***
Лорен думала, что хуже произошедшего тогда, быть не может. Но случай, доказавший обратное, подвернулся тут же: она крепко задумалась и невпопад честно ответила Ким, что занимало её мысли. Задумчивость лопнула мыльным пузырём, когда Ким прямо посреди офиса пронзительно вскричала: — Вы сделали ЧТО? Лорен вздрогнула от подъёма тона, не сразу сообразила, в чём дело. Когда дошло, она совсем не похоже на себя стушевалась и смутилась. Постаралась остудить пыл, осторожно и ненавязчиво переводя тему. Но она лучше чем кто-либо ещё знала Ким, как знала и то, что та теперь с неё живой не слезет. По крайней мере, до тех пор, пока не вытянет все подробности в самых ярчайших красках. И внутреннее приготовилась к худшему, невольно затаив дыхание, прежде чем начать: — Тише ты. Ну да, да. Я осталась без рабочего стола. Новый привезут послезавтра, а пока я заняла тот, что стоит у Кирана в мастерс… Но Ким разом отмела все попытки Лорен увести тему, и та тихо, сдавленно застонала. Господи, ну за что? — ДА КОМУ ЭТО ИНТЕРЕСНО! — Ким скакала вокруг неё так, словно Лорен стояла посреди дорожки для классиков, а её подруге на днях минуло целых пять лет. Что, в общем-то, никакой новостью не было. Её ничуть не изменило ни замужество, ни рождение ребёнка. Всё та же жуткая непоседа, сводящая всех окружающих с ума. — ВЫ СЕРЬЁЗНО СЛОМАЛИ СТОЛ? ЭТО ЖЕ КАК НУЖНО БЫ… И тут уже Лорен не выдержала: подалась вперёд и накрыла её рот ладонью прежде, чем и без того навострившиеся уши их коллег не сжались от нежеланных, да и ко всему прочему выдуманных подробностей её личной жизни. — Тш-ш, — произнесла она предупреждающе-угрожающе, сводя брови к переносице. Но едва ли Ким можно было напугать этим. Она спокойно отвела руку и принялась с тем же усердием скакать кругом неё, всё старательнее выводя из себя. Лорен постаралась вернуться к своему прежнему занятию: перевела внимание с неугомонной Ким на блокнот, в котором старательно писала-чиркала всякий раз, как выдавалась свободная минута. — Ну расскажи, жалко что ли! — подкравшись, Ладелл положила голову ей на плечо и постаралась рассмотреть хоть что-нибудь на исчирканной ручкой странице. Лорен отвернула блокнот, и обе вздохнули. — Ким, нам с тобой уже давно не по пятнадцать, — произнесла она строго. И добавила шёпотом, призадумавшись и от мысли разом побледнев. — И слава богу, что я не знала тебя тогда. — Я была душкой, — заверила её она. — Ты и сейчас душка, — кивнула Лорен своим мыслям и продолжила царапать кончиком ручки разлинованный лист. — И будешь ещё большей душкой, если оставишь меня в покое. — Да что ты там делаешь? — не выдержав, она ухватилась за блокнот и потянула на себя, но Лорен, вновь погрузившаяся в свои мысли, одёрнула руку так резко, что Ким отшатнулась. Они обе уставились на раскрытую страницу, распростёртую на полу — очертания текста были едва различимы, весь лист был испещрён размашистыми каракулями. — С тобой всё нормально? — Ким попыталась заглянуть ей в лицо. Встревоженно, озабоченно. Лорен глубоко вздохнула, отвела взгляд. Ладони крепко сжались, а потом оказались вытянуты в швам. Будь что будет. — Не совсем. Ощущение, как будто в моей жизни всё хорошо и правильно, кроме меня самой. Я лишняя и… — послышался новый вздох, закончить фразу она не захотела или не смогла. — Это как-то связано со столом? — поинтересовалась Ким осторожно. Лорен подняла на неё смертельно усталый взгляд. — Богом клянусь, ещё хоть одно слово об этом чёртовом столе…***
На самом деле, она и сама толком не понимала, что с ней творится. Переворот происходил в разуме, той его части, куда хода не было никому, кроме разве что самой Лорен, да и то — она предпочитал не злоупотреблять теми мыслями. Обычно осторожно обходила их и мягко уводила курс на более актуальное и важное: работа и семья, работа и семья. Но кризисы настигают даже самые прочные конструкты. И стоящие на ногах уверенно и прямо проживают их ничуть не менее болезненно: их тоже сшибает с ног, и учиться подниматься и ходить приходится заново. В каком-то смысле им даже тяжелее, для них переворот — едва не смерть. Успешен тот, кто знает, что кризис — этап. Но Лорен не знала. Слишком долго она жила, питаясь осознанием собственной слепоты и беспомощности, словно очень противной и до одурения безвкусной кашей. Навечно ей запомнится, как всё её существо перевернулось, когда она осознала чувства к Кирану, и как решающе переменилась она, когда они стали… Одним целым? Что ж, будь оно так. Будь оно так. Тревога в ней зрела постепенно, и всё росла и росла, питаясь мелочами, толком ничего не значащими. Ещё медленнее в ней вызревал и оформлялся страх, поначалу совсем неосязаемый — она боялась всего и сразу: потерять себя, потерять его. Разобраться бы ещё, что возникло первым, но ком был слишком спутанным, слишком тяжёлым. И она долго лишь заталкивала все переживания поглубже, делая вид, что они, как любые бытовые тревоги, рассеются сами собой, когда взойдёт солнце. Вот только чудо не происходило, и легче, соответственно, не становилось. С момента их знакомства минуло семь чёртовых лет. Через пару месяцев настанет вторая годовщина свадьбы. Между ними всё та же страсть: пожар и искры, способные спалить весь Ардхалис, пожелай они того. Но они берегли чувства и берегли друг друга, лелеяли счастье и старались его поддерживать, словно огонь в очаге, методично и осторожно вороша угли. Всё было хорошо. Всё было хорошо. Всё, кроме неё. Все беды вечно идут от неё. А причина тревог была ясна, как день — медленно и верно её накрывало ощущением, что вся гармония в её жизни на поверку оказалась не прочнее карточного домика. Есть Киран, живой и тёплый, настоящий, такой замечательный, что поверить своему счастью трудно. И любит её так верно и так правильно, и каждый взгляд пропитан любовью, каждое касание наполнено желанием. И есть она — сплошной комок спутанных сомнений и невнятных тревог. Одна большая проблема, иначе не назовёшь. И она чертовски на себя за то злилась. И ещё больше (за что страшно себя винила) злилась на не заслужившего этого всего Кирана. Он был нежен и заботлив, как и всегда, даже ещё внимательнее и обходительнее, потому что замечал перемены в ней и боялся, что может быть виноват, но нет же, нет, это всё она! Это всегда только она. Она была той, кто сводил все разговоры о потенциальной вероятности появления в будущем у них детей на нет. Тысячу раз мягкое, тактичное, осторожное, и всё же весьма и весьма твёрдое нет. Поначалу ей казалось, что Киран целиком и полностью разделяет её мнение — в первый раз он выдохнул при её ответе так, словно взаправду испытал облегчение. И ей стало спокойно: на самом деле, она страшно боялась, что их мнения на этот счёт разойдутся. Но нет, они оба не готовы, оба совершенно не уверены в том, что когда-нибудь вообще созреют для этого. И она долго, очень долго молилась о том, что его решение не изменится — в самом деле так долго и упорно, что упустила из вида момент, когда мысль о детях утратила свою критичность. Это тоже происходило постепенно: сперва ей всего-навсего пришла в голову мысль, и мысль та показалась вполне допустимой. Последующий ряд допущений подвёл её к обрыву и толкнул в бездну — она сошла с ума. В самом деле сошла с ума, раз решила, что хочет ребёнка. А захочет ли ребёнок такую мать? Не способную совладать даже с собою, тонущую на мели. Что вообще она может дать их с Кираном дитя? А самому Кирану? И тем хуже, что она видела, как он смотрит на годовалую дочурку Ким и Уилла, с какой тоской и тихой, ничуть не ядовитой завистью. Она не раз представляла его в роли отца — он был бы самым понимающим, самым любящим и внимательным, дал бы ребёнку столько, сколько никогда не смогла бы она сама. Но Лорен… На что годилась она? Чем дальше её уводили мысли, тем отчаяннее хотелось всё это прекратить. Неважно, как, неважно, чего это будет стоить. Подкравшийся к ней из-за спины и мягко её обнявший Киран напугал так сильно, что она чуть было не отрезала себе пальцы. И чуть не взвыла. Это оказалось сложнее, чем вовремя отвести нож. Он обнимал её, бережно и ласково, поглаживая живот, касался губами шеи, осторожно целуя. А Лорен словно парализовало: трудно было пошевелить руками и больно стало дышать. Он словно чувствовал, что в ней зреет новая жизнь — и часто в последнее время касался живота. Как и она сама, позорно и тайно, прячась ото всех и оставаясь наедине со своей болью, становясь сплошным комом тревог и страхов, кошмарных, просто невыносимых. Она не знала, благодарить его или проклинать, когда Киран развернул её к себе лицом, поднял за подбородок, безмолвно требуя взглянуть в глаза. Она могла выстраивать любые стены и сколько угодно строить из себя сильную и непобедимую, но в глазах, когда в них смотрел Киран, всегда отражалась истина: расплавленное золото поведало ему и о боли, и о тревогах. Он нахмурился и помолился о том, чтобы в этот день судьба оказалась на его стороне. На их стороне. — Что с тобой происходит? — спросил он мягко и осторожно. Лорен отвела взгляд, замотала головой. Безуспешно попыталась отстраниться и сжаться в комок, губы были стянуты в нить. — Пожалуйста, Лорен. Знаешь ведь, что станет легче, когда расскажешь. Я помогу, в чём бы ни было дело. Он так терпелив, так осторожен. И в его глазах столько безграничной любви, принятия, готовности в самом деле помочь — независимо от того, в чём дело и что послужило причиной. Он бы смог понять и принять всё. Но Лорен не может, просто не может — всё внутри неё, каждая клеточка противится неизбежному. И страшно, просто смертельно страшно. До смерти, просто безумно хочется прижаться к нему, чтобы его руки обвили её, чтобы губы завладели её губами. И всё разом утратило смысл: всё, кроме его близости и того, как она ему важна. Но она не может, это неправильно, так нельзя. Она неправильная, и это только её проблема. И Лорен тонет, тонет и тонет, всхлипывая всё громче, а Киран ждёт, ждёт поистине стоически, давая ей время. А потом терпение кончается, он срывается. Прижимает её к себе так крепко, что сопротивление, механическое, реактивное по большей части, ослабевает и исчезает тут же, едва успев возникнуть. Она сдаётся его рукам и его власти. Не удерживай её Киран, колени бы подогнулись, Лорен бы свалилась на пол. — Мне стыдно, — завыла она. — Мне так стыдно. — Тш-ш-ш, — Киран поглаживал её плечи, целовал в макушку. А она всё всхлипывала и всхлипывала, как ребёнок. — Тише, моя родная. Я же с тобой, тише. — Ты не понимаешь, — из-за рыданий сказанное с трудом можно было распознать. Но Киран вслушивался, крепко-крепко обнимал её и ждал. В конце концов, уж ему терпения точно не занимать. — Ты не знаешь! Ты… — Всё хорошо, моя милая, всё хорошо. Что бы ни случилось, я буду рядом, я с тобой. Тише, тише. Но становится лишь хуже. Страхи обвиваются вокруг шеи змеями, сплетаются хвостами и давят, давят, давят. Она так и рыдает, растирая по щекам слёзы, громко всхлипывая и теснее прижимаясь к нему, до тех пор, пока слёзы не заканчиваются. Её отпускает. Но когда Киран заговаривает вновь, всхлип подкатывается к горлу. — Глупая моя маленькая девочка, — бормочет он в волосы, отводя с щёк прилипшие к коже мокрые пряди. — Чего ты так боишься? Она жмёт плечами и снова начинает плакать. Киран торопится пресечь продолжение истерики: мягко её целует и подхватывает под бёдра, унося прочь с кухни, где они вместе готовили ужин к приходу Хоуксов. Киран садится на диван с ней на руках и ласково спрашивает: — Что будем делать с Уильямом и Ким? Скажем, что тебе нездоровится и сами всё съедим? Лорен тихо, хрипло смеётся, обнимая его за шею, прижимаясь к нему щекой. — Всё хорошо, — отвечает она кротко. — Дай мне пять минут, и я буду как новенькая, — под конец ей даже удаётся ломано улыбнуться. Но слёзы оттого вновь подкатывают к глазам. — То, что у меня нет твоей способности, на означает, что тебе можно меня обманывать, — бормочет он недовольно, но ладони водят по спине всё также бережно. — Выкладывай, что с тобой стряслось, шпионка. Лорен смущается, тушуется. Легко сказать. А стоит только рот открыть, и всю глотку начинает жечь неистово. Она не может. Не может. — Мне страшно, — сознаётся она, боясь взглянуть Кирану в глаза. — Скажи, я хоть раз заставил тебя пожалеть о том, что ты рассказала мне что-то? Лорен серьёзно задумывается, а потом очень, очень тоскливо усмехается. — Нет. Я вечно жалею только о том, что чего-то вовремя тебе не рассказала. — Ну вот, видишь, — улыбка различима в голосе. И он умудряется приласкать её даже этим — ненавязчиво так, осторожно. Становится самую малость легче. — Хорошо, — тихо, боязно. — Всё равно страшно, — сжимая зубы. Зажмуривается, часто-часто вдыхает-выдыхает и едва не скатывается в истерику вновь, но успевает срывающимся голосом проговорить. — Я беременна. И у них обоих под ногами разверзается земля. До чего же удивительно — он совершенно счастлив, а она рыдает от собственной неудачи. И оба проживают одно и то же. У обоих в ушах адский шум крови, мерзкий писк. Неверие с привкусом шока. И у каждого привкус свой. Кирану кажется, что, пожелай он, сможет в этот самый миг взлететь. Каждая клеточка тела наполняется радостью, тело легчеет, и так, именно так ощущается счастье. — Серьёзно? — его подводит голос, но Киран не слышит себя вовсе. — Это правда, Лорен? Это правда?.. Он разворачивает её к себе так, чтобы видеть, и, о боже, она, эта глупышка, ревёт в три ручья. — Что ты? — Киран пытается отнять её руки от лица, но она отчаянно противится. — Что с тобой такое? — шепчет обеспокоенно, целует её волосы, руки, участок лба, до которого может добраться. — Лорен, пожалуйста. Любимая моя, родная, если это правда, на свете нет человека счастливее меня. — Т-ты… н-не пон-нимаешь… — она страшно заикается, и продолжает реветь. — Я не смогу… Я боюсь… Я всё исп-п… орчу… — Ну-ну, — бормочет он. — Давай, как ты меня учила. Вдох-два-три-четыре-выдох. Давай же, ну, моя хорошая. И она слабо кивает, стараясь сосредоточиться на звуке его голоса — ласковый тон, и в нём целый океан нежности. Да, да. Она слушается его, вдыхает и считает вместе с ним. И в конце концов у неё получается очнуться. Она цепляется за него так, словно, решись она ослабить хватку, и все проведённые с ним в любви и покое годы окажутся сном, а она снова очнётся в одном из дней, где будущего у них нет и быть не может. Как нет и веры в него. Но нет, он рядом, он с ней. Жив, здоров, с ним всё хорошо. И этого уже достаточно. Его — достаточно. Киран смеётся ей в волосы, смеётся так звонко и светло, словно мальчишка, чьей первой и самой страстной возлюбленной оказалась сама жизнь. — Глупая, боже, какая же ты глупая, — с непередаваемой нежностью произносит он. — Лорен, это счастье. Мы с тобой самые счастливые люди на свете, раз нам был дан такой шанс. Лорен… Теперь говорить легче, глотка уже не пузырится волдырями, стоит ей только попытаться произнести слово. Но всё же горло саднит, глаза болят пролитыми слезами, сердце — старой, давней болью. — Ты станешь прекрасным отцом, я даже не сомневаюсь в этом, — всхлипывая, шепчет она. — Но я… Киран, какая из меня мама? Я никакому самому ужасному ребёнку такого не пожелала бы. Он смеётся ей в кожу, собирая слёзы губами. — Брось это, любовь моя. Ну чего тебе бояться, когда я рядом, а? Она жмёт плечами, и лишь крепче сжимает его в объятиях. А Киран поражённо, восхищённо бормочет. — Я стану отцом, — смеясь, произносит так легко и так неверяще, что голос не узнать. — Я стану отцом, Господи. Я… Лорен не способна даже на мгновение взять себя в руки чтобы клюнуть его тем, как забавно он сходит с ума. Потому что от того, как он произнодит эту новость, становится теплее и легче. Самую малость. Остальное делают его сильные, чувственные руки, в которых она растворяется, расслабляется. — Всё ещё не хочешь остаться вдвоём и съесть всё самостоятельно? — заговором в волосы. Дыхание едва-едва опаляет шею, и Лорен перенимает его восторг — также вдохновлённо смеётся, не веря счастью. — Не-а, — поцелуем в щеку. Невесомым, совсем лёгким, чуть звонким. Ещё одним — жарче, дольше, чувственнее, в уголок губ, и на него Киран отвечает слабо, вздрагивая, теряя контроль. А потом они забываются, овладевая друг другом. До тех пор, пока не раздаётся звонок в дверь. — Ну вот, — в его голове досада мешается с озорством. Прежде чем они оба поднимутся и последуют встречать гостей, Киран вновь целует её и кладёт ладонь на пока ещё ничуть не увеличившийся живот. — Расскажем им? — Не знаю, — трель звонка становится непрерывной: Ким начала выходить из себя. — Ну, ради тебя я мог бы и потерпеть, — смущённо признаётся он. — Но если честно… Хочется всему миру рассказать. — Значит, расскажем, — и она целует его, быстро и коротко, ещё и ещё, прежде чем подняться и спешно зацокать на каблуках к двери. Но Киран ловит её в самых дверях — и осторожно прижимает к стене, нежно целуя. Ладонь мягко обнимает щеку, и Лорен кажется, что она вот-вот снова расплачется.***
Пока мужчины проходят в гостиную, Ким припадает плечом к дверному проёму и какое-то время молча смотрит на то, как Лорен спешно режет овощи для салата. — С тобой что-то не то, — произносит Ким так серьёзно, что заставляет хозяйку очень сильно напрячься. — Но иначе, нежели тогда в офисе. Под внимательным взглядом хочется провалиться под землю. Но Лорен выжидает, только нож в руках движется быстрее и нервознее, и Ким это быстро надоедает. Она подходит к ней поближе, припадает локтями к столешнице и в упор пытливо рассматривает её. Лорен не обращает на неё внимание — тогда она принимается царапать поверхность стола кончиком короткого ногтя. — Надеюсь, хоть здесь вас не было? Сперва Лорен не понимает, о чём она, но осознание простреливает так внезапно, что в следующий момент щёки у неё уже алеют. — Но тот стол в гостиной вы точно успели осквернить, — продолжает она, наслаждаясь произведённым эффектом. — Знаешь, я ведь ничуть не осуждаю — тоже люблю эксперименты. Помнишь пианино, что стоит у нас в гостиной? Как-то раз… И тут Лорен не удерживается — выхватывает из органайзера деревянную лопатку и пару раз легонько стукает ею подругу по лбу. — Ой-ой, — ворчит она. И Лорен успеваете стукнуть её по макушке, прежде чем она отбегает подальше и показывает ей язык. Но Лорен не успевает выдохнуть — когда случайно бросает взгляд в сторону входа, натыкается на припавшего к дверному косяку Кирана, разглядывающего её так хитро, что не остаётся никаких сомнений в том, что он успел послушать сказанное Ким. Только попробуй, — угрозой в её взгляде. Ох, дорогая. — Вас на минуту оставить нельзя, — произносит он, не скрывая того, как ему весело. — Обязательно успеете подраться. Он проходит, замирая против злосчастного салата, принимается заправлять его. Не вмешивается, но — дурной знак — ухмылка не сходит с губ. И Лорен знает, он ни за что не упустит шанса её поддразнить. — Мы всего лишь обсуждали предпочтения Лорен, — цепляет за ниточки Ким, до сих пор пребывающая в восторге от того, что подруга решила связать жизнь с человеком, который обожает издеваться над ней также сильно, как она. Будь её мужем кто-то вроде Уилла, было бы слишком скучно. А так — можно здорово повеселиться. — Просто я случайно узнала о бедном столе из красного дерева, что раньше стоял в её кабинете. Тебе же, кажется, Тристан его подарил, а, Лорен? Крепкая, должно быть, была вещица. Лорен сглатывает, раздумывая о сразу двух убийствах. И Киран подхватывает: — Боюсь, это не последний павший жертвой стол. Лорен не слишком-то любит нашу кровать. Да как ты посмел вообще, — проносится в голове яростно. — Я тебе так это припомню потом, что мало не покажется, шутник чёртов. У неё из ноздрей валит пар, но она держится, разве что нож падает на столешницу слишком звонко, когда она заканчивает нарезать листья салата. — Что если я, в следующий раз оказавшись у вас в гостях, начну также нагло компрометировать вашу мебель? — спрашивает она вкрадчиво, и Киран, узнавая нотки сдерживаемого гнева, исподтишка улыбается ей ещё наглее. — Ну, можешь попробовать, — жмёт плечами Ким. — Но едва ли тебе понравится то, чем это кончится. Я просто отвечу на них. — Бедный Уилл, — случайно произнесла она то, о чём подумала. — Да ладно, — рассмеялась Ладелл. — Он-то как раз и не жалуется. — Да и Киран не жалуется в общем-то, — и она успевает предупреждающе сверкнуть на него глазами, прежде чем продолжает тише и глуше, с ощутимым нажимом. — Да и пусть только попробовал бы. — О-хо-хо, дорогая, — парирует он елейно. Мельком взглянул на Ким, точь-в-точь такую же хитрую и раздражающе-довольную. — Кажется, кому-то не избежать трёпки. — Ага, — она вымыла руки и спешно отёрла из тряпкой. Бросила через плечо, покидая кухню. — Рада, что ты это понимаешь. Две гиены за её спиной рассмеялись, и Лорен в сотый раз за последние полчаса спросила небеса, за что ей это всё. — Уииииилл, — жалобно застонала она, стоя в дверной проёме и продолжая косо поглядывать на двоих своих мучителей, болтовня и смех которых доносились с кухни. — Я не могу так больше, они оба мне надоели. Но Уильям лишь жмёт плечами, улыбаясь, и приподнимает сидевшую у него на коленях девчушку, в свой почти год уже такую озорную и смешливую, что, несмотря на то, что переняла светлые папины волосы и голубые глаза, мгновенно давала всем окружающим понять, чья она дочка. Она взяла от мамы самое видное — её характер и очаровательную родинку под глазом. И глаза у Уилла, несмотря на ворчание о том, что однажды они обе сведут его с ума, светились так ярко, что у Лорен щемило сердце. Наконец-то и он счастлив. Наконец-то счастливы они все, потерянные дети Эллендейла. Хоукс потряс девочку, и та звонко рассмеялась, болтая ножками и ручками. И Лорен, рассматривая то, как он играется с Джастиной, строя рожицы, не могла выкинуть из головы мысль о том, что подсматривает за чем-то запретным. Выходит, таким его сделала Ким? Что ж, за это ей только спасибо сказать. Задумавшись, она вскрикнула, когда сзади к ней подошёл Киран, подхватив её за талию и приподняв. Она завизжала, рассмеялась и едва не поколотила его, но он удачно увернулся, после чего из-за его плеча показалась Ким, удерживающая в руках несколько блюд. Лорен поспешила на кухню чтобы забрать оставшиеся, когда Киран вновь приподнял её, в этот раз усадив на диван. — Я сам, — поцелуем в висок, прежде чем она успела возразить. Ким оставила тарелки и подошла к своей малышке, состроив такое забавное лицо, что Джастина тут же принялась хохотать, протягивая ручки, чтобы та взяла её к себе. И Ким забрала у мужа дочку, отправив его восвояси коротким: «помоги Кирану». — Кто сказал, что хозяйничать — женская забота? — усевшись, Ким подмигнула подруге, и девочка засмеялась ещё звонче. Лорен не слышала в своей жизни смеха заразительнее. Она припала щекой к спинке дивана, засматриваясь на них — Ладелл с того самого момента, как узнала о беременности, была такой счастливой, словно мечтала о семейном счастье всегда. Пожалуй, с такими родителями невозможно было стать другой — Лорен была у них в гостях очень и очень давно, но до сих пор лелеяла память о том, как ласково они с ней обращались. Словно с родной дочерью. А теперь она держит в руках свою собственную дочь, пока та болтает ножками. Не чудо ли? И скоро она сама станет матерью… Она горько усмехнулась. Надеюсь, я буду любить её или его не меньше. И это будет взаимно. Лорен задержала взгляд на силуэте Кирана, когда тот вернулся в гостиную, и выдавила улыбку, стоило ему на неё взглянуть.***
Ким понравилось дразнить Лорен тем фактом, что её любимица София была зачата на том злополучном столе — сломанном подарке её дяди на новоселье Синклер-Уайтов. Однажды её это достало настолько, что она села и высчитала дату, — и не без досады (и помощи Кирана) выяснила, что дочь всё же появилась на свет в результате несдержанной страсти на столе. Правда, признаться, на другом — не том, что был сломан. Первое время после тех посиделок она дулась на него и не реагировала на провокации с ожидаемым продолжением на прохладной жёсткой поверхности, но и этой обиды хватило ненадолго. Что поделать? Она и в самом деле не так уж сильно любила их кровать. Со временем она свыклась, и теперь не реагировала на эти шутки совсем (не считая тех редких раз, когда колотила Ким с Кираном, так удачно спевающихся порой и наседающих на неё вдвоём, первым, что попадалось под руку). Софии стукнуло пять, а малыш Нат ждал своего появления на свет через несколько месяцев. И снова два семейства собрались вместе — на этот раз, чтобы отпраздновать день рождения маленькой упрямицы, умудрившейся пойти характером в обоих своих родителей. Лорен не могла сказать, что опасения были беспочвенны — ей ладить с дочерью было сложнее, Кирану то удавалось словно бы играючи, да и привязана она была сильнее, несомненно, к нему. Она старалась, и частенько её мучили привычные тревоги — ты делаешь недостаточно, ты не справляешься. Хорошо, что в такие моменты рядом всегда был Киран, способный лучше, чем кто-либо ещё, убедить её в обратном, подкрепив уверенность в себе и собственным силах. София унаследовала способность Лорен распознавать ложь, и Киран теперь жил среди двух детекторов, чувствуя себя так, словно ходит каждый раз под сеткой лазерной. Не так уж легко совладать с ребёнком, которому приходится пояснять каждую мелочь — не отвяжешься дежурным ответом или маленькой ложью во благо. Но тяжелее всего было Лорен — она-то не привыкла к тому, что все её мысли словно на ладони, с подчёркнутой пожирнее ложью. Она и злилась, и бесилась, да только деваться было некуда. — Джасси, постой спокойно хоть минуту, — взмолился Уилл, пытающийся поправить растрепавшуюся в процессе игры косу. Женщины в этот раз хозяйничали на кухне, а мужчины присматривали за детьми. Идея, конечно, была успешной разве что процентов на пятьдесят — без Лорен Ким разнесла бы кухню, без Уилла Киран разгромил бы вместе с девочками весь остальной дом. — Большой ребёнок, — ворчала Лорен, украдкой на него поглядывая, но ничего не могла с собой поделать — в тоне была всё та же нежность. — Да ладно тебе, — журила её Ким, доставая из буфета тарелки. — Зато девочки вон какие довольные. Знаешь, как я рада, что София ненамного младше Джасси? Можно иногда привести этот ураган к вам и доверить его Кирану, — она кивком указала на дверной проём, из которого виднелся гоняющийся по коридору с Софией на шее Киран, за ним — Джастина, за ней — Уилльям. — Уилл обожает её, но никто не ладит с маленькими женщинами лучше Кирана. Я почти завидую, знаешь, — и она легонько толкнула подругу бедром, лукаво ухмыляясь. Лорен улыбнулась ей, и легонько толкнула Ким в ответ. — Отчего не завели второго? Джастине было бы веселее, да и Уилл был бы счастлив. Взглянув на подругу украдкой, она поняла, что зря затеяла разговор — та болезненно нахмурилась и крепко стиснула зубы. Ким, вечно озорную и смешливую, всегда было тяжело видеть такой. — Рен, к чёрту, — пробормотала она так, чтобы никто больше случайно их не услышал. — Я слишком боюсь судьбы, чтобы пытать удачу ещё раз. Помнишь ведь, как вышло у нас с Уиллом. Оба потеряли своих старших. Я не хочу подобного для своих детей. — А кто сказал, что судьба обязательно должна наносить те же удары? По твоей логике наши ребята должны бы остаться без обоих родителей, — и она бессознательно провела рукой по собственному животу, на мгновение теряясь, замирая. — Мы с Кираном оба потеряли их слишком рано. Они обе притихли, каждая кусая губы и думая о своём. — Извини, зря я это затеяла, — признесла Лорен тихо. — Ты тоже извини, — поддержала её Ким, подходя поближе и обнимая за плечо. Положив ладонь ей на руку, аккуратно сжала. — Никто из нас не имеет права грустить сегодня — в день, когда одна моя любимая девушка с задумчивыми глазами явила на свет другую, не менее любимую мною девушку с задум… — Ким… — зарычала она. — То, что мне скоро рожать, не значит, что я не смогу тебя поколотить. Но она предусмотрительно отошла подальше и продолжила. — Заканчивай, и пойдём поздравлять дитя твоего бедного стола. Знаешь же, как говорят, — и при этом она состроила такое делано-мученическое лицо, возводя глаза к потолку, словно имитировала священника за мессой. — Господь забирает и господь даёт. — Ким! — Лорен запустила в неё печеньем, но та успела уклониться, и оно угодило в плечо Уиллу, подоспевшему с Софией на шее. Не успевшая окончательно застыть зелёная глазурь (цвет выбирала София, она же покрывала ею печенье) отпечаталась на белой рубашке. Его обошёл Киран, тем же образом удерживающий Джастину, и взглянул на Лорен укоризненно, а на Ким — с озорством, которое продолжало сопровождать их дружбу с течением лет. Два больших ребёнка, — подумалось Лорен ещё досаднее. — Уилл, прости пожалуйста, — Лорен подошла к нему с салфеткой и осторожно собрала ту часть глазури, которую можно было собрать. На ткани осталось внушительное пятно. — Я куплю тебе новую, если вывести пятно не выйдет, — взгляд был полон раскаяния. — Клянусь, я целилась в Ким. И при одном лишь взгляде на жену он мгновенно понял, что Лорен говорила правду. Глаза Ким блестели коварно и довольно, свершённой пакостью — он лучше чем кто-либо ещё знал, как искусно она умеет доводить до белого каления. — Ничего страшного, — и он обратился уже к Кирану. — Можешь пока одолжить что-нибудь? — Без проблем, — он поставил Джасси, и то же самое сделал с Софией Уилл, стараясь спустить её так осторожно, чтобы девочка не измазалась в глазури. Вставшая на ноги София тут же принялась терроризировать маму. — Мама, о чём говорила Ким? — пара синих глаз пытливо впилась ей в лицо. Она тяжело сглотнула и злобно уставилась на подругу. — Дорогая, тётя Ким расскажет тебе, когда ты подрастёшь, — процедила она сквозь зубы. — Но мама, я уже большая! Мне целых… — она задумалась на мгновение, но тут же взяла себя в руки и с торжеством показала маме маленькую ладошку с широко расставленными пальцами. — Пять лет! — и она подошла поближе к Ким, цепляясь за край её блузки. — Тётя Ким! Тётя Ким! — Ватрушка, боюсь, ничего не выйдет. Твоя мама мокрого места от меня не оставит, — произнесла она нежно, опускаясь на колени, чтобы быть поближе к племяннице. А потом живо переменилась в лице — настолько, что стоящая спиной Лорен не сразу уловила то по голосу. — А знаете что? — она затевала заговор. — Софи, крошка, покажешь нам с Джасси папину мастерскую? Девочка просияла, мгновенно подхватив настрой своей кошмарной тётушки. Слишком много детей на мою голову. — Конечно! — она запрыгала на своём месте, и тут же понеслась по коридору к лестнице. — Осторожнее там! — успела крикнуть им вдогонку Лорен. — Не трогайте краски! И странные банки тоже не трогайте! Ничего не трогайте!!! Она тяжело вздохнула, привалившись к краю стола. Усмехнулась про себя, обводя взглядом опустевшую кухню, и, поглаживая рукой живот, обратилась к своему маленькому чуду, что вот-вот появится на свет. — Ты станешь таким же несносным, а? Тоже будешь меня мучить? Малыш, словно отвечая на её вопрос, ощутимо толкнулся. И усмешка Лорен стала ещё шире.