***
Когда догадка увидевшей кольцо Ким подтвердилась, Лорен показалось, что от визга у неё вот-вот лопнут барабанные перепонки. Но Ладелл не было дела ни до её бедных ушей, ни до не менее бедной шеи в момент, когда одним наскоком она повисла на ней, продолжая пищать и кричать. — Я буду подружкой невесты? ЛОРЕН, Я БУДУ ПОДРУЖКОЙ НЕВЕСТЫ НА ТВОЕЙ СВАДЬБЕ? — Будешь, — хрипит она, жмурясь, хмурясь и безуспешно стараясь ослабить давление на шею. — Будешь. Только слезь с меня ради бога. Соскочив на пол, Ким принялась прыгать на одном месте, прижимая ладони ко рту и заглушая тем самым крик. Глаза у неё светились так искренне и ребячески-чисто, что Лорен обнаружила себя целиком и полностью обезоруженной. — Как это произошло? — казалось, она в самом деле не угомонится, пока не вытрясет из Лорен вместе с мельчайшими подробностями всю душу. — Я хочу знать всё-ё-ё! Он обставил свечами весь дом? Притащил огромнющий букетище ромашек и встал на одно колено с коробочкой в руках?? Ты ответила «да», заплакала от счастья и вы целовались, пока... Закатив глаза, она поспешила прервать её до тех пор, пока от очередной догадки не успела напрочь лишиться дара речи. Ведь правда была... Прозаичнее?Болезненнее? — Тщ-ш-ш-ш-ш-ш, — ладонь Лорен накрыла её губы. — Дай мне хоть слово сказать. Лорен задумывается, прокручивая в уме события минувшего вечера. И понимает, что не может вымолвить ни слова. Этот момент, по-своему горьковатый от того, как щедро был сдобрен застарелыми страхами, принадлежит лишь им двоим. И делиться она не готова. Ни за что. Даже с Ким. — Ну давай-давай, говори, я сгора-а-а-а-ю от любопытства, — не унимается тем временем она. И с каждым мгновением терпения у Ладелл остаётся всё меньше, оно по крупинкам сбегает к низу и оседает горкой на полу, словно в часах песочных. — Ну! НУ! Лорен прочищает горло, цепляя на губы улыбку. Искреннюю. Честную. Невозможно не улыбаться, думая о нём, и эта перемена в их жизнях не может не нравиться. Пепел не оседает в лёгких при дыхании, но те горят, когда он целует её. — Пожар устроить он не пытался, — произносит она нежно, даже не пытаясь скрыть окутывающую сердце любовь. — Но букет был. Из ромашек, большущий такой. И от счастья подруги, позвякивающего в голосе россыпью заговорённых монет, Ким в миг становится серьёзной. Прекращает, по-крайней мере, пытать её, тряся за рукав. — Лорен, я так рада, — она вновь вешается ей на шею, обнимая крепко-крепко. — Мы с Уиллом всё гадали, когда же он решится. Вы... Выглядите такими счастливыми. Когда мы собираемся все вместе, вы так смотрите друг на друга, что все окружающие становятся лишними. И он смотрел на тебя так даже когда ваши отношения были фарсом. Поэтому я не догадалась. — Киран неплохой актёр, — отшучивается Лорен, отбрасывая саму мысль подальше. — Может это и так, — Ким цепляет пальцами кончик её носа, зажимает и тянет из стороны в сторону. — Только даже не пытайся спорить! Он давно любил тебя, дурья голова. Просто ты бы не заметила, даже скажи он тебе об этом в лоб. Лорен остаётся лишь ойкать, и в отместку она запускает пальцы подруге в бока, щипая. Ким взвизгивает. И они обе смеются, заключая друг друга в объятия. — Кто из вас так долго сомневался? — Оба, — сознаётся она не столько Ким, сколько себе самой. А потом погружается ещё глубже в те воды, что обыкновенно предпочитает не тревожить. Она мнёт в пальцах край рукава. — Но, думаю, мы оба сомневались не друг в друге. Ким усмехается, водя большим пальцем по её руке. Успокаивающе, убаюкивающе. Они обе часто делают так в трудные моменты, жест стал привычкой. Лорен и сама водит по её плечу, соскальзывая к руке. — Вы стоите друг друга, знаешь? И я страшно рада, что вам удалось друг друга найти. Я тоже, — промелькнуло в мыслях. Чертовски рада, — добавила она осознаннее. — Нет, не так, я счастлива.***
Они зовут Тристана и Дакана на ужин в апартаментах Кирана, где уже достаточно давно устроилась Лорен. Ужин готовит сам Киран, и его, как ни удивительно об этом думать, будущая жена скачет по кухне в платье и на каблуках, то обнимая его со спины, то залезая во все ковши-сковородки-кастрюли и пробуя всё подряд. Она расставляет по столу посуду и приборы, купленные специально по такому случаю свечи и скромные букеты ромашек, по одному на разные стороны. Оглядывает гостиную с закушенной губой, теребя край рукава. И не замечает, когда со спины к ней вплотную подходит Киран. Он тянет носом аромат её кожи, и прижимает к себе так близко, что жар приливает сначала к щекам, а после к низу живота. Лорен зарывается ему в волосы пальцами, приподнимая голову, чтобы окунуться в омуты его глаз ещё раз — сколько бы времени ни прошло, а каждый продолжает выбивать из-под ног почву — но вдруг ей приходит идея. — Ты со всем закончил? — спрашивает, ловко разворачиваясь в его объятиях, привстаёт на носочки на этих ужасных туфлях. Наверняка не удержала бы равновесие, если бы не любимые руки. — Да, — отвечает он с улыбкой. Ладони скользят по её спине, чуть выше и ниже, посылая мурашки, волны тепла. — Курица в духовке, всё остальное уже на столе. — М-м-м-м, — жмурится, когда губы накрывают мочку, сжимая, рвано выдыхает, подаваясь вперёд, ещё ближе, когда он целует её шею, бессовестно дразня кончиком языка. Втягивая кожу и посасывая, нагло пользуясь тем, что знает её слабые места. — Я задумала шалость, — очень старается не звучать слишком жалко для имеющегося положения, но голос всё равно предательски дрожит. — М-м? — он оставляет в покое её шею, и заинтересованный взгляд возвращается к её лицу. — И какую же, моя нежность? Вместо ответа Лорен выбирает действие. Вновь запускает руку ему в волосы, гладит кожу, приласкивая его, и как только дрогнувшие ресницы выдают первые шорохи облетающего самообладания, цепляет кончик ленты, стягивающей пучок, и тянет, пока пряди не рассыпаются по плечам. — Ты задумала представить меня в неглиже? — Лорен не знает, как ему даже ворчать удаётся так соблазнительно, но смотреть на его губы и не чувствовать их вкус становится совсем невыносимо. Она фыркает, сдерживаясь, и в отместку дразняще потирается о него бедром. Его руки единожды вздрагивают, а потом хватка на ней усиливается. — Хочешь, голову тебе покроем? А то как же, честь будет опозорена, — брызжет ядом она. И, подражая, шепчет одними губами, так медленно и сладко, словно кобра танцует под особый мотив. Он усмехается и вопросительно выгибает бровь. Не произносит, но вопрос витает в воздухе: «что ты задумала?» Откровенность издёвки улетучивается, и собственный порыв начинает смущать. Киран не без восхищения отмечает, как удивительно преображаются её черты, когда их касается румянец. Не удерживается и касается щеки губами. — Хочу помочь тебе собрать волосы, — она жмурится под лаской, словно лучи солнца слепят глаза. — Можно? Киран вновь выгибает бровь, выражение его лица меняется. Лорен снова тянет назвать его идиотом — они вместе почти пять грёбаных лет, а он до сих пор умирает внутренне каждый раз, как она проявляет обыкновенную человеческую заботу. — Конечно можно, — он прокашливается и споро берёт себя в руки. Отодвигает один из стульев и присаживается, ожидая дальнейших действий. А Лорен отходит за расчёской, и возвращается, едва не смеясь его послушанию. Он словно ребёнок, которому мама конфету пообещала, если он высидит смирно пятнадцать минут. Кажется, даже дышать боится, а спина и вовсе вытянута по струнке. Она не удерживается — обнимает его за шею и целует в макушку. Киран прижимается губами к её запястью. Она прочёсывает смоляные пряди пальцами, а затем осторожно проводит расчёской по кончикам, ещё чуть выше, ещё и ещё, пока не добирается до корней. — Как же я люблю твои волосы, — признаётся она смущённо. — Мягкие, словно шёрстка кошачья. И... — запинается, задумывается о том, чтобы свести эту глупость на нет, но злится на себя за то и выплёвывает из одной лишь вредности. — И ты очень красив. Люблю, когда они распущены. Киран усмехается — беззлобно, но коварно. Игриво. И при том очень-очень тепло, её слова неминуемо заставляют щёки пылать. — Поэтому вечно портишь мне причёску? — пытается скрыть кошмарное смущение он. — Угу, — она не утруждает себя большим. И они оба растворяются в происходящем, Лорен — в мягкости скользящих меж пальцев прядей, в тихих вздохах, низких и мягких, словно кот мурлычет под требовательной лаской, Киран — в ощущении любимых рук, знающих его слабости и движущихся как раз так, как ему приятнее всего, в её голосе, так нечасто бывающем нежным, когда она начинает тихонько, едва слышимо напевать. И тогда он теряет связь с реальностью окончательно. Только вздыхает тихонько, довольно так, поощряя всё, что она делает с ним. Не только сейчас, каждый божий день. А Лорен лишь успевает в очередной раз смазано подумать о том, как он похож на кота. Бродячего, узнавшего ласку совсем недавно, ни на миг не забывающего, какова была жизнь до хозяйского тепла, которому никогда не удастся смыть былой ужас окончательно. Она колдовала над его волосами, прилаживая буйные кудри в косу, и бантик на самом её кончике едва доставал Кирану до плеч. Прежде чем отстраниться, она чмокнула Кирана в макушку, задержавшись губами в сладко пахнущих волосах. И в этот самый момент их обоих заставила подскочить трель дверного звонка. Лорен принялась расправлять не успевшие образоваться складки на платье, а Киран просто очень неловко замер. И она, осознав то, притянула его к себе и порывисто смяла губы поцелуем. — Ты самый-самый, — сбивчато пробормотала она между поцелуев. — Ничего не бойся. И она отправилась встречать гостей. Свежая, довольная, счастливая. Была ли она такой хоть день своей жизни до того, как в ней столь плотно обосновался он? — Дядя! Дакан! Проходите, проходите! Чувствуйте себя как дома. Она необъятно, просто невыразимо рада им, и лишь краем сознание успевает заметить, что все чувства словно бы становятся ярче прежнего: не преломляются болью и тяготами так резко, мешая думать о чём-либо кроме пережитого ужаса. И они, её единственные оставшиеся родные люди, просто наглядеться на неё не могут — никогда их Рен так не сияла, никогда не была такой до встречи с этим молодым человеком. А это уже значило очень и очень многое. Он просто не может быть плохим человеком, он, причина, по которой черты их девочки теплеют и сглаживаются, теряя остроты, режущие всех окружающих и её саму. И её улыбка стала ещё нежнее, ещё умиротворённее: вновь поразило это, казалось бы, ничуть не поразительно открытие — их маленькая девочка выросла и повзрослела, маленькой, измученной невзгодами девочке достало сил стать счастливой. Перед ними стояла самая настоящая влюблённая женщина, нашедшая своё, успокоившаяся. То же тёплое спокойствие ворочалось и в синих глазах мужчины, обнимающего её — пускай взгляд его таил ту же остроту и опасность, что скрывала красота Лорен. Эти двое в сути своей были очень, очень похожи друг на друга, и при том породнила их отнюдь не любовь. Киран держался так уверенно и неотразимо, что одной лишь Лорен под силу было разглядеть кошмарное волнение. Новая волна слепого раздражения накрыла её — ну чего, чего он боится? Неодобрения? Будто её родные люди могут так поступить с ней и человеком, которого она любит! Но она, пускай и тихонько, глубоко в себе злилась, ещё глубже понимала его, не даром за проведённые вместе годы смогла изучить его как облупленного. Никогда страх не перестанет судорогами сковывать его в самые разные моменты. Никогда ему не удастся полностью простить себя и поверить в то, что он достоин своей судьбы. Его судьбой всегда была она, всегда. И она готова была до самой смерти быть ему теплом и покоем, домом, счастьем. Приласкивать чудовищ, когда те срываются с цепей и дерут ему душу, из раза в раз повторять, как он дорог и важен, и любим, и неповторим: так любить под силу не каждому. Из него выйдет невероятный муж и, однажды, быть может, прекрасный отец. О, боги, сама мысль об этом... Лорен подняла взгляд на него, украдкой, бегло. Ладонь на талии чуть сжалась безмолвной благодарностью, а ей отчаянно захотелось вновь поцеловать его и в губы шепнуть очередную страшно важную глупость: вроде той, что она зацелует его до смерти, когда они останутся наедине. И она знала, что он ответил бы ей на то: я умирал бы такой смертью день за днём, ночь за ночью. Киран поочерёдно приветствовал гостей, протягивая ладонь и пожимая руки. — Мистер Синклер. Мистер Рисмел. Лорен сглотнула желание скривить губы. Г о с п о д и к а к ж е н е л о в к о. И ведь это только начало. И тогда настал черёд Кирана успокоить её касанием, жестом, словами, которых нельзя произнести. И всё тем же глупым обещанием: когда вечер подойдёт к концу, я потружусь вернуть тебе настроение. И губы жгло ответом: тебе не придётся стараться, глупый. Но Лорен и представить себе не могла, во сколько крат станет мучительнее, когда хозяева и гости сядут друг против друга. Это не первая встреча Кирана с дядей и крёстным, он прежде бывал в гостях: частенько заходил за Лорен и поддерживал короткие учтивые беседы с Тристаном. Несколько раз бывал её эскортом на званых обедах и ужинах, умело поддерживая образ небрежной идеальности, так выгодно сочетающейся с безупречной порочностью, свойственной ей. Но никогда ещё ему не приходилось сидеть с ними за одним столом и отвечать на множество самых разных вопросов о прошлом, настоящем и будущем с таким непринуждённым видом, словно он не замечает, как настойчиво они стараются выведать хоть что-то, чему удастся подкрепить дурное предчувствие относительно него. Отталкивайся они от одного лишь его поведения и вида, едва ли заподозрили хоть что-то. Однако им было известно как минимум то, что именно им с Лорен в своё время удалось поставить на уши ПУА, Призрачную косу и весь Ардхалис до кучи. Когда самые ужасающие кошмары остались позади, Лорен поведала им, что любит всем сердцем человека, с которым была сведена судьбой-злодейкой жестоко, не в самый лучший момент. Что он и есть её партнёр, сокрытый мраком ночи. — Так как вы познакомились? — Кирана вырывает из цепких раздумий очередной вопрос. От тщательно подавляемой внутренней дрожи болели лёгкие и чертовски чесались руки. Лорен крепче сжала под столом его руку, и он в самом деле был благодарен за этот порыв. И всё же руку едва не отбросил — подвёл всё тот же страх. Хотелось послать всё это к чёрту, и он прекрасно осознавал, что не имеет на то никакого права. — Парой месяцев ранее момента, когда я приступил к должности архивариуса. Я волей случая стал свидетелем ужасного свидания вашей племянницы, и поспешил помочь ей избавиться от поклонника, — и ведь почти не врал. Это «почти» было таким бессмысленным и хрупким, что жалобно ныло всё существо. — Она сразу понравилась мне, с первого же взгляда, но добиваться её расположения пришлось долго. Беседа текла неспешно — они ели и пили, перемежая очевидный для всех допрос будничной болтовнёй, историями, шутками. Киран сам потянулся за её ладонью, порывисто сжал её, чувствуя, что всё внутри натянуто струнами и вот-вот станет рваться. Лорен, по-своему трактовав безмолвное признание, в сути своей почти мольбу, поспешила помочь: — Он тоже нравился мне, но я долго не желала признавать этого. А ещё он вёл себя так самодовольно, что... Он нагло перебил её, резким поворотом головы словно отрезая дальнейшую речь, ладонь под столом опустилась ей на бедро и сжала кожу. — Что тем я понравился тебе ещё больше, да? Больше ей не было жаль его. Только отчаянно хотелось настучать обеими руками по этой бесстыжей вихрастой голове. — Да, дорогой, — процедила она сквозь зубы. Киран не без облегчения отметил, что самую малость разрядить обстановку ему удалось: они размякали под натиском обыкновенного умиления. Они вышли из-за стола — гости собирались последовать домой. Предстояло попрощаться и постараться смыть с себя оставшуюся тревогу. Когда горячие блюда оказались съедены, добрая половина вина выпита и атмосфера в самом деле стала теплее — будь то заслугой его умения владеть собой или всеобщей бесконечной любовью к Лорен — разговор обрёл иную ноту. Незнакомую доселе Кирану, никогда прежде не связывавшему себя прочными узами с кем-либо. Одобрение? Благословение? Своеобразное напутствие? Тристан был так серьёзен, что прозвучавшее заставило его напрячься много действеннее, чем чёртов допрос. — Знаешь, попросил бы тебя беречь её и не обижать, но, зная её характер... — Дядя, — Лорен качает головой с явным неодобрением. — Она сама кого угодно обидит, — всё же завершает фразу он. А потом, приоткрывая объятия и дожидаясь, когда племянница шагнёт к нему, продолжает. — Она нежнее, чем может показаться. Береги её, Киран. Ей стало страшно неловко от этого жеста, ненужного, странного, даже глупого. Она ведь не ваза хрустальная, чтобы вешать на неё ярлычок «хрупкая» и в самом деле обходиться с ней от того как с неживой. Она надеялась лишь на то, что сам Киран не испытает это неудобство столь ярко, сколь это выдалось ей. А в том, что он сумеет его надлежащим образом скрыть, она не сомневалась. Однако ей хватает одного взгляда на него, чтобы понять, что он не разделяет её настроения ничуть. Киран предельно серьёзен, отвечая на просьбу: — Конечно, Мистер Синклер, — и он нежно улыбается ей, поднимая на свою будущую жену смущенный, полный любви взгляд. — Не думаю, что мне бы хватило духа обидеть её, — и продолжение он выпаливает с решительностью, подобной той, что испытывают перед прыжком с обрыва. — Она — лучшее, что случалось со мной. Лорен опускает взгляд в пол. И, о боги, просто заживо сгорает — лицо кроет густой румянец.***
Леди Нейра Елена Дарси устало растеклась по креслу. Прикрыв глаза, размяла пальцами веки, и от давления тьма разверзлась калейдоскопом цветных искр. Справа послышалось покашливание — поддельное, привлечения внимания ради. И раздражение было различимо даже в этом звуке. Разомкнув веки, она взглянула на Беллу. Та читала что-то, вернее, сверлила что-то, что уже успела прочитать, взглядом. Пару мгновений спустя она бросила наспех разорванный конверт и раздобытое в нём письмо, и то, проскользив по столу, остановилось у самого края. Нейра приподняла бровь, смотря то на письмо, то на Беллу. — Видела? — бросила она всё с той же изящной небрежностью. Протянув руку, Нейра вынула письмо из конверта. Взгляд быстро забегал по строчкам. Напряжение оставило её, стоило осознать, что то было всего-навсего приглашение на свадьбу их общих... Она бросила взгляд на Беллу. ...что ж, пожалуй, друзей? Она усмехнулась, ухмыльнулась и совсем нескромно, неподобающе для леди озорно рассмеялась. — Наконец-то Киран решился! Белла придвинулась ближе, насколько могла, и, щёлкнув языком, заговорщически пробормотала: — Думаешь, он? Нейра склонила голову, кусая накрашенную губу. Оставила мягкое, удобное кресло, чуть морщась от боли в ногах, извечной спутницы её тяжёлых дней, и опустилась бедром на подлокотник кресла, невесомо целуя свою любимую ворчунью в скулу. Но Белле того, как и всегда, оказалось мало: она запустила ладонь в её причёску и парой точных движений вынула шпильки, дротиками разбросав те по полу. Зарывшись в волосы, увлекла Нейру к себе на колени, и поцеловала так чувственно и нежно, что леди в её руках задрожала. Обе тяжело дышали, отстранившись. Но Белле понадобилось всего мгновение, чтобы взять себя в руки — пьяная улыбка не сошла с губ, однако обыкновенное женское коварство взяло верх. Она рывком усадила её на собственное место и нависла над нею. Мазнула губами по шее, заставив рвано выдохнуть, укусила за мочку и пробормотала так соблазнительно и при том весело, что смысл слов дошёл до Нейры не сразу: — Бьюсь об заклад, он бы никогда и ни на что не решился сам. Она откровенно издевалась, и, задумавшись, Нейра осознала, что не может понять, над кем? Над ней, Кираном или собой? О, нет, понять как раз-таки было легко. Белла всегда любила играть с огнём, сколько помнила себя, а однажды и вовсе сама стала этим самым огнём. И она вольна спалить всё в округе к чертям собачьим, если всего-навсего пожелает того. Но Нейра, её Нейра — другое дело. Они столькое пережили вместе, и столько раз она, беспросветно глупая, пыталась оттолкнуть, ранить, напугать... Вот только её леди всегда оставалась рядом несмотря ни на что. А потому пламя быстро затухает — она ссутуливается, съёживается, чуть отворачиваясь, скользя по подлокотнику. И Нейра льнёт к ней, обвивает руками, и обшитые бисером рукава забавно звякают о пуговицы манжет Беллиной блузки. Ласку она принимает покорно — привыкла, смертельно надоело бегать от себя и саму же себя ранить. Тем более, когда все препятствия меж ними истаяли, и не осталось ничего, кроме её упрямства. Придвигается ближе, выгибается от скольжения ладони по спине, словно разнеженная кошка. Не мурлычет разве что только, редко позволяет себе настолько забыться. Нейра примерно понимает, что так тревожит её: чувствует, наверное. И всё же, пока она сама не объяснит... — Что тебя так расстроило, любимая? От обращения у Беллы сбивается с ритма сердце. Она спешит успокоиться, и всё же Нейра успевает заприметить поалевшие уши. — Это глупо, — вздыхает она поникше. Как малое, милое дитя. — Чушь собачья, — Нейра не перестаёт поглаживать её, нежно целовать. И говорит с ней ласково-ласково, как с ребёнком — Всё, что тревожит тебя, важно. Белла нередко бывает такой: сначала она змея, искусная соблазнительница, почти сирена, нет, лучшая из них. Но маска периодически трескается под давлением, и она, больно падая на колени, как и все дети, вынужденные повзрослеть непозволительно рано, становится крохотной и беспомощной. И она неминуемо размякает за то время, что проводит подле неё, своей леди. Не раз и не два она ловила себя на том, что в чём-то Альберт, быть может, и был прав. Вот только, привыкая к ласке, становясь домашней кошкой и постепенно избавляясь от тех или иных привычек, она и не собиралась гаснуть. Её пламя временами дрожало, затухало, но рядом всегда была Нейра, готовая окружить теплом до тех пор, пока искра не вспомнит, каково это — полыхать. И она становилась сильнее, пускай и медленно, пускай и очень тяжело. Но ни на какие сокровища бы не разменяла поцелуи, касания, присутствие своей принцессы. Быть любимой ею — уже чудо, которое она не ожидала когда-либо испытать. И она прекрасно понимала, почему Киран так долго тянул с этим чёртовы предложением, будучи влюблённым, как мальчишка. Но она так сильно, до кровавых вспышек под сомкнутыми веками завидовала ему, что та злость застилала собою всё. — Я бы всё на свете отдала, чтобы сделать тебя своей женой. И я по-чёрному завидую этим двоим. Ничего не могу с собой поделать. Нейра подняла её опущенное лицо за подбородок, и когда Белла осмелела достаточно, чтобы на неё взглянуть, в её синих глазах мерно трепетал целый океан любви. Белла всхлипнула, когда её леди притянула к себе подрагивающие ладони и нежно поцеловала их. — А скажи мне, моя милая, какое значение имеют эти условности? Отчего ты не можешь называться моей супругой, если мы обе этого хотим? Она печально, горько улыбнулась. — Да нет же, ну что ты, а? — оставив руки, Нейра заключила в ладони её лицо, целуя нос, щёки, губы. — Я хочу этого, хочу так сильно, как ничего и никогда не хотела. Но пока это единственное, что нам остаётся — быть счастливыми несмотря ни на что. Согласна? Белла закивала, обвивая руками шею своей любимой. Тихое «согласна» улетело в поцелуй. Отстранившись, Нейра заметила, что уголёк заворочался, а пламя вновь затрепетало, на этот раз, разгораясь смелее. И тогда она прильнула к ней, кусая мочку, выдыхая в самое ухо: — Уверена, Лорен тоже было непросто решиться. И совсем не по той причине, какая первой пришла тебе на ум. Белла уставилась на неё с немым вопросом, и та лишь подмигнула её, чмокая следом же в нос. А потом Белла улыбнулась — нежно, ласково. И вновь поцеловала свою жену.