***
Наранче было разрешено остаться в банде Буччелатти на некоторых условиях: он должен был навещать отца раз в неделю и закончить среднюю школу с помощью Паннакотты. Гирга, конечно, немного поворчал, но Буччелатти ослушаться не посмел, и поэтому каждое воскресенье Наранча благочестиво волочил ноги в отцовский дом, а затем просил Фуго помочь ему разобраться с уроками. Паннакотта и правда всеми силами старался доходчиво объяснять приятелю новые темы, но почти каждый раз все шло не по плану. Фуго злился непутевости «ученика», Наранча то и дело отвлекался, ни у кого из них не хватало терпения, и в итоге все обычно заканчивалось дракой учебниками. После ссоры Паннакотта извинялся, а потом весь следующий день отдавал Гирге самые большие куски торта или соглашался почистить апельсины, чем Наранча не преминул пользоваться. Гирга знал, что его друг иногда не в состоянии контролировать вспышки ярости, а еще он ненавидит свою вспыльчивость и после драк чувствует себя жуть как виноватым. Каждый раз, вспоминая об этом, Наранча легко прощал Фуго и забывал все обиды. Но когда Фуго запретил ему говорить с Purple Haze, такое действие нельзя было отнести к категории «не нарочно». И Гирга не мог понять, что натолкнуло приятеля на принятие такого решения. Он чувствовал себя презираемым, отстраненным, и ему еще больше хотелось побеседовать со стендом, чтобы узнать, считает ли Паннакотта его другом, уважает ли он его так, как всегда считал, или же он был просто его «грушей для битья», как говорили посторонние зрители их споров. А что, если Фуго лишь притворялся его другом, когда на самом деле ему было все равно, как тогда Аники? Поэтому Наранча и приходил спать в комнату Паннакотты, надеясь, что рано или поздно он сможет застать появление Purple Haze и поговорить с ним с глазу на глаз, пока Фуго будет спать. Гирге виделось, как он успокаивает стенд, и как на утро Паннакотта смотрит на него с благодарностью, а не со злостью. Может быть, тогда бы он убедился, что их дружба — это не фальшивка. Проблема заключалась в том, что Purple Haze ну никак не хотел появляться, когда они вот так засыпали в одной постели, скрепив мизинцы.***
Паннакотта ненавидел ссориться с другом из-за учебы, но для него сохранять спокойствие в такой ситуации было просто невозможным. У Наранчи были серьезные проблемы с усидчивостью и концентрацией внимания, мальчик то и дело отвлекался, но все равно упорно просиживал выделенные часы за уроками из уважения к Буччелатти. А Фуго, получается, поддерживал его только драками да оскорблениями. — Мне жаль, Нар. Прости, что я снова разозлился. У тебя есть прогресс за последние несколько недель. Я просто… потерял терпение. Вновь. Гирга всегда поражался тому, сколько ярости хранилось в длинном и нескладном Паннакотте, но по сравнению помещающимся с чувством вины размер злости был ничтожен. Что-что, а единственным виноватым тут Фуго явно не был. Конечно, злился он вдохновенно и из-за чего угодно, но и Наранча любил подливать масла в огонь, провоцируя приятеля на конфликты, когда задания откровенно надоедали. Это давало Гирге небольшую передышку от наплыва заданий, к тому же, он знал, что после подобного торнадо Паннакотта снова станет милым и пушистым, но смотреть, как он извиняется, было немного больно. — Все в порядке, Фуго. Это не твоя вина, что тебе приходится попугаем талдычить одно и то же, пока я не пойму. Спасибо, что всегда помогаешь. — Я не знаю, как ты терпишь мою злость, из меня фиговый учитель и друг. Так, у Паннакотты был плохой день. Иногда такие приступы ненависти к себе тоже случались. Гирга попытался подбодрить его: — О, у меня есть запасной вариант. Из-за своего бывшего лучшего друга я провел в колонии для несовершеннолетних год. По сравнению с этим наши ссоры и рядом не стоят. Фуго задумчиво подобрал с пола конспекты, разлетевшиеся по комнате из-за открытой форточки и промозглого осеннего ветра. Наранча никогда не рассказывал о годе своей жизни, проведенном в колонии. На ум неосознанно приходили воспоминания тех двух дней, проведенных в заключении, а особенно слова комиссара об ужасах этого места, вероятно, чтобы надавить на мальчика. Как только Паннакотта узнал о том, что Гирга пробыл в колонии целый год, он начал задаваться вопросом, не пришлось ли пройти Наранче через тот же кошмар, что и ему в свое время? Фуго всем сердцем надеялся, что это не так, но если… Будет еще кто-то, точно так же страдавший… Они бы смогли помочь друг другу залечить эту рану. Неслышный ветер прошелся по шее мальчика, заставив кожу покрыться мурашками. Нет, пора было прикрывать форточку и наконец задать вопрос, вертевшийся на языке. — Наранча, как там было, в колонии? — Дерьмово. Отвратительная еда, музыку нельзя врубать после шести вечера и скутота смертная. А, да, еще всем на тебя плевать, кроме сумасшедших ублюдков, которым только повод дай, чтобы докопаться до тебя. Правда, мне потом повезло найти друзей, они мне еще первые диски с Tupac’ом дали. Это единственное хорошее, все остальное — отстой, одним словом. А почему спрашиваешь? — Да так, думал поинтересоваться насчет… Хотя нет, неважно. Забыть что-то настолько интригующее было затеей тщетной, и Гирга придвинулся поближе, забирая из рук приятеля конспекты, который тот нервно скручивал в попытке успокоиться. — Ну, давай, скажи! Фуго уже не был так уверен в том, хочет ли он знать об этом. Наранча не выглядел сломленным, его не мучали кошмары, связанные с тем местом, но Паннакотта уже не мог уйти от ответа под любопытном взглядом этих сверкающих глаз. — Там не было сексуального насилия? Домогательств? Я слышал, что в тюрьмах и подобном это обычное дело… Это слишком личный вопрос, извини. Я просто хотел, чтобы ты знал, если тебе нужно о чем-то таком поговорить, то я… Паннакотта резко замолчал, закрыв лицо руками. Он бы сошел с ума, спроси его кто-нибудь об этом. Гирга с конспектами в руках, казалось, колебался между удивлением и смехом. Он, в своей привычке, смешал и то, и другое: — Фуго!? Я похож на долбанную жертву!? Может, я невысокий или еще что-то, но я могу защитить себя! Я бы не позволил выставить себя дерьмом. Есть один, который хотел попробовать, так он два месяца в лазарете провел. Конечно. Так было правильно. Наранча был гораздо сильнее духом. Такой исход разговора был в тысячу раз лучше, но сердце Паннакотты все равно сжалось и кольнуло в груди тихой болью. Гирга ни о чем не знал, тогда он бы выразился иначе. Он не считал Фуго слабым неудачником, он просто ни о чем и не подозревал. Теперь Паннакотта думал, что незнание будет гораздо удобнее для них всех. — О чем разговор? — непринужденно спросил Миста, входя в гостиную. — Ничего особенного, — заявил Наранча. — Просто Панна задается вопросом, не насиловали ли меня в колонии. — Боже, не обсуждайте изнасилования, мне противно. Это напоминало Гвидо о той несчастной женщине в машине, ее криках о помощи и молящем выражении лица. Он который месяц тщетно пытался забыть эту ужасающую сцену. Тот случай перевернул его жизнь с ног на голову, но Фуго не знал об этом назойливом воспоминании, обитающем на подкорке сознания Гвидо. Мальчик старался не принимать отвращение Мисты на свой счет, не думать, что будет, если снайпер узнает. Станет ли Гвидо противно общаться с ним? Успокоиться никак не выходило, и Паннакотта встал из-за стола, наверное, слишком резко. — Я пойду, почитаю в своей комнате. — Э, а как же уроки? — Мы продолжим завтра, ты, наверное, уже устал, Нар. Наранча был немного удивлен, но обрадован этому неожиданному перерыву. Подросток тут же подскочил к Мисте: — Гвидо, ты, я и третья часть «Расхитителей Гробниц», что думаешь? Паннакотта же молниеносно скрылся из гостиной, ретировавшись в комнату. Нет, пожалуй, в воображаемые настенные плюсы можно было добавить еще один — он спокойно мог закрыться в спальне и попытаться выгнать этот разговор из головы прочь.***
Пять шагов. Всего пять шагов до зеркала. Паннакотта преодолел их с огромным трудом, кое-как переступая через разбросанное на полу содержимое шкафа. Снизу раздавались крики, в содержании которых было ясно, что Фуго ждут к обеду, но тот уже не мог оторвать взгляд от зеркала. Мальчик с замиранием сердца тронул стеклянную поверхность, будто удостоверяясь, что отражение реально. Он облажался. Крупно. Кожа на руках и ногах была содрана, а оставшаяся смесь из крови и каких-то болячек смотрелась до комичного нелепо, будто на все тело подростка нанес грим неумеха-визажист. Сзади отражения очертания комнаты выглядели довольно плачевно, проще говоря, спальня была перевернута с ног на голову — Паннакотта облазил все и вся в поисках пары штанов и свитера, которые бы укрылись от него и Аббаккио с ножницами в руках, и, конечно же, не нашел ни одной такой вещи. Спасибо себе из прошлого, он позаботился о таком раскладе, зная, что ему не хватит силы противостоять Purple Haze, если будет хоть одна лазейка, которая может спрятать увечья. Буччелатти и Аббаккио таких царапин бы не испугались, но Наранча и Миста и понятия не имели, что Purple Haze способен сотворить со своим владельцем. Что бы они тогда подумали о Фуго? Что он слабый и нездоровый неудачник? После того разговора про колонию Гирги, состояние Паннакотты заметно ухудшилось. Вчерашний день только усугубил положение. Все началось с той потасовки с Barbie Girl, The Final Countdown и Paint It Black, больше походившей на неописуемый кавардак. Пистолет Мисты, как и его руки, потекли расплавленным пластиком, а остальные застряли в веществе, напоминающем смолу с отвратным запахом. Aerosmith, против которого способности Barbie Girl были бесполезны, оказался единственным стендом их команды, способным атаковать. Это помешало врагам сразу же прикончить банду, угодившую в смольную лужу, но, когда таймер на боку The Final Countdown достигал отметки ноль, дурно пахнущую субстанцию засасывало в пустоту вместе с застрявшими. Тогда противникам оставалось только немного подождать, пока застрявших не разъест смола благодаря способности Paint It Black. — Используй яд Purple Haze! — приказал Бруно Паннакотте. Счетчик The Final Countdown уже был на отметке два, в запасе оставалось совсем немного времени. Подросток повиновался без вопросов. Противники как раз были на нужном расстоянии, местность была подходящей для стенда, дым которого легко бы попал на кожу врагов. Правда, Фуго забыл об одном — ни Гирга, ни Миста еще не видели, что яд Purple Haze творит с несчастными, попавшими в зону его действия. И какой же эффект на них произвело увиденное! Гвидо не переставал креститься и скандировать непристойности, смотря на оставшуюся кучку костей, Наранча же всхлипнул и в ужасе отвернулся. Видеть тела, извивающиеся в предсмертных агониях, слышать их вопли, чувствовать запах растворенной плоти — Паннакотта каждый раз забывал, насколько тошнотворна способность его стенда. Сам мальчик давно уже научился абстрагироваться от трупов, он просто ждал и смотрел куда-то в пустоту, вспоминая счастливые моменты своей недолгой жизни. Но это отвращение в глазах друзей… От такого отвлечься уже не получалось, Фуго понимал, что эти испуганные лица навсегда останутся на задворках его воспоминаний. Но враги были уничтожены, задание выполнено, немного грязная и помятая банда отправилась к машине, но тут Гвидо неожиданно остановился в паре шагов от автомобиля, не решаясь залезть внутрь. — Подождите, мне… Мне нужно в церковь. Наранча, пошли со мной, не ждите нас. Гирга тут же доверчиво поднял к нему глаза, мокрые от слез. Они ушли вдвоем, все еще покрытые смоляной субстанцией, отмывать свои души в ближайшей церкви. Паннакотта чувствовал себя немного преданным, мальчик с грустью уткнулся в плечо Аббаккио, позволяя потрепать себя по голове. Он и его способность были настолько ужасающими, неправильными и нездоровыми, что, только увидев их, Миста почувствовал потребность очиститься. И зачем Гвидо взял с собой Наранчу? Гирга откровенно насмехался над религией, для него это не было так важно, как для религиозного снайпера, и это заставило Фуго почувствовать себя окончательно прокаженным, которого отвергает даже христианское милосердие. Темные мысли все кружились и кружились по голове подростка, прилипая и застывая в мозгу, как смола Paint It Black. В ту ночь Наранча не топтался под дверью в комнату друга, и даже Purple Haze решил тряхнуть стариной и вдохновенно поцарапаться. Паннакотте не хватило смелости позвать Мисту, который избегал его весь вечер (или, наоборот, Фуго избегал его?) или кого-то еще. Подросток позволил рвать своему стенду себя чуть ли не на части, не чувствуя за это никаких угрызений совести. Он обещал Аббаккио, что такого больше не повторится, но, черт, он-то и правда почти целый год был безупречен, пока Леоне все равно умудрялся пить. Их обещание было фальшивым. В эту страшную ночь, все, что Паннакотте казалось реальным — ошметки кожи, пачкающие одеяло в крови, и когти, вонзающиеся в руки. Его или стенда, уже неважно, в глазах мальчика в эту ночь они слились в единое целое. И вот сейчас он стоит перед зеркалом, оглядываясь на бардак и выволоченные из шкафа вещи, все, как назло, с дырами. Если бы он спустился так, выставив напоказ кровавую кашу на своих конечностях, Буччелатти и Аббаккио смогли бы помочь ему, не дав снова зайти в порочный круг членовредительства… Но Фуго не хотелось снова травмировать Наранчу и Мисту, с них было достаточно и вчерашнего. А ведь они даже не видели самого ужасного… Паннакотта истерично хихикнул, наклонившись к зеркалу, и представил их лица, подернутые ужасом. Воспользовавшись тем, что вся банда уже была внизу и накрывала на стол под чутким руководством Бруно, мальчик прокрался в комнату Гвидо. Снайпер носил одежду на два размера больше, но мешковатые пуловеры хотя бы не натирали раны. Наряды Наранчи были бы для него слишком узкими, особенно учитывая то, что Гирга принципиально одевался в самую облегающую одежду, которая только находилась в женском отделе. Но, надо сказать, с гардеробом Мисты тоже было не все гладко — точнее, его шкаф больше напоминал зоологический музей. У команды Буччелатти явно были проблемы по части моды, но, несмотря на это, почти весь их бюджет уходил на вещи от кутюр. Каждый из них на свой лад пытался подражать Бруно, но, увы, больше ни у кого не было чувства стиля. Фуго развернул кроп-топ блевотной леопардовой расцветки — интересно, во сколько Гвидо обошелся этот экспонат. Еще одним неожиданным приобретением Мисты была розовая шуба от Balenciaga, которую Буччелатти, храни его Господь, конфисковал себе, избавив всю банду от сочетания лосин расцветки зебры и розового меха. В итоге Паннакотта остановился на огромном пушистом свитере в коровьих пятнах и кислотно-зеленых штанах — самое адекватное, что обнаружилось в недрах шкафа Гвидо. Мальчик осторожно вернул вещи на свои места, и, глубоко вздохнув, спустился вниз. — Вовремя, — поприветствовал его Леоне, режущий овощи для салата и со спины не видевший изменения во внешнем виде Фуго. Сидевший же за столом Наранча поперхнулся газировкой и истерически захохотал, на что напиток полился у него из носа. — Аллилуйя! — воскликнул Миста, раскладывающий столовые приборы. — Это особенный день! Фраголино впервые одет в нормальную одежду! — Нормальную?! — это вызвало у Гирги еще один приступ смеха, из-за чего тот схлопотал подзатыльник от Мисты. — Да, в нормальную. Ты какие претензии к моим шмоткам имеешь, упырок? Кстати, Панна, если ты собираешься еще красть мою одежду, тебе придется перестать ныть, что я пользуюсь твоим кремом для лица, который так вкусно пахнет. — Фуго позволяет тебе пользоваться своим кремом?! Да он меня на месте прикончил бы за такое! — Это потому, что у тебя шмотье отстой. Паннакотта присел на свое место, стараясь держаться, что называется, ниже травы тише воды. Но он не смог избежать пронзительного взгляда Бруно, который, на удивление, тактично промолчал. В голове мальчика уже вертелось оправдание про аллергическую реакцию. «Да, Бруно, да, Леоне, аллергия из-за той смолы. Немного чешется, но через пару недель все должно пройти». Но он не мог, не мог вот так нагло лгать им в лицо, после всего, что они прошли рука об руку. Огонь, вода и медные трубы — вроде так можно было сказать про оставшийся позади путь. Было бы просто нечестно сокрыть рецидив от старших товарищей. Они не пошли в церковь омывать свои души, Буччелатти и Аббаккио остались с ним в машине. Фуго тихо подошел к Бруно, тронув его за плечо. — Мы можем поговорить наедине? — Паннакотта умоляюще потянул полу пиджака. — Пять минут. Наверное, его голос прозвучал настолько жалко и грустно, что заставил умолкнуть даже Гвидо и Наранчу. — Конечно. Буччелатти, не задавая лишних вопросов, отвел подростка в туалет и заставил присесть на край ванной, а сам встал рядом, скрестив руки на груди. — Снимай этот свитер. Не смея смотреть лидеру в глаза, Фуго повиновался, открывая взору бойню на своей коже. Буччелатти охнул, но, никак его не ругая, начал шарить по полкам в поисках аптечки. Неожиданно раздался стук в дверь: — Это Аббаккио, можно войти? Бруно взглянул на Паннакотту, который без промедления кивнул. «Да», сорвавшееся с перламутровых губ Буччелатти, и Леоне уже был внутри, закрывая дверь на задвижку. — Черт возьми, малыш, — проворчал он, увидев побоище на теле Фуго. Он собирался сказать что-то еще, что-то важное, но в итоге пристыженно замолчал, только и потирая лоб. — Я не хотел скрывать это от вас, — объяснил Паннакотта. — Но вот Миста и Наранча, Purple Haze уже и так напугал их… — Почему ты не позвал нас? Этот резкий, но чуткий вопрос со стороны Бруно заставил глаза мальчика чуть помутнеть, а с ресниц скатиться одинокую каплю. — Я не знаю. Напуганные лица друзей. Церковь. Запах и вой разлагающихся врагов. Миста, который не хочет слышать об изнасиловании, потому что ему противно. Наранча, презирающий жертв, которые не могут постоять за себя. С Фуго достаточно, он больше не мог держать все это в себе. — Прости нас, — наконец нашелся Аббаккио. Паннакотта все еще иногда вспоминал ту роковую ночь, их объятия и коварный план. Мальчик так отдалился от этих двоих. Их разделял всего какой-то коридор и крыло, но это расстояние стало казаться чем-то непреодолимым. На языке так и вертелись вопросы вроде: «Все ли у вас хорошо? Вам ведь теперь сложнее сохранять отношения втайне, да? Скучаете ли вы хоть иногда по тем временам?» А еще Фуго так хотелось, чтобы эти двое обняли его, как раньше. Как жаль, что сейчас из-за царапин это не представлялось возможным. — Я не знаю, что делать, — произнес подросток, уткнувшись в колени. — Я не хочу, чтобы Наранча и Миста видели меня таким… Он не осмелился добавить, что боится их набожности. — …Но, если я продолжу носить одежду без дыр… Я… Наверное, такое произойдет снова. Буччелатти потерял дар речи. Он только и мог, стоя в этой тесной ванной, открывать рот, глотая воздух, будто рыба, выброшенная на берег. Лидер в панике нащупал руку Леоне, сжав пальцы Аббаккио было проще сосредоточиться и найти нужные слова для Фуго. Но ведь его любимчику, его первому новобранцу в последнее время стало лучше, а тут опять, все сначала? Будет ли этот процесс бесконечной вещью? Как они могут помочь Паннакотте? — Извини? Но Паннакотте не хотелось сейчас что-то объяснять, возможно, Бруно ничего и не понял, но Леоне прекрасно знал, о чем он говорит. Этого было достаточно. Все, чего сейчас Фуго хотелось — вызвать Purple Haze, разнести тут все в клочья, а потом уехать с Буччелатти и Аббаккио в старый дом. Тогда все проблемы должны были автоматически решиться, верно? Леоне наконец достал аптечку, поставив ее на край раковины, и осторожно подал конец бинта оцепеневшему Бруно. Буччелатти дернулся, тут же выпустив его руку, и принялся усердно смачивать оторванный кусок перекисью водорода. На этот жест Паннакотта облегченно вздохнул — хотя бы в их отношениях ничего не поменялось. — Выходит, тебе придется показать им свои увечья, — будто бы прочитав мысли мальчика про побег в старый дом, лидер пресек их поток и наложил бинт на руку. — Панни, ты никогда не сможешь сбежать от проблем, тебе стоит встретиться с ними лицом к лицу. Думаю, простого разговора будет достаточно, чтобы ты не сорвался вновь. — Да, но если они найдут меня… — Найдут тебя каким, Фуго? — внимательно взглянул на него Леоне, накладывая жгут на ногу. Отвратительным. — Слабым. Буччелатти и Аббаккио переглянулись, улыбаясь. — В тебе нет ничего слабого. А даже если они тебя таким посчитают, значит, им останется только защищать тебя. — Это я должен их защищать, а не наоборот! Я попал сюда на два года раньше! Ладно, Миста, но Наранча… — Наранча тоже может, даже должен защищать тебя. Мы — одна команда, мы все тут друг другу жопы прикрываем. А ведь вчера именно ты всех спас. Перед глазами Паннакотты вновь пронеслись испуганные лица после использования Purple Haze, заставив его тело рефлекторно вздрогнуть не от воспоминания, не то от щиплющей перекиси. — Я не знаю, смогу ли. Они ходят в церковь и все такое. Я… ха-ха… не хочу извращать их души всеми пунктиками по поводу того, что со мной не так. Леоне даже фыркнул: — Не беспокойся о церкви. Конечно, они бы туда не пошли, если бы не увидели способности твоего стенда, потому что уже были бы мертвы, эти идиоты. Буччелатти сверкнул глазами, завязав бинт чуть туже, чем следовало. — Фуго, объясни Наранче и Мисте всю эту ситуацию. Дай им шанс узнать, кто ты. Паннакотта неловко кивнул. В этот раз сзади у него не осталось несожженных мостов или путей к спасению, Наранча и Миста тоже теперь были частью семьи. Они имели право знать.***
После обеда Леоне и Бруно, пожалуй, слишком громко оповестили весь дом о том, что они идут гулять. Фуго подумал, вероятно, это чтобы не смущать его своим присутствием и дать шанс на тет-а-тет разговор с Мистой и Наранчей. Он решил не упускать данную возможность. Мальчик решил выйти к ним в этой уродливой коровьей толстовке, пахнущей Гвидо, но в этом было что-то подбадривающее и утешительное, придающее мужества. Паннакотта нашел приятелей на диване — Миста с интересом читал глянцевый журнал, а Гирга щелкал пультом, не зная, какую передачу посмотреть. Фуго осторожно присел на подлокотник. — Йо, — поприветствовал его чем-то неразборчивым Гвидо, не отрываясь от глянца. — Панна, помоги, будь другом! Что мне посмотреть: футбол, музыкальные клипы или тот глупый фильм? — Мне нужно с вами кое о чем поговорить, — пробурчал Фуго себе под нос. Его взволнованный голос заставил Мисту наконец оторваться от изучения прессы, а Гиргу убавить звук на телевизоре. Паннакотта не смог выдавить из себя большее, поэтому он лишь приподнял часть кофты, оголяя поцарапанную часть своего живота и нервно сглатывая слюну. Наранча и Гвидо с ужасом переглянулись, а Миста даже придвинулся поближе, боясь дотронуться, но с изумлением разглядывая рану. — Да кто это с тобой сделал?! — воскликнул снайпер. — Purple Haze. — Что? Почему ты не позвал меня?! Фуго спустил свитер, скрыв увечья. Он старался держаться непринужденно и даже равнодушно, но сейчас обмануть их этой напускной холодностью было невозможно, несмотря на все его усилия. — Стенд не напал на меня. На самом деле он иногда так царапается, чтобы очистить свою кожу, и это происходит не в первый раз. А дыры в одежде мотивируют меня звать кого-то, ведь на утро все будет видно… Но прошлой ночью, я не знаю, я слишком устал, что не остановил это… Гвидо нахмурился, сдвинув кустистые брови. — Ты хочешь сказать, что всю ночь пролежал в кровати и ничего не предпринимал, пока с тебя чуть скальп не сняли?! Чувак, это нездорово, ты о чем думал вообще? То самое слово, которое Паннакотте слышать и не хотелось. Мальчик резко погрустнел и, смахнув со щеки слезы, отодвинулся от Мисты, заставив того запаниковать: — О, нет-нет-нет, фраголино, только не плачь! Я совсем не это имел в виду! Он склонился над младшим, но не посмел обнять его, не зная, как далеко простираются раны. Наранча не задавался столькими вопросами, он просто привлек к себе Паннакотту, позволив спрятать голову на плече друга. — Сам ты нездоров со своими Sex Pistols! — Эй! Это было недоразумение! На это заявление из Фуго вырвался короткий смешок, из-за чего Гирга почувствовал прилив гордости и любви. Миста, в свою очередь, осторожно похлопал Паннакотту по плечу: — Прости, чувак. Я не хотел заставлять тебя плакать! Это хорошо, что ты рассказал нам об этом. Можешь мне улыбнуться? Пожалуйста? Фуго изо всех постарался приподнять уголки губ, послушавшись снайпера. Когда Гвидо говорил таким жалостливым тоном «пожалуйста», мальчик просто не мог его ослушаться. Немного успокоившись, он объяснил: — Я знаю, что это неправильно, но, когда Purple Haze начинает так царапаться, это успокаивает, ведь раз этот стенд такой ужасный, я думаю, он ненавидит меня, потому что мы разные, понимаете, к чему я клоню? Мы не одно и то же, иначе он бы не нападал на меня. А во время вчерашнего боя… Впрочем, извините, я просто хотел напомнить, что это не я собственноручно растворил тех людей… «Что не на меня вы смотрели с таким страхом и отвращением, а на Purple Haze». Наранча, который все еще обнимал Паннакотту, тут же встряхнул товарища, чтобы тот обратил на него внимание. — Фуго, твой стенд нам вчера жизни спас! И это было чертовски невероятно, за тридцать секунд все было решено на раз два! Да, это меня немного напугало, но я рад, что в нашей команде есть Purple Haze, он потрясающий, как и ты. Гирга злорадствовал тому, что смог правильно поддержать Паннакотту, в отличие от Гвидо. Хоть где-то у него есть преимущество! Разлагающиеся трупы? Какое это имеет значение, они были врагами. Он бы и не вспомнил про ту ситуацию, если бы это не беспокоило Фуго. Улыбка Мисты немного исказилась, все его лицо дернулось, будто в судороге. Ему было сложнее смириться с Purple Haze и ядовитыми клубами дыма, но снайпер, в любом случае, не хотел винить в этом Паннакотту. Да и Гирга был прав — вчера младший спас их жизни, несмотря на то что и противился использованию своего стенда. Гвидо захотелось утешить подростка: — Ты можешь брать мою одежду, когда захочешь. — Нет, — твердо ответил Фуго, качая головой. — Поэтому я и решил об этом поговорить. Завтра я оденусь в свой привычный дырявый костюм, я хотел вас предупредить, чтобы утром вы несильно пугались. — Пф, — хихикнул Наранча. — Ничего не может быть страшнее, чем видеть тебя в одежде Мисты. Коровий принт, серьезно? — Это кашемир! — с возмущением воскликнул Гвидо. — Да ты таких цифр не знаешь, сколько я за этот свитер бабла отдал! — Божечки! Ты еще и платишь, чтобы носить этот ужас?! — Ну да, одежда для взрослых стоит побольше, чем в девчачьем отделе 8-12 лет. — 8-12 лет! — взвыл Гирга. — Я одеваюсь в секции на возраст 12-15! Фуго рассмеялся. Нет, как оказалось, эти идиоты воспринимали все куда проще. Они не накручивались, не заморачивались, из-за этого Паннакотте с ними было с ними легко и весело. — Черт, — заметил Миста. — Не знаю, Панна, говорил ли тебе кто-нибудь об этом раньше, но твоему лицу очень идет улыбка на нем. Фуго тут же вновь залился краской — никто ему этого никогда не говорил. — Эй, Миста, — нервно сказал Наранча, тут же смерив снайпера подозрительным взглядом. — Прозвучало немного по-гейски. — Но это ж правда! Посмотри на нашего фраголино! Паннакотту могло смутить, что угодно, поэтому он и сейчас отвернулся, но Гирга и сам понимал, что, наверное, все-таки Гвидо был прав на этот счет. Смеялся ли Фуго, плакал или злился, была ли кожа на его руках и ногах хуже, чем расцветки брюк Мисты — Паннакотта всегда был просто прекрасен. Внутри тоже. Так что на хуй Purple Haze, пусть Паннакотта и не дает управлять своим стендом, Наранче было уже все равно. Фуго позволял Гирге успокаивать себя, обнимать, показывая свое доверие, и это было гораздо важнее. Паннакотте и не нужно было ему ничего доказывать.***
В Неаполе установились холода, окна в Либекко покрылись тонким налетом из инея, а на запотевших стеклах теперь можно было выводить пальцем каракули. До Рождества оставались всего какие-то жалкие три дня, и вся банда пребывала в приподнятом настроении, ожидая нескольких праздничных дней и возможность наесться до отвала. Особенно от радости так и светился Наранча — как никак, для мальчишки это было первое Рождество, которое он проведет в кругу близких друзей после смерти матери. Гирга хотел праздновать по-крупному. Он воспользовался свободным днем, чтобы отправиться с Фуго в торговый центр и затариться подарками. Наранча уже присмотрел то, что можно было подарить другу — серьги в форме клубники, так заманчиво лежавшие на полке в ювелирном магазине. Паннакотта как-то говорил, что подумывает проколоть уши. Поэтому, пока Фуго стоял в очереди на кассу в книжном магазине, Гирга тихонько ускользнул, чтобы купить серьги. Красные, под цвет глаз, узорчатые — Паннакотта в них будет просто неотразим. После трех часов шоппинга, нагруженные пакетами и сумками, полностью вымотанные мальчишки наконец выбрались на улицу и тут же плюхнулись на припорошенную снегом скамейку. Фуго, как обычно, ворчал о том, как он ненавидит скопления людей, туристов и потребительское общество. Впрочем, Гиргу это ворчание устраивало ровно до того момента, пока Паннакотта случайно не задел ногой один из своих пакетов, и из него не выпал двойной альбом антологии Tupac’а. Сердце Наранчи так и готово было выпрыгнуть из груди — где Фуго нашел это сокровище?! Гирга так мечтал о нем все эти полгода, но не мог его найти ни в одном музыкальном магазине. — Черт! — ругнулся Паннакотта, быстро пряча диски обратно в пакет. Фуго хватило одного взгляда на растянутую до ушей улыбку Гирги, чтобы понять, что друг все видел. — Очевидно, это должен был быть твой подарок! Как очевидно и то, что ты все видел! Перестань так улыбаться, черт возьми. Я, может, собирался обменять этот альбом! — Панна, прошу-уу, не надо! Я забуду, обещаю! Рождество все равно через три дня. Правда, на такие мольбы Фуго не растаял, как мороженое на солнце, да и выглядел он столь же раздраженным, но у Наранчи уже была наготове блестящая идея: — Раз уж я увидел твой подарок, хочешь, я покажу тебе свой сюрприз? Никто об этом не узнает, обещаю. Паннакотта зло взглянул на него, но любопытство все-таки победило. Он смущенно кашлянул в кулак и вновь уселся на скамейку, завороженно смотря, как Гирга вытаскивает из кармана пальто небольшой бархатный футляр и протягивает ему. Мигающие уличные рождественские огни не смогли скрыть то, как засияли глаза Фуго. — Но у меня даже уши не проколоты! — Значит, у тебя появилась цель на этот год, — самодовольно возразил Наранча. Фуго выглядел немного потерянным. Это было слишком просто. Все, что требовалось от «волхвов» — преподнести что-то в форме клубники, и фраголино был счастлив. — Они прекрасны. Спасибо, Гирга. — Ты поблагодаришь меня на празднике, — ответил Наранча, заулыбавшись. — Я говорю это не только для того, чтобы получить подарок. Теперь Паннакотта смотрел прямо, не пряча свое лицо в ладонях и не отвернувшись. На его раскрасневшемся лице играли отблески красного неона, а изо рта равномерно выходил белый пар. — Спасибо тебе за все. Спасибо, что продолжаешь меня радовать, даже когда мы ссоримся, а я злюсь. Они уже много раз обсуждали это, и почему-то Фуго не считал себя достаточно хорошим для дружбы. Это было абсурдно. «Ты спас мне жизнь, — так и хотелось прокричать Гирге. — Если я здесь, то только благодаря тебе!» Но вместо этих поэтичных и так красиво звучащих фраз он смог лишь произнести: — Ты знаешь, я люблю, когда мы ссоримся, по крайней мере, ты — это ты. И я могу справиться с тобой, когда у тебя бывают вспышки ярости, и… И это важно, ведь я единственный, кто не в состоянии защитить тебя от Purple Haze. Наранча попытался сказать все, скопившееся на душе веселым тоном, чтобы не нарушать эту атмосферу наступающего праздника, но в итоге последние слова больше походили на всхлип. Паннакотта ничего не ответил, его взгляд заблуждал по наряженной улице, а губы сложились в трубочку, шепча: — Purple Haze. Прохожие бежали по своим делам мимо, не в состоянии увидеть монстра, возникшего, словно тень за спиной подростка. Ужасная тень, плохо нарисованная карикатура, заставившая Наранчу испуганно отпрыгнуть назад. Гирга ожидал увидеть на лице друга что угодно — от ненависти до страха, но нет, Фуго умиротворенно улыбался, в этот раз он призвал стенд по собственному желанию. — Давай, прикажи ему что-нибудь. Сердце Гирги учащенно забилось, он не мог поверить своим ушам. Но ведь сейчас он не нуждался в этом доказательстве их дружбы, он и так был уверен в доверии Паннакотты. Он нервно сглотнул и уселся, подмяв ноги под себя. — Ты уверен? — Абсолютно. Давай, пока он не напал меня. Будто прочитав мысли хозяина, стенд зарычал. — Спокойно, — произнес Наранча, вытягивая руку вперед. Существо замолчало. — Видишь? — тихо произнес Фуго. — Я не хотел, чтобы ты ему приказывал лишь потому, что быть единственным лузером в команде, который не может управиться с собственным стендом, как-то стыдно. Я всегда знал, что он послушается тебя, что уж Мисту. Но в конце концов, я не думаю, что я против того... что у тебя есть власть над ним. Это так или иначе обнадеживает. — А могу я… Попросить его кое о чем? — Валяй. Паннакотта слишком хорошо знал приятеля, скорее всего, он предполагал, что Наранча заставит Purple Haze провернуть что-то смешное. Эта и была первая мысль, пришедшая в голову Гирги. Например, «Purple Haze, спляши пыточный танец!» Выглядело бы это точно забавно, возможно, вид танцующего монстра заставил Фуго улыбнуться. Наранча уже открыл рот, чтобы попросить пляску, но, взглянув на это неказистое существо, подросток внезапно передумал. Вместо этого к горлу подступил ком, а голос Гирги предательски задрожал. Жалость и сострадание к чудовищу, точнее, нет, стенду? Наверное. — Будь добр к Фуго. Паннакотта удивленно взглянул на Наранчу, по щекам которого стекали слезы. Но Purple Haze медленно приблизился к подросткам, обойдя скамейку. Стенд неловко присел на корточки, оказавшись лицом к лицу с Паннакоттой. Фуго панически шарил пальцами по скамейке, пытаясь нащупать руку друга. Purple Haze замахнулся, видимо, для удара, и мальчик рефлекторно вжался в спинку лавки. Он зажмурился, готовясь почувствовать боль от удара, но вместо этого ощущалась лишь непонятная тяжесть на голове. Паннакотта поднял глаза — ладонь стенда лежала на его затылке, отряхивая снег с седых волос. Рука стенда для Фуго ощущалась на своем законном месте, точно Purple Haze всю жизнь и делал, что гладил пятнадцатилетних мальчиков по головам. Нет, стойте, этот жест что-то напоминал. Паннакотта широко раскрыл глаза — так его трепали по голове Буччелатти и Аббаккио. Ласково и неловко, удивляясь, как их руки оказывались на затылке Фуго. Да, рука стенда так была похожа на их шероховатые и грубые ладони, становящиеся мягкими для него, Паннакотты. С неоткуда взявшейся нежностью, Фуго сжал запястье стенда, погладив его. — Бля, — сдавленно произнес Паннакотта, оборачиваясь к всхлипывающему Наранче. — Он впервые не напал на меня. Гирга приобнял его, смахивая с щек слезы: — Мы заставим Purple Haze полюбить тебя, вот увидишь. Мы покажем ему, какой ты замечательный, и, конечно, тогда ты ему точно понравишься! Подростки разрыдались в объятиях друг друга под взором развешенных праздничных гирлянд и желтых светящихся окон. Так вот каково это — не ненавидеть себя? Наверное, Паннакотта рано или поздно смог бы привыкнуть к отсутствию ненависти в своей жизни.