***
Запершись в комнате, Фуго глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Он не сразу узнал этого Аббаккио, но стоило чуть к нему присмотреться… Волосы тогда были короче, но эту помаду, эти ледяные глаза он действительно видел раньше — под полицейской фуражкой в зале суда. Комната для допросов, три дня содержания под стражей. Леоне знал о нем все. Знал худшую версию произошедшего. После бесконечных допросов Паннакотте пришлось отказаться от своих обвинений, и, если бы Аббаккио его помнил, то просто бы подумал, что мальчик лжец, а не… Черт возьми! Тогда он не лгал! Что, если Леоне расскажет об этом Бруно? Эта сфабрикованная версия, которую Фуго в итоге подписал, лишь потому что ему никто не верил, а родители хотели, чтобы он любой ценой избежал скандала, а он послушался их всех, поступив так глупо! И, в результате, Буччелатти пришлось предлагать еще и выпить за свой счет человеку, который как раз держал в руках подписанное заявление о том, что Паннакотта пытался соблазнить своего профессора международного права, чтобы повысить свою экзаменационную оценку. Хоть и Аббаккио был причастен к этому косвенно, да и Фуго не хотелось снова устраивать истерику, но, когда мальчик отдышался и огляделся, в комнате уже царил хаос. Сломавшийся, как от удара, дубовый стол, осколки зеркала на полу — подросток удивленно взглянул на свою кровоточащую руку, когда с ужасом почувствовал сзади себя горячее дыхание, а на своей тонкой бледной шее, как сомкнулись пальцы Purple Haze. В таком положении Паннакотте удалось лишь слабенько пропищать: — Буччелатти…***
Весь вечер Аббаккио чувствовал себя слишком трезвым для подобной ерунды. Почему он согласился приехать? Ах да, терять же ему уже было совершенно нечего, да и этот гангстер, одетый как супермодель, был слишком полон решимости отвезти его к себе домой. В последнее время Леоне частенько замечал белый пиджак Бруно, то и дело случайно мелькавший за углом. Иногда белому пиджаку удавалось даже уговорить Аббаккио вместе выпить или дойти до ресторана, конечно же, по чистой случайности. Раньше бы Леоне и не усомнился, что с ним бессовестно заигрывают, но сейчас он сомневался, что такого горячего парня могли привлечь ошметки, оставшиеся от прошлого веселого и неунывающего Аббаккио. Грязный коп. Трус, продавший свою честь и жизнь товарища всего за какие-то жалкие десять тысяч итальянских лир. Нет, полицейская чуйка отчаянно подсказывала ему, что его, Леоне, пытаются заманить в хитроумную ловушку. Может быть, когда он был полицейским, он хотя бы раз хорошо справился со своей задачей и отправил в тюрьму одного из приятелей Буччелатти? А сам Бруно, вероятно, пытался заманить его в свой дом, чтобы отомстить за своих людей, накачать наркотиками и пытать, а затем передать его труп на какую-нибудь подпольное производство, чтобы там из него сделали собачий корм или что еще. Очень в духе Пассионе. Поэтому Аббаккио подумал и согласился, пойдите, поищите логику. Леоне решил — так хотя бы произойдет что-то интересное. Немного приключений. Все что угодно, кроме миазмов, в которых он бесповоротно погряз, не считая дни и опустевшие бутылки. Может быть, пытки и унижения выбили бы из него засевшее чувство вины? Да и Аббаккио было просто интересно увидеть садистскую улыбочку на лице Буччелатти. Все лучше умереть от рук симпатичного мафиози, чем от этиловой комы на тротуаре, как собачье дерьмо. По крайней мере, в его наискучнейшей, а в последнее время стыдной биографии появился бы хоть один героический факт. Изначально все шло именно к этому, Бруно загрузил его в машину и вывез за пределы Неаполя, в забытую богом крошечную деревеньку. Идеальное место, чтобы пытать коррумпированного полицейского. Но затем дело приняло уж совсем нежданный оборот. Высадили Леоне не в каком-нибудь подвале, а у милого двухэтажного домика с дорожкой, аккуратно посыпанной гравием, и ковриком на крыльце с выведенной надписью «Добро пожаловать!». Аббаккио даже показалось, что он попал в четвертое измерение, ей-богу. В прихожей же Леоне столкнулся нос к носу со странным нервным ребенком, даже не взглянувшим ему в глаза. Он помнил, что Буччелатти говорил ему о каком-то подростке, но что именно — Леоне не помнил. Любую информацию о детях он привык пропускать мимо ушей. Теперь уже Аббаккио начал задаваться вопросом, не заключалась ли цель Бруно действительно в том, чтобы «нанять» его. Похоже, сейчас этот мальчик достраивал ракету в своей комнате или делал перестановку мебели, наделав столько шуму, слышного даже на первом этаже, но Леоне уже не удивлялся ничему. — Не обращай внимания, — тихо сказал Буччелатти. — Фуго сложный ребенок, он пережил трудные вещи. Но несмотря на это он очень эффективен в бою. Фуго… Аббаккио показалось, что он узнал этого подростка, но эта фамилия ему ничего не говорила. Бруно же откупорил шампанское и подал бокал Леоне, болтая уже о чем-то отвлеченном и непроизвольно заставляя Аббаккио поддерживать диалог. Бархатистый голос, приятный и обаятельный будто бы и создавали для подобной работы в мафии —вытягивать информацию из нужных людей. Леоне искренне нравилось наблюдать за этим искусством воочию, поэтому он и сегодня поддержал эту негласную игру в слова, лишь ухмыльнувшись себе под нос. Но этим вечером что-то было не так — Буччелатти то и дело отвлекался и непроизвольно приподнимал голову, вслушиваясь в шумы с верхнего этажа. Как и обычно, его бирюзовые глаза были обращены к Леоне, чуть ли не раздевая его этим пристальным взглядом, но душой Бруно был там, в комнате мальчугана. Интересно, со всеми ли он говорил так, прошибая насквозь взглядом? И когда мафиози хотел произнести очередной тост в духе «за встречу», откуда-то сверху послышалось сдавленное «Буччелатти», заставившее Бруно тут же оставить бокал и молниеносно припустить на второй этаж. Именно здесь все события вечера начали превращаться во что-то сюрреалистичное. Безуспешно пытаясь повернуть дверную ручку, Буччелатти сделал широкий жест в сторону двери, и та оказалась разрезанной? расстегнутой? по диагонали трещиной, которая переползала даже на стену. «Это конец, — подумал Аббаккио, увидев, что Бруно творит с дверью. — Он подсыпал мне что-то в шампанское, и у меня начинаются галлюцинации. А очнусь я голый, с кляпом во рту и привязанный к кухонному столу». Буччелатти уверенно шагнул в образовавшуюся трещину, и Леоне подошел поближе, чтобы посмотреть, куда этот «портал» ведет. Мягко говоря, комната подростка, как Леоне догадался, была вверх ногами. Что касается мальчика, то тот неестественно парил в воздухе около стены, будто бы кто-то его подвесил к потолку. За исключением того, что в комнате не было ни бензопилы, чтобы объяснить дыру в двери, ни веревки, свисающей с потолка. Фуго отчаянно пинал ногами пустоту, а вены на шее подростка вздулись, как если бы его душил кто-то невидимый, отчего он явно задыхался. Паническая атака? У Аббаккио зачесались руки пойти и оказать Паннакотте первую помощь, ведь по этой теме он не прогулял ни одной пары, но Буччелатти жестом остановил его, не позволив переступить порог. — Purple Haze, прекращай это дело, — невозмутимо сказал Бруно, обращаясь непонятно к кому, будто бы подобные случаи были в мафии рядовым делом. Мальчик, как по волшебству, упал на пол, кашляя и потирая горло. Буччелатти продолжал прожигать взглядом стену, пока Фуго чуть не выплевывал легкие, надрываясь в кашле. Так прошла целая минута, но наконец подросток успокоился, и Бруно, перестав буравить стену, кинулся к нему. Аббаккио приметил явные синеватые следы пальцев на шее мальчика и струйку крови, стекающую с руки. Всего этого раньше не было. Неужели он сделал это с собой? Что это был еще за псих? — Аббаккио, — серьезно сказал Буччелатти. — Возвращайся в гостиную, я скоро спущусь. Это не было сентиментальной просьбой, это был приказ, самый настоящий, но у Леоне было слишком много вопросов и слишком плохой характер, чтобы молча уйти, ничего от себя добавив. — В двери, блядь, дыра, так, если ты не заметил, — язвительно откомментировал он. — Ты все поймешь, когда сдашь завтрашний тест. Бруно сказал Паннакотте несколько утешительных слов, но, увидев, что Аббаккио все еще торчит в дверном проеме, переключился на него, заорав: — Леоне, черт тебя дери, ноги в руки и аптечку из ванной! Тут уже Аббаккио беспрекословно послушался, потому что сейчас Буччелатти первый раз назвал его по имени, да и злился Бруно настолько редко, что ослушаться его по такому поводу было бы просто богохульно. Аптечка нашлась на верхней полке шкафа в ванной, и Леоне уже послушно принес ее к двери, собираясь протиснуться внутрь, когда этот мальчишка неожиданно воскликнул: — Я не хочу, чтобы он заходил ко мне в комнату! — Очень-то и хотелось, — недовольно фыркнул Аббаккио, но входить все же не стал. Буччелатти выпустил Фуго из рук, чтобы забрать протянутую аптечку. Он даже сказал что-то вроде благодарности, но тут трещина в двери сама затянулась магическим образом. Аббаккио осторожно провел пальцами по дереву — ни следа от разлома. Так странно. Озадаченный Леоне послушно вернулся в гостиную и плюхнулся на диван, после увиденного ему требовался неплохой мозговой штурм. Конечно, чтобы впечатлить бывшего полицейского, требовалось побольше, чем трещина в двери, но Аббаккио готов был признать, что Буччелатти и этот завтрашний тест заинтриговали его. Что же происходит в этом доме? На каких веществах все тут сидят? А что насчет того парня со странными паническими атаками? Но ни на один из вопросов вскипевший мозг Леоне не подкидывал адекватных ответов, так что тот решил об этом не думать и лишь поудобнее растянулся на диване.***
Moody Blues оказался тихим и интересным стендом. Красивый, гармоничный, у него на лице не было ни уродливого зашитого рта, точнее, рта вообще не было, а, соответственно, он не мог издавать устрашающее рычание, из-за чего Фуго сильно расстроился. Почему у этого гнилого бывшего копа (Паннакотта наконец узнал, из-за чего Леоне отстранили от дел), да и еще и законченного пьяницы такой приятный стенд, пока он, Фуго, мучается с Purple Haze? От этого мальчика начали посещать совсем невеселые думы, и он вконец приуныл. А еще способности — у Moody Blues в арсенале не было ни убийственного вируса, ни еще какой-либо жестокости, нет. Кажется, этому умному эластичному лицу стенда жестокость была чужда, само ее понятие, ведь вместо этого он умел видеть прошлое. — Если попытаешься увидеть мое прошлое, то прикончу тебя, — мрачно пригрозил Фуго обладателю этого шикарного стенда. Буччелатти варил кофе на кухне, а Аббаккио только ввалился в гостиную, припарковав машину около ограды и старательно вытерев ноги о коврик у двери. Со временем Паннакотта понял, что Леоне его не помнит. В ближайшее время память не должна была возвращаться к нему, да и со всеми выпитыми бутылками красного шансы на это были очень невелики. — Пацан, это не так работает, — возразил ему бывший полицейский. — Moody Blues показывает прошлое с мест, а не копается у человека в голове. Чтобы порыться в твоем прошлом, мне пришлось бы побывать в тех местах, где был ты, и, поверь, я бы не стал это делать добровольно. — И какой в этом смысл? — злобно прошипел Паннакотта. — Твой стенд бесполезен в бою, к тому же, тебе нужно двигаться, чтобы его использовать… Аббаккио весело прищурился. — Мне стенд для битвы не нужен. А что насчет твоего? Я вот его до сих пор не увидел, этот именитый «Purple Haze». Позавчера ты его не вытащил, а лишь прятался за спиной Буччелатти. — Заткнись! — чуть не сорвался на крик Фуго. — Я запрещаю тебе вообще о нем говорить! Хихикая, Леоне отхлебнул пойло из бутылки, оставшейся еще со вчера. Фуго было слишком легко разозлить, мальчик ненавидел его с такой силой, что Аббаккио это даже немного льстило. Правда, Леоне все еще было любопытно узнать об этом знаменитом Purple Haze. Две недели назад он сдал тест Польпо, и наконец-то смог видеть стенды. Буччелатти сразу же показал ему Sticky Fingers, но Фуго свой стенд показывать отказался, и, что самое удивительное, Бруно даже потакал этой прихоти. — Purple Haze опасен, а Фуго плоховато им управляет, — только и сказал Бруно. Леоне помнил день, когда только увидел эти ужасающие следы удушения, оставленные ему, как выяснилось, собственным стендом, и сейчас мальчик еще утверждает, что видеть прошлое — дерьмовая способность. Хотя, с какой стороны посмотреть, ведь Аббаккио отдал все, только бы забыть. Как иронично вышло, видеть прошлое… Но, в любом случае, помощником для того, чтобы забыть все, что только можно и нельзя, у Леоне обычно выступала бутылочка «Слез Христа». Паннакотта неожиданно встал с дивана и подошел к Аббаккио почти вплотную, вырвав бутылку из его рук. — Тебе тут что, склад для алкоголя? И вообще, Буччелатти хочет, чтобы ты перестал бухать, как черт! — возмутился Фуго. В глубине души Леоне немного сопереживал мальчишке. Бруно был только его, а теперь, выходит, приходилось делиться с плохим дядькой Аббаккио. Леоне чувствовал себя отчимом, которого беспричинно ненавидит подросток, и это было паршивое чувство. Вот же как жизнь извернется, девятнадцать лет, а уже, считай, пасынок есть. — Буччелатти твоя мать, а не моя, — ответил Аббаккио, пытаясь отобрать бутылку у Паннакотты. Но мелкий засранец никак не хотел выпускать бутылку из рук, и Леоне пришлось схватить его за запястье, намереваясь скрутить его и заставить Фуго выпустить бутылку. Но ему не нужно было заходить так далеко — как только он коснулся запястья мальчика, тот закричал, как ошпаренный. Леоне тут же выпустил Паннакотту, с недоумением глядя на подростка, но бутылка наконец оказалась в руках Аббаккио. Тем временем Буччелатти появился в дверном проеме, лениво потягивая кофе и с прищуром оглядывая виновников «торжества». — Я слышал детский крик. — Да я ничего не сделал, — попытался по-ребячески оправдаться Леоне. — Я едва до его запястья дотронулся! Бруно холодно взглянул на него и потрепал по голове Паннакотту. — Как дела, Фуго? — Все в норме, — кивнул подросток. — Просто было неожиданно. Ойкнув, мальчик осторожно приподнял рукав, обнажив красную до предплечья кожу. Экзема? Нет, скорее царапины. Тут Аббаккио уже испугался: — Буччелатти, клянусь, вот это уже точно не моих рук дело! Лидер не знал, куда успел добраться Purple Haze, и лишь с ужасом глядел на руку. Заметив эти внимательные взгляды, со всех сторон прикованные к его руке, Фуго смутился и тут же отпустил рукав. — А он не перестает пить! — в свою очередь принялся оправдываться мальчишка, чтобы отвести внимание от своего запястья. — Даже когда ты сказал ему сбавить обороты! — Подлиза и стукач, — цыкнул Аббаккио. — Бруно, да этот ребенок идеален! Скрестив руки, Буччелатти встал прямо перед Аббаккио, уверенно смотря на него снизу вверх. Прекрасное и одновременно ужасающее зрелище, создающее жесткий диссонанс в мозгу Леоне на контрасте этой элегантной мужской фигуры и этого пронизывающего взгляда. — Аббаккио, хоть ты тут веди себя по-взрослому. И больше не трогай Фуго. Леоне уже и не смел даже обмолвиться о том, что, вообще-то, это Фуго начал первым, и на ответное молчание Буччелатти наконец довольно хмыкнул и вырвал из рук Аббаккио бутылку «Слезной Кристи», отправившись допивать кофе на кухню. Паннакотта, цокнув небольшими каблуками на ботинках, умчался за ним следом. За что же стенд этого парнишки так невзлюбил его, что корябает руки своего хозяина?***
Фуго ненавидел его, ненавидел всем сердцем и душой. У Аббаккио была своя квартира в Неаполе, но он все равно каждый день приезжал к ним, видимо, почесать языком с Буччелатти и отлежаться на диване, и, главное, сам Бруно ничего против этого не имел. Хуже — Буччелатти был даже доволен, что Паннакотту очень возмущало. От Moody Blues пользы в реальном бою не было, но Бруно все равно всегда говорил об этом стенде чуть ли не с обожанием. И Фуго знал, почему — лидер боялся, что стенд Леоне окажется таким же проблемным, как Purple Haze. Мальчик вышел из дома, успокаивая нервы — он уже точно знал, куда поедет. Пусть Аббаккио пока разлеживается у них дома, он отправится в Неаполь на Веспе, которую Буччелатти подарил ему на четырнадцатилетие. В качестве подарка на день рождения лидера Паннакотта купил билеты в музей, где Бруно, скорее всего, умер от скуки, а в итоге еще и подарил Фуго скутер. Это заставляло чувствовать себя таким никчемным. Паннакотта припарковался в Рионе-Санита, напротив школы. Это был час пик, и потому улицы были заполнены школьниками и рабочими всех мастей, спешившими домой после тяжелого дня. Наверное, где-нибудь в параллельной вселенной Фуго бы тоже мог так выбегать из школы, смеясь и прощаясь с друзьями, а затем бежать домой ужинать. В толпе учеников Паннакотта приметил одинокого мальчугана в оранжевой бандане, идущего в одиночку и лишь с завистью оглядывающегося на веселые скопления подростков. Фуго окликнул его: — Наранча! Школьник оглянулся на окрик и его лицо мигом просияло. — Фуго! Сколько лет, сколько зим! Наранча тут же припустил к Веспе и по-заправски запрыгнул на скутер, даже не спросив разрешения у хозяина. Это вошло у них в привычку. Когда у Паннакотты выдавались свободные вечера, он заезжал за Наранчей, чтобы покататься по Неаполю и поесть мороженого, а может поиграть в клубе в боулинг или погулять в порту, это решал Гирга. Они были друзьями? Фуго надеялся, что да. Он познакомился с Наранчей несколькими месяцами ранее. Бедняга искал еду в мусорных баках возле черного входа в Либекко. Он выглядел больным, чуть ли не умирающим. В тот день Паннакотта опаздывал на встречу с Буччелатти, но вид Наранчи напомнил ему о том времени, когда он боялся, что без родителей ему придется жить точно так же. Фуго не помнил, что им двигало, когда он привел мальчика к Буччелатти — возможно, он просто хотел оправдаться за свое опоздание. Бруно оплатил медицинскую помощь, и Гирга смог вылечиться от своего зараженного глаза. Он долго пролежал в больнице, а Фуго и Буччелатти время от времени его навещали. Бруно заставил Наранчу пообещать, что тот вернется к отцу, когда выздоровеет, и снова будет ходить в школу. В последний день своей госпитализации Гирга расплакался, потому что подумал, что больше никогда не увидит Паннакотту. Не Буччелатти, а Фуго. Тот же стоял ошеломленный, не зная, как реагировать на подобное заявление. Затем, чтобы Наранча перестал рыдать, Паннакотта предложил ему заехать за ним после уроков. С тех пор Фуго продолжал приходить, возможно, беспокоясь о подростке. У Наранчи были трудности в учебе, так как он бросил учебу в третьем классе, и теперь, когда ему исполнилось пятнадцать, его перевели в шестой класс, вероятно, просто чтобы куда-нибудь его сбагрить. У него были проблемы с успеваемостью, хоть Гирга был старше и выше всех одноклассников примерно на голову. Фуго прекрасно понимал, что чувствует мальчик, когда возраст отделяет его от одноклассников и пресекает возможность дружеских отношений. Это не проходящее чувства опасности и одиночества, так и кричащее, что тебе тут не место. Наранча хотел повести Веспу, на что Фуго сразу же схватился сзади за его рубашку и начал молиться за их жизни. Гирга громко рассмеялся, и уверенно нажал на газ. Ветер шелестел в волосах, пока они проезжали по узким улочкам Саниты, пугая туристов и раздражая бабушек. Сегодня и Наранча, и Фуго единогласно решили отправиться в свою любимую кофейню с настольным футболом, припарковав скутер около входа. Паннакотта знал, что мальчик умирает от желания раз и навсегда бросить школу и присоединиться к Пассионе. Буччелатти, должно быть, хорошо отругал его за такие мысли, раз пока Гирга тщательно соблюдал обет ходить в школу и жить с отцом. Внутренне Фуго был немного горд, что лидер нанял его, хоть Паннакотта и был младше, но, возможно, Бруно просто не хотел повторять ошибки прошлого. Правда, Наранча все равно не особо хотел мириться с тем, что его брать не хотят, и периодически заводил об этом разговор: — Я, блин, ничему не учусь в школе! Да еще и все смотрят на меня, как на идиота. Я вот считаю, что жизнь к математике и географии не сводится, есть занятия и получше, да, Фуго? Э-эй, ты меня вообще слушаешь? — Ась? Паннакотта думал, какой бы стенд был у Гирги, попади он все же в Пассионе. Он точно бы был очень крутым и сильным, и раз даже у таких мудаков, как Аббаккио, были красивые стенды, то у Наранчи, который так и светился теплом и радостью был бы лучший стенд. — Да что с тобой сегодня? — нахмурился Наранча, помахав рукой перед носом Фуго, привлекая его внимание. — Извини. Гирга тяжело вздохнул, и Паннакотта, испугавшись, что может надоесть ему, поспешно добавил: — У нас в банде новенький, Аббаккио. Но он… он только и торчит у нас дома, лежа на диване и складируя свое грязное белье! Это невыносимо! Он не поверил мне. Он бывший полицейский, позволивший мне подписать ложное заявление. Этого Наранче Фуго сказать уже не мог, как не мог и о остром чувстве несправедливости, поселившемся в сердце, когда Паннакотта увидел Moody Blues. Но хотя бы на поведение Леоне жаловаться было можно. Почувствовав необычайную свободу, мальчик в красках расписал все то, что так бесило его в Аббаккио, этом паразите, поселившимся в доме и шаг за шагом забирающим себе Бруно. Фуго остановился, только почувствовав, что жестикулирует слишком ярко, да и Гирга внимательно слушает его, уставившись чуть ли не с раскрытым ртом на рассказчика. Паннакотта тут же попытался взять себя в руки: — Все равно решает Буччелатти. Я надеюсь, он понимает, что творит. Объективно от Аббаккио было больше пользы, чем от него самого. И меньше проблем. Будь Фуго на месте Буччелатти, он бы тоже предпочел Леоне, нежели себя. Увидев, что свою тираду Паннакотта закончил, Наранча задумчиво произнес: — Звучит забавно. На такое заявление Фуго чуть не отправил в полет стол с настольным футболом прямиков вконец игрового зала. — Что?! Если даже Гирга был на стороне Аббаккио… Как это возможно? Разве они не были друзьями? Паннакотта попытался успокоиться. Если сейчас появится Purple Haze… Не обращая внимания на неожиданный всплеск ярости, Гирга неожиданно добавил: — Я имею в виду, конечно, для тебя это все отстойно, но вот сколько я тебя знаю, так ты обычно все у меня выспрашиваешь, там как в школе дела, как с отцом, справляюсь ли я с уроками… — Ну и что? — нетерпеливо воскликнул Фуго. — Ну, ты никогда мне ничего не рассказываешь. Я думаю, это первый раз, когда ты вот так просто решил сказать мне о том, что тебя бесит. Это заставляет меня думать, что мы реально друзья, а ты не просто… занимаешься благотворительностью… Ведь дружба распространяется на всех ее участников. Паннакотта ужаснулся. Так вот, как это видит Гирга? А тот, кто считал, что строит дружбу, был так слеп? — Нет, дружба — это однозначно не благотворительность, — залился краской стыда мальчик. — Просто у меня нет ничего интересного в повседневной жизни, а работа… Ты ведь знаешь, дела мафии секретны. — Вот почему я рад, что у тебя в команде появился этот отморозок, про которого мы вволю посудачим! Кроме того, я думаю, что ты слишком сильно привязан к Буччелатти, это вредно. Так что: тебе приходится стирать грязные трусы Аббаккио или ты просто осторожно обходишь места, где он их оставляет? Фуго пребывал немного в шоке, он не ожидал, что Наранче покажутся интересными такие подробности. «Дружба распространяется на всех ее участников». Надо бы не забывать об этой простой истине. — Нет, но я не удивлюсь, если Буччелатти стирает. Наранча в ответ рассмеялся, согнувшись пополам. Фуго должен бы был разозлиться, что Гирга так бессовестно критикует его отношения с Бруно, почти ничего не зная. Буччелатти был его семьей, всем, он сам говорил, что это нормально, что они так близки. Но Наранча все еще покатывался со смеху, и Паннакотте было так приятно, что его рассказы кого-то рассмешили, ему отчаянно хотелось насладиться этим моментом подольше и навсегда запечатлеть его в памяти.