сборник драбблов по stray kids

Воздух пропитан кровью. Джисон чувствует, как по носоглотке течёт — внутрь, пытается пробраться в гортань ледяным железом, кусает за слизистую. Но это просто утренний морозный воздух озлобленно кусается внутри. Минусовая температура — около двадцати градусов — грызёт скрипучие тополя и цепляет ботинки на льду. Страшное ощущение, особенно с кислотистым электро роком в наушниках. В школе мерзко и сыро, пахнет тухлой водой и гниением. Одноклассники шумные, пускают изо рта сизый дурман, пахнущий клюквой и бузиной, громко смеются и раздирают друг другу щёки до кровящей смолы. Это привычно, но в плохом мысли. Джисон предпочел бы сидеть в классе один (и предварительно оттереть его с хлоркой), слушая кудахтанье преподавателей, а не ловить затылком комки обслюнявленных страниц. Может быть одноклассники даже были не злыми — просто привыкли выражать симпатию через издевки, а помогать через переблядство. Увидев однажды, как одного из них — имени Джисон не помнил, может, даже не знал, — облили цветочной водой, обеспечив ему путевку домой на три дня. Это не было плохим действом — парня тошнило весь день, и даже так руководство бы его не отпустило. В Школе Святого Ианна — пансионате для трудных мальчиков — было очень строго в плане связи с внешним миром. Джисон еле как умудрился провезти через пропускной пункт наушники и плеер. И ещё кое-что: в пансионате было не принято ябедничать. Если ты сбросил тумбу из окна или подрался — тебе ничего не сделают, если никто не заявит. Ябеды здесь долго не задерживались — случайно падали с крыши, поскользнувшись на обледеневшем шифере, замерзали насмерть ночью в душевых, топились в прохладной осенней воде напоследок цветущего пруда. Поэтому — либо ты молчишь, либо тебя молчат. Учитель Ян входит в кабинет — слышно по шагам. Четкая поступь, удивительно дорогие ботинки, всегда натертые пахучим кремом, отпаренный коричневый костюм с бардовым галстуком — как будто его вымачивали пару лет в гранатовом соку. Он красивый — гладко выбритый, с хорошей прической и чёрными глазами. В руках всегда книга. — Джисон, продиктуй нам то, что я задавал на дом на прошлом уроке, — врезавшись своей зеленью глаз в чужую нефть, Хан внутренне оступился. — Хорошо. На прошлом занятии вы… Урок прошагал туманом мимо. Ему ни разу не зарядили в ухо скомканной страницей, не пнули стул и не пустили по столу сороконожку. Парты у них были смежные — как в аудитории, поэтому это не составило бы большого труда. Почему-то Хану постоянно удавалось в процессе блужданиям глазами от скуки цепляться то за галстук, то за зрачки мужчины. — Подойди ко мне после уроков. Джисон почему-то в классе один, когда слышит это. Разум будто затуманен — на протяжении всей пары алгебры он рассеянно царапает в тетради графики и уравнения. Цифры как будто маленькие жучки — переползают с места на место, путаются, мешают считать. Уже от кабинета Ян Чонина они идут куда-то вглубь учительского общежития — преподаватели живут в учебном корпусе, в кабинетах, в то время как ученики — в общежитии, расположенном на расстоянии половины километра от классов. В личной комнате Яна сумрачно, пахнет этиловым спиртом и скисшей сангрией. Джисона усаживают за влажный дубовый стол — дерево то ли отсырело, то ли гниёт, впиваясь в локти занозами, вручают бокал из тонкого стекла. Внутри полещется густоватая багровая муть. Пахнет солью. — Это что, гранатовый сок? — Джисон снова нюхает. Кроме соли только какой-то непривычный спертый душок. — Или вы решили споить меня вином? Чонин улыбается — как-то непривычно по-доброму. Красивые аристократически бледные пальцы укладываются поверх джисоновой небольшой ладони. Холод кожи обжигает. — Нет, я не хочу споить тебя и это не вино. Джисон хочет засомневаться и что-то возразить, но послушно пьёт. Он хотел сделать только глоток, но чужая рука не дала отстранить стакан вовремя, поэтому уже к середине бокала воздуха стало мало, а чёрно-красная жидкость побежала тонкими струйками по щекам, пачкая белоснежную форменную рубашку. В горле скопился тот самый утренний вкус — различие было лишь в том, что этот был чуточку теплее, будто подтаявший. — Умница. Чонин стирает влагу с ресниц, потом смазывает по щекам багровые ручейки, слизывает некоторую часть со своего пальца. Внезапно он кажется удивительно живым и прелестным — отвлекает только кислая горечь в глотке. Губы Яна заалели, привлекая, и Джисон повинуясь моменту подался вперёд. Чужие губы оплатили — обжигающие, холодно-раскаленные, масляно-тягучий вкус коснулся языка Хана. Учитель сжал чужие щёки, побуждая Джисона вздохнуть и опереться на руки позади себя. Юноша всхлипнут и замолк. Чужой язык лизнул нёбо, челюсть хрустнула под давлением пальцев. Глазные яблоки подернулись пеленой и остекленели. Чонин укусил похолодевшую губу — насквозь. Бережно наклонил чужую голову, болтающуюся на обмякшем позвоночнике вбок, аккуратно направляя густую кровь в сосуд.