сборник драбблов по stray kids

Холод игриво прикусывает щеки, серебрит инеем шарф, обволакиваемый горячим дыханием, ерошит жадный лёд под коньками. Вернуться в свой, родной город зимой — прекрасно. Чанбин переехал в столицу относительно недавно — летом, в июле, когда вишня была недозревшей, а друзья поразъехались: кто на море, кто в деревню. Уходить было ломко. Тяжело, безусловно, он даже незаметно поплакал, когда дверью в пыльную машину захлопнулась. Но так было лучше. Для мамы, устроившейся в достойную компанию, для сестры, занимающейся в школе с углубленным изучением искусства, для всех. Немного для Чанбина — дома, ну, в старом доме, было слишком много отца. Его невозможно выкурить благовониями или запугать солью — его душа будто постоянно нависает, придавливает. Именно в доме, который тебе таковым является. У друзей Чанбину просто становилось тревожно перед сном. После того, как отец исчез из жизни его семьи, Чанбин плохо ел, плохо спал, не любил улыбаться и ненавидел себя. Недолго — может, месяц или два, но этого было достаточно. Он перестал ходить на спорт, потому что это было отец. Он перестал идти первым на контакт, потому что этому его учил именно отец. Он прекратил обсуждать с кем-то то, что чувствовал, потому что отца больше не было. Но мама. Мама смогла встать, поднять на ноги сына, показать ему, как хорошо всё-таки жить. Как хорошо иметь на это возможность. Чанбин плакал. Много. На катке — первая дружеская игра в хоккей за последний год. Странно. Не больно. Непривычно. По-родному. Коньки с непривычки жмут, но тело все помнит. Появились новые люди — непривычно их видеть. Стало больше девчонок. Чанбин поправляет шапку, хмуро поглядывая на какого-то парня — в шарфе и пальто, как будто внезапно попал сюда из какого-то города ближе к югу. Холодно ведь, замёрзнет, дурак. Какая-то девочка, плотно закутанная, очаровательная девочка, протягивает южному парню крышку от термоса, наполненую чем-то горячим, получая в ответ кивок и, кажется, слова благодарности. Чанбин почему-то улыбается. Нет, однозначно приезжий. Надо будет про него спросить. Вся игра идёт спокойно, даже как-то расхлябанно. Чанбин злится на нападающего чужой команды, нарушающего правила. Слишком заметное причинение вреда, с целью обезвредить противника. Толчки в бока и грудь — привычно. Но то, что он секунду назад нарочно грозился поставить конёк лезвием вниз, прямо на лицо одному из ребят — ни в какие рамки не лезет. Чанбин вступает в немую перепалку, бой за шайбу. Горячное желание доказать другому, что ты лучше. И внезапно шайба исчезает. А через мгновение в толпе слышится крик. Все замирают. *** Снег в крови. Страшно, очень страшно, Чанбин ненавидит кровь. Парень в пальто неестественно скомкан, зажат, окружен другими зрителями. Орошая шарф кровью и слезами, молчит. Милый голубой клетчатый шарф, совершенно мягкий убит, исколечен раскаленными каплями людского железа. У Чанбина в горле проклюнулось что-то прижимающее, страшное, страшащее, сам страх. Он и не заметил, как продираясь через внутренние дебри испуга, подхватил его за плечи, посмотрел в ледяные вымоченные в кофейной гуще глаза, сжал руку, повёл куда-то. Чанбин очень хотел заплакать, но в этот раз была не его очередь. Удивительно. Он и не помнит, как удалось добраться в травмпункт. Злился, что пост оказался пустым и фельдшера пришлось ждать. Юноша, ненароком представившийся Сынмином, окончательно вымочил шарф в крови. — Жалко. Он мне нравился. Чанбин повернулся, наблюдая за капающим алым с кончика красивого ранее, но синего и вспухшего теперь носа. — Что? — Шарф, говорю, жалко. У меня пачка салфеток в кармане и телефон, достань. Дрожащими руками, под внимательным заинтересованным взглядом, Чанбин вытащил сразу две салфетки и протянул Сынмину. Только сейчас понял, что в приемной ещё и сумрак — свет вырублен, выключателей нет. Сынмин принял подношение, с мокрым горячим звуком роняя сырой шарф прямо на пол. Кое-как вытер нос и рот от красных разводов, пальцем проверил зубы, щёки, совсем чуть-чуть погладил переносицу, протянул ладонь за телефоном. — Алло, ма. Мы в травме. Я и.. ээ, Чанбин? Да, Чанбин. Всё норм, приеду на автобусе наверное, — он закатил глаза, слушая нечёткий писклявый голос, скребущий динамик. — Мне нужна справка и снимок, но по-моему не сломан. Давай, до ночи буду, ага. Он был.. странным каким-то. С перемазанным в крови лицом, дрожащими руками — наверное, тремор, — прищуренными глазами, он спокойно расселся на лавке, дожидаясь дежурного. — Хочешь сказать, тебе не больно? — Чанбин воззрился на него ни то с восхищением, ни то с недоверием. Классический микс. — Хочу сказать, что мне два раза реально ломали нос, нарушили кровеносную систему там и теперь я могу ебнуться в обморок, потому что боюсь крови. Лови, а то реально разобью переносицу о пол. — Дурак, — почему-то Чанбин выдохнул. Сынмин примостился виском на плечо, стараясь ни разу не попасть на куртку багряным соком. Чанбин молча приложил щеку к чужой встопорщенной макушке. По-дурацки они замолчали. Чанбин почему-то всё-таки заплакал, чувствуя как Сынмин обхватил его ладонь своими двумя.