It takes two to tango

Лорен ворочается в постели вот уже битый час. Она поднимает смертельно уставший взгляд на часы, напрягает глаза — господи боже, битые два часа. Вот уже два часа она лежит в кровати, удушающе пахнущей им, и думает о том, за какого идиота ей посчастливилось выйти замуж. Испортил настроение, лишил сна. Ну не могла она позволить ему лечь рядом с собой после той выходки, что он провернул, не могла! До сих пор прокручивала в голове то, что они наговорили друг другу в пылу ссоры, и становилось так больно и обидно, что тянуло разрыдаться. И если бы тревожило только это. На деле же её сжирает беспокойство за него и кошмарное, премерзкое одиночество. Чертовски не хватает его — тепла, запаха, обыкновенного присутствия. Тянет пойти к нему, прижаться всем телом, уткнуться носом в изгиб шеи и не отпускать, никуда не отпускать. И плевать на то, как сильно хочется его придушить, как кошмарно она до сих пор на него злится. Всё к черту. Лишь бы снова оказался рядом. Интересно, где он вообще? На диване в гостиной? Спит или пытается заснуть? Может, как она, ворочается и всё никак не может сомкнуть глаз? Или и не пытается заснуть: сидит в мастерской и рисует? Встать бы, найти его. Нет. Пресловутая гордость не позволяет. Лорен лишь вновь переворачивается на бок, на этот раз правый, тяжело вздыхает и в очередной раз смыкает веки. Дышит медленнее, глубже, прекрасно зная, что трюк срабатывает в самые отчаянные моменты. Но заснуть ей не удаётся — спустя пару минут со стороны входа в комнату доносится сопровождаемое шорохами шарканье ног. Лорен рывком поднимается и раскрывает веки. На пороге стоит Киран, выбеленный слабым лунным светом, на первый же взгляд заспанный, растрёпанный, беспокойный: распущенные волосы торчат в разные стороны, на щеках следы узоров диванных подушек, глаза еле-еле приоткрыты, и в них плещется тревога. Он похож на маленького мальчика, чем-то до смерти напуганного, и Лорен с первого же взгляда на него понимает, в чём дело. Ночной кошмар. — Можно мне лечь к тебе? — спрашивает, потупив взгляд, тон совсем несмелый, извиняющийся. Щенок, который боится, что его вышвырнут. Мальчишка, которому не выжить без тепла. Она продолжает смотреть на него, а сердце щемит. Смог заснуть, но до утра не выдержал, пришёл. И чувствует себя виноватым за произошедшее, стыдится тех слов, что сказал всего каких-то пару часов назад. — Ложись, — произносит она ласково, расплываясь от его вида: нечасто Кирана увидишь таким уязвимым, встревоженным. Поспешно берёт себя в руки и добавляет уже холоднее, строже. — Только на свою часть кровати. И даже не думай взбираться на мою. Полумрак позволяет вскольз рассмотреть её — копна растрёпанных рубиновых волос и бесконечная усталость. Обида никуда не делась, но ей без него тяжело. Тоскливо, одиноко, страшно. Он в самом деле обходит кровать с другой стороны и послушно взбирается на свою половину кровати. Лежит, разглядывая потолок, секунд тридцать. Переворачивается на бок, потом на другой. И снова на спину. Со стороны Лорен раздаётся сдавленное рычание: она поднимается и прижигает его взглядом мягко поблёскивающих в лунном свете глаз. — Если сейчас же спокойно не ляжешь, пойдёшь обратно на свой диван, — злобно бормочет она. Киран хмурится и словно бы съёживается. Отворачивается, поджимая губы. Кивает, после чего Лорен вновь опускается на подушку. Также тупо разглядывает потолок и мучается желанием прижаться к нему. Он не выдерживает первым — замирает полусидя, смотрит на Лорен, не произнося ни слова. У неё получается стерпеть его взгляд, но на уступку она всё равно идёт: — Можешь придвинуться чуть ближе. Но не смей меня касаться. Киран успевает выдохнуть и двинуться на неё, когда Лорен, чуть отстраняясь, продолжает. В голосе тихонько звякает сталь. — И это не значит, что я не злюсь. Киран кивает, губы сжаты. Ни слова не сказал кроме этого чёртового «можно мне лечь». Но тепло расползается от груди по всему телу, когда он сгребает её в охапку и замирает в ожидании взрыва. Лорен не спешит отругать его и поколотить: только тяжело вздыхает и чуть напрягается, разворачиваясь. Пытливо разглядывает его в темноте. — Что тебе снилось? Он медлит секунду, другую. Лорен давно знает все его кошмары: слышала их нервную поступь, чувствовала леденящее дыхание, видела ужасающие лица. Сотни раз унимала суточное биение его сердца после пробуждения. — Ты, — отвечает просто. У Лорен падает сердце. Сколько же ночей она провела, обливаясь слезами от беспокойства по нему. До чего же страшно было однажды его любить, любить так, как это делала она — отчаянно, целиком и полностью, со всеми пороками, демонами, кошмарами. И как же часто он сам ей снился раньше, в те ужасающие жестокостью дни, когда она не знала ни где он, ни всё ли с ним хорошо. Живой, здоровый, в её руках. Они лежали на траве и медленно целовались: она смотрела на него, стараясь запомнить каждую черту, жадно впитывая озорство складки губ, блеск невероятно-синих глаз. А он гладил её волосы, говорил, что любит, признавался, что никем и никогда так не дорожил. И обещал, клялся вернуться. Врал, что всё будет хорошо. Просыпаясь, Лорен подолгу выла в подушку. Но те сны были милосердны: гораздо мучительнее было видеть его мёртвым. Чувствовать, как кровь хлещет под пальцами, а жизнь медленно покидает тело. Как последним на его губах замирает её имя, и он не успевает произнести чёртово «Я тебя люблю», которое не смог сказать ей наяву, прежде чем глаза закатываются. Она не помнила себя в дни, когда ей виделся он. Она не хотела помнить себя. — Ох, Киран, — произносит она тихо. Не говоря ни слова, подаётся к нему, и он делает то же самое: они прижимаются друг к другу лбами. Он мягко, едва-едва касается губами её губ. Она давно разучилась спать без него. Он давно отвык уживаться со своими кошмарами в одиночестве. — Мир? — выдыхает Киран ей в волосы. — Перемирие, — бесцветно бормочет она. Не пренебрегает возможностью и ещё разочек мажет ему по щеке носом, касается скулы губами. — Поговорим обо всём утром. А сейчас спи, глупый. Просто спи. Лорен отворачивается и расслабляется в его руках, расплываясь в улыбке, которую Киран не сумеет рассмотреть в темноте. И чувствует себя по-настоящему счастливой, когда его дыхание успокаивается почти мгновенно, а сама она засыпает спустя какие-то пару минут.