эти предположения верилось с трудом. Оттого ещё сильнее желание разгадать это странное и любопытное противоречие.       Но Кэйа этим займётся, как только доставит хмельного представителя духовенства до города в целости и сохранности. И немного отдохнёт.