It takes two to tango

Ладони страшно потеют. Пальцы дрожат. Ноги отнимаются, и колени, кажется, дрожат. Кирана не покидает чувство, что это всё больше походит на страшный сон — весь тот ад, через который его пропускает его же собственное тело. И до чего же абсурдно — этот миг и сотой долей не походит на то, что ему пришлось вынести однажды. Но всё равно чувство такое, словно так страшно ему не было никогда. Никогда на кону не стояло столь многое. Он размышлял об этом слишком долго. Не один месяц. Право, даже не один год. Они с Лорен прошли через огонь, воду, ураганы, оползни, крушения и несколько кошмарно неловких ужинов с Тристаном и Даканом в резиденции Синклеров. Многое выпало на их долю ещё до первой встречи, но последующее было пройдено вместе, рука об руку, мёртвая хватка была ощутима даже когда они долго и упрямо пытались бежать друг от друга. Потому что не могут две души, пережив вместе столькое, цепляясь друг за друга — когда весь окружающий их мир рушится, когда сомнениям подвергается непреложное, а сплетение пальцев остаётся единственным, чего не отнять, не сломать, — не привязаться, не срастись. Нить, невидимая, нерушимая, протянулась от души к душе, когда он увидел её в том переулке. И замер. Она дрожала в моменты ссор и распрей, крепла, когда против воли они ловили себя на том, что человека ближе нет. Истончалась, когда они теряли контроль и жгла кожу, когда отрицать привязанность становилось невыносимо, физически больно. И чем дольше он думал о ней, женщине, подарившей ему смысл жизни, думал, стараясь расслабиться и успокоиться, тем тяжелее становилось на сердце. А что если... Она ответит на предложение отказом? Увидит это проклятое кольцо, прожигающее карман одним наличием, представит себе жизнь с ним и... Уйдёт. Что если он всё испортит, как портил десятки, сотни раз? Что если он поспешил, и эта спешка всё разрушит? Он не переживёт её потерю. Не переживёт. Вот и нашлась вещь, способная заставить самого Фиолетового Гиацинта заходиться дрожью и кусать губы. И подумать же только — предложение любимой, ставшей всем. Нет, даже большим. И определения тому он бы не смог найти и при желании. Ну же. Вдох. Выдох. Она видела слишком многое. Она знает тебя всего. Она любит тебя, и подвергать то сомнениям ты не имеешь права. Успокойся, подойти к ней и просто скажи. И будь что будет. Тянуть больше нет смысла. Он опускается на скамью в беседке поодаль от летней усадьбы, упирается головой в сложенные на колени руки. Дышит медленно и шумно, вдыхая через нос и выдыхая ртом. И только ему начинает казаться, что паника оседает, дыхание приходит в норму, только-только сердце перестаёт так остервенело стучать о рёбра... — С тобой всё хорошо? — Лорен плавно подходит из-за спины, опуская ладонь ему на плечо. Не будь его хвалёный контроль всё ещё так непрошибаемо силён, он бы подскочил на этом самом месте. Сердце снова сбивается с ритма, дыхание мельчает, кончики пальцев дрожат. И треклятая коробочка в кармане брюк вот-вот карман прожжёт. От отчаяния тянет зарычать. — Конечно, дорогая, — он цепляет на губы улыбку, растягивая уголки бесовски, полупьяно от безумного страха. — Что заставило тебя усомниться в том? — Хммм, — она опускается перед ним на корточки. Кладёт руки ему на колени, опускает подбородок на них. — Ну, помимо наглой лжи... — журит его мягко, любовно. Словно по щекам треплет за проделку или чрезмерное озорство. — То, что ты уже битый час топчешься в саду и боишься зайти в дом. Что с тобой приключилось? — Ничего, правда, — он молится о том, чтобы слова не звучали ложью. Полуправда жжёт язык. — Это... всего-навсего мои переживания. Я справлюсь с ними. — Уверен? — она ласково ему улыбается, обезоруживая, со всем изяществом обрушивая те стены, что он так тщательно отстраивал на протяжении долгих лет. Невозможно с ней иначе, не после всего, через что им пришлось пройти. Он обнажается сердцем, и то впервые за минувшие двенадцать лет перестаёт кровоточить. — Я всегда рядом чтобы выслушать и помочь, знаешь? Он знает. Как знает, что солнце встаёт на востоке и садится на западе. Как знает о том, сколь прекрасна может быть человечность и что способна сотворить любовь. — Мне не нужна моя способность чтобы понять, что тебя что-то тревожит. И что-то подсказывает мне, что это не совсем твои личные переживания, — она легко приподнимается, присаживаясь на скамью по левую сторону от него. Накрывает его ладони своей и тянет к себе за подбородок. Уцепиться за его взгляд ей удаётся далеко не сразу. — Ну же, упрямец. Ты ведь веришь мне? Киран может и спятил, но не настолько, чтобы посметь спорить с этим. А потому он, глядя прямо ей в глаза, медленно кивает. Лорен улыбается ему и сжимает руку крепче. — В чём дело? — ласково, спокойно. Словно пытает маленького напуганного ребёнка, пока тот нервно отводит взгляд и кусает губы. И ведь внутри у Кирана тот самый крохотный мальчик и сидит. И взгляд у него бегает также боязно. Лорен не помнила за собой подобного до встречи, нет, до того, как полюбила его — никогда ей так отчаянно не хотелось помочь, уберечь от невзгод, разделить боль, невыносимую, страшную, меж собой и мужчиной. Никогда она не любила, просится ответ. — Мы вместе уже достаточно давно, — начинает он так неловко и так сковано, что от абсурдности происходящего у Лорен ноют виски. Она прижимается щекой к его плечу. Руки сплетаются, и Киран сглатывает, шумно выдыхая. — И я подумал, что... — он теряется, он задыхается. Отпускает её руку, нехотя отстраняется, чувствуя, как со всех сторон его обступает чернота. И тьма ползёт из самого сердца, у него изнутри. Он молится о том, чтобы не потерять контроль в её присутствии снова. Трёт пальцами переносицу, глаза, виски. Замирает, сгорбившись, так шумно дыша, что плечи вздымаются каждым вдохом-выдохом. Если бы Лорен могла, дышала бы за двоих. Она кусает губы, старается совладать с собственными эмоциями, с болью, упрямо лезущей из такого же израненого сердца. Он горько усмехается, отнимая от лица руки, смотрит на них остекленевшими глазами долго, завороженно. И до Лорен запоздало доходит, что видится ему на них. Чужая боль и чужая кровь. Все те жизни, которые унесли руки, сжимающие клинок так крепко, что и в посмертии бы не отпустили. И тем паче, что на её собственных руках едва ли меньше грехов. Он тянется к карману, вынимает из него коробочку и вкладывает её в руку Лорен ломано, неловко. Пальцы у него дрожат, а слова, вертящиеся на языке, не складываются в предложение. И Киран не смеет взглянуть на неё — женщину, которую любит всем сердцем. Женщину, которую всеми фибрами омытой чужой кровью души желает сделать своей женой. Женщину, которой он не достоин. — Я не имею никакого человеческого права просить тебя об этом, Лорен, — в произнесённом им имени столько сожаления и стылой боли, что её ударяет в поддых. Она удерживается на своём месте одним усилием воли. — Я не имею права быть с тобой, целовать тебя, касаться. Я не имею права... — Нет! — она подрывается, нависает над ним и закрывает ему рот ладонью. — Не смей. Не смей говорить этого. Ты ранишь меня, когда говоришь, думаешь о себе так. Киран, я люблю тебя. И пожалуйста, — тон сходит до шёпота. Внутренне он содрогается от боли, но борьбу выдаёт одна проступившая на лбу морщина. — Пожалуйста, перестань. Пожалуйста, не надо. Воцаряется молчание — тяжёлое и страшное. Тот самый мальчик внутри у Кирана мечется, не находя себе места, и чудовище рвёт ему глотку. Ты всё испортил, ты... — Киран, — тон убаюкивающий, нежный. Он поднимает голову, ведомый собственной неприкаянностью, давним отчаяниям и новым, странным чувством. Это не любовь к ней и даже не надежда на собственное счастье. Хотя бы на успокоение. Это вера. Синева глаз блестит в солнечных отблесках словно стекло битое. И Лорен тянет ладони, зная, что не порежется о края. Лорен льнёт к нему, к его теплу, к той человечности, страсти, тяге к жизни, которую в нём рассмотрела и полюбила. Синева глядит на неё доверчиво, пронзительно. — Милый мой, — и словно в подтверждение она целует его, усаживаясь к нему на колени. — Любимый, родной. Самый-самый важный, — сложенные в безмолвной молитве ладонями вверх руки обвиваются вокруг её талии, обводят изгибы бёдер, застывают на спине, бережно удерживая. И снова этот взгляд — влюблённый, восхищённый, нежный, как смотрят на самое-самое дорогое, не веря счастью быть рядом. Она скрывает поднимающийся от сердца трепет за ухмылкой, звонко чмокая его в нос. — Я люблю тебя, — глухо, тихо. Почти шёпотом. И в том, как чувственно её губы накрывают его, он слышит такое же приглушённое «и я тебя люблю». Выверенным жестом она кладёт руку ему на затылок и прижимается лбом к его лбу. Они чувствуют друг друга, друг другом дышат. И оба чувствуют себя котами, на солнышке греющимися — прижимаясь носами, губами, щеками. Словно обезвоженные припадают к воде. — Давай начнём друг с друга, — просит его Лорен, зарываясь руками в волосы, излюбленно рассыпая отросшие почти до самой груди волосы по его плечам и спине, пропуская их меж пальцев, наглаживая у самых корней. — Я ведь тоже не святая, знаешь. И много чего успела сделать — хорошего и не очень. Но ты простил меня. Ты смог, да? — Мне не за что тебя прощать, — бормочет он неверяще, а руки на теле не замирают ни на секунду. Он гладит, ласкает, просто касается. Лишь бы чувствовать тепло, знать, что она с ним и его. — Вот видишь, — с улыбкой в губы, с поцелуем, приласкивая. — Я простила тебя, и ты себя прости. Как простил меня. Он глядит на неё, внимательно и настороженно, секунд десять. Не говоря ни слова и не смея отводить взгляд, не шевелясь, словно бы не дыша даже. А потом что-то в голове у него щёлкает. Резко и оглушительно. И он порывисто сминает её губы поцелуем, сжимая руки на ней отчаяннее. Лорен не поспевает, совсем размякшая в его руках, и тогда он отрывается от неё, кроет поцелуями, отрешёнными и дикими, её лоб, нос, щёки, скулы. Линию челюсти, шею, ключицы. Прижимается лбом к её виску и зажмуривается, зубы скрипят от того, как крепко он стискивает челюсти. — Я тебя н... — Опять? — тон меняется на строгий, и Киран, поднимая на неё взгляд, неловко улыбается. — Я не буду больше, обещаю. — Верю, — она сжимает коробочку в пальцах, приоткрывает её и протягивает ему. — Так о чём ты хотел поговорить, любовь моя? — Ты... — он ощущает, как язык вновь перестаёт слушаться его. Пялится на коробочку с играющим отсветами агатом по центру, и обрывок фразы до него самого доносится как сквозь толщу воды. — ...станешь моей женой? Лорен отвечает не сразу — поначалу удивлённо разглядывает его, на лице застывает странное выражение, оно же селится на глубине взгляда. Но улыбка расцветает на губах, и она согревает его, как выглянувшее из-за туч солнце. — Почему ты так напуган? — ласка пальцев в волосах оживает, и он льнёт к касанию, сдерживаясь, чтобы вновь не напасть на неё поцелуем. Он не ждёт отказа, он знает, что она любит его также отчаянно, как и он её. И всё же... Но Лорен, словно слыша его мысли, оставляет в покое его голову и смежает ладони ему на щёки, заставляя смотреть на неё неотрывно. Хватка жестковата, но он терпит. Знает, что заслужил. — Ты что, серьёзно думал, что я могу отказаться? — удивление мешается со злостью. — Идиот просто непроходимый. Ты... — она осаживает себя, сжимая зубы. Не время и не место. Она сама ведёт себя точно также. И вновь в тоне остаётся лишь восторг, чистое, подслащенное радостью удивление. — Я согласна, глупый. Разумеется я согласна. Хочешь, на колено перед тобой встану, чтобы ты уж наверняка поверил? — Тогда уж лучше на оба, — отшучивается он, наконец целуя её. Ленно, медленно, подначивая. И Лорен ведётся, углубляя поцелуй, позволяя огню расползтись по коже. Коробочка оказывается наспех закрыта и оставлена на столе. Настрой ничуть не помешает ей, скажем, подтолкнуть его к скамье и спуститься ни... Их прерывает кромешно-чёрный вихрь, приземляющийся на стол и растягивающийся по самому его центру. Кошка принимается умываться так забвенно, словно в беседке кроме неё никого больше нет. — Мурра! — Лорен подскакивает, от радости чуть потрясывая Кирана за плечи. Того мотает из стороны в сторону с тихим «ой». — Я думала, она потерялась! Он ластится к ней не в силах осадить растревоженную нежность, когда улыбка тянет губы. — Как и я, — Киран протягивает ладонь, и кошка, отвлекаясь от себя, медленно и томно вышагивает к нему, тыкаясь в ладонь мордочкой. Он гладит её по голове, за ушком, за другим, пока Лорен проводит рукой по лощёной спинке. — Она не появлялась с прошлой зимы. Я думала, что её давно уже подобрал кто-то. Киран жмёт плечами и внутренне усмехается тому, как на самом деле походит на эту чёрную кошку, своенравную и при том такую жадную до ласки. И глаза у неё блестят также хитро — Лорен когда-то давно призналась ему в том. — Может в самом деле так. И она просто пришла нас навестить. — И благословить, — продолжение оказывается озвучено под следующий незамедлительно аккомпанемент подлого хихиканья. — Вот уж не думала, что Ким узнает новость второй, оказавшись обставленной кошкой. У Кирана губы изгибаются в усмешке, и сухой смешок слетают с них следом же. — Мы не скажем ей. — Не-а. Смех тонет в поцелуе. И кошка, обидевшись на двух позабывших о ней взрослых, недовольно шипит на них.