сборник драбблов по stray kids

Под каменными сводами холодно и сыро. Ученики кутаются в тёплые мантии, стараясь как можно меньше находиться в нижних галереях, чтобы не простудиться. Начало лета выдалось просто отвратным — ни дня тепла, лишь сплошные дожди и пасмурность. Чокнутая — ну, по крайней мере таковой ее считал Джисон — Трелони мучалась от мигреней и её предсказания с каждым днём становились все страннее. Сначала она предсказывала седые туманы, потом — драных отсыревших кошек, а в конце концов и вовсе гарь. Сумасшедшая. Хан кое-как пихает фолиант по Истории магии в сумку, как только замечает в конце коридора блондинистую макушку под сполохами факелов. Уже на ходу подпрыгивает, стараясь коленом приподнять сумку, дабы крепко сцепить ремешок, но по итогу потерпев неудачу оставляет все как есть и быстрым шагом направляется к юноше. — Хван! — блондин откликается, поворачиваясь и светя сапфирово-синим галстуком с серебристой прострочкой. Глаза тёплые, кофейно-коричные, в зрачках пляшут игривые смешинки-огоньки. Хан утыкается в синеву, чувствуя крепкие обьятия на плечах. — Где ты торчал всё это время, Филч тебя задери? — Приболел, — красивые пальцы, осыпанные перстнями ерошат волосы, — что-то вроде лёгкой формы драконьего гриппа, пустяк. — Эй, тебя неделю держали в лазарете, это не пустяк. Джисон несильно пихает его кулаком в рёбра, прямо туда, где под костями, мышцами и капиллярами прячется кровяной насос. Хван чувствует, как после удара сердце бьётся быстрее. И не факт, что именно толчок послужил причиной, а не родинка на бархатной коже щеки совсем близко. Хан Джисон родился в семье потомственного мага и маглы-полукровки, рос в тепле, уюте и заботе, каждое Рождество старался проводить в компании родных и безумно ими дорожил. На последние каникулы Хёнджину удалось съездить с ним — у папы были дела на работе, а мама улетела к тётушке. Наблюдая за тем, как сёстры Джисона составляют планы по незаметной эвакуации печенья с праздничного стола себе в комнату Хёнджин понял, что любит их почти также как своих собственных родителей. Мама Джисона была великолепной шутницей — что, кстати, передалось её сыну по наследству, — а отец был молчаливым, но дружелюбным. Весь их дом всегда был наполнен улыбками, а если кто-то из жильцов и переживал горе, то с этим ему помогали справиться и остальные — когда Айрин в свой день рождения узнала, что её подруга-магла сорвалась при ежегодном походе в скалах и разбилась насмерть, это переживали все. Даже мистер Хан не листал газету, а варил лечебный суп для дочери по одному из лучших рецептов мира магии. Хан Джисон являл собой воплощение самого прекрасного для Хёнджина человека, начиная с внешности и оканчивая внутренним миром. Не всегда он был гиперактивной белкой — иногда на него накатывали и отрицательные чувства, но он уже настолько приноровился к ним, что спасался рефлексией и запиранием за тяжелыми портьерами в спальне. Хан Джисон был объектом воздыхания Хван Хёнджина наверное с момента, когда надел Шляпу при распределении и начал травить ей анекдоты. А у Хёнджина все немного по-другому. Отец был в частых разъездах и командировках, мама работала в модном агенстве, постоянно зависала в офисе, и как итог — семья была какая-то несемейная, синтетическая. Хван даже не знал какой любимый цвет у его матери, а её это и не волновало. Когда Хёнджину пришло письмо, то никто не удивился, не обрадовался, да и не разозлился — мама знала, что в их роду были волшебники, поэтому со спокойной душой отправила его в школу по пришествию письма. Разница между Хогвартсом и пригородной элитной школой-интернатом была небольшая. Собирала она его очень сосредоточенно разговаривая по телефону с поставщиками бумаги, но уже тогда Джин привык. СОВ сдан, время ехать домой на летние каникулы. Чемодан тяжелый, набитый насколько возможно — некоторые вещи вроде чернил и бумаги Хван оставил в наследство будущим жильцам. Джисон едет не сегодня — ему нужно уладить дела с квиддичем и отчитаться перед директором за нырявшими в унитазы первокурсниками — староста как-никак. На улице ветер, двор почти пуст — лишь Ян Чонин, слизеринец, привязывает к лапке своей полярной совы письмо. Он даже не смотрит на Хвана, когда тот проходит мимо — то ли слишком сосредоточен, то ли просто не в настроении. По крайней мере знакомы были они мало, Ян успел за все семь лет лишь наслать на него какого-то мелкого языческого божка. Дорога к платформе хуже чем всегда — как будто длиннее, да и невесть откуда взявшаяся тревога периодически подминает основание шеи холодными пальцами. Багаж Хван тащит левитацией, стараясь не отвлекаться. Джисон приходит в комнату поздно — снимает шарф пчелиной расцветки, отбрасывая на кровать и направляется к соседу, неаккуратно собирающему вещи. В комнате как-то прохладно — то ли сквозняк, то ли неудачливое лето решило пробраться глубже в замок. Стоило подать жалобу. — Там твой, этот... Когтевранец письмо принёс. Ничего не сказал и ушёл по-павлиньи как всегда, ну ты знаешь, — Чанбин упорно пытался всунуть массивную фамильную печать в чемодан. Он был в свитере, который обычно надевал после тренировок. Пусть он и собирался остаться в школе, дабы принять решение о переводе на другой контитент в правительство, горячая душа тянула его гоняться над полем на метле за мячами. Джисон удивлённо поднял брови. Это не было похоже на Хёнджина — он бы скорее подослал за ним записку-прилипалу, которую пришлось бы полчаса отдирать от ботинка, а не тихушничал. Джин слишком любил все эти спецэффекты — закатывание глаз, искры из палочки, жертвенные гримасы при тройках на зельеварении и лопающиеся в крошку колбы. Письмо и обычная записка были бы для него слишком простым путем. Или тревожным звонком. ”Сегодня уезжаю в восемь, не удивлюсь если ты будешь всё ещё занят. Спишемся как-нибудь? Я надумывал податься в ассистенты к Минерве, но что-то уже не особо хочется“, — Джисон так хорошо знал его, что мозг сам собой подставил тихий смешок в паузу. Кажется, Хёнджин был грустным. — ”Кстати, Хан-и. Я походу очень сильно облажался, раз не рассказал тебе раньше, а уже слишком поздно. Ну, до встречи“. Очень сильно облажался, а уже слишком поздно. Джисон не понимал. Сердце сжималось в преддверии чего-то страшного, напряженные пальцы, сжимающие листок, горели. Хан бросил взгляд на часы — оставалось полчаса. Не успеет. Джисон приземлился на платформу как раз без десяти минут восемь — метла из верной подруги превратилась в обузу, поэтому пришлось отдать ее на сохранение какому-то старичку в потрепанной кепи. Мельком оглядел окружающих и поспешил вглубь человеческой массы, проскальзывая меж пассажирами и спеша в неизвестном ему самому направлении. Благо, перед отправлением была давка — сейчас это шло на пользу, потому что Хан был уверен — Хёнджин не в поезде. Хёнджин ждёт. Он всегда ждал, даже если бы от этого пострадал целый мир. Но выбеленная макушка мелькнула в окне поезда. Не раздумывая, Хан протиснулся к нему, хлопая ладонью по стеклу окна. Встревоженный звуком Джин выглядел каким-то странным — поджатые красивые губы, прикрытые глаза, собранные в хвост локоны. Он открыл форточку, высовываясь по плечи. — Даже не попрощался и не предупредил, бесстыдник, — Хан улыбался. Поймал чужую бледную улыбку, остался доволен. — Расскажи. Ещё не поздно. — Не думаю, что ты хочешь знать о том, что нравишься мне который год, Хан-и. И Ирэн этого тоже не хотела бы знать, потому что сама влюблена в тебя уже пару месяцев, а ты, тупой лоб, дальше своего носа не видишь, — Хван широко улыбнулся трясущимися губами. На щёки Джисона капнуло что-то тёплое. Хёнджин рвано выдохнул. — Вот и всё. Я буду у родителей. Если перееду — дам знать. — Переезжай. Через месяцок, обратно в Хог. Не отказывайся от стажировки из-за меня, пожалуйста, — к чужим прибавилось пару собственных слезинок. Хан Джисон улыбался, но внутренне дрожал. — Всё будет хорошо, Джин. — Обязательно. Поезд двинулся. На следующий день вся школа гудела о том, что на железной дороге произошел взрыв определенно магического происхождения. Поезд искорежило знатно, но по большей части не повезло хвостовым вагонам. Хёнджин ехал в предпоследнем и к вечеру Джисон смотрел на холодного, но улыбающегося Хвана с дырой напротив сердца, меж ребрами. Из-за смятого вагона туда попал обломок двери. Сказали, что умирать было больно и долго.