сборник драбблов по stray kids

Белые, крашеные стены, серый кафельный пол, рыжая медсестра с обвисшим лицом на посту, под потолком пощелкивают лампы-трубки со свято-белым нутром. Всё это так чудовищно приелось, замозолило глаза и вошло в привычку, что начало казаться вечным. Путь "дом, автобус, работа и так далее в цикличном порядке" менялся лишь по выходным — их Минхо предпочитал проводить в парке на лавке, либо засиживаться в кофейнях по несколько часов, читая литературу или смотря фильмы. Медицина — дело достаточно напряжное, особенно если тебе по несколько раз в неделю, а то и в день, приходится чистить носы рыдающим и опухшим от страха детям или выдувать ребятам с потерянным взглядом ушные пробки. Очень увлекательно. Очередной подросток — лет семнадцати — сидит прямо перед ним на мятно-зелёном кресле и Минхо его даже не жаль. Несмотря на испуганные чайные глаза и дрожащие побелевшие губы — в ответ сплошная усталость из-за продлённого дежурства. Расплакаться бы сейчас, да санитар, держащий пациента за плечи удивится, ослабит хватку, а бедный больной успеет добежать до границы с Индией, пока его хватятся. Хруст, просьба раскрыть рот как можно шире, залпы кислотно-жёлтого раствора через металлическую трубку — ну, как обычно. Пациент воет что-то страшное себе под нос, про гибель, про тоску, про одну-единственную ручку от окна на всё отделение, про жестокость доктора Ли. Как будто ругает его, злится, смотрит зашуганно. Ладно, всё-таки немного жаль. Во второй раз Хан Джисон приходит с расколотой до багряной корочки бровью и синяком на скуле под ней же. Всё ещё чайные глаза, кресло, как сельдерей в молоке, но губы не белые — его уже раскололи, теперь только выть и терпеть. Минхо его даже понимает, даже повыл бы дуэтом — на луну в туалетном окне под потолком. — Кто тебя так? — он не слишком заинтересованно кивает на желтеющий синяк и вздергивает бровь. — Подоконник, — Джисон неловко ёрзает, краем глаза наблюдая за подготовкой оборудования. Кожзам грустно покряхтывает под серыми хлопковыми шортами. — Бутылка с соком укатилась под кровать, упав с него, и я решил достать её со стороны окна. Больно будет, да? — Ты же знаешь, что на подоконники нельзя ничего ставить? — толстый одноразовый шприц показывается на стерильный больничный свет из бумажной упаковки. Игла откладывается в сторону за ненадобностью. — У тебя там отверстие с прошлого раза не успело затянуться, так что если попаду прямо в него – вообще не почуешь. Тем более анестетическая мазь, — в худых пальцах покачивается небольшой полупустой белый тюбик, — уберёт боль. Мы и в прошлый раз её закладывали, но ты сидел почти в обморочном состоянии, так что неудивительно, что не запомнил, — в дверях мелькает санитар в смешной тканевой шапочке с медвежатами и Минхо понимает, что слишком заговорился. — Ну, самым страшным будет только хруст, если попадём не туда, и лучше бы тебе раскрыть рот пошире, а то соплей наглотаешься, — Ли цыкает, цеплясь за юношеский подбородок и принуждая последовать совету. В этот раз Хан даже почти не плачет — только одна солёная капля срывается с ресниц после звука проколотого хряща. "Не попал," — грустно думает Минхо, вставляя металлическую трубку на место прокола. В этот раз Хан благодарит за проделанную работу, но всё-таки спешит сбежать куда подальше. В следующий раз они встречаются куда раньше, чем на процедурах или обходе. Джисон висит на перилах курилки на третьем этаже, сложившись пополам. Железная квадратная труба давит на мягкий живот, лицо тёмно-розовое от прилившей крови, волосы стремятся обрушиться на лестницу. Чудно́й. Здесь не надымлено сегодня, Минхо пришёл просто проверить, есть ли в этой тупиковой каморке дымящий своим дешманским табаком Феликс — второй оториноларинголог — или он на обеде. В итоге наткнулся на мешок с костями-жвачками, медитирующий в позе горбуна. Он не курил, просто смотрел вниз не моргая. Минхо смог спокойно уйти незамеченным, а может это была дань обряду с целью сохранения чужих секретов, в курилке — обыкновенное дело. Через пару дней Джисона выписали. На улице было неимоверно холодно и воздух грыз щёки снежинками, но это было так хорошо, что нельзя и описать. Он потоптался на белоснежном хрупком островке у крыльца, пообтирал холодные трубы, подпирающие козырёк крыльца, сел в машину, дома поел горячего маминого супа — она всё время причитала, что сын слишком похудел — и лёг спать на свою кровать. А на следующее утро, направляясь за выпиской в поликлинику, сломал нос, подскользнувшись на застывшей ночью луже, и его опять, только в этот раз на скорой, повезли в чёртово лор-отделение на починку к Ли Минхо.