сборник драбблов по stray kids

— Мыльная опера для одиноких черепах, — Сынмин вычеркивает строчку из альбома, плотоядно высовывая кончик языка. — Пожертвовал радио и кусок дегтярного. — Сынмин, ты губишь планету, — пальцы простучали по клавиатуре с нетерпеливым бешенством, кроша и втирая остатки от «а» в днище ноутбука. Чан покусал заусенец. Подвинул оправу очков выше по переносице. Опустил обратно. Посчитал, что недостаточно точно вернул атмосферу. Еще подвигал пластиковыми подушечками по горбинке, разозлился, сдернул, отложил слева от вытертой «а». — А ты свою нервную систему и впечатлительных тринадцатилетних подростков, — карандаш пробуравил еще одну строчку, настойчивее и жирнее. Сынмин полюбовался, пририсовал сверху лицо умерщвленного из пяти палочек. Кивнул сам себе. — Родители ищут тебе квартиру кстати. Дурацкие, да? Чан вздохнул. Потер усталую переносицу, подумал — взвыть или заплакать? — в конце концов укладываясь щекой на клавиатуру и сухо хныча. Премерзкое знание, что тебя хотят оторвать от только что ставшего привычным гнезда. Благими намерениями выстлана дорога в ад, и, к сожалению, это не просто выражение. — Я не умею оплачивать счета, я асексуален и аромантичен, у меня ОКР и в то же время я ненавижу навязчивые действия, уборки и происшествия. У меня нет друзей, я хочу собаку, но не могу уследить даже за самим за собой… — бубнеж сопровождался очаровательно зажатой щекой «м». Сынмин увидел, но не сказал. — Иногда я думаю, что не жить все-таки проще, знаешь. — Ну и дурак. Сынмин вычеркнул «распотрошить усталость» и закрыл исписанный гадостями альбом. Хотелось спать, ругаться, еще немножко спать и скрываться в канализационных трубах. Они помолчали. Чан грустно стирал бесконечное «м», Сынмин мусолил корешок, портя ухо нарисованному на обложке жирафу. Поделом. — Ты вообще в курсе что такое мыльная опера? — «м» закончилась, Чан вернулся к слезливому тексту. Белые дурацкие зубы укусили жирафа в лобную долю. Сынмин походил на бешеного игрушечного медведя. — М-м, мама врубает их пока стирает. В подробности я не вдавался, — он отбросил игрушку не по возрасту, шмыгнул носом, напечатал в явившемся из недр кармана домашних штанов телефоне лаконичное «ок». Пожевал щеку изнутри. Потревожил чешущееся ребро. — У меня свидание через пятнадцать минут, — ноль реакции. — Ой, да пошел ты короче. Качаясь на качелях, Сынмин молчал. Он вообще-то редко молчит — либо когда очень рад, либо когда очень хочет драться, а может и когда что-то скребет под веками. — Чего такой разобиженный? — Чанбин подтолкнул качели, присаживаясь на соседние и тоже немного раскачиваясь, чтобы не отставать. — Думаю, — немного помолчал. — Я не люблю что-то новое, пусть и кажусь ветреным. Странно, да? — снова смолчал. — А ты… Вообще, ну, доволен сейчас? Сынмин прямо сейчас казался умным и чуть более взрослым, чем было нужно. Может быть, даже взрослее Чанбина. Со вдохнул прохладу летнего вечера, мимоходом шаркнул по песку, пролетающему под носком кроссовка, нахмурился, посмотрел на псевдоуставшего Сынмина и важно кивнул. — Хорошо. — Да, — Чанбин еще немного похмурился, попинал землю, слезая с качелей. — А тебе зачем? — Да так. Поцелуешь меня на последнем ряду в кино? — Сынмин выглядел слишком честным, чтобы Чанбин шокировался. Тоже слез, растрепал челку. — Поцелую, — Чанбин очаровательно засопел, — пошли уже куда-нибудь. Сцепленные подростковые руки были чудесны.