***
Фуго делил свою комнату с Наранчей, пока Гвидо занимал софу в гостиной. Конечно, такое расположение нельзя называть удобным, и было даже странно, что небольшой домик Буччелатти еще не развалился из-за шума, создаваемого пятью людьми. Сначала Паннакотта думал, что, возможно, спать в комнате с кем-то, кому он доверяет, избавит его от бессонницы, но в корне это ситуацию не поменяло. Теперь подросток просто лежал, смотря в потолок и вслушиваясь безмятежное дыхание Гирги. Фуго до трясучки боялся Purple Haze, который мог появиться в любой момент и навредить Наранче. Раньше Паннакотта хотя бы мог устраиваться в гостиной, чтобы при приглушенном свете торшера читать или вести бухгалтерский учет в отдельной толстой тетради. Это очищало голову от ненужных мыслей, и за работой мальчик ждал, пока его глаза наконец сами не слипнутся от усталости, и он не прикорнет прямо тут, дожидаясь обнаружения кем-то из старших утром. Но сейчас это было невозможным, потому что на диване располагался снайпер, от храпа которого содрогался весь дом. Правда, сам он от издаваемых звуков конечно же никогда не просыпался, и даже утром поднять его требовало титанических усилий. Так что Фуго собирался провести очередную ночь, не спускаясь вниз, а кутаясь в одеяло и размышляя о всем, что только приходило в голову. Аббаккио тоже страдал бессонницей и иногда выбирался из их с Буччелатти комнаты, чтобы выпить и посмотреть телевизор, но, в отличие от Паннакотты, он не стеснялся. Леоне нагло сталкивал ноги Гвидо с дивана и устраивался поудобнее, включая «светомузыку» на экране. Он и Бруно уже который день торчали в Неаполе и доставали риэлторов, выкачивая огромный список требований для нового дома, и особенно придирался именно Буччелатти. Фуго подозревал, что тот тянет с переездом, потому что не хочет покидать родной дом, с которым связано столько детских воспоминаний, но ни он, ни Леоне никак не торопили лидера, давая время свыкнуться с мыслью, что рано или поздно переезжать придется. Сам Паннакотта иногда тоже задавался вопросом, почему он не хочет покидать этот старый дом в забытой богом деревеньке. Так что пока каждый приспосабливался к такому тесному существованию, как мог, ожидая перемен к лучшему. Однажды ночью, около двух часов, Фуго услышал робкий стук в дверь. Чтобы не разбудить крепко спящего Наранчу, мальчик осторожно свесил ноги с кровати и на цыпочках выскользнул из комнаты, столкнувшись нос к носу с весьма раздраженным и измученным Мистой с подушкой и одеялом в руках. — Можно я лягу с вами? Если я еще раз услышу голос актрисы из мелодрамы, я убью Аббаккио. Паннакотта подошел к перилам и увидел ноги Леоне, торчащие из-за дивана, и начатую бутылку красного, поэтично стоящую возле подлокотника. В такие ночи от Аббаккио было невозможно чего-либо добиться. — Нас уже двое, — прошептал Фуго. — Я бы с радостью, но места нет. — Да где угодно больше места, чем на диване с Аббаккио, — так же шепотом возразил Гвидо, смешно прижимая к груди постельное белье. — Мне нужно поспать, иначе Sex Pistols на утро станут просто неуправляемы! Вы не потеснитесь только на сегодняшнюю ночь? Молю, Панна! Бедный Миста скорчил умоляющую рожицу, но другого выхода у него действительно не было, если только идти под бочок к Буччелатти, но, увы, Гвидо самоубийцей не был, а уж просить Леоне подвинуться точно было делом изначально провальным. Фуго согласно кивнул, все понимая, и отворил перед снайпером дверь. Он окинул взглядом свою маленькую, полутемную комнату, спящего Гиргу, и, подумав, сказал: — Забирай мою кровать, я попробую пробиться в тылы к Буччелатти. — Подожди, я не хочу тебя выгонять! Мы можем спать втроем, в моей семье нас было четверо в одной детской. Вы с Наранчей худенькие, поместитесь в одной кровати. — Но он же спит! — возмущенно зашептал Паннакотта. — Ну и что? Что, если Гирга проснется и окажется лицом к лицу с Фуго, а еще лучше с Мистой, который забрался к нему на раскладушку без спроса? Это же нарушение личного пространства, не так ли? А что, если ему будет неприятно? — Какого черта ты вообще несешь, Панна? Да Гирге похер! Мы же друзья. — …Друзья? Ты и Гирга? Но ведь вы знаете друг друга только… Фуго замолчал, когда Миста выпялился на него, как на пришельца. — Да, я и Гирга, и ты тоже, чувак. Мы знаем друг друга две недели. Разве этого недостаточно? Мы буквально живем вместе, мы срем в одном доме! Трудно было говорить о личном пространстве с Гвидо, который и знать о таком не знал. — Хорошо, послушай: если тебя это успокоит, нам нужно только согласие Наранчи, — Миста тут же подошел к раскладушке Гирги и принялся трясти его. — Наранча, эй, у нас к тебе вопрос! — Не буди его! — разозлился Паннакотта. — Все в порядке, он снова уснет. Если тебя это напрягает, ты можешь пойти к Аббаккио на диван, правда, сомневаюсь, что там будет поудобнее. Йоу, Наранча, ты с нами? — Народ, что происходит? — Гирга приподнялся на руках с каким-то хрюкающим звуком, потирая глаза. Прежде, чем Миста успел поделиться всеми своими глупостями, Фуго вставил: — Гвидо хотел бы переночевать у нас, ты не против? — И для этого вы меня разбудили? Отстой. Миста пришел последним, поэтому он спит на раскладушке. Я забираюсь в кровать к Панни! Наранча тут же вскочил и забрался под одеяло в кровати Фуго. Гвидо победоносно улыбнулся Паннакотте, на что тот в отместку толкнул снайпера, прежде чем улечься с Гиргой. Ему не потребовалось много времени, чтобы свыкнуться с приятелем под боком. Это был всего лишь Наранча. Фуго честно попытался заснуть, но на ум вновь приходили мысли о Purple Haze и о том, что теперь пострадать может и Миста. И в тот самый момент, когда Паннакотта начал предаваться таким невеселым думам, Гвидо шепнул: — Пацаны, мне вот интересно… В то время Фуго и Наранча еще не так хорошо знали Мисту, вопросы которого никогда не предвещали ничего хорошего, поэтому мальчишки никак не остановили его, позволяя продолжить: — …Суп — это еда или напиток? Типо мы говорим «есть» суп, но он же жидкий, поэтому, выходит, мы его пьем. Но, если мы его пьем, то это уже напиток, не так ли? Правда, если этот суп будет с кусочками… Час спустя Паннакотта, сна ни в одном глазу, тряс Гиргу, воя: — Что значит гаспачо не суп?! Наранча в ответ пинал друга, крича что-то о смузи, а Миста пытался разнять двух младших, споря сразу с обоими о присутствии соли и в том, и в другом, когда дверь с грохотом распахнулась перед лохматым Буччелатти, так и трясущимся от ярости. Все трое подростков тут же замерли на месте. — Во всем виноват Аббаккио! — выкрикнул Гвидо до того, как троице застегнули рты. Успокоившийся лидер посмотрел на замолчавших подростков, и, довольный проделанной работой, вернулся к себе в комнату, попутно сделав крюк и захватив с дивана мертвецки пьяного Леоне. «Завтра, — пообещал себе Бруно, — Мы выберем новый дом».***
В глазах Наранчи Фуго всегда был этакой загадкой, мальчиком, которого постоянно преследовали тайны и опасности. Когда они встретились впервые, Гирга клялся, что почувствовал от Паннакотты ауру некой сверхъестественности. Надо сказать, тот день до сих пор виделся Наранче немного размытым, будто бы пленка в памяти, на которой он сохранился, уже успела чуть стереться, как при прокручивании слишком много раз. Но он хорошо помнил, что тогда у него ужасно разболелась голова вдобавок в глазу; будто бы в виски вколачивали заостренные гвозди, а он этот процесс никак остановить не мог. А еще Гирге хотелось есть, ужасно хотелось. Он помнил, как прокрался к черному входу Либекко, уже обессиливший, с пустым желудком, пеленой боли перед глазами и на подгибающихся, ватных ногах, надеясь, что в мусорных баках найдет хоть что-то съестное. Странно, что Наранча вообще дошел туда — насколько он помнил, до этого он не ел около пяти дней. Гирга помнил, что почувствовал на себе взгляд, тяжелый и проницательный, даже сквозь эту боль, так и стучащую в голове. Прошло много времени с тех пор, как Наранча перестал обращать внимание на прохожих. Они все слишком спешили, чтобы обращать внимание на очередное дите Неаполя, которого и могли приютить только улицы. Дети голубей на площадях, сыны проулков и мощеных улиц — как только Неаполь не кличил этих покинутых и обездоленных беспризорников, до которых нет дела даже правительству. Но взгляд, на который наткнулся Гирга, был другим. Хотя бы потому, что остановившийся прохожий тоже был ребенком примерно возраста Наранчи. У мальчика были светлые волосы, похожие на солому, рубиновые глаза кролика и жесткая, довольно худощавая фигурка, закутанная в красное пальто дорогого кроя. Незнакомец спешил — это было видно по его сбивчивому дыханию и грязи на ботинках, но это ярко-красное пятно в глазах Гирги все равно сделало к нему пару шагов, не отвернувшись и не убежав из-за зловония мусорных баков, которым, как Наранче казалось, он уже успел пропитаться с головы до ног. Сначала Гирга подумал, что этот странный мальчик хочет прогнать его от мусора, и он из последних сил отскочил назад, в проулок, как дикая кошка. Незнакомец не выглядел испуганным или брезгливым — единственная реакция случайного прохожего, на которую мог рассчитывать ребенок улицы. Из-за тумана в голове Наранча не мог хорошо рассмотреть выражение лица незнакомца, на этом красном пятне только отчетливо вырисовывались руки, на удивление, без перчаток в такую погоду. Бледные, с узловатыми пальцами, такими паук мог плести свою паутину, будь он человеком — что этому типу с руками пианиста было нужно от него, Гирги? — Почему бы тебе не поесть в ресторане? — красный мальчик с соломенными волосами произнес это резко, но не зло. Это был первый раз за последние недели, когда с Наранчей кто-то заговорил. Гирга наконец успокоился и даже осмелился сделать несколько шагов с сторону оставленного мусорного бака. — Думаешь, меня туда пустят? Незнакомец нахмурился. По идее, этот мальчик должен был почувствовать отвратительный запах, которым Гирга пропитался от мозга до костей, и убежать по своим пижонским делам. Нет, точнее сказать, Наранча чувствовал, что дело не в мусорных баках — он пропах ощущением скорой смерти, болезней, от которых подкашивался мальчишеский организм, и отчаянием. Но выпуклые красные глаза, под цвет пальто, не двигались с места. Они загорелись только немного раздраженным пламенем. — В соответствии со статьей L-122-1 потребительского кодекса ресторан не имеет отказать клиенту во входе. Ты считаешься клиентом до тех пор, пока можешь заплатить, но, если их немного заговорить, они ведь не смогут узнать заранее… Странный мальчик в красном пальто внезапно замолчал. Он только сейчас заметил, как плохо выглядел Гирга, или что? Этот незнакомец разительно отличался от всей серости улицы, в воображении Наранчи он уже был пришельцем с другой планеты, и такое чудное поведение это только доказывало. Но инопланетяне в комиксах Гирги, которые он собирал в детстве, обычно хорошими не были, и Наранча уже собирался вернуться к мусорному баку, когда его схватили за запястье. — Посмотрим, посмеют ли они не впустить тебя, — проворчал себе под нос мальчик, чуть ли не насильно вытаскивая Гиргу из этого темного закутка. Наранча потерял дар речи. Мало того, что этот мальчик первым заговорил с ним, он еще не побрезговал тронуть его! Никто не брал Гиргу за руку так давно, наверное, последний раз был перед смертью матери. Бледная, но на удивление теплая рука хорошо смотрелась на его запястье, и Наранча позволил вот так вытащить себя на улицу. Это даже отвлекало от боли в голове, правда, с каждой минутой Гирге все больше казалось, что незнакомец нереален. Так, галлюцинация, вызванная голодом. Или ангел, спустившийся на землю, чтобы проводить его в последний путь, в объятия почившей матери. Кем бы мальчишка в красном не был, он, не думая, затащил Наранчу в Либекко, один из самых шикарных ресторанов города и популярных у мафии. И тут Гирга заколебался — ведь если бы ангел предложил бы поесть и убежать, не заплатив, у него бы просто не оказалось сил на побег. С другой стороны, вкусный запах, доносившийся изнутри, и это тепло помещения отметали все сомнения. Пусть его выгонят или изобьют, сначала он наестся вдоволь. В зале воцарилась необыкновенная, напряженная тишина. Все клиенты попрятали носы в салфетках, но мальчик, не обращая внимания на косые взгляды, без сомнений протащил Наранчу за руку. Гирга сосредоточился только на этой руке и красном рукаве, этом мосту, который вел его хотя бы к вкусной еде. О большем думать было страшно. Никто не остановил их на входе и не разлучал сейчас, и вскоре Наранча обнаружил, что он сидит за столом с белоснежной скатертью и за обе щеки уплетает тарелку спагетти. А напротив него восседает темноволосый архангел с поблескивающими заколками в свете ламп, создающими видимость нимба. Беловолосый ангел в красном тоже стоял где-то рядом, скорее всего сзади, так, что его самого видно не было, но Гирга отлично слышал его резкий голос. Мальчик говорил, чтобы он ел неторопливо и немного, а воды, наоборот, пил побольше, но Наранча все это уже пропускал мимо ушей, и голос незнакомца разливался в этом помещении резкой какофонией, вдаваясь в стены и отскакивая от них в уши Гирги. Наранча проглотил три тарелки пасты, а потом комната закачалась, вроде бы его стошнило, перед тем, как потерять сознание. Очнулся он уже в больнице. Ангел и архангел тоже были там — Фуго и Буччелатти. Гирге сделали операцию на глаз, и он должен был пропить курс антибиотиков и полежать в больнице до полного выздоровления. Бруно оплатил все расходы на его лечение, и они с Паннакоттой регулярно навещали его. Чем больше Наранча выздоравливал, тем отчетливее понимал, что произошло — в конце концов, его спасители оказались просто людьми, так еще и людьми из другого, преступного мира. Но оба гангстера по-прежнему сохраняли для мальчишки эту ауру таинственности, и, поэтому, когда Фуго пришел к Гирге с дырами в одежде, Наранча, говоря прилично и кратко, изумился. Это было так странно, так по-человечески, с этой придурью Паннакотта для него свалился с неба. Неудивительно, что в тот день у Гирги чуть голова не пошла кругом. Наранча мог понять все. Ну, почти, за исключением алгебры, и, как выяснилось, природы Purple Haze. Это замалчивание — Гирге казалось, что весь дом утаивает от него что-то важное, а, главное, Миста тоже был посвящен в это таинство. Ведь из всех причуд Паннакотты именно его стенд был самой загадочной, той самой, которая вызывала резкий диссонанс в привычном образе его друга. Существо было воплощением ненависти, хотя в самом Фуго она не чувствовалась. Его друг, мальчик, который вывел Наранчу к свету — Гирга не понимал, как Purple Haze и беловолосый ангел могут быть одним и тем же.***
Однажды ночью Наранча проснулся из-за кошмара — Миста похрапывал на раскладушке, он зачастил оставаться на ночь в их комнате. Гирга почувствовал, как его запястье сжали; та же рука, на том же запястье. Он повернулся и тут же оказался совсем близко к большим красным глазам Фуго. — Тебе приснился кошмар, — шепнул Паннакотта. — А, спасибо, что разбудил. Ты не спишь? Младший утвердительно покачал головой. — Надо поспать, Фуго. Ты же утром овощем будешь. — Я не могу спать, придурок, — сердито, но все еще шепотом ответил Паннакотта. — Если я засну, он появится! — Кто появится? Аббаккио? Двумя ночами ранее Леоне ворвался посреди ночи в их комнату, шатаясь и выкрикивая незнакомое имя, у которого он попросил прощения, прежде чем рухнуть на бедного Мисту, раскладушка которого оказалась на пути. Подросткам пришлось бежать за Буччелатти. Это была грустная ночь. Паннакотта вздрогнул, произнося: — Нет, Purple Haze. Наранча вновь был озадачен — если стенд Фуго появлялся, когда его владелец спал, в чем была проблема? Это же его собственный стенд, в этом нет ничего опасного. Гирга понял, в чем заключалась проблема, только спустя пару недель. На этот раз Миста тоже проснулся и свалился на пол, запутавшись в одеяле, Sex Pistols, в свою очередь, прыгали по комнате, вопя: — Наранча, спасайся! Гирга успел разглядеть устрашающую морду, прежде чем Гвидо молниеносно притянул его к себе. Монстр зажал в руках голову Паннакотты, он рычал и прижимал ее к себе так, будто бы пытался прокусить череп мальчика. Он, наверное, и привел бы приговор в исполнение без зашитого рта и непонятного козырька. Хозяин Purple Haze, в свою очередь, сжимал пальцы на шее стенда, пытаясь его то ли задушить, то ли оттолкнуть. — Панна! — крикнул Наранча, и в воздухе тут же возник Aerosmith. — Не нападай! — Гвидо крепко держал его, не давая вмешаться, — Это же его стенд! — Но он сейчас оторвет Фуго голову! — Убирайтесь из комнаты! — сумел просипеть Паннакотта. — Ничего не делайте, если он разобьет капсулу, то мы все тут умрем! Но Наранча не был готов оставить друга один на один с этим ужасом, мальчик уже собирался огреть Мисту чем-нибудь по голове и броситься на помощь, когда, на счастье, в дверном проеме возник Аббаккио. Леоне успокоил существо простыми приказами, и подобная ситуация повторялась достаточное количество раз, чтобы Гирга заметил одну странную закономерность — Фуго не мог контролировать Purple Haze, но зато Буччелатти и Аббаккио умели это делать. После обнаружения этого факта Наранча стал частенько представлять, как его Aerosmith повинуется кому-то другому, и даже в фантазиях подобное выглядело неестественно и невозможно. Например, Sex Pistols, одаренные речью, в конечном итоге говорили только с Мистой, и, если Гирга просил их принести пульт от телевизора, шестеро существ либо игнорировали просьбу, либо просили оставить их в покое. Но Purple Haze работал как-то по-другому, подчиняясь только старшим членам банды. А вскоре еще и Гвидо. Наранча проснулся ночью и уже слез с кровати, чтобы сходить на кухню за стаканом воды. Паннакотта в это время крепко спал, закинув ноги на одеяло. Гирга чуть не споткнулся о раскладушку Мисты, которую тот каждую ночь переставлял к дверям, объясняя, что так его лучше продувает. В итоге Наранча разбудил Гвидо, и, разболтавшись, за водой они уже пошли вместе. Правда, когда подростки вернулись, возле кровати Фуго возник Purple Haze, омрачая своим присутствием эту спокойную ночь. — Дерьмо, — прошептал Гирга, ставя стакан с водой на прикроватную тумбу, — Я за Буччелатти. — Подожди, я хочу попробовать провернуть одну штуку, — Миста подошел к стенду поближе и зашептал, чтобы не разбудить Паннакотту. — Purple Haze. Отойди от Фуго. Подростки затаили дыхание, пока монстр медленно, будто в замедленной съемке, поворачивал голову в сторону Гвидо, но в итоге стенд послушно отступил назад от Паннакотты. — Он повиновался тебе, Миста! Я тоже хочу попробовать! В этот момент Фуго перевернулся во сне на другой бок, и Purple Haze исчез. Они рассказали всем остальным об этом происшествии за завтраком. Бруно, казалось, посчитал это хорошей новостью, а Паннакотта покраснел и уткнулся носом в кружку. — Спасибо, Миста, — застенчиво прошептал он. — Я знаю, это странно, что я не могу управиться со своим стендом. — Не волнуйся, я знаю, каково это. Я тоже не могу заставить Sex Pistols перестать ссориться и драться. Наранча, весь перемазанный омлетом, тоже не забыл вставить фразу: — В следующий раз, чур, пробую я! Может он и мне подчинится! Фуго бросил на него взгляд, и Гирге оставалось только удивиться злости в глазах друга. Тот, кто секунду назад краснел перед Гвидо, теперь смотрит на него волком! Перед, блин, Гвидо, даже звучало абсурдно, а теперь еще абсурднее, что он злится. Что Наранча сделал не так, досадив Паннакотте? У Гирги не было желания размышлять над этим, ведь Sex Pistols опять вытворяли какую-то глупость, которая привлекла его внимание. Правда, раздраженное лицо друга крепко засело в голове Наранчи, всплывая в самый неподходящий момент.***
Позднее, в этот же день, Гирга случайно застал разговор между Аббаккио и Мистой. Наранча просто нес корзину с высохшим бельем по указу Буччелатти, когда эти двое стояли в гостиной, болтая. Возможно, Гирга бы и просто прошел мимо, но в диалоге отчетливо прозвучало «Фуго». — Я впечатлен, — говорил Аббаккио, облокотясь на стену. — Мне потребовались месяцы и разговор по душам, чтобы фраголино посчитал меня другом, позволив отдавать приказы Purple Haze. Вы настолько сблизились всего за полтора месяца? — Так это вопрос доверия? — в голосе Гвидо сквозило нескрываемое удивление. — Да. Purple Haze не слушается кого попало, иначе бы все сосунки, умоляющие о пощаде, были еще в полном здравии. Услышав окрики Буччелатти со двора, Наранча уже дальше слушать не стал и припустил по делам, но весь последующий день мальчуган провел в раздумьях. Значит, дело было в доверии. Паннакотта доверял ему, в этом Гирга был уверен. Его друг ненавидел, когда к нему подходили слишком близко, он ненавидел прикосновения, но Наранче все это позволялось. Гирга был тактильным, шумным, а Фуго никогда не упрекал его за это. Так что, по высказанной Аббаккио логике, Паннакотта ничего против того, что Гирга хочет управлять его стендом, иметь был не должен. Тем не менее, в последующие ночи, когда Purple Haze хотел пободрствовать и попугать своего хозяина, Фуго звал Мисту, хотя Наранча лежал гораздо ближе, и, соответственно, растолкать его было в разы проще. Как-то раз Гирга попытался прокричать «Не двигайся!», и, может быть, стенд его и послушался, трудно сказать, потому что Гвидо прокричал то же самое почти в унисон с ним. Паннакотта шибко разозлился из-за этого, и Purple Haze так рассвирепел, что уже не слушался никого. Подросткам пришлось звать подкрепление в виде Буччелатти, который расстегнул Фуго, как в давние времена, когда тот был еще тринадцатилетним ребенком. Мальчика по частям перенесли на диван, Наранча и Миста присели по обе стороны от него. — Я не хочу, чтобы ты отдавал приказы моему стенду, — прошипел Паннакотта, все еще немного сердито. — Почему? Гвидо делает это постоянно! — Я не хочу, вот и все. Не лезь не в свое дело. Гирга был глубоко ранен этими словами, но сейчас он решил проглотить обиду. Он не собирался пока спорить с Фуго на этот счет, не сейчас, когда он вот так, парализованный, лежит на диване. Многие могли подумать, что Паннакотта Наранчу чуть ли не ненавидел, потому что иногда Фуго действительно мог переборщить с жестокостью, но Гирга понимал, где-то там, в глубине души, что друг им очень дорожит. В конце концов, Фуго злился часто и не всегда по делу, и запоминай его приятели каждый из подобных случаев — Паннакотта бы в скором времени остался без друзей. Да и Наранча, честно говоря, предпочитал эту мерзость и ярость напускной вежливости. В моменты, когда Фуго радовался или злился, неважно, он был самим собой. Но сейчас, когда Паннакотта запретил только ему, Гирге, приказывать Purple Haze, в душу Наранчи закрались сомнения. А что, если лучший друг, тот, кто вывел оборванца к свету, схватив за запястье, возненавидел его? А как же данные обещания? Да, такой расклад событий не был бы впервой в жизни Гирги. Наранча никогда не забывал ярких улыбок и обещаний своих предыдущих друзей.***
Все коробки были уже вынесены, и Буччелатти сделал последний круг по опустевшим комнатам. Они с Аббаккио выбрали отличный дом в уютном районе в двухсот метрах от Либекко. Шикарный дуплекс с двумя балконами, пятью спальнями, офисом и кухней открытой планировки, купленный на сбережения, заработанные за последние два года совместными усилиями. Кто бы что ни говорил, а Польпо хорошо платит за преданную службу. Леоне даже продал свою квартиру, теперь они официально собирались жить вместе. В конечном итоге Бруно принял решение оставить часть мебели в старом доме, укрытие за пределами Неаполя всегда могло пригодиться, да и отнести в грузовик потрепанный жизнью диван рука не поднялась. Буччелатти оперся на кухонный стол, сейчас в его сердце осталось место только для грусти. Он провел в этом месте всю свою жизнь. Сначала с родителями, потом с одним отцом. А затем и некоторое время вовсе в одиночестве, пока не появился Фуго. Так много периодов его жизни, сменяющих друг друга с невероятной скоростью. И сейчас он навсегда покидал те стены, которые стали свидетелями тех дней, когда он был просто невинным ребенком, бегающим по деревне с сачком для бабочек. В новом доме его будут знать, только как пешку Пассионе. Паннакотта присоединился к Буччелатти в опустевшей комнате. Мальчик громко прошаркал своими небольшими каблуками и остановился возле двери, не решаясь сделать еще шаг ближе. — Ты как? — спросил он. — В порядке, — улыбнулся подростку Бруно, развернувшись к нему торсом. — Просто буду скучать по этому дому. — И я. На какое-то время они оба погрузились в свои мысли. Это не было прощание, они сюда вернутся. По воскресеньям, когда Миста посещает службу в церкви, а Наранча ужинает с отцом, Буччелатти, Аббаккио и Фуго будут приезжать в этот дом, посещать могилу отца Бруно и гулять по окрестностям. Паннакотта тихо произнес: — Знаешь, это место стало первым, где я почувствовал себя дома. Но он тут же добавил: — Фактически, это, конечно, твой дом, точнее, твоего отца. Я имел в виду ощущения… Мальчик замолчал, когда Буччелатти схватил его за руку, но мысль он окончил уже менее сумбурно. — Но я знаю, что в новой квартире я тоже смогу почувствовать себя дома. Потому что мой дом там, где есть ты. — Ох, Фуго, ты хочешь заставить своего лидера разрыдаться уже сейчас? Бруно крепко обнял своего подростка, они стали делать это реже с тех пор, как в доме появились Наранча и Миста. Но, кажется, Паннакотта уже не так нуждался во внимании Буччелатти. — Ты так вырос, ха-ха. Помню, как твоя голова была мне по плечо. С улицы раздались недовольные крики, прерывая очарование момента: — Буччелатти, Фуго, вы идете или мы без вас уезжаем?! — Давай, Бруно, нам надо идти, не то они займут лучшие комнаты. Не оглядываясь на старый дом, они присоединились к остальной команде. Фиат Аббаккио уже дожидался их около новой квартиры, поэтому Леоне развалился на переднем сиденье грузовика, управление которым досталось Паннакотте. Буччелатти, конечно же, вел собственный автомобиль с Наранчей, а завершал конвой Миста на Веспе. Таким нестройным караваном они и двинулись в сторону Неаполя, туда, где в синей дали виднелась вершина Везувия.