***
В конце концов Фуго вернулся в Неаполь с Purple Haze, следующим за ним тенью. Паннакотта не знал, как жить дальше, но смог снять немного денег со своего счета и комнатку в Испанском квартале, недалеко от бывшей квартиры Леоне. Он не решался вернуться домой. Не после предательства. На улицу он не высовывался из-за страха быть замеченным кем-то из бывшей семьи, но в то же время Паннакотта отдал бы все, чтобы увидеть кого-то из них, убедившись, что они в порядке. Иногда он прятался под окнами квартиры его банды, но теперь они никогда не зажигались. Смотреть на эти пустые призраки темных квадратов, на задернутые шторы в его комнате было еще хуже. А что, если… Они предали Пассионе, и свет в их квартире был до сих пор выключен. Однажды Фуго все-таки решился позвонить в дверь. Для этого ему пришлось напиться, пожалуй, так крепко в первый раз за его недолгую жизнь, и купить любимый клубничный торт Мисты. Это было глупо и безнадежно, но среди этих хмурых однотипных дней и бессонных ночей с единственным собеседником в виде стенда Паннакотта уже не мог ясно мыслить. Он простоял под дверью полчаса, не смея дернуться и пять раз пожалев о своей безрассудности. Правда, Фуго не услышал изнутри ни единого звука или шевеления, нет, только гробовая тишина подъезда. Чем там, черт возьми, занимались Миста и Наранча, когда они всегда были такими громкими?! Никто так и не открыл Паннакотте. Он решил оставить торт у двери, предварительно поправив атласную ленту. Юноша вернулся спустя три дня — коробка все еще была там. Фуго успокоил себя тем, что ни один порядочный гангстер не съест торт, оставленный у его двери, даже если этот гангстер — Миста, но, когда он нес коробку, так аккуратно перевязанную атласной лентой, к мусорке, в груди все равно что-то неприятно защемило. В один из этих серых дней Паннакотта наконец решился повернуть три раза против часовой стрелки ключ, который, конечно же, оказался под ковриком у двери. Он должен был знать. Вернее, должен был взглянуть правде в глаза. Квартира была пуста. Унесли все, кроме вещей Фуго, одиноко лежащих под тонким слоем пыли в его комнате. Паннакотта ушел, побродив по комнатам и потрогав родные стены, с грустью заглянул в спальню Буччелатти и Аббаккио. Он ничего не взял, только оставил ключи на их законном месте под дверным ковриком. Что бы не случилось после их раскола, это было достаточно серьезно, чтобы его команда покинула это место. Хорошей новостью можно считать только то, что, по логике вещей, по крайней мере один из них был еще жив, тот, кто опустошил квартиру и оставил вещи Паннакотты. Дни все бежали и бежали. На улице, где влачил свое существование Фуго, находился один из типичных для неблагополучного квартала мрачноватых баров. Паннакотта бы и дальше проходил мимо этого заведения, если бы не приметил старый рояль, собирающий пыль в углу зала. Он тронул дверь, и, ничего не говоря, зашел внутрь и сел за музыкальный инструмент. Пальцы привычно подняли крышку и легли на клавиши. Удивительно, что его тело все еще помнило нужные движения. Во время этой игры наконец исчез Purple Haze, но стенд поспешил возникнуть снова, когда хозяин бара выгнал Паннакотту на улицу со словами: — Ты можешь играть сколько хочешь, парень, но в следующий раз ты купишь выпить. Вскоре Фуго стал еще и ошиваться возле Либекко, вглядываясь в стекла и тайно мечтая увидеть знакомые лица. Ресторан пользовался популярностью у гангстеров, а Паннакотте так хотелось узнать, что же произошло в апреле. Фуго оставался на улице, пряча свои слишком заметные белые волосы под капюшоном черной толстовки. Он больше не делал дырок в одежде: кожа Паннакотты была полем битвы, которую он постоянно проигрывал всухую, но теперь заботиться об этом было совершенно некому, даже ему самому. Проще было просто скрыть увечья. К счастью, долго ждать Фуго не пришлось, мафия была на устах у всех: — Ты знаешь, что происходит с Пассионе? Я никак не могу достать некачественного героина для перепродажи. — Не слышал? Сверху перекрыли наркотрафик и запретили наркотики по всей своей территории. Очевидно, у них новый босс, который яро ратует против героина. — Серьезно?! Да Пассионе обанкротится без этой прибыли! В голове Паннакотты начинала складываться довольно размытая картина, он отчаянно пытался решить головоломку с помощью этих обрывочных сведений. Новый босс? Они убили старого? Он не смел в это поверить. Но новым боссом, запрещающим наркотики, мог быть только Буччелатти. У него получилось. Какой… Какой мужчина, черт возьми. Да, Бруно всегда был силен духом. Но чувство облегчения продлилось недолго, он тут же услышал продолжение мысли: — Никто ничего не знает о новом начальстве. Говорят, босс вообще не был из Пассионе, появился из ниоткуда и всего за неделю занял место бывшего босса, убив банду Буччелатти и Сквадру. У меня есть приятель, бывший на его вилле, так вот, вроде бы новенькому пятнадцать лет и он болтает с черепахой. — Опять фрик! Оба мужчины рассмеялись и остановились у крыльца Либекко, закурив. — Буччелатти и его банда, это те, кто сюда постоянно обедать приходил? Так потому мы их тут больше не видим. Это немного печально, в группе были одни дети. Фуго услышал все, в чем нуждался. «Не может быть», — продолжал повторять себе Паннакотта. Это просто слухи, это не может быть правдой. Джорно не сделал бы этого. Но все, что он слышал, было именно так. Банда Буччелатти и Сквадра были уничтожены в течение недели, и теперь синдикат был в руках пятнадцатилетнего мальчика, красивого, как ангел, и разговаривающего с черепахой. На случай, если у Фуго еще оставались сомнения, его имя было произнесено мужчинами два или три раза: Дон Джованна. Дон Джованна был новым боссом, а семья Фуго, вся семья, которую бросил Фуго, была мертва, кроме гребаной черепахи Коко Джамбо. В эту страшную ночь Паннакотта не вернулся в свою квартирку, просидев на улице, возле бара. Как только сонный хозяин отворил дверь, он бросился внутрь, к роялю. Паннакотта бы не сказал, что ему так нравилось играть, он просто не знал, как еще отвлечься от мыслей, съедающих его изнутри. Все рухнуло, исчезло и стерлось, остались только эти черно-белые кнопки, и, наверное, остановись Фуго лишь на секунду, настал бы судный день. Если, конечно, солнце уже не взошло сыграть ему оду. На этот раз Purple Haze не исчез. Фуго играл без перерыва от рассвета до заката, руки монстра сжимались вокруг его шеи, пропуская только малейшую струйку воздуха, и его слюни, слезы и сопли Фуго стекали по пианино, но он не мог перестать играть, он не мог справиться с этим. Он хотел рассердиться, но у него не осталось никого, чтобы ударить или наорать. Никого не осталось. Из транса Паннакотту выдернуло неожиданное прикосновение к его плечу, он с криком подскочил, ведь стенд был слишком близко и легко мог убить гражданского. — Я закрываюсь, парень. Меня услышали? К слову, моя жена отложила тебе немного брускетты. Ты весь день ничего не ел. Хочешь выпить? Или колы? Фуго пришел в себя достаточно, чтобы начать заикаться: — Нет, спасибо, сеньор, я не голоден. — Это за счет заведения. — Я же сказал, что не голоден! Хозяин бара, усмехаясь, поднял руки в жесте «сдаюсь». — Как скажешь, но орать не стоит. Вот, это твое. Мужчина взял с барной стойки небольшую плетеную корзину, чтобы затем протянуть Паннакотте. На дне лежали несколько монет и купюр, а в саму корзину была аккуратно воткнута табличка со слоганом «Ради музыки». Фуго неловко принял этот дар в свои дрожащие руки. Что ему делать с этими деньгами? — Это твои чаевые, — пояснил босс. — Завсегдатаям даже понравилось музыкальное сопровождение. — Мне… Мне это не нужно. Паннакотта подумал, что с удовольствием потратил бы эти деньги на бутылку красного, как это делал Аббаккио. От воспоминаний о нем на глаза невольно навернулись слезы. — Парень, — удрученно вздохнул босс. — Я не знаю ни откуда ты родом, ни где твои родители и почему ты не учишься… Фуго начал продвигаться к выходу. — …И я не собираюсь вмешиваться. Это не мое дело. Но, если тебе нужна работа, мы можем договориться о фиксированный зарплате вдобавок к чаевым. Я удвоил свой доход сегодня благодаря тебе. — Я… — Подумай над этим. Ты можешь приходить сюда и пользоваться роялем, когда захочешь, за исключением футбольных матчей по телевизору во вторник. Но сейчас иди домой и поспи, выглядишь ты откровенно жалко.***
Паннакотта согласился на работу. Такой расклад был лучше, чем сидеть дома одному, умирая от ненависти к себе, или сходить с ума от рычания Purple Haze. Он возвращался домой как можно позже, а затем пытался заснуть на гнилом и мокром матрасе, позволяя стенду сдирать с себя кожу. Иногда ему случалось задремать за роялем, но владелец бара никогда не ругал его за это. Разбуженный шумом подвыпивших голосов, Фуго всегда смешно приподнимал голову, убирая с лица давно нестриженные пряди и оглядывая помещение. Юноша смешно вертел головой, как лохматый совенок, а затем снова принимался за игру. — Иди домой, — каждый раз раздраженно говорил ему начальник после таких ситуаций. — Иди немного поспи. Босс был отнюдь неглупым человеком, чтобы понять, что дома у Паннакотты все еще хуже, чем тут. Все завсегдатаи бара мрачно сидели за стойками, потому что дома было хуже. Такое место было действительно под стать душе Фуго. Наверное, поэтому люди и терпели его ужасную игру на рояле по памяти, только бы не идти домой. И, возможно, Аббаккио бы тоже понравилось такое место, он проводил в таких барах две трети своей жизни до встречи с Буччелатти. Честно говоря, в память о Леоне Паннакотта попытался стать таким же алкоголиком, но от «Слезной Кристи» его только мучала тошнота, не приносящая никакого облегчения. Фуго даже начинал выстраивать ряд из пустых бутылок вокруг матраса, но он рос недостаточно быстро, и, как-то, в порыве ярости, Паннакотта разбил их все. Осколки стекла все еще лежали на полу, Фуго специально проходил по ним босиком каждый вечер. Несмотря на все подтвердившиеся слухи, у Паннакотты иногда случались бредовые приступы веры, когда он просто не мог поверить, что вся его банда мертва. Они виделись ему все впятером, смеющиеся и сидящие перед ним в этой пустой комнате. Паннакотта каждый раз протягивал руку, стараясь достать до них, но, конечно, каждый раз попытка оказывалась провальной. Но вера в Фуго не кончалась — нет, дон Джованна не мог быть Джорно, а все дорогие ему люди просто где-то прятались, чтобы однажды вернуться за ним. Они все простят его и утешат. Они больше никогда не оставят его. Фуго вспоминал их счастливые времена в старом доме. Не пустую квартиру, о которой Паннакотта не хотел думать, а маленький домик в деревне Буччелатти, безмятежные времена, когда они впятером пытались не развалить старый дом. Фуго спохватывался и о могиле отца Буччелатти, о том, что никто больше не убирает ее и не сажает на ней цветы. Однажды Паннакотта резко почувствовал, что ему нужно посетить это захоронение. Возможно, старый дом не был пуст. Дон Джованна никогда там не жил, он не знал о его существовании. Там оставили вещи, мебель, много воспоминаний... Возможно, Фуго мог бы там поселиться? Он стал бы рыбаком, он бы ухаживал за могилой отца Буччелатти. Может быть, там он найдет немного тепла. Этот дом уже спас его однажды. Может... Может вся его банда дожидалась его там, уповая на возвращение блудного сына. Его Веспа все еще была припаркована возле дуплекса, между спортивным автомобилем Буччелатти, фиатом Аббаккио и мотоциклом Мисты. Правда, теперь эти трое были увезены, только одинокий скутер стоял тут, перед домом. Это еще раз доказывало, что Наранча мертв, ведь будь он в полном здравии — точно бы забрал Веспу себе. Фуго не решился взять скутер и отправился в деревню на автобусе. Лето подходило к концу, и в последние теплые дни погода стояла просто замечательная: бриз, приятно румянящий щеки, и ласковое солнце, оставляющее легкие полосы загара на руках. Должно быть, Паннакотта в своем черном капюшоне и кофте смотрелся, как минимум, странно. Фуго привычно прошел по церковной площади и свернул направо в сторону калитки, украшавшей фасад небольшого уютного дома. Он совершенно не изменился за эти несколько месяцев. Взгляд юноши зацепился за одежду, развешенную на бельевой веревке в саду. Женская одежда. Сердце Паннакотты радостно подпрыгнуло. Возможно, Гирга все-таки жил в доме? Гораздо вероятнее, что эти странные юбки и узкие топы принадлежат Наранче, чем то, что кто-то из них смог уговорить девушку поселиться с ними. Эта мысль заставила его почти улыбнуться, да, мастеров пикапа в их банде точно не водилось. У Фуго не было особо времени подумать, что на бельевой веревке делает пуш-ап бюстгальтер, потому что дверь дома распахнулась, а на пороге возникла розоволосая девушка с плеером, играющим какую-то попсу, которую в команде никто не слушал. — Отойди от моего нижнего белья, извращенец, пока я не разозлилась! И если плеер был заткнут за пояс девушки, по принципу того, как Миста носил свой револьер, то ее руки сжимали пистолет, дуло которого было направлено прямо на Паннакотту. Надо сказать, оружие, которое девушка сжимала в руках, подозрительно походило на пистолет Аббаккио. Капюшон и черные очки — должно быть, Фуго действительно смахивал на извращенца. Но сам Паннакотта сразу узнал эту розоволосую бестию — надутые губки и накрашенные глаза, обрамленные розовыми кудряшками. Триш. Триш была жива и находилась не абы где, а в доме Буччелатти. Осознание этого ошеломило Паннакотту. С тех пор, как Фуго вернулся в Неаполь, он не думал об Уне. Кем она стала, жива ли она или мертва, он забыл о ней. Его мысли занимали другие люди, более близкие ему. Но Триш и не думала убирать пистолет Леоне, отчеканив, как ржавый нож по стеклу: — Убирайся из моего дома, или я вызываю полицию! «Моего дома». Мой дом. Фуго, не дожидаясь исполнения угроз, сбежал обратно через ту же калитку. Паннакотта не боялся Триш, ему просто нужно было еще раз структурировать полученную информацию. Если Уна была жива… Если Уна была жива, а бывший босс мертв, значит, переворот им действительно удался. Однако его банда, родные ему люди не пережили эту миссию. Паннакотте хотелось вернуться и задать Триш столько вопросов, мучавших его: какого черта она называет этот дом своим, откуда ей известно о существовании этого дома и все ли погибли? Но он, конечно же, этого не сделал. Зачем ей разговаривать с Фуго, тем, кто хотел позволить ей умереть? Уна наверняка бы застрелила его, узнай. Три сплетницы-старухи наблюдали со скамейки за людьми, проходящими по церковной площади. Насколько Паннакотта помнил, они всегда были там. — Извините меня, — обратился Паннакотта к этим старухам, в руках у которых хотя бы не имелось пистолетов. — Девушка, живущая в доме Буччелатти… — Маленькая Уна? — проскрежетала одна из женщин, сжимая в костлявых руках трость из слоновой кости. — Она прекрасна, не так ли? Но остерегайтесь, молодой человек, у нее взрывной характер. — Она хочет сделать карьеру певицы. Она уже подписала контракт со звукозаписывающей компанией… — Мы тут ее раньше никогда не видели, но Бруно — да упокоится его душа с миром — завещал ей свой дом. Вы бы видели, как бедняжка рыдала на похоронах, аж сердце на части рвалось! — Такие молодые… Они были тайно помолвлены, это точно. Я вам говорю, Бруно никогда не имел отношений с мужчинами! — Но дочь двоюродного брата моего соседа видела, как он целовал того высокого гота, который был похоронен рядом с ним. А еще, любовничков-то в закрытых гробах хоронили, сеньоры. — Дамы, не говорите в таком ключе о мертвых! Но вы-то кем будете, молодой человек? Выглядите знакомо. Но Фуго уже развернулся, не желая дослушивать домыслы старух. Надо было возвращаться домой, чтобы позволить Purple Haze порвать себя на части, а затем разрыдаться. Буччелатти. Похороны. Аббаккио. Похоронен рядом с ним. В закрытых гробах. Желание убрать могилу отца резко улетучилось. Нет, он не хотел видеть родные имена на близлежащих могилах.***
Паннакотта подвел итоги: Буччелатти завещал перед смертью свой дом Триш. Джорно Джованна стал новым боссом. Несмотря ни на что, им удалось совершить переворот, но теперь они все мертвы, кроме Уны и Джованны. Того самого Джорно, которого подозревали в убийстве Слезливого Луки, того, кто видел последние секунды жизни Польпо, (Фуго ни на секунду не поверил, что Польпо мог совершить самоубийство, да никто не поверил), и тот самый, кто убедил Бруно принять его в банду без каких-либо объяснений. Джорно, амбиции которого были гораздо, гораздо выше его худощавой фигурки и прыщавого лица в сочетании с роскошными золотистыми локонами. Как только он подошел к их столу в Либекко, он ясно дал понять, что пойдет на любую жертву ради своей мечты. Джованна вошел в их жизни, а через семь дней они все оказались мертвы. Самому Джорно оставалось только взойти по трупам на трон. Но страшнее, что сам Фуго доверял новичку. Он восхищался им. Purple Haze повиновалась бы ему с верой, Паннакотта был уверен в этом. Разве им не манипулировали? Аббаккио продолжал говорить им, что новый парень был манипулятором, что он скрывал свои истинные намерения. Не так ли? Он всегда говорил Буччелатти, что новый ребенок приведет их всех к их гибели, и вот, что произошло. Фуго помнил, каким странным казался ему Джорно в Сан-Джорджо Маджоре. Он хотел встретиться с боссом так, как будто он был лидером команды. Когда Буччелатти сообщил, что собирается предать Пассионе, Джорно молчал, будто зная, какое решение примет Бруно. Как будто это была его идея и Буччелатти просто передал ее им, дальше. Джорно был первым из тех, кто решил предать Пассионе. Конечно, он попал в мафию, только чтобы занять главенствующее место, унеся с собой жизни всех, кто посмел пересечь его путь, его мечту. Этот мальчишка перелезал через их трупы, чтобы в конечном итоге усесться на трон. Он просто использовал банду Буччелатти, чтобы добраться до вершины. Он преуспел, и, если бы Фуго не был так умен, если бы у него не было проклятого интеллекта, который превратил его жизнь в ад с момента оглашения цифры 152, перечеркнувшей его существование, Фуго умер бы со своими друзьями, и его мертвое тело стало бы еще одной ступенькой лестницы, которую строил на пути Джорно к своей славе. Он не остался бы одним выжившим, с его интеллектом и трусостью. Впервые за несколько месяцев желание зародилось в его разбитой груди. Он хотел отомстить за свою семью. У него не было больше причин для жизни, кроме как мстить. Они были мертвы, они больше не могли простить его или взять с собой, но, если он отомстит за своих родных, возможно, он получит шанс на прощение. Он был слишком умен, чтобы даже надеяться на шанс победить Джорно и его замечательнейший стенд, но, если бы он умер от руки дона Джованны, пытаясь принести покой душам своих упокоенных друзей, он бы был наконец удовлетворен. Его руки бежали по пианино, и они бегали по его разорванной коже, пока он вынашивал план. Это было не слишком сложно, Фуго всегда был тем, кто организовывал миссии и продумывал стратегии боев. Для начала он связался с этим подозрительным парнем, одиноким шпионом Канноло Муроло, притворяющимся капо нового босса. Муроло не высовывался с момента смены власти, опасаясь за свою жизнь. Он поверил в угрожающую чушь Фуго и дал ему нужную информацию, надеясь искупить свою вину в глазах дона Джованны. Паннакотта использовал полученное, чтобы организовать встречу с боссом, на этот раз выдавая себя за члена клана Савастано, сицилийской мафии без стендов, который, по словам Муроло, беспокоил Пассионе в настоящий момент. Он пообещал важную информацию, при условии, что Дон придет один. Фуго знал, что Джорно не настолько глуп, чтобы подчиниться, он, вероятно, спрятал бы снайперов повсюду, но ему было все равно. Все, что ему было нужно, это секунда, чтобы приставить нож к его горлу, прежде чем Gold Experience или телохранитель закончили с ним. А затем... умиротворенность. Воссоединение с семьей в загробной жизни и мольбы о прощении. Волнуясь, Паннакотта мерил шагами темный двор, который он выбрал в качестве места встречи. Капли дождя неприятно стекали за шиворот, но сейчас у Фуго не было сил обратить на них внимание. Каким-то чудом ему удалось отозвать Purple Haze, возможно, так его раскрыли бы не так быстро. Монстр был бесполезен против Джорно, ДжоДжо был первым человеком, столкнувшимся с вирусом и выжившим. Единственный, у кого есть иммунитет. Как Паннакотта любил этого золотого мальчика за то, что он оказался сильнее стенда! И только из-за этого часть Фуго еще смела думать, что Джованна не заслуживает мести от заточенного ножа в темном дворе. С улицы раздались осторожные шаги. Паннакотта нервно повернулся — перед ним стоял новоиспеченный босс Пассионе. Фуго не видел Джорно несколько месяцев, в последний раз на этом проклятом острове Сан-Джорджо Марджоре. С тех пор, по слухам, Джованна превратился в жестокого бесчувственного монстра. Но представший перед ним Джорно выглядел точно так же, как и полгода назад, смотря на мир своими застывшими кукольными зелеными глазами, улыбаясь по-детски округлыми щеками с маленькими ямочками в уголках губ. Отросшие кудри стали еще пышнее, обрамив его лицо роскошным дождем из богатства и золота. Джованна, чуть младше Паннакотты, всегда отличался напускной вежливостью и очаровательной покорностью, он всегда пытался разнять дравшихся Наранчу и Фуго. У нового босса Пассионе было лицо того ДжоДжо, который дружил с лягушками и спас Паннакотту в Помпеях. Не того, кто похоронил банду, чтобы самостоятельно взобраться на пьедестал. И все же это был один и тот же человек, что напугало Фуго еще больше. Друзья Паннакотты были использованы в качестве пешек и принесены в жертву этим невинным мальчиком. «С усмешкой гордою идешь по трупам ты, Алмазы ужаса струят свой блеск жестокий, Ты носишь с гордостью преступные мечты На животе своем, как звонкие брелоки», — эти строки сами непроизвольно всплыли в голове Паннакотты. Стихотворение, которое он учил так давно. Душа Фуго была прикончена человеком, который, по своей природе, даже не был плохим. — Я здесь, — произнес босс. — Насчет Савастано… Проблема была не в том, что у Джорно был иммунитет к яду Purple Haze. Нет, самое страшное заключалось в том, что попробуй Паннакотта атаковать Джованну стендом, Purple Haze по единому зову Джорно тут же бы распластался у его ног. И, больше не думая, Паннакотта бросился вперед с лезвием в руках. Капюшон слетел с головы Фуго, открывая ДжоДжо седину волос и глаза, сверкающие недобрым красным отблеском. Секундой позже Паннакотта схватил его за воротник, развернув спиной к себе и держа нож над яремной впадиной. Несмотря на прижатое к горлу лезвие, казалось, что босс был совершенно спокоен. Рука Фуго же подрагивала, и ему хватило каких-то жалких пяти секунд, чтобы сломаться и шепнуть Джорно в ухо: — Чего ты ждешь, чтобы превратить нож в гребанную лягушку, Джованна? — Фуго… Грусть и сострадание в голосе босса было невыносимо слышать. Лезвие чуть царапнуло горло Джорно, но тот и не дрогнул. Тело Джованны было таким горячим в этом холодном воздухе, его кожа была готова опалить пальцы Паннакотты, подберись они чуть ближе. Но почему это пламя еще не лизнуло Фуго, почему Джорно не защищался? — Ты… ты думаешь, я этого не сделаю?! — Паннакотта сорвался на крик. — Думаешь, я не пойду до конца? Джорно промолчал. Прошло еще несколько долгих секунд, прежде чем он соизволил трансформировать направленное на него оружие, но и сделал он это нехотя, будто не подчиняясь, а доставляя удовольствие жалкому настрадавшемуся существу. Лезвие превратилось в ветку плюща, путающуюся между пальцами Фуго, и помешав использовать возможность задушить молодого босса. Паннакотта тяжело задышал, надеясь не сорваться на истерику. Что теперь? «Давай, Джорно, пусть Gold Experience покончит со мной. Я готов». Но, похоже, Джованна не был полон решимости положить конец страданиям бывшего члена банды. Нет, напротив, он, будто назло произнес своим мягким голосом, от которого сводились зубы от отчаяния: — Я везде тебя искал, Фуго. Почему ты хочешь меня убить? Он играл в невиновного? Да, дон Джованна был хорош и в этом. — Ты без раздумий пожертвовал всеми моими друзьями… Голос Паннакотты сломался, не дав произнести больше. Без руки, покоящейся на воротнике Джорно, но больше походившей на спасение утопающего, Фуго точно бы рухнул на мокрый асфальт. Но взгляд босса все равно наполнялся такой болью, ошеломляя Паннакотту. ДжоДжо не противостоял ему. Фуго собирался встряхнуть его, потребовать хотя бы объяснений, но жо боли знакомый щелчок затвора пистолета остановил его. — Отойди от босса прямо сейчас, Фуго, — от стены отделился человек, чей голос был так хорошо знаком Паннакотте. — Или я тут же продырявлю твою голову. Паннакотта медленно сделал пару шагов назад, но его сердце уже было готово выскочить из груди навстречу Мисте и направленному дулу пистолета. Значит, он был жив. Фуго послушно отпустил Джорно, оступая на шаг или два. Безумная улыбка прорезала его лицо — жив. Жив! Между ним и Гвидо было несколько метров, показавшихся Паннакотте непреодолимым расстоянием. Он так боялся, что видение бывшего друга исчезнет в шуме дождя и этой ночи. — Миста… Внезапный приступ любви взял верх над голосом разума, и, отодвигая рукой дуло пистолета, Фуго кинулся к Гвидо на шею. Миста живой. Это было похоже на счастливый сон, но его теплый свитер, его сильные руки, все это было реальным и осязаемым. Он чувствовал пульс своего друга, сердце, стучащее от прилива адреналина, и этого было достаточно. Все в Гвидо так и кричало о жизни. Разум Паннакотты так и кричал: «Миста-Миста-Миста», пьянея и сливаясь в единую какофонию приятной возбужденности. Руки Гвидо не сжимались на спине Паннакотты и не отвечали на объятие, но Фуго все равно снова и снова прижимался носом к груди снайпера, шарил руками по его спине, пытаясь найти в нем оставшуюся каплю сочувствия из прошлого. Отбросив удивление, и, возможно, последнюю связь с прошлым, Миста резко оттолкнул от себя Паннакотту. Это было трудно, ведь Фуго цеплялся за него, как новорожденный. Гвидо пришлось ударить его в висок тыльной стороной пистолета, чтобы повалить на асфальт. Это не во сне. Боль реальна. Миста реален. Паннакотта сел, потирая голову. Он не нашел причины вставать, он уже промок под дождем, да и конечности все равно бы сейчас его не послушались. Куда бы он пошел, встав? Его путь все равно ведет сюда, к ногам Гвидо. — Я думал, ты мертв, — произнес Фуго сквозь слезы, мешающиеся со смехом. Все это адово одиночество подходило к концу. Паннакотте показалось, что он только сейчас пробудился от глубокой спячки, рядом с живым Гвидо. Фуго неправильно истолковал информацию. Слава богу. — Это значит, что Наранча… Если ты смог выжить, то и он… Взгляд Мисты затвердел. — Наранча мертв, Фуго. Все остальные мертвы. Остались только Джорно и я. Джорно и я. Новый босс и Гвидо. Да, выжившими были они, а не Паннакотта, который сначала бросил банду Бруно, а потом похоронил свою душу заживо. В этом тандеме Фуго не было места, и он мог понять почему — в конце концов, он только что пытался собственноручно заколоть Джованну. Все еще сидя на асфальте, Паннакотта неловко прислонился спиной к мусорному баку, дожидаясь, пока эти люди решат его судьбу. Его обуревали слишком много эмоций, чтобы ясно мыслить. Если бы Джорно и Миста убили его, взяли с собой или оставили там гнить, ничего не имело значения. Буччелатти, Аббаккио и Наранча все равно были мертвы. Паннакотта истерично наклонился к земле, путаясь в эмоциях, у ног тех двух людей, которых он когда-то любил. — Мы не можем взять его с собой, ДжоДжо! — вскричал Гвидо, хватаясь за голову. — Он пытался убить тебя! — Ты своего друга хочешь так оставить? Он не в порядке, глянь, Фуго даже на ногах не стоит! — Ну и что? Он уже сделал свой выбор, бросив нас в Венеции! — Миста! — Ну, что, что, Миста?! Они жарко проспорили несколько минут, но у Паннакотты не было сил отследить ход диалога. Несколько раз звучало «Буччелатти». Но Буччелатти хотел бы… Буччелатти… Как они имели право говорить так о Бруно, притворяясь, что знают, что он бы предпринял, когда такая пренебрежительность по праву могла принадлежать только Аббаккио и ему, Фуго. Ведь Паннакотта был первым, он знал Буччелатти лучше, чем Миста и Джорно вместе взятые. Это правда, его не было в конце пути Бруно, но это же не стирает все, через что они прошли вместе, не так ли? Наконец Гвидо подошел к нему и легонько потряс за плечи, привлекая его внимание. — Вставай, Фуго. И переставай хныкать, меня это бесит! Ты идешь с нами. Паннакотта слезливо улыбнулся, пытаясь повиноваться, но тело упорно забыло, как двигаться. — Я не могу поверить, что ты жив, — как в бреду шептал Фуго, не желая выпускать руку Мисты. Гвидо устало вздохнул и приподнял Паннакотту, позволяя ему опереться на плечи товарища, пусть и бывшего. — Да, но не благодаря тебе. Ты мог бы сказать «спасибо» Джованне за живого меня, а не пытаться убить. Фуго тупо взглянул на Джорно невидящими глазами. Зачем было сейчас о нем думать, когда он наваливался на Мисту, живого Мисту. — Прости, — промычал Паннакотта, обращаясь непонятно к кому. — Все в порядке, — хмыкнул ДжоДжо сквозь грустную улыбку. — Я понимаю. Так они и направились к машине, Джорно и Миста, чуть ли не волочащий Фуго по земле. При желании Паннакотта мог бы и пройти самостоятельно, но эта власть Гвидо над ним, неуемная, грубая, агрессивная и нетерпеливая была хотя бы живой. И поэтому Фуго без сомнений был готов отбросить остатки собственного достоинства, лишь бы продлить это ощущение.